Когда номер кончился, Ла Бреска и Калуччи вышли из зала. На улице они разошлись. Паркер отправился за Калуччи, Капек – за Ла Бреской, а О'Брайен двинулся в участок сочинять отчет.
Трое сыщиков встретились только в одиннадцать вечера. К этому времени Ла Бреска и Калуччи уже крепко спали. Детективы сидели в кафе в пяти кварталах от участка. За кофе и рогаликами они сошлись на том, что единственным ценным сведением, добытым ими, была дата предполагаемой операции. Пятнадцатое марта. Кроме того, они пришли к единодушному мнению, что у Фриды Панцер бюст лучше, чем у Анны Мэй Зон.
На кофейном столике у дивана, обитого черной кожей, стояли две бутылки дорогого виски (одна уже пустая). На противоположной стене висел оригинал Руо – правда, гуашь, но оттого не менее ценная. За роялем, играя «Сердце и душу», сидела невысокая брюнетка в белой вышитой блузке и мини-юбке.
Девушке было года двадцать три: курносый носик, большие карие глаза, длинные черные волосы, накладные ресницы. Они начинали дрожать, когда их обладательница брала фальшивую ноту, что, впрочем, случалось довольно часто. Глухой явно не замечал, что девица фальшивит. То ли у него и впрямь было плохо со слухом, то ли сказывалось выпитое виски. Двое других мужчин в комнате тоже относились к ее игре снисходительно. Один даже пытался подпевать, но девица то и дело брала фальшивую ноту и начинала все сначала.
– Не выходит, – капризно надула она губы.
– У тебя все выйдет, радость моя, – сказал Глухой. – Ты только не сдавайся.
Один из мужчин – невысокий, стройный, со смуглым лицом индейца, в узких черных брюках, белой рубашке и накинутой на плечи черной куртке – сидел за письменным столом и печатал на машинке. Второй, подпевавший девице приятным голосом, – высокий, широкоплечий и голубоглазый – был одет в джинсы и голубой свитер.
Девушка продолжала бренчать, а Глухим овладела блаженная истома. Развалившись на диване, он размышлял о второй части плана и еще раз порадовался, как хорошо он все продумал. Он посмотрел на девицу, которая опять сфальшивила, и ласково ей улыбнулся. Потом взглянул на Ахмада, согнувшегося над пишущей машинкой.
– Самое замечательное, – сказал он, – что никто нам не поверит.
– Еще как поверят! – ухмыльнулся Ахмад.
– Это потом.
– Потом поверят непременно, – согласился Ахмад, хлебнул виски, покосился на ножки девушки и снова забарабанил по клавишам.
– Во сколько обойдется нам рассылка писем? – спросил человек в джинсах.
– Видишь ли, Бак, – сказал Глухой, – мы должны отправить сто конвертов по пять центов, это будет стоить пять долларов. Если, конечно, я сосчитал правильно.
– Ты всегда считаешь правильно, – сказал Ахмад и улыбнулся.
– Жутко трудное место, – подала голос девушка и стала повторять одну и ту же ноту, словно надеясь запомнить ее на всю жизнь.
– Ты, главное, не сдавайся, Рошель, – подбодрил ее Глухой. – Рано или поздно у тебя получится.
Бак взял стакан, обнаружил, что виски кончилось, и подошел к кофейному столику налить еще. Он двигался с тяжелой грацией спортсмена, готового к схватке, – спина прямая, руки вдоль тела.
– Давай я тебе налью, – сказал Глухой..
– Да ладно, – откликнулся Бак, но протянул стакан. Глухой щедро налил ему виски.
– Пей на здоровье, – сказал он Баку. – Ты заслужил.
– Я не хочу надираться.
– Почему? Здесь все свои, – улыбнулся Глухой.
В этот вечер он особенно гордился Баком. Без него ничего бы не вышло. Разумеется, бомбу можно собрать и подсоединить к зажиганию и без Бака, но это было бы дилетантством, и взрыву могла помешать любая случайность, а случайностей Глухой не любил. Ему нравилась серьезность, с которой Бак взялся за дело. Бак придумал хитрое небольшое устройство, которое можно было приладить за считанные минуты. Преобразователь, правда, обошелся в 64 доллара 95 центов, но это чепуха по сравнению с тем, что их ожидало в случае удачи! Отличный парень этот Бак. Как он их учил обращаться со взрывчаткой и взрывателем! Подрывник-профессионал, на счету которого множество взрывов, можно сказать, сущая находка. В этом штате нельзя приобрести взрывчатку без специального разрешения и страхового полиса, а у Бака имелось и то и другое. Глухой был доволен, что Бак в его команде.
Бесценным приобретением оказался и Ахмад. Он работал чертежником в электрической корпорации «Метрополитен», в отделе картографии, всего за сто пятьдесят долларов в неделю. Ахмад сразу понял, какие барыши сулил план Глухого, и охотно предоставил информацию, необходимую для окончания операции. Ахмад оказался педантом и настоял, чтобы все письма были напечатаны на бумаге высшего качества и каждый из ста адресатов получил не копию, а оригинал. Этот маленький штрих должен был убедить получателей, что письмо – не розыгрыш. Глухой прекрасно знал, что успех часто зависит от таких вот мелочей. Прихлебывая виски, он любовно посмотрел на Ахмада и спросил:
– Сколько уже напечатал?
– Пятьдесят два.
– Боюсь, к ночи не управишься.
– А когда будем рассылать?
– Надо успеть до среды.
– Успею, – пообещал Ахмад.
– Вы что, собираетесь работать всю ночь? – спросила Рошель и надула губки.
– Если хочешь, можешь ложиться, радость моя, – разрешил Глухой.
– Что толку ложиться без тебя, – сказала Рошель, и Бак с Ахмадом переглянулись.
– Иди, я приду позже.
– Я не хочу спать.
– Тогда выпей и сыграй нам еще одну песню.
– Я знаю только «Сердце и душу».
– Тогда почитай книжку, – предложил Глухой.
Рошель удивленно взглянула на него.
– Или посмотри телевизор.
– Там ничего интересного, только старые фильмы.
– Среди них попадаются очень хорошие, – сказал Глухой.
– А бывают просто кошмар, – возразила Рошель.
Глухой улыбнулся.
– Тогда помоги нам. Будешь заклеивать конверты. Здесь сто штук.
– Не хочется.
– Я так и думал.
– Что же мне делать? – спросила Рошель.
– Переоденься в ночную рубашку, – сказал Глухой.
– Ладно, – согласилась она и встала с табуретки. – Спокойной ночи, ребята.
