Страница:
Я вышел вслед за ним на дорогу. Его «форд-капри», виляя, покатил по Фор-стрит. Потом я отправился в гавань — снимать мачту.
Работая, я не переставал думать об Эде Бонифейсе. И чем больше я думал, тем сильнее убеждался в том, что вся эта история с Аланом Бартоном, перерубившим канат, — выдумка чистой воды. Скорее это походило на манию преследования.
Я провозился с мачтой до вечера. Вернувшись домой после шести, я застал там полную тишину, если не считать дурацкой песенки о голубых замшевых ботинках, доносившейся из дочкиной спальни. Я снял свой изгвазданный белый костюм, залез в душ и простоял там довольно долго, пока колючие горячие струи не смыли с меня въевшуюся соль.
Я уже сидел, отдыхая, в гостиной, когда наверху музыка стихла и вошла Мэй. Вид у нее был заспанный и недовольный.
— Тебе звонили, — проговорила она. — Какая-то женщина с забавным акцентом. Сказала, что перезвонит позже.
— Очень хорошо.
Она стояла, засунув руки в карманы джинсов, и усердно разглядывала через окно гору опилок на территории лесопилки, соседствующей с нашим домом. Дочка показалась мне такой одинокой и заброшенной, что от жалости перехватило горло. Конечно, разве это нормальная жизнь для Девочки, у которой нет матери, а отца она видит десять минут в день?
— Давай пойдем погуляем? — предложил я.
— Тебе опять что-нибудь помешает, — произнесла она, искоса взглянув в мою сторону.
— А я выключу телефон. Мы возьмем с собой бинокль и пойдем на Болото.
Она кивнула, мгновенно просветлев, и побежала наверх за биноклем, который я подарил ей в прошлый день рождения. Поразмышляв немного, я все-таки решил взять радиотелефон с собой.
То, что мы называли Болотом, представляло собой заросшую камышом лагуну к западу от устья Пулта. Всю дорогу, пока мы шли по галечному берегу, Мэй прыгала и скакала вокруг меня. На каждом шагу нам попадались гнезда чаек-крачков. В глубине болота, подальше от моря, в зарослях камыша и полузатопленного ивняка гнездились утки и прочие болотные птицы.
Стоял прекрасный, тихий и ясный вечер. Я соорудил для Мэй подстилку из сухого камыша, и она лежала, прильнув к биноклю. Низко над землей летела крупная птица с коротким туловищем, держа крылья под прямым углом.
— Смотри! — приглушенно вскрикнула Мэй.
— Это лунь Монтэпо, — демонстрировал я свои познания.
— Нет, он слишком большой, — возразила дочь. — Это, наверное, лунь-курятник.
Я подстроил бинокль. Крылья были с черной опушкой и без полос.
— Ты права, — согласился я.
Мы наблюдали, как птица, кружа, что-то выглядывала в коричневатой траве. Внезапно она сложила крылья и ринулась вниз, пропав из виду. Донесся тонкий предсмертный визг дикого кролика.
— Фантастика, — заметила Мэй. — Летом их почти не встретишь. Только зимой.
Я улыбнулся, глядя на раскрасневшееся личико и сияющие глаза дочери.
И тут в кармане заверещал телефон. Радость как рукой смахнуло с ее лица.
— Извини, — сказал я и вынул аппарат.
Звонил Чифи Барнс. Катер с «Геклы» обнаружили в Сихэме, у Старой пристани.
— Спасибо, Чифи, я еду немедленно.
Глава 8
Глава 9
Работая, я не переставал думать об Эде Бонифейсе. И чем больше я думал, тем сильнее убеждался в том, что вся эта история с Аланом Бартоном, перерубившим канат, — выдумка чистой воды. Скорее это походило на манию преследования.
Я провозился с мачтой до вечера. Вернувшись домой после шести, я застал там полную тишину, если не считать дурацкой песенки о голубых замшевых ботинках, доносившейся из дочкиной спальни. Я снял свой изгвазданный белый костюм, залез в душ и простоял там довольно долго, пока колючие горячие струи не смыли с меня въевшуюся соль.
Я уже сидел, отдыхая, в гостиной, когда наверху музыка стихла и вошла Мэй. Вид у нее был заспанный и недовольный.
— Тебе звонили, — проговорила она. — Какая-то женщина с забавным акцентом. Сказала, что перезвонит позже.
— Очень хорошо.
Она стояла, засунув руки в карманы джинсов, и усердно разглядывала через окно гору опилок на территории лесопилки, соседствующей с нашим домом. Дочка показалась мне такой одинокой и заброшенной, что от жалости перехватило горло. Конечно, разве это нормальная жизнь для Девочки, у которой нет матери, а отца она видит десять минут в день?
— Давай пойдем погуляем? — предложил я.
— Тебе опять что-нибудь помешает, — произнесла она, искоса взглянув в мою сторону.
— А я выключу телефон. Мы возьмем с собой бинокль и пойдем на Болото.
Она кивнула, мгновенно просветлев, и побежала наверх за биноклем, который я подарил ей в прошлый день рождения. Поразмышляв немного, я все-таки решил взять радиотелефон с собой.
То, что мы называли Болотом, представляло собой заросшую камышом лагуну к западу от устья Пулта. Всю дорогу, пока мы шли по галечному берегу, Мэй прыгала и скакала вокруг меня. На каждом шагу нам попадались гнезда чаек-крачков. В глубине болота, подальше от моря, в зарослях камыша и полузатопленного ивняка гнездились утки и прочие болотные птицы.
Стоял прекрасный, тихий и ясный вечер. Я соорудил для Мэй подстилку из сухого камыша, и она лежала, прильнув к биноклю. Низко над землей летела крупная птица с коротким туловищем, держа крылья под прямым углом.
— Смотри! — приглушенно вскрикнула Мэй.
— Это лунь Монтэпо, — демонстрировал я свои познания.
— Нет, он слишком большой, — возразила дочь. — Это, наверное, лунь-курятник.
Я подстроил бинокль. Крылья были с черной опушкой и без полос.
— Ты права, — согласился я.
Мы наблюдали, как птица, кружа, что-то выглядывала в коричневатой траве. Внезапно она сложила крылья и ринулась вниз, пропав из виду. Донесся тонкий предсмертный визг дикого кролика.
— Фантастика, — заметила Мэй. — Летом их почти не встретишь. Только зимой.
Я улыбнулся, глядя на раскрасневшееся личико и сияющие глаза дочери.
И тут в кармане заверещал телефон. Радость как рукой смахнуло с ее лица.
— Извини, — сказал я и вынул аппарат.
