Эд Макбейн
Легавые
Глава 1
Ну и неделька!
Четырнадцать разбойных нападений, три изнасилования, поножовщина на Калвер-авеню, тридцать шесть краж и ограблений, а тут еще в следственном отделе начали красить стены.
Впрочем, это не мешало бы сделать давным-давно.
Детектив Мейер Мейер и сам не раз говорил, что стены необходимо покрасить. Но кто мог предположить, что городским властям приспичит затеять ремонт именно сейчас, в начале марта, когда на улицах промозгло, сыро, холодно, противно и нельзя даже чуточку приоткрыть окна, потому что проклятые батареи еле теплые. Так в отделе одновременно с резким запахом скипидара появились двое маляров. Они лениво водили кистями, один где-то под потолком, другой внизу, как раз под ногами сыщиков 87-го участка.
– Виноват, – сказал один из маляров, – не могли бы вы подвинуть эту штуковину?
– Какую? – спросил Мейер Мейер.
– Вот эту.
– К вашему сведению, – сказал Мейер Мейер, с трудом сдерживая негодование, – это не штуковина, а вшивый архив. В нем содержится драгоценнейшая информация о хулиганах, ворах и бандитах нашего района. Без него мы, трудолюбивые детективы, не смогли бы и шагу ступить.
– Страшное дело, – сказал первый маляр.
– Он не хочет двигать? – осведомился его напарник.
– Двигайте сами, – предложил Мейер Мейер. – Вам надо, вот и двигайте.
– Это не входит в наши обязанности, – объяснил первый маляр.
– Наше дело – красить, – поддакнул ему второй.
– В мои обязанности это тоже не входит, – возразил Мейер. – Мое дело – расследовать преступления.
– Как хотите, – отозвался первый маляр. – Но тогда мы забрызгаем ваш вшивый архив зеленой краской.
– А вы его накройте чем-нибудь.
– Нечем, – сказал второй. – Все ушло на столы.
– Ну почему мне вечно приходится играть в плохих водевилях? – спросил Мейер самого себя.
– Чего-чего? – не понял первый маляр.
– Он так шутит, – пояснил второй.
– Во всяком случае, в мои планы не входит двигать вшивый архив. И ничего другого я тоже двигать не намерен. Вы устроили здесь такой тарарам, что нам и за неделю не навести порядок.
– Стараемся, – скромно сказал первый маляр.
– И вообще, мы к вам не напрашивались, – сказал второй. – Думаете, приятно торчать в полицейском участке? Думаете, это творческая работа? Ничего подобного. Это чистое занудство.
– Неужто? – спросил Мейер.
– А то нет, – сказал первый маляр.
– Еще какое занудство, – поддержал его второй.
– Представляете, все красим в один цвет. Стены – светло-зеленые. Потолок – светло-зеленый. Лестница тоже. Кошмар!
– На прошлой неделе мы красили киоски на ярмарке, знаете, на Каунсил-стрит. Совсем другое дело!
– Таких хороших заказов у нас еще не бывало, – сказал второй маляр. – Мягкие тона, у каждого киоска свой цвет. А знаете, сколько там у них киосков? И сколько красок? Там мы работали от души.
– А здесь скрепя сердце, – сказал первый.
– Через силу, – согласился второй.
– Все равно двигать ничего не буду! – отрезал Мейер. И в этот момент зазвонил телефон. – Восемьдесят седьмой участок, Мейер слушает.
– Неужели это действительно сам Мейер Мейер? – раздался голос в трубке.
– Кто говорит? – в свою очередь спросил Мейер.
– Умоляю вас, скажите, неужели это детектив Мейер Мейер собственной персоной?
– Он самый.
– Господи, я сейчас упаду в обморок!
– Послушайте, кто это...
– Сэм Гроссман.
– Привет, Сэм! Какого...
– У меня нет слов! Я в восторге оттого, что говорю с такой знаменитой личностью, – сказал Сэм Гроссман.
– В чем дело? Ничего не понимаю.
– Неужели ничего?
– Честное слово. Что случилось?
– А ты угадай.
– Если я чего не переношу, так это загадок, – сказал Мейер. – Почему бы тебе не сказать прямо, что произошло.
На это Сэм только хмыкнул.
– Только тебя мне сегодня не хватало, – вздохнул Мейер.
– Ладно. Я звоню насчет мужского пиджака спортивного покроя, из шотландки в красно-синюю клетку. Кто-то из ваших делал запрос по поводу пятна на левой поле. Ты в курсе?
– Это я делал запрос.
– Карандаш под рукой есть?
– Да.
– Пиши: крови не обнаружено. Сперма отсутствует. Похоже, самое обыкновенное жирное пятно. Можем уточнить, что за жир.
– Не обязательно.
– Хозяин пиджака подозревается в изнасиловании?
– У нас на этой неделе три десятка насильников. И два маляра.
– Не понял.
– Это я так. У тебя все?
– Все. Был рад поговорить с вами, Мейер Мейер. Если бы вы только знали, какое удовольствие мне это доставило...
– Если ты еще раз... – начал Мейер, но Сэм Гроссман дал отбой.
Мейер подержал трубку в руке, положил ее на рычаг. По черной пластмассе рассыпались светло-зеленые крапинки.