– Спокойной ночи, – отозвались Бак и Ахмад.
Рошель еще раз взглянула на Глухого и удалилась в другую комнату.
– Безмозглая дура, – сказал Глухой.
– Она меня раздражает, – поддержал его Бак.
– А меня наоборот, – возразил Глухой. – Она успокаивает мне нервы. К тому же она свято верит в то, что мы добропорядочные бизнесмены, и не имеет ни малейшего представления, чем мы занимаемся.
– Я иногда тоже перестаю понимать, чем мы, собственно, занимаемся, – буркнул Бак.
– Все очень просто, – сказал Глухой. – Мы рекламируем наше изобретение, рассылая письма заинтересованным лицам. Это старый, испытанный метод деловых людей нашей великой и славной нации. Конечно, наши возможности весьма ограниченны. Всего лишь сто писем. Но я убежден, что они принесут неплохую прибыль.
– А если нет?
– Давай, Бак, предположим худшее. Представь, что откликнется лишь один процент адресатов – дело вполне обычное. Наши расходы составляют: восемьдесят шесть долларов девяносто пять центов за карабин с оптическим прицелом, три семьдесят пять за коробку с патронами, шестьдесят четыре девяносто пять за преобразователь, семь за будильник, девять шестьдесят за динамит, восемьдесят центов палочка, шестьдесят центов за взрыватель, десять долларов – почтовая бумага, пять – марки и конверты. Если я не ошибся в расчетах, – он сделал паузу и улыбнулся Ахмаду, – всего это составит сто восемьдесят восемь долларов шестьдесят пять центов. Предстоящие траты – на тестер, буквы и форму – незначительны. Даже если клюнет один из ста адресатов, мы все равно получим хорошую прибыль.
– Пять тысяч долларов – не бог весть какие деньги, если принять во внимание два убийства, – возразил Бак.
– Три, – поправил его Глухой.
– Тем более, – поморщился Бак.
– Поверь мне, мы получим куда больше пяти тысяч, – сказал Глухой. – В пятницу приступим к окончанию операции. А в субботу утром не останется никого, кто бы не поверил нашим письмам.
– Сколько же из них, по-твоему, клюнет?
– Большинство. Если не все.
– А легавые?
– Что легавые? Они до сих пор не знают, кто мы такие. И вряд ли узнают.
– Надеюсь, ты прав...
– Конечно, прав.
– Что-то меня смущают легавые, – признался Бак. – Ничего не могу с собой поделать.
– Напрасно беспокоишься. Эти суетливые людишки работают по старинке. Полицейские в этом городе похожи на заводные игрушки. Они могут делать только то, что позволяет их устройство. Это человечки-автоматы, которые бессмысленно топчутся по кругу. Поставь на пути у них препятствие – кирпичную стену или ящик из-под апельсинов, – и они будут топтаться на месте, пока не кончится завод. Их ноги будут шевелиться, но они останутся там, где были. – Глухой улыбнулся. – Я, друзья мои, и есть кирпичная стена.
– Или ящик из-под апельсинов, – хмыкнул Бак.
– Нет, – поправил его Ахмад. – Конечно же, кирпичная стена.
Глава 10
Трое сыщиков встретились только в одиннадцать вечера. К этому времени Ла Бреска и Калуччи уже крепко спали. Детективы сидели в кафе в пяти кварталах от участка. За кофе и рогаликами они сошлись на том, что единственным ценным сведением, добытым ими, была дата предполагаемой операции. Пятнадцатое марта. Кроме того, они пришли к единодушному мнению, что у Фриды Панцер бюст лучше, чем у Анны Мэй Зон.
* * *
В трех милях от кафе, где Капек, О'Брайен и Паркер рассуждали о достоинствах артисток варьете, в прекрасно обставленной гостиной сидел Глухой и потягивал виски с содовой. Шторы были отдернуты, из окон открывался чудесный вид на реку и мост, по которому бежали огоньки, а дальше, на противоположном берегу, россыпи красных и желтых огней придавали ночи обманчиво весенний вид. Термометр за окном показывал минус десять.На кофейном столике у дивана, обитого черной кожей, стояли две бутылки дорогого виски (одна уже пустая). На противоположной стене висел оригинал Руо – правда, гуашь, но оттого не менее ценная. За роялем, играя «Сердце и душу», сидела невысокая брюнетка в белой вышитой блузке и мини-юбке.
Девушке было года двадцать три: курносый носик, большие карие глаза, длинные черные волосы, накладные ресницы. Они начинали дрожать, когда их обладательница брала фальшивую ноту, что, впрочем, случалось довольно часто. Глухой явно не замечал, что девица фальшивит. То ли у него и впрямь было плохо со слухом, то ли сказывалось выпитое виски. Двое других мужчин в комнате тоже относились к ее игре снисходительно. Один даже пытался подпевать, но девица то и дело брала фальшивую ноту и начинала все сначала.
– Не выходит, – капризно надула она губы.
– У тебя все выйдет, радость моя, – сказал Глухой. – Ты только не сдавайся.
Один из мужчин – невысокий, стройный, со смуглым лицом индейца, в узких черных брюках, белой рубашке и накинутой на плечи черной куртке – сидел за письменным столом и печатал на машинке. Второй, подпевавший девице приятным голосом, – высокий, широкоплечий и голубоглазый – был одет в джинсы и голубой свитер.
Девушка продолжала бренчать, а Глухим овладела блаженная истома. Развалившись на диване, он размышлял о второй части плана и еще раз порадовался, как хорошо он все продумал. Он посмотрел на девицу, которая опять сфальшивила, и ласково ей улыбнулся. Потом взглянул на Ахмада, согнувшегося над пишущей машинкой.
– Самое замечательное, – сказал он, – что никто нам не поверит.
– Еще как поверят! – ухмыльнулся Ахмад.
– Это потом.
– Потом поверят непременно, – согласился Ахмад, хлебнул виски, покосился на ножки девушки и снова забарабанил по клавишам.
– Во сколько обойдется нам рассылка писем? – спросил человек в джинсах.
– Видишь ли, Бак, – сказал Глухой, – мы должны отправить сто конвертов по пять центов, это будет стоить пять долларов. Если, конечно, я сосчитал правильно.
– Ты всегда считаешь правильно, – сказал Ахмад и улыбнулся.
– Жутко трудное место, – подала голос девушка и стала повторять одну и ту же ноту, словно надеясь запомнить ее на всю жизнь.
– Ты, главное, не сдавайся, Рошель, – подбодрил ее Глухой. – Рано или поздно у тебя получится.
