Страница:
* * *
Дэйву все это не нравилось.
Конечно, нельзя растить мальчика, вообще ничего ему не объясняя. О чем думали учителя? Если бы он ходил в школу, этого бы никогда не случилось. Там бы ему пришлось слушать это каждый день, пока не затошнит. Дэйв и сам уверовал, только когда ему исполнилось шестнадцать. Он помнил, как сидел в пустой холодной часовне; священник оборвал фразу и посмотрел прямо на него, и тут вдруг он неожиданно почувствовал это: оно пробежало по всему его телу. Он понял, что это правда. На мгновение он забыл, что у него болит задница от бесконечного сидения на деревянной скамейке, что женщина, сидевшая в двух рядах от него, клюет носом, что ему хочется в туалет: по всему телу разлилось мягкие тепло, в голове что-то загудело. Это правда! Это действительно правда! Он спасен!
Это мгновение миновало; с тех пор вера вспыхивала и гасла, как неисправная лампа, но он старался не забывать тот миг тепла, радости и совершенного счастья.
Но (и тут его взгляды расходились со взглядами Дилайс, часто и не всегда мирно) он понимал, что существуют люди, для которых это не было правдой. Ошибались ли они? Дилайс, конечно, сказала бы, что да, но Дэйв не был убежден в этом до конца. Он отказывался верить, что Бог не может увидеть хорошее в тех, кто о нем не знал. Ведь Иисус умер за всех, разве нет? Дэйва раздражала большая часть Ветхого Завета, в глубине души она очень ему не нравилась. Например, любимец Дилайс Илия, который устроил соревнование жрецов, чтобы узнать, чей Бог может сжечь жертвенного быка, даже если его погрузить в воду. Ваал (что неудивительно) проиграл, и тогда Илия приказал казнить жрецов. Четыреста пятьдесят человек. И это было сделано. Разве не могут люди быть другими, но тем не менее хорошими?
И разве родители Сэма, какими бы невежественными или заблудшими они ни были (или даже сумасшедшими, в случае с Адель), не имели права поступать так, как считали нужным? Сэм найдет Бога в свое время и по-своему.
— Это наш долг, Дэвид, — твердо сказала Дилайс. — Мы не можем просто так предать его вечным мукам. Это страшный, смертный грех.
Грех. Вечные муки. Дэйв скрипел зубами и молчал. Что это за Бог такой, если он может предать маленького мальчика вечным мукам только за то, что тот не читал Библии? Такого Бога он и знать не хотел. Конечно, это был не тот Бог, чье дыхание он ощутил в тот далекий туманный день в часовне. Но Дилайс все будет делать по-своему. Как всегда. Возможно, она права.
* * *
Под слишком ярким светом Адель лежала абсолютно спокойно, а сестра делала ей инъекцию яда. В конце концов яд сделает Адель настолько слабой, что она сможет вернуться. У нее в комнате был телевизор, но там показывали одну белиберду. Это все не настоящее. Сестра очень добрая, но если она действительно добрая, то зачем она отравляет людей? Видимо, кто-то заставляет ее это делать, решила Адель и улыбнулась сестре.
— Все в порядке? — спросила она нежным печальным голосом.
Кто-то крикнул из коридора:
— Эй! Что за херня с этим долбаным автоматом?
Адель подумала: он говорит обо мне, он считает, что я плохо работаю. Значит, они все это знают? Наверняка. Она стала автоматом, и все это знают.
— Это не я, — сказала она, — я никогда ничего такого не делала.
Сестра улыбнулась и погладила ее по лбу. Адель показалось, что она заслужила более подробное объяснение.
— Понимаете, это скорее металло-кулачная проблема, — сказала она и замолчала, потому что ее голос прозвучал слишком громко, и в любом случае сестра прекрасно слышала ее мысли. Сестра ушла, пообещав скоро вернуться.
— Постарайтесь расслабиться, дорогая. Выключить телевизор?
Адель отвернулась. Сестра, конечно, не виновата, но она такая же плохая, как и все остальные. Телевизор! Лампа гудела: она, наверное, взорвется в любую секунду и засыплет ее стеклом. Она натянула простыню на голову, но это совершенно не мешало ей видеть. Даже с закрытыми глазами.
* * *
Какое красивое небо!
Джеймс и Льюин бок о бок лежали на спине на заиндевевшей траве. В обе стороны по утесу убегала тропинка, оставляя их на небольшом выступе.
Это Льюин предложил полежать, когда они возвращались из Фишгарда. На поле лежали коровы; увидев Льюина и Джеймса, они встали, как встают благовоспитанные школьники, когда в класс входит учитель. Они уставились на мужчин, ничуть не испуганные, как будто бы они их здесь ждали; огромные, крепкие, теплые бока вздымались и опускались — коровы вдыхали морозный воздух и превращали его в пар.
— Если пойти в поле, где пасутся коровы, и лечь, знаешь, что они будут делать? — спросил Льюин. — Они немного постоят, посмотрят, а потом подойдут поближе. Они делают это очень медленно. А тебе нужно притвориться мертвым. В конце концов они соберутся вокруг. Ты будешь лежать в центре круга из коров. И тут они начнут на тебя дышать: я думаю, чтобы тебя согреть. Хорошие твари коровы. У них очень приятное дыхание, приятное, теплое, нежное.
Далеко внизу с грохотом билось море, глухими ударами сотрясая скалы так, что можно было почти почувствовать вибрацию. Над ними сиял тоненький ломтик луны, похожий на ноготок. Джеймс подумал: если бы Дель была здесь, она бы загадала желание. Она на все подряд загадывала желания: на свечи в именинном торте, на Новый год или когда они говорили одновременно одно и то же; иногда она просто закрывала глаза, скрещивала пальцы и загадывала какое-то желание вообще безо всякого повода, и ее лицо кривилось от напряжения. Счастливые камушки. Счастливые фотографии. Он никогда не знал, чего она так страстно желала, но догадывался, что это имело отношение к нему и Сэму. И к Руфи, конечно, до несчастного случая. Он вдруг подумал: а она перестала загадывать желания для Руфи или все так и продолжала?
Рай. Там, за звездами, где все обретут вечное счастье. Это туда ушла Руфи? Или она просто исчезла полностью, совершенно, не оставив ни следа, только дымок из трубы крематория? Он пожалел, что ни во что не верит.
— Видишь эту звезду? Между теми двумя яркими. Прямо наверху? — спросил он. Льюин последовал взглядом туда, куда указывал его палец. — Следи за ней внимательно.
— Господи, она движется! — сказал Льюин через несколько секунд.
— Ага. Это спутник.