– Неряхи чертовы! – пробормотал он.
– Вы что-то сказали? – осведомился один из маляров.
– Ничего.
– А мне показалось...
– Слушайте, в каком отделе вы работаете?
– Коммунального хозяйства, – сообщил первый маляр.
– В ремонтном управлении, – уточнил второй.
– Почему бы вам не прийти красить летом? Какого дьявола вы заявились сейчас, когда нельзя открыть окна?
– А что?
– А то, что здесь воняет черт знает как! – сказал Мейер.
– Здесь и до нас воняло, – поставил его на место первый маляр.
В общем-то, маляр был прав. Презрительно хмыкнув, Мейер повернулся спиной к работягам и попытался найти папку с отчетами за прошлую неделю. Папка как сквозь землю провалилась.
Многое в этой жизни раздражало Мейера Мейера, но беспорядок просто выводил его из себя. Сейчас в комнате следственного отдела был страшный хаос. На полу, столах, шкафах, подоконниках, холодильнике и всех прочих предметах стояли, валялись, лежали стремянки, газеты, мешковина, банки с краской – и полупустые, и еще непочатые, кисти – засохшие и новенькие, склянки со скипидаром, палочки для размешивания краски, дощечки с образцами колера (все светло-зеленые), красильные валики, рабочая одежда и просто грязные тряпки. Вчера один из маляров чуть было не накрыл мешковиной детектива Энди Паркера, который, закинув ноги на выдвинутый ящик стола, дремал по своему обыкновению. Посреди этого безумия словно статуя, олицетворяющая безграничное терпение, возвышался Мейер Мейер – крепкий, коренастый человек с голубыми глазами и совершенно лысой головой, макушка которой была в светло-зеленых крапинках, о чем ее обладатель и не подозревал. Круглое лицо Мейера выражало страдание, плечи устало поникли. Похоже, он не мог взять в толк, куда его занесло. Кошмар, думал он.
В это мгновение снова зазвонил телефон.
Мейер стоял возле стола Стива Кареллы, накрытого мешковиной. Он сунул руку под ткань, пытаясь нащупать телефон, не нащупал и, вынув руку, обнаружил на рукаве светло-зеленую кляксу. Чертыхнувшись, он ринулся через всю комнату к своему столу и снял трубку.
– Восемьдесят седьмой участок, детектив Мейер.
– Если завтра до двенадцати часов я не получу пять тысяч долларов, будет застрелен смотритель парков Каупер, – услышал он мужской голос. – Подробности позже.
– Что-что? – не понял Мейер.
Но его собеседник дал отбой.
Мейер посмотрел на часы. Было 16.15.
– Дела... – протянул Карелла.
– Это точно.
– Что скажешь, Стив? – спросил Бернс.
Карелла примостился на краю большого обшарпанного письменного стола. Выглядел он как последний оборванец. С наступлением темноты ему предстояла операция. Подыскав подходящий проулок, подворотню или парадное, Карелла собирался залечь там и, благоухая винным перегаром, ждать, не захочет ли кто-нибудь его подпалить. Две недели назад какие-то остряки подожгли на улице пьяницу, а еще через неделю второй бездомный стал растопкой для костра и сгорел дотла. Теперь Карелла проводил вечера в подворотнях, прикидываясь пьяным и надеясь, что кто-то попробует подпалить и его. Он не брился три дня. На щеках появилась щетина того же цвета, что и каштановая шевелюра. Но росла она клоками, придавая лицу странную незавершенность – что-то вроде портрета, сработанного сильно торопившимся художником.
Его карие глаза (он считал их проницательными) сейчас казались тусклыми и усталыми, возможно, из-за пятнистой щетины и толстого слоя грязи на лице. Через лоб и переносицу тянулся свежий шрам – умело наложенный грим создавал впечатление запекшейся крови и нагноившейся раны. Казалось даже, что по нему ползают вши. При виде Кареллы Бернсу стало слегка не по себе. Примерно то же чувствовали и сыщики, собравшиеся в кабинете лейтенанта. Прежде чем ответить на вопрос Бернса, Карелла вынул из кармана носовой платок, явно подобранный на помойке, и громко высморкался. Перевоплощение – дело полезное, подумал лейтенант, но не до такой же степени. Карелла спрятал платок в карман и спросил:
– Он хотел поговорить с кем-то конкретно?
– Нет, я назвал себя, и он сразу выдал свой текст.
– Псих? – предположил Карелла.
– Может быть.
– Почему он позвонил именно нам? – спросил Бернс.
В самом деле, почему? Допустим, это не псих и он действительно намерен убить смотрителя парков, если до завтра ему не заплатят пять тысяч; тогда с какой стати ему звонить именно в 87-й участок? В городе хватало участков, где сейчас не красили стен и где работали детективы, ни в чем не уступавшие молодцам лейтенанта Бернса. Все сыщики в городе знали смотрителя парков не хуже, чем люди Бернса. Почему же он позвонил именно сюда?
Каверзный вопрос. Ответ на него требовал времени. В этот момент вошел Мисколо с чашкой кофе. Он спросил, не хочет ли Карелла принять душ, и снова поспешил в свою канцелярию. Карелла взял чашку заскорузлой от грязи рукой, поднес ее к потрескавшимся, обветренным губам и спросил:
– Мы когда-нибудь имели дело с Каупером?