Бак взял стакан, обнаружил, что виски кончилось, и подошел к кофейному столику налить еще. Он двигался с тяжелой грацией спортсмена, готового к схватке, – спина прямая, руки вдоль тела.
– Давай я тебе налью, – сказал Глухой..
– Да ладно, – откликнулся Бак, но протянул стакан. Глухой щедро налил ему виски.
– Пей на здоровье, – сказал он Баку. – Ты заслужил.
– Я не хочу надираться.
– Почему? Здесь все свои, – улыбнулся Глухой.
В этот вечер он особенно гордился Баком. Без него ничего бы не вышло. Разумеется, бомбу можно собрать и подсоединить к зажиганию и без Бака, но это было бы дилетантством, и взрыву могла помешать любая случайность, а случайностей Глухой не любил. Ему нравилась серьезность, с которой Бак взялся за дело. Бак придумал хитрое небольшое устройство, которое можно было приладить за считанные минуты. Преобразователь, правда, обошелся в 64 доллара 95 центов, но это чепуха по сравнению с тем, что их ожидало в случае удачи! Отличный парень этот Бак. Как он их учил обращаться со взрывчаткой и взрывателем! Подрывник-профессионал, на счету которого множество взрывов, можно сказать, сущая находка. В этом штате нельзя приобрести взрывчатку без специального разрешения и страхового полиса, а у Бака имелось и то и другое. Глухой был доволен, что Бак в его команде.
Бесценным приобретением оказался и Ахмад. Он работал чертежником в электрической корпорации «Метрополитен», в отделе картографии, всего за сто пятьдесят долларов в неделю. Ахмад сразу понял, какие барыши сулил план Глухого, и охотно предоставил информацию, необходимую для окончания операции. Ахмад оказался педантом и настоял, чтобы все письма были напечатаны на бумаге высшего качества и каждый из ста адресатов получил не копию, а оригинал. Этот маленький штрих должен был убедить получателей, что письмо – не розыгрыш. Глухой прекрасно знал, что успех часто зависит от таких вот мелочей. Прихлебывая виски, он любовно посмотрел на Ахмада и спросил:
– Сколько уже напечатал?
– Пятьдесят два.
– Боюсь, к ночи не управишься.
– А когда будем рассылать?
– Надо успеть до среды.
– Успею, – пообещал Ахмад.
– Вы что, собираетесь работать всю ночь? – спросила Рошель и надула губки.
– Если хочешь, можешь ложиться, радость моя, – разрешил Глухой.
– Что толку ложиться без тебя, – сказала Рошель, и Бак с Ахмадом переглянулись.
– Иди, я приду позже.
– Я не хочу спать.
– Тогда выпей и сыграй нам еще одну песню.
– Я знаю только «Сердце и душу».
– Тогда почитай книжку, – предложил Глухой.
Рошель удивленно взглянула на него.
– Или посмотри телевизор.
– Там ничего интересного, только старые фильмы.
– Среди них попадаются очень хорошие, – сказал Глухой.
– А бывают просто кошмар, – возразила Рошель.
Глухой улыбнулся.
– Тогда помоги нам. Будешь заклеивать конверты. Здесь сто штук.
– Не хочется.
– Я так и думал.
– Что же мне делать? – спросила Рошель.
– Переоденься в ночную рубашку, – сказал Глухой.
– Ладно, – согласилась она и встала с табуретки. – Спокойной ночи, ребята.
– Спокойной ночи, – отозвались Бак и Ахмад.
Рошель еще раз взглянула на Глухого и удалилась в другую комнату.
– Безмозглая дура, – сказал Глухой.
– Она меня раздражает, – поддержал его Бак.
– А меня наоборот, – возразил Глухой. – Она успокаивает мне нервы. К тому же она свято верит в то, что мы добропорядочные бизнесмены, и не имеет ни малейшего представления, чем мы занимаемся.
– Я иногда тоже перестаю понимать, чем мы, собственно, занимаемся, – буркнул Бак.
– Все очень просто, – сказал Глухой. – Мы рекламируем наше изобретение, рассылая письма заинтересованным лицам. Это старый, испытанный метод деловых людей нашей великой и славной нации. Конечно, наши возможности весьма ограниченны. Всего лишь сто писем. Но я убежден, что они принесут неплохую прибыль.
– А если нет?
– Давай, Бак, предположим худшее. Представь, что откликнется лишь один процент адресатов – дело вполне обычное. Наши расходы составляют: восемьдесят шесть долларов девяносто пять центов за карабин с оптическим прицелом, три семьдесят пять за коробку с патронами, шестьдесят четыре девяносто пять за преобразователь, семь за будильник, девять шестьдесят за динамит, восемьдесят центов палочка, шестьдесят центов за взрыватель, десять долларов – почтовая бумага, пять – марки и конверты. Если я не ошибся в расчетах, – он сделал паузу и улыбнулся Ахмаду, – всего это составит сто восемьдесят восемь долларов шестьдесят пять центов. Предстоящие траты – на тестер, буквы и форму – незначительны. Даже если клюнет один из ста адресатов, мы все равно получим хорошую прибыль.
– Пять тысяч долларов – не бог весть какие деньги, если принять во внимание два убийства, – возразил Бак.
– Три, – поправил его Глухой.
– Тем более, – поморщился Бак.
– Поверь мне, мы получим куда больше пяти тысяч, – сказал Глухой. – В пятницу приступим к окончанию операции. А в субботу утром не останется никого, кто бы не поверил нашим письмам.
– Сколько же из них, по-твоему, клюнет?
– Большинство. Если не все.
– А легавые?
– Что легавые? Они до сих пор не знают, кто мы такие. И вряд ли узнают.
– Надеюсь, ты прав...
– Конечно, прав.
– Что-то меня смущают легавые, – признался Бак. – Ничего не могу с собой поделать.
– Напрасно беспокоишься. Эти суетливые людишки работают по старинке. Полицейские в этом городе похожи на заводные игрушки. Они могут делать только то, что позволяет их устройство. Это человечки-автоматы, которые бессмысленно топчутся по кругу. Поставь на пути у них препятствие – кирпичную стену или ящик из-под апельсинов, – и они будут топтаться на месте, пока не кончится завод. Их ноги будут шевелиться, но они останутся там, где были. – Глухой улыбнулся. – Я, друзья мои, и есть кирпичная стена.
– Или ящик из-под апельсинов, – хмыкнул Бак.
– Нет, – поправил его Ахмад. – Конечно же, кирпичная стена.