Звонил Чифи Барнс. Катер с «Геклы» обнаружили в Сихэме, у Старой пристани.
— Спасибо, Чифи, я еду немедленно.
Глава 8
Я гнал свой «ягуар» по шоссе, навстречу мне с запада надвигалась сплошная облачность. Через полчаса начался дождь — сильный, обложной, за своей пеленой скрывший окрестные холмы. «Дворники» мои скрипели, не успевая разгонять потоки воды с лобового стекла. По морю до Сихэма было около тридцати миль, но по шоссе — верных шестьдесят. К девяти вечера я подкатил к пристани. Она была полностью погружена в темноту; только от красных фонарей на волнорезе исходило причудливое сияние, многократно отраженное в струях дождя и налетающих волнах.
В воздухе пахло рыбой; Сихэм был крупным рыбным портом, по крайней мере — самым крупным на всем южном побережье. Капли дождя стучали по палубам, мачтам и выносным стрелам траулеров, отшвартованных у Новой пристани; на маслянистой поверхности бухты лопались бесчисленные пузырьки. И ни единого человека вокруг; в такой ливень никому неохота выходить из дому. Пока я шлепал ботинками по лужам, звуки моих шагов далеко разносились окрест. Перешагивая через многочисленные канаты, которыми были пришвартованы к берегу рыбацкие лодки, плоскодонки и моторки, я направился к Старой пристани.
Там, в дальнем ее конце, над самой водой я заметил какой-то свет. По мере приближения к нему я невольно ускорил шаг. Свет пробивался из иллюминатора каюты небольшого катера с обтекаемыми отводами — катера с «Геклы». Шагнув на трап, я сжал кулаки в карманах моего дождевика. Дождь громко барабанил по фибергласовой палубе. Я прыгнул в кокпит и с силой рванул на себя дверь каюты. Палуба вздрогнула у меня под ногами. В горле пересохло; как минимум, я намеревался получить ответы на целый ряд вопросов.
Ответом мне была тишина. Я повторил попытку — но с тем же успехом.
Мириады капель дождя, встречаясь с поверхностью воды, издавали монотонный и какой-то цокающий звук. Высокая ограда пристани не давала проникнуть на причал даже отблескам городских огней и выглядела как черная неприступная скала. Все словно вымерло в округе.
Наконец я просто выломал замок из двери каюты и ворвался внутрь. Я увидел койку, застеленную коричневым покрывалом. Поверх покрывала лежали аккуратно расправленные подушки. Вообще в каюте была идеальная чистота и порядок, словно в ней только что провели тщательную приборку. Лампочка под потолком сияла. Только на полу я заметил небольшую лужицу.
Промокший и раздосадованный, я вышел на палубу. Было такое ощущение, что Алан опять сбежал. Я поднялся на крышу каюты. Швартовы, отданные с носа и с кормы катера, тянулись наверх, к кнехтам на пирсе. Все как положено.
Я прошел на нос. Алан уже мог быть где угодно. Глаза мои машинально скользнули по палубе. То, что я увидел, привело меня в состояние величайшего изумления.
Швартуясь у причала, принято заводить швартовы на берег. И вполне распространено правило отдавать при этом якорь. Но если ты не полный идиот, то пропустишь при этом якорный канат под мерным ограждением, через полуклюз. Но почему же якорный канат катера оказался переброшен через леер?
Я нагнулся и попытался поднять якорь.
Он оказался очень тяжел. Слишком тяжел для катера таких размеров. Я потянул изо всех сил — но с тем же результатом. Он просто не поддавался. Ухватившись за носовую утку, я склонился над водой, пытаясь разглядеть, в чем там дело. Мне немного помогал свет от фонаря волнореза.
Снизу на меня смотрели глаза.
Вскрикнув, я отпрянул и грохнулся на крышку каюты. Сердце стучало как пулемет. Отдышавшись и взяв себя в руки, я вернулся к борту и еще раз взглянул вниз.
Глаза были там же. Мертвенно-бледное лицо временами приобретало розовый оттенок — очевидно, из-за преломления в воде света красных фонарей волнореза. Довольно отчетливо были видны руки и ноги — человек был одет в белую униформу экипажа «Геклы». Впрочем, на костюм мне смотреть было незачем: этого человека я знал в лицо.
Это был Алан Бартон. Якорный канат обмотался вокруг его правой руки. Он не дышал и, пожалуй, никогда уже больше дышать не будет.
Полицейский участок я покинул лишь в полночь. Экспертиза установила, что Алан скончался за час до моего приезда. Как только до полиции дошло, что я не мог добраться из пултнийского яхт-клуба до Сихэма раньше, чем все это случилось, они сообщили, что, кроме всего прочего, на черепе обнаружили большую ссадину. Рана вполне соответствовала по расположению и размерам тому предположению, что он сам треснулся головой о леерную стойку. В результате они пришли к заключению, что он случайно запутался рукой в тросе, сбрасывая якорь, и тот утащил его за собой. А по пути Алану удалось еще как следует приложиться головой.
Такое объяснение, судя по всему, вполне удовлетворяло полицию Сихэма, списавшую происшествие на несчастный случай. Они даже сказали, что встречались с парнем и раньше.
Возвращаясь по длинной извилистой дороге в Пултни, я вдруг подумал о том, что прежде не приходило мне в голову. Во-первых, весьма странно запутаться в якоре в тот момент, когда ты уже завел и закрепил швартовые концы у надежного причала, а во-вторых, Алан явно спасал свою жизнь, напав на меня, а потом бежав; но причины такого поведения пока не ясны.
Ночь прошла ужасно. Стоило мне прикрыть веки, и тут же перед глазами вставало мертвенно-бледное лицо и застывший взгляд из-под воды. Утром, когда Мэй прибежала ко мне в постель, я крепко обнял ее.
— Не надо, — испугалась она. — Ты меня сломаешь!
Я почитал ей вслух «Ласточек и амазонок», радуясь, как там в книжке все хорошо и просто. Потом она села и стала расчесывать волосы.
— Кстати, — вспомнила она, не прекращая своего занятия. — Эта иностранка опять звонила тебе.
Я пил свой утренний кофе, листал газеты и наблюдал в окно, как по деревьям, растущим на нашей лужайке, вверх и вниз сновали забавные птички — поползни. Роса бриллиантами сверкала на изумрудной зелени газона под ярким, ласковым солнцем. Но вот первая страница «Вестерн морнинг ньюс» показалась мне черной: в правом нижнем углу крупными буквами было набрано: «В СИХЭМЕ ОБНАРУЖЕН ТРУП». Я отвлекся от созерцания газона и стал читать о том, какое несчастье произошло с Аланом Бартоном, который случайно попал рукой в петлю якорного троса.
