Маканин Владимир Семенович. Асан

   Наступая, солдаты-грузчики еще малость похаркали… Уже торопливо. С промахами… Исправляя натугой глотки недолет… Ну-у, слабаки. Ну, совсем хило.
   Шизы, пятясь и утираясь, ушли. Но так и не повернулись спинами. Не побежали. Настоящие солдаты.
   Однако матюги не смягчили Крамаренке его справедливую душу, он еще и пистолет выхватил. И выстрелил в дерево облепихи, в самую верхушку… И еще выстрелил, показательно, сшибая желтые изюминки. Водопадом!.. На моих складах привилегия выстрелить – большая привилегия.
   Уже спрятав пистолет, Крамаренко вопил:
   – Чего к ним вяжетесь! Гниды!.. Да они ж оба на голову больные!.. Он же шиз! Он щас выкрадет автомат – и что?.. И всех вас рядком на траву положит… Повалит всех нафиг!.. И еще будет плакать потом по вас! Жалеть вас!.. На каждой могилке будет плакать, а?..
   Он показал солдатам могучий кулак:
   – Я вам, бля, похаркаюсь!
   Конечно, боковым зрением и Снегирь, и бранящийся Крамаренко уже заметили меня. Увидели, что мимо них проходит майор Жилин… Не рядом, а все же в радиусе моего командирского гнева.
   Солдаты сделались тихие, как мертвые.
 
   Своих краснолицых я снова увидел. Уже у столовой. Они еле поднялись, еле оторвались от курилки-песочницы… Еле шли. И быстрее идти у них не получалось. Плеваться получалось, но это от бессильной злобы.
   Шли в столовку, свесив башку от усталости… Их даже жратва не звала.
   Железные бочки с солярой – два “КамАЗа” в разгруз с самого утра!.. На такой работе быстро отбраковываются. Пара недель, и в госпиталь… Лица, как свекла на срезе. Здесь остаются только те, кто с могучим крестьянским сердцем. Настоящие силовики! Сердце разбухает. Но не лопается… Только лет в сорок-пятьдесят вспомнят они службу – будут постанывать ночами, не понимая, какая это жаба пробралась им в грудь и легла там, присосалась к сердцу.
   Крамаренко шел за ними, полудохлыми, и продолжал их крыть.
   – Я вам, бля, похаркаюсь!.. После обеда будете возле песочницы землю жрать! Чистить землю будете! Плевки свои искать, суки!
   В эту минуту честный служака их ненавидел:
   – Стаей вы смелые. Только стаей, бля… Вылизывать свои плевки будете! Языками!.. Стаей нападаете, шакалья порода!
 