– В каком смысле? – не понял Бернс.
– Контакты, встречи...
– Вроде бы нет. Однажды он выступал перед нами, но в зале тогда собрались чуть ли не все детективы города.
– Стало быть, псих? – снова предположил Карелла.
– Может быть, – уклончиво ответил Мейер.
– Судя по голосу, это не подросток?
– Нет, взрослый.
– Он не сообщил, когда будет звонить еще?
– Нет. Только сказал: «Подробности позже».
– Он не говорил, когда и как ему должны доставить деньги?
– Нет.
– И не объяснил, где их следует оставить?
– Нет.
– Может, он думает, что мы скинемся по тысчонке? – предположил Карелла.
– Пять тысяч – всего на пятьсот пятьдесят долларов меньше, чем я зарабатываю за год, – прикинул Мейер.
– Оно конечно, но я так думаю, что он знает, какие щедрые у нас ребята.
– Скорее всего, он псих, – сказал Мейер. – Мне не нравится только одно.
– Что же?
– Он сказал: «Будет застрелен». Когда я слышу такое, меня начинает колотить.
– Я тебя понимаю, – сказал Карелла. – Но делать нечего. Придется ждать, когда он позвонит еще. Кто заступает нам на смену?
– Клинг и Хейз. Они будут часов в пять.
– А кто еще? – спросил Бернс.
– Уиллис и Браун. Они придут прямо на место.
– Кого мы пасем?
– Угонщиков машин. На Калвере и на Второй авеню.
– Значит, по-твоему, Мейер, это псих?
– Может быть. Поживем – увидим.
– Будем сообщать Кауперу?
– Зачем? – спросил Карелла. – Не стоит подымать шум раньше времени. А вдруг это действительно псих?
– Ладно, – сказал Бернс. Он взглянул на часы, подошел к вешалке и надел плащ. – Я обещал Харриет пойти с ней по магазинам – сегодня они закрываются поздно. Если понадоблюсь, звоните после девяти. Кто на телефоне?
– Клинг.
– Передайте ему, что я дома после девяти.
– Хорошо.
– Я все-таки очень надеюсь, что это псих, – сказал Бернс и вышел.
Карелла сидел на углу стола и прихлебывал кофе. Вид у него был усталый.
– Ну и как, приятно быть знаменитостью? – вдруг спросил он Мейера.
– В каком смысле?
– Разве ты ничего не знаешь?
– Насчет чего?
– Насчет книги.
– Какой книги?
– Кто-то написал книгу...
– Ну и что?
– И назвал ее «Мейер Мейер».
– Как?
– Как слышал. Книга называется «Мейер Мейер». В сегодняшней газете напечатана рецензия.
– Не может быть! Зачем же он так назвал книгу?
– Не он, а она. Автор – женщина. Элен Хадсон.
– Она не имела права...
– Это как сказать.
– Она не имела права так поступать. Я реальное лицо. Разве можно давать вымышленным персонажам имена реальных людей? – Он нахмурился и подозрительно покосился на Кареллу. – А ты случайно меня не разыгрываешь?
– Да нет же.
– Этот самый Мейер Мейер – полицейский?
– Кажется, преподаватель.
– Преподаватель? Господи! Он что, в школе преподает?
– В университете.
– Она не имела права, – повторил Мейер. – Этот ее Мейер тоже лысый?
– Не знаю. В газете написано, что он маленького роста и полный.
– И она посмела назвать моим именем какого-то толстяка-коротышку? Я подам на нее в суд!
– Хорошая идея.
– Как ты думаешь, я выиграю дело? Кстати, кто издал книгу?
– Издательство «Даттон».
Мейер вытащил из кармана пиджака блокнот, что-то быстро записал, захлопнул блокнот, уронил его на пол, чертыхнулся и, жалобно поглядев на Кареллу, произнес:
– По крайней мере, сначала все-таки был я!
– Восемьдесят седьмой участок. Детектив Клинг слушает.
– Вы, наверно, решили, что я псих? – раздался в трубке мужской голос. – Но это не так.
– Кто говорит? – спросил Клинг и махнул рукой Хейзу, чтобы тот взял вторую трубку.
– Я не шучу, – продолжал голос. – Если завтра к двенадцати часам дня я не получу пяти тысяч, то вечером Каупер будет застрелен. Условия у меня такие. Карандаш под рукой?
– Почему вы обратились именно к нам?
– У меня есть на то причины, – последовал ответ. Клинг был готов поклясться, что его собеседник улыбнулся. – Ну что, взяли карандаш?
– Откуда нам взять столько денег?
– Откуда хотите. Это ваша проблема. А мое дело – застрелить Каупера, если вы откажетесь платить. Ну так как, будете меня слушать или нет?
– Слушаю, – буркнул Клинг и бросил взгляд на Хейза. Тот кивнул.
– Деньги должны быть мелкими купюрами и немеченые. Это понятно?
– Вы знаете, что такое вымогательство? – спросил Клинг.
– Конечно. Вы, наверно, хотите потянуть время, чтобы выяснить, откуда я звоню? Я сейчас повешу трубку, и вы ничего не успеете.