Глава 10
Утром следующего дня кое-что прояснилось. В десять часов в следственный отдел позвонил Толстяк Доннер. К этому моменту сотрудники окончательно сломали головы, пытаясь разгадать, что же замыслили Ла Бреска и Калуччи, что именно должно произойти пятнадцатого марта и в котором часу. Было немало и других вопросов. Кто такой Дом (у которого, похоже, вообще не было фамилии)? Кто такая блондинка, на чьей машине в пятницу Ла Бреска скрылся от преследователя? Детективы надеялись установить личность хотя бы одного из них, чтобы прикинуть, какое дельце им предстоит. Тогда можно будет понять, связано ли оно с убийством Каупера и Скэнлона и какое отношение имеет Ла Бреска к Глухому. Вопросов было множество. Оставалось найти того, кто мог бы на них ответить.
Доннера тотчас соединили с Уиллисом.
– Вроде бы я сообразил, кто такой Дом, – сказал Толстяк Доннер.
– Отлично! – обрадовался Уиллис. – Как его фамилия?
– Ди Филиппи. Доминик Ди Филиппи. Живет в Риверхеде около старого «Колизея». Знаешь это место?
– Да. Что ты узнал о нем?
– Он работает в «Коаксиальном кабеле».
– А что это?
– Что именно?
– То, что ты сказал. Это название или код?
– Какой еще код?
– Коаксиальный кабель.
– Это группа.
– Группа кого?
– Музыкантов, – сказал Доннер.
– Оркестр?
– Да, только теперь они называют себя группами.
– При чем же тут коаксиальный кабель?
– Это название группы.
– Ты меня разыгрываешь?
– Нет, это действительно так.
– Что же там делает Ди Филиппи?
– Играет на ритм-гитаре.
– Где он живет?
– Норт-Андерсон, триста шестьдесят пять.
– Это в Риверхеде?
– Да.
– Почему ты думаешь, что это наш клиент?
– Он большой артист, – сказал Доннер. – В последнее время сообщает всем, что продулся в пух и прах на боксе, говорит, что просадил не меньше двух-трех сотен. На самом же деле он проиграл полтинник.
– Дальше.
– И еще: с недавних пор он стал болтать, будто знает кое-что насчет одного дельца, которое кое-кто намерен очень ловко провернуть.
– Кому болтает?
– Один парень из этой группы давно балуется наркотиками. Начал, когда группы и в помине не было. Через него я и вышел на Ди Филиппи. Мой парень говорит, что на днях они вместе были в двух-трех притонах и Ди Филиппи трепался насчет дельца.
– Он сказал, в чем оно заключается?
– Нет.
– Курили марихуану?
– Да. Светская жизнь...
– Может, Ди Филиппи просто обкурился марихуаны?
– Это запросто.
– Тогда он мог все выдумать.
– Вряд ли.
– Он не говорил, когда должно состояться дельце?
– Нет.
– Невелик улов.
– Но полсотни-то стоит, а?
– Десятку, – сказал Уиллис.
– Слушай, я же из кожи лез вон, чтобы раскопать для тебя этого Дома.
– Кстати, чуть не забыл, – сказал Уиллис.
– Да?
– Прогони свою дочку.
– Кого-кого?
– Я имею в виду ту самую девицу. Когда я зайду к тебе в следующий раз, чтобы духу ее не было!
– Это еще почему?
– Я тут подумал и решил, что мне это не нравится.
– Я уже дважды ее выставлял, – сообщил Доннер. – Но она оба раза возвращалась.
– Тогда, может, ты купишь ей на эту десятку билет домой в Джорджию?
– Запросто. И еще десятку пожертвую Армии спасения, – ехидно отозвался Доннер.
– Короче, чтоб ее больше не было!
– С каких это пор ты стал таким моралистом?
– Минуту назад.
– Я думал, ты деловой человек.
– Правильно думал. Давай договоримся: ты прогоняешь эту девицу, а я забываю все, что знаю о тебе сейчас и что узнаю потом.
– Ты это серьезно?
– Абсолютно. Я не хочу, чтобы она жила у тебя. Если я еще раз застану ее в твоем доме, то поступлю с тобой по закону.
– И потеряешь ценного работника.
– Что поделаешь, – вздохнул Уиллис. – Придется стиснуть зубы и обойтись без тебя.
– Иной раз я сам себе удивляюсь: зачем я помогаю таким, как ты? – вздохнул Доннер.
– Когда у меня будет свободная минутка, я тебе растолкую, – пообещал Уиллис. – Ну как, договорились?
– Ладно. С тебя полтинник.
– Я сказал – десятка!
– Ну хотя бы двадцать.
– За такую ерунду?
– Но это же след.
– И не более того.
– Ну и что? Такие сведения стоят четвертной, не меньше.
– Ладно, получишь пятнадцать, так уж и быть, – сказал Уиллис и повесил трубку.
И сейчас же опять зазвонил телефон.
– Восемьдесят седьмой участок, Уиллис слушает.
– Хэл, это Арти, из школы.
– Слушаю.
– Пять минут назад Ла Бреска позвонил матери.
– Они говорили по-итальянски?
– По-английски. Он сказал ей, что ждет звонка от Доминика Ди Филиппи. Похоже, это наш клиент, а?
– Похоже, – сказал Уиллис.
– Он велел передать Ди Филиппи, что встретится с ним в обеденный перерыв на углу Соборной и Седьмой.
– Ди Филиппи еще не звонил?
– Нет. Они говорили минут пять назад.
– Отлично. Когда, говоришь, они должны встретиться?
– В половине первого.
– На углу Соборной и Седьмой?
– Именно, – сказал Браун.
– Мы пошлем туда человека.
– Я еще позвоню, – сказал Браун. – У меня ведь есть второй клиент.
Он перезвонил через пять минут.
– Звонил Ди Филиппи, – сообщил он. – Миссис Ла Бреска передала ему то, что просил сын. Ну что, нашли наконец кого искали?
– Очень может быть, – сказал Уиллис.
– Историческая встреча, – усмехнулся Клинг.
– Совещание на высшем уровне, – сказал Мейер.
– Точно. Ла Бреска скажет Дому, что решено поделить добычу на троих. А пока Калуччи обдумает, утопить его в реке или нет.
– Убежден, что старину Дома закатают в асфальт. Готов побиться об заклад.
Часы на соборе пробили половину. Площадь наполнилась звоном. Некоторые прохожие поглядывали на колокольню. Но большинство, подняв воротники, спешили дальше.
– Что-то Дом запаздывает, – сказал Мейер.
– Полюбуйся на Тони, – отозвался Клинг. – С ним сейчас случится припадок.
– Это точно, – усмехнулся Мейер.
В машине была включена печка – тепло, уютно, хотелось подремать. Он не завидовал Ла Бреске, топтавшемуся на перекрестке, продуваемом всеми ветрами.
– Как будем действовать? – осведомился Клинг.
– Когда встреча в верхах закончится, беремся за Дома.
– А почему бы не взять обоих?
– Что же мы им предъявим?
– Нам стало известно, что Ла Бреска что-то задумал. Сговор с преступными намерениями, статья пятьсот восьмидесятая.
– Разве это повод для ареста? Я бы проследил за ними и взял тепленькими на месте преступления.
– Если он связан с Глухим, – сказал Клинг, – то уже совершил два преступления. Причем тяжких.
– Если бы да кабы...
– Думаешь, он не знает Глухого?
– Боюсь, что нет.
– Я в этом не уверен, – сказал Клинг.
– Может, Дом внесет ясность?
– Если придет.
– Который час?
– Без двадцати.
Они продолжали следить за Ла Бреской. Тот расхаживал взад и вперед, заметно нервничал, похлопывая себя по бокам, чтобы согреться. На нем была та же бежевая куртка, в которой он приходил за банкой в Гровер-парк, тот же зеленый шарф и те же ботинки.
– Смотри! – шепнул вдруг Мейер.
– Что такое?
– Машина на той стороне. Подъезжает к тротуару.
– Ну и что?
– Это тот самый черный «бьюик», Берт. А в нем блондинка.
Мейер завел мотор. Ла Бреска заметил «бьюик» и быстро зашагал к нему. Детективы отчетливо видели, как взметнулась грива блондинки, когда она наклонилась открыть дверцу Ла Бреске. Тот сел в машину. «Бьюик» тронулся с места.
– Что будем делать? – спросил Клинг.
– Едем за ними.
– А Дом?
– Может, красотка как раз везет Ла Бреску к Дому?
– А если нет?
– Что мы теряем? – спросил в свою очередь Мейер.
– Мы можем потерять Дома.
– Слава богу, они не пошли пешком, – вздохнул Мейер, и «крайслер» двинулся в путь.
Они ехали по старой части города. Узкие улицы, дома, прижавшиеся друг к другу, пешеходы, переходившие дорогу где вздумается. Не обращая внимания на красный свет, они лавировали между машинами.
– Вот бы их всех оштрафовать! – сладострастно шептал Мейер.
– Не упусти «бьюик», – отозвался Клинг.
– Я что, новичок?
– А кто упустил его на прошлой неделе?
– Но тогда я был на своих двоих.
– Они поворачивают налево!
– Вижу.
«Бьюик» повернул налево и выехал на широкую магистраль вдоль реки Дике. Река была скована льдом от берега до берега – событие, зарегистрированное до этого в городских анналах лишь дважды. Лишенная обычной пароходной суеты, она тянулась до Калмз-пойнта – плоская, словно канзасская прерия, ледяная лента под снежным покрывалом. По реке гулял ветер, деревья по обе стороны проспекта гнулись под напором его бешеных атак. Даже тяжелому «бьюику» приходилось несладко. Он мчался навстречу урагану, слегка виляя на заснеженной мостовой, но блондинка крепко держала руль. Наконец машина остановилась у обочины. Если не считать воя ветра, на проспекте было очень тихо. Словно гигантские безголовые птицы, в воздухе парили газеты. На середину проезжей части с грохотом выкатился мусорный бак.
Остановив машину за квартал от «бьюика», Мейер и Клинг пристально следили за черным автомобилем. Ветер выл так, что рации не было слышно. Клингу пришлось прибавить громкость.
– Что теперь делать? – спросил он.
– Ждать, – сказал Мейер.
– Когда они кончат беседовать, будем брать девицу? – спросил Клинг.
– Да.
– Думаешь, она что-нибудь знает?
– Надеюсь, да.
– А я в этом не уверен. Ведь Калуччи говорил, что делить надо пополам. Если бы она была с ними заодно...
– Может, это подруга Дома?
– И он прислал ее вместо себя?
– Да. Вдруг старина Дом заподозрил, что его хотят убрать? Вот он и отправил свою подружку, а сам сидит где-нибудь в тихом месте и играет на ритм-гитаре.
– Вполне возможно, – согласился Клинг.
– Еще бы.
– Но тогда возможно все что угодно.
– Это ты правильно говоришь, – сказал Мейер.
– Смотри, – перебил его Клинг, – Ла Бреска вылезает из машины.
– Быстро они договорились! Давай займемся девицей.
Ла Бреска двинулся по проспекту. Детективы вылезли из машины. Очередной порыв ветра чуть не свалил их с ног. Они втянули головы в плечи и припустили к «бьюику», опасаясь, что блондинка вот-вот отъедет. Им очень не хотелось гоняться за ней по всему городу. Мейер услышал, как заурчал мотор.
– Быстрей! – крикнул он Клингу, и они закончили дистанцию спуртом, который сделал бы честь любому спринтеру. Мейер подбежал со стороны тротуара. Клинг распахнул дверь водителя.
Блондинка за рулем была в брюках и короткой серой куртке. Когда Клинг стал дергать дверцу, девица повернулась к нему и он с удивлением увидел мужское лицо без малейшего намека на косметику, а потом и вовсе опешил, разглядев у нее трехдневную щетину на щеках и подбородке.
Мейер глянул на девицу и сказал:
– Мистер Доминик Ди Филиппи, если не ошибаюсь?
В дежурной комнате следственного отдела он принялся любовно их расчесывать. Попутно он объяснил сыщикам, что, коль ты играешь в группе, у тебя должен быть свой образ. Как все настоящие музыканты, он и его партнеры стараются выглядеть экстравагантно. У барабанщика очки, как у Бенджамина Франклина, у ведущего гитариста челка до самых глаз, органист носит красные рубашки и красные носки. Короче, у каждого свой образ. В других группах тоже есть ребята с длинными волосами, но Доминик решил отрастить еще и бороду. Борода обещала быть рыжей, это и придаст его внешности оригинальность.
– А что, собственно, случилось? – спросил Доминик. – Почему меня сюда притащили?
– Ты музыкант? – спросил его Мейер.
– Да.
– Этим и зарабатываешь на жизнь?
– Вообще-то группа возникла недавно.
– Когда именно?
– Три месяца назад.
– Значит, уже играете?
– Конечно.
– Где?
– На прослушиваниях.
– Но деньги вам платят?
– Пока нет, но даже «битлы» начинали с нуля, верно?
– Верно.
– Они сначала выступали в каких-то жалких ливерпульских кабаках, получая по фартингу за вечер.
– Ты хоть знаешь, что такое фартинг?
– Ну, все так говорят.
– Ладно, Дом, давай на время оставим музыку в покое. Поговорим о другом.
– Согласен. Например, почему вы меня сюда приволокли?
– Прочитай ему закон, – сказал Мейеру Клинг.
– Обязательно, – отозвался Мейер и посвятил Ди Филиппи в тайну под названием «Миранда – Эскобедо». Ди Филиппи слушал очень внимательно. Когда Мейер кончил, он тряхнул длинными локонами и сказал:
– Значит, я имею право на адвоката?
– Имеешь.
– Тогда давайте адвоката.
– У тебя есть свой или нам тебе его подыскать?
– У меня есть свой.
Дженеро сидел на кровати. Одна нога была у него забинтована. Рана заживала хорошо. Визит Кареллы его приятно удивил.
– Какая честь! – воскликнул он. – Я серьезно. Честное слово, я рад, что ты зашел ко мне.
– Как поживаешь, Дженеро? – спросил Карелла.
– Ничего. Нога вот побаливает. Я и не думал, что это может быть так больно. В кино все время в кого-то стреляют, они падают, и все. Никак не скажешь, что им больно.
– Но это действительно больно, – сказал Карелла и улыбнулся. Он присел на край кровати. – Да у тебя тут, оказывается, телевизор.
– Это моего соседа, – прошептал Дженеро. – Но он никогда его не смотрит. Он либо спит, либо лежит и стонет. Признаться, я не уверен, что он выкарабкается.
– А что с ним?
– Не знаю. Вокруг него все время крутятся медсестры, дают таблетки, делают уколы. Просто столпотворение какое-то, как на вокзале.
– Так это же хорошо! – возразил Карелла.
– В каком смысле?
– Если сестры все время крутятся.
– Это верно, – согласился Дженеро. – Среди них есть очень даже ничего.
– Как это тебя угораздило? – спросил Карелла, кивнув на забинтованную ногу Дженеро.
– Ты не знаешь?
– Я только слышал, что тебя ранило.
– Ранило... – сказал Дженеро и запнулся. – В общем, мы преследовали того типа. Когда он приблизился ко мне, я вытащил револьвер, хотел сделать предупредительный выстрел... – Он снова замолчал. – Так всё и получилось.
– Не повезло, – сказал Карелла.
– Всякое бывает, – отозвался Дженеро. – Раз уж решил стать полицейским, надо быть готовым ко всему.
– Конечно.
– Надо же – как тебя отделали. Значит, вот как оно бывает.
– Что бывает?
– Ну то, что детективы попадают в переделки чаще, чем патрульные. Я имею в виду патрульных, которые с прохладцей относятся к своей работе. Такие ведь не станут рисковать собой, чтобы задержать опасного преступника. Верно я говорю?
Карелла улыбнулся.
– Ты со мной не согласен? – гнул свое Дженеро.
– Все начинают с патрульной службы, – уклончиво ответил Карелла.
– Так-то оно так. Но неужели ты думаешь, что патрульный – это человек, который только и может регулировать движение, помогать детишкам переходить улицу или регистрировать мелкие уличные происшествия? По-твоему, разве патрульный не способен рисковать жизнью?
– Я знаю, что иногда патрульные погибают при исполнении служебных обязанностей, – ответил Карелла.
Доннера тотчас соединили с Уиллисом.
– Вроде бы я сообразил, кто такой Дом, – сказал Толстяк Доннер.
– Отлично! – обрадовался Уиллис. – Как его фамилия?
– Ди Филиппи. Доминик Ди Филиппи. Живет в Риверхеде около старого «Колизея». Знаешь это место?
– Да. Что ты узнал о нем?
– Он работает в «Коаксиальном кабеле».
– А что это?
– Что именно?
– То, что ты сказал. Это название или код?
– Какой еще код?
– Коаксиальный кабель.
– Это группа.
– Группа кого?
– Музыкантов, – сказал Доннер.
– Оркестр?
– Да, только теперь они называют себя группами.
– При чем же тут коаксиальный кабель?
– Это название группы.
– Ты меня разыгрываешь?
– Нет, это действительно так.
– Что же там делает Ди Филиппи?
– Играет на ритм-гитаре.
– Где он живет?
– Норт-Андерсон, триста шестьдесят пять.
– Это в Риверхеде?
– Да.
– Почему ты думаешь, что это наш клиент?
– Он большой артист, – сказал Доннер. – В последнее время сообщает всем, что продулся в пух и прах на боксе, говорит, что просадил не меньше двух-трех сотен. На самом же деле он проиграл полтинник.
– Дальше.
– И еще: с недавних пор он стал болтать, будто знает кое-что насчет одного дельца, которое кое-кто намерен очень ловко провернуть.
– Кому болтает?
– Один парень из этой группы давно балуется наркотиками. Начал, когда группы и в помине не было. Через него я и вышел на Ди Филиппи. Мой парень говорит, что на днях они вместе были в двух-трех притонах и Ди Филиппи трепался насчет дельца.
– Он сказал, в чем оно заключается?
– Нет.
– Курили марихуану?
– Да. Светская жизнь...
– Может, Ди Филиппи просто обкурился марихуаны?
– Это запросто.
– Тогда он мог все выдумать.
– Вряд ли.
– Он не говорил, когда должно состояться дельце?
– Нет.
– Невелик улов.
– Но полсотни-то стоит, а?
– Десятку, – сказал Уиллис.
– Слушай, я же из кожи лез вон, чтобы раскопать для тебя этого Дома.
– Кстати, чуть не забыл, – сказал Уиллис.
– Да?
– Прогони свою дочку.
– Кого-кого?
– Я имею в виду ту самую девицу. Когда я зайду к тебе в следующий раз, чтобы духу ее не было!
– Это еще почему?
– Я тут подумал и решил, что мне это не нравится.
– Я уже дважды ее выставлял, – сообщил Доннер. – Но она оба раза возвращалась.
– Тогда, может, ты купишь ей на эту десятку билет домой в Джорджию?
– Запросто. И еще десятку пожертвую Армии спасения, – ехидно отозвался Доннер.
– Короче, чтоб ее больше не было!
– С каких это пор ты стал таким моралистом?
– Минуту назад.
– Я думал, ты деловой человек.
– Правильно думал. Давай договоримся: ты прогоняешь эту девицу, а я забываю все, что знаю о тебе сейчас и что узнаю потом.
– Ты это серьезно?
– Абсолютно. Я не хочу, чтобы она жила у тебя. Если я еще раз застану ее в твоем доме, то поступлю с тобой по закону.