   В хорошо замаскированном подполе боевиков их новенькое оружие. Притом в ящиках… С клеймами… Откуда оно?.. А-а! Тут еще и пластид. Да еще с фабричным клеймом… Взрывные работы, г. Омск…Это еще как сюда попало?.. Схрон солидный. (Опознание в таком схроне – любимое дело фээсов.)
   Перед выездом к фээсам я спросил, могу ли я им прислать моего Крамаренку, который не хуже (а то и лучше меня!) на нюх различит для следствия заводское и складское. Угадает по первой же букве на ящике.
   Однако в схроне копались люди настырные.
   – Нет, майор. Нам нужны вы. И ваша ответственность.
   Им нужен, повторили в третьем лице – майор Жилин. Лично.
   Но у меня, у Жилина, у самого на складах вот-вот плановая проверка.
   – Мы знаем, – сказали.
   И добавили:
   – Приезжайте… Заплатим как эксперту. Как эксперту высшего класса.
   Схрон не свалка. И дел на схроне вообще-то немного. Если не идти на поводу у фээс. (Которые на всякой выемке не прочь кого-нибудь прищучить и наказать для примера.)
   – Только не в кучу, – велел я. – Несите на брезент отдельно – ящик за ящиком.
   Мне только и надо было попроще им пояснить – это оружие украдено там. Или, скорее всего, вот там… Перепродано?.. Возможно… (Выяснять вам!) А эти автоматы – нет. Не украдены. И не перепроданы. (Боевики насобирали автоматы в разбитой нашей колонне…) Как я это знаю?.. Да на глазок.
   – Вы уверены, майор?
   – Нет, – говорю в таких случаях я и держу паузу.
   Бывает, что фээсовские проверяльщики загодя разъярены, готовы рвать погоны с любого. Им, чистым, только попадись… Я вспомнил Колю Гусарцева. Куда он лез, лихач!.. Проданное на этой войне налево (или тихо припрятанное) оружие похоже на многоходовую загадку. Виновен вроде бы один. А потянет за собой многих. И кто кого – не факт…
   Меж тем чьи-то судьбы прямо сейчас зависели от скорой моей экспертизы. А проверяльщики меня еще и торопили:
   – Вот же нумерованные ящики!.. Вот клейма!
   Однако я объяснял им: ящики – старье. Число?.. Не факт… Числа, конечно, забиты. Или перебиты… Автоматы уложены только в двух ящиках и то наспех. Остальные автоматы внавал в промасленных тюках. Как будто только вчера вывезли… Боевики по пять раз перепрятывают оружие… А вот и найдите тот, предыдущий, их схрон!..
   Я был крайне осторожен. Одну судьбоносную бумажонку не так подпишешь, завтра к тебе хлынет десяток, одна непригляднее другой. Одна страшнее другой… Ручьем!.. Чаю поутру не дадут выпить!
   Но заплатили за экспертизу они действительно хорошо.
   И сверх того – важная для меня информация. При расставании фээс задним числом подобрел. И оценил мою жесткую правдивость… Что я никого не подставил. Что я нигде не поспешил.
   – Будь начеку, – улыбнулся на прощанье молодой фээс. – Будь начеку, майор!.. Дубравкин к тебе пожалует.
   На плановую проверку складов (моих складов, теперь я знал) нацелился полковник Дубравкин… Известный вояка, которому воевать не разрешали. Которому теперь всюду мерещатся враги и предатели… Я даже хохотнул. Будь начеку, Жилин… Ничуть не смешно было, но я хохотнул… Каков абсурд!.. Какова эта подвешенность всякого человека! На нитке!.. Ведь только что майор Жилин значил! Только что в моих руках были судьбы других… судьбы третьих… четвертых и пятых, полустертые, однако же, читаемые судьбы на ящиках с оружием и с пластидом.
   Куски детского пластилина – их судьбы. Которые я мог мять так и этак… А теперь, извините, ко мне Дубравкин. А теперь, извините, пластилиновым стану я сам.
   Да, да, я не судил на схроне. Но это совсем не значило, что сам я не буду судим… Война.
 
   Этот рьяный Дубравкин любил похвастать особой своей памятью – он в мельчайших подробностях (фанатично) помнил тех, с кем, когда, на какой дороге и как именно он столкнулся. Всех помнил. Не забыл, конечно, и меня… настоящий недруг!.. Полковник Дубравкин сам возглавит проверку, дал мне знать фээс. С Дубравкиным вместе два офицера по снабжению. (Смотря кто!.. Может, офицерики будут принципиальными? Будут противовесом?..) Однако шибко не надейся, майор Жилин.
   На обратном пути со схрона – звонок… Чеченцы. Наши чеченцы. Федеральные… Они уже знали про найденный схрон и рассчитывали на изъятое оружие… По плану, жаловались они, им пришлют оружие только через два месяца.
   – Мы готовы заплатить, Александр Сергеич.
   Федеральные чеченцы зовут чаще по имени-отчеству. Лишь изредка – Сашик.
   – Это, мужики, не ко мне. Оружие – не солярка!.. Это все к ним – к проверяльщикам.
   – Ах! Ах! – начались знакомые горские ахи. – Они еще там?.. На схроне?
   – Там.
   – Фээс участвует?
   – Обязательно.
   – Ах! Ах!
   Их проблемы. Пусть крутятся… Поиметь схрон при контроле фээсов!.. Но зато они подтвердили мне информацию о проверке моих складов и о Дубравкине… Уже знают!.. Чеченцы все знают. Как это у них налажено. Диву даешься!
 
