— Десять, — начал отсчет Чарли. — Девять. Восемь...
Над яхтой комитета гонок показался дым от выстрела пушки, тут же снесенный ветром. Нос яхты врезался в волны, взбивая белую пену.
Мы легли на курс. Поул шел другим галсом. Обе яхты рванулись в серое море, идя сходящимися курсами.
— Мы проскочим, следи за его поворотом, — сказал Чарли.
Я кивнул. Надо было набрать скорость, достаточную для того, чтобы использовать ее при повороте, когда придется изменять положение парусов. При этом необходимо так пройти около противника, чтобы не попасть в полосу ветровой тени, когда он заслоняет вас с наветренной стороны. Это — полезный маневр, но существуют и противодействия.
— Он пошел на поворот, — бросил Чарли.
Краем глаза я видел яхту Поула, который старался пройти у нас за кормой и набрать скорость для поворота. Он с грохотом пролетел мимо, обдавая нас пеной. Но ему придется на некотором отрезке потерять ветер.
— Галс! — приказал я спокойно.
Яхта накренилась, и мы легли на другой галс. Лицо Поула под капюшоном стало темным от злости. Он бросил взгляд на свои паруса, опавшие из-за того, что мы перехватили его ветер. Чарли поднес руку к губам, чтобы спрятать улыбку. Дело было в том, что Поул ошибся. При повороте и проскочил очень далеко. Теперь мы были с наветренной стороны, надежно экранировали его, и он ничего не мог с этим поделать.
Мы шли впереди и чисто обогнули контрольный буй. Когда он сделал свой первый подветренный поворот, его отделяла от нас добрая сотня ярдов крутых серых волн.
— Сделали его, — объявил Чарли.
Я не ответил, потому что весь словно собрался в комок. Никакая гонка не завершена, пока ты не дошел до финиша. Нужно пройти еще круг, а потом целых две гонки, чтобы выйти в финал. Ветер слишком силен, не надо быть чересчур самонадеянным.
Я повернул румпель. Мы обошли буй с правого борта и легли на другой галс.
— Хорошо обставили его, — усмехнулся Нодди.
Я шел круто к ветру. Вода захлестывала палубу. Нодди прав, подумал я, это уже не гонка, все кончено.
И тут я заметил это пятно. Оно было большое, ярдов пятьдесят от края до края, участок моря, где рябь исчезла и гладкая поверхность отливала маслянистым блеском. Моя рука потянула румпель прежде, чем я сообразил, что происходит. Но было поздно. Мы уже находились посередине этого скопления водорослей.
— О Боже, все пропало! — простонал Скотто. Я снова попытался повернуть румпель. Но даже без этого я понимал, что руль полностью парализован.
— Скорость падает, — доложил Чарли.
Цифры на лаге[17] скакали: 6,1, потом 6,5 и 6,1. Лодка прямо застряла в этом месиве. Я взглянул через плечо и увидел, что Поул стремительно приближается.
— Водоросли на руле! — крикнул я.
Скотто свесился над кормой.
— Все забито, — сказал он.
Мы делали все, что могли. Шли задом, орудовали веслом и баграми. Но не в состоянии были избавиться от этих водорослей. Мы проигрывали Поулу уже пять минут.
Скотто спустился в ледяную воду и руками очистил руль от длинных коричневых растений. Мы выпили чаю, а я думал о гонках, которые еще предстоит провести. Две гонки, которые я могу выиграть.
Но что-то было не так. Я говорил себе, что это просто невезение, но плохо, что мы потеряли инициативу. У меня в животе снова возникло неприятное ощущение. Поул хотел присвоить «Саут-Крик», и у него были шансы сделать это. Я не мог справиться со своим негодованием. Я должен был выиграть у Поула.
Мы вышли на левую сторону и теперь, освободившись от водорослей, опять набрали скорость. За кормой тянулась полоса белой пены. Это совсем неплохо, но предстояло выбрать такой путь, который позволил бы начать на этот раз с дальнего конца стартовой линии, где можно использовать порывы ветра.
Чарли объявил:
— Одна минута.
Мы с трудом развернулись на 180 градусов и вышли на стартовую линию у левого буя. Шли на пересекающихся курсах, мы левым, а Поул правым галсом. Брызги разлетались с палубы, как осколки хрусталя.
— Пушка! — сказал Чарли.
Ветер слишком разошелся, и звук выстрела не был слышен. На этот раз мы начали смело маневрировать, не считаясь с сильным ветром. Я волновался и ожидал, что на меня снизойдет спокойствие, то самое холодное спокойствие, которое делает все вокруг ясным.
Но оно все не снисходило.
— Иду направо, — предупредил я.
Я почти не мог говорить, волнение перехватило мне горло. Нам надо сделать еще один разворот и увеличить скорость. Вода заливала палубу, и было ясно слышно, как волны бились о корпус яхты Поула, которая поднималась и опускалась на гребнях волн.
— Время!
Я двинул румпелем. Нос яхты пошел к ветру. Поул не менял курса. Меня прошибло потом: мы могли столкнуться. Когда мы проваливались вниз, я увидел гик его яхты на уровне своих глаз. Я еще потянул румпель на себя. Но поздно: его гик, труба из крепкого сплава, ударил по снастям нашего правого борта. Мы закричали.
У меня в желудке было такое ощущение, будто я проглотил что-то холодное и тяжелое. Но он был прав, так как шел по правилам. Выходило, что это я налетел на него.
Теперь кричали все. Тяжелые детали такелажа с шумом обрушились на нашу палубу. Паруса бились под ветром. Я увидел их матроса, стоявшего на фордеке и со страхом смотревшего на нос своей яхты, ожидая столкновения. Как Билл Роджерс, подумал я. Совсем как Билл Роджерс. И я машинально прижал больную руку к груди, ожидая, что нос их яхты вот-вот врежется в нашу корму.
Но этого не случилось. Яхта Поула вдруг отошла назад. По моему телу струился пот. Я поднял голову. Растяжка, которая удерживает мачту, должна быть крепко натянута и прикреплена к палубе. Вместо этого я увидел безобразные расхлябанные обрывки, болтающиеся на ветру. Нодди закричал.
И тут раздался грохот. Мачта, лишенная опоры, рухнула в подветренную сторону на палубу. Яхта, внезапно остановившись, запрыгала на волнах.
— Надо закрепить ее, — сказал Скотто.
По УКВ-радио послышалось сообщение: «Протест поддержан. Деверо дисквалифицирован. Вторую гонку выиграл Уэлш». Мы начали устранять следы разрушения.
* * *
Лодка зрителей отбуксировала нас в гавань. Это была позорная процессия. Я смотрел на пирс. Там собралось много народа, люди толпились у основания маленького маяка, внимательно глядя в нашу сторону. Я старался делать вид, будто доволен всем.
— Какое невезение! — сказал Чарли. — Они не должны были выиграть.
Я отрицательно покачал головой. Это не было невезением. Здесь явно было что-то другое. Я вышел на вторую гонку нервный, как котенок, ожидающий трепки. Дергался, суетился и в результате потерял мачту.
Поул тоже стоял на причальной стенке, сверкал своей белозубой улыбкой и выглядел спокойно и уверенно. Еще бы, ведь он оказался прав.
Я ускользнул от журналистов, вернулся к Чарли и принял душ. В яхт-клубе снова устроили прием. Я твердо решил туда не ходить. Мы сидели в гостиной и потягивали виски под песню Джона Колтрейна «В эту туманную ночь».
Чарли сказал мне:
— Тебе все же лучше бы пойти, Деверо, и вести себя дипломатично.
Я готов был поспорить с ним, но какой смысл спорить, когда ты знаешь, что человек прав, тем более что полуфинал проигран из-за глупой случайности.
* * *
Эдди Силк был, конечно, на приеме и оставлял сальные отпечатки своих пальцев на бокалах виски, которым угощал яхт-клуб. Он был не единственным, кто не давал мне забыть о моих бедах.
— Хорошо еще, что никто не погиб, — посочувствовал он.
— Этого никогда не случилось бы, — сказал я, глядя поверх его сальных волос.
Сотрудник яхт-клуба, ответственный за связь с общественностью, подошел к микрофону, и я услышал:
— ... директор-распорядитель компании "Водка «Айсберг»...
Бледный мужчина в бежевом костюме поднялся на возвышение в конце зала и стал постукивать по микрофону. Но я не смотрел на этого бледного типа, внимание мое привлекла девушка с темными бровями, красиво очерченным носиком и короткими светлыми волосами. Та самая девушка, которая сидела в офисе на набережной в Саутгемптоне и принимала посетителей. Она тоже смотрела на меня.
Я начал протискиваться через толпу, пока оратор пытался связать водку со спортивным духом. Непроницаемые серо-зеленые глаза девушки сияли.
— Я надеялась вас здесь увидеть. Жду у входа.
Облака разошлись, и лучи заходящего солнца отражались от старых гранитных плит причальной стенки. Белая шелковая блузка девушки и отлично сшитый жакет с медными пуговицами выгодно подчеркивали крутую линию ее груди. На лацкане жакета был значок элитарного яхт-клуба. Мы перешагнули через причальные канаты двух траулеров и вошли в дверь бара «Мермэйд».
Сейчас, когда она ушла с приема, она казалась нервной и неуверенной.
Я спросил:
— Как ваше имя?
— Хелен Галлахер.
Я заказал напитки, и мы сели за поцарапанный стол в углу.
— Не надеялся встретить вас снова, — сказал я.
Она ответила:
— Я пришла специально, чтобы увидеть вас. Хочу задать несколько вопросов.
— Задавайте.
— Зачем вы приезжали в Саутгемптон?
— Мистер Рейстрик интересуется яхтенной пристанью, где я совладелец. Нам предложили продать пристань, а когда мы отказались, у нас начались неприятности.
Она кивнула. Выглядела она совсем несчастной и все время смотрела на исцарапанный стол.
— Но я позвонил по телефону, который вы мне дали, и все неприятности закончились.
Она довольно скептически взглянула на меня своими серо-зелеными глазами и спросила:
— А что вы знаете о компании «Си Хорз Лэнд»?
Что-то необъяснимое проскальзывало в этой девушке. У меня не было причин доверять ей, но и не доверять тоже.
— Я знаю парня, который руководит той компанией, чей телефон вы мне дали. Он любит делать деньги, но не хочет попасть в тюрьму. Я поговорил с ним. Он прикроет все это.
Она с облегчением кивнула, только я не мог понять почему. Выпив свой бокал, она поднялась.
— И это все? — спросил я.
— Это все. Я возвращаюсь одна. О'кей?
Я открыл ей дверь и смотрел, как она, держась очень прямо, перешагивая через причальные канаты, скрылась в дверях яхт-клуба. На фоне больших ржавых траулеров ее фигура казалась маленькой, хрупкой и одинокой.
Я выпил еще полпинты. Наш разговор оставил странный осадок. Выходило, что она приехала сюда, в Пултни, чтобы задать мне пару вопросов. И очень странной казалась сама манера задавать вопросы. Я был больше чем уверен, что ее не интересовали сведения о компании «Си Хорз Лэнд». У меня сложилось впечатление, что меня просто проверяли.
Я вышел из бара «Мермэйд», попрощался с Чарли, взял «лендровер» со стоянки и поехал на Фор-стрит. Если она думала, что удовлетворила мое любопытство, то вовсе нет. А я и в самом деле очень любопытен. И мне показалось, что человек, который может удовлетворить мою любознательность, это мой кузен Джеймс.
* * *
Он жил в Комптон-Холле, в Сомерсете, большом и красивом доме времен королевы Анны. Было без четверти десять, когда тупой нос моего «лендровера» оказался между кирпичными колоннами главного входа. Дом светился огнями. У подъезда стояло пять дорогих автомобилей. Я выбрался из «лендровера», пригладил пятерней волосы и направился к двери.
В холле с мраморным полом стояли греческие статуи без голов и рук. Все сделано с большим вкусом, видно, художники по интерьеру потрудились на совесть. Через двойные двери справа от меня был слышен рокот голосов. Дверь открылась, и вышел слуга в черном смокинге и полосатых брюках с подносом и с тарелками для пудинга. Он пытался что-то мне сказать, но я прервал его, заявив, что все в порядке, и вошел в комнату.
За длинным столом красного дерева с серебряным канделябром посередине сидели разодетые мужчины и шикарные женщины. Джеймс, улыбающийся и жизнерадостный, расположился на дальнем конце стола. Его красные щеки застыли над воротником парадной сорочки. Он восседал под копией картины Рейнольдса.
Когда он увидел меня, глаза его сделались сразу холодными, улыбка исчезла. Он обратился к гостям:
— Извините меня, один момент!
Взяв за плечо, он вывел меня из комнаты прежде, чем я мог бы испортить своими матросскими словечками атмосферу застолья, где царствовали дорогие вина и большие деньги. Он отвел меня в библиотеку с камином и виски на подносе. Потом Джеймс закрыл дверь и обернулся ко мне. Его хорошее расположение духа как рукой сняло. Он был зол и суров, от него разило спиртным.
— Почему ты позволяешь себе вламываться сюда таким образом?
— Я хочу знать все о твоих связях с компанией «Си Хорз Лэнд».
Его лицо не дрогнуло. Как всегда, он сохранял самообладание.
— Не твое собачье дело, — ответил он, взял коробку сигар «Монте-Карло» и, вынув одну, спросил: — Хочешь?
Я сказал, что хочу. Он на секунду повернулся ко мне своей широкой спиной, обрезая сигару и снимая с нее ленточку. Потом протянул ее мне.
— С компанией «Си Хорз Лэнд» покончено, — сообщил он, зажигая свою сигару. — Она вышла из-под контроля.
Я смотрел на его толстые красные губы, попыхивающие голубоватым дымом. Он никогда не предлагал мне таких дорогих сигар. Подойдя к столу, я взял ножичек, обрезал сигару еще немного и заметил под стеклом массу фотографий, расположенных с военной тщательностью, выверенной до миллиметра. Только одна лежала отдельно от других. Я осторожно вытащил ее и посмотрел: групповой цветной снимок. В центре был сам Джеймс, румяный и самодовольный. Рядом смуглый мужчина с золотой цепью на плечах и еще двое — один в темном костюме, а другой в блейзере и фланелевых брюках со складками, как лезвие ножа. На втором плане виднелся новый жилой дом, рядом с которым высился строительный кран с испанским флагом на стреле. На плакате, натянутом между двумя пальцами, было написано: «126 КВАРТИР В ПУЭРТО-ЛАС-БРИЗОС». Широкоплечий мужчина, одетый в бежевый костюм сафари, стоял под плакатом, отвернувшись от камеры. Что-то в его позе заставило меня подумать, что он намеренно уклонился от объектива, чтобы не быть узнанным.
Но я не интересовался человеком в костюме сафари, а внимательно рассматривал людей на переднем плане, в частности лицо третьего справа, бледного типа с черными усами, под белым воротничком которого был повязан галстук выпускника частной школы. Глядя на него, я вспомнил те самые аркады здания на набережной в Саутгемптоне. Это было лицо мистера Торренса Рейстрика. Рядом с ним, строгий и безупречный, стоял лорд Хонитон.
Я смотрел на оборотную сторону фотографии, в то время как Джеймс говорил:
— Теперь, если ты не возражаешь, я должен вернуться к своим гостям.
— Оказывается, это ты, — сказал я. — Ты и твой Рейстрик. И драгоценный лорд Хонитон.
Джеймс выхватил фотографию у меня из рук, буквально метнувшись ко мне. Его прекрасный румянец быстро полинял, и лицо стало изжелта-серым.
— Это очень старая фотография, — пояснил он в замешательстве. От него прямо разило страхом.
— Это все ребята из «Си Хорз Лэнд»? — спросил я.
— Я больше не связан с «Си Хорз Лэнд». И с людьми Хонитона тоже.
— А кто связан?
— Может быть, в Испании остались кое-какие дела, — ответил он. — Я не могу точно сказать.
— Где Рейстрик?
— Не имею понятия. Скорее всего он не врал.
— На твоем месте я не задавал бы столько глупых вопросов, — продолжал Джеймс. — Хонитона давно здесь нет. Я покажу тебе корреспонденцию, если хочешь.
Румянец вернулся на его лицо, и страх сменил гнев. Я поверил ему насчет того, что он сказал о Хонитоне. Когда Хонитон умывает руки, они делаются стерильно чистыми. А вот насчет самого Джеймса я не был так уверен и сказал:
— Ты не обязан показывать мне какие-то письма. Но я не хочу больше ничего слышать о «Си Хорз Лэнд».
* * *
Когда я гнал свой «лендровер» по улицам Сомерсета, мои мысли крутились вокруг Джеймса. Он умел молчать. Но почему он так напугался?
Хонитон — могущественный человек, было опасно перебегать ему дорогу. Но он очень заботился о своей репутации и поэтому никогда бы не связался с чем-то по-настоящему мерзким. О Джеймсе этого не скажешь.
Я все время думал об этом, пока добирался до «Саут-Крика», и в конце концов счел странным, что Джеймс сказал мне правду о Хонитоне, а сам быстренько отошел в сторону, когда «Си Хорз Лэнд» стала слишком зарываться. Уже не в первый раз он порывает с компанией, которая плохо сотрудничает с ним. А причина, по которой он был так напуган, проста — к чему ему лишние заботы?
Но все-таки из его слов можно было сделать вывод, что эта самая «Си Хорз Лэнд» еще существует, по крайней мере, в испанском филиале. Можно представить, что это за компания, с которой даже Джеймс не хочет иметь ничего общего.
И я сразу с беспокойством подумал о людях Генри, с которыми должен был скоро встретиться.
Глава 10
Над яхтой комитета гонок показался дым от выстрела пушки, тут же снесенный ветром. Нос яхты врезался в волны, взбивая белую пену.
Мы легли на курс. Поул шел другим галсом. Обе яхты рванулись в серое море, идя сходящимися курсами.
— Мы проскочим, следи за его поворотом, — сказал Чарли.
Я кивнул. Надо было набрать скорость, достаточную для того, чтобы использовать ее при повороте, когда придется изменять положение парусов. При этом необходимо так пройти около противника, чтобы не попасть в полосу ветровой тени, когда он заслоняет вас с наветренной стороны. Это — полезный маневр, но существуют и противодействия.
— Он пошел на поворот, — бросил Чарли.
Краем глаза я видел яхту Поула, который старался пройти у нас за кормой и набрать скорость для поворота. Он с грохотом пролетел мимо, обдавая нас пеной. Но ему придется на некотором отрезке потерять ветер.
— Галс! — приказал я спокойно.
Яхта накренилась, и мы легли на другой галс. Лицо Поула под капюшоном стало темным от злости. Он бросил взгляд на свои паруса, опавшие из-за того, что мы перехватили его ветер. Чарли поднес руку к губам, чтобы спрятать улыбку. Дело было в том, что Поул ошибся. При повороте и проскочил очень далеко. Теперь мы были с наветренной стороны, надежно экранировали его, и он ничего не мог с этим поделать.
Мы шли впереди и чисто обогнули контрольный буй. Когда он сделал свой первый подветренный поворот, его отделяла от нас добрая сотня ярдов крутых серых волн.
— Сделали его, — объявил Чарли.
Я не ответил, потому что весь словно собрался в комок. Никакая гонка не завершена, пока ты не дошел до финиша. Нужно пройти еще круг, а потом целых две гонки, чтобы выйти в финал. Ветер слишком силен, не надо быть чересчур самонадеянным.
Я повернул румпель. Мы обошли буй с правого борта и легли на другой галс.
— Хорошо обставили его, — усмехнулся Нодди.
Я шел круто к ветру. Вода захлестывала палубу. Нодди прав, подумал я, это уже не гонка, все кончено.
И тут я заметил это пятно. Оно было большое, ярдов пятьдесят от края до края, участок моря, где рябь исчезла и гладкая поверхность отливала маслянистым блеском. Моя рука потянула румпель прежде, чем я сообразил, что происходит. Но было поздно. Мы уже находились посередине этого скопления водорослей.
— О Боже, все пропало! — простонал Скотто. Я снова попытался повернуть румпель. Но даже без этого я понимал, что руль полностью парализован.
— Скорость падает, — доложил Чарли.
Цифры на лаге[17] скакали: 6,1, потом 6,5 и 6,1. Лодка прямо застряла в этом месиве. Я взглянул через плечо и увидел, что Поул стремительно приближается.
— Водоросли на руле! — крикнул я.
Скотто свесился над кормой.
— Все забито, — сказал он.
Мы делали все, что могли. Шли задом, орудовали веслом и баграми. Но не в состоянии были избавиться от этих водорослей. Мы проигрывали Поулу уже пять минут.
Скотто спустился в ледяную воду и руками очистил руль от длинных коричневых растений. Мы выпили чаю, а я думал о гонках, которые еще предстоит провести. Две гонки, которые я могу выиграть.
Но что-то было не так. Я говорил себе, что это просто невезение, но плохо, что мы потеряли инициативу. У меня в животе снова возникло неприятное ощущение. Поул хотел присвоить «Саут-Крик», и у него были шансы сделать это. Я не мог справиться со своим негодованием. Я должен был выиграть у Поула.
Мы вышли на левую сторону и теперь, освободившись от водорослей, опять набрали скорость. За кормой тянулась полоса белой пены. Это совсем неплохо, но предстояло выбрать такой путь, который позволил бы начать на этот раз с дальнего конца стартовой линии, где можно использовать порывы ветра.
Чарли объявил:
— Одна минута.
Мы с трудом развернулись на 180 градусов и вышли на стартовую линию у левого буя. Шли на пересекающихся курсах, мы левым, а Поул правым галсом. Брызги разлетались с палубы, как осколки хрусталя.
— Пушка! — сказал Чарли.
Ветер слишком разошелся, и звук выстрела не был слышен. На этот раз мы начали смело маневрировать, не считаясь с сильным ветром. Я волновался и ожидал, что на меня снизойдет спокойствие, то самое холодное спокойствие, которое делает все вокруг ясным.
Но оно все не снисходило.
— Иду направо, — предупредил я.
Я почти не мог говорить, волнение перехватило мне горло. Нам надо сделать еще один разворот и увеличить скорость. Вода заливала палубу, и было ясно слышно, как волны бились о корпус яхты Поула, которая поднималась и опускалась на гребнях волн.
— Время!
Я двинул румпелем. Нос яхты пошел к ветру. Поул не менял курса. Меня прошибло потом: мы могли столкнуться. Когда мы проваливались вниз, я увидел гик его яхты на уровне своих глаз. Я еще потянул румпель на себя. Но поздно: его гик, труба из крепкого сплава, ударил по снастям нашего правого борта. Мы закричали.
У меня в желудке было такое ощущение, будто я проглотил что-то холодное и тяжелое. Но он был прав, так как шел по правилам. Выходило, что это я налетел на него.
Теперь кричали все. Тяжелые детали такелажа с шумом обрушились на нашу палубу. Паруса бились под ветром. Я увидел их матроса, стоявшего на фордеке и со страхом смотревшего на нос своей яхты, ожидая столкновения. Как Билл Роджерс, подумал я. Совсем как Билл Роджерс. И я машинально прижал больную руку к груди, ожидая, что нос их яхты вот-вот врежется в нашу корму.
Но этого не случилось. Яхта Поула вдруг отошла назад. По моему телу струился пот. Я поднял голову. Растяжка, которая удерживает мачту, должна быть крепко натянута и прикреплена к палубе. Вместо этого я увидел безобразные расхлябанные обрывки, болтающиеся на ветру. Нодди закричал.
И тут раздался грохот. Мачта, лишенная опоры, рухнула в подветренную сторону на палубу. Яхта, внезапно остановившись, запрыгала на волнах.
— Надо закрепить ее, — сказал Скотто.
По УКВ-радио послышалось сообщение: «Протест поддержан. Деверо дисквалифицирован. Вторую гонку выиграл Уэлш». Мы начали устранять следы разрушения.
* * *
Лодка зрителей отбуксировала нас в гавань. Это была позорная процессия. Я смотрел на пирс. Там собралось много народа, люди толпились у основания маленького маяка, внимательно глядя в нашу сторону. Я старался делать вид, будто доволен всем.
— Какое невезение! — сказал Чарли. — Они не должны были выиграть.
Я отрицательно покачал головой. Это не было невезением. Здесь явно было что-то другое. Я вышел на вторую гонку нервный, как котенок, ожидающий трепки. Дергался, суетился и в результате потерял мачту.
Поул тоже стоял на причальной стенке, сверкал своей белозубой улыбкой и выглядел спокойно и уверенно. Еще бы, ведь он оказался прав.
Я ускользнул от журналистов, вернулся к Чарли и принял душ. В яхт-клубе снова устроили прием. Я твердо решил туда не ходить. Мы сидели в гостиной и потягивали виски под песню Джона Колтрейна «В эту туманную ночь».
Чарли сказал мне:
— Тебе все же лучше бы пойти, Деверо, и вести себя дипломатично.
Я готов был поспорить с ним, но какой смысл спорить, когда ты знаешь, что человек прав, тем более что полуфинал проигран из-за глупой случайности.
* * *
Эдди Силк был, конечно, на приеме и оставлял сальные отпечатки своих пальцев на бокалах виски, которым угощал яхт-клуб. Он был не единственным, кто не давал мне забыть о моих бедах.
— Хорошо еще, что никто не погиб, — посочувствовал он.
— Этого никогда не случилось бы, — сказал я, глядя поверх его сальных волос.
Сотрудник яхт-клуба, ответственный за связь с общественностью, подошел к микрофону, и я услышал:
— ... директор-распорядитель компании "Водка «Айсберг»...
Бледный мужчина в бежевом костюме поднялся на возвышение в конце зала и стал постукивать по микрофону. Но я не смотрел на этого бледного типа, внимание мое привлекла девушка с темными бровями, красиво очерченным носиком и короткими светлыми волосами. Та самая девушка, которая сидела в офисе на набережной в Саутгемптоне и принимала посетителей. Она тоже смотрела на меня.
Я начал протискиваться через толпу, пока оратор пытался связать водку со спортивным духом. Непроницаемые серо-зеленые глаза девушки сияли.
— Я надеялась вас здесь увидеть. Жду у входа.
Облака разошлись, и лучи заходящего солнца отражались от старых гранитных плит причальной стенки. Белая шелковая блузка девушки и отлично сшитый жакет с медными пуговицами выгодно подчеркивали крутую линию ее груди. На лацкане жакета был значок элитарного яхт-клуба. Мы перешагнули через причальные канаты двух траулеров и вошли в дверь бара «Мермэйд».
Сейчас, когда она ушла с приема, она казалась нервной и неуверенной.
Я спросил:
— Как ваше имя?
— Хелен Галлахер.
Я заказал напитки, и мы сели за поцарапанный стол в углу.
— Не надеялся встретить вас снова, — сказал я.
Она ответила:
— Я пришла специально, чтобы увидеть вас. Хочу задать несколько вопросов.
— Задавайте.
— Зачем вы приезжали в Саутгемптон?
— Мистер Рейстрик интересуется яхтенной пристанью, где я совладелец. Нам предложили продать пристань, а когда мы отказались, у нас начались неприятности.
Она кивнула. Выглядела она совсем несчастной и все время смотрела на исцарапанный стол.
— Но я позвонил по телефону, который вы мне дали, и все неприятности закончились.
Она довольно скептически взглянула на меня своими серо-зелеными глазами и спросила:
— А что вы знаете о компании «Си Хорз Лэнд»?
Что-то необъяснимое проскальзывало в этой девушке. У меня не было причин доверять ей, но и не доверять тоже.
— Я знаю парня, который руководит той компанией, чей телефон вы мне дали. Он любит делать деньги, но не хочет попасть в тюрьму. Я поговорил с ним. Он прикроет все это.
Она с облегчением кивнула, только я не мог понять почему. Выпив свой бокал, она поднялась.
— И это все? — спросил я.
— Это все. Я возвращаюсь одна. О'кей?
Я открыл ей дверь и смотрел, как она, держась очень прямо, перешагивая через причальные канаты, скрылась в дверях яхт-клуба. На фоне больших ржавых траулеров ее фигура казалась маленькой, хрупкой и одинокой.
Я выпил еще полпинты. Наш разговор оставил странный осадок. Выходило, что она приехала сюда, в Пултни, чтобы задать мне пару вопросов. И очень странной казалась сама манера задавать вопросы. Я был больше чем уверен, что ее не интересовали сведения о компании «Си Хорз Лэнд». У меня сложилось впечатление, что меня просто проверяли.
Я вышел из бара «Мермэйд», попрощался с Чарли, взял «лендровер» со стоянки и поехал на Фор-стрит. Если она думала, что удовлетворила мое любопытство, то вовсе нет. А я и в самом деле очень любопытен. И мне показалось, что человек, который может удовлетворить мою любознательность, это мой кузен Джеймс.
* * *
Он жил в Комптон-Холле, в Сомерсете, большом и красивом доме времен королевы Анны. Было без четверти десять, когда тупой нос моего «лендровера» оказался между кирпичными колоннами главного входа. Дом светился огнями. У подъезда стояло пять дорогих автомобилей. Я выбрался из «лендровера», пригладил пятерней волосы и направился к двери.
В холле с мраморным полом стояли греческие статуи без голов и рук. Все сделано с большим вкусом, видно, художники по интерьеру потрудились на совесть. Через двойные двери справа от меня был слышен рокот голосов. Дверь открылась, и вышел слуга в черном смокинге и полосатых брюках с подносом и с тарелками для пудинга. Он пытался что-то мне сказать, но я прервал его, заявив, что все в порядке, и вошел в комнату.
За длинным столом красного дерева с серебряным канделябром посередине сидели разодетые мужчины и шикарные женщины. Джеймс, улыбающийся и жизнерадостный, расположился на дальнем конце стола. Его красные щеки застыли над воротником парадной сорочки. Он восседал под копией картины Рейнольдса.
Когда он увидел меня, глаза его сделались сразу холодными, улыбка исчезла. Он обратился к гостям:
— Извините меня, один момент!
Взяв за плечо, он вывел меня из комнаты прежде, чем я мог бы испортить своими матросскими словечками атмосферу застолья, где царствовали дорогие вина и большие деньги. Он отвел меня в библиотеку с камином и виски на подносе. Потом Джеймс закрыл дверь и обернулся ко мне. Его хорошее расположение духа как рукой сняло. Он был зол и суров, от него разило спиртным.
— Почему ты позволяешь себе вламываться сюда таким образом?
— Я хочу знать все о твоих связях с компанией «Си Хорз Лэнд».
Его лицо не дрогнуло. Как всегда, он сохранял самообладание.
— Не твое собачье дело, — ответил он, взял коробку сигар «Монте-Карло» и, вынув одну, спросил: — Хочешь?
Я сказал, что хочу. Он на секунду повернулся ко мне своей широкой спиной, обрезая сигару и снимая с нее ленточку. Потом протянул ее мне.
— С компанией «Си Хорз Лэнд» покончено, — сообщил он, зажигая свою сигару. — Она вышла из-под контроля.
Я смотрел на его толстые красные губы, попыхивающие голубоватым дымом. Он никогда не предлагал мне таких дорогих сигар. Подойдя к столу, я взял ножичек, обрезал сигару еще немного и заметил под стеклом массу фотографий, расположенных с военной тщательностью, выверенной до миллиметра. Только одна лежала отдельно от других. Я осторожно вытащил ее и посмотрел: групповой цветной снимок. В центре был сам Джеймс, румяный и самодовольный. Рядом смуглый мужчина с золотой цепью на плечах и еще двое — один в темном костюме, а другой в блейзере и фланелевых брюках со складками, как лезвие ножа. На втором плане виднелся новый жилой дом, рядом с которым высился строительный кран с испанским флагом на стреле. На плакате, натянутом между двумя пальцами, было написано: «126 КВАРТИР В ПУЭРТО-ЛАС-БРИЗОС». Широкоплечий мужчина, одетый в бежевый костюм сафари, стоял под плакатом, отвернувшись от камеры. Что-то в его позе заставило меня подумать, что он намеренно уклонился от объектива, чтобы не быть узнанным.
Но я не интересовался человеком в костюме сафари, а внимательно рассматривал людей на переднем плане, в частности лицо третьего справа, бледного типа с черными усами, под белым воротничком которого был повязан галстук выпускника частной школы. Глядя на него, я вспомнил те самые аркады здания на набережной в Саутгемптоне. Это было лицо мистера Торренса Рейстрика. Рядом с ним, строгий и безупречный, стоял лорд Хонитон.
Я смотрел на оборотную сторону фотографии, в то время как Джеймс говорил:
— Теперь, если ты не возражаешь, я должен вернуться к своим гостям.
— Оказывается, это ты, — сказал я. — Ты и твой Рейстрик. И драгоценный лорд Хонитон.
Джеймс выхватил фотографию у меня из рук, буквально метнувшись ко мне. Его прекрасный румянец быстро полинял, и лицо стало изжелта-серым.
— Это очень старая фотография, — пояснил он в замешательстве. От него прямо разило страхом.
— Это все ребята из «Си Хорз Лэнд»? — спросил я.
— Я больше не связан с «Си Хорз Лэнд». И с людьми Хонитона тоже.
— А кто связан?
— Может быть, в Испании остались кое-какие дела, — ответил он. — Я не могу точно сказать.
— Где Рейстрик?
— Не имею понятия. Скорее всего он не врал.
— На твоем месте я не задавал бы столько глупых вопросов, — продолжал Джеймс. — Хонитона давно здесь нет. Я покажу тебе корреспонденцию, если хочешь.
Румянец вернулся на его лицо, и страх сменил гнев. Я поверил ему насчет того, что он сказал о Хонитоне. Когда Хонитон умывает руки, они делаются стерильно чистыми. А вот насчет самого Джеймса я не был так уверен и сказал:
— Ты не обязан показывать мне какие-то письма. Но я не хочу больше ничего слышать о «Си Хорз Лэнд».
* * *
Когда я гнал свой «лендровер» по улицам Сомерсета, мои мысли крутились вокруг Джеймса. Он умел молчать. Но почему он так напугался?
Хонитон — могущественный человек, было опасно перебегать ему дорогу. Но он очень заботился о своей репутации и поэтому никогда бы не связался с чем-то по-настоящему мерзким. О Джеймсе этого не скажешь.
Я все время думал об этом, пока добирался до «Саут-Крика», и в конце концов счел странным, что Джеймс сказал мне правду о Хонитоне, а сам быстренько отошел в сторону, когда «Си Хорз Лэнд» стала слишком зарываться. Уже не в первый раз он порывает с компанией, которая плохо сотрудничает с ним. А причина, по которой он был так напуган, проста — к чему ему лишние заботы?
Но все-таки из его слов можно было сделать вывод, что эта самая «Си Хорз Лэнд» еще существует, по крайней мере, в испанском филиале. Можно представить, что это за компания, с которой даже Джеймс не хочет иметь ничего общего.
И я сразу с беспокойством подумал о людях Генри, с которыми должен был скоро встретиться.
Глава 10
Ощущение опасности не покидало меня. Проснувшись на следующее утро, я пошел прямо в офис, позвонил Джеймсу, который явно не обрадовался мне, и потребовал:
— Я хочу выяснить, что осталось от «Си Хорз Лэнд» в Испании. Имена и адреса.
— Не знаю. Люди меняются. Не видел никого из них.
— А ты знаком с моим другом Гарри Чейзом, журналистом? Может, он начнет задавать тебе вопросы?
— Пусть спрашивает сколько угодно. Но я не могу сказать ему то, чего не знаю сам.
— А ты подумай, — посоветовал я и повесил трубку, глядя на карту бухты, висящую на стене. Если Джеймс не побоится моей угрозы обратиться к журналисту, значит, ему действительно нечего сказать или он уж слишком перепуган чем-то.
Но как бы то ни было. Генри должен защитить свои права. Я работал на одной из яхт, когда услышал, что кто-то громко зовет меня. Это был голос Мэри.
Она стояла у ворот сада в позе борца, приготовившегося к схватке.
Щеки ее пылали.
— Иди сюда, — сказала она.
И, не ожидая моего ответа, направилась прямо в дом, остановившись возле кабинета Генри.
— Не будешь ли ты любезен сказать этому джентльмену, чтобы он убирался отсюда?
Из-за ее плеча, обтянутого голубой шерстяной кофтой, я увидел Поула Уэлша, сидящего за письменным столом Генри.
За его спиной до самого потолка громоздились конторские книги, папки с делами. Он поднял голову от документов, которые изучал.
— Что такое? — спросил он.
Мэри показала большим пальцем себе за спину:
— Вон отсюда!
— Я разбираюсь с делами, связанными с приобретением недвижимости, и поэтому я здесь и имею на это право.
Он имел право. Когда матчевый гонщик пугает вас сводом правил, он обычно уверен в себе.
— Поул, если вы не возражаете, я все-таки войду, — сказал я и втиснулся вслед за Мэри в кабинет. Она просто лишилась дара речи. Я повернулся, подмигнул, глядя в ее красное лицо, и закрыл за собой дверь.
— Повторяю, я занят, — сказал Поул.
Его холеные руки перебирали содержимое папки.
Я мягко возразил:
— Но вы могли бы, по крайней мере, предупредить заранее.
Он ответил с убийственной иронией:
— Как я понимаю, вам известно, что я уполномочен заниматься вопросами приобретения собственности. Этого вполне достаточно, чтобы я мог ознакомиться с документами.
Я чувствовал, как во мне поднимается гнев. Точно такой же гнев, как и тот, что помешал мне держать себя в руках на Гонках Айсберга.
Взвешивая каждое слово, он очень спокойно сказал:
— Вам надо было в свое время обзавестись приличными манерами.
Мне очень хотелось схватить его за ворот безупречного свитера и выкинуть за дверь. Вместо этого я сделал глубокий вдох и расслабился.
— Генри сейчас отсутствует. Будет удобней, если вы появитесь здесь, когда он вернется.
— Но это неудобно мне, — отрезал он, не поднимая головы.
— Отлично, — ответил я. — А теперь — вон! Немедленно! Он спокойно перевернул страницу и посоветовал:
— Звоните в полицию.
Вот оно! Внезапно передо мной возник безвестный мальчик Мартин Деверо из школы в Ридинге. И Поул Уэлш, который учился в Итоне и чей отец держал яхту на маленькой стоянке где-то на юге Англии. Я подскочил к нему, схватил большим и указательным пальцем его за ухо и сильно дернул.
Он закричал сдавленным фальцетом и попытался оттолкнуть меня. Я настаивал:
— Выметайтесь, пока я не выкинул вас за порог!
Он крутанул головой, освободился и попытался выдавить надменную улыбку. Это была жалкая попытка.
— Я всегда знал, что вы порядочное дерьмо, Мартин!
— Вон! — повторил я.
— Хорошо, ухожу.
Крепко сжав побледневшие губы, он неуклюже занес было ногу и попытался ударить меня в пах; я ушел в сторону, перехватил рукой его колено и отвел удар. Так мы и стояли лицом к лицу, и он старался сохранить равновесие.
— А теперь катись вон! — процедил я и сильно толкнул его. Он вылетел в дверь, потом поднялся на ноги, белый от гнева. Но сумел избежать моего взгляда, осматривая кабинет, старый письменный стол, громоздящиеся на нем папки.
— Боже, ну и хлам! — сказал он и удалился.
* * *
Вечером у нас с Мэри состоялся разговор.
— Я не желаю, чтобы этот человек появился здесь снова, — заявила она.
Я просматривал счета.
— Но у него, в связи с намерением приобрести собственность, есть полное право знакомиться с документами.
— Только не в моем доме! — отрезала она и добавила после паузы: — Может быть, он уже нашел то, что искал. Кое-что исчезло.
— Исчезло?
Она посмотрела на меня своими бледно-голубыми глазами.
— Вот уже тридцать лет я осаждаю эту проклятую комнату. Каждый раз, когда Генри уезжает, я проникаю в кабинет и навожу порядок, потому что, как только вернется, он вышвырнет меня отсюда. Так вот, что-то исчезло, это совершенно точно.
— А вы не думаете, что он мог взять это с собой? Она покачала головой:
— Нет, по-моему. Это что-то довольно большое.
— И вы не можете вспомнить, что это?
— Я теперь свое имя и то с трудом вспоминаю. Я смотрел на ее изможденное лицо и большие руки, лежащие на кухонном столе. Мэри ухаживала за мной с того самого времени, когда мне исполнилось двенадцать лет. Теперь она сама нуждалась в уходе и помощи.
— Вот что, я не пойду ночевать в Пойнт-Хауз, останусь здесь.
Она подняла голову и явно хотела сообщить мне, что я становлюсь смешным. Но потом изменила свое намерение. Ее лицо смягчилось.
— Если ты так настаиваешь.
Всю эту ночь я провел в полудреме, прислушиваясь к знакомым ночным звукам «Саут-Крика». Дул сильный ветер, завывая в снастях стоящих на приколе яхт. Со стороны причальной стенки доносился громкий шум прибоя.
Внезапно я вдруг проснулся. Моя комната располагалась над комнатой Генри. Сквозь шум, доносившийся с моря, я расслышал нечто другое: осторожный шорох и легкое постукивание снизу, сквозь пол. Я прикрыл глаза. Может быть, крысы? Болото кишело ими, и не было никакой возможности отвадить их от старого дома в «Саут-Крике». Но для крыс это сильный стук, и вещи, которые передвигались и падали, были для них неподъемны.
Я осторожно спустил ноги с кровати на холодные доски пола и быстро натянул джинсы и свитер. Потом открыл дверь и начал спускаться по лестнице.
Мэри была воспитана войной. Ее привычка экономить топливо возникла еще во времена затемнения, и она скорее примет ванну из шампанского, чем оставит на ночь горящую лампочку.
Но сквозь щель под дверью кабинета Генри пробивался свет.
Я уже спустился до половины лестничного марша. Моя правая нога осторожно нащупывала каждую следующую ступеньку, я старался ступать ближе к стене, чтобы избежать скрипа. И медленно переносил вес тела на правую ногу.
Ступенька все-таки издала звук, как старое дерево под порывом ветра. Свет в кабинете тут же погас.
Я одним прыжком преодолел остаток лестницы, повернул ручку двери и ворвался в кабинет. Там было совсем темно, только слабо серел квадрат окна. И в комнате стоял запах. Запах спиртного. Тут я получил удар по голове, в ушах у меня зазвенело, и я упал на кучу папок, успев подумать: почему это я, такой агрессивный мистер Деверо, не вызвал вовремя полицию?
На фоне окна мелькнула тень. Широкие плечи, массивное тело. Этот человек пытался открыть окно. Я вытянул левую руку, нащупал выключатель и нажал его. Ничего не произошло. Лампочка вывернута, догадался я.
Опустив руку на пол, чтобы опереться на нее и встать, я нащупал металлический предмет — тяжелую бронзовую скобу, которой Генри подпирал дверь. Я схватил ее и вскочил на ноги как раз в тот момент, когда человек у окна сумел поднять наконец оконную раму. На сером фоне окна было видно, как он заносит ногу, чтобы прыгнуть наружу. Размахнувшись, я бросил в него скобу.
Из-за больной руки бросок вышел неудачным. Но скоба все-таки угодила в незнакомца, и он вывалился на улицу. Послышался хруст, когда он рухнул на клумбу. Я бросился за ним и упал на что-то, что оказалось его телом. Он заорал и быстро откатился в сторону. Кровь стучала в моих ушах. Теперь я его видел. Темная грузная фигура ползком пробиралась через заросли.
— Стой! — закричал я. — Я вижу тебя!
Он не остановился. Пригнувшись, я бросился следом. Мы схватились на лужайке, и я попытался свалить его подножкой. Но он был широкий и плотный, а гипсовая повязка не позволяла мне сцепить руки у него за спиной. Он вырвался, и я ударил его в лицо левой, чувствуя, как его пальцы нащупывают больное место на моей правой руке.
— Я хочу выяснить, что осталось от «Си Хорз Лэнд» в Испании. Имена и адреса.
— Не знаю. Люди меняются. Не видел никого из них.
— А ты знаком с моим другом Гарри Чейзом, журналистом? Может, он начнет задавать тебе вопросы?
— Пусть спрашивает сколько угодно. Но я не могу сказать ему то, чего не знаю сам.
— А ты подумай, — посоветовал я и повесил трубку, глядя на карту бухты, висящую на стене. Если Джеймс не побоится моей угрозы обратиться к журналисту, значит, ему действительно нечего сказать или он уж слишком перепуган чем-то.
Но как бы то ни было. Генри должен защитить свои права. Я работал на одной из яхт, когда услышал, что кто-то громко зовет меня. Это был голос Мэри.
Она стояла у ворот сада в позе борца, приготовившегося к схватке.
Щеки ее пылали.
— Иди сюда, — сказала она.
И, не ожидая моего ответа, направилась прямо в дом, остановившись возле кабинета Генри.
— Не будешь ли ты любезен сказать этому джентльмену, чтобы он убирался отсюда?
Из-за ее плеча, обтянутого голубой шерстяной кофтой, я увидел Поула Уэлша, сидящего за письменным столом Генри.
За его спиной до самого потолка громоздились конторские книги, папки с делами. Он поднял голову от документов, которые изучал.
— Что такое? — спросил он.
Мэри показала большим пальцем себе за спину:
— Вон отсюда!
— Я разбираюсь с делами, связанными с приобретением недвижимости, и поэтому я здесь и имею на это право.
Он имел право. Когда матчевый гонщик пугает вас сводом правил, он обычно уверен в себе.
— Поул, если вы не возражаете, я все-таки войду, — сказал я и втиснулся вслед за Мэри в кабинет. Она просто лишилась дара речи. Я повернулся, подмигнул, глядя в ее красное лицо, и закрыл за собой дверь.
— Повторяю, я занят, — сказал Поул.
Его холеные руки перебирали содержимое папки.
Я мягко возразил:
— Но вы могли бы, по крайней мере, предупредить заранее.
Он ответил с убийственной иронией:
— Как я понимаю, вам известно, что я уполномочен заниматься вопросами приобретения собственности. Этого вполне достаточно, чтобы я мог ознакомиться с документами.
Я чувствовал, как во мне поднимается гнев. Точно такой же гнев, как и тот, что помешал мне держать себя в руках на Гонках Айсберга.
Взвешивая каждое слово, он очень спокойно сказал:
— Вам надо было в свое время обзавестись приличными манерами.
Мне очень хотелось схватить его за ворот безупречного свитера и выкинуть за дверь. Вместо этого я сделал глубокий вдох и расслабился.
— Генри сейчас отсутствует. Будет удобней, если вы появитесь здесь, когда он вернется.
— Но это неудобно мне, — отрезал он, не поднимая головы.
— Отлично, — ответил я. — А теперь — вон! Немедленно! Он спокойно перевернул страницу и посоветовал:
— Звоните в полицию.
Вот оно! Внезапно передо мной возник безвестный мальчик Мартин Деверо из школы в Ридинге. И Поул Уэлш, который учился в Итоне и чей отец держал яхту на маленькой стоянке где-то на юге Англии. Я подскочил к нему, схватил большим и указательным пальцем его за ухо и сильно дернул.
Он закричал сдавленным фальцетом и попытался оттолкнуть меня. Я настаивал:
— Выметайтесь, пока я не выкинул вас за порог!
Он крутанул головой, освободился и попытался выдавить надменную улыбку. Это была жалкая попытка.
— Я всегда знал, что вы порядочное дерьмо, Мартин!
— Вон! — повторил я.
— Хорошо, ухожу.
Крепко сжав побледневшие губы, он неуклюже занес было ногу и попытался ударить меня в пах; я ушел в сторону, перехватил рукой его колено и отвел удар. Так мы и стояли лицом к лицу, и он старался сохранить равновесие.
— А теперь катись вон! — процедил я и сильно толкнул его. Он вылетел в дверь, потом поднялся на ноги, белый от гнева. Но сумел избежать моего взгляда, осматривая кабинет, старый письменный стол, громоздящиеся на нем папки.
— Боже, ну и хлам! — сказал он и удалился.
* * *
Вечером у нас с Мэри состоялся разговор.
— Я не желаю, чтобы этот человек появился здесь снова, — заявила она.
Я просматривал счета.
— Но у него, в связи с намерением приобрести собственность, есть полное право знакомиться с документами.
— Только не в моем доме! — отрезала она и добавила после паузы: — Может быть, он уже нашел то, что искал. Кое-что исчезло.
— Исчезло?
Она посмотрела на меня своими бледно-голубыми глазами.
— Вот уже тридцать лет я осаждаю эту проклятую комнату. Каждый раз, когда Генри уезжает, я проникаю в кабинет и навожу порядок, потому что, как только вернется, он вышвырнет меня отсюда. Так вот, что-то исчезло, это совершенно точно.
— А вы не думаете, что он мог взять это с собой? Она покачала головой:
— Нет, по-моему. Это что-то довольно большое.
— И вы не можете вспомнить, что это?
— Я теперь свое имя и то с трудом вспоминаю. Я смотрел на ее изможденное лицо и большие руки, лежащие на кухонном столе. Мэри ухаживала за мной с того самого времени, когда мне исполнилось двенадцать лет. Теперь она сама нуждалась в уходе и помощи.
— Вот что, я не пойду ночевать в Пойнт-Хауз, останусь здесь.
Она подняла голову и явно хотела сообщить мне, что я становлюсь смешным. Но потом изменила свое намерение. Ее лицо смягчилось.
— Если ты так настаиваешь.
Всю эту ночь я провел в полудреме, прислушиваясь к знакомым ночным звукам «Саут-Крика». Дул сильный ветер, завывая в снастях стоящих на приколе яхт. Со стороны причальной стенки доносился громкий шум прибоя.
Внезапно я вдруг проснулся. Моя комната располагалась над комнатой Генри. Сквозь шум, доносившийся с моря, я расслышал нечто другое: осторожный шорох и легкое постукивание снизу, сквозь пол. Я прикрыл глаза. Может быть, крысы? Болото кишело ими, и не было никакой возможности отвадить их от старого дома в «Саут-Крике». Но для крыс это сильный стук, и вещи, которые передвигались и падали, были для них неподъемны.
Я осторожно спустил ноги с кровати на холодные доски пола и быстро натянул джинсы и свитер. Потом открыл дверь и начал спускаться по лестнице.
Мэри была воспитана войной. Ее привычка экономить топливо возникла еще во времена затемнения, и она скорее примет ванну из шампанского, чем оставит на ночь горящую лампочку.
Но сквозь щель под дверью кабинета Генри пробивался свет.
Я уже спустился до половины лестничного марша. Моя правая нога осторожно нащупывала каждую следующую ступеньку, я старался ступать ближе к стене, чтобы избежать скрипа. И медленно переносил вес тела на правую ногу.
Ступенька все-таки издала звук, как старое дерево под порывом ветра. Свет в кабинете тут же погас.
Я одним прыжком преодолел остаток лестницы, повернул ручку двери и ворвался в кабинет. Там было совсем темно, только слабо серел квадрат окна. И в комнате стоял запах. Запах спиртного. Тут я получил удар по голове, в ушах у меня зазвенело, и я упал на кучу папок, успев подумать: почему это я, такой агрессивный мистер Деверо, не вызвал вовремя полицию?
На фоне окна мелькнула тень. Широкие плечи, массивное тело. Этот человек пытался открыть окно. Я вытянул левую руку, нащупал выключатель и нажал его. Ничего не произошло. Лампочка вывернута, догадался я.
Опустив руку на пол, чтобы опереться на нее и встать, я нащупал металлический предмет — тяжелую бронзовую скобу, которой Генри подпирал дверь. Я схватил ее и вскочил на ноги как раз в тот момент, когда человек у окна сумел поднять наконец оконную раму. На сером фоне окна было видно, как он заносит ногу, чтобы прыгнуть наружу. Размахнувшись, я бросил в него скобу.
Из-за больной руки бросок вышел неудачным. Но скоба все-таки угодила в незнакомца, и он вывалился на улицу. Послышался хруст, когда он рухнул на клумбу. Я бросился за ним и упал на что-то, что оказалось его телом. Он заорал и быстро откатился в сторону. Кровь стучала в моих ушах. Теперь я его видел. Темная грузная фигура ползком пробиралась через заросли.
— Стой! — закричал я. — Я вижу тебя!
Он не остановился. Пригнувшись, я бросился следом. Мы схватились на лужайке, и я попытался свалить его подножкой. Но он был широкий и плотный, а гипсовая повязка не позволяла мне сцепить руки у него за спиной. Он вырвался, и я ударил его в лицо левой, чувствуя, как его пальцы нащупывают больное место на моей правой руке.