После того, как я вернулся, проводив Мэй на автобус, зазвонил телефон. Подняв трубку, я услышал женский голос:
— Это Агнес де Сталь. — Я узнал ее мгновенно. — Очень жаль, что нам не удалось вчера пообедать.
— Я хочу поблагодарить вас за проявленное участие ко мне там, на мостике.
— Не стоит благодарности. — Она хорошо, по-доброму рассмеялась. — Как вы думаете, мы не могли бы побеседовать сегодня? Может, позавтракаем вместе?
— С удовольствием, — отозвался я. — А о чем вы хотите поговорить?
— О вас. И о вашей лодке. Я работаю в «Пари Уик-энд» и полагаю, что нашим читателям будет интересно узнать об англичанине, у которого есть судно, способное доставить французским яхтсменам много неприятностей.
— Надо ли понимать это так, что ваш друг Жарре обеспокоен по этому поводу? — поинтересовался я.
Какое-то время она молчала, потом рассмеялась:
— Можно и так сказать. Думаю, он тоже не прочь узнать побольше.
— О'кей, — согласился я. — Узнает, как только вы напечатаете.
— Я подумаю над этим предложением. Когда мы увидимся? Я могу приехать на поезде.
Моя жизнь была расписана по минутам на несколько недель вперед. Но после прошедшей ночи трудно было представить, что весь распорядок деловых встреч сохранится в неизменном виде. А мысль об этой женщине была подобна солнечному лучу, сверкнувшему на безнадежно сером небе.
— Послезавтра, — решил я. — Я встречу вас на станции.
Потом я поехал в свою контору.
Перед ленчем секретарша сообщила мне о необычном звонке. Среди тех, кто интересуется лесоматериалами, довольно часто попадаются люди со странностями. Поэтому я дал ей указание соединять меня со всеми, за исключением тех, кто явно похож на сбежавшего из сумасшедшего дома. Этот звонок, судя по всему, был из кабака; по крайней мере, из трубки доносился гул голосов и человеку приходилось кричать, чтобы я мог что-нибудь разобрать.
— Это Джеймс Диксон?
— Он самый.
— Меня зовут Артур Дэвис. Не знаю, помните ли вы меня. В прошлом году у меня был катамаран, «Лондерама де люкс».
— Разумеется, помню.
Катамаран Дэвиса тогда выигрывал все гонки. Но он почему-то продал его до окончания сезона и исчез из виду.
— Я бы хотел поговорить с вами!
— На какую тему?
— Я остался без денег, — продолжал он. — Слушайте, я живу на борту «Эдвина», в бристольских доках, это чуть ниже «Грейт Бритн». Меня там можно застать в любой день. Это такой синий шлюп, фолькбот...
— Я очень занят.
На другом конце линии повесили трубку.
Что поделать, деньги всегда кончаются.
На самом деле я весьма смутно помнил Артура Дэвиса. Этакий угрюмый уэльсец с черными кудрями, который норовил выложить все свои проблемы любому, кто подвернется под руку. Если он действительно живет в фолькботе — значит, его здорово припекло. Фолькботы — довольно маленькие суденышки, а уж о комфорте и говорить не приходится. Скорее всего, он хотел бы перебраться жить куда-нибудь на сушу и решил, что я в состоянии ему помочь в этом. Я сделал себе пометку заскочить к нему, как только окажусь в Бристоле. И постарался отогнать видение утопленного Алана Бартона, которое мешало сосредоточиться на проблеме покупки дубовых бревен.
В воздухе пахло рыбой; Сихэм был крупным рыбным портом, по крайней мере — самым крупным на всем южном побережье. Капли дождя стучали по палубам, мачтам и выносным стрелам траулеров, отшвартованных у Новой пристани; на маслянистой поверхности бухты лопались бесчисленные пузырьки. И ни единого человека вокруг; в такой ливень никому неохота выходить из дому. Пока я шлепал ботинками по лужам, звуки моих шагов далеко разносились окрест. Перешагивая через многочисленные канаты, которыми были пришвартованы к берегу рыбацкие лодки, плоскодонки и моторки, я направился к Старой пристани.
Там, в дальнем ее конце, над самой водой я заметил какой-то свет. По мере приближения к нему я невольно ускорил шаг. Свет пробивался из иллюминатора каюты небольшого катера с обтекаемыми отводами — катера с «Геклы». Шагнув на трап, я сжал кулаки в карманах моего дождевика. Дождь громко барабанил по фибергласовой палубе. Я прыгнул в кокпит и с силой рванул на себя дверь каюты. Палуба вздрогнула у меня под ногами. В горле пересохло; как минимум, я намеревался получить ответы на целый ряд вопросов.
Ответом мне была тишина. Я повторил попытку — но с тем же успехом.
Мириады капель дождя, встречаясь с поверхностью воды, издавали монотонный и какой-то цокающий звук. Высокая ограда пристани не давала проникнуть на причал даже отблескам городских огней и выглядела как черная неприступная скала. Все словно вымерло в округе.
Наконец я просто выломал замок из двери каюты и ворвался внутрь. Я увидел койку, застеленную коричневым покрывалом. Поверх покрывала лежали аккуратно расправленные подушки. Вообще в каюте была идеальная чистота и порядок, словно в ней только что провели тщательную приборку. Лампочка под потолком сияла. Только на полу я заметил небольшую лужицу.
Промокший и раздосадованный, я вышел на палубу. Было такое ощущение, что Алан опять сбежал. Я поднялся на крышу каюты. Швартовы, отданные с носа и с кормы катера, тянулись наверх, к кнехтам на пирсе. Все как положено.
Я прошел на нос. Алан уже мог быть где угодно. Глаза мои машинально скользнули по палубе. То, что я увидел, привело меня в состояние величайшего изумления.
Швартуясь у причала, принято заводить швартовы на берег. И вполне распространено правило отдавать при этом якорь. Но если ты не полный идиот, то пропустишь при этом якорный канат под мерным ограждением, через полуклюз. Но почему же якорный канат катера оказался переброшен через леер?
Я нагнулся и попытался поднять якорь.
Он оказался очень тяжел. Слишком тяжел для катера таких размеров. Я потянул изо всех сил — но с тем же результатом. Он просто не поддавался. Ухватившись за носовую утку, я склонился над водой, пытаясь разглядеть, в чем там дело. Мне немного помогал свет от фонаря волнореза.
Снизу на меня смотрели глаза.
Вскрикнув, я отпрянул и грохнулся на крышку каюты. Сердце стучало как пулемет. Отдышавшись и взяв себя в руки, я вернулся к борту и еще раз взглянул вниз.