   Я уже час объясняю рядовому Евскому его лишь относительную (по военным меркам) вину в случившемся. Его, по сути, невиновность.
   Я не виню, не корю. Я промываю ему мозги.
   – Вы, пацаны, год воевали… Ты ведь, Алик, на БТРе в бою бывал? Наверняка бывал. А ты, Олег?
   – Бывал, – кивает он.
   Оба сидят возле стола с бланками. За Олегом громоздится куча гимнастерок.
   Им ли, год отвоевавшим, не знать, что сидящие на броне и попавшие под огонь солдаты, если машина на быстром ходу, не спрыгивают в траву… Солдаты отстреливаются. Отстреливаются изо всех дырок. Изо всех стволов. Одни лупят вправо, другие влево… По кустам. По высокой траве…
   – И ты, Алик, конечно, замечал, что твои ответные пули едва не задевают своего же бойца… стреляющего с тобой рядом… Пули. На расстоянии ладони от его, скажем, плеча… Замечал?
   – Замечал.
   – А ты, Олег?
   – Замечал.
   – Особенно когда твой БТР вдруг рванет в сторону… Когда твой БТР или, скажем, танк вдруг прыгнет на кочке… Когда танк маневрирует… Твой изрыгающий огонь “калашников” тоже сам собой дергается на поворотах. Замечал?
   Олежка кивает. И Алик кивает без подсказа. (Добрый знак.)
   Я перехожу к случайностям. Бывали же случаи, когда пуля задевала своего же. Сидящего на БТРе рядом… Задевала или даже разрывала ему плечо. Разносила кисть руки…
   – И что?.. Разве мы, офицеры, хоть где-то упомянем?.. подставим солдата? Который ранил своего?.. Нет, ребятишки. Мы этого не сделаем, мы пошлем это на. Да, да, да, пацаны. Мы просто скажем – ранен в бою.
   Так называемая окопная правда. Я не кривлю душой. Я только сожалеюще развожу руками – мол, даже для самих себя мы, офицеры, именно так упрощаем и так докладываем. Мы лишнее вычеркиваем. Мы стираем в памяти. Все понятно?
   Я не просто промываю, я уже прополаскиваю им мозги. Скоро отправка… Все возможно. Вдруг под какой-то чужой спрос они все-таки попадут.
   Алик кивает, ему понятно. Однако же на лице опять загулял нервный тик. Что-то дергает. Что-то мешает ему до конца согласиться… Что-то мешает его автоматной очереди зачислиться в нечаянный (в подсказанный мной) случай.
   – Ты, Алик, просто поспешил… Ты дал очередь в чеченца, а майор Гусарцев сам шагнул на линию огня… Это нечаянно, Алик. Это и есть – нечаянно… И ни звука!.. Никому!.. Мы просто говорим – майор ранен в бою.
   Я вижу: бедняге так хочется попасть в столь понятную, в столь легко объяснимую ситуацию. Но не получается. Боя же не было… Честный шиз вроде как не умеет себе самому солгать. Ему, видите ли, нужно сражение. Если бы был б-б-бой!
   – Н-нет… Это не был б-б-бой, – он придерживает рукой тик на левой щеке.
   Возможно, солдат был так пришиблен “уб-бийством офицера”, что теперь ему как-то маловато “ранения офицера”… Ему мало!.. И вот этот засранец ищет себе побольше вины. Накручивает на себя. Психика пораженца.
   – Сначала в ч-чеченца…
   Рядовой Евский смотрит на меня с каким-то последним отчаяньем. Но и с последней же надеждой все-таки подпасть под нечаянныйслучай.
   – Сначала в ч-ч-еченца… А п-потом в п-пачку… – мямлит он.
   Но этого я вообще не понимаю. И не принимаю. Чушь!.. Где-то его заклинило… И опять косит под фобию!.. Какое мое дело… Неужели контуженный хочет меня убедить, что его пули шли вслед за этой передаваемой п-п-пачкой д-денег. Глюки… Чушь!.. Я не могу такое даже слушать всерьез. Мое дело промыть ему мозги. И отправить к своим.
   – Чушь! – ставлю я временный вердикт.
   Пацан придавлен чувством вины. Убить, мол, он не убил… Но ведь он стрелял в офицера, вот и виновен.
   – Чушь. Сам себя оговариваешь.
   – С-стрелял в п-пачку.
   Опять?.. Мне хочется дать ему по балде. Особенно раздражает (и не поддается переосмыслению) эта его великолепная навязчивая мысль, что он стрелял в чеченца из-за денег в его руках.
   Или он так хитро оправдывается?
   – Что?! Что?.. Ну-ка, Алик, еще раз!.. Ты хочешь сказать, что стрелял в пачку денег?
   – Д-да, – сказал он, но все-таки с заметным колебанием.
   Чушь следовало в нем перебороть. Чушь следовало из него вышибить.
   – Это смешно, Алик… Рядовой Евский, это смех! Ну-ка отвечай!.. Ты же не сумасшедший?
   – Н-нет, – сказал он, но опять с колебанием.
   – Помни это, рядовой!
   Бедняга пытался объяснить некую сложность той ситуации – конечно, не в сами деньги стрелял… рука с деньгами… рука чужого человека… вдруг возникший чеченец с деньгами…Возможно, фобия и впрямь некий психосгусток, который Алику словами не определить и не выразить. Не суметь ему… Тем более этого не суметь мне, майору Жилину. Не выразить… Потому что майор Жилин в подобную белиберду не верит.
   Моя мысль проста: хочешь оправдаться, не напускай туману.
   И пора уходить, разговор меня ненужно утомил.
   – Ты, Алик, просто засмотрелся на эти сраные деньги, которые чич протянул майору Гусарцеву!.. Ты же забыл открытую дверцу!.. Помнишь дверцу?
   – П-помню.
   – Ну вот. Ты же сам говорил, что дверца джипа болталась туда-сюда. Тебе мешала… Дверца качнулась… Дверца шлепнула по дулу твоего автомата. Самую чуть шлепнула… Но этого хватило, чтобы твои пули сместились в сторону майора.
   Пусть думает.
   Времени уже нет, я ухожу.
 