– И потеряешь ценного работника.
– Что поделаешь, – вздохнул Уиллис. – Придется стиснуть зубы и обойтись без тебя.
– Иной раз я сам себе удивляюсь: зачем я помогаю таким, как ты? – вздохнул Доннер.
– Когда у меня будет свободная минутка, я тебе растолкую, – пообещал Уиллис. – Ну как, договорились?
– Ладно. С тебя полтинник.
– Я сказал – десятка!
– Ну хотя бы двадцать.
– За такую ерунду?
– Но это же след.
– И не более того.
– Ну и что? Такие сведения стоят четвертной, не меньше.
– Ладно, получишь пятнадцать, так уж и быть, – сказал Уиллис и повесил трубку.
И сейчас же опять зазвонил телефон.
– Восемьдесят седьмой участок, Уиллис слушает.
– Хэл, это Арти, из школы.
– Слушаю.
– Пять минут назад Ла Бреска позвонил матери.
– Они говорили по-итальянски?
– По-английски. Он сказал ей, что ждет звонка от Доминика Ди Филиппи. Похоже, это наш клиент, а?
– Похоже, – сказал Уиллис.
– Он велел передать Ди Филиппи, что встретится с ним в обеденный перерыв на углу Соборной и Седьмой.
– Ди Филиппи еще не звонил?
– Нет. Они говорили минут пять назад.
– Отлично. Когда, говоришь, они должны встретиться?
– В половине первого.
– На углу Соборной и Седьмой?
– Именно, – сказал Браун.
– Мы пошлем туда человека.
– Я еще позвоню, – сказал Браун. – У меня ведь есть второй клиент.
Он перезвонил через пять минут.
– Звонил Ди Филиппи, – сообщил он. – Миссис Ла Бреска передала ему то, что просил сын. Ну что, нашли наконец кого искали?
– Очень может быть, – сказал Уиллис.
* * *
Мейер и Клинг сидели в «крайслере» на Соборной улице и наблюдали, как Тони Ла Бреска топчется у автобусной остановки. Часы на соборе показывали 12.20. Ла Бреска пришел раньше и явно нервничал. Он ходил взад и вперед по тротуару и поглядывал то на соборные часы, то на свои.– Историческая встреча, – усмехнулся Клинг.
– Совещание на высшем уровне, – сказал Мейер.
– Точно. Ла Бреска скажет Дому, что решено поделить добычу на троих. А пока Калуччи обдумает, утопить его в реке или нет.
– Убежден, что старину Дома закатают в асфальт. Готов побиться об заклад.
Часы на соборе пробили половину. Площадь наполнилась звоном. Некоторые прохожие поглядывали на колокольню. Но большинство, подняв воротники, спешили дальше.
– Что-то Дом запаздывает, – сказал Мейер.
– Полюбуйся на Тони, – отозвался Клинг. – С ним сейчас случится припадок.
– Это точно, – усмехнулся Мейер.
В машине была включена печка – тепло, уютно, хотелось подремать. Он не завидовал Ла Бреске, топтавшемуся на перекрестке, продуваемом всеми ветрами.
– Как будем действовать? – осведомился Клинг.
– Когда встреча в верхах закончится, беремся за Дома.
– А почему бы не взять обоих?
– Что же мы им предъявим?
– Нам стало известно, что Ла Бреска что-то задумал. Сговор с преступными намерениями, статья пятьсот восьмидесятая.
– Разве это повод для ареста? Я бы проследил за ними и взял тепленькими на месте преступления.
– Если он связан с Глухим, – сказал Клинг, – то уже совершил два преступления. Причем тяжких.
– Если бы да кабы...
– Думаешь, он не знает Глухого?
– Боюсь, что нет.
– Я в этом не уверен, – сказал Клинг.
– Может, Дом внесет ясность?
– Если придет.
– Который час?
– Без двадцати.
Они продолжали следить за Ла Бреской. Тот расхаживал взад и вперед, заметно нервничал, похлопывая себя по бокам, чтобы согреться. На нем была та же бежевая куртка, в которой он приходил за банкой в Гровер-парк, тот же зеленый шарф и те же ботинки.
– Смотри! – шепнул вдруг Мейер.
– Что такое?
– Машина на той стороне. Подъезжает к тротуару.
– Ну и что?
– Это тот самый черный «бьюик», Берт. А в нем блондинка.
Мейер завел мотор. Ла Бреска заметил «бьюик» и быстро зашагал к нему. Детективы отчетливо видели, как взметнулась грива блондинки, когда она наклонилась открыть дверцу Ла Бреске. Тот сел в машину. «Бьюик» тронулся с места.
– Что будем делать? – спросил Клинг.
– Едем за ними.
– А Дом?
– Может, красотка как раз везет Ла Бреску к Дому?
– А если нет?
– Что мы теряем? – спросил в свою очередь Мейер.
– Мы можем потерять Дома.
– Слава богу, они не пошли пешком, – вздохнул Мейер, и «крайслер» двинулся в путь.
Они ехали по старой части города. Узкие улицы, дома, прижавшиеся друг к другу, пешеходы, переходившие дорогу где вздумается. Не обращая внимания на красный свет, они лавировали между машинами.
– Вот бы их всех оштрафовать! – сладострастно шептал Мейер.
– Не упусти «бьюик», – отозвался Клинг.
– Я что, новичок?
– А кто упустил его на прошлой неделе?
– Но тогда я был на своих двоих.
– Они поворачивают налево!
– Вижу.
«Бьюик» повернул налево и выехал на широкую магистраль вдоль реки Дике. Река была скована льдом от берега до берега – событие, зарегистрированное до этого в городских анналах лишь дважды. Лишенная обычной пароходной суеты, она тянулась до Калмз-пойнта – плоская, словно канзасская прерия, ледяная лента под снежным покрывалом. По реке гулял ветер, деревья по обе стороны проспекта гнулись под напором его бешеных атак. Даже тяжелому «бьюику» приходилось несладко. Он мчался навстречу урагану, слегка виляя на заснеженной мостовой, но блондинка крепко держала руль. Наконец машина остановилась у обочины. Если не считать воя ветра, на проспекте было очень тихо. Словно гигантские безголовые птицы, в воздухе парили газеты. На середину проезжей части с грохотом выкатился мусорный бак.
Остановив машину за квартал от «бьюика», Мейер и Клинг пристально следили за черным автомобилем. Ветер выл так, что рации не было слышно. Клингу пришлось прибавить громкость.
– Что теперь делать? – спросил он.