– Вы знаете, что полагается за вымогательство? – спросил Клинг, но в трубке раздались короткие гудки.
– Сукин сын, – пробормотал Клинг.
– Он позвонит еще, – успокоил его Хейз. – В следующий раз он нас врасплох не застанет.
– Почему он все-таки выбрал нас?
– Говорит, у него есть причина.
– Да, я слышал. Но что это все значит?
– Понятия не имею, – ответил Хейз, вернулся к своему столу и принялся за чай и бутерброд с сыром. Трапезу его прервал звонок.
Хейз был высоким и крупным человеком: рост – метр восемьдесят пять, вес – девяносто килограммов, из которых пять явно лишние. Голубые глаза, квадратный подбородок с ямочкой, прямой нос, красивый рот с полной нижней губой – одним словом, приятная внешность. В рыжих волосах виднелась седая прядь. Когда-то его ударили в голову ножом, рана зажила, но волосы в этом месте стали седыми. Прихлебывая чай и жуя хлеб, он походил на капитана Ахава[1], который чудом оказался на суше. Когда он наклонился смахнуть крошки, под его пиджаком проступили очертания кобуры. Судя по всему, револьвер был большим, под стать хозяину – «магнум», весом за килограмм. Из него можно проделать дырку с бейсбольный мяч в любом, кто посмел бы встать Коттону Хейзу поперек дороги.
Когда снова зазвонил телефон, Хейз еще жевал.
– Восемьдесят седьмой участок, детектив Клинг.
– За вымогательство, – сообщил уже знакомый голос, – полагается лишение свободы сроком до пятнадцати лет. Еще вопросы есть?
– Послушайте... – начал было Клинг.
– Это вы послушайте, – перебил его незнакомец. – Я хочу пять тысяч долларов мелкими немечеными купюрами. Положите их в металлическую банку и оставьте в Гровер-парке, на той аллее, что выходит к Клинтон-авеню, на третьей скамейке.
И повесил трубку.
– Ну что, началось? – спросил Клинг.
– Похоже. Будем звонить Питу?
– Попозже, когда картина прояснится, – ответил Клинг, вздохнул и попытался заняться отчетом.
Следующий звонок раздался в 23.20. Подняв трубку, Клинг сразу же узнал голос.
– Повторяю, – сказал человек. – Я хочу, чтобы деньги были на третьей скамейке в Гровер-парке, на аллее, что выходит к Клинтон-авеню. Если вы установите за скамейкой наблюдение или ваш человек придет не один, банка с деньгами останется, а смотритель парков Каупер будет убит.
– Вы хотите, чтобы мы оставили пять тысяч долларов на скамейке и ушли? – спросил Клинг.
– Вот именно, – подтвердил человек и повесил трубку.
Клинг поднял глаза на Хейза и сказал:
– Думаешь, на сегодня все?
– Чего не знаю, того не знаю, – ответил тот и взглянул на стенные часы. – Давай подождем до полуночи. Если он больше не объявится, позвоним Питу.
Клинг снова принялся за отчет. Он печатал шестью пальцами – быстро и с огромным количеством ошибок. Забивал напечатанное, впечатывал сверху нужное слово и на чем свет стоит ругал канцелярщину, только мешающую работе сыщика. Клинг не понимал, зачем загадочный абонент предложил оставить банку с уймой денег на парковой скамейке, где столько прохожих. Он проклинал дряхлую пишущую машинку и никак не мог взять в толк, что это за нахал, требующий пять тысяч за несовершение убийства. Клинг печатал, насупившись, его гладкий лоб пересекла глубокая складка. Других морщин на лице самого молодого сыщика 87-го участка пока не наблюдалось. У Клинга были светлые волосы, карие глаза и приятное открытое лицо. Он сидел за столом в желтом джемпере, коричневый спортивный пиджак висел на спинке стула. Кольт калибра 0,38, который он обычно носил на поясе, сейчас лежал в ящике стола.
За следующие полчаса в участок позвонили семь раз, но вымогатель не подавал признаков жизни. Клинг уже заканчивал отчет – обычный перечень допрошенных по делу о разбойном нападении на Эйнсли-авеню, – когда снова зазвонил телефон. Он машинально снял трубку, а Хейз так же машинально поднял трубку второго телефона.
– Сегодня это последний звонок, – раздался в трубке знакомый голос. – Напоминаю: деньги доставьте до двенадцати. Нас много, а потому не пытайтесь арестовать того, кто придет за банкой, иначе Кауперу несдобровать. Да не вздумайте оставить пустую банку или положить в нее резаную бумагу! Если до двенадцати денег не окажется на месте, смотрителю не жить. Вопросы есть?
– Может, вам принести пять тысяч на серебряном блюде?
– В банке, – сказал человек, и Клингу снова показалось, что тот улыбнулся.
– Мне надо переговорить с лейтенантом.
– Понимаю, а лейтенанту захочется переговорить со смотрителем парков, – сказал человек.
– Как с вами связаться? – решил схитрить Клинг.
– Говорите громче. Я плохо слышу.
– Я хотел бы знать, как с вами связаться...
Его собеседник дал отбой.
Пустую.