* * *
Льюину показалось, что в доме что-то изменилось, когда он захлопнул за собой дверь и включил свет. Бардак страшный, конечно. Придется убрать.
Он поставил пластинку на царапающий проигрыватель, сделал себе чашку кофе и станцевал на загаженной мерзкой кухне, маневрируя вокруг стульев и стола.
— Да-да, да-ди, три шага в рай, — пел он.
И вдруг понял, что не танцевал и не пел уже очень давно.
* * *
Джеймс проснулся только после десяти.
Господи! Где Сэм?
Потом он вспомнил: Сэм у Дилайс и Дэйва. Потому что Адель сошла с ума и ее положили в больницу, а он один не мог справиться. Очень приятные мысли для пробуждения, особенно с похмелья. Он побрызгал себе на лицо водой, вычистил изо рта кислятину и какой-то песок. Адель нет, Сэма нет, даже Элвиса нет. Его бросили. Он порылся в ящике с чистой одеждой, но в результате надел свою ежедневную рабочую одежду — клетчатую рубашку, пуловер и уродливые зеленые вельветовые брюки, которые он купил в магазине «Спастикс» в Хайгейте. Купил специально для работы, отчего они не стали более приемлемыми. Отыскал свой анорак и вышел в пасмурное утро.
До дома Дилайс было пять минут ходьбы по узкой тропинке, с двух сторон окруженной полями. Овцы поднимали на него нелюбопытные глаза. Им было наплевать на то, в каком состоянии находилась Адель, на все его переживания, на то, какое влияние все это может оказать на Сэма. Жизнь продолжается. Жуй траву.
Полгода. Сорок восемь часов. Девяносто лет. Какой будет жизнь после Адель? Единственное, что пришло ему в голову, — это картинка из молодости, пьяные вечера в клубе, безумный свет, безумная музыка, девочка в короткой клетчатой юбке, она пришла сюда с толпой людей, все оглядываются на нее. Он небрежно облокотился о выступ в стене возле танцплощадки. Сейчас еще можно снять в клубе девочку в клетчатой юбке? Он вспомнил, как смущенно прихорашивался перед ней. Она сказала: «Ты пьян».
Он улыбнулся:
— Да. Не думаю, что могу это опровергнуть.
Как напьется, всегда язык развязывается.
— И ты великолепен.
— Ну да, это я тоже вряд ли смогу опровергнуть.
Он был потрясен собственной наглостью; на девушку она тоже произвела впечатление.
— Что ты делаешь сегодня?
Сегодня? Ну, пойду домой, может быть, съем кебаб, наверное, выпрошу у соседа по квартире Гарри косячок. Ничего особенного.
— Ничего особенного. А ты?
— Я поеду домой с тобой вместе. А ты как думал?
— А! Ладно.
Подцепил в клубе девчонку — через десять лет пытаешься представить свою жизнь без нее, один ребенок погиб, другой — не в себе, а она сама в дурдоме с психами. В жизни не без проблем, это уж точно.
Он остановился, оперся о забор и посмотрел на овец.
Адель была его жизнью. Ее странная, агрессивная, почти хищная личность была тем, с чем он жил, к чему он приспосабливался. Большую часть своей взрослой жизни.
После того как родилась Руфи, он однажды пошел гулять с Мадлен и Стивом. Стиву стало плохо, он ушел домой. Мадлен хотела Джеймса. И Джеймс, отвергнутый Адель, ее усталостью, пренебрежением, хотел Мадлен. Но он не сделал этого. И никогда не делал. Десять лет.
А теперь она бросила его. Ушла в свой воображаемый пейзаж, в свои выдуманные ужасы и радости. Она, наверное, и не заметит теперь, если он ее бросит? Она расстроится? Сорок восемь часов. Девяносто лет.
Дверь открыла Дилайс. Она удивилась, что он пришел.
— Я отвела его домой около часа назад. Разве его там нет?
— Нет.
— Странно, он вошел в дом. Я думала, он там.
— Я пойду назад.
— Я уверена, что все в порядке.
— Спасибо, Дилайс.
Нельзя сказать, что он побежал, но у него не было времени прислоняться к заборам и любоваться овцами. Куда запропастился Сэм?
Он обогнул угол и побежал в сторону входа. Сэм сидел на пороге. Он поднял глаза.
— Папа? Ты где был?
Где он был?
— Это ты где был, Сэм? Господи, я переволновался из-за тебя!
— Нигде.
Нигде. Ну-ну.
— Когда Дилайс привела тебя домой?
— Ну, наверное, час назад. Я зашел к тебе, но ты спал, и я решил пойти погулять.
— Господи! Где ты порвал свой джемпер?
Сэм пожал плечами.
— Сэм? Где ты порвал джемпер?
— Там было дерево. Все в колючках.
— Ты завтракал?
— Тетя сделала мне тост. С каким-то странным вареньем. И дала пирожок. Он крошился.
— Сэм, не смей никуда убегать один. Никогда. Я же говорил тебе.
— Но ты же спал.
— Ты должен был меня разбудить.
Сэм снова пожал плечами. Однажды он уже пытался разбудить отца после бурной ночи.
— Верно?
— Да.
Опять я кричу на Сэма. Несчастный ребенок. Он так и не дождался обещанных каникул.
— Сэм. Пока не вернется мама (через полгода, через девяносто лет) или пока мы не придумаем что-нибудь, ты будешь находиться там, где я могу тебя видеть.
Черт, почему бы не посадить маленького мерзавца на... (поводок?)
— Мне нужно работать в доме. Я хочу, чтобы ты никуда не выходил, а потом мы пойдем гулять. Но один ты никуда не пойдешь. Договорились? Извини, начальник.
— Можно мне порисовать?
— Да.
— Можно мне включить радио?
— Да.
— Ладно.
Через час Джеймс уже стоял на стремянке с паяльной лампой и в удушливом дыму снимал с оконной рамы старую краску. Обесцветившаяся краска обугливалась и отваливалась хрупкими полосками. Прощай старая жизнь.
А новая? Он никогда не думал о том, какой тяжелой может оказаться жизнь без Адель. Просто в быту: он сможет одновременно работать и присматривать за Сэмом, не привязывая его?
(как собаку?)
Или, например, сейчас: Сэм или рисует на кухне, или он еще где-то, падает с утеса или устраивает пожар. Нет числа бедам, которые может встретить или натворить активный мальчик семи лет. Вряд ли Джеймс сможет лазить вверх-вниз по стремянке целый день, так невозможно работать. Значит, ему придется нанять няньку. Но, Господи, где же здесь можно найти няньку? И можно ли им доверять? Он подумал о Дилайс. Возможно, если он предложит ей денег, она согласится этим заняться, хотя бы по утрам. Сколько платить? Боже мой, как он собирается ее просить об этом? Себастьян предложил честную сделку, но не более того. Оплата по труду, никаких надбавок, даже на семью. Мы все должны стоять на своих двоих, Джимми. Когда делаешь что-то для людей просто так — ослабляешь их дух. Вот, посмотри на меня. Ля-ля-ля.
Даже если бы он смог выкроить время, они с Сэмом быстро прокляли бы друг друга. Мысль о том, что он видел Сэма лишь эпизодически, как героя телесериала, неприятно задела Джеймса. Пару часов вечером, когда у Сэма не было занятий. Сказка на ночь и постоянные ночные контрольные проверки (просто зашел посмотреть, жив ли ты, все в порядке, босс), торопливые раздраженные утренние встречи (не самое лучшее время дня для обоих). Воскресные прогулки. Прошлогодние каникулы в Корнуэлле. Невозможно поверить, но это все. Он имел очень смутное представление о том, чем Сэм занимался целыми днями. В одиннадцать, в три. Что он делал? Джеймсу все время казалось, что Сэм сидит за огромным деревянным столом и царапает на столешнице свое имя. Но невозможно же заниматься этим целыми днями. Спал ли он днем? Или так делают только совсем маленькие дети?
(и собаки)
А что, если Сэму не понравится нянька? Понравилась ли ему Дилайс? Пирожок крошился. Хорошо это или плохо? Судя по тону Сэма, это плохо. И потом, много ли он знал о Дилайс? Адель провела с ней вместе вечер, после чего в потайной комнате с ней случился приступ паники. Бог знает, что нарассказывала ей Дилайс. Если что-то похожее на то, о чем рассказывали Дэйв с Льюином, то неудивительно, что Адель свихнулась.
(буйное помешательство?)
Или, как сказала доктор Каванах, с ней случился нервный срыв. Психический приступ. Подходила ли женщина, доводящая людей до психических приступов, для того, чтобы сидеть с его единственным оставшимся в живых ребенком? Нет, это несправедливо, Адель стала жертвой напряжения и отсроченного шока в связи с потерей Руфи; она не сорвалась бы лишь потому, что поговорила с Дилайс. (Разумеется.)
Значит, надо найти девушку в городе. Причем если здесь все такие, как те, с кем он уже познакомился, ему будет крайне сложно найти няньку, хоть наполовину подходящую. (А Адель подходила? Этот вопрос выскочил из отдаленного уголка его сознания и с позором ускакал прочь.)
Джеймс заметил что-то уголком глаза и развернулся. Стремянка зашаталась. Черт! Скребок упал на разрушенную бетонную дорожку. Джеймс увидел в поле Льюина, тот стоял с каким-то крупным предметом в руках.
Боже праведный, не Сэма ли ты убиваешь, подонок!
— Джеймс? Мне кажется, тебе лучше спуститься сюда.
Элвис. Это был Элвис.
* * *
Оба мужчины уставились на истекающий кровью комок шерсти, распростертый перед ними на земле. В голове дыра. Глаз выбит. Нет задней ноги. У Джеймса неожиданно помутнело в глазах, на него накатило ощущение нереальности происходящего. Льюин положил руку Джеймсу на плечо, чтобы его поддержать. Собака погибла совсем недавно, до сих пор текла теплая красная кровь.
— Он лежал внизу на камнях, под верхним полем. Он зацепился за камень, иначе его унесло бы в море.
— Льюин, бога ради, — слабо пробормотал Джеймс.
— Я увидел какой-то коричневый ком. Я и не думал, что это может быть он, и спустился посмотреть. Да уж, ничего хорошего...
— Как...
Как спросить об этом так, чтобы вопрос не прозвучал как обвинение?
— Льюин, как это могло случиться?
Льюин покачал головой.
— Ну, ведь это ты же его нашел! У тебя должны быть какие-нибудь предположения!
У Джеймса возникло ощущение, будто он тонет; вокруг зашумела пена и полетели брызги, пальцы хватались за скользкие сверкающие мокрые камни: абстрактное безумие моря пыталось утащить его куда-то.
— Извини, извини, Льюин.
Льюин неловко схватил Джеймса за плечо, глядя прямо перед собой. Он не мог смотреть на искаженное, дергающееся лицо Джеймса.
— Пойдем в дом, посидим.
— Нет. Надо убрать его отсюда. Я не хочу, чтобы Сэм его увидел.
Он наклонился и собрал с земли мокрое, недвижное, тяжелое животное. Фу-Фу. Вонючка. Киллер. Жалость к собаке боролась с отвращением к комку влажной плоти. Слегка пошатываясь под тяжестью Элвиса, он понес его на руках в сторону утеса.
— Джеймс? Куда ты?
Действительно, куда? Где можно спрятать мертвую собаку от глаз любопытного мальчика?
Он обескураженно остановился и сказал:
— Под стеной, в углу. Накроем его ветками. На время сойдет.
Пошатываясь, он пошел к краю поля, бросил собаку у стены и принялся ломать ветки куста боярышника, росшего возле нее. Льюин беспомощно наблюдал за ним. Джеймс бросил взгляд на временную могилу, развернулся и пошел к дому.
Сэма он услал наверх.
— Ну иди, Сэм. Не мучай меня. Я приду к тебе через минуту.
Джеймс и Льюин сели за кухонный стол, на котором были разбросаны рисунки Сэма. Джеймс смутно различил очередной сгоревший дом. Верхний этаж окутан дымом, чернеющее небо. Очередной повод для беспокойства. Когда будет время.
— Расскажи еще раз, Льюин.
— Ну, я же тебе сказал. Я был на верхнем поле...
— Почему?
— Почему?
— Извини, Льюин. Я ничего не соображаю. Это все так...
— Все в порядке. Я был там, возле забора, и увидел, что внизу на камнях лежит собака. Я спустился по ступеням, ну, знаешь, в обход, и поднялся к нему. Он был совсем... понимаешь, он еще не окоченел.
— Ты никого не видел вокруг?
Льюин замешкался, потом покачал головой.
— Нет. Никого. Наверное, они ушли раньше, чем я там появился.
— Они?
— Ну, те, кто это сделал.
— То есть ты хочешь сказать, что это сделал человек?
Глаз выбит, ноги нет...
— Неприятно об этом говорить, но я правда так думаю. Не могу представить себе, чтобы животное выбивало глаз. А ты можешь?
Наверное, нет, но неужели можно представить себе, как это делает человек? Неужели на всем белом свете может найтись такое создание?
— Ох, послушай, я не могу, я отказываюсь верить в то, что кто-то бегает здесь и среди бела дня калечит животных. Люди так себя не ведут. Это же пес, в конце концов!
Джеймс услышал, что его голос дрожит, и закрыл лицо руками. Льюин не спускал с него глаз.
— Думаю, нам придется в это поверить, Джеймс. Животное никогда бы такое не сделало.
— Даже другая собака?
— Да.
Он вспомнил Адель, такую жуткую, в халате на мокром утесе. Это не я! (Щелк.)
— Что я скажу Сэму?
Не повезло, начальник. Элвис не справился.
Льюин чувствовал себя неловко, но сидел не шевелясь. Джеймс встал и пошел к лестнице.
— Сэм? Ты не мог бы спуститься сюда?
* * *
Наверное, это слишком много для маленького ребенка — осознать, что его мать уехала по неизвестной причине и неизвестно на сколько, что погибла его собака, и все за двое суток. Однако реакция Сэма его сильно встревожила.
— Да.
И все? Сэм сидел, ерзал и смотрел то на Льюина, то на отца.
— Значит, он не вернется?
В его голосе явственно слышалось разочарование.
— Нет, Элвис уже мертв, Сэм.
— Тетя сказала, что, когда зовет Иисус, мертвые возвращаются.
Джеймсу пришлось напрячься, чтобы понять, что «тетей» была Дилайс. Черт подери, стоит только отвернуться, непременно кто-нибудь тут как тут с младенцем Иисусом.
— Она сказала, что собаки тоже могут отправиться в рай, если они хорошие.
— Послушай, Сэм. Мне наплевать, что там тебе наговорила Дилайс. Я не хочу, чтобы ты думал, что Элвис вернется. Я не хочу, чтобы ты разочаровывался.
И все-таки, может, было бы лучше Сэму думать, что Элвис пропал не навсегда? Это может смягчить удар. Ложь во спасение. Порой Джеймс завидовал тем, кто жил на свете, где никто никогда не исчезал навсегда, где мы все когда-нибудь воссоединимся.
— Но тетя сказала...
— Сэм!
Сэм сжался, замолчал. Джеймс и Льюин случайно встретились взглядами. Джеймсу стало стыдно. Он безумно устал от самого себя. Он все сильнее слышал голос собственного отца — искоренение инакомыслия, гильотинирование дискуссий, окрики. Все встанет на свое место, все будет приведено в порядок, все будет тихо и спокойно. Никто не должен будет ничего говорить. Да и нечего будет сказать. Именно этого он хотел добиться от Сэма?
Льюин собрался уходить.
— Если тебе понадобится помощь с... с...
— Конечно. Спасибо, Льюин.
* * *
Льюин шел через поле. Он думал о том, что Сэм не захотел знать, как погиб Элвис, как его нашли на камнях. Дома Льюин стянул с себя всю одежду и бросил ее в стиральную машину. Девяносто градусов. Он стоял голый возле раковины и долго тер руки мылом. Ему казалось, что крошечные частицы собачьего трупа проникли во все его тело.
Нет, Сэма больше интересовали вопросы загробной жизни собак. Льюин знал, что лишь в его снах мертвые предметы снова приходят в движение, начинается воскресение выпотрошенных внутренностей и каждая часть дергается и ползет к своему собственному пресуществованию.
Он с плеском нырнул в ванну. Его черные волосы нимбом плавали вокруг головы.
душа: то, что остается от тела после его смерти внимать: внимательно слушать (внимательно: старательно слушать)
Сэм обнаружил, что так случается все чаще и чаще. Он искал какое-нибудь слово в потрепанном толковом словаре, и выяснялось, что в его толковании использовались слова, значения которых тоже надо было искать в словаре. Он начинал смутно подозревать, что все объяснения замыкаются сами на себя. Слова имели значение слов, которые имели значение других слов; казалось, все они имеют значение друг друга.
Он вернулся к другой книге, к той, что много лет назад написали люди, которые не умели правильно писать.
"ГОСПОДЬ Бог мой, пусть душа этого младенца возвратится в него! И внял ГОСПОДЬ гласу Илии, и возвратилась душа младенца к нему".
Ну, здесь все понятно. Сэм аккуратно переписал это в свою красную тетрадь для упражнений.
13. Овцы
Дэйву все это не нравилось.
Конечно, нельзя растить мальчика, вообще ничего ему не объясняя. О чем думали учителя? Если бы он ходил в школу, этого бы никогда не случилось. Там бы ему пришлось слушать это каждый день, пока не затошнит. Дэйв и сам уверовал, только когда ему исполнилось шестнадцать. Он помнил, как сидел в пустой холодной часовне; священник оборвал фразу и посмотрел прямо на него, и тут вдруг он неожиданно почувствовал это: оно пробежало по всему его телу. Он понял, что это правда. На мгновение он забыл, что у него болит задница от бесконечного сидения на деревянной скамейке, что женщина, сидевшая в двух рядах от него, клюет носом, что ему хочется в туалет: по всему телу разлилось мягкие тепло, в голове что-то загудело. Это правда! Это действительно правда! Он спасен!
Это мгновение миновало; с тех пор вера вспыхивала и гасла, как неисправная лампа, но он старался не забывать тот миг тепла, радости и совершенного счастья.
Но (и тут его взгляды расходились со взглядами Дилайс, часто и не всегда мирно) он понимал, что существуют люди, для которых это не было правдой. Ошибались ли они? Дилайс, конечно, сказала бы, что да, но Дэйв не был убежден в этом до конца. Он отказывался верить, что Бог не может увидеть хорошее в тех, кто о нем не знал. Ведь Иисус умер за всех, разве нет? Дэйва раздражала большая часть Ветхого Завета, в глубине души она очень ему не нравилась. Например, любимец Дилайс Илия, который устроил соревнование жрецов, чтобы узнать, чей Бог может сжечь жертвенного быка, даже если его погрузить в воду. Ваал (что неудивительно) проиграл, и тогда Илия приказал казнить жрецов. Четыреста пятьдесят человек. И это было сделано. Разве не могут люди быть другими, но тем не менее хорошими?
И разве родители Сэма, какими бы невежественными или заблудшими они ни были (или даже сумасшедшими, в случае с Адель), не имели права поступать так, как считали нужным? Сэм найдет Бога в свое время и по-своему.
— Это наш долг, Дэвид, — твердо сказала Дилайс. — Мы не можем просто так предать его вечным мукам. Это страшный, смертный грех.
Грех. Вечные муки. Дэйв скрипел зубами и молчал. Что это за Бог такой, если он может предать маленького мальчика вечным мукам только за то, что тот не читал Библии? Такого Бога он и знать не хотел. Конечно, это был не тот Бог, чье дыхание он ощутил в тот далекий туманный день в часовне. Но Дилайс все будет делать по-своему. Как всегда. Возможно, она права.
* * *
Под слишком ярким светом Адель лежала абсолютно спокойно, а сестра делала ей инъекцию яда. В конце концов яд сделает Адель настолько слабой, что она сможет вернуться. У нее в комнате был телевизор, но там показывали одну белиберду. Это все не настоящее. Сестра очень добрая, но если она действительно добрая, то зачем она отравляет людей? Видимо, кто-то заставляет ее это делать, решила Адель и улыбнулась сестре.
— Все в порядке? — спросила она нежным печальным голосом.
Кто-то крикнул из коридора:
— Эй! Что за херня с этим долбаным автоматом?
Адель подумала: он говорит обо мне, он считает, что я плохо работаю. Значит, они все это знают? Наверняка. Она стала автоматом, и все это знают.
— Это не я, — сказала она, — я никогда ничего такого не делала.
Сестра улыбнулась и погладила ее по лбу. Адель показалось, что она заслужила более подробное объяснение.
— Понимаете, это скорее металло-кулачная проблема, — сказала она и замолчала, потому что ее голос прозвучал слишком громко, и в любом случае сестра прекрасно слышала ее мысли. Сестра ушла, пообещав скоро вернуться.
— Постарайтесь расслабиться, дорогая. Выключить телевизор?
Адель отвернулась. Сестра, конечно, не виновата, но она такая же плохая, как и все остальные. Телевизор! Лампа гудела: она, наверное, взорвется в любую секунду и засыплет ее стеклом. Она натянула простыню на голову, но это совершенно не мешало ей видеть. Даже с закрытыми глазами.
* * *
Какое красивое небо!
Джеймс и Льюин бок о бок лежали на спине на заиндевевшей траве. В обе стороны по утесу убегала тропинка, оставляя их на небольшом выступе.
Это Льюин предложил полежать, когда они возвращались из Фишгарда. На поле лежали коровы; увидев Льюина и Джеймса, они встали, как встают благовоспитанные школьники, когда в класс входит учитель. Они уставились на мужчин, ничуть не испуганные, как будто бы они их здесь ждали; огромные, крепкие, теплые бока вздымались и опускались — коровы вдыхали морозный воздух и превращали его в пар.
— Если пойти в поле, где пасутся коровы, и лечь, знаешь, что они будут делать? — спросил Льюин. — Они немного постоят, посмотрят, а потом подойдут поближе. Они делают это очень медленно. А тебе нужно притвориться мертвым. В конце концов они соберутся вокруг. Ты будешь лежать в центре круга из коров. И тут они начнут на тебя дышать: я думаю, чтобы тебя согреть. Хорошие твари коровы. У них очень приятное дыхание, приятное, теплое, нежное.
Далеко внизу с грохотом билось море, глухими ударами сотрясая скалы так, что можно было почти почувствовать вибрацию. Над ними сиял тоненький ломтик луны, похожий на ноготок. Джеймс подумал: если бы Дель была здесь, она бы загадала желание. Она на все подряд загадывала желания: на свечи в именинном торте, на Новый год или когда они говорили одновременно одно и то же; иногда она просто закрывала глаза, скрещивала пальцы и загадывала какое-то желание вообще безо всякого повода, и ее лицо кривилось от напряжения. Счастливые камушки. Счастливые фотографии. Он никогда не знал, чего она так страстно желала, но догадывался, что это имело отношение к нему и Сэму. И к Руфи, конечно, до несчастного случая. Он вдруг подумал: а она перестала загадывать желания для Руфи или все так и продолжала?
Рай. Там, за звездами, где все обретут вечное счастье. Это туда ушла Руфи? Или она просто исчезла полностью, совершенно, не оставив ни следа, только дымок из трубы крематория? Он пожалел, что ни во что не верит.
— Видишь эту звезду? Между теми двумя яркими. Прямо наверху? — спросил он. Льюин последовал взглядом туда, куда указывал его палец. — Следи за ней внимательно.
— Господи, она движется! — сказал Льюин через несколько секунд.
— Ага. Это спутник.
* * *
Льюину показалось, что в доме что-то изменилось, когда он захлопнул за собой дверь и включил свет. Бардак страшный, конечно. Придется убрать.
Он поставил пластинку на царапающий проигрыватель, сделал себе чашку кофе и станцевал на загаженной мерзкой кухне, маневрируя вокруг стульев и стола.
— Да-да, да-ди, три шага в рай, — пел он.
И вдруг понял, что не танцевал и не пел уже очень давно.
* * *
Джеймс проснулся только после десяти.
Господи! Где Сэм?
Потом он вспомнил: Сэм у Дилайс и Дэйва. Потому что Адель сошла с ума и ее положили в больницу, а он один не мог справиться. Очень приятные мысли для пробуждения, особенно с похмелья. Он побрызгал себе на лицо водой, вычистил изо рта кислятину и какой-то песок. Адель нет, Сэма нет, даже Элвиса нет. Его бросили. Он порылся в ящике с чистой одеждой, но в результате надел свою ежедневную рабочую одежду — клетчатую рубашку, пуловер и уродливые зеленые вельветовые брюки, которые он купил в магазине «Спастикс» в Хайгейте. Купил специально для работы, отчего они не стали более приемлемыми. Отыскал свой анорак и вышел в пасмурное утро.
До дома Дилайс было пять минут ходьбы по узкой тропинке, с двух сторон окруженной полями. Овцы поднимали на него нелюбопытные глаза. Им было наплевать на то, в каком состоянии находилась Адель, на все его переживания, на то, какое влияние все это может оказать на Сэма. Жизнь продолжается. Жуй траву.
Полгода. Сорок восемь часов. Девяносто лет. Какой будет жизнь после Адель? Единственное, что пришло ему в голову, — это картинка из молодости, пьяные вечера в клубе, безумный свет, безумная музыка, девочка в короткой клетчатой юбке, она пришла сюда с толпой людей, все оглядываются на нее. Он небрежно облокотился о выступ в стене возле танцплощадки. Сейчас еще можно снять в клубе девочку в клетчатой юбке? Он вспомнил, как смущенно прихорашивался перед ней. Она сказала: «Ты пьян».
Он улыбнулся:
— Да. Не думаю, что могу это опровергнуть.
Как напьется, всегда язык развязывается.
— И ты великолепен.
— Ну да, это я тоже вряд ли смогу опровергнуть.
Он был потрясен собственной наглостью; на девушку она тоже произвела впечатление.
— Что ты делаешь сегодня?
Сегодня? Ну, пойду домой, может быть, съем кебаб, наверное, выпрошу у соседа по квартире Гарри косячок. Ничего особенного.
— Ничего особенного. А ты?
— Я поеду домой с тобой вместе. А ты как думал?
— А! Ладно.
Подцепил в клубе девчонку — через десять лет пытаешься представить свою жизнь без нее, один ребенок погиб, другой — не в себе, а она сама в дурдоме с психами. В жизни не без проблем, это уж точно.
Он остановился, оперся о забор и посмотрел на овец.
Адель была его жизнью. Ее странная, агрессивная, почти хищная личность была тем, с чем он жил, к чему он приспосабливался. Большую часть своей взрослой жизни.
После того как родилась Руфи, он однажды пошел гулять с Мадлен и Стивом. Стиву стало плохо, он ушел домой. Мадлен хотела Джеймса. И Джеймс, отвергнутый Адель, ее усталостью, пренебрежением, хотел Мадлен. Но он не сделал этого. И никогда не делал. Десять лет.
А теперь она бросила его. Ушла в свой воображаемый пейзаж, в свои выдуманные ужасы и радости. Она, наверное, и не заметит теперь, если он ее бросит? Она расстроится? Сорок восемь часов. Девяносто лет.
Дверь открыла Дилайс. Она удивилась, что он пришел.
— Я отвела его домой около часа назад. Разве его там нет?
— Нет.
— Странно, он вошел в дом. Я думала, он там.
— Я пойду назад.
— Я уверена, что все в порядке.
— Спасибо, Дилайс.
Нельзя сказать, что он побежал, но у него не было времени прислоняться к заборам и любоваться овцами. Куда запропастился Сэм?
Он обогнул угол и побежал в сторону входа. Сэм сидел на пороге. Он поднял глаза.
— Папа? Ты где был?
Где он был?
— Это ты где был, Сэм? Господи, я переволновался из-за тебя!
— Нигде.
Нигде. Ну-ну.
— Когда Дилайс привела тебя домой?
— Ну, наверное, час назад. Я зашел к тебе, но ты спал, и я решил пойти погулять.
— Господи! Где ты порвал свой джемпер?
Сэм пожал плечами.
— Сэм? Где ты порвал джемпер?
— Там было дерево. Все в колючках.
— Ты завтракал?
— Тетя сделала мне тост. С каким-то странным вареньем. И дала пирожок. Он крошился.
— Сэм, не смей никуда убегать один. Никогда. Я же говорил тебе.
— Но ты же спал.
— Ты должен был меня разбудить.
Сэм снова пожал плечами. Однажды он уже пытался разбудить отца после бурной ночи.
— Верно?
— Да.
Опять я кричу на Сэма. Несчастный ребенок. Он так и не дождался обещанных каникул.
— Сэм. Пока не вернется мама (через полгода, через девяносто лет) или пока мы не придумаем что-нибудь, ты будешь находиться там, где я могу тебя видеть.
Черт, почему бы не посадить маленького мерзавца на... (поводок?)
— Мне нужно работать в доме. Я хочу, чтобы ты никуда не выходил, а потом мы пойдем гулять. Но один ты никуда не пойдешь. Договорились? Извини, начальник.
— Можно мне порисовать?
— Да.
— Можно мне включить радио?
— Да.
— Ладно.
Через час Джеймс уже стоял на стремянке с паяльной лампой и в удушливом дыму снимал с оконной рамы старую краску. Обесцветившаяся краска обугливалась и отваливалась хрупкими полосками. Прощай старая жизнь.
А новая? Он никогда не думал о том, какой тяжелой может оказаться жизнь без Адель. Просто в быту: он сможет одновременно работать и присматривать за Сэмом, не привязывая его?
(как собаку?)
Или, например, сейчас: Сэм или рисует на кухне, или он еще где-то, падает с утеса или устраивает пожар. Нет числа бедам, которые может встретить или натворить активный мальчик семи лет. Вряд ли Джеймс сможет лазить вверх-вниз по стремянке целый день, так невозможно работать. Значит, ему придется нанять няньку. Но, Господи, где же здесь можно найти няньку? И можно ли им доверять? Он подумал о Дилайс. Возможно, если он предложит ей денег, она согласится этим заняться, хотя бы по утрам. Сколько платить? Боже мой, как он собирается ее просить об этом? Себастьян предложил честную сделку, но не более того. Оплата по труду, никаких надбавок, даже на семью. Мы все должны стоять на своих двоих, Джимми. Когда делаешь что-то для людей просто так — ослабляешь их дух. Вот, посмотри на меня. Ля-ля-ля.
Даже если бы он смог выкроить время, они с Сэмом быстро прокляли бы друг друга. Мысль о том, что он видел Сэма лишь эпизодически, как героя телесериала, неприятно задела Джеймса. Пару часов вечером, когда у Сэма не было занятий. Сказка на ночь и постоянные ночные контрольные проверки (просто зашел посмотреть, жив ли ты, все в порядке, босс), торопливые раздраженные утренние встречи (не самое лучшее время дня для обоих). Воскресные прогулки. Прошлогодние каникулы в Корнуэлле. Невозможно поверить, но это все. Он имел очень смутное представление о том, чем Сэм занимался целыми днями. В одиннадцать, в три. Что он делал? Джеймсу все время казалось, что Сэм сидит за огромным деревянным столом и царапает на столешнице свое имя. Но невозможно же заниматься этим целыми днями. Спал ли он днем? Или так делают только совсем маленькие дети?
(и собаки)
А что, если Сэму не понравится нянька? Понравилась ли ему Дилайс? Пирожок крошился. Хорошо это или плохо? Судя по тону Сэма, это плохо. И потом, много ли он знал о Дилайс? Адель провела с ней вместе вечер, после чего в потайной комнате с ней случился приступ паники. Бог знает, что нарассказывала ей Дилайс. Если что-то похожее на то, о чем рассказывали Дэйв с Льюином, то неудивительно, что Адель свихнулась.
(буйное помешательство?)
Или, как сказала доктор Каванах, с ней случился нервный срыв. Психический приступ. Подходила ли женщина, доводящая людей до психических приступов, для того, чтобы сидеть с его единственным оставшимся в живых ребенком? Нет, это несправедливо, Адель стала жертвой напряжения и отсроченного шока в связи с потерей Руфи; она не сорвалась бы лишь потому, что поговорила с Дилайс. (Разумеется.)
Значит, надо найти девушку в городе. Причем если здесь все такие, как те, с кем он уже познакомился, ему будет крайне сложно найти няньку, хоть наполовину подходящую. (А Адель подходила? Этот вопрос выскочил из отдаленного уголка его сознания и с позором ускакал прочь.)
Джеймс заметил что-то уголком глаза и развернулся. Стремянка зашаталась. Черт! Скребок упал на разрушенную бетонную дорожку. Джеймс увидел в поле Льюина, тот стоял с каким-то крупным предметом в руках.
Боже праведный, не Сэма ли ты убиваешь, подонок!
— Джеймс? Мне кажется, тебе лучше спуститься сюда.
Элвис. Это был Элвис.
* * *
Оба мужчины уставились на истекающий кровью комок шерсти, распростертый перед ними на земле. В голове дыра. Глаз выбит. Нет задней ноги. У Джеймса неожиданно помутнело в глазах, на него накатило ощущение нереальности происходящего. Льюин положил руку Джеймсу на плечо, чтобы его поддержать. Собака погибла совсем недавно, до сих пор текла теплая красная кровь.
— Он лежал внизу на камнях, под верхним полем. Он зацепился за камень, иначе его унесло бы в море.
— Льюин, бога ради, — слабо пробормотал Джеймс.
— Я увидел какой-то коричневый ком. Я и не думал, что это может быть он, и спустился посмотреть. Да уж, ничего хорошего...
— Как...
Как спросить об этом так, чтобы вопрос не прозвучал как обвинение?
— Льюин, как это могло случиться?
Льюин покачал головой.
— Ну, ведь это ты же его нашел! У тебя должны быть какие-нибудь предположения!
У Джеймса возникло ощущение, будто он тонет; вокруг зашумела пена и полетели брызги, пальцы хватались за скользкие сверкающие мокрые камни: абстрактное безумие моря пыталось утащить его куда-то.
— Извини, извини, Льюин.
Льюин неловко схватил Джеймса за плечо, глядя прямо перед собой. Он не мог смотреть на искаженное, дергающееся лицо Джеймса.
— Пойдем в дом, посидим.
— Нет. Надо убрать его отсюда. Я не хочу, чтобы Сэм его увидел.
Он наклонился и собрал с земли мокрое, недвижное, тяжелое животное. Фу-Фу. Вонючка. Киллер. Жалость к собаке боролась с отвращением к комку влажной плоти. Слегка пошатываясь под тяжестью Элвиса, он понес его на руках в сторону утеса.
— Джеймс? Куда ты?
Действительно, куда? Где можно спрятать мертвую собаку от глаз любопытного мальчика?
Он обескураженно остановился и сказал:
— Под стеной, в углу. Накроем его ветками. На время сойдет.
Пошатываясь, он пошел к краю поля, бросил собаку у стены и принялся ломать ветки куста боярышника, росшего возле нее. Льюин беспомощно наблюдал за ним. Джеймс бросил взгляд на временную могилу, развернулся и пошел к дому.
Сэма он услал наверх.
— Ну иди, Сэм. Не мучай меня. Я приду к тебе через минуту.
Джеймс и Льюин сели за кухонный стол, на котором были разбросаны рисунки Сэма. Джеймс смутно различил очередной сгоревший дом. Верхний этаж окутан дымом, чернеющее небо. Очередной повод для беспокойства. Когда будет время.
— Расскажи еще раз, Льюин.
— Ну, я же тебе сказал. Я был на верхнем поле...
— Почему?
— Почему?
— Извини, Льюин. Я ничего не соображаю. Это все так...
— Все в порядке. Я был там, возле забора, и увидел, что внизу на камнях лежит собака. Я спустился по ступеням, ну, знаешь, в обход, и поднялся к нему. Он был совсем... понимаешь, он еще не окоченел.
— Ты никого не видел вокруг?
Льюин замешкался, потом покачал головой.
— Нет. Никого. Наверное, они ушли раньше, чем я там появился.
— Они?
— Ну, те, кто это сделал.
— То есть ты хочешь сказать, что это сделал человек?
Глаз выбит, ноги нет...
— Неприятно об этом говорить, но я правда так думаю. Не могу представить себе, чтобы животное выбивало глаз. А ты можешь?
Наверное, нет, но неужели можно представить себе, как это делает человек? Неужели на всем белом свете может найтись такое создание?
— Ох, послушай, я не могу, я отказываюсь верить в то, что кто-то бегает здесь и среди бела дня калечит животных. Люди так себя не ведут. Это же пес, в конце концов!
Джеймс услышал, что его голос дрожит, и закрыл лицо руками. Льюин не спускал с него глаз.
— Думаю, нам придется в это поверить, Джеймс. Животное никогда бы такое не сделало.
— Даже другая собака?
— Да.
Он вспомнил Адель, такую жуткую, в халате на мокром утесе. Это не я! (Щелк.)
— Что я скажу Сэму?
Не повезло, начальник. Элвис не справился.
Льюин чувствовал себя неловко, но сидел не шевелясь. Джеймс встал и пошел к лестнице.
— Сэм? Ты не мог бы спуститься сюда?
* * *
Наверное, это слишком много для маленького ребенка — осознать, что его мать уехала по неизвестной причине и неизвестно на сколько, что погибла его собака, и все за двое суток. Однако реакция Сэма его сильно встревожила.
— Да.
И все? Сэм сидел, ерзал и смотрел то на Льюина, то на отца.
— Значит, он не вернется?
В его голосе явственно слышалось разочарование.
— Нет, Элвис уже мертв, Сэм.
— Тетя сказала, что, когда зовет Иисус, мертвые возвращаются.
Джеймсу пришлось напрячься, чтобы понять, что «тетей» была Дилайс. Черт подери, стоит только отвернуться, непременно кто-нибудь тут как тут с младенцем Иисусом.
— Она сказала, что собаки тоже могут отправиться в рай, если они хорошие.
— Послушай, Сэм. Мне наплевать, что там тебе наговорила Дилайс. Я не хочу, чтобы ты думал, что Элвис вернется. Я не хочу, чтобы ты разочаровывался.
И все-таки, может, было бы лучше Сэму думать, что Элвис пропал не навсегда? Это может смягчить удар. Ложь во спасение. Порой Джеймс завидовал тем, кто жил на свете, где никто никогда не исчезал навсегда, где мы все когда-нибудь воссоединимся.
— Но тетя сказала...
— Сэм!
Сэм сжался, замолчал. Джеймс и Льюин случайно встретились взглядами. Джеймсу стало стыдно. Он безумно устал от самого себя. Он все сильнее слышал голос собственного отца — искоренение инакомыслия, гильотинирование дискуссий, окрики. Все встанет на свое место, все будет приведено в порядок, все будет тихо и спокойно. Никто не должен будет ничего говорить. Да и нечего будет сказать. Именно этого он хотел добиться от Сэма?
Льюин собрался уходить.
— Если тебе понадобится помощь с... с...
— Конечно. Спасибо, Льюин.
* * *
Льюин шел через поле. Он думал о том, что Сэм не захотел знать, как погиб Элвис, как его нашли на камнях. Дома Льюин стянул с себя всю одежду и бросил ее в стиральную машину. Девяносто градусов. Он стоял голый возле раковины и долго тер руки мылом. Ему казалось, что крошечные частицы собачьего трупа проникли во все его тело.
Нет, Сэма больше интересовали вопросы загробной жизни собак. Льюин знал, что лишь в его снах мертвые предметы снова приходят в движение, начинается воскресение выпотрошенных внутренностей и каждая часть дергается и ползет к своему собственному пресуществованию.
Он с плеском нырнул в ванну. Его черные волосы нимбом плавали вокруг головы.
душа: то, что остается от тела после его смерти внимать: внимательно слушать (внимательно: старательно слушать)
Сэм обнаружил, что так случается все чаще и чаще. Он искал какое-нибудь слово в потрепанном толковом словаре, и выяснялось, что в его толковании использовались слова, значения которых тоже надо было искать в словаре. Он начинал смутно подозревать, что все объяснения замыкаются сами на себя. Слова имели значение слов, которые имели значение других слов; казалось, все они имеют значение друг друга.
Он вернулся к другой книге, к той, что много лет назад написали люди, которые не умели правильно писать.
"ГОСПОДЬ Бог мой, пусть душа этого младенца возвратится в него! И внял ГОСПОДЬ гласу Илии, и возвратилась душа младенца к нему".
Ну, здесь все понятно. Сэм аккуратно переписал это в свою красную тетрадь для упражнений.
13. Овцы
Сэм сидел на жесткой скамеечке, болтал ногами и тихо напевал. Ему нравилось в обувном магазине. Нравился приятный запах пыли и картона. Нравились горы коробок, стены, заставленные одинаковыми белыми контейнерами, парное содержимое каждого из которых имело свой цвет, размер и фасон. Он почувствовал, что тема финансов перестала быть минным полем, как еще совсем недавно. Раньше, когда ему были нужны новые ботинки или даже пляжные сандалии, родители погружались в напряженное молчание. После того как погибла Руфи, экономическая ситуация несколько улучшилась, но все равно подготовка к Рождеству была временем напряженных переговоров и определенного беспокойства. Сэм умел торговаться, он точно знал, как далеко можно зайти, не искушая судьбу, — выражение, которое в устах отца звучало как ругательство. Ты искушаешь судьбу, Сэм. Как правило, ему удавалось не пересекать эту невидимую, но очень четкую линию. Теперь умер Элвис, и Сэму купят новые кроссовки. Это не будет рождественским подарком — к празднику он получит что-нибудь еще. Конечно, не классную электронную игровую приставку, с которой он открывал торги, но к этому он был морально готов.
Джеймс посмотрел на часы. Черт, уже почти десять. Ему надо поехать в Кардифф, чтобы навестить Адель, а Сэм должен на весь день остаться с Льюином и вести себя очень хорошо. Сэм чувствовал, что если Льюин сделает хоть одно замечание, то ценность рождественского подарка уменьшится. Ну, он справится. Джеймс нервничал. Это очень хорошо — иметь спокойное отношение к жизни, не торопиться, двигаться в замедленном темпе, но черт возьми, ему надо ехать!
Вышел продавец со стопкой коробок. Сэм начал тщательно изучать их содержимое. Он недавно осознал важность марки, поэтому две коробки он осмотрел лишь для порядка: у него не было ни малейшего намерения расхаживать в «Хайтеке» или «Данлопе».
Джеймс улыбнулся пухлому лысеющему продавцу и сразу же понял, что до 10.45 ему отсюда не уехать. Самое раннее — в 10.30. Продавец настроен побеседовать.
— Погостить приехали, да?
Джеймс рассказал ему, стараясь быть не очень кратким, что они здесь делают. Продавец кивал с заинтересованным и понимающим видом.
— Значит, вы возле Динас? Я давно в тех местах не был. Несколько лет уже. Далековато, да? Хотя красивые места, кому нравится в деревне. У меня сестра жила в Бринхелуине, но пару лет назад переехала в Порт-Тэлбот, ее мужа перевели в другую епархию. А ей там не понравилось. Наверное, люди в Порт-Тэлботе неприветливые, но я сказал, что нужно просто немножко подождать, так сразу все не налаживается...
Джеймс улыбался и кивал. У Сэма возникли проблемы с зашнуровыванием «Рибока». Продавец взял кроссовку и начал продевать шнурок через бесчисленные дырочки. Джеймс подозревал, что чем больше дырочек, тем дороже, и с сожалением посмотрел на отвергнутые «Данлопы». Продавец продевал шнурок с профессиональным безразличием. Очень медленно.
Джеймс посмотрел на часы. Черт, уже почти десять. Ему надо поехать в Кардифф, чтобы навестить Адель, а Сэм должен на весь день остаться с Льюином и вести себя очень хорошо. Сэм чувствовал, что если Льюин сделает хоть одно замечание, то ценность рождественского подарка уменьшится. Ну, он справится. Джеймс нервничал. Это очень хорошо — иметь спокойное отношение к жизни, не торопиться, двигаться в замедленном темпе, но черт возьми, ему надо ехать!
Вышел продавец со стопкой коробок. Сэм начал тщательно изучать их содержимое. Он недавно осознал важность марки, поэтому две коробки он осмотрел лишь для порядка: у него не было ни малейшего намерения расхаживать в «Хайтеке» или «Данлопе».
Джеймс улыбнулся пухлому лысеющему продавцу и сразу же понял, что до 10.45 ему отсюда не уехать. Самое раннее — в 10.30. Продавец настроен побеседовать.
— Погостить приехали, да?
Джеймс рассказал ему, стараясь быть не очень кратким, что они здесь делают. Продавец кивал с заинтересованным и понимающим видом.
— Значит, вы возле Динас? Я давно в тех местах не был. Несколько лет уже. Далековато, да? Хотя красивые места, кому нравится в деревне. У меня сестра жила в Бринхелуине, но пару лет назад переехала в Порт-Тэлбот, ее мужа перевели в другую епархию. А ей там не понравилось. Наверное, люди в Порт-Тэлботе неприветливые, но я сказал, что нужно просто немножко подождать, так сразу все не налаживается...
Джеймс улыбался и кивал. У Сэма возникли проблемы с зашнуровыванием «Рибока». Продавец взял кроссовку и начал продевать шнурок через бесчисленные дырочки. Джеймс подозревал, что чем больше дырочек, тем дороже, и с сожалением посмотрел на отвергнутые «Данлопы». Продавец продевал шнурок с профессиональным безразличием. Очень медленно.