– Ждать, – сказал Мейер.
– Когда они кончат беседовать, будем брать девицу? – спросил Клинг.
– Да.
– Думаешь, она что-нибудь знает?
– Надеюсь, да.
– А я в этом не уверен. Ведь Калуччи говорил, что делить надо пополам. Если бы она была с ними заодно...
– Может, это подруга Дома?
– И он прислал ее вместо себя?
– Да. Вдруг старина Дом заподозрил, что его хотят убрать? Вот он и отправил свою подружку, а сам сидит где-нибудь в тихом месте и играет на ритм-гитаре.
– Вполне возможно, – согласился Клинг.
– Еще бы.
– Но тогда возможно все что угодно.
– Это ты правильно говоришь, – сказал Мейер.
– Смотри, – перебил его Клинг, – Ла Бреска вылезает из машины.
– Быстро они договорились! Давай займемся девицей.
Ла Бреска двинулся по проспекту. Детективы вылезли из машины. Очередной порыв ветра чуть не свалил их с ног. Они втянули головы в плечи и припустили к «бьюику», опасаясь, что блондинка вот-вот отъедет. Им очень не хотелось гоняться за ней по всему городу. Мейер услышал, как заурчал мотор.
– Быстрей! – крикнул он Клингу, и они закончили дистанцию спуртом, который сделал бы честь любому спринтеру. Мейер подбежал со стороны тротуара. Клинг распахнул дверь водителя.
Блондинка за рулем была в брюках и короткой серой куртке. Когда Клинг стал дергать дверцу, девица повернулась к нему и он с удивлением увидел мужское лицо без малейшего намека на косметику, а потом и вовсе опешил, разглядев у нее трехдневную щетину на щеках и подбородке.
Мейер глянул на девицу и сказал:
– Мистер Доминик Ди Филиппи, если не ошибаюсь?
* * *
Доминик Ди Филиппи очень гордился своими длинными белокурыми локонами.В дежурной комнате следственного отдела он принялся любовно их расчесывать. Попутно он объяснил сыщикам, что, коль ты играешь в группе, у тебя должен быть свой образ. Как все настоящие музыканты, он и его партнеры стараются выглядеть экстравагантно. У барабанщика очки, как у Бенджамина Франклина, у ведущего гитариста челка до самых глаз, органист носит красные рубашки и красные носки. Короче, у каждого свой образ. В других группах тоже есть ребята с длинными волосами, но Доминик решил отрастить еще и бороду. Борода обещала быть рыжей, это и придаст его внешности оригинальность.
– А что, собственно, случилось? – спросил Доминик. – Почему меня сюда притащили?
– Ты музыкант? – спросил его Мейер.
– Да.
– Этим и зарабатываешь на жизнь?
– Вообще-то группа возникла недавно.
– Когда именно?
– Три месяца назад.
– Значит, уже играете?
– Конечно.
– Где?
– На прослушиваниях.
– Но деньги вам платят?
– Пока нет, но даже «битлы» начинали с нуля, верно?
– Верно.
– Они сначала выступали в каких-то жалких ливерпульских кабаках, получая по фартингу за вечер.
– Ты хоть знаешь, что такое фартинг?
– Ну, все так говорят.
– Ладно, Дом, давай на время оставим музыку в покое. Поговорим о другом.
– Согласен. Например, почему вы меня сюда приволокли?
– Прочитай ему закон, – сказал Мейеру Клинг.
– Обязательно, – отозвался Мейер и посвятил Ди Филиппи в тайну под названием «Миранда – Эскобедо». Ди Филиппи слушал очень внимательно. Когда Мейер кончил, он тряхнул длинными локонами и сказал:
– Значит, я имею право на адвоката?
– Имеешь.
– Тогда давайте адвоката.
– У тебя есть свой или нам тебе его подыскать?
– У меня есть свой.
* * *
Пока сыщики поджидали адвоката Ди Филиппи, Стив Карелла, перешедший в разряд ходячих больных, решил спуститься на четвертый этаж и проведать патрульного Ричарда Дженеро.Дженеро сидел на кровати. Одна нога была у него забинтована. Рана заживала хорошо. Визит Кареллы его приятно удивил.
– Какая честь! – воскликнул он. – Я серьезно. Честное слово, я рад, что ты зашел ко мне.
– Как поживаешь, Дженеро? – спросил Карелла.
– Ничего. Нога вот побаливает. Я и не думал, что это может быть так больно. В кино все время в кого-то стреляют, они падают, и все. Никак не скажешь, что им больно.
– Но это действительно больно, – сказал Карелла и улыбнулся. Он присел на край кровати. – Да у тебя тут, оказывается, телевизор.
– Это моего соседа, – прошептал Дженеро. – Но он никогда его не смотрит. Он либо спит, либо лежит и стонет. Признаться, я не уверен, что он выкарабкается.
– А что с ним?
– Не знаю. Вокруг него все время крутятся медсестры, дают таблетки, делают уколы. Просто столпотворение какое-то, как на вокзале.
– Так это же хорошо! – возразил Карелла.
– В каком смысле?
– Если сестры все время крутятся.
– Это верно, – согласился Дженеро. – Среди них есть очень даже ничего.
– Как это тебя угораздило? – спросил Карелла, кивнув на забинтованную ногу Дженеро.
– Ты не знаешь?
– Я только слышал, что тебя ранило.
– Ранило... – сказал Дженеро и запнулся. – В общем, мы преследовали того типа. Когда он приблизился ко мне, я вытащил револьвер, хотел сделать предупредительный выстрел... – Он снова замолчал. – Так всё и получилось.
– Не повезло, – сказал Карелла.
– Всякое бывает, – отозвался Дженеро. – Раз уж решил стать полицейским, надо быть готовым ко всему.
– Конечно.
– Надо же – как тебя отделали. Значит, вот как оно бывает.
– Что бывает?
– Ну то, что детективы попадают в переделки чаще, чем патрульные. Я имею в виду патрульных, которые с прохладцей относятся к своей работе. Такие ведь не станут рисковать собой, чтобы задержать опасного преступника. Верно я говорю?
Карелла улыбнулся.
– Ты со мной не согласен? – гнул свое Дженеро.
– Все начинают с патрульной службы, – уклончиво ответил Карелла.
– Так-то оно так. Но неужели ты думаешь, что патрульный – это человек, который только и может регулировать движение, помогать детишкам переходить улицу или регистрировать мелкие уличные происшествия? По-твоему, разве патрульный не способен рисковать жизнью?
– Я знаю, что иногда патрульные погибают при исполнении служебных обязанностей, – ответил Карелла.