Накануне, без пяти двенадцать, они позвонили лейтенанту Бернсу и доложили о переговорах с человеком, которого окрестили шутником. Поворчав, лейтенант сказал, что сейчас приедет, и поинтересовался, который час. Узнав, что почти полночь, он хмыкнул и повесил трубку. В участке Бернс выслушал подробный отчет и решил, не откладывая, позвонить смотрителю парков. Смотритель начал ворчать: мол, глубокая ночь и нельзя ли отложить разговор до утра?
Бернс откашлялся и сказал без обиняков:
– Нам позвонил человек и предупредил, что собирается вас застрелить.
Теперь закашлялся смотритель.
– Что же вы сразу мне об этом не сказали? – спросил он.
Смотритель заявил, что все это похоже на бред сумасшедшего, просто какой-то идиот вбил себе в голову, что ему за здорово живешь выложат пять тысяч долларов. Бернс согласился, что ситуация действительно странная, но напомнил, что большинство преступлений совершают люди неуравновешенные и, чтобы пристрелить кого-нибудь, вовсе необязательно обладать стопроцентным психическим здоровьем.
Ситуация выглядела просто дурацкой.
Смотритель парков, судя по всему, впервые попал в такой переплет. Он не мог взять в толк, зачем понадобилось будить его среди ночи и рассказывать о каком-то психе, и предложил забыть об этих звонках.
– Я не хочу выглядеть полицейским из плохого телесериала, – сказал Бернс, – и с превеликим удовольствием плюнул бы на все это, но мой долг предупредить – преступник грозился пристрелить именно вас.
– Ну и хорошо, – сказал Каупер, – а теперь давайте забудем об этом.
– Нет, – возразил Бернс. – Я должен задержать того, кто придет за банкой, и обеспечить вашу безопасность. Вы завтра будете выходить из дома?
Смотритель ответил, что, разумеется, Бернс волен делать все, что ему заблагорассудится, в том числе и арестовывать того, кто придет за банкой, но лично он приглашен на завтра мэром на «Героическую» симфонию Бетховена в исполнении городского оркестра и никакая охрана ему не нужна.
Бернс заметил:
– Мы потом расскажем вам, как было дело.
– Прекрасно, – буркнул смотритель, – только не звоните в середине ночи, – и положил трубку.
В пять утра во вторник детективы Хэл Уиллис и Артур Браун в тишине дежурной комнаты выпили по две чашки кофе, оделись потеплее и отправились в арктическую тундру Гровер-парка наблюдать за третьей скамейкой. Большинство парковых аллей тянутся с юга на север и, стало быть, имеют два выхода, поэтому детективы опасались заблудиться. Но, взглянув на карту, висевшую на стенде, поняли, что у этой аллеи только один выход – она петляла от Клинтон-авеню по всему парку и заканчивалась у оркестровой раковины около пруда. Детективы спрятались за валуном под голыми вязами и начали наблюдение. Холод был жуткий. Вначале Хейз должен был поставить банку, но тогда бы он засветился. Поэтому Бернс предложил отправить детективов в парк раньше условленного времени. Сыщики махали руками, словно ветряные мельницы, топали ногами, терли щеки и носы. В эти ранние предрассветные часы можно было обморозиться. Сыщики впервые в жизни так страшно мерзли.
Коттону Хейзу тоже было холодно, хотя и не так, как его коллегам, когда в девять утра он появился на парковой аллее. Пока он дошел до скамейки, ему встретились двое: старик в черном пальто, шагавший к газетному киоску на Гровер-авеню, и девица в норковой шубке поверх длинного нейлонового халата, выгуливавшая белого пуделя в красном вязаном комбинезончике. Когда Хейз с банкой поравнялся с ней, она одарила его ослепительной улыбкой.
Возле третьей скамейки не было ни души.
Хейз быстро огляделся и покосился на многоэтажки на Гровер-авеню. Утреннее морозное солнце сияло в тысяче окон. За любым из них мог притаиться кто-то с биноклем – парк был весь как на ладони. Хейз сначала поставил банку на один край скамейки, потом передвинул на другой, но подумал и поставил ровно посередине. Он еще раз огляделся и зашагал обратно в участок, чувствуя себя последним идиотом. В следственном отделе Берт Клинг беседовал по рации с Хэлом Уиллисом, сидевшим в засаде.
– Как дела? – спросил Клинг.
– Мерзнем, – простонал Уиллис.
– Кто-нибудь появился?
– Какой дурак попрется на улицу в такую холодину?
– Не переживай, – сказал Клинг. – Шеф вроде бы собирается послать вас на Ямайку.
– В день святого никогда, – фыркнул Уиллис. – Держи карман!
В отделе стало тихо. Хейз и Клинг ждали новостей. Наконец из черного ящичка послышался голос Уиллиса:
– Подошел мальчишка, остановился у скамейки, посмотрел на жестянку... Пошел дальше. Жестянку не взял.
– Продолжайте наблюдение, – сказал Клинг.
Четырнадцать разбойных нападений, три изнасилования, поножовщина на Калвер-авеню, тридцать шесть краж и ограблений, а тут еще в следственном отделе начали красить стены.
Впрочем, это не мешало бы сделать давным-давно.