   Их контуженность, как я отмечаю, отступает неохотно. Но зато меняет личину. Алик, к примеру, уже не так сильно струит слезы своим левым глазом. Зато чуть усилилось его заикание.
   Практически они оба не выходят из своего восьмого пакгауза. И, безусловно, необщение с солдатами им на пользу.
   Я им уже сообщил, что в планах начальства колонна Хворостинина на Ведено. И с колонной они оба – туда. Уже скоро!.. С первой же колонной. Пацаны ждут. Томятся, слыша иной раз грохот сгружаемых бочек. (Исчерпали ресурс ожидания.)
   Ах, как они оба ждут возвращения к своим. Вернуться в свою воинскую часть – как вернуться в их былое, доконтуженное время… То время и та служивая жизнь кажутся им сейчас счастливыми, счастливейшими. Это же надо, чтобы так страдать по солдатским будням!.. Они просятся, они хотят туда, они умоляют. Они, как завороженные прошлым. Верните нас к нашим, верните в те дни!
   Шизы. Настоящие шизы!
 
   На лунную полянку. Уже днем потянуло туда. Поговорить с женой… Но среди дня шумно!
   Сначала наш, складской шум, бочки. Казалось, их катят вечно… Бу-бум. Бу-бум. Бу-бум… Следом и поверх бочек шумы Ханкалы. Эти шумы шли издали, шли, как бы обтекая нас, но зато возвращались и множились эхом… Со всех сторон… Особенно слева, где дорога и где, подгоняемые войной, гудели машины. Дорога тоже полна воинского тщеславия. Машины перекрикивали, перевизгивали друг друга.
   А следом совсем уже разные, неразличимые, невнятные резкие звуки… Словно вбивали сваи. Но вбивали громадные сваи не в землю, а в небо… Куда-то вверх. Даже в самые облака… Ханкала!.. Я так и не решился на домашний разговор. Просто посидел три минуты на скамейке… В самой середине дня.
 