Глаза были там же. Мертвенно-бледное лицо временами приобретало розовый оттенок — очевидно, из-за преломления в воде света красных фонарей волнореза. Довольно отчетливо были видны руки и ноги — человек был одет в белую униформу экипажа «Геклы». Впрочем, на костюм мне смотреть было незачем: этого человека я знал в лицо.
Это был Алан Бартон. Якорный канат обмотался вокруг его правой руки. Он не дышал и, пожалуй, никогда уже больше дышать не будет.
Полицейский участок я покинул лишь в полночь. Экспертиза установила, что Алан скончался за час до моего приезда. Как только до полиции дошло, что я не мог добраться из пултнийского яхт-клуба до Сихэма раньше, чем все это случилось, они сообщили, что, кроме всего прочего, на черепе обнаружили большую ссадину. Рана вполне соответствовала по расположению и размерам тому предположению, что он сам треснулся головой о леерную стойку. В результате они пришли к заключению, что он случайно запутался рукой в тросе, сбрасывая якорь, и тот утащил его за собой. А по пути Алану удалось еще как следует приложиться головой.
Такое объяснение, судя по всему, вполне удовлетворяло полицию Сихэма, списавшую происшествие на несчастный случай. Они даже сказали, что встречались с парнем и раньше.
Возвращаясь по длинной извилистой дороге в Пултни, я вдруг подумал о том, что прежде не приходило мне в голову. Во-первых, весьма странно запутаться в якоре в тот момент, когда ты уже завел и закрепил швартовые концы у надежного причала, а во-вторых, Алан явно спасал свою жизнь, напав на меня, а потом бежав; но причины такого поведения пока не ясны.
Ночь прошла ужасно. Стоило мне прикрыть веки, и тут же перед глазами вставало мертвенно-бледное лицо и застывший взгляд из-под воды. Утром, когда Мэй прибежала ко мне в постель, я крепко обнял ее.
— Не надо, — испугалась она. — Ты меня сломаешь!
Я почитал ей вслух «Ласточек и амазонок», радуясь, как там в книжке все хорошо и просто. Потом она села и стала расчесывать волосы.
— Кстати, — вспомнила она, не прекращая своего занятия. — Эта иностранка опять звонила тебе.
Я пил свой утренний кофе, листал газеты и наблюдал в окно, как по деревьям, растущим на нашей лужайке, вверх и вниз сновали забавные птички — поползни. Роса бриллиантами сверкала на изумрудной зелени газона под ярким, ласковым солнцем. Но вот первая страница «Вестерн морнинг ньюс» показалась мне черной: в правом нижнем углу крупными буквами было набрано: «В СИХЭМЕ ОБНАРУЖЕН ТРУП». Я отвлекся от созерцания газона и стал читать о том, какое несчастье произошло с Аланом Бартоном, который случайно попал рукой в петлю якорного троса.
После того, как я вернулся, проводив Мэй на автобус, зазвонил телефон. Подняв трубку, я услышал женский голос:
— Это Агнес де Сталь. — Я узнал ее мгновенно. — Очень жаль, что нам не удалось вчера пообедать.
— Я хочу поблагодарить вас за проявленное участие ко мне там, на мостике.
— Не стоит благодарности. — Она хорошо, по-доброму рассмеялась. — Как вы думаете, мы не могли бы побеседовать сегодня? Может, позавтракаем вместе?
— С удовольствием, — отозвался я. — А о чем вы хотите поговорить?
— О вас. И о вашей лодке. Я работаю в «Пари Уик-энд» и полагаю, что нашим читателям будет интересно узнать об англичанине, у которого есть судно, способное доставить французским яхтсменам много неприятностей.
— Надо ли понимать это так, что ваш друг Жарре обеспокоен по этому поводу? — поинтересовался я.
Какое-то время она молчала, потом рассмеялась:
— Можно и так сказать. Думаю, он тоже не прочь узнать побольше.
— О'кей, — согласился я. — Узнает, как только вы напечатаете.
— Я подумаю над этим предложением. Когда мы увидимся? Я могу приехать на поезде.
Моя жизнь была расписана по минутам на несколько недель вперед. Но после прошедшей ночи трудно было представить, что весь распорядок деловых встреч сохранится в неизменном виде. А мысль об этой женщине была подобна солнечному лучу, сверкнувшему на безнадежно сером небе.
— Послезавтра, — решил я. — Я встречу вас на станции.
Потом я поехал в свою контору.
Перед ленчем секретарша сообщила мне о необычном звонке. Среди тех, кто интересуется лесоматериалами, довольно часто попадаются люди со странностями. Поэтому я дал ей указание соединять меня со всеми, за исключением тех, кто явно похож на сбежавшего из сумасшедшего дома. Этот звонок, судя по всему, был из кабака; по крайней мере, из трубки доносился гул голосов и человеку приходилось кричать, чтобы я мог что-нибудь разобрать.
— Это Джеймс Диксон?
— Он самый.
— Меня зовут Артур Дэвис. Не знаю, помните ли вы меня. В прошлом году у меня был катамаран, «Лондерама де люкс».
— Разумеется, помню.
Катамаран Дэвиса тогда выигрывал все гонки. Но он почему-то продал его до окончания сезона и исчез из виду.
— Я бы хотел поговорить с вами!
— На какую тему?
— Я остался без денег, — продолжал он. — Слушайте, я живу на борту «Эдвина», в бристольских доках, это чуть ниже «Грейт Бритн». Меня там можно застать в любой день. Это такой синий шлюп, фолькбот...
— Я очень занят.
На другом конце линии повесили трубку.
Что поделать, деньги всегда кончаются.
На самом деле я весьма смутно помнил Артура Дэвиса. Этакий угрюмый уэльсец с черными кудрями, который норовил выложить все свои проблемы любому, кто подвернется под руку. Если он действительно живет в фолькботе — значит, его здорово припекло. Фолькботы — довольно маленькие суденышки, а уж о комфорте и говорить не приходится. Скорее всего, он хотел бы перебраться жить куда-нибудь на сушу и решил, что я в состоянии ему помочь в этом. Я сделал себе пометку заскочить к нему, как только окажусь в Бристоле. И постарался отогнать видение утопленного Алана Бартона, которое мешало сосредоточиться на проблеме покупки дубовых бревен.
Глава 9
Плимутский кабак под названием «Виноградная гроздь» был довольно примечательным местом. Уже от одной картины, на которой были изображены мордастые докеры с татуировками, вышагивающие под британским флагом, могло бросить в дрожь. Но на нервы Эда Бонифейса подобная обстановка не действовала, особенно после нескольких порций виски; да и братец его. Дел, кажется, чувствовал себя здесь вполне комфортно. Они с Эдом были похожи, только по комплекции Дел скорее напоминал меня.