Детектив Мейер Мейер и сам не раз говорил, что стены необходимо покрасить. Но кто мог предположить, что городским властям приспичит затеять ремонт именно сейчас, в начале марта, когда на улицах промозгло, сыро, холодно, противно и нельзя даже чуточку приоткрыть окна, потому что проклятые батареи еле теплые. Так в отделе одновременно с резким запахом скипидара появились двое маляров. Они лениво водили кистями, один где-то под потолком, другой внизу, как раз под ногами сыщиков 87-го участка.
– Виноват, – сказал один из маляров, – не могли бы вы подвинуть эту штуковину?
– Какую? – спросил Мейер Мейер.
– Вот эту.
– К вашему сведению, – сказал Мейер Мейер, с трудом сдерживая негодование, – это не штуковина, а вшивый архив. В нем содержится драгоценнейшая информация о хулиганах, ворах и бандитах нашего района. Без него мы, трудолюбивые детективы, не смогли бы и шагу ступить.
– Страшное дело, – сказал первый маляр.
– Он не хочет двигать? – осведомился его напарник.
– Двигайте сами, – предложил Мейер Мейер. – Вам надо, вот и двигайте.
– Это не входит в наши обязанности, – объяснил первый маляр.
– Наше дело – красить, – поддакнул ему второй.
– В мои обязанности это тоже не входит, – возразил Мейер. – Мое дело – расследовать преступления.
– Как хотите, – отозвался первый маляр. – Но тогда мы забрызгаем ваш вшивый архив зеленой краской.
– А вы его накройте чем-нибудь.
– Нечем, – сказал второй. – Все ушло на столы.
– Ну почему мне вечно приходится играть в плохих водевилях? – спросил Мейер самого себя.
– Чего-чего? – не понял первый маляр.
– Он так шутит, – пояснил второй.
– Во всяком случае, в мои планы не входит двигать вшивый архив. И ничего другого я тоже двигать не намерен. Вы устроили здесь такой тарарам, что нам и за неделю не навести порядок.
– Стараемся, – скромно сказал первый маляр.
– И вообще, мы к вам не напрашивались, – сказал второй. – Думаете, приятно торчать в полицейском участке? Думаете, это творческая работа? Ничего подобного. Это чистое занудство.
– Неужто? – спросил Мейер.
– А то нет, – сказал первый маляр.
– Еще какое занудство, – поддержал его второй.
– Представляете, все красим в один цвет. Стены – светло-зеленые. Потолок – светло-зеленый. Лестница тоже. Кошмар!
– На прошлой неделе мы красили киоски на ярмарке, знаете, на Каунсил-стрит. Совсем другое дело!
– Таких хороших заказов у нас еще не бывало, – сказал второй маляр. – Мягкие тона, у каждого киоска свой цвет. А знаете, сколько там у них киосков? И сколько красок? Там мы работали от души.
– А здесь скрепя сердце, – сказал первый.
– Через силу, – согласился второй.
– Все равно двигать ничего не буду! – отрезал Мейер. И в этот момент зазвонил телефон. – Восемьдесят седьмой участок, Мейер слушает.
– Неужели это действительно сам Мейер Мейер? – раздался голос в трубке.
– Кто говорит? – в свою очередь спросил Мейер.
– Умоляю вас, скажите, неужели это детектив Мейер Мейер собственной персоной?
– Он самый.
– Господи, я сейчас упаду в обморок!
– Послушайте, кто это...
– Сэм Гроссман.
– Привет, Сэм! Какого...
– У меня нет слов! Я в восторге оттого, что говорю с такой знаменитой личностью, – сказал Сэм Гроссман.
– В чем дело? Ничего не понимаю.
– Неужели ничего?
– Честное слово. Что случилось?
– А ты угадай.
– Если я чего не переношу, так это загадок, – сказал Мейер. – Почему бы тебе не сказать прямо, что произошло.
На это Сэм только хмыкнул.
– Только тебя мне сегодня не хватало, – вздохнул Мейер.
– Ладно. Я звоню насчет мужского пиджака спортивного покроя, из шотландки в красно-синюю клетку. Кто-то из ваших делал запрос по поводу пятна на левой поле. Ты в курсе?
– Это я делал запрос.
– Карандаш под рукой есть?
– Да.
– Пиши: крови не обнаружено. Сперма отсутствует. Похоже, самое обыкновенное жирное пятно. Можем уточнить, что за жир.
– Не обязательно.
– Хозяин пиджака подозревается в изнасиловании?
– У нас на этой неделе три десятка насильников. И два маляра.
– Не понял.
– Это я так. У тебя все?
– Все. Был рад поговорить с вами, Мейер Мейер. Если бы вы только знали, какое удовольствие мне это доставило...
– Если ты еще раз... – начал Мейер, но Сэм Гроссман дал отбой.
Мейер подержал трубку в руке, положил ее на рычаг. По черной пластмассе рассыпались светло-зеленые крапинки.
– Неряхи чертовы! – пробормотал он.
– Вы что-то сказали? – осведомился один из маляров.
– Ничего.
– А мне показалось...
– Слушайте, в каком отделе вы работаете?
– Коммунального хозяйства, – сообщил первый маляр.
– В ремонтном управлении, – уточнил второй.
– Почему бы вам не прийти красить летом? Какого дьявола вы заявились сейчас, когда нельзя открыть окна?
