Запах логова Сквиля так и стоял у меня в ноздрях. Я вошел в ванную и включил душ.
Тут же кто-то постучал в дверь. Я так и застыл с рукой на кране душа. Сквиль вот также пришел домой в расстроенных чувствах, достал зеркало и свой порошок, чтобы расслабиться. И тут стук в дверь. Он не ответил. Потом скрежет отвертки, удар в дверь... Я почувствовал, что мои руки страшно дрожат, и еще крепче ухватился за кран, чтобы унять эту дрожь.
— Это я, Хелен Галлахер, — донесся голос из-за двери. Я обернул полотенце вокруг талии и двинулся к двери, но тут же остановился. А если она не одна?
— Ну пожалуйста, — снова сказала она.
Ее голос звучал устало, и в нем не было и следа того самого ист-сайдского акцента.
Я подумал: ну и дурень же ты, Деверо, и открыл дверь.
Она была одна и держала туфли в руках. Выглядела маленькой, беззащитной и очень хорошенькой.
— Входите, — пригласил я.
Она вошла и окинула меня с ног до головы взором своих серо-зеленых глаз.
— У вас найдется что-нибудь выпить?
Я принес ей немного виски в кружке для зубных щеток.
Она села в кресло и швырнула туфли через всю комнату.
— О, вот это хорошо, — обрадовалась она. — Слушайте внимательно, мне надо спешить.
Я налил виски и себе, сел на кровать.
Комната, казалось, сжалась в размерах. Я находился как бы в капсуле безопасности, а вокруг меня в тусклом свете луны люди-звери рыскали по пыльным Елисейским полям.
— Не хотела вас беспокоить, — начала она.
Я посмотрел на нее сквозь прозрачную влагу и ответил:
— А вы и не беспокоите меня.
Она сделала нетерпеливое движение рукой и передала мне листок бумаги.
— Вот что я нашла.
Листок напоминал деловой документ и был скомкан, будто побывал в корзине для ненужных бумаг. На нем что-то напечатано по-испански. Вроде контракта о продаже участка земли. Этот участок имел номер, несомненно соответствующий номеру на плане крупного масштаба.
Но мое внимание привлек не столько сам текст, а то, что было ниже. Там были подписи адвоката и покупателя. Обе аккуратные и в полном порядке. А слева, где указано имя продавца, должна была стоять его подпись.
А вот ее-то и не было. Вместо нее черными чернилами было написано: «Не продается».
Я узнал почерк. Он был нечеткий и неровный, но здесь не могло быть ошибки. Это был тот же почерк, которым надписывались конверты, появляющиеся каждую неделю на дубовом столе в школе, где я учился, и которым позже подписывались все документы в «Саут-Крике».
Напечатанное на документе имя было: Генри Макферлейн.
Я посмотрел на дату. Это было сегодня утром.
— Боже мой! — вырвалось у меня. Хелен сказала:
— Я нашла это в корзине для бумаг в офисе Деке. Это и есть тот человек, которого вы ищете, да?
Я уставился на нее.
— Сегодня! Он был у Деке сегодня!
— Я тоже так думаю, — сказала она и взглянула на свои часы. — Я вытащила это сегодня вечером из корзины для старых бумаг.
— Так где же он сам?
— Кто знает? — Ее лицо сразу будто осунулось и стало озабоченным. — Не спрашивайте. И вообще ничего не предпринимайте, Мартин! Вы в опасности.
Мне не хотелось верить, что я в опасности. Я предпочел бы позвонить Мэри и сказать ей, что я нашел Генри и он в порядке.
Хелен сказала:
— Деке взбешен.
Я стал припоминать все, что со мной произошло: ужасное лицо Сквиля, смотрящее на меня из ванны, запах, — и сказал:
— Кто-то прикончил Сквиля сегодня вечером.
Ее лицо осталось внешне спокойным. Она только тихо воскликнула:
— Боже!
Последовало молчание. И комната перестала казаться теплой и безопасной. Просто пахнуло запахом дикого зверя.
— Он видел вас.
— Кто?
— Деке. Он видел, как вы бежали от собак по газону. Я все это наблюдала сама.
Она немного подождала, потом продолжила:
— Он хохотал и говорил: «В следующий раз повезет больше».
— Я смогу защитить себя, — отозвался я.
— Если бы вы знали Деке так же хорошо, как я, вы не говорили бы таких ужасно глупых вещей. До сих пор он играл с вами. А теперь он убьет вас.
— Я достану его первым.
— Что же вы собираетесь делать?
Я рассказал ей о Генри Макферлейне, Мэри и «Саут-Крике». Не так, как в полицейском рапорте, а по существу, со всеми деталями. Когда я закончил, она некоторое время сидела молча. И я подумал, не свалял ли я дурака. А вдруг ее подослали сюда, чтобы все это разузнать? Я же ничего о ней не знаю, кроме того, что она сказала о себе сама. Документ о продаже мог быть просто приманкой.
И я спросил:
— Кто вы такая, Хелен Галлахер?
— Я актриса.
Она сидела в своем дорогом платье, сдвинув загорелые колени и зажав руки между ними, и вдруг заплакала. Я тут же забыл о приманке и о том, что меня предупреждают. Подошел к ней и обнял за плечи.
Она сказала:
— Так и должно было случиться.
— Что случиться?
— Я столько вытерпела! И вот встретила парня, который, не считаясь ни с чем, ведет себя как бык в посудной лавке, как бы нарочно подставляя себя, чтобы его убили. Слушайте! Держитесь с людьми. Не обращайтесь в полицию, потому что неизвестно, кто у него куплен. И когда закончите свои гонки, сразу же убирайтесь отсюда ко всем чертям. А я завтра посмотрю, что можно сделать, чтобы отыскать вашего друга Генри Макферлейна. Приезжайте завтра в два часа ночи на стоянку машин в клуб «Ред Хауз» и проводите меня домой. А теперь я пойду.
— Зачем вы копаетесь там, у Деке, в корзине для бумаг?
— Это мое хобби. Расскажу все завтра. Она прижалась ко мне. Ее голые руки обвились вокруг моей шеи. Она крепко поцеловала меня в губы.
— Останьтесь, — попросил я. Хелен покачала головой.
— Мне надо увидеть Джеки. Занять там свое место. Тогда они ничего не заметят.
Глубоко вздохнув, она сунула ноги в красные туфли на очень высоких каблуках.
— Увидимся завтра, — сказала она.
Дверь закрылась, и ее каблуки, удаляясь, процокали по мраморному коридору.
Когда она ушла, я посмотрел на часы. Час ночи. Она успеет ко второму отделению песен Джеки в «Ред Хауз». Я выпил еще виски, уселся в кресло и попытался не думать об этом Сквиле в ванной с радиоприемником на животе и понять, почему Генри не стал подписывать эту бумагу.
Помада Хелен осталась у меня на губах. Я чувствовал это, потягивая виски. В первый раз, когда я увидел ее в Испании, она пыталась предупредить меня. Когда я увидел ее во второй раз, она оказала мне доверие. А сейчас она интригует меня надписью, сделанной Генри Макферлейном и просит встретить ее Бог знает где и в такой час ночи, когда так легко организовать какую-нибудь случайность. Она практически сидит у Деке в кармане. Если ему надо получить прекрасную возможность, то вот она.
Я допил виски и залез в кровать. Как только я закрыл глаза, мой внутренний голос сказал: «Сквиль». Но я подумал о Хелен, и Сквиль тотчас же отодвинулся куда-то в сторону. И я понял, что завтра в два ночи я буду ждать на автостоянке у ночного клуба «Ред Хауз».
Глава 23
Тут же кто-то постучал в дверь. Я так и застыл с рукой на кране душа. Сквиль вот также пришел домой в расстроенных чувствах, достал зеркало и свой порошок, чтобы расслабиться. И тут стук в дверь. Он не ответил. Потом скрежет отвертки, удар в дверь... Я почувствовал, что мои руки страшно дрожат, и еще крепче ухватился за кран, чтобы унять эту дрожь.
— Это я, Хелен Галлахер, — донесся голос из-за двери. Я обернул полотенце вокруг талии и двинулся к двери, но тут же остановился. А если она не одна?
— Ну пожалуйста, — снова сказала она.
Ее голос звучал устало, и в нем не было и следа того самого ист-сайдского акцента.
Я подумал: ну и дурень же ты, Деверо, и открыл дверь.
Она была одна и держала туфли в руках. Выглядела маленькой, беззащитной и очень хорошенькой.
— Входите, — пригласил я.
Она вошла и окинула меня с ног до головы взором своих серо-зеленых глаз.
— У вас найдется что-нибудь выпить?
Я принес ей немного виски в кружке для зубных щеток.
Она села в кресло и швырнула туфли через всю комнату.
— О, вот это хорошо, — обрадовалась она. — Слушайте внимательно, мне надо спешить.
Я налил виски и себе, сел на кровать.
Комната, казалось, сжалась в размерах. Я находился как бы в капсуле безопасности, а вокруг меня в тусклом свете луны люди-звери рыскали по пыльным Елисейским полям.
— Не хотела вас беспокоить, — начала она.
Я посмотрел на нее сквозь прозрачную влагу и ответил:
— А вы и не беспокоите меня.
Она сделала нетерпеливое движение рукой и передала мне листок бумаги.
— Вот что я нашла.
Листок напоминал деловой документ и был скомкан, будто побывал в корзине для ненужных бумаг. На нем что-то напечатано по-испански. Вроде контракта о продаже участка земли. Этот участок имел номер, несомненно соответствующий номеру на плане крупного масштаба.
Но мое внимание привлек не столько сам текст, а то, что было ниже. Там были подписи адвоката и покупателя. Обе аккуратные и в полном порядке. А слева, где указано имя продавца, должна была стоять его подпись.
А вот ее-то и не было. Вместо нее черными чернилами было написано: «Не продается».
Я узнал почерк. Он был нечеткий и неровный, но здесь не могло быть ошибки. Это был тот же почерк, которым надписывались конверты, появляющиеся каждую неделю на дубовом столе в школе, где я учился, и которым позже подписывались все документы в «Саут-Крике».
Напечатанное на документе имя было: Генри Макферлейн.
Я посмотрел на дату. Это было сегодня утром.
— Боже мой! — вырвалось у меня. Хелен сказала:
— Я нашла это в корзине для бумаг в офисе Деке. Это и есть тот человек, которого вы ищете, да?
Я уставился на нее.
— Сегодня! Он был у Деке сегодня!
— Я тоже так думаю, — сказала она и взглянула на свои часы. — Я вытащила это сегодня вечером из корзины для старых бумаг.
— Так где же он сам?
— Кто знает? — Ее лицо сразу будто осунулось и стало озабоченным. — Не спрашивайте. И вообще ничего не предпринимайте, Мартин! Вы в опасности.
Мне не хотелось верить, что я в опасности. Я предпочел бы позвонить Мэри и сказать ей, что я нашел Генри и он в порядке.
Хелен сказала:
— Деке взбешен.
Я стал припоминать все, что со мной произошло: ужасное лицо Сквиля, смотрящее на меня из ванны, запах, — и сказал:
— Кто-то прикончил Сквиля сегодня вечером.
Ее лицо осталось внешне спокойным. Она только тихо воскликнула:
— Боже!
Последовало молчание. И комната перестала казаться теплой и безопасной. Просто пахнуло запахом дикого зверя.
— Он видел вас.
— Кто?
— Деке. Он видел, как вы бежали от собак по газону. Я все это наблюдала сама.
Она немного подождала, потом продолжила:
— Он хохотал и говорил: «В следующий раз повезет больше».
— Я смогу защитить себя, — отозвался я.
— Если бы вы знали Деке так же хорошо, как я, вы не говорили бы таких ужасно глупых вещей. До сих пор он играл с вами. А теперь он убьет вас.
— Я достану его первым.
— Что же вы собираетесь делать?
Я рассказал ей о Генри Макферлейне, Мэри и «Саут-Крике». Не так, как в полицейском рапорте, а по существу, со всеми деталями. Когда я закончил, она некоторое время сидела молча. И я подумал, не свалял ли я дурака. А вдруг ее подослали сюда, чтобы все это разузнать? Я же ничего о ней не знаю, кроме того, что она сказала о себе сама. Документ о продаже мог быть просто приманкой.
И я спросил:
— Кто вы такая, Хелен Галлахер?
— Я актриса.
Она сидела в своем дорогом платье, сдвинув загорелые колени и зажав руки между ними, и вдруг заплакала. Я тут же забыл о приманке и о том, что меня предупреждают. Подошел к ней и обнял за плечи.
Она сказала:
— Так и должно было случиться.
— Что случиться?
— Я столько вытерпела! И вот встретила парня, который, не считаясь ни с чем, ведет себя как бык в посудной лавке, как бы нарочно подставляя себя, чтобы его убили. Слушайте! Держитесь с людьми. Не обращайтесь в полицию, потому что неизвестно, кто у него куплен. И когда закончите свои гонки, сразу же убирайтесь отсюда ко всем чертям. А я завтра посмотрю, что можно сделать, чтобы отыскать вашего друга Генри Макферлейна. Приезжайте завтра в два часа ночи на стоянку машин в клуб «Ред Хауз» и проводите меня домой. А теперь я пойду.
— Зачем вы копаетесь там, у Деке, в корзине для бумаг?
— Это мое хобби. Расскажу все завтра. Она прижалась ко мне. Ее голые руки обвились вокруг моей шеи. Она крепко поцеловала меня в губы.
— Останьтесь, — попросил я. Хелен покачала головой.
— Мне надо увидеть Джеки. Занять там свое место. Тогда они ничего не заметят.
Глубоко вздохнув, она сунула ноги в красные туфли на очень высоких каблуках.
— Увидимся завтра, — сказала она.
Дверь закрылась, и ее каблуки, удаляясь, процокали по мраморному коридору.
Когда она ушла, я посмотрел на часы. Час ночи. Она успеет ко второму отделению песен Джеки в «Ред Хауз». Я выпил еще виски, уселся в кресло и попытался не думать об этом Сквиле в ванной с радиоприемником на животе и понять, почему Генри не стал подписывать эту бумагу.
Помада Хелен осталась у меня на губах. Я чувствовал это, потягивая виски. В первый раз, когда я увидел ее в Испании, она пыталась предупредить меня. Когда я увидел ее во второй раз, она оказала мне доверие. А сейчас она интригует меня надписью, сделанной Генри Макферлейном и просит встретить ее Бог знает где и в такой час ночи, когда так легко организовать какую-нибудь случайность. Она практически сидит у Деке в кармане. Если ему надо получить прекрасную возможность, то вот она.
Я допил виски и залез в кровать. Как только я закрыл глаза, мой внутренний голос сказал: «Сквиль». Но я подумал о Хелен, и Сквиль тотчас же отодвинулся куда-то в сторону. И я понял, что завтра в два ночи я буду ждать на автостоянке у ночного клуба «Ред Хауз».
Глава 23
На следующее утро я прежде всего позвонил Мэри. Набирая номер, я не позволял себе думать о том, что если Хелен была права насчет Деке, то это мой последний разговор с Мэри.
Она ответила бодрым голосом:
— Читай газеты. «Таймс» написала, что ты просто неподражаем.
— У меня есть новости о Генри.
— Что? — Ее голос моментально изменился и стал напряженным и озабоченным.
Полегче, сказал я себе и продолжал:
— Нового немного, но есть человек, который вчера видел его.
— О! — В ее голосе послышалась смесь разочарования и облегчения — разочарования, потому что все так неопределенно, и облегчения, потому что все-таки вчера он был жив. — Он в порядке?
— Надеюсь, — ответил я.
Почерк, которым были написаны эти слова «Не продается», отличался от обычной точной манеры письма Генри, но это была, без всяких сомнений, его рука.
— Он когда-нибудь упоминал о собственности в Испании?
— Нет, никогда. По крайней мере...
— Что?
— Он любил ездить туда, чтобы любоваться птицами. Ты помнишь? Перестал ездить всего лет пять назад, а до этого бывал там со своим другом Сэмом Этриджем. Каждую весну, когда надо было красить яхты. А потом Сэм умер, и он перестал ездить.
Я смутно помнил, как Генри упаковывал свою панаму и полевой бинокль и убывал в неизвестном направлении с седым усатым мужчиной. Но Генри вообще часто отсутствовал, и это не вызывало особых воспоминаний.
— А почему ты спрашиваешь? — поинтересовалась она.
— Мне кажется, он продает здесь какой-то участок земли.
— Надеюсь, он не пустился там в коммерцию.
— Ну, думаю, что нет.
Иначе он не написал бы эти слова «Не продается» на столь тщательно подготовленном документе.
— Тогда он не понесет заметного урона.
Я издал успокаивающий звук. Ее совсем не утешило бы, если бы я рассказал ей, какими способами ведет свои дела этот самый мистер Келльнер. Она попрощалась со мной, пожелав успехов в полуфиналах. И я вышел на улицу, в тепло и блеск раннего утра.
Прошел к стоянке машин сквозь массу туристов, поговорив с одним из них, чтобы показаться человеком из их среды, причем слишком заметным чтобы оказаться жертвой несчастного случая. В хозяйственном магазине Сан-Педро-де-Альконтара я купил молоток и долото и поехал на квартиру к Чарли. Приехав, я взял из машины балластную чушку. Поднявшись к Чарли, я положил ее на стол в кухне и расколол пополам.
— Чем ты занимаешься? Это же пустое дело, все равно что рвать телефонные справочники, — сказал мне Чарли.
— Подожди, — попросил я и разбил половинки на четвертушки.
— Ну и что дальше? — спросил Скотто, сидя с первой на сегодня чашкой кофе.
Чарли тут же отозвался:
— Теперь он будет колоть эти четвертушки...
Он так и не закончил. Потому что я воткнул долото в первую четвертушку, ударил по нему и расколол ее пополам. В середине плоского раскола был виден смятый полиэтиленовый мешочек. Я взрезал пленку ножом.
— Вот, посмотрите, что наш Деке хранит в своем сарае.
На моей ладони лежали маленькие камни, сверкающие в лучах утреннего солнца. Казалось, они притягивали к себе солнечные лучи, а потом снова пропускали их через свои грани, но уже окрашенными в цвет крови, и озаряли белое пространство комнаты вспышками красного света.
— Вот это вещь! — воскликнул Чарли.
— О да, — согласился Скотто.
Мы раздолбали чушку в пыль и нашли еще пять рубинов. А еще больше их осталось там. В сарае у Деке.
Чарли сидел некоторое время, глядя на камни, и на его лице играли красные отблески. Потом поднялся, достал из шкафа бутылку дорогого вина и налил по доброй порции в три стакана. Я не пью по утрам, но в это утро сделал исключение.
— Ну и балласт! — вздохнул Чарли. — Подумать только.
Я сказал:
— А вы спрашивали, почему Деке не ремонтировал этот кеч в Англии!
Чарли кивнул.
— Такие ценности. Один рейс, и все в порядке.
Скотто спросил:
— А кто их грузил?
— У них был личный инспектор, — объяснил я. — А Поул наблюдал за приготовлениями. Он и нанял своего человека.
— Давайте у него спросим, — предложил Скотто.
— С этим успеется, — сказал я.
— Пошли в полицию прямо сейчас.
— Пока не надо.
Хелен сказала мне, что у Деке в полиции есть друзья. Я хотел подождать до двух часов ночи и посмотреть, что случится там, на автостоянке ночного клуба «Ред Хауз», прежде чем я сделаю ход против них. И кроме того, я доверял Хелен Галлахер не потому, что я такой уж легковерный и чувствительный человек. Мне казалось, что я должен сделать для нее исключение.
— Этот тип все здесь схватил, — сказал я. — Камни, рэкет и все такое. Если подключить полицию, то ничего не получится. Он тут же ляжет на дно. И концов не найдешь. Уверен, что «Альдебаран» далеко не единственное судно, которое приходит в Испанию с такими балластными чушками.
Чарли все еще безотрывно смотрел на камни.
— Предприимчивый парень этот твой Деке. Интересно, где он их достает?
Я поднял телефонную трубку, набрал номер газеты «Гардиан» и попросил Гарри Чейза.
— А, это ты? — узнал Гарри. — Ваш приятель Деке Келльнер зовется немного по-другому.
— Как именно?
— Известен как Дэвид Блоках, — ответил Гарри. — Человек в духе Юго-восточного Лондона. Повсюду двоюродные братья, вооруженные нападения и разыскивается по подозрению в ограблении Уолстейна.
Я никогда не слышал об ограблении Уолстейна и сказал об этом Гарри.
— Вот это да! Вы что, не читаете газет? Это было пять лет назад. У этого типа были люди, которые работали там и знали, когда приходят товары. И однажды, когда мистер Уолстейн в своем офисе в Хеттон-Гарден рассматривал камушки, Деке появился у него с парой дружков. У всех троих были укороченные автоматы. Они вышвырнули мистера Уолстейна из его кресла. И чтобы не дать ему возможности включить сигнал тревоги, они заставили его сунуть руки в выдвижной ящик стола, а потом задвинули его и заперли на замок.
— Бог мой! — только и вымолвил я.
— Да, — подтвердил Гарри.
Я услышал щелчок его зажигалки, когда он раскуривал свою сигару.
— Мистеру Уолстейну уже никогда не сыграть Варшавский концерт. Деке забрал камушков всего-то миллиона на три фунтов и был таков. Говорят, что он при этом смеялся, и очень громко.
— У него замечательное чувство юмора, — заметил я.
— А потом он возник в Испании, и никто не знает, каким образом. Просто появился там с документами, которые были в полном порядке, и со всеми необходимыми разрешениями, но без багажа.
— Ну ничего, — сказал я. — Мы привезли его.
— Что? — спросил Гарри.
— Да нет, ничего.
— А зачем тогда интересоваться всем этим?
— Мне любопытно, по какой причине кто-то стремится вывозить драгоценные камни в Испанию?
— Кордова — столица драгоценностей всего Средиземноморья. Там все можно — продать золото, проделать любые операции с драгоценными камнями, хоть из короны. Там можно все, если нужно. Слушайте, приятель, а мы получим что-нибудь для газеты, а?
— Вы будете первыми, кто узнает об этом, — пообещал я и повесил трубку.
Мы поместили камни в надежное место и после обеда снова участвовали в гонках.
Когда вернулись вечером, то выяснилось, что Поул участвовал в семи гонках и выиграл шесть. А мы из семи гонок выиграли все семь. Жеребьевка на полуфиналы проводилась в спортивном клубе. Губы Хонитона изогнулись в тонкой усмешке, когда он развернул свернутую полоску бумаги.
— Уэлш против Джибюна. Деверо против Фурнье.
Фурнье был хорошим гонщиком. Но ему не повезло. Он старался выиграть Кубок Марбеллы. А я стремился побить Поула Уэлша. Здесь нечего было и сравнивать.
Весь вечер я оставался со своим экипажем. Мы зашли в ярко освещенный ресторан, потом пили пиво в сверкающем баре, где не было темных углов, в которых могли произойти всякие случайности.
В 1.45 я покинул освещенные места, пошел к своему автомобилю и направился по темной дороге к окруженной королевскими пальмами автостоянке ночного клуба «Ред Хауз».
* * *
Яркие фонари в ветвях деревьев освещали подъездную аллею. Звуки гитары и слова песни проникали даже сквозь поднятые стекла машины:
Вот здесь, в «Ред Хауз», Моя кротка...
Люди спускались по наружной лестнице. Соло гитары и песня закончились. Раздались аплодисменты. Масса смеющихся и обнимающихся людей вывалилась на покрытую гравием площадку. Автомобили начали разъезжаться. А вот и еще два человека спустились но ступенькам — длинноногий мужчина в сверкающих брюках и стройная блондинка. Джеки и Хелен. Она, прощаясь, коснулась рукой его плеча. Он послал ей воздушный поцелуй. Они прошли к своим респектабельным автомобилям. Все это было нежно, но невинно и непорочно, как молоко.
Меня опять прохватило потом. Я сжал зубы и поехал за ней, когда она выехала на главную дорогу Марбеллы. Здесь мелькали сотни фар. И за каждой из них могли скрываться холодные глаза Деке или Джима Громилы.
Хелен свернула к чугунным воротам с парой ярких огней. За ними виднелись виллы, достаточно удаленные от дороги и разделенные зарослями кустарника и зонтичных сосен. В зеркале заднего вида ясно различались две фары.
Фары в зеркале заднего вида свернули влево. Я обнаружил, что мое дыхание участилось. Она свернула с дороги. В свете фар засиял маленький белый дом, скрытый среди деревьев. Ее автомобиль остановился. Я тоже остановил машину и медленно вышел из нее. Ноги плохо слушались. Я стоял спиной к машине в ожидании, что же будет дальше. Но в тяжелом ночном воздухе раздавались лишь пение цикад да треск дальнего мотоцикла.
— Входите, — пригласила она.
И вдруг все вокруг стало приветливым и обыденным. Под ногами был песок, покрытый иголками опавшей сосновой хвои. В пустынном доме внутри жило эхо. На белых стенах висели картины с изображением быков, а полы были вымощены красной плиткой. Я расслабился.
Она открыла дверь большой комнаты и сказала:
— Я сейчас спущусь. Там, на стойке, есть пиво.
Я сидел и смотрел на полчища муравьев, пересекающие терракотовые плиты пола, и почти был готов к тому, что в дверях появится Джим Громила с укороченным автоматом в руках. Но он не появлялся. Вместо него появилась Хелен в черном платьице, которое очень шло к ее коротким светлым волосам. Она стерла с лица косметику, прошла к камину, разлила в бокалы на два пальца виски и сказала:
— Мне кажется, у нас с вами одна цель.
Она смотрела на меня, и ее лицо казалось усталым и отчужденным.
— Я целый день провела в том доме, но ни слова не услышала о вашем друге Генри Макферлейне. Мне очень жаль.
— Ну и что же? — сказал я, чтобы скрыть свое глубокое разочарование.
— Мне очень жаль, — повторила она.
— Вы знаете, кто такой Деке Келльнер?
Она ядовито рассмеялась:
— Если вы знаете содержимое корзины для бумаг, то вы знаете, кто ее хозяин.
— А вы слышали что-нибудь об ограблении Уолстейна?
Она удивленно посмотрела на меня.
— Нет.
И тогда я рассказал ей об автоматах и маленьком человечке, кричащем от страшной боли, когда фаланги его пальцев были сплющены закрытым ящиком стола. Она слегка сжала губы и кивнула.
Когда я закончил говорить, она поднялась и достала из шкафчика большой красный альбом для наклеивания вырезок и бросила его мне на колени. Я открыл его.
На первой странице была помещена глянцевитая брошюра. Это было обычное рекламное издание, там были картинки с яхтами, искусственными гаванями, домиками с крутыми крышами — словом, все, о чем можно было только мечтать. На следующей странице пошли газетные вырезки. Первая озаглавлена: «Двое погибли в амбаре». Остальные статьи по-разному варьировали эту тему. Вырезки были сделаны из разных газет, начиная от таких, как «Бостон глоуб», и кончая «Экзаминер». В заметке говорилось, что Джек Уолтон, отставной гарвардский профессор, и его жена Уна погибли в своем сенном сарае, укладывая сено. Высказывалось предположение, что трава при уборке оказалась слишком влажной и кипы могли самовозгореться. А Джек и его жена как раз во время возгорания укладывали сено и не смогли спастись. Газета «Экзаминер» подробно написала об Уолтонах, которых все любили, и не только потому, что они владели землей в устье реки, где привыкли бывать многие жители в летнее время. А потом их участок вместе с фермой был приобретен какой-то компанией.
Мне не надо было даже читать название этой компании. Я и так знал его. «Си Хорз Лэнд».
— А кто были эти Уолтоны?
— Мои родители. Отец никогда не закладывал на хранение сырую траву. Они просто сожгли их заживо, вот так. Сначала они присмотрели участок. Потом распустили слух, что у Джека и Уны возникли денежные затруднения. А затем сфабриковали документы о продаже и подпись отца. Потом убили их до того, как им удалось обратиться к своим адвокатам. Но никто, кроме меня, в это не верил. Я как-то слышала разговор родителей об этом.
— Я верю этому, — сказал я.
Я вспомнил все, что случилось в «Саут-Крике», и как сгорел «Буревестник» в гавани Пуэрто-Баньос.
— Но как вы все это узнали? — спросил я.
— Я заинтересовалась этой компанией «Си Хорз Лэнд». Она зарегистрирована на острове Мэн. Они не стали со мной разговаривать. Тогда я покрутилась вокруг и подружилась с одним парнем из их офиса.
Сна твердо взглянула на меня своими серо-зелеными глазами и продолжала:
— И он дал мне адрес Джеймса де Гроота, и я поехала, чтобы увидеться с ним. Людям нравится видеть меня.
— Ничего удивительного, — вставил я.
— Я стали дружить с Джеймсом, а он оказался порядочным ослом, как вы сами теперь догадываетесь. Он и есть директор компании «Си Хорз Лэнд», это вам известно? Он в принципе не любит насилия, а тем более не любит слышать об этом. Но Деке все делает по-своему, считая, что его уровень выше. Джеймс планирует дело, но он... не задает вопросов о том, какие методы применяет Деке. И никто никогда не говорил ему, что «Си Хорз Лэнд» существует для отмывания денег, которые Деке имеет с перепродажи драгоценных камней.
— "Си Хорз Лэнд" делает прорву денег. Покупает участки на побережье, как правило, те, которые никогда не пошли бы в продажу, будь живы их владельцы. Провернуть все это, а потом продать... громадная прибыль.
Она пожала плечами.
— А что насчет Поула Уэлша?
— Поул Уэлш — просто дурак, — сказала она. — Он считает, что ему полезно крутиться среди этих людей. Мне кажется, что Деке держит его при себе потому, что ему нравится смотреть на его ужимки. Но вас-то он все равно убьет.
Я спросил:
— А откуда вы знаете про все это?
— Я работала в их офисе на набережной в Саутгемптоне. Он решил, что я уж совсем дурочка и не создам ему проблем. Я получала указания и точно выполняла их. А когда что-нибудь интересное оказывалось в мусорной корзине, я делала копию.
Она похлопала рукой по краю красного альбома.
— Все это — не доказательства. Но толковый адвокат, не приученный вилять задом, легко может превратить их в доказательства.
— И вы передадите это в полицию?
— У него полно своих людей в полиции. Здесь, в Испании, его не ухватить.
— Но они не могут выдать его кому-нибудь?
— Нет, — ответила она, — но, может быть, ему самому потребуется куда-то поехать. Например, в Англию, Германию, куда угодно. У него любые паспорта, он заказывает чартерные рейсы, чтобы трудно было узнать, куда он летит. У него никаких проблем. Он имеет массу верных друзей. Но когда он в следующий раз выедет из этой страны, я разузнаю, куда он направился, сообщу полиции, и они его загребут.
Я спросил:
— И как долго придется этого ждать?
Она улыбнулась, и это была жесткая улыбка.
— Не так уж долго. Он собирается со дня на день в Англию.
— Откуда вы знаете?
— Ваш друг Поул Уэлш помогает ему.
— Поул?
— Они в клубе говорили об этом. В расчете, что я их не пойму. Он очень высокомерен с женщинами, наш Деке. Но у него тяжело больна мать.
— Его мать? — Ужасная старуха.
— Как он поедет и когда?
— Спросите Поула, — ответила она. — Мать Деке живет в городке, который называется Ширнесс. Она не может выехать из страны. Она очень больна. Эти Келльнеры — дружная семья.
— Блекахи. А откуда вы знаете?
— Он сам мне сказал. — Она пожала плечами. — Ее портрет висит в его доме.
Я вспомнил изображение ужасной Пожилой леди в «Nucstro Casa».
— Я видел портрет, — сказал я.
— Он ставит перед ним цветы. Она умирает. Хелен выглядела очень усталой. Я спросил:
— И как долго вы собирали эти... доказательства?
— Три месяца, — ответила она. — Три проклятых месяца.
Она отпила виски, и ее лицо изменилось, потому что она старалась сдерживать слезы. Но это ей не удавалось.
Я встал, сел с ней рядом, обнял ее и сказал:
— Успокойтесь, не дергайтесь хотя бы сейчас.
Ее тело напряглось в моих руках. Она положила голову мне на грудь. Слезы пропитали насквозь мою рубашку. Потом она расслабилась, подняла голову.
— Все в порядке, больше не буду.
Хелен села, вытерла глаза и сказала:
— Вы согласны лечь со мной в постель? Мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь был со мной.
— Все равно кто?
Она улыбнулась:
— Именно вы. Ирландец, или, как вас называет Поул Уэлш, мой ирландский выродок.
Мы поднялись наверх. И на ее большой белой кровати под теплым ветерком, дующим со стороны зонтичных сосен, занялись любовью. Все получилось просто, прямо и нежно. Мы ушли от всего мира и от всего того, что в нем было плохого. А потом она лежала в моих объятиях и смотрела на отражение своего стройного тела в окне.
Хелен сказала:
— Это первое нормальное дело, которым я занимаюсь за последние месяцы.
Она повернулась навзничь, взяла мое лицо в руки и поцеловала.
И я заметил, как пластична линия ее спины.
— Не возражаешь, если мы проделаем это еще раз? — Иди ко мне...
Я увидел, как сверкнула в улыбке белая полоска ее зубов. И тут раздался звонок телефона.
— Не подходи, четыре утра...
— Это, наверное, Джеки. Ему необходима поддержка.
Она подняла трубку и ответила. Акцент нижнего Ист-Сайда появился снова.
— Что, мой дорогой, бедный Джеки?
Телефон что-то бормотал ей в ухо. Я играл короткими золотыми волосами у нее на затылке. И вдруг она воскликнула:
— Что?
Она ответила бодрым голосом:
— Читай газеты. «Таймс» написала, что ты просто неподражаем.
— У меня есть новости о Генри.
— Что? — Ее голос моментально изменился и стал напряженным и озабоченным.
Полегче, сказал я себе и продолжал:
— Нового немного, но есть человек, который вчера видел его.
— О! — В ее голосе послышалась смесь разочарования и облегчения — разочарования, потому что все так неопределенно, и облегчения, потому что все-таки вчера он был жив. — Он в порядке?
— Надеюсь, — ответил я.
Почерк, которым были написаны эти слова «Не продается», отличался от обычной точной манеры письма Генри, но это была, без всяких сомнений, его рука.
— Он когда-нибудь упоминал о собственности в Испании?
— Нет, никогда. По крайней мере...
— Что?
— Он любил ездить туда, чтобы любоваться птицами. Ты помнишь? Перестал ездить всего лет пять назад, а до этого бывал там со своим другом Сэмом Этриджем. Каждую весну, когда надо было красить яхты. А потом Сэм умер, и он перестал ездить.
Я смутно помнил, как Генри упаковывал свою панаму и полевой бинокль и убывал в неизвестном направлении с седым усатым мужчиной. Но Генри вообще часто отсутствовал, и это не вызывало особых воспоминаний.
— А почему ты спрашиваешь? — поинтересовалась она.
— Мне кажется, он продает здесь какой-то участок земли.
— Надеюсь, он не пустился там в коммерцию.
— Ну, думаю, что нет.
Иначе он не написал бы эти слова «Не продается» на столь тщательно подготовленном документе.
— Тогда он не понесет заметного урона.
Я издал успокаивающий звук. Ее совсем не утешило бы, если бы я рассказал ей, какими способами ведет свои дела этот самый мистер Келльнер. Она попрощалась со мной, пожелав успехов в полуфиналах. И я вышел на улицу, в тепло и блеск раннего утра.
Прошел к стоянке машин сквозь массу туристов, поговорив с одним из них, чтобы показаться человеком из их среды, причем слишком заметным чтобы оказаться жертвой несчастного случая. В хозяйственном магазине Сан-Педро-де-Альконтара я купил молоток и долото и поехал на квартиру к Чарли. Приехав, я взял из машины балластную чушку. Поднявшись к Чарли, я положил ее на стол в кухне и расколол пополам.
— Чем ты занимаешься? Это же пустое дело, все равно что рвать телефонные справочники, — сказал мне Чарли.
— Подожди, — попросил я и разбил половинки на четвертушки.
— Ну и что дальше? — спросил Скотто, сидя с первой на сегодня чашкой кофе.
Чарли тут же отозвался:
— Теперь он будет колоть эти четвертушки...
Он так и не закончил. Потому что я воткнул долото в первую четвертушку, ударил по нему и расколол ее пополам. В середине плоского раскола был виден смятый полиэтиленовый мешочек. Я взрезал пленку ножом.
— Вот, посмотрите, что наш Деке хранит в своем сарае.
На моей ладони лежали маленькие камни, сверкающие в лучах утреннего солнца. Казалось, они притягивали к себе солнечные лучи, а потом снова пропускали их через свои грани, но уже окрашенными в цвет крови, и озаряли белое пространство комнаты вспышками красного света.
— Вот это вещь! — воскликнул Чарли.
— О да, — согласился Скотто.
Мы раздолбали чушку в пыль и нашли еще пять рубинов. А еще больше их осталось там. В сарае у Деке.
Чарли сидел некоторое время, глядя на камни, и на его лице играли красные отблески. Потом поднялся, достал из шкафа бутылку дорогого вина и налил по доброй порции в три стакана. Я не пью по утрам, но в это утро сделал исключение.
— Ну и балласт! — вздохнул Чарли. — Подумать только.
Я сказал:
— А вы спрашивали, почему Деке не ремонтировал этот кеч в Англии!
Чарли кивнул.
— Такие ценности. Один рейс, и все в порядке.
Скотто спросил:
— А кто их грузил?
— У них был личный инспектор, — объяснил я. — А Поул наблюдал за приготовлениями. Он и нанял своего человека.
— Давайте у него спросим, — предложил Скотто.
— С этим успеется, — сказал я.
— Пошли в полицию прямо сейчас.
— Пока не надо.
Хелен сказала мне, что у Деке в полиции есть друзья. Я хотел подождать до двух часов ночи и посмотреть, что случится там, на автостоянке ночного клуба «Ред Хауз», прежде чем я сделаю ход против них. И кроме того, я доверял Хелен Галлахер не потому, что я такой уж легковерный и чувствительный человек. Мне казалось, что я должен сделать для нее исключение.
— Этот тип все здесь схватил, — сказал я. — Камни, рэкет и все такое. Если подключить полицию, то ничего не получится. Он тут же ляжет на дно. И концов не найдешь. Уверен, что «Альдебаран» далеко не единственное судно, которое приходит в Испанию с такими балластными чушками.
Чарли все еще безотрывно смотрел на камни.
— Предприимчивый парень этот твой Деке. Интересно, где он их достает?
Я поднял телефонную трубку, набрал номер газеты «Гардиан» и попросил Гарри Чейза.
— А, это ты? — узнал Гарри. — Ваш приятель Деке Келльнер зовется немного по-другому.
— Как именно?
— Известен как Дэвид Блоках, — ответил Гарри. — Человек в духе Юго-восточного Лондона. Повсюду двоюродные братья, вооруженные нападения и разыскивается по подозрению в ограблении Уолстейна.
Я никогда не слышал об ограблении Уолстейна и сказал об этом Гарри.
— Вот это да! Вы что, не читаете газет? Это было пять лет назад. У этого типа были люди, которые работали там и знали, когда приходят товары. И однажды, когда мистер Уолстейн в своем офисе в Хеттон-Гарден рассматривал камушки, Деке появился у него с парой дружков. У всех троих были укороченные автоматы. Они вышвырнули мистера Уолстейна из его кресла. И чтобы не дать ему возможности включить сигнал тревоги, они заставили его сунуть руки в выдвижной ящик стола, а потом задвинули его и заперли на замок.
— Бог мой! — только и вымолвил я.
— Да, — подтвердил Гарри.
Я услышал щелчок его зажигалки, когда он раскуривал свою сигару.
— Мистеру Уолстейну уже никогда не сыграть Варшавский концерт. Деке забрал камушков всего-то миллиона на три фунтов и был таков. Говорят, что он при этом смеялся, и очень громко.
— У него замечательное чувство юмора, — заметил я.
— А потом он возник в Испании, и никто не знает, каким образом. Просто появился там с документами, которые были в полном порядке, и со всеми необходимыми разрешениями, но без багажа.
— Ну ничего, — сказал я. — Мы привезли его.
— Что? — спросил Гарри.
— Да нет, ничего.
— А зачем тогда интересоваться всем этим?
— Мне любопытно, по какой причине кто-то стремится вывозить драгоценные камни в Испанию?
— Кордова — столица драгоценностей всего Средиземноморья. Там все можно — продать золото, проделать любые операции с драгоценными камнями, хоть из короны. Там можно все, если нужно. Слушайте, приятель, а мы получим что-нибудь для газеты, а?
— Вы будете первыми, кто узнает об этом, — пообещал я и повесил трубку.
Мы поместили камни в надежное место и после обеда снова участвовали в гонках.
Когда вернулись вечером, то выяснилось, что Поул участвовал в семи гонках и выиграл шесть. А мы из семи гонок выиграли все семь. Жеребьевка на полуфиналы проводилась в спортивном клубе. Губы Хонитона изогнулись в тонкой усмешке, когда он развернул свернутую полоску бумаги.
— Уэлш против Джибюна. Деверо против Фурнье.
Фурнье был хорошим гонщиком. Но ему не повезло. Он старался выиграть Кубок Марбеллы. А я стремился побить Поула Уэлша. Здесь нечего было и сравнивать.
Весь вечер я оставался со своим экипажем. Мы зашли в ярко освещенный ресторан, потом пили пиво в сверкающем баре, где не было темных углов, в которых могли произойти всякие случайности.
В 1.45 я покинул освещенные места, пошел к своему автомобилю и направился по темной дороге к окруженной королевскими пальмами автостоянке ночного клуба «Ред Хауз».
* * *
Яркие фонари в ветвях деревьев освещали подъездную аллею. Звуки гитары и слова песни проникали даже сквозь поднятые стекла машины:
Вот здесь, в «Ред Хауз», Моя кротка...
Люди спускались по наружной лестнице. Соло гитары и песня закончились. Раздались аплодисменты. Масса смеющихся и обнимающихся людей вывалилась на покрытую гравием площадку. Автомобили начали разъезжаться. А вот и еще два человека спустились но ступенькам — длинноногий мужчина в сверкающих брюках и стройная блондинка. Джеки и Хелен. Она, прощаясь, коснулась рукой его плеча. Он послал ей воздушный поцелуй. Они прошли к своим респектабельным автомобилям. Все это было нежно, но невинно и непорочно, как молоко.
Меня опять прохватило потом. Я сжал зубы и поехал за ней, когда она выехала на главную дорогу Марбеллы. Здесь мелькали сотни фар. И за каждой из них могли скрываться холодные глаза Деке или Джима Громилы.
Хелен свернула к чугунным воротам с парой ярких огней. За ними виднелись виллы, достаточно удаленные от дороги и разделенные зарослями кустарника и зонтичных сосен. В зеркале заднего вида ясно различались две фары.
Фары в зеркале заднего вида свернули влево. Я обнаружил, что мое дыхание участилось. Она свернула с дороги. В свете фар засиял маленький белый дом, скрытый среди деревьев. Ее автомобиль остановился. Я тоже остановил машину и медленно вышел из нее. Ноги плохо слушались. Я стоял спиной к машине в ожидании, что же будет дальше. Но в тяжелом ночном воздухе раздавались лишь пение цикад да треск дальнего мотоцикла.
— Входите, — пригласила она.
И вдруг все вокруг стало приветливым и обыденным. Под ногами был песок, покрытый иголками опавшей сосновой хвои. В пустынном доме внутри жило эхо. На белых стенах висели картины с изображением быков, а полы были вымощены красной плиткой. Я расслабился.
Она открыла дверь большой комнаты и сказала:
— Я сейчас спущусь. Там, на стойке, есть пиво.
Я сидел и смотрел на полчища муравьев, пересекающие терракотовые плиты пола, и почти был готов к тому, что в дверях появится Джим Громила с укороченным автоматом в руках. Но он не появлялся. Вместо него появилась Хелен в черном платьице, которое очень шло к ее коротким светлым волосам. Она стерла с лица косметику, прошла к камину, разлила в бокалы на два пальца виски и сказала:
— Мне кажется, у нас с вами одна цель.
Она смотрела на меня, и ее лицо казалось усталым и отчужденным.
— Я целый день провела в том доме, но ни слова не услышала о вашем друге Генри Макферлейне. Мне очень жаль.
— Ну и что же? — сказал я, чтобы скрыть свое глубокое разочарование.
— Мне очень жаль, — повторила она.
— Вы знаете, кто такой Деке Келльнер?
Она ядовито рассмеялась:
— Если вы знаете содержимое корзины для бумаг, то вы знаете, кто ее хозяин.
— А вы слышали что-нибудь об ограблении Уолстейна?
Она удивленно посмотрела на меня.
— Нет.
И тогда я рассказал ей об автоматах и маленьком человечке, кричащем от страшной боли, когда фаланги его пальцев были сплющены закрытым ящиком стола. Она слегка сжала губы и кивнула.
Когда я закончил говорить, она поднялась и достала из шкафчика большой красный альбом для наклеивания вырезок и бросила его мне на колени. Я открыл его.
На первой странице была помещена глянцевитая брошюра. Это было обычное рекламное издание, там были картинки с яхтами, искусственными гаванями, домиками с крутыми крышами — словом, все, о чем можно было только мечтать. На следующей странице пошли газетные вырезки. Первая озаглавлена: «Двое погибли в амбаре». Остальные статьи по-разному варьировали эту тему. Вырезки были сделаны из разных газет, начиная от таких, как «Бостон глоуб», и кончая «Экзаминер». В заметке говорилось, что Джек Уолтон, отставной гарвардский профессор, и его жена Уна погибли в своем сенном сарае, укладывая сено. Высказывалось предположение, что трава при уборке оказалась слишком влажной и кипы могли самовозгореться. А Джек и его жена как раз во время возгорания укладывали сено и не смогли спастись. Газета «Экзаминер» подробно написала об Уолтонах, которых все любили, и не только потому, что они владели землей в устье реки, где привыкли бывать многие жители в летнее время. А потом их участок вместе с фермой был приобретен какой-то компанией.
Мне не надо было даже читать название этой компании. Я и так знал его. «Си Хорз Лэнд».
— А кто были эти Уолтоны?
— Мои родители. Отец никогда не закладывал на хранение сырую траву. Они просто сожгли их заживо, вот так. Сначала они присмотрели участок. Потом распустили слух, что у Джека и Уны возникли денежные затруднения. А затем сфабриковали документы о продаже и подпись отца. Потом убили их до того, как им удалось обратиться к своим адвокатам. Но никто, кроме меня, в это не верил. Я как-то слышала разговор родителей об этом.
— Я верю этому, — сказал я.
Я вспомнил все, что случилось в «Саут-Крике», и как сгорел «Буревестник» в гавани Пуэрто-Баньос.
— Но как вы все это узнали? — спросил я.
— Я заинтересовалась этой компанией «Си Хорз Лэнд». Она зарегистрирована на острове Мэн. Они не стали со мной разговаривать. Тогда я покрутилась вокруг и подружилась с одним парнем из их офиса.
Сна твердо взглянула на меня своими серо-зелеными глазами и продолжала:
— И он дал мне адрес Джеймса де Гроота, и я поехала, чтобы увидеться с ним. Людям нравится видеть меня.
— Ничего удивительного, — вставил я.
— Я стали дружить с Джеймсом, а он оказался порядочным ослом, как вы сами теперь догадываетесь. Он и есть директор компании «Си Хорз Лэнд», это вам известно? Он в принципе не любит насилия, а тем более не любит слышать об этом. Но Деке все делает по-своему, считая, что его уровень выше. Джеймс планирует дело, но он... не задает вопросов о том, какие методы применяет Деке. И никто никогда не говорил ему, что «Си Хорз Лэнд» существует для отмывания денег, которые Деке имеет с перепродажи драгоценных камней.
— "Си Хорз Лэнд" делает прорву денег. Покупает участки на побережье, как правило, те, которые никогда не пошли бы в продажу, будь живы их владельцы. Провернуть все это, а потом продать... громадная прибыль.
Она пожала плечами.
— А что насчет Поула Уэлша?
— Поул Уэлш — просто дурак, — сказала она. — Он считает, что ему полезно крутиться среди этих людей. Мне кажется, что Деке держит его при себе потому, что ему нравится смотреть на его ужимки. Но вас-то он все равно убьет.
Я спросил:
— А откуда вы знаете про все это?
— Я работала в их офисе на набережной в Саутгемптоне. Он решил, что я уж совсем дурочка и не создам ему проблем. Я получала указания и точно выполняла их. А когда что-нибудь интересное оказывалось в мусорной корзине, я делала копию.
Она похлопала рукой по краю красного альбома.
— Все это — не доказательства. Но толковый адвокат, не приученный вилять задом, легко может превратить их в доказательства.
— И вы передадите это в полицию?
— У него полно своих людей в полиции. Здесь, в Испании, его не ухватить.
— Но они не могут выдать его кому-нибудь?
— Нет, — ответила она, — но, может быть, ему самому потребуется куда-то поехать. Например, в Англию, Германию, куда угодно. У него любые паспорта, он заказывает чартерные рейсы, чтобы трудно было узнать, куда он летит. У него никаких проблем. Он имеет массу верных друзей. Но когда он в следующий раз выедет из этой страны, я разузнаю, куда он направился, сообщу полиции, и они его загребут.
Я спросил:
— И как долго придется этого ждать?
Она улыбнулась, и это была жесткая улыбка.
— Не так уж долго. Он собирается со дня на день в Англию.
— Откуда вы знаете?
— Ваш друг Поул Уэлш помогает ему.
— Поул?
— Они в клубе говорили об этом. В расчете, что я их не пойму. Он очень высокомерен с женщинами, наш Деке. Но у него тяжело больна мать.
— Его мать? — Ужасная старуха.
— Как он поедет и когда?
— Спросите Поула, — ответила она. — Мать Деке живет в городке, который называется Ширнесс. Она не может выехать из страны. Она очень больна. Эти Келльнеры — дружная семья.
— Блекахи. А откуда вы знаете?
— Он сам мне сказал. — Она пожала плечами. — Ее портрет висит в его доме.
Я вспомнил изображение ужасной Пожилой леди в «Nucstro Casa».
— Я видел портрет, — сказал я.
— Он ставит перед ним цветы. Она умирает. Хелен выглядела очень усталой. Я спросил:
— И как долго вы собирали эти... доказательства?
— Три месяца, — ответила она. — Три проклятых месяца.
Она отпила виски, и ее лицо изменилось, потому что она старалась сдерживать слезы. Но это ей не удавалось.
Я встал, сел с ней рядом, обнял ее и сказал:
— Успокойтесь, не дергайтесь хотя бы сейчас.
Ее тело напряглось в моих руках. Она положила голову мне на грудь. Слезы пропитали насквозь мою рубашку. Потом она расслабилась, подняла голову.
— Все в порядке, больше не буду.
Хелен села, вытерла глаза и сказала:
— Вы согласны лечь со мной в постель? Мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь был со мной.
— Все равно кто?
Она улыбнулась:
— Именно вы. Ирландец, или, как вас называет Поул Уэлш, мой ирландский выродок.
Мы поднялись наверх. И на ее большой белой кровати под теплым ветерком, дующим со стороны зонтичных сосен, занялись любовью. Все получилось просто, прямо и нежно. Мы ушли от всего мира и от всего того, что в нем было плохого. А потом она лежала в моих объятиях и смотрела на отражение своего стройного тела в окне.
Хелен сказала:
— Это первое нормальное дело, которым я занимаюсь за последние месяцы.
Она повернулась навзничь, взяла мое лицо в руки и поцеловала.
И я заметил, как пластична линия ее спины.
— Не возражаешь, если мы проделаем это еще раз? — Иди ко мне...
Я увидел, как сверкнула в улыбке белая полоска ее зубов. И тут раздался звонок телефона.
— Не подходи, четыре утра...
— Это, наверное, Джеки. Ему необходима поддержка.
Она подняла трубку и ответила. Акцент нижнего Ист-Сайда появился снова.
— Что, мой дорогой, бедный Джеки?
Телефон что-то бормотал ей в ухо. Я играл короткими золотыми волосами у нее на затылке. И вдруг она воскликнула:
— Что?