Махфуз Нагиб. Путь

   – Устала. Не задавай мне больше вопросов.
   – Но мы ведь так ничего и не придумали.
   – Я не вижу выхода.
   – И все же он наверняка существует.
   – Какой?
   – Это я тебя спрашиваю.
   – А я тебя.
   – Я надеялся, что ты вот-вот скажешь что-то важное.
   – Нет у меня никакого мнения на этот счет. Но есть мечта, вроде твоей об отце. Как можно скорее унаследовать эту гостиницу, деньги и все имущество. И никогда не расставаться с тобой.
   – Ах-х…
   – Наша с тобой общая беда – когда мы не способны действовать, то предаемся мечтам.
   – Но ведь мечта иногда внезапно сбывается.
   – Как?
   – Ну, просто сбывается сама собой.
   – Что-то голос твой слабоват. Сам себе не веришь?
   – Да. Ну и что же?
   – Ничего. Придет рассвет, а мы так ни до чего не додумались. Просто высказались.
   Она оделась в темноте. Он следил за передвижением ее призрачной фигуры. Перед дверью обменялись быстрым поцелуем, и она ушла.
   Когда он залез под одеяло, его охватило щемящее чувство уныния. Мрак цвета смерти. Мрак могилы, в которой покоится твоя мать. Когда судья зачитал приговор, она чуть не задушила его. А в тюрьме сказала: «Я знаю подонка, который заложил меня. Убью его». Когда-то ты была прекрасна и полна сил. Что же сделала с твоим здоровьем тюрьма! Мне не забыть твою любовь ко мне. Какое облегчение было бы признаться во всем Ильхам. Она воплощение честности, а ты ей выдаешь только цепочку лжи. Отец, ну почему ты так упорно скрываешься? И он отвечает: «Твоя мать думала, что убила меня. На самом деле это я убил ее». «Ага! Ты боишься, потому что ты убийца, но я узнаю, как разыскать тебя». А Ильхам ты изнасилуешь. Она будет, конечно, яростно сопротивляться. Будет кричать, не пытаясь прикрыться в своем разорванном платье: «Убью тебя!» Нет, это я убью тебя, чтобы скрыть свое преступление.
   На рассвете раздался голос муэдзина. Значит, он ни минуты не спал, но помнил, что насиловал и убивал. Успокоил себя тем, что, наверное, сон все– таки прокрался к нему в эту ночь, когда он и не подозревал. Возможно, и бессонница ему приснилась. Он снова проснулся в семь часов, открыл окно, увидел туман, ползущий по улицам. Небо затянуто тучами. Донесся голос нищего: «Таха, о венец моего прославления, прекрасноликий».
   Сабир уже подходил к двери салона, когда увидел дядюшку Халиля. Тот спускался по лестнице, опираясь на руку Али Сурейкуса, на голове чалма. Сабир сел и издали посмотрел на него, на его жилистые, дрожащие руки, на черный платок – куфию, прикрывающий худую шею. Самое доброе дело, которое ты можешь сделать, немощный старик,– это умереть. Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. Ты не можешь спать без снотворного и долгого массажа, который тебе делает Керима. Свое счастье ты строишь на ее бесплодном сострадании. Для меня теперь все решится так: либо появится мой отец, либо исчезнешь ты. Однажды он уже чуть не совершил убийство в клубе «Каннар». В проходе к туалету путь ему преградил морской офицер и сказал: «А ну, брысь с маяка, а не то…» Они сцепились в беспощадной драке, на Сабира сыпались удары, и он зверски бил в ответ. Остановился, лишь когда противник свалился без памяти. В тот момент он не думал о победе, а поддался безумному желанию прикончить поверженного. Подоспел официант, бросился на него с криком: «На виселицу захотел?!» На рассвете мать причитала: «Ой, беда! Я едва не потеряла тебя. Если какой-нибудь негодяй мешает тебе, скажи мне. Я могу отправить его в могилу». Она слов на ветер не бросала. Был случай, когда по приказу матери один из помощников убил ее соперницу и скрылся в Ливию. В Александрии говорили, что это дело рук Бусеймы Омран. Но где доказательства? А ты, дядюшка Халиль, очень мало изменишься после смерти.