Я заказал на всех. Эд приподнялся и со словами «Надо отлить» двинулся, пошатываясь, к неказистой двери с табличкой: «Для мужчин».
— Послушайте, мистер Диксон, — начал Дел, уперевшись локтями в стойку бара. — Эдди сейчас плохо соображает. На него слишком давят.
— Я в курсе.
— Я знаю, вы его друг, и просто хотел сказать, чтобы вы не придавали большого значения всему этому.
— Чему «этому»?
— Его идее о том, будто какой-то парень угробил его судно. — Дел покачал головой. — Это неправда. Эдди просто уперся, и вы понимаете почему. Если на человека слишком сильно давят, он начинает выдумывать несуществующие вещи. Эд в полном порядке, ему только надо взять себя в руки.
Пока Дел говорил, я рассматривал его. Я подумал, что он вовсе не виноват в том, что выглядит как шоферюга, вознамерившийся содрать с меня двойную плату за проезд. Эду повезло, что за него есть кому заступиться. Ему это сейчас крайне необходимо.
Из сортира вернулся Эд. На лице его блуждала улыбка.
— Ты слышал об Алане? — спросил я его.
— Так, кое-что. А что с ним?
Я коротко пересказал ему историю в Сихэме.
— Черт побери, — покачал головой Эд, когда я закончил. — Эх, бедолага...
— А где ты был прошлой ночью?
— Я? — изумленно переспросил Эд.
Дел медленно потягивал свое пиво. В баре слегка попахивало горячим углем.
— Законники могут добраться и до тебя. Ты всем сообщал, что Алан разбил твою лодку, не так ли? Подозрение ляжет на тебя.
— Чушь! — взорвался Эд и нервно провел пятерней по остаткам своей шевелюры. — Черт побери, они считают, что произошло убийство?
— Расследование продолжается.
— Мы оба были у «Милли», — вставил Дел. — Все время, с того момента как Эд вернулся из Пултни.
— Что такое «Милли»?
— Клуб в Барбикене, — пояснил Эд.
Я вполне мог себе это представить. Двойное виски с середины дня, карты, бархатные шторы, пропитанные табачным дымом.
— Ну ладно, — решил он, вставая. — Поехали.
Мы вышли на автобусную стоянку.
Братья уселись в кабину потрепанного грузовика, я — в свой «ягуар». Путь наш лежал по пустынным улицам Плимута через Тамар-Бридж в Солтэш.
Фары грузовика высвечивали огромные рекламные щиты, поставленные вдоль дороги как защита от ветра. Весьма неприятное местечко, от него так и веяло несчастьем. Потом грузовик подъехал к воротам, по обеим сторонам которых тянулась ограда из колючей проволоки. К столу была приделана облупившаяся вывеска: «Гал Спарз». Эд выпрыгнул из кабины и чуть не упал. Ворота оказались заперты на цепь. Эд никак не мог открыть замок, потом вернулся к грузовику. Перепутал ключи, подумал я. Он был здорово пьян.
Справившись наконец с замком, он помахал рукой, чтобы мы проезжали, и закрыл ворота за нами. Я вслед за Делом объехал вокруг большого сарая с плоской крышей. Эду и здесь пришлось повозиться. Но он все-таки снял замок, отодвинул здоровый железный засов, и мы вошли внутрь.
На стеллажах лежала наша мачта; металлические детали тускло поблескивали в полумраке.
— Вот, — махнул рукой Эд.
Они установили дополнительную пару распорок и усиливающий фланец[21]. Все это выглядело вполне добротно, но я хотел проверить.
— Нельзя ли зажечь свет? — спросил я Эда.
— Лучше не надо, — ответил он. — У нас и так счета не оплачены. Вот возьми фонарь.
Светя себе фонарем, я внимательно осмотрел отремонтированную мачту. У меня не было никаких претензий.
Мы погрузили мачту в грузовик. Пока я с Эдом привязывал ее, Дел куда-то исчез.
— Черт побери! — психанул Эд. — Неужели рванул в кабак?
Неожиданно снаружи послышался короткий вскрик, топот ног и звуки ударов по чему-то мягкому.
— Этого нам только не хватало! — охнул Эд. Я выскочил на улицу. Возле мусорного контейнера я различил две фигуры — одна склонилась над другой, лежащей на земле. В том, кто был на ногах, я узнал Дела. Я направил луч фонаря на лежащего.
Человек был одет в синюю униформу. Под головой растекалось кровавое пятно; фуражка валялась поодаль.
— Идиот! — не сдержался я. — Это же служба безопасности!
— Аккуратнее с выражениями, — со злостью ответил Дел. — Лучше нам убраться отсюда поскорее. — Он быстро направился к сараю.
Я посмотрел на охранника. Лицо его было смертельно бледным, рот приоткрыт. Вид был такой, будто он храпел во сне. Напугавшись, я пощупал пульс. Парень был жив, хотя и без сознания. Услышав его стон, я поспешил назад. У дверей сарая луч фонаря случайно упал на висячий замок, и я с удивлением обнаружил, что дужка его сломана. Оказывается, когда Эд возился с ним, он не подбирал ключи, а просто воспользовался мощными кусачками для болтов.
Я почувствовал страшную тяжесть в груди.
— Эд! — заорал я. Мой голос гулко отозвался в пустоте огромного помещения. — Что тут у тебя за чертовщина?
— Сделай одолжение, заткнись, — посоветовал Эд. — Вчера приезжали эти суки из комиссии по банкротству. Все опечатали и сменили замки. Тебе нужна твоя мачта? Вот и забирай побыстрее, пока этот козел не очухался.
Я открыл было рот, чтобы возразить, но тут же осознал, что попал в безвыходное положение.
Уехали мы, не включая фар, и ухитрились не наткнуться ни на одну полицейскую машину. У первой же телефонной будки я притормозил, вышел и набрал три девятки, чтобы вызвать «скорую помощь» в «Гал Спарз». Выехав из Плимута на шоссе "Б", я обогнал грузовик и в ярости помчался как сумасшедший по направлению к Пултни.
Постепенно я взял себя в руки. На всю эту историю можно было посмотреть и иначе. Эд старался помочь мне как мог. С его стороны это выглядело благородным поступком.
Мы подогнали автокран, чтобы снять мачту с грузовика. Дел взялся за рычаги.
— Добрый старина Дел, — проговорил Эд, наблюдая, как тот аккуратно укладывал секции мачты на козлы. — Он уехал из Эссекса. У него теперь небольшое дело в Блэкуотере.