– А что?
– А то, что здесь воняет черт знает как! – сказал Мейер.
– Здесь и до нас воняло, – поставил его на место первый маляр.
В общем-то, маляр был прав. Презрительно хмыкнув, Мейер повернулся спиной к работягам и попытался найти папку с отчетами за прошлую неделю. Папка как сквозь землю провалилась.
Многое в этой жизни раздражало Мейера Мейера, но беспорядок просто выводил его из себя. Сейчас в комнате следственного отдела был страшный хаос. На полу, столах, шкафах, подоконниках, холодильнике и всех прочих предметах стояли, валялись, лежали стремянки, газеты, мешковина, банки с краской – и полупустые, и еще непочатые, кисти – засохшие и новенькие, склянки со скипидаром, палочки для размешивания краски, дощечки с образцами колера (все светло-зеленые), красильные валики, рабочая одежда и просто грязные тряпки. Вчера один из маляров чуть было не накрыл мешковиной детектива Энди Паркера, который, закинув ноги на выдвинутый ящик стола, дремал по своему обыкновению. Посреди этого безумия словно статуя, олицетворяющая безграничное терпение, возвышался Мейер Мейер – крепкий, коренастый человек с голубыми глазами и совершенно лысой головой, макушка которой была в светло-зеленых крапинках, о чем ее обладатель и не подозревал. Круглое лицо Мейера выражало страдание, плечи устало поникли. Похоже, он не мог взять в толк, куда его занесло. Кошмар, думал он.
В это мгновение снова зазвонил телефон.
Мейер стоял возле стола Стива Кареллы, накрытого мешковиной. Он сунул руку под ткань, пытаясь нащупать телефон, не нащупал и, вынув руку, обнаружил на рукаве светло-зеленую кляксу. Чертыхнувшись, он ринулся через всю комнату к своему столу и снял трубку.
– Восемьдесят седьмой участок, детектив Мейер.
– Если завтра до двенадцати часов я не получу пять тысяч долларов, будет застрелен смотритель парков Каупер, – услышал он мужской голос. – Подробности позже.
– Что-что? – не понял Мейер.
Но его собеседник дал отбой.
Мейер посмотрел на часы. Было 16.15.
* * *
Как только в половине пятого детектив Стив Карелла появился в следственном отделе, его попросили зайти к лейтенанту Бернсу. Тот сидел за письменным столом, курил сигару и выглядел настоящим хозяином своего кабинета с двумя окнами (каковым, собственно, и являлся). Бернс был в сером костюме (чуть темнее, чем его седеющие волосы), черном с золотом галстуке и белой рубашке (с крошечным светло-зеленым пятнышком на левой манжете). Он спросил Кареллу, не хочет ли тот кофе, позвонил в канцелярию Мисколо и велел принести еще чашечку. После этого он попросил Мейера еще раз рассказать о телефонном звонке. Мейер повторил свой разговор с незнакомцем.– Дела... – протянул Карелла.
– Это точно.
– Что скажешь, Стив? – спросил Бернс.
Карелла примостился на краю большого обшарпанного письменного стола. Выглядел он как последний оборванец. С наступлением темноты ему предстояла операция. Подыскав подходящий проулок, подворотню или парадное, Карелла собирался залечь там и, благоухая винным перегаром, ждать, не захочет ли кто-нибудь его подпалить. Две недели назад какие-то остряки подожгли на улице пьяницу, а еще через неделю второй бездомный стал растопкой для костра и сгорел дотла. Теперь Карелла проводил вечера в подворотнях, прикидываясь пьяным и надеясь, что кто-то попробует подпалить и его. Он не брился три дня. На щеках появилась щетина того же цвета, что и каштановая шевелюра. Но росла она клоками, придавая лицу странную незавершенность – что-то вроде портрета, сработанного сильно торопившимся художником.
Его карие глаза (он считал их проницательными) сейчас казались тусклыми и усталыми, возможно, из-за пятнистой щетины и толстого слоя грязи на лице. Через лоб и переносицу тянулся свежий шрам – умело наложенный грим создавал впечатление запекшейся крови и нагноившейся раны. Казалось даже, что по нему ползают вши. При виде Кареллы Бернсу стало слегка не по себе. Примерно то же чувствовали и сыщики, собравшиеся в кабинете лейтенанта. Прежде чем ответить на вопрос Бернса, Карелла вынул из кармана носовой платок, явно подобранный на помойке, и громко высморкался. Перевоплощение – дело полезное, подумал лейтенант, но не до такой же степени. Карелла спрятал платок в карман и спросил:
– Он хотел поговорить с кем-то конкретно?
– Нет, я назвал себя, и он сразу выдал свой текст.
– Псих? – предположил Карелла.
– Может быть.
– Почему он позвонил именно нам? – спросил Бернс.
В самом деле, почему? Допустим, это не псих и он действительно намерен убить смотрителя парков, если до завтра ему не заплатят пять тысяч; тогда с какой стати ему звонить именно в 87-й участок? В городе хватало участков, где сейчас не красили стен и где работали детективы, ни в чем не уступавшие молодцам лейтенанта Бернса. Все сыщики в городе знали смотрителя парков не хуже, чем люди Бернса. Почему же он позвонил именно сюда?
Каверзный вопрос. Ответ на него требовал времени. В этот момент вошел Мисколо с чашкой кофе. Он спросил, не хочет ли Карелла принять душ, и снова поспешил в свою канцелярию. Карелла взял чашку заскорузлой от грязи рукой, поднес ее к потрескавшимся, обветренным губам и спросил:
– Мы когда-нибудь имели дело с Каупером?
– В каком смысле? – не понял Бернс.
– Контакты, встречи...
– Вроде бы нет. Однажды он выступал перед нами, но в зале тогда собрались чуть ли не все детективы города.
– Стало быть, псих? – снова предположил Карелла.
– Может быть, – уклончиво ответил Мейер.
– Судя по голосу, это не подросток?
– Нет, взрослый.
– Он не сообщил, когда будет звонить еще?
– Нет. Только сказал: «Подробности позже».
– Он не говорил, когда и как ему должны доставить деньги?
– Нет.
– И не объяснил, где их следует оставить?
– Нет.
– Может, он думает, что мы скинемся по тысчонке? – предположил Карелла.
– Пять тысяч – всего на пятьсот пятьдесят долларов меньше, чем я зарабатываю за год, – прикинул Мейер.
– Оно конечно, но я так думаю, что он знает, какие щедрые у нас ребята.
– Скорее всего, он псих, – сказал Мейер. – Мне не нравится только одно.
– Что же?
– Он сказал: «Будет застрелен». Когда я слышу такое, меня начинает колотить.
– Я тебя понимаю, – сказал Карелла. – Но делать нечего. Придется ждать, когда он позвонит еще. Кто заступает нам на смену?
– Клинг и Хейз. Они будут часов в пять.
– А кто еще? – спросил Бернс.
– Уиллис и Браун. Они придут прямо на место.
– Кого мы пасем?
– Угонщиков машин. На Калвере и на Второй авеню.
– Значит, по-твоему, Мейер, это псих?
– Может быть. Поживем – увидим.
– Будем сообщать Кауперу?
– Зачем? – спросил Карелла. – Не стоит подымать шум раньше времени. А вдруг это действительно псих?
– Ладно, – сказал Бернс. Он взглянул на часы, подошел к вешалке и надел плащ. – Я обещал Харриет пойти с ней по магазинам – сегодня они закрываются поздно. Если понадоблюсь, звоните после девяти. Кто на телефоне?
– Клинг.
– Передайте ему, что я дома после девяти.
– Хорошо.
– Я все-таки очень надеюсь, что это псих, – сказал Бернс и вышел.
Карелла сидел на углу стола и прихлебывал кофе. Вид у него был усталый.
– Ну и как, приятно быть знаменитостью? – вдруг спросил он Мейера.
– В каком смысле?
– Разве ты ничего не знаешь?
– Насчет чего?
– Насчет книги.
– Какой книги?
– Кто-то написал книгу...
– Ну и что?
– И назвал ее «Мейер Мейер».
– Как?
– Как слышал. Книга называется «Мейер Мейер». В сегодняшней газете напечатана рецензия.
– Не может быть! Зачем же он так назвал книгу?
– Не он, а она. Автор – женщина. Элен Хадсон.
– Она не имела права...
– Это как сказать.
– Она не имела права так поступать. Я реальное лицо. Разве можно давать вымышленным персонажам имена реальных людей? – Он нахмурился и подозрительно покосился на Кареллу. – А ты случайно меня не разыгрываешь?
– Да нет же.
– Этот самый Мейер Мейер – полицейский?
– Кажется, преподаватель.
– Преподаватель? Господи! Он что, в школе преподает?
– В университете.
– Она не имела права, – повторил Мейер. – Этот ее Мейер тоже лысый?
– Не знаю. В газете написано, что он маленького роста и полный.
– И она посмела назвать моим именем какого-то толстяка-коротышку? Я подам на нее в суд!
– Хорошая идея.
– Как ты думаешь, я выиграю дело? Кстати, кто издал книгу?
– Издательство «Даттон».
Мейер вытащил из кармана пиджака блокнот, что-то быстро записал, захлопнул блокнот, уронил его на пол, чертыхнулся и, жалобно поглядев на Кареллу, произнес:
– По крайней мере, сначала все-таки был я!
* * *
Второй звонок раздался в 22.50. Трубку снял дежуривший у телефона детектив Берт Клинг. Сдав дежурство, Мейер тщательно его проинструктировал.– Восемьдесят седьмой участок. Детектив Клинг слушает.
– Вы, наверно, решили, что я псих? – раздался в трубке мужской голос. – Но это не так.
– Кто говорит? – спросил Клинг и махнул рукой Хейзу, чтобы тот взял вторую трубку.
– Я не шучу, – продолжал голос. – Если завтра к двенадцати часам дня я не получу пяти тысяч, то вечером Каупер будет застрелен. Условия у меня такие. Карандаш под рукой?
– Почему вы обратились именно к нам?
– У меня есть на то причины, – последовал ответ. Клинг был готов поклясться, что его собеседник улыбнулся. – Ну что, взяли карандаш?
– Откуда нам взять столько денег?
– Откуда хотите. Это ваша проблема. А мое дело – