Махфуз Нагиб. Путь

   – Ах, какая ты щедрая!
   – А ты?
   Тонкий аромат навеял привычные воспоминания. Вот-вот послышится в ушах шум прибоя. Вздохи казались последними отзвуками прекрасно исполненной мелодии.
   Открыл глаза – вокруг по-прежнему непроглядная тьма, но он уже воспринимал ее по-иному: с чувством утоленного голода и даже некоторого пресыщения.
   – Есть в мире вещи, с которыми можно себя поздравить,– сказал он с певучей интонацией.
   – Дай, пожалуйста, сигарету.
   – А я думал, ты некурящая,– заметил он, давая ей прикурить.
   – Я это делаю очень редко.
   В слабом мерцанье огонька он стал разглядывать ее тело, но она задула спичку. Снова воцарился мрак, в воздухе остался легкий запах серы.
   – До сих пор я чувствовал только противодействие с твоей стороны.
   – Никакого противодействия. Я вообще ничего не выражала.
   – А я с первого дня откровенно выражал тебе все. Она засмеялась.
   – Когда я увидела тебя входящим в гостиницу десять дней назад, то сказала себе: это он.
   – Ага! – победно воскликнул он.– Александрия?
   – Да нет. При чем тут это? Я просто сказала себе: это – мой мужчина.
   – А Александрия?
   – Ты из пальца высасываешь какие-то истории.
   – Серьезно?
   – Ну зачем мне тебя обманывать?
   – Неужели у тебя есть двойник?
   – Не стоит зря терять время, а то как бы не вышла неприятность.
   – Как ты сумела ускользнуть?
   – Он принял снотворное и тут же заснул. Он очень устает за день.
   – В одном ты разочаровала меня. Я загадал: если это та девушка из Александрии, значит, мои поиски будут успешными.
   – Твоего отца?
   – Да.
   – А что это за история?
   – Я вырос, считая своего отца мертвым. А потом мне признались, что он жив. Вот вкратце и все.
   – Наверно, ради денег ищешь?
   – Не только. Деньги – это еще не все. Сейчас меня больше волнует другое – хочу услышать от тебя: будешь приходить каждую ночь?
   – Когда представится возможность. Поцелуй его был долгим и нежным.
   – Каждый раз, когда мне захочется,– добавила она уже капризным тоном.
   – Не отрицай Александрии,– просительно сказал он, вдыхая аромат ее волос.
   – Ты прямо помешался на какой-то фантазии. Боюсь, то же самое и с историей об отце.
   – Хотел бы я, чтобы это было так,– ответил он мрачно. Чтобы успокоиться и больше не обманываться иллюзиями.
   – Да, забот у тебя больше, чем я думала.
   – Это верно. А после этой ночи появилась еще одна: остаться здесь как можно дольше.
   – А что тебе мешает?
   – Если деньги кончатся до того, как я найду отца, мне придется вернуться в Александрию, – ответил он задумчиво.
   – А когда ты снова приедешь сюда?
   – Но мне ведь придется искать там работу. Она сжала его пальцы и прошептала:
   – Нет… Почему бы тебе здесь не найти работу?
   – Это невозможно.
   – У тебя все сплошные тайны. А я тебе вот что скажу: деньги не проблема.
   Сердце ёкнуло. Он сказал тоном завсегдатая «Каннара»:
   – Похоже, ты миллионерша. Она ответила не без гордости:
   – Эта гостиница, капитал и вообще все записано на мое имя.
   – Так что же, этот старик у тебя на службе?
   – Нет. Он распоряжается своим капиталом, только пока жив.
   – В любом случае для меня это ничего не меняет,– сказал он и тут же устыдился своей наивной хитрости.
   – Будем надеяться, что Аллах вернет тебе отца. Это будет лучшим решением всех проблем.
   – Это просто необходимо, даже несмотря на то, что отныне меня ничто так не будет волновать, как наши встречи.
   Он обнял ее, но она отодвинулась от него, усевшись на край кровати.
   – Скоро рассвет. Мне пора уходить…
   Он вернулся в постель, закрыв за ней дверь. Растянулся в блаженстве и словно погрузился в забытье. Впервые подумал, что, кажется, сможет обойтись и без отца. Но утром, когда Сави помахал ему трубкой телефона, он бросился как вихрь, нетерпеливо выкрикнул:
   – Алло!
   Услышал спокойный, серьезный голос:
   – Сабир Сайед? Это ваше объявление?
   – Да, да! Это я!
   – Я Сайед Сайед Рахими. Так что вам угодно?
   – Нам обязательно надо встретиться.
   – Хорошо. Жду вас в кафетерии «Витр Куан». Оно вам знакомо?
   – Да. Я буду там через несколько минут.
   Он обвел взглядом помещение. Увидел мужчину за столиком, где обычно сидела Ильхам, и в тот же миг почувствовал уверенность в том, что это он, человек с фотографии. Он почти не изменился за тридцать лет. Разве что седина на висках да, если приглядеться, едва заметные морщинки у рта и под глазами. Сабир смотрел на него почти со страхом. Он выглядел куда респектабельнее, чем его нарисовало воображение Сабира. Мужчина остановил свой взгляд на нем и поднялся с места. Поздоровались.
   – Вы Сабир, сударь?
   – Да. А вы, милостивый государь, тот человек на снимке. В этом нет никакого сомнения. Оба сели. Мужчина сказал:
   – Вы молоды, но мне кажется, что я вас уже видел прежде. Только вот где? Как вы думаете?
   – Я родом из Александрии, а сейчас живу в гостинице «Каир» на улице Фонтана. Часто хожу по улице Клот-бек, по вокзальной площади и за этим столиком не раз сидел.
   – Несомненно, я вас видел в одном из этих мест. Я прохожу через вокзальную площадь каждый день. Да и в Александрию наведываюсь время от времени. Здесь тоже нередко бываю.
   – Это поразительно! – воскликнул Сабир.– Хотя я и не припомню, чтобы видел вас раньше, разве что в собственных фантазиях. А когда вы прочли объявление?
   – В первый же день, как оно вышло.
   – Вот как! Но почему же вы только сегодня позвонили?
   – Дело в том, что это объявление означает, что вы не смогли разыскать меня обычным путем, хотя я человек весьма известный. Кстати, не легче найти мой дом и место работы тоже. Поэтому я игнорировал ваш призыв. А когда обратил внимание на вашу настойчивость, решил связаться с вами.
   – Но это удивительно – я не встречал ни одного человека, который бы о вас знал, да и телефон ваш отсутствует в справочнике.
   – Ладно, оставим это. Лучше скажите мне, чего вы хотите?
   – Я вообще-то вас хочу. Но неужели вы ничего не заметили, милостивый государь? – Сабир смотрел на мужчину с надеждой, что тот уловит его сходство со своим изображением на фотографии. Но его ждало разочарование.
   – Посмотрите внимательно на мое лицо! – нетерпеливо воскликнул Сабир.
   – А что особенного в вашем лице? И тут он услышал тихий голос:
   – Господин Сабир.
   Обернулся и увидел Ильхам. Он встал и поздоровался с ней за руку, собрался было представить ее отцу, но тот опередил его:
   – Ильхам! Как дела?
   Девушка почтительно пожала протянутую руку.
   – Вы знаете его? – воскликнул изумленный Сабир. Мужчина удивленно обратился к нему:
   – С каких пор вы знакомы с моей дочерью?
   – Ваша дочь? О, Боже!
   С неожиданной стремительностью Ильхам вышла вон прежде, чем он успел задержать ее. Рахими все с тем же спокойствием, которое он сохранил во время всей встречи, сказал:
   – Я часто слышу слова, не имеющие смысла, в том числе относящиеся лично ко мне. Но я не придаю им абсолютно никакого значения. Так скажите, что вам от меня угодно?
   Сабир сел, испытывая чувство подавленности. Механическим жестом протянул ему фотографию, где была также и мать, ведь в объявлении он давал только половину снимка.
   Затем вытащил свидетельство о браке, свое свидетельство о рождении и удостоверение личности. Мужчина глянул на них раз, другой, сохраняя спокойствие статуи. Совершенно невозмутимо он сложил их вместе и вдруг резким, решительным движением начал рвать их в клочья. Сабир вскрикнул и рванулся к нему, желая остановить его, но было уже поздно.
   – Ты фактически уничтожил меня, чтоб тебе пусто было! – закричал Сабир, схватив его за лацканы пиджака.
   Все с тем же впечатляющим спокойствием мужчина произнес:
   – Убирайся вон. Чтоб я больше тебя не видел. Прохвост, как и твоя мать. Я к тебе никакого отношения не имею. Ступай.
   Он толкнул его, Сабир споткнулся и ударился головой о буфет.
   …Проснулся, открыл глаза. Дышалось тяжело. Увидел унылую комнату при свете дня, проникавшем сквозь жалюзи. До него дошло, что на нем нет даже пижамы. Припомнилась во всех подробностях прошедшая ночь. Вздохнул с глубоким удовлетворением, но, вспомнив свой ужасный сон, снова впал в пессимизм.

6

   Сны участились, вызывая у него беспокойство и раздражение. Пробуждение всегда сопровождалось чувством утомления и подавленности. Иногда ему казалось, что тишина душит мир. Часто эта тишина напоминала ему ту, что наступает в бурном море: волна растет и стягивается перед тем, как обрушиться в грохоте и пене. А во сне на него глядит лицо его отца, несмотря на то, что любовная страсть стала той осью, вокруг которой теперь вращалась вся его жизнь,– страсть, плавящаяся в объятиях мрака. Он ненавидит сны, потому что они возвращают его в тот период прошлого, который наделил его эпилепсией, едва не погубившей его. Преследовали воспоминания о болезни долгое время после того, как он излечился. Эпилепсия стала одной из причин его приверженности к грубому насилию, его необузданности, когда он защищал репутацию матери но принципу око за око. А борьба, которую он ведет во сне, изматывает его, вселяет чувство тоски и страха смерти. Если же в момент пробуждения из ближайшей мечети доносится голос муэдзина, тоска только усиливается…
   Когда он вошел в отдел объявлений «Сфинкса», сотрудники газеты уставились на него с любопытством. Зато взгляд Ильхам буквально опьянил его. Это было прекраснее первых лучей восхода над Средиземным морем. Он тепло поздоровался с ней, как и положено друзьям.
   – Что нового? – спросила она.
   – Вот пришел продлить объявление. Правда, на сей раз долго колебался,– ответил он, не сводя глаз с ее лица.
   – А что, нашли другие пути?
   Сабир улыбнулся, но не стал говорить ей, что поиски Рахими для него отошли на второй план. Ихсан Тантави сказал ему:
   – А у нас для вас сюрприз.
   Он присел и спросил, в чем дело.
   – Одна женщина интересовалась вами по телефону.
   – Женщина?
   – Спрашивала, что кроется за этим объявлением.
   – Правда? А кто она?
   – Не назвалась, ну а мы, естественно, не смогли удовлетворить ее любопытство.
   – А не может такого быть, что она от Рахими звонила?
   – Всякое может быть,– ответила Ильхам.
   – А что всякое? Тантави засмеялся.
   – Может, что-то и от вас зависящее.
   Сабиру был приятен этот веселый, согревавший его душу допрос.
   – Наверное, опять какая-нибудь шутница,– сказал он.– Однажды я уже оказался жертвой глупого розыгрыша.
   И все-таки – вдруг эта женщина звонила от Рахими? Жена или вдова? А может, Керима – чисто из любопытства. Она искушенная женщина, которая так просто не поверит на слово. Настолько же умна, насколько опасна и сладостно– деспотична.
   Он сидел в углу «Витр Куан» и вспоминал подробности своего странного сна. Пришла Ильхам и заняла свое место. Он заказал еду, и они обменялись приветливыми улыбками.
   – Я вижу, вы сейчас не так оптимистично настроены относительно объявления,– сказала она.– Но так, наверно, и лучше.
   Ничего ты не знаешь о том, что сбило мою уверенность.
   – Лучше?
   – Да. Эти поиски могут оказаться долгими.
   – Послушайте, ну позвольте хоть разок заплатить за вас.
   – Вы гость, а не я.
   – Вы очень добры, госпожа Ильхам. А можно просто на «ты»?
   – Ради Бога.
   – Очень любезно с твоей стороны.
   Они обедали, получая удовольствие от общения друг с другом. Правда, в ее голубых глазах он замечал порой сосредоточенность на какой-то посторонней мысли, разгадать которую не мог, но не расспрашивал, надеясь, что она сама раскроет ему, что ее тревожит. Вспомнил мрак исхода ночи, растворение в волнах наслаждения и удивился собственному, почти хладнокровному раздвоению между двумя женщинами.
   – Я иногда думаю, что ты взял отпуск специально для выполнения этой задачи, – сказала она.
   Прощупывает. Пытается узнать больше о нем. Его кольнуло беспокойство, и он ответил:
   – Я нигде не служу. Принадлежу к знати.
   – Возделываешь свои угодья?
   – Это мой отец – помещик.
   Сабиру показалось, что ее разочаровало его заявление.
   – Я управляющий его недвижимостью, – пояснил он. -Эта работа потяжелее любой службы.
   Уже дважды солгал ей, самому противно. Другой женщине он пока не сказал ни слова лжи.
   – Главное, что ты не живешь в праздности. Тунеядство – враг человека.
   – Это верно. А я вот уже две недели страдаю от безделья. Но как ты узнала?
   – Нетрудно догадаться, к тому же кое-что слышала о тебе.
   – Ценность имеют только собственные наблюдения и опыт.
   – Основательное мнение.
   – В твоем возрасте тебе не было дано познать некоторые стороны жизни, как это мне довелось.
   – Если ты вообразил, что я ребенок, то я рассею это заблуждение.
   Боже мой, как я люблю ее. Какое счастье быть рядом с ней!
   Он сделал еще один шаг вперед:
   – Ты почти все обо мне знаешь. Может, о себе немного расскажешь?
   – А что я такого знаю о тебе?
   – Фамилию, имя, работу, отца, мои дела в Каире. И то, что ты мне нравишься.
   – Ну-ну, не надо путать факты с фантазией.
   В душе он отметил, что это, пожалуй, единственная правда, которую она узнала. Стало душновато, словно окна в помещении закрыли наглухо, а свет полудня померк за стеклами. Они увидели большое облако, за которым скрылось солнце. Пытаясь настроить ее на более откровенный лад, Сабир сказал:
   – Что ж, я по крайней мере знаю твое имя и должность.
   – А что еще тебя интересует?
   – Какие у тебя таланты? Когда ты начала работать?
   – Три года назад. Именно тогда я закончила коммерческую школу. Но продолжаю учебу и сейчас.
   Снова кольнуло беспокойство. Только не спрашивай меня о моей специальности. Здесь ложь не пройдет. Впрочем, можно рассчитывать на ее интеллигентность и деликатность.
   – А семья твоя, видимо, в Гизе?
   – Я живу только с мамой. Вообще-то мы выходцы из Кальюбии. Дядя сейчас обосновался в Гелиополисе. Но мы, как и ты, потеряли близкого человека.
   – Кого же? – удивился он.
   – Отца.– В ее глазах мелькнуло замешательство. Сабир вспомнил свой удивительный сон и пересказал ей его, слегка видоизменив, чтобы он соответствовал его первой лжи. Отцы пропадают чаще, чем ты себе представляешь. Вдруг они разыскивают одного и того же отца?
   – А как ты потеряла отца?
   – Иначе, чем ты своего брата. Вот видишь – я тебе раскрываю свои семейные тайны.
   Он взглянул на нее с упреком, поспешив тут же скрыть свои чувства выражением искренней заинтересованности.
   – Дело в том,– сказала Ильхам,– что отец бросил мою мать, когда я была еще в колыбели.
   – Удрал?
   Она звонко рассмеялась, а он поправился:
   – Ну, то есть скрылся?
   – Он известный юрист в Асьюте. Может, ты даже слышал о нем – профессор Амру Заид.
   Напряжение спало, и он шутливо сказал:
   – А я уж подумал, Сайед Сайед Рахими.
   – А что, хотелось бы тебе оказаться моим дядей? – спросила она со смехом.
   – Вот уж нет!
   Ее смуглое лицо порозовело.
   – Мама с самого начала настаивала на том, чтобы я осталась с ней. Отец легко согласился на это, поскольку оформлял свой второй брак, и они договорились об алиментах. Потом мама уехала со мной в дом моего дедушки в Каире, а после его смерти мы живем с ней одни.
   Он слушал ее историю с подспудным чувством недоверия, которое, впрочем, он испытывал ко всем женщинам и особенно матерям. Но ведь, с другой стороны, у него нет никаких оснований не доверять Ильхам, которая никогда и не слышала о сутенерах, шантажистах, проходимцах. Мог бы ты рассказать свою жизнь в таких же деталях? На душе стало мрачно, словно тучей заволокло небо.
   – Однажды мой дядя заявил, что я все-таки должна познакомиться с отцом. Мама возражала, говоря, что он недостоин этого и никогда сам не стремился повидать свою дочь. Так я и выросла, словно у меня нет отца. А дядя твердил, что, когда я повзрослею, без отца мне не обойтись.
   – Свобода, достоинство и покой,– сказал он почти машинально.
   Она пренебрежительно пожала плечами.
   – Мама все-таки настояла на своем. Боялась, что отец задумает вернуть меня к себе. А я безоговорочно была на стороне матери. Мы сошлись на том, что работа важнее отца, и я осталась.
   Да что ты говоришь, красавица! Разве работа может заменить свободу, достоинство и покой!
   – Я была очень прилежной и закончила школу, победив по конкурсу, объявленному в газете. А потом поступила в коммерческий институт.
   – А что отец? Ты хоть иногда о нем думаешь?
   – Теперь его словно и не существует. Он сам такой выбор сделал.
   – Потому что ты в нем не нуждаешься?
   – Вовсе не поэтому. Я и в маме не нуждаюсь, но я люблю ее и не представляю себе жизни без нее.
   Она не на краю пропасти, вроде тебя. Не жаждет свободы, достоинства и покоя. Ей не угрожает грязное прошлое, которое может обрушиться на тебя в любую минуту. Ее будущее предопределено.
   – Я довольна своей работой и жизнью, хотя у меня и нет твоего богатства.
   Сделала ему больно, сама того не сознавая. Но любовь к ней заглушила все другие чувства. Если бы не страх, признался бы ей во всем. Когда Ильхам ушла, им овладело тревожное чувство одиночества. В то же время возник соблазн испытать на ней свою животную натуру. Этот соблазн подсказан разумом, а не чувствами. Воображая себе такое, он представлял ее охваченную ужасом от подобного внезапного нападения, а вслед за тем видел себя брошенным и разбитым. Не только разум подсказывал ему такие картины, но укоренившееся в нем отношение к женщинам, его непоколебимое желание насмехаться над всем тем, что называют добропорядочностью.
   Подобно тому, как грязь жизни прочно прилипла к нему, он, со своей стороны, агрессивно старался замарать добродетели, делая из своего прошлого некие основы, а не порочное исключение. Потому Ильхам, став светочем в его жизни, пробудила его страхи, его комплексы, сотрясла фундамент того мира, который он создал для себя. Она доверяла ему. А он по-настоящему забывает о своих страданиях только в пламени Керимы, пылающем во мраке ночи.
   Он шагал по улицам, с удовольствием вдыхая прохладный ноябрьский воздух, и лишь к вечеру появился в гостинице «Каир». Дядюшка Халиль в высокой турецкой феске клевал носом в дремоте. Мухаммед Сави неподвижно сидел в плетеном кресле, положив руки на подлокотники. Сабир проторчал час в салоне, потом подошел к телефону и набрал номер Ильхам.
   – Давай завтра встретимся в «Витр Куан».
   – С удовольствием. Надеюсь, все в порядке?
   – Да, конечно. Просто я не хочу упускать ни одной возможности повидаться с тобой.

7

   Истинное утешение приходит к нему во мраке ночи, когда колеблющееся дыхание выводит мелодию лесных зарослей. Когда полное забытье царит над землей и в небесах. Плотный обед и расслабление, а не пьянящее волнение и муки одиночества, которые сопутствуют общению с Ильхам. Ни одной ночи не было пропущено с тех пор, как осторожный стук в дверь пробудил его от пьяного забытья. Ее власть над ним была неумолима, как само время. Пользуясь прошлым опытом, он пытался играть роль хозяина положения, но наступали мгновения, которые его предавали. Нет, ни одна женщина до этого не сумела так подчинить его себе, приковать такими прочными цепями. Она не давала ему ни единого объяснения, и он знал о ней лишь то, что ему казалось правдой. Ночь растворялась в объятиях, и она шептала:
   – Нет для меня жизни без тебя.
   Это было вроде воспоминаний о ночном клубе «Каннар», где море пело нескончаемую песню о тех ночах, которые были победами во всем. Он нежно и покровительственно потрепал ее по щеке, а сам в душе боролся с силами, которые тянули его в пучину рабства. Она – все. Любовь, надежды, которые побудили его бежать за утраченным отцом. А на следующую ночь он замечал в ней рассеянную сдержанность, почти покорность. Ни единого замечания, проявлений власти, упрямства. В таких случаях он страдал бессонницей, терзаясь сомнениями до самого рассвета. Когда становилось совсем тошно, он мысленно взывал к Ильхам, к ее непорочной душе. Говорил себе: если хочешь сделать меня своим пленником, да воцарится в мире покой. Ты – ад, если захватишь власть. А о трагедии деспотизма ты можешь рассказать десятки историй. Но и без нее жизнь пресна, рыхла, как песок. Без нее – безумие и кровопролитие. А как она была проста на рыбацком берегу, хотя и не без некоторых шероховатостей, как у скрытого, еще не созревшего таланта. И вот в своих воспоминаниях об Анфуши ты снова и без всякого оправдания преследуешь ее. Истина исчезла, как волна в море. Она дает не только любовь, но и забытье от бесплодных поисков отца, от отчаяния. Он бежал и от тревоги, которую будила в его душе Ильхам. И все же Керима была ему дороже, чем Ильхам и даже отец.
   Он сказал, заметив с беспокойством перемену в ней:
   – Сегодня ты не такая, как обычно.
   – Ты находишь, что я иногда меняюсь?
   Хитрит или действительно растерялась? Забыла мелодию признания в буре безумства? Однажды и мать предстала перед тобой в неожиданном обличье. Когда один дружок возжаждал посетить ее в доме на улице Святого Даниила, она вышвырнула его за дверь прямо-таки зверски. Оставшись одна, ругалась, сыпала проклятьями, а потом закрыла глаза устало, повалилась без сил и залилась слезами.
   Сабир повернулся к Кериме и сказал внешне безразлично:
   – А я решил, что ты заболела.
   Она ответила, как ему показалось, с вызовом:
   – Я в прекрасной форме.
   – Рад слышать это.
   Она игриво потрепала его по щеке и тихо сказала:
   – Разве не видишь, что ты для меня дороже самой жизни?
   Ты имеешь дело не со словами. Ты попал в ситуацию, которая чревата неприятностями. И за это придется расплачиваться. Он сказал лукаво:
   – И ты для меня тоже. И даже больше. Чем ближе отъезд, тем печальнее у меня на сердце.
   – Почему ты заговорил об отъезде?
   – Какой смысл молчать? Молчание его не отсрочит.
   – А мы его будем оттягивать сколько можно. Много тут не придумаешь, но алчность – это единственное, что сохраняет свою силу над мужем.
   – А кроме того, он – не решение проблемы.
   – Но все же это своего рода инъекция в экстренном случае.
   – Значит, мужа эта сторона дела волнует?
   – Еще как! Ему не столько важны деньги, сколько как я их трачу.
   – Ревнивый?
   – Невероятно. Но между нами соглашение, которое я должна соблюдать, иначе все будет потеряно. А чем ты занимаешься? У тебя нет иного дела, кроме ожидания телефонного звонка?
   – Если будет нужный звонок, все проблемы исчезнут.
   – А мой отец был простым человеком.
   – Ну, мой-то – другое дело.
   – Как ты его потерял?
   – Старая история. Как-нибудь в другой обстановке расскажу.
   – А почему он не желает связаться с тобой? Ах, вот они, эти тягостные вопросы. Варианты их безграничны. А она продолжала допытываться:
   – Скажи мне, в каком ты окажешься положении, если он не объявится?
   – Представь себе положение человека без денег, без родных, без работы.
   – А как ты раньше жил?
   – Тысячами ворочал, а остались одни десятки.
   – Чем ты занимался?
   – Ничем.
   – Почему бы тебе не подыскать работу?
   – Любая работа ничего не стоит но сравнении с той, которую мог бы устроить отец.
   – Не понимаю.
   – Просто поверь мне.
   – 3аймись торговлей.
   – Капитала нет и опыта.
   – Устройся на службу.
   – Нет профессии, нет рекомендаций.– После паузы добавил: – Факт остается фактом: я ни на что не гожусь.
   – Кроме любви, – сказала она, игриво перебирая волосы на его груди.
   Он улыбнулся в темноте.
   – Видишь, как жизнь нас мотает.
   – Да, дело сложное. А муж мой – ненадежная опора. – До чего же он стар.
   – Верно. Я бы сказала больше: он из тех стойких долгожителей, о которых говорят, что смерть про них забыла.
   – Да, жизнь его в любом случае дольше, чем жизнь тех денег, что у меня остались.
   – Послушай, он может что-то учуять. Нам больше не надо встречаться.
   Он прижал ее руки к своей груди и сказал:
   – В случае чего сбежим.
   – Я готова, но что мы будем делать дальше?
   – Боже мой, даже любовь не имеет ценности без помощи моего отца.
   – Ты думай, а не мечтай.
   – Ты хочешь сказать, что нам нужно подождать?
   – Смерть.
   – На пути к ней мы по опередим. Иногда мне кажется, что он меня похоронит. Он абсолютно ничем не болеет, а у меня и печень, и увеличенные миндалины. Кроме того, он очень подозрительный. Боюсь, что я больше не смогу приходить к тебе.
   – Я тогда сойду с ума.
   – Я тоже, а что толку?
   – Ожидать – несерьезно, бежать – бесплодно, телефонный звонок остается мечтой.
   – А что же делать?
   – И правда, что делать?
   – Мне кажется, остается только бежать.
   – Никогда.
   – Тогда – ждать.
   – И не ждать.
   – Ну а что? Что?
   – Ох, раз уж мы такие нерешительные, лучше прекратить наши свидания.
   Он зажал ей рот ладонью – Нет уж, лучше умереть.
   – Смерть,– выдохнула она и, словно подсказывая, повторила: – Конечно, смерть.
   Он внутренне содрогнулся от того, каким тоном она это сказала. Нервы напряглись до предела, сердце дало перебой. Воцарившееся молчание давило. Он спросил:
   – Ну, что ты вдруг замолчала?