Макаренко Антон Семенович. Книга для родителей

   - Ты думаешь, что дело в обьяснении?
   Потом о чем-то недолго говорили в спальне. Там был и отец: о чем говорили - осталось неизвестным. Александр долго не мог заснуть, его захватила странная смесь из любопытства, тревоги и разочарования. Сон уже прикоснулся к нему, когда в последний раз перед ним пронеслись лица Нади, Клавы и других девушек и рядом с ними копошились какие-то отвратительные, невыносимые, но в то же время и любопытные мысли.
   На другой день Александр внимательно всматривался в лицо нади и заметил некоторые подробности. Под глазами у Нади легли синие пятна. Надя побледнела, была грустна и задумывалась. Александр смотрел на нее с сожалением, но больше всего мучило его желание узнать, что именно произошло вчера вечером.
   Володьке он ничего не сказал. Он оставался по-прежнему его другом, вместе судачили о школьных делах, затевали мелкие, незначительные проказы, ловили рыбу и осуждали девочек. Но о Наде все же говорить не хотелось.
   Дома Александр с терпеливой и настойчивой энергией тыкался носом во все семейные щели, прикидывался спящим, притаивался на целые часы в кабинете, прислушивался к разговорам отца и матери, следил за Надей, за ее тоном и настроением.
   Ему повезло в выходной день. Отец с рассветом уехал на охоту и своим отьездом взбудоражил весь дом. Проснулся и Александр, но тихонько лежал с закрытыми глазами и ждал. Сквозь щели глаз он видел, как полураздетая Надя пробиралась в спальню "досыпать". Она всегда это делала по старой привычке, когда отец рано уходил или оставался на службе на дежурство.
   Скоро в спальне начался разговор. Многое не дошло до Александра: кое-что не дослышал, кое-чего не понял.
   Мать говорила:
   - Любовь надо проверять. Человеку кажется, что он полюбил, а на самом деле это неправда. Масло не покупают без проверки, а наши чувства берем как попало, в охапку и носимся с ними. Это просто глупо.
   - Это очень трудно проверять, - еле слышно прошептала Надя.
   Потом молчание. Может, так тихо шептались, а может, мать ласково поглаживала Надину расстрепанную головку. А потом мать сказала:
   - Глупенькая, это очень легко проверить. Хорошее, настоящее чувство всегда узнаешь.
   - Как хорошее масло, правда?
   В голосе матери пронеслась улыбка:
   - Даже легче.
   Вероятно, Надя спрятала лицо в подушку или в колени матери, потому что сказала очень глухо:
   - Ох, мамочка, трудно!
   Александр уж хотел с досадой повернуться на другой бок, но вспомнил, что он крепко спит, поэтому только недовольно выпятил губы: все у них какие-то нежности, а потом масло какоое-то! Странные эти женщины, ну, и говорили бы дело!
   - Это верно, нужен маленький опыт...
   И неслышно, как мать договорила. Вот мастера шептаться!
   Надя заговорила быстрым возбужденным шепотом:
   - Мамочка, тебе хорошо говорить: маленький опыт! А если ничего нет, никакого самого маленького, а? Скажи, как это так: опыт любви, да? Скажи, да? Опыт любви? Ой, я ничего не понимаю.
   "Сейчас заплачет", - решил Александр и еле заметно вздохнул.
   - Не опыт любви, что ты! Опыт любви - это звучит как-то даже некрасиво. Опыт жизни.
   - Какая же у меня жизнь?
   - У тебя? Большая жизнь - семнадцать лет. Это большой опыт.
   - Ну, скажи, ну, скажи! Да говори же, мама.
   Мать, видимо, собиралась с мыслями.
   - Ты не скажешь?
   - Ты и сама знаешь, не прикидывайся.
   - Я прикидываюсь?
   - Ты знаешь, что такое женское достоинство, женская гордость. Мужчина легко смотрит на женщину, если у нее нет этой гордости. Ты знаешь, как это легко сдержать себя, не броситься на первый огонек.
   - А если хочется броситься?
   Александр совсем начинал грустить, когда же, наконец, они будут говорить о том самом вечере. И что такое случилось? Говорят, как в книгах: броситься, огонек!
   мать сказала строго и гораздо громче, чем раньше:
   - Ну, если уж очень слаба, бросайся, пожалуй. Слабый человек, он везде проиграет и запутается. От слабости люди счастье пропивают.
   - А почему раньше было строго? А теперь почему такая свобода: хочешь женишься, хочешь - разводишься? Почему при Советской власти такая свобода?