— Правда? — поддержал я разговор.
— Угу... Да ладно, все это трепотня.
— Слушай, Эд, — решил я сменить тему. — Давай поговорим. Тебе нужна помощь?
— Мне? Нет, старина. Никогда.
Дел завел мотор своего грузовичка, Эд забрался в кабину, и они укатили. Я решил сходить к телефону и позвонить в центральную больницу Плимута — узнать, как себя чувствует тот охранник. Мне сказали — «удовлетворительно», а когда поинтересовались, кто спрашивает, я повесил трубку. Грузовичок уже миновал автостоянку; теперь свет его фар виднелся на дороге, идущей вдоль берега. И только сейчас я сообразил, что даже не попрощался с ними.
На следующее утро я поехал на станцию встречать Агнес де Сталь и поймал себя на том, что обращаю внимание на каждую полицейскую машину. Когда подошел поезд, я уже был на перроне. Она приехала в вагоне первого класса. Контролер уделял гораздо больше внимания ей, нежели ее билету, и его трудно было в этом упрекнуть: в своей мини-юбке и темно-зеленом облегающем жакете она выглядела потрясающе. Настоящая француженка!
Увидев мою машину, она обрадовалась как ребенок.
— Изумительно! — воскликнула она.
Я даже лучше стал себя чувствовать в ее присутствии. Дорога домой показалась короче; в одиннадцать мой длинный черный «ягуар» уже остановился перед «Милл-Хаусом».
День обещал быть великолепным; вокруг гудели пчелы, перелетая с цветка на цветок.
— Господи, какая красота! — продолжала восхищаться моя гостья. — Просто идиллия! — Она бросила на меня лукавый взгляд, улыбнувшись краешками губ.
— Вы меня поражаете, — заметил я.
— Все мое детство прошло в деревне, — рассмеялась она. — Так приятно вспомнить прошлое!
Сегодня я решил устроить себе выходной. Гарри следовало дать время на размышления. Я окинул взглядом свой двор, а потом сходил на кухню и принес кофе на террасу. Металлический столик, за которым мы устроились, заливало яркое солнце.
— Итак, — произнес я, — с чего мы начнем?
Вместо ответа она сняла свой жакет, под которым оказалась черная кофточка. Янтарные бусы переливались в солнечном свете, чудесно гармонируя с ее загаром.
— Вас хвалили, — начала она. — Позавчера ваш парусник произвел на всех сильное впечатление. Думаю, вы не на шутку озадачили ваших французских коллег. — Она широко улыбнулась. Мне никогда не доводилось видеть таких синих глаз. — Мне хотелось бы побольше узнать о вас.
Мы пили кофе, и она расспрашивала меня о катамаране, и о том, в каких гонках я участвовал раньше, и о моих планах на будущее. Вопросы были самыми обычными, мы оба прекрасно это понимали. Тем не менее, они каким-то странным образом сблизили нас. Наконец она захлопнула блокнот и сказала:
— Я слышала, у вас финансовые затруднения?
Это внезапно насторожило меня.
— Не больше, чем у любого владельца судна за триста тысяч фунтов.
— В Лондоне говорят, что вы ищете спонсора?
— Это правда. А от кого вы это слышали?
— Я пишу статью о Терри Таннере. Общаюсь с его друзьями, его окружением, если можно так сказать.
Она слегка подалась вперед, поднеся чашку к губам. Густая прядь ее темных волос упала, заслонив от меня половину ее лица.
— Боюсь, я ему не понравился.
— Это не должно вас беспокоить, — неожиданно резко заметила Агнес. Мы оба замолчали; тишину нарушало только жужжание пчел и щебет ласточек, снующих в свои гнезда под крышей моего дома.
— Почему вы так считаете? — поинтересовался я.
— Потому что он сутенер. — Она произнесла это слово сначала по-французски, а потом перевела для меня: — Он существует за счет других.
— Он находит спонсоров бедным яхтсменам, — возразил я.
— Как же! — вдруг возмущенно вскрикнула она и даже пристукнула чашкой о блюдце. — Знаю я, как он их находит! Вы слышали о Бобби Жако?
— Конечно.
Жако был одним из самых известных французских рулевых. Полтора года назад его катамаран «Дион» обнаружили выброшенным на западное побережье, через два дня после начала гонки на приз «Большой риф». Но самого Жако так и не нашли.
— Бобби просил Таннера подыскать ему спонсора, — продолжала Агнес. — Но деньги, как известно, всегда запаздывают. Бобби пытался урвать то там, то сям, у него были слишком большие расходы, вы меня понимаете. В результате «Дион» получился быстрым, но очень трудным в управлении. Просто опасно было выходить на нем на гонку. Конструктор предлагал установить саморегулируемые снасти. Но Таннер сказал, что спонсору это не понравится — слишком дорого. И Бобби отказался. — Она наклонилась вперед, глядя мне прямо в глаза. — Не знаю, помогло бы это ему или нет, но в этом весь Таннер.
— Если вы так относитесь к Таннеру, то почему пишете о нем?
— Профессиональное любопытство. — Она пожала плечами. — У него очень узкий круг. Они всегда вместе — карты, обеды... Как школьники. Но я обнаружила, что кое-кто выбивается из этого круга. Например, Джон Доусон. Терри нашел ему спонсора — компанию «Оранж Карз». Но Джон в их обществе выглядит просто медведем.
— Джон? — Это известие меня заинтересовало. — Он добыл спонсора?
Голько на Шербур, — уточнила Агнес. — На «Треугольник». Его судно будет теперь называться по имени фирмы «Оранж Карз» — «Оранж», или просто «Апельсин». Если он удачно выступит, они собираются оказать ему поддержку и дальше в гонке на Кубок Уотерфорда, и в регате «Вокруг островов»
— Чертовски повезло, — позавидовал я.
Агнес улыбнулась.
— Мне кажется, вы не такой. Неужели вы способны принять деньги от человека, подобного Таннеру?
— Я способен принять деньги от кого угодно, — жестко заявил я.
Солнечные часы показывали двенадцать.
— Вы останетесь на ленч? — спросил я Агнес.
— С удовольствием, — сразу согласилась она. — У меня нет других дел сегодня.
— А потом я приглашаю вас покататься на катамаране.
— Замечательно.
Мы взяли свои чашки, чтобы отнести их в дом. Проходя через гостиную, Агнес задержалась у столика из палисандрового дерева, столешницу которого я украсил маркетри[22], с очень реалистичным изображением собственного дома.
— Как похоже, просто прелесть! — воскликнула она. — Это досталось вам в наследство?
— Нет. Дом построил я. И столик сделал сам. — Я был польщен, а в подобном состоянии становился лаконичен.
Я заказал на всех. Эд приподнялся и со словами «Надо отлить» двинулся, пошатываясь, к неказистой двери с табличкой: «Для мужчин».
— Послушайте, мистер Диксон, — начал Дел, уперевшись локтями в стойку бара. — Эдди сейчас плохо соображает. На него слишком давят.
— Я в курсе.
— Я знаю, вы его друг, и просто хотел сказать, чтобы вы не придавали большого значения всему этому.
— Чему «этому»?
— Его идее о том, будто какой-то парень угробил его судно. — Дел покачал головой. — Это неправда. Эдди просто уперся, и вы понимаете почему. Если на человека слишком сильно давят, он начинает выдумывать несуществующие вещи. Эд в полном порядке, ему только надо взять себя в руки.
Пока Дел говорил, я рассматривал его. Я подумал, что он вовсе не виноват в том, что выглядит как шоферюга, вознамерившийся содрать с меня двойную плату за проезд. Эду повезло, что за него есть кому заступиться. Ему это сейчас крайне необходимо.
Из сортира вернулся Эд. На лице его блуждала улыбка.
— Ты слышал об Алане? — спросил я его.
— Так, кое-что. А что с ним?
Я коротко пересказал ему историю в Сихэме.
— Черт побери, — покачал головой Эд, когда я закончил. — Эх, бедолага...
— А где ты был прошлой ночью?
— Я? — изумленно переспросил Эд.
Дел медленно потягивал свое пиво. В баре слегка попахивало горячим углем.
— Законники могут добраться и до тебя. Ты всем сообщал, что Алан разбил твою лодку, не так ли? Подозрение ляжет на тебя.
— Чушь! — взорвался Эд и нервно провел пятерней по остаткам своей шевелюры. — Черт побери, они считают, что произошло убийство?
— Расследование продолжается.
— Мы оба были у «Милли», — вставил Дел. — Все время, с того момента как Эд вернулся из Пултни.
— Что такое «Милли»?
— Клуб в Барбикене, — пояснил Эд.
Я вполне мог себе это представить. Двойное виски с середины дня, карты, бархатные шторы, пропитанные табачным дымом.
— Ну ладно, — решил он, вставая. — Поехали.
Мы вышли на автобусную стоянку.
Братья уселись в кабину потрепанного грузовика, я — в свой «ягуар». Путь наш лежал по пустынным улицам Плимута через Тамар-Бридж в Солтэш.
Фары грузовика высвечивали огромные рекламные щиты, поставленные вдоль дороги как защита от ветра. Весьма неприятное местечко, от него так и веяло несчастьем. Потом грузовик подъехал к воротам, по обеим сторонам которых тянулась ограда из колючей проволоки. К столу была приделана облупившаяся вывеска: «Гал Спарз». Эд выпрыгнул из кабины и чуть не упал. Ворота оказались заперты на цепь. Эд никак не мог открыть замок, потом вернулся к грузовику. Перепутал ключи, подумал я. Он был здорово пьян.
Справившись наконец с замком, он помахал рукой, чтобы мы проезжали, и закрыл ворота за нами. Я вслед за Делом объехал вокруг большого сарая с плоской крышей. Эду и здесь пришлось повозиться. Но он все-таки снял замок, отодвинул здоровый железный засов, и мы вошли внутрь.
На стеллажах лежала наша мачта; металлические детали тускло поблескивали в полумраке.
— Вот, — махнул рукой Эд.
Они установили дополнительную пару распорок и усиливающий фланец[21]. Все это выглядело вполне добротно, но я хотел проверить.
— Нельзя ли зажечь свет? — спросил я Эда.
— Лучше не надо, — ответил он. — У нас и так счета не оплачены. Вот возьми фонарь.
Светя себе фонарем, я внимательно осмотрел отремонтированную мачту. У меня не было никаких претензий.
Мы погрузили мачту в грузовик. Пока я с Эдом привязывал ее, Дел куда-то исчез.
— Черт побери! — психанул Эд. — Неужели рванул в кабак?
Неожиданно снаружи послышался короткий вскрик, топот ног и звуки ударов по чему-то мягкому.
— Этого нам только не хватало! — охнул Эд. Я выскочил на улицу. Возле мусорного контейнера я различил две фигуры — одна склонилась над другой, лежащей на земле. В том, кто был на ногах, я узнал Дела. Я направил луч фонаря на лежащего.
Человек был одет в синюю униформу. Под головой растекалось кровавое пятно; фуражка валялась поодаль.
— Идиот! — не сдержался я. — Это же служба безопасности!
— Аккуратнее с выражениями, — со злостью ответил Дел. — Лучше нам убраться отсюда поскорее. — Он быстро направился к сараю.
Я посмотрел на охранника. Лицо его было смертельно бледным, рот приоткрыт. Вид был такой, будто он храпел во сне. Напугавшись, я пощупал пульс. Парень был жив, хотя и без сознания. Услышав его стон, я поспешил назад. У дверей сарая луч фонаря случайно упал на висячий замок, и я с удивлением обнаружил, что дужка его сломана. Оказывается, когда Эд возился с ним, он не подбирал ключи, а просто воспользовался мощными кусачками для болтов.
Я почувствовал страшную тяжесть в груди.
— Эд! — заорал я. Мой голос гулко отозвался в пустоте огромного помещения. — Что тут у тебя за чертовщина?
— Сделай одолжение, заткнись, — посоветовал Эд. — Вчера приезжали эти суки из комиссии по банкротству. Все опечатали и сменили замки. Тебе нужна твоя мачта? Вот и забирай побыстрее, пока этот козел не очухался.
Я открыл было рот, чтобы возразить, но тут же осознал, что попал в безвыходное положение.
Уехали мы, не включая фар, и ухитрились не наткнуться ни на одну полицейскую машину. У первой же телефонной будки я притормозил, вышел и набрал три девятки, чтобы вызвать «скорую помощь» в «Гал Спарз». Выехав из Плимута на шоссе "Б", я обогнал грузовик и в ярости помчался как сумасшедший по направлению к Пултни.
Постепенно я взял себя в руки. На всю эту историю можно было посмотреть и иначе. Эд старался помочь мне как мог. С его стороны это выглядело благородным поступком.
Мы подогнали автокран, чтобы снять мачту с грузовика. Дел взялся за рычаги.
— Добрый старина Дел, — проговорил Эд, наблюдая, как тот аккуратно укладывал секции мачты на козлы. — Он уехал из Эссекса. У него теперь небольшое дело в Блэкуотере.
— Правда? — поддержал я разговор.
— Угу... Да ладно, все это трепотня.
— Слушай, Эд, — решил я сменить тему. — Давай поговорим. Тебе нужна помощь?
— Мне? Нет, старина. Никогда.
Дел завел мотор своего грузовичка, Эд забрался в кабину, и они укатили. Я решил сходить к телефону и позвонить в центральную больницу Плимута — узнать, как себя чувствует тот охранник. Мне сказали — «удовлетворительно», а когда поинтересовались, кто спрашивает, я повесил трубку. Грузовичок уже миновал автостоянку; теперь свет его фар виднелся на дороге, идущей вдоль берега. И только сейчас я сообразил, что даже не попрощался с ними.
На следующее утро я поехал на станцию встречать Агнес де Сталь и поймал себя на том, что обращаю внимание на каждую полицейскую машину. Когда подошел поезд, я уже был на перроне. Она приехала в вагоне первого класса. Контролер уделял гораздо больше внимания ей, нежели ее билету, и его трудно было в этом упрекнуть: в своей мини-юбке и темно-зеленом облегающем жакете она выглядела потрясающе. Настоящая француженка!
Увидев мою машину, она обрадовалась как ребенок.
— Изумительно! — воскликнула она.
Я даже лучше стал себя чувствовать в ее присутствии. Дорога домой показалась короче; в одиннадцать мой длинный черный «ягуар» уже остановился перед «Милл-Хаусом».
День обещал быть великолепным; вокруг гудели пчелы, перелетая с цветка на цветок.
— Господи, какая красота! — продолжала восхищаться моя гостья. — Просто идиллия! — Она бросила на меня лукавый взгляд, улыбнувшись краешками губ.
— Вы меня поражаете, — заметил я.
— Все мое детство прошло в деревне, — рассмеялась она. — Так приятно вспомнить прошлое!
Сегодня я решил устроить себе выходной. Гарри следовало дать время на размышления. Я окинул взглядом свой двор, а потом сходил на кухню и принес кофе на террасу. Металлический столик, за которым мы устроились, заливало яркое солнце.
— Итак, — произнес я, — с чего мы начнем?
Вместо ответа она сняла свой жакет, под которым оказалась черная кофточка. Янтарные бусы переливались в солнечном свете, чудесно гармонируя с ее загаром.
— Вас хвалили, — начала она. — Позавчера ваш парусник произвел на всех сильное впечатление. Думаю, вы не на шутку озадачили ваших французских коллег. — Она широко улыбнулась. Мне никогда не доводилось видеть таких синих глаз. — Мне хотелось бы побольше узнать о вас.
Мы пили кофе, и она расспрашивала меня о катамаране, и о том, в каких гонках я участвовал раньше, и о моих планах на будущее. Вопросы были самыми обычными, мы оба прекрасно это понимали. Тем не менее, они каким-то странным образом сблизили нас. Наконец она захлопнула блокнот и сказала:
— Я слышала, у вас финансовые затруднения?
Это внезапно насторожило меня.
— Не больше, чем у любого владельца судна за триста тысяч фунтов.
— В Лондоне говорят, что вы ищете спонсора?
— Это правда. А от кого вы это слышали?
— Я пишу статью о Терри Таннере. Общаюсь с его друзьями, его окружением, если можно так сказать.
Она слегка подалась вперед, поднеся чашку к губам. Густая прядь ее темных волос упала, заслонив от меня половину ее лица.
— Боюсь, я ему не понравился.
— Это не должно вас беспокоить, — неожиданно резко заметила Агнес. Мы оба замолчали; тишину нарушало только жужжание пчел и щебет ласточек, снующих в свои гнезда под крышей моего дома.
— Почему вы так считаете? — поинтересовался я.
— Потому что он сутенер. — Она произнесла это слово сначала по-французски, а потом перевела для меня: — Он существует за счет других.
— Он находит спонсоров бедным яхтсменам, — возразил я.
— Как же! — вдруг возмущенно вскрикнула она и даже пристукнула чашкой о блюдце. — Знаю я, как он их находит! Вы слышали о Бобби Жако?
— Конечно.
Жако был одним из самых известных французских рулевых. Полтора года назад его катамаран «Дион» обнаружили выброшенным на западное побережье, через два дня после начала гонки на приз «Большой риф». Но самого Жако так и не нашли.
— Бобби просил Таннера подыскать ему спонсора, — продолжала Агнес. — Но деньги, как известно, всегда запаздывают. Бобби пытался урвать то там, то сям, у него были слишком большие расходы, вы меня понимаете. В результате «Дион» получился быстрым, но очень трудным в управлении. Просто опасно было выходить на нем на гонку. Конструктор предлагал установить саморегулируемые снасти. Но Таннер сказал, что спонсору это не понравится — слишком дорого. И Бобби отказался. — Она наклонилась вперед, глядя мне прямо в глаза. — Не знаю, помогло бы это ему или нет, но в этом весь Таннер.
— Если вы так относитесь к Таннеру, то почему пишете о нем?
— Профессиональное любопытство. — Она пожала плечами. — У него очень узкий круг. Они всегда вместе — карты, обеды... Как школьники. Но я обнаружила, что кое-кто выбивается из этого круга. Например, Джон Доусон. Терри нашел ему спонсора — компанию «Оранж Карз». Но Джон в их обществе выглядит просто медведем.
— Джон? — Это известие меня заинтересовало. — Он добыл спонсора?
Голько на Шербур, — уточнила Агнес. — На «Треугольник». Его судно будет теперь называться по имени фирмы «Оранж Карз» — «Оранж», или просто «Апельсин». Если он удачно выступит, они собираются оказать ему поддержку и дальше в гонке на Кубок Уотерфорда, и в регате «Вокруг островов»
— Чертовски повезло, — позавидовал я.
Агнес улыбнулась.
— Мне кажется, вы не такой. Неужели вы способны принять деньги от человека, подобного Таннеру?
— Я способен принять деньги от кого угодно, — жестко заявил я.
Солнечные часы показывали двенадцать.
— Вы останетесь на ленч? — спросил я Агнес.
— С удовольствием, — сразу согласилась она. — У меня нет других дел сегодня.
— А потом я приглашаю вас покататься на катамаране.
— Замечательно.
Мы взяли свои чашки, чтобы отнести их в дом. Проходя через гостиную, Агнес задержалась у столика из палисандрового дерева, столешницу которого я украсил маркетри[22], с очень реалистичным изображением собственного дома.
— Как похоже, просто прелесть! — воскликнула она. — Это досталось вам в наследство?
— Нет. Дом построил я. И столик сделал сам. — Я был польщен, а в подобном состоянии становился лаконичен.