8

   – Я думаю, глупо продолжать печатать объявление,– – обратился Сабир к Ихсану.
   – Пожалуй, вы правы, – согласился Тантави.
   – Наверняка он видел объявление. А не он, так кто-то из его близких.
   – И я так считаю.
   – Значит, он не хочет откликнуться,– вмешалась Ильхам. – А может, живет далеко отсюда, даже в другой стране,– предположил Сабир.
   Но Ильхам продолжала развивать свою мысль:
   – Все зависит от него, и только время решит эту загадку. Он вернется к тебе, когда сам того захочет. Мы иногда такие вещи читаем о пропавших. Она не знает, что это Сабир нуждается в пропавшем отце, а не наоборот. Он нужен ему не только для обретения свободы, достоинства и покоя, но и для того, чтобы удержать Сабира от преступления. Ничего она не знает о преступлении, которое само ищет его, подстерегает из-за угла. Не знает о тупике, в котором он окажется, когда израсходует все свои деньги. Он часто задумывается, а не бросить ли всю эту затею, но не может окончательно поставить точку. А если он однажды решится прекратить поиски, тут же будет вынужден принять другой образ жизни.
   – Давайте в последний раз напечатаем, – подвел итог-своим размышлениям Сабир.
   Потом ждал в «Витр Куан». Почти ни дня не проходило без встречи. Они стали приятной традицией для обоих. Верно, что во второй половине ночи он забывает обо всем, но едва забрезжит утро, как вся его страсть и пелен ость устремляются к Ильхам. В ее присутствии чувства возносят его к вершинам счастья и чистоты. Но и темная страсть к Кериме не исчезает совсем, только на какое-то время притаится. Его увлечение Ильхам не угасает, но и власть другой женщины неотвратима, как правосудие. Иногда гнет этой власти заставляет его ненавидеть ее, но и сбросить его он не желает. Порой все существо его тянулось к Ильхам с отчаянным призывом спасти его. Он старался уйти от назойливого вопроса: кого из них ты бы выбрал? Но вопрос этот беспокоит его, как скрытая хроническая болезнь. Ильхам – чистое небо, под сводом которого сияет вера. Керима – небо в тучах: вот-вот грянет гром и заполыхают молнии, хлынет ливень. Но она же и любимое небо Александрии.
   Он пил сок в «Витр Куан», а в голову вдруг врывался шум улицы Святого Даниила. Почему она отказывается признаться, что она – та девушка из переулка Кирши?
   Мучительница, дьяволица. В его фантазии слились воедино гул морских волн и запах соленой йодистой воды, любовь к родному городу и ночные похождения, полные приключений и жестоких драк. А Керима – его подобие. В ее крови кипят первобытные инстинкты и необузданные страсти. Она не такая, как Ильхам, вершина, до которой никому не добраться. Он посмотрел в ее глаза, которые пристально изучали его, пока она усаживалась напротив него за столик. На вопрос Ильхам о том, как он проводит время, он ответил:
   – Когда иссякнут все средства поиска, у меня больше не будет предлога оставаться в Каире. Опустила ресницы и спросила:
   – А ты уже решил, когда уедешь?
   – Мне трудно расстаться с Каиром. С очаровательной прямотой она сказала:
   – Я рада это слышать. Хорошо, если бы твое желание осуществилось.
   – Я и сам непрерывно думаю об этом.
   – А твои родные, твоя работа?
   – У каждой проблемы есть решение. Мне кажется… он вдруг запнулся и после короткой паузы продолжил: Мне кажется, что я приехал в Каир не для поисков Сайеда Сайеда Рахими, а чтобы найти тебя. Мы иногда гонимся за какой-то целью, потом спотыкаемся обо что-то на дороге и вдруг обнаруживаем, что здесь-то и есть подлинная цель. Ее лицо зарделось, когда она ответила все с той же прямотой:
   – Что касается меня, то я обязана счастьем Сайеду Сайеду Рахими.
   – Как ты прекрасна! Как прекрасна любовь! Да, да, это любовь с каждым днем все крепче привязывает меня к тебе. Она кроется за любым моим словом, обращенным к тебе, о чем бы мы ни говорили. Всего час назад это слово, «любовь», даже на языке не вертелось, но если бы не оно, не было бы оправдания и смысла любому слову, которое я говорил.
   Ее губы что-то прошептали. Он спросил:
   – Разве не так?
   – Да… и больше того, – ответила она, набравшись храбрости.
   Ему хотелось петь от радости, но он выразил свой восторг лишь легким пожатием ее руки. А через несколько часов Керима снова будет в его объятиях. Кольнуло беспокойство. Вдруг испугался этих счастливых голубых глаз. Сердце сжалось от дурных предчувствий. Ах, как часто он мечтал об обладании двумя женщинами сразу без страданий и угрызений совести. Но пока он с Ильхам, его терзают воспоминания о Кериме, а с Керимой его мучают мысли об Ильхам. Слияние их воедино означало бы покой, о котором он не осмеливался даже мечтать. Чтобы отвлечься от неразрешимой дилеммы, он спросил:
   – Скажи, а ты раньше любила кого-нибудь?
   Она не задумываясь ответила с улыбкой.
   – Нет, не думаю. Детские экзальтированные увлечения. Где они? Ни следа от них не осталось. Да и то, что вспомнить влюбленность в знаменитого артиста, который уж и умер давно. Настоящей любви я еще не испытала. Хотя меня уже однажды сватали. Помолвка расстроилась, когда он потребовал, чтобы я бросила работу. Ну, бывает, кое-кто из моих коллег признается мне в любви в стиле последней газетной полосы. Все это, конечно, мило, но не более. Я тебе как-нибудь исповедуюсь, но при условии, что ты не уедешь. Или по крайней мере не будешь забывать Каир.
   – Даже если на край света попаду – не забуду Каир.
   – Это приятно слышать. Но какое это имеет отношение к любви?
   – То, что я познал, должно называться не любовью, а как-то иначе.
   – Ну что ж, перейдем к этому. Я неплохо разбираюсь в людях и вот что скажу: когда я смотрю на твое лицо, то у меня не возникает сомнений в том, что передо мной хороший человек.
   Он подавил в себе удивление и серьезно спросил:
   – Что ты имеешь в виду?
   – Не знаю. Ты… ты… не могу дать определения, но меня убедило нечто, что излучают твои глаза, и это вызвало во мне доверительную симпатию. Впрочем, лучше ты говори…
   Чистые глаза не видят. Неужели и вправду его лицо может показаться лицом праведника? Куда девались следы разгульной жизни, скотского разврата? Его мать с ее легендами, страшные ночные причуды? Должен, должен появиться отец, чтобы вызволить его из тупика, покончить с ложью.
   – Не хочу себя хвалить,– сказал он,– но моя любовь – свидетельство тому, что я лучше, чем сам предполагал.
   – Более того! Посмотри, как ты бьешься в поисках брата. Ну ты хоть знал его когда-нибудь?
   – Нет.
   – И несмотря на это, ты разыскиваешь его, будто он для тебя всю жизнь был самым близким человеком. Разве это не благородно?
   Будь проклята ложь! Из-за нее все, что говорит Ильхам, теряет смысл.
   – Ерунда. Просто меня попросили…
   – Если бы! И для тебя это связано с материальными затратами, так что не отрицай собственного благородства.
   Керима ему сродни. Тоже долго в грязи валялась. Они с ней издали поняли друг друга. В разгар страсти она сдерживает дыхание, чтобы шепнуть ему: «Когда же исчезнет помеха, которая угрожает нашей любви?» Осознанный страх охватывает его. Это напоминает внезапную пощечину. Закоулки мрака манят пролить чужую кровь. Но Ильхам не видит на его лице ни намека о замышляемом преступлении. Ей и в голову не приходит, что он убьет ради обладания другой женщиной. Что он уже чует запах пролитой крови. Что нет смысла дядюшке Халилю цепляться за жизнь конец его близок. Ты, Ильхам, не спасла меня от пропасти, влюбилась, не разглядев мою подлинную сущность. Я с ума сойду, если буду продолжать лгать тебе. И почему ты отворачиваешься от правды, хотя раньше не боялся драться насмерть, да и сейчас замышляешь убийство? Ну скажи ей: я бедняк, нищий. Рахими – мой отец, а вовсе не брат, и если он не признает меня, я не буду стоить и горсти праха, и все мое прошлое погрязло в разврате и позоре. О! Ты вскрикнешь от ужаса, потухнет блеск в твоих глазах, которые излучают любовь. Вот тогда и покажется лик «праведника» в истинном свете. Ах, если бы мать воспитывала тебя соответствующим образом, был бы ты сейчас обыкновенным и всем довольным сутенером. Но она оберегала тебя от малейших трудностей жизни и тем обрекла на страдания, бросив на произвол судьбы, оставив в наследство лишь несбыточную надежду обрести опору в несуществующем отце.
   – А моя мама, которой я о тебе рассказала, считает, что тебе следует подыскать работу в Каире, уговаривала Ильхам.
   Мама? Он боится матерей. Например, его мать с одного взгляда видела, кто чего стоит, и даже привлекательная внешность не могла ее обмануть.
   – Какая работа?
   – Зависит от твоей подготовки, – ответила Ильхам с некоторым колебанием.
   Передай ей, что лучше всего у тебя получаются пьянки, драки и любовь.
   – У меня опыт только в управлении недвижимостью.
   – Извини, пожалуйста, но я не знаю, какое у тебя образование.
   Мелькнули в памяти национальные и иностранные школы, через, которые он прошел бегло, как праздный наблюдатель.
   – Отец не дал мне возможности получить какую-либо профессию, потому что я ему был нужен, особенно после того, как он заболел.
   – Подумай о торговле. У меня есть коллеги с опытом в разных отраслях.
   – Хорошо. Я подумаю об этом. Но сначала посоветуюсь с отцом.
   Прощаясь с ней, он сказал:
   – Как жаль, что здесь нельзя тебя поцеловать.
   Разум подсказывает ему оставить Ильхам в покое, но это свыше его сил. Она для него как и отец: сулит надежду, но так же недостижима. Другое дело Керима – она живое продолжение его матери, в ее образе удовольствие сливается с преступлением. Вернусь в Александрию – стану сутенером у твоих противниц бывших. Совершу убийство, заберу добычу – Кериму и ее деньги. Добуду наконец из тьмы Рахими и женюсь на Ильхам. Ах… Зима в Каире суровая, сюрпризов не сулит. Здесь небесная музыка не звучит. До чего же тесно на его улицах, в магазинах. Это рынок, где теснятся людские тела и автомобили. Многие женщины с одного взгляда замечают в тебе то, чего ищут, в то время как ты мечешься в напрасных поисках Рахими. А он, может быть, обыкновенный подлец просто посмеялся над твоей матерью, внушил ей, что он знатная персона. Среди прохожих, среди сотен чередующихся лиц то и дело он выделяет те, что похожи на фотографию отца. Может, отец боится его. Или умер уже. Зимой солнце быстро клонится к закату, и поднимаются волны тьмы. Однажды Сабир спросил Мухаммеда Сави, не знает ли тот какого-нибудь святого человека, который находит пропавших. Тот назвал ему шейха в районе Дарб аль– Ахмар, известного под женским именем Зухра. Когда Сабир разыскал жилище святого, то обнаружил, что оно опечатано. Ему сказали, что полиция арестовала святого по обвинению в шарлатанстве. С каких пор шарлатанство стало достаточным поводом для ареста, подумал он.
   Когда он подходил к гостинице, ее вид вызвал в нем ощущение безликости и тюремной тоски. Уселся в салоне, где было оживленно, шумно, дымно от сигарет. Удивительно: темы разговоров здесь почти всегда одинаковы, хотя лица сменяются каждый день.
   – Разве это не задворки мира? – волнуется один из постояльцев.
   Следует бездумный ответ:
   – Хуже некуда!
   …Хохот стал громче и пробудил его от дремоты. Кто-то спросил:
   – А вы, сударь, за Восток или за Запад?
   Он ответил, сожалея, что втянут в этот не интересующий его разговор:
   – Ни за то, ни за другое. И раздраженно добавил:
   – Я за войну…

9

   В ту ночь Керима не пришла в обычное время. Он ждал ее в темноте, а в голове разыгрывались пьяные фантазии. Томясь бездельем, он представлял себе картины, утоляющие страсть. Прошел целый час после полуночи, а она так и не появилась. Как неприятно пребывать в неведении относительно того, что творится там, наверху. Ведь Керима не пропустила ни одной ночи с того момента, когда впервые постучалась к нему в номер. Прошел еще изматывающий нервы час. Сабир был на грани отчаяния. Он понимал, что дольше ждать ее просто глупо, но продолжал смотреть в сторону двери, напряженно вслушиваясь. Отчаяние еще больше сгущало окружавший мрак. Бодрствовал до тех пор, пока не раздался голос муэдзина, возвестивший конец мучительного ожидания. Проснувшись часов в десять, он сам над собой посмеялся. Что ж, пусть плата будет тяжкой. Спустился в салон, съел легкий завтрак, потом издали наблюдал за дружеской болтовней Халиля с его помощником Сави. Наступит ли день, когда он войдет в этот салон и увидит место Халиля пустующим? Как спросить Кериму, почему она не пришла? Внезапно вспыхнула перебранка между двумя постояльцами. Из-за чего она началась, он не понял, но внимательно следил за их нервозной жестикуляцией, за угрожающими жестами, дальше которых ругавшиеся не пошли. Какая невыносимая скука!
   Во время обеда он прочел на лице Ильхам повышенное внимание к своей особе, что заметно усилило в нем искушение переложить на ее плечи часть своего бремени.
   – Хочу признаться тебе,– сказал он,– что не вижу иного смысла своей жизни, кроме как во встречах с тобой.
   Она пристально посмотрела на него и сказала:
   – По правде говоря, я не перестаю думать о нас.
   В душе он упрекал ее за то, что медлит, не торопится захватить его всецело, подчинить себе – ведь терпит несправедливое поражение перед неведомой ей деспотической соперницей. Сама будешь виновата в последствиях.
   – Я счастлив слышать это. И тоже непрерывно думаю… – Выкладывай, что у тебя. Ответил, в душе кляня себя за вранье:
   – Думаю о двух вещах: о работе и о браке.
   – Убедился окончательно, что я права?
   – Конечно. Но сначала я должен завершить как-то свою миссию, а потом поеду согласовывать с отцом.
   До смерти ненавидел себя. Стереть бы всю эту ложь одним махом, и будь что будет. Никогда еще он так не страдал, ничто раньше не могло до такой степени выбить его из колеи.
   – Пойдем вечером в кино? – за этим вопросом звучал крик о помощи.
   В темноте кинотеатра он взял ее ладонь, поднес ее к губам и стал покрывать поцелуями, испытывая настоящее счастье. Вдохнул мимолетный аромат и подумал, что хоть на миг может забыть о своей животной страсти и преступном замысле. И прочь из головы все эти страдания, которые терзают его после полуночи.
   – Разве это не очевидное угнетение? – спросила Ильхам шепотом.
   Он совсем не следил за фильмом и ответил шутливо:
   – Наше расставание, даже на один час,– еще худшее угнетение.
   Попытался сосредоточиться на экране: какой-то мужчина явно несправедливо обижал молодую девушку, что следовало из их бурного диалога. Поскольку он не следил за сюжетом с самого начала, все движения и слова казались ему лишенными смысла. Так мы смотрим на фрагменты из жизни людей, не понимая мотивов их поступков, проходим мимо, не обращая внимания, а то и насмехаясь над тем, что достойно оплакивания. До чего смешно, должно быть, выглядят твои поиски отца через объявление в газете, всем на потеху. Придет ли сегодня ночью Керима в обычное время? Или до рассвета придется маяться? Он заметил, что Ильхам совершенно поглощена фильмом. Это вызвало в нем недовольство. Он перестал играть ее ладонью и решил было убрать руку, но она вдруг сжала его пальцы, и он был ей благодарен за этот жест. Они вышли из кинотеатра в холодную ночь, под ясное, усыпанное звездами небо. Сабир проводил ее до остановки автобуса, потом зашел в лавку «Свобода» на улице Клот-бека, поел бастурмы, сардин, выпил полбутылки бренди. В полночь вернулся в свой номер и принялся ждать в темноте. Будущее не оставляло никакой надежды. Тишина снаружи становилась все более немой – ни звука.
   Минуты проходили в мучениях и злости. Нет, никогда прежде не было такого унижения. Унижения голодной похоти. Унижения несостоятельных поисков. И страха перед унижением. Эта ночь, как и предыдущая, была сплошной проклятой бессонницей с головной болью. Решил днем не выходить из гостиницы. Увидел, как Керима спустилась и заняла свое место возле мужа точно так, как в первый раз. Мучительное желание разлилось по телу, она упорно избегала смотреть в его сторону. Не знает, до какой степени он обезумел, и потому не боится последствий. Когда она встала, чтобы подняться к себе в квартиру, их взгляды на миг встретились. Глянула на него предостерегающе и ушла. Что означало это предостережение? Судя по всему, отношение к ней старика не изменилось. Он уже в таком возрасте, что едва ли сумел бы не выдать себя. Сабир хотел догнать ее на втором этаже или на третьем, но передумал, услышав, как торопливо она поднимается, словно угадала его мысль и таким образом просигналила предостережение.
   Дни проходят, деньги тают. История с отцом уже превратилась в нелепую легенду, в которую он и сам уже не верил. Но Керимы, этой роковой женщины, ему не избежать. Она – его жизнь и оставшаяся в этой жизни надежда.
   Вечерами бродил он по Клот-беку, проводил время, выпивая и ожидая ее в темноте ночь за ночью. Он вернулся в полночь, и Мухаммед Сави сонно сообщил:
   – Сегодня днем вас спрашивали по телефону.
   Эти телефонные новости перестали его волновать. Если бы они не оправдали его скептицизма, если бы произошло чудо в этот момент отчаяния и страдания. Женский голос.
   – По объявлению?
   – Да нет, спросила, в номере ли вы. Я сказал, что вы еще не вернулись, и она положила трубку.
   Ильхам? Из-за всех этих неудач последние два дня Сабир не встречался с ней. Когда он уже разделся и погасил свет, раздался легкий стук в дверь. Как сумасшедший он рванулся к двери, распахнул, крепко сжал ее руки и, несмотря на чувство счастливого облегчения, воскликнул с упреком:
   – Ты!.. Повлек ее к постели, повторяя:
   – Ты… И тебе не совестно?
   – Ой, ты меня раздавишь, осторожнее.
   – Как ты не пощадила мои нервы.
   – Но ведь и мне не легче! Он хотел сорвать с нее халат, но она плотно его запахнула и стиснула руками.
   – Нет. Оставаться рискованно. Я буквально на пару слов и ухожу.
   – Ха! Сам дьявол не защитит тебя от меня!
   – Ты пьян. Возьми себя в руки. Сейчас малейшая оплошность – и все рухнет.
   Он посадил ее рядом с собой на край постели и спросил:
   – Что случилось?
   – Когда я вернулась от тебя в последний раз, он проснулся, чего с ним раньше не бывало, и стал расспрашивать, все ли время я была рядом. Я сумела увильнуть, но мне показалось, что Али Сурейкус что-то заподозрил. Я не уверена до конца, но все же перепугалась ужасно.
   – Может, показалось?
   – Может, да, а может нет. Но нам нельзя всем рисковать. Так потеряем и любовь, и надежду. Учти, одно слово – и он меня уничтожит, буду в вечной нищете прозябать. – Она вздохнула. – Вот я и воздержалась от визитов. И не смогла объяснить свое поведение. Думала-гадала, а сама терзалась – как ты там? Что ты подумал? Ты знаешь, он ведь не подписывал на мое имя всего имущества, пока не взял с меня обязательства быть ему верной. Говорил: ты мои руки, мои глаза, ты мне дочь и жена. Не оскверняй изменой оставшиеся мне дни.
   – Ну и что?
   – А то, что я должна категорически прекратить свидания. Это единственный выход.
   – С ума сойти!
   – Нет, это разумно.
   – Значит, ждать? До каких пор ждать? Ответила с тяжким вздохом:
   – Как ты понимаешь, ответа я не знаю.
   – Когда деньги у меня кончатся, я буду вынужден уехать.
   – Я могу тебе понемногу подбрасывать, чтобы удержать тебя в Каире как можно дольше.
   – Это не отвратит неизбежного.
   – Я понимаю. Но где выход? Я мучаюсь не меньше тебя.
   – О, нет, мне, помимо этих страданий, вообще грозит полный крах.
   – А я и за себя, и за тебя страдаю. Неужели ты не понимаешь?
   Он вдруг задумчиво произнес, словно спрашивая самого себя:
   – Когда же он умрет?..
   – Ты спрашиваешь, будто я ясновидящая.
   – А кто же ты тогда?
   – Я несчастная женщина. Куда более несчастная, чем ты можешь предположить.
   – Может, смерть посмеется над нашими опасениями и он вдруг сам умрет?
   – Это не исключено. Ведь он такой дряхлый. Не может же он до бесконечности жить.
   – Можем, нынче ночью помрет, а может, через двадцать лет в возрасте своей сестрицы, которая два года назад Богу душу отдала.
   – Проклятье!
   – Ничего не поделаешь. Я должна уходить.
   – И я увижу тебя только после его смерти?
   – Повторяю: ничего не поделаешь.
   – Ну, это как сказать. Они смолкли, в темноте прислушиваясь к шепоту тишины. Он вдруг сказал:
   – Ты мне уже некоторое время делаешь намеки, напоминая об одном разговоре, свидетельницей которого была только ночная тьма. Давай поговорим начистоту о том, что… я убью его.
   – Тебя тогда этот разговор смутил, – обеспокоенно сказала она. – Я его больше не затевала. Я ведь не бессердечная тварь. Единственная моя слабость в том, что я безумно люблю тебя. Нет, лучше ждать нам обоим.
   – Пока он не умрет в возрасте своей сестры?
   – Пусть Аллах распорядится, как ему угодно.
   Он ощутил железную решимость, поднялся во мраке в порыве отчаяния, но тут же сел. Несмотря на прохладу, его бросило в жар.
   – А что потом?
   Она молчала. Темнота стала плотной, как удушливый дым.
   – Ну? Не теряй времени. Что после убийства?
   До него донеслось едва различимое бормотанье, словно она хотела что-то сказать, но в горле пересохло. Потом услышал ее глухой, будто из подземелья, голос:
   – Переждем какое-то время. Зато в безопасности… Можем тайком встречаться где-нибудь. А потом – я буду твоей со всем своим богатством. Он стиснул кулаки и сказал:
   – Отчаяние не дает нам иного выхода и времени для выбора.
   – К сожалению.
   – Но что я должен сделать?
   Она ответила после паузы, которая показалась ему слишком краткой:
   – Изучи здание, примыкающее к гостинице.
   Ого! Так она все продумала. В этой прелестной головке готов план преступления. Все ей прощается, поскольку делается во имя любви.