   Мать ответила так же строго:
   - При Советской власти расчет идет на настоящих людей. Настоящий человек сам знает, как поступить. А для слякоти всегда упаковка нужна, чтобы не разлезалась во все стороны.
   - По-твоему, я слякоть?
   - А почему?
   - А вот видишь: влюбилась... чуть не влюбилась...
   Александр даже голову поднял с подушки, чтобы слушать обоими ушами:
   - Чуть или не чуть, я этого не боюсь. Ты у меня умница, и тормоза у тебя есть. Я не за то на тебя обижаюсь.
   - А за что?
   - Я от тебя такого малодушия не ожидала. Я думала, у тебя больше этой самой гордости, женского достоинства. А ты второй раз встретилась с человеком и уже прогуляла с ним до часу ночи.
   - Ох!
   - Это же, конечно, слабо. Это некрасиво по отношению к себе.
   Наступило молчание. Наверное, Надя лежала на подушке, и ей было стыдно говорить. Потому что и Александру стало как-то не по себе. Мать вышла из спальни и направилась в кухню умываться. Надя совсем затихла.
   Александр Волгин громко потянулся, кашлянул, зевнул, вообще показал, что он насилу проснулся от крепкого сна и встречает день, не подозревая в нем ничего плохого. За завтраком он рассматривал лица матери и сестры и наслаждался своим знанием. У Нади ничего особенного в лице не было, представлялась она шикарно, даже шутила и улыбалась. Только глаза у нее, конечно, покраснели, и волосы были не так хорошо причесаны, как всегда, и вообще она не была такая красивая, как раньше. Мать разливала чай и смотрела в чашки с тонкой суховатой улыбкой, которая, может быть, выражала печаль. Потом мать быстро взглянула на Александра и действительно улыбнулась:
   - Ты чего это гримасничаешь?
   Александр спохватился и быстро привел в порядок свою физиономию, которая действительно что-то такое выделывала, не согласовав своего поведения с хозяином.
   - Ничего я не гримасничаю.
   Надя метнула в брата задорный, насмешливый взгляд, еле заметно два-три раза качнула головой и... ничего не сказала. Это было довольно высокомерно сделано, и, пожалуй, годилось для вчерашнего дня, но сегодня стояло в оскорбительном противоречии с осведомленностью Александра. Он мог бы ее так срезать... Но тайна была дороже чести, и Александр ограничился формальным отпором:
   - Скажи, пожалуйста! И чего ты так смотришь?
   Надя улыбнулась:
   - У тебя такой вид, как будто ты "географию" сдал на "отлично".
   В этих словах сквернула насмешка, но она не успела как следует задеть Александра. Широким фронтом вдруг надвинулась на него география, заблестела реками и каналами, заходила в памяти городами и цифрами. Между ними прятался целый комплекс: и честь, и отец, и "удочка" в третьей четверти, и соревнование с пятым "Б". Сегодня испытание. Александр махнул рукой на сестру и бросился к учебнику.
   Но, идя в школу, он все время вспоминал утренний разговор. Воспоминание проходило на общем приятном фоне: Александр Волгин знает секрет, и никто об этом не догадаывается. На этом фоне распологались разные рисунки, но Александр не умел еще видеть их все сразу. То один выделялся, то другой, и каждый говорил только за себя. Был приятный рисунок, говорящий, что сестра в чем-то виновата, но рядом другой то и дело царапал его душу - неприятно было, что с сестрой что-то случилось. И тут же было написано широким ярким мазком все их девичье царство, по-прежнему привлекательное и похожее на высокие белые облака. И без всяких облаков прыгали ехидные карикатуры: эти девушки только представляются, и на самом деле, может быть, Володька и прав. Потом все это терялось и забывалось, и вспоминались слова матери в утреннем разговоре, какие-то слова необычные и важные, о которых все больше и больше хотелось думать, но о которых думать он не умел, а только вспоминал их теплую, мудрую силу. Вспоминал слова о том, как мужчина легко смотрит на женщину. Что-то было в этих словах интересное, но что это такое, он не мог разобрать, потому что впереди торчало большое и близкое слово "мужчина". Мужчина - это он, Александр Волгин. После того разговора с отцом это слово часто приходило. Это было что-то сильное, суровое, терпеливое и очень секретное. Потом и этот рисунок стирался, выступали откровенные подпольные мысли о стыдном, скабрезные рассказы Ильи Комаровского и настойчивый цинизм Володьки Уварова. Но и это исчезло, и опять блестят на ярко-синем небе высокие белые облака и улыбаются чистые, нежные девушки.
   Все это бродило вокруг души Александра Волгина, толкалось в ее стены, по очереди о чем-то рассказывало, но в душе сидел только отцовский подарок - мужчина, выразитель силы и благородства.
   Александр рано пришел в школу. Испытания начнутся в одиннадцать часов, а сейчас только четверть одиннадцатого. Возле карт уже работало несколько человек. В школьном скверике гулял Володька Уваров и важничал, заложив руки за спину. Неужели он так хорошо подготовил географию? Володька задал несколько светских вопросов о самочувствии, о Сандвичевых островах, о видах на "отлично", сам высказал прпнебрежительное намерение сдать на "удочку" и вдруг спросил:
   - Твоя сестра уже вышла замуж?
   Александр вздрогнул всем своим организмом и влепился в Володьку широко открытыми глазами:
   - Что?
   - Ха! Она вышла замуж, а он не знает! Дела!
   - Как ты говоришь? Вышла замуж? Как это?
   - Вот теленок! Он не знает, как выходят замуж. Очень просто: раз, раз, а через девять месяцев пацан.
   Володька стоял, заложив руки за спину, крепко держа на шее красивую круглую голову.
   - Ты врешь!
   Володька пожал плечами, как взрослый, и улыбнулся редкой своей улыбкой:
   - Сам увидишь.
   И направился к зданию. Александр не пошел за ним, а сел на скамью и начал думать. Думать было трудно, он ничего не придумал, но вспомнил, что он должен быть мужчиной. К счастью, география прошла отлично, и Александр радостный побежал домой. Но когда он увидел сестру, радость мгновенно исчезла. Надя сидела в кабинете и что-то выписывала в тетрадь. Александр постоял в дверях и неожиданно для себя двинулся к ней. Она подняла голову:
   - Ну, как география?
   - География? География на "отлично". А вот ты мне скажи.
   - Что тебе сказать?
   Александр вздохнул громко и выпалил:
   - Скажи, ты вышла замуж или нет?
   - Что?
   - Вот... ты мне скажи... ты вышла замуж или нет?
   - Я вышла замуж? Что ты мелешь?
   - Нет, ты скажи.
   Надя внимательно присмотрелась к брату, встала и взяла его за плечи:
   - Подожди. Что это значит? О чем ты спрашиваешь?
   Александр поднял глаза и взглянул ей в лицо. Оно было гневное и чужое. Она оттолкнула его и выбежала из комнаты. Слышно было, как в спальне она заплакала. Александр Волгин стоял у письменного стола и думал. Но думать было трудно. Он побрел в столовую. В дверях на него налетела мать:
   - Какие гадости ты наговорил Наде?
   И вот снова Александр Волгин сидит против отца и снова близко может рассматривать его серебрянные звезды. Но сейчас Александр спокоен, он может смотреть отцу прямо в глаза, и отец отвечает ему улыбкой:
   - Ну?
   - Я тебе обещал...
   - Обещал.
   - Я сказал, что буду мужчиной.
   - Правильно.
   - Ну, вот так и делала... все так делал.
   - Только одно сделал неправильно?
   - Не как мужчина?
   - Да. У Нади не нужно было спрашивать.
   - А у кого?
   - У меня.
   - У тебя?!
   - Ну, рассказывай.
   И Александр Волгин рассказал отцу все, даже подслушанный утренний разговор. А когда рассказал, прибавил:
   - Я хочу знать, вышла она замуж или не вышла. Мне нужно знать.
   Отец слушал внимательно, иногдп утвердительно кивал головой и не задал ни одного вопроса. Потом он прошелся по кабинету, взял на столе папиросу, окружил себя облаком дыма и в дыму замахал спичкой, чтобы она потухла. И в это время спросил, держа папироску в зубах:
   - А для чего тебе это нужно знать?
   - А чтобы Володька не говорил.
   - Чего?
   - Чтобы не говорил, что замуж вышла.
   - Почему этого нельзя говорить?
   - Потому что он врет.
   - Врет? Ну, пускай врет.
   - Как же? А он все будет врать.
   - Да что ж тут обидного? Разве выйти замуж - это плохо?
   - Он только говорит: замуж...
   - Ну?
   - А оон говорит... такое... он гадости говорит.
   - Ага... значит, ты разобрал.
   - Разобрал.
   Александр кивнул головой, самому себе подтверждая, что действительно разобрал.
   Отец подошел к нему вплотную, взял его за подбородок и посмотрел в глаза серьезно и сурово:
   - Да. Ты мужчина. Ну... и дальше всегда разбирай. Все.
   Александр на следующий день не подошел к Володьке и сел на другой парте. На перемене Володька положил ему руку на плечо, но Александр Волгин сбросил его руку с плеча:
   - Отстань!
   Володька покривил губы и сказал:
   - Думаешь, нуждаюсь?
   На этом вся история, собственно говоря, и кончается. Пути Володьки Уварова и Александра Волгина разошлись надолго, может быть, навсегда. Но был такой день, всекго через две недели, в последний день учебного года, когда эти пути на короткую минуту снова скрестились.
   В том же скверике в группе мальчиков Володька говорил:
   - Клавка в десятом классе первая...
   Мальчики с хмурой привычкой слушали Володьку.
   Александр прошел сквозь их толпу и стал против рассказчика:
   - Ты сейчас наврал! Нарочно наврал!
   Володька лениво повел на него глазом:
   - Ну, так что!
   - Ты всегда врешь! И раньше все врал! И сегодня!
   Мальчики в его тоне услышали что-то новое и по-новому бодрое. Они подвинулись ближе. Володька поморщился:
   - Некогда чепуху слушать...
   Он двинулся в сторону, Александр не тронулся с места:
   - Нет, ты не уходи!
   - О, почему?
   - А я сейчас буду бить тебе морду!
   Володька покраснел, но по-английски сжал губы и прогнусавил:
   - Интересно, как ты будешь бить мне морду!
   Александр Волгин размахнулся и ударил Володьку в ухо. Володька немедленно ответил. Завязалась хорошая мальчишеская драка, в которой всегда трудно разобрать, кто победитель. Пока подбежал кто-то из старших, у противников текла из носов кровь и отлетело несколько пуговиц. Высокий десятиклассник спросил:
   - Чего это они? Кто тут виноват?
   Одинокий голос сказал примирительно:
   - Да подрались, и все. Одинаково.
   Мальчики недовольно загудели:
   - Одинаково! Сказал! Этому давно нужно!
   Добродушный голос Кости Нечипоренко спокойно разрезал общий гул:
   - Неодинаково. Есть большая разница. Волгин этого гада за сплетни бил, а он... конечно, отмахивался!
   Мальчики громко рассмеялись.
   Володька провел рукавом по носу, быстро всех оглянул и направился к зданию. Все глядели ему вслед: в его походке не было ничего английского.
   Никакие разговоры о "половом" вопросе с детьми не могут что-либо прибавить к тем знаниям, которые и без того придут в свое время#21. Но они опошлят проблему любви, они лишат ее той сдержанности, без которой любовь называется развратом. Раскрытие тайны, даже самое мудрое, усиливает физиологическую сторону любви, воспитывает не половое чувство, а половое любопытство, делая его простым и доступным.
   Культура любовного переживания невозможна без тормозов, организованных в детстве. Половое воспитание и должно заключаться в воспитании того интимного уважения к вопросам пола, которое называется целомудрием. Умение владеть своим чувством, воображением, возникающими желаниями - это важнейшее умение, общественное значение которого недостаточно оценено.
   Многие люди, говоря о половом воспитании, представляют себе половую сферу, как нечто совершенно изолированное, отдельное, как что-то такое, с чем можно вести дело с глазу на глаз. Другие, напротив, делают из полового чувства какой-то универсальный фундамент для всего личного и социального развития человека; человек в их представлении есть всегда и прежде всего самец или самка. Естественно, и они приходят к мысли, что воспитание человека должно быть прежде всего воспитанием пола. И те и другие, несмотря на свою противоположность, считают полезным и необходимым прямое и целеустремленное половое воспитание.
   Мой опыт говорит, что специальное, целеустремленное так называемое половое воспитание может привести только к печальным результатам. Оно будет "воспитывать" половое влечение в такой обстановке, как будто человек не пережил длинной культурной истории, как будто высокие формы половой любви уже не достигнуты во времена Данте, Петрарки и Шекспира, как будто идея целомудренности не реализовалась людьми еще в Древней Греции.
   Половое влечение не может быть социально правильно воспитано, если мыслить его существующим обособленно от всего развития личности. Но и в то же время нельзя половую сферу рассматривать как основу всей человеческой психики и направлять на нее главное внимание воспитателя. Культура половой жизни есть не начало, а завершеение. Отдельно воспитывая половое чувство, мв еще не воспитываем гражданина, воспитывая же гражданина, мы тем самым воспитываем и половое чувство, но уже облагороженное основным направлением нашего педагогического внимания.
   И поэтому любовь не может быть выращена просто из недр простого зоологического половое влечения. Силы "любовной" любви могут быть найдены только в опыте неполовой человеческой симпатии. Молодой человек никогда не будет любить свою невесту и жену, если он не любил своих родителей, товарищей, друзей. И чем шире область этой неполовой любви, тем благороднее будет и любовь половая.
   Человек, который любит свою Родину, народ, свое дело, не станет развратником, его взгляд не увидит в женщине только самку. И совершенно точным представляется обратное заключение: тот, кто способен относиться к женщине с упрощенным и бесстыдным цинизмом, не заслуживает доверия как гражданин; его отношение к общему делу будет так же цинично, ему нельзя верить до конца.
   Половой инстинкт, инстинкт огромной действенной силы, оставленный в первоначальном, "диком" состоянии или усиленный "диким" воспитанием, может сделаться только антиобщественным явлениям. Но связанный и облагораженный социальном опытом, опытом единства с людьми, дисциплины и торможения, он становится одним из оснований самой высокой эстетики и самого красивого человеческого счастья.
   Семья - важнейшая область, где человек проходит свой первый общественный путь! И если этот путь организован правильно, правильно пойдет и половое воспитание. В семье, где родители деятельны, где их авторитет естественно вытекает из их жизни и работы, где жизнь детей, их первые общественные движения, их учеба, игра, настроения, радости, огорчения вызывают постоянное внимание родителей, где есть дисциплина, распоряжениен и контроль, в такой семье всегда правильно организуется и развитие полового инстинкта у детей. В такой семье никогда не возникнет надобности в каких-либо надуманных и припадочных фокусах, не возникнет, во-первых, потому, что между родителями и детьми существует совершенно необходимая черта деликатности и молчаливого доверия. На этой черте взаимное понимание возможно без применения натуралистического анализа и откровенных слов. И во-вторых, на той же черте значительным и мудрым будет каждое слово, сказанное вовремя, экономное и серьезное слово о мужественности и целомудрии, о красоте жизни и ее достоинстве, то слово, которое поможет родиться будущей большей любви, творческой силе жизни.
   В такой атмосфере сдержанности и чистоты проходит половое воспитание в каждой здоровой семье.
   будущая любовь наших детей будет тем прекраснее, чем мудрее и немногословнее мы будем о ней говорить с нашими детьми, но эта сдержанность должна существовать рядом с постоянным и регулярным вниманием нашим к поведению ребенка. Никакая философия, никакая словесная мудрость не принесет пользы, если в семье нет правильного режима, нет законных пределов для поступка.
   Старый интеллигентный "российский" разгон умел обьединять, казалось бы, несовместимые вещи. С одной стороны, мыслящие интеллигентные всегда умели высказывать самые радикальные и рациональные идеи, часто выходящие даже за границы скромной реальности, и в то же время всегда обнаруживали страстную любовь к неряшливости и к беспорядку. Пожалуй, в этом беспорядке с особенным вкусом видели что-то всышее, что-то привлекательное, что-то забирающее за живое, как будто в нем заключались драгоценные признаки свободы. В разном хламе бытовой богемы умели видеть некоторый высокий и эстетический смысл. А этой любви было что-то от анархизма, от Достоевского, от христианства. А между тем в этой беспорядочной бытовой "левизне" ничего нет, кроме исторической нищеты и оголенности. Иные современники в глубине души еще и сейчас презирают точность и упорядоченное движение, целесообразное и внимательное к мелочам бытие.
   Бытовая неряшливость не может быть в стиле советской жизни. Всеми средствами, имеющимися в нашем распоряжении, мы должны вытравливать этот задержавшийся богемский дух, который только по крайнему недоразумению считается некоторыми товарищами признаком поэтического вкуса. В точности, собранности, в строгой и даже суровой последовательности, в обстоятельности и обдуманности человеческого поступка больше красоты и поэзии, чем в любом "поэтичном беспорядке".
   Что у нас не совершенно исчезли эти "сверхчеловеческие" симпатии к неряшливости быта, лучшим доказательством является стихотворение Вадима Стрельченко, помещенное в пятом номере "Красной нови" за 1937 год.
   Не в дому рожденному
   В синем небе - тучи, солнце и луна...
   Праздничны - акации. Улица - шумна.
   Что там? Все столпились... Крик на мостовой.
   Что там?
   Только лошадь вижу за толпой...
   Что там?
   "Да роженица! Редки дела:
   Как везли в больницу, тут и родила".
   Кто бежит в аптеку, кто жалеет мать...
   Ну а мне б ребенка в лоб поцеловать:
   Не в дому рожденный! Если уж пришлось,
   Полюби ты улицу до седых волос!
   Взгляды незнакомые, нежные слова
   Навсегда запомни, крошка-голова!
   Не в дому рожденный!
   Не жалей потом:
   Ну, - рожден под солнцем, не под потолком!
   Но пускай составят твой семейный круг
   Сотни этих сильных
   Братьев и подруг.
   Что это такое? Поэзия? Шутка? Или серьезно?
   Разрешение от бремени на улице, в толпе зевак, среди дикой заботы и диких чувств, есть прежде всего большое несчастье и для матери и для ребенка. По своей санитарной, медицинской, житейской непрезентабельности такое событие может вызвать только возмущение. Это некрасиво, нечистоплотно, опасно для жизни и матери и ребенка. И причины таких явлений не вызывают сомнений: все та же неряшливость, ротозейство, лень, бездумье, неспособность рассчитать, подготовить, организовать - вот эта проклятая манера угорелой кошки всегда спешить и везде опаздывать.
   А поэт обрадовался: ему удалось налететь на такой идеально беспорядочный случай. Безобразная, некрасивая история его вдохновила, у него рождаются и эмоции и рифмы. Почему бы ему не вдохновиться таким частым и нормальным случаем, как рождение под потолком, в чистой комнате, в присутствии врача, в обстановке научно организованной заботы и помощи? Почему? Нет, это пресно, это почти мещанство. А здесь такой красивый бедлам, такой вопиющий беспорядок: и солнце, и луна, и тучи, и лошадь, и крик, и аптека! И "улица - шумна"! И он торжествует. Ему не хочется выругать того возмутительного ротозея и лежебоку, мужа или врача, который виноват в этом несчастном случае, ему, видите ли, захотелось "ребенка в лоб поцеловать". В этом желании так много разболтанного и нечистоплотного эгоизма, пьяного воодушевления и довольства жизнью, которые, как известно, всегда носятся с непрошенными поцелуями. Очень жаль, конечно, что этот "не в дому рожденный" не может ничего сказать. Что он мог бы сказать поэту, приставшему к нему с поцелуями в самый бедственный и трагический момент своей жизни:
   - Гражданин! Отстаньте, пожалуйста, с вашими поцелуями, не то я позову милиционера!
   Этому ребенку просто некогда разговаривать с поэтом. Он должен кричать и стонать и как-то выбираться из неприятностей, укготованных для него слишком "поэтическими" взрослыми. И поэтому он ничего не может ответить на восторги поэта и, к своему счастью, пропустит мимо ушей его дикие пожелания и утверждения. В каком это смысле нужно "полюбить" улицу до седых волос"? Зачем нужно запомнить "взгляды незнакомых" уличных зевак и "нежные слова", не имеющие никакого смысла и значения и такие же дешевые, как поцелуи поэта?
   В нашей жизни еще встречаются такая умилительная нетребовательность, такие неразборчивость и нечистоплотность. У нас есть еще индивиды, которые действительно полюбили улицы "до седых волос" м выирезвляются на первом парадном крыльце, а то и просто на тротуаре.
   В семье такая неряшливость быта, непривычка к точному времени, к строгому режиму, к ориентировке и расчету очень много приносит вреда и сильнее всего нарушает правильный половой опыт молодежи. О каком можно говорить воспитании, если сын или дочь встают и ложатся, когда вздумается или когда придется, если по вечерам они "гуляют" неизвестно где или ночуют "у подруги" или "у товарища", адрес которых и семейная обстановка просто неизвестны. В этом случае налицо такая бытовая неряшливость (а может быть, и не только бытовая, а и политическая), что говорить о каком-либо воспитании просто невозможно - здесь все случайно и бестолково, все безответственно.
   С самого раннего возраста дети должны быть приучены к точному времени и к точным границам поведения. Ни при каких условиях семья не должна допускать каких бы то ни было "ночевок" в чужой семье, за исключением случаев совершенно ясных и надежных. Больше того, все места, где ребенок может задержаться на несколько часов даже днем, должны быть родителям хорошо известны. Если это семья товарища, только родительская лень может помешать отцу или матери с ней познакомиться ближе.