   Я встаю рано. Едва заслыша что-то сквозь сон… Разогревающиеся моторы складских машин. Но все-таки я без спешки. Люблю начинать утро с некоторой ленцой, лишь постепенно разгоняясь.
   Звонки должны бы начаться через полчаса, ан нет!.. Позвонил Суфьян. Чеченцы встают раньше нас.
   – Я слушаю, – говорю я. – Внимательно слушаю.
   Слово “внимательно” для моего информатора Суфьяна знаковое. Слово означает, что мой мобильник в моих руках (а не в чьих-то) и что голос мой неподделен. Означает, что майор Жилин слушает. И что все в жизни правильно.
   Суфьян сообщает: он видел в том леске, что от его селения немного на север, дым… Видел там дым. Дымки… Примерно где Сухой Ложок. До перекрестка. Отдельный такой там лесок, и в лесу – два, а то и три утренних дымка… Ранний завтрак.
   – Я думаю, это наши… Думаю, убивать ваших хотят, Асан Сергеич.
   – Что за дымки?
   – Вкусные, – он засмеялся.
   Он сглатывает (я слышу) слюну… Вкусные дымки раннеутреннего завтрака. Чичи спустились с гор. Чичи набивают желудок… Перед боями.
   Вот!.. Суфьян прибавляет, что чичи уже знают про колонну на Ведено в ближайшие два-три дня. Знают, что колонну поведет выздоровевший Хворь… Что в колонне будет некий высокий чин. Что в колонне будет прибывшее пополнение. В основном молодняк. Контрактников мало.
   Пополнение прибыло в Грозный, чичи их сразу же начали пасти… Наблюдать за ними… На выгрузе из вагонов. Вокзальная оплаченная наводка.
   – Про вокзал сам узнавал? – спрашиваю я Суфьяна.
   – Сам.
   Великолепная информация, цены ей нет!.. Однако же останется невостребованной. Многажды так было. И даже некого материть… Если я сейчас срочно позвоню в штаб… В оперативную команду… А откуда у вас информация, майор? А вы, майор, уверены?..Вылет вертушек надо обязательно состыковатьс высоким командованием… Еще и про мою панику скажут. Не паникуете, майор Жилин?Блевать хочется, когда я слышу, что им надо состыковаться…Им лень жопу поднять и закрутиться, лень забегать, заспешить. Ведь приказ на себя придется брать. Так уж сразу бомбить лес? Так уж сразу вертолеты?.. А вы, майор, все-таки поделитесь, откуда такие данные?
   Они отмахнутся, как от мухи… Жизнь так прекрасна, когда она медлительна! Тем более Хворостинин колонну поведет. Кого нам бояться?..
    А каким боком вы к штабу, майор Жилин?..- это уже с ядом в голосе спросят. Чтобы заткнуть мне пасть… Да, никто я, говнюки. Никто… Зато я, маленькое никто, имею уши и хорошо слышу этот ваш тягучий, нудный, ржавый, мерзкий скрип чиновничьей стыковки…
   Они будут мямлить, пока великолепная информация не просочится и не сольется – вода дырочку найдет! А чичи поменяют место засады… А моего информатора прищучат… И, конечно, спрос – зачем бомбили пустой лес?
   Именно!.. Но если штабные колесики вдруг все-таки закрутились быстрее… еще быстрее!.. еще и еще быстрее!.. это значит только одно – пацанов уже перебили, колонну пожгли. И говенный механизм их стыковки завертелся в обратную сторону. Ища виноватых.
 
   Я похвалил Суфьяна – молодец!
   А он горделиво засмеялся:
   – Сам знаю, какой я молодец!
   Поначалу Суфьян два… нет, полных три месяца работал у меня на стройке Внешнего склада. Но прорабы, и Руслан и Рослик, были им недовольны. Как рабочий такой трудяга сто лет никому не нужен. Но как человек – хитер и забавен. Суфьян от всего уклонялся, притом очень умело. Чуть что – сидит в сторонке… Лопата куда-то делась. Кирпичи носит помалу. Бережет позвонки… Умница!.. Долгожитель.
   Зато жил этот хитрован на интересном для меня, узловом месте… Едва прослышав про его селенье, что на перекрестье дорог (пять-шесть горных троп там сходились и разбегались), я дернул Суфьяна к себе. Вызвал для разговора. От стройки, от работы несладкой я тотчас избавил, а зарплату ему сохранил. Я дал ему мобилу… Объяснил, как и что. Какие где кнопки… И отправил – живи-ка, дорогой, дома. Трудись там. Это тебе понравится. Не кирпичи таскать.
   Время от времени, ни днем одним не опаздывая, Суфьян приезжал ко мне получить за свой интеллектуальный труд оплату. Небольшие, но верные деньги… Информировал о своих он без малейших угрызений. Со спокойной улыбкой! Он был довольно красив… Когда приезжал в Грозный получать рубли, он обязательно раз-два смотрел в овальное зеркало, что у нас возле кассы. Топтался там лишнюю минуту. Что он там видел, трудно сказать. Себя… Конечно, себя… Он был красивый, но еще и косоглазый. Классный такой… Настоящая падла.
 
   Не зря же чичи так дружно спустились на эту дорогу с гор. Их и Хворь не пугает… Сжечь в первом же бою колонну с прибывшим пополнением, лупоглазых пацанов – самый кайф для начинающих полевых командиров. Мастер-класс. Выучка… Все там понятно… Ну, а я? Как я отправлю моих шизов с рисковой колонной?
   Но ведь откладывать их отправку тоже нельзя. Уже невозможно. Шизы уже на нерве. Они опять сбегут.
   Я думаю о недуге Алика… об этих диких желтых осколках дробного солнца. Эти кусочки света влетают ему в глаза, в самые зрачки… Колко и больно.
   Если же себя не обманывать, мои сомнения сводятся вот к чему – звонить Васильку и звать его на помощь?.. Или нет?.. Василек прикрывает для меня колонну с бензином лишь в самых трудных случаях – прикрывает вылетами сверх. Сверхплановыми вылетами, о которых не всегда знают штабисты… Война!
   Прикрывает Василек честно и обязательно. Но каждый вылет Василька и тем более вылет его крылатых сотоварищей обходится мне недешево. А главное вот – на сегодняшний день мной оплачен вперед ровно один его вылет. И керосина впрок у него лишнего тоже нет. Один вылет!.. Если я истрачу этот вылет на лупоглазых пацанов пополнения (плюс мои шизы), мой бензин на дорогах беззащитен. Бензин, солярка, мазут – все голое. И сам я голый.
   Мою горючку, разумеется, чичи вряд ли сожгут. Ее угонят… Вдогон я постараюсь узнать, куда и к кому. Но затем начнется возня, мерзкая торговая возня. С неясным исходом… И потому я колеблюсь… Этот один прикрывающий меня вылет, как последний патрон в пистолете. Патрон, который всегда жаль.
   А прибывающему пополнению большой привет! Придется салагам сразу повоевать… Вот и постреляют салажата в охотку. Это война. Жаль, конечно, но треть пацанов положат. Голова к голове… Сухой Лог – засада коварная.
 
   Секунду мне пришлось постоять, чтобы глаза привыкли. К пакгаузу – к особого рода складской темноте. Но вот – вижу. Бесчисленные полки под самый потолок… Коробки… Море мятых, зажеванных гимнастерок… Две свисшие лампочки вяло светят.
   За столом сидит Алик и заполняет бланки. В торце стола примостился Олег и перетюкивает нечто одним пальцем – на старой пишущей машинке.
   – Работаем?
   Оба тотчас вскочили. Вытянулись. Я велел им сидеть.
   – На ночь глядя надо отдыхать. Слушать музыку… Где приемничек?
   Олег откуда-то из-под ног поднимает приемник, ставит на стол.
   – А что с топчаном? Почему отодвинут?
   Объясняет Алик… Заикаясь… Крамаренко пошел им настречу и разрешил передвинуть в самый угол. Дело в том, что Олег во сне м-м-мотает головой. Б-б-бьется о стенку… Да так сильно бьется, что Алик просыпается и подолгу не спит.
   – Здесь полным-полно солдатских пилоток… Олег!.. Выбери самую большую и надень перед сном. Чтоб с запасом. Чтоб с ушами. Чтоб на всю башку… Понял?
 
   – Сидеть, рядовые!.. Ешьте спокойно!
   В столовой… Обед… Я вошел и вижу их за длинным столом. Двое. А кругом уже пустые столы. Кой-где тарелки… Хлебные корки. (Солдаты-грузчики и охрана поели раньше. Уже отвалили. Уже завязывают жирок. Полчаса им на отдых.)
   Я подсел к пацанам. Жую для контакта сухую корку. И внушаю:
   – Это был бой, рядовой Евский. Это был бой, Алик, и неизвестно, твоя или чья-то шальная пуля попала в майора Гусарцева… Ты стрелял?.. Ну да, да. Стрелял… Но и другие, Алик, стреляли. Бой шел! Чья автоматная очередь первая и чьи пули ушли больше вразлет, теперь уже неизвестно… Эксперта по баллистике в бой не берут.
   Оба медленно черпают ложками. Щи… Едят, не поднимая глаз.
   Тоже ведь абсурд!.. Я даже не знаю, уцелеют ли они после того, как завтра-послезавтра их колонну атакуют спустившиеся с гор чичи. Пока что не знаю (я ведь не решил насчет Василька)… Не знаю, а вот ведь оберегаю пацанов от какого-то будущего, теоретически возможного спроса.
   – …Вы оба, пусть невольно, оказались в бою… Ты был в бою, рядовой Евский. А сказать тебе, рядовой Евский, кто убил Горного Ахмета? Кто в том бою в Мокромзавалил полевого?
   Он, всадивший в Ахмета не меньше четырех пуль, конечно, знает. Они оба знают… Но они оба не чувствуют за это большой себе скидки.
   – Сказать? – давлю я.
   Он качает головой. Тик уже загулял в подглазьях рядового Евского. Нет… Не надо, товарищ майор…
   – Это война, Алик. Понял?.. Это был твой бой.
 
   Я все-таки дернулся – звоню Васильку. Скорее всего, машинально. Тычу пальцем в цифры… Но его мобильник выключен. Крылатый киллер спит… Дрыхнет. Как-никак утро.
   Иду вдоль пакгаузов.
   А сомнения с новой силой… Попади в засаду мой бензин, моя солярка… что делать?.. Василек в помощь моей горючке может не вылететь. Если вылет будет уже потрачен… “Сашик, – скажет, – я вроде отработал!”… Он обязательно скажет вроде… Как будто не очень помнит. Но он помнит. И я помню… Мы оба все помним.
   Конечно, он дружбан, боевой дружбан, и он вполне может вылететь и прикрыть в счет будущего. По-соседски. Может одолжить мне срочный вылет вертолетов… двух, скажем… как одалживают соседу две, скажем, сотни зеленых до понедельника. Может вылететь, а может и не вылететь.
   Жадность выползла. Слышу, как жаба зажимает мне сердце. И как я отшвыриваю, гоню ее. Смешные мы люди!.. Мне жалко лупоглазых пацанов пополнения, но мне с той же силой жалко мои будущие деньги (мой будущий бензин, солярку)… Пополнение прибудет в Грозный еще и еще, а вылет-то у Василька для меня один!..
   Эта жалость к лупоглазым навязчива. Сотня пацанов в камуфляжах и с автоматами… На БТРах, на танках… Сопливые и лупоглазые. Нельзя их жалеть, говорю я себе. Это война… Нельзя жалеть, – повторяю. Это война… Они приехали убивать. Они должны убивать. И война тоже должна убивать их…
   Они должны убивать, майор Жилин…. И они будут убивать… Даже завтра… Отстреливаясь и попав в засаду.
   Но ведь еще и мои шизы? А как же они, эти двое?!
 
   У войны свой событийный ряд. Свое течение… А я только человек. Один из.
   Волна фатализма настигает и накрывает меня. Накрыла… Меня нет… Будь что будет… Война, как вода… Течет и течет… Я никто. Я мелкий и маленький.
   У меня мои бочки. Мой бензин. Мои склады.
 
   Внезапным движением руки я вдруг разом снимаю с себя тяжесть. (Снимаю умолчание. Грех умолчания.) Вынимаю мобильник. И с этой своей маленькой железячкой отхожу чуть в сторону от своего большого железа,- от громоздящейся горы выгруженных пустых бочек. И от продолжающегося там грохота. Еще и отворачиваюсь. Чтобы лучше слышать.
   – Василек… Это я… Ты сегодня летишь на Ведено?
   – А надо?
   И тогда я ему со вздохом. И с просьбой:
   – Надо.
   – Что-то нам вякали. Что-то вякали, Саша, – начинает Василек слегка сонным басом. – Но вякали невнятно… Мол, две вертушки как бы не провертелись там зазря…
   – Ага. Все-таки было!
   – Было, было, Саша… Но как-то вяло. Про время вылета ни слова. Про патрулирование ни слова. Скорее “нет”, чем “да”… Жвачку жевали… А я люблю, чтобы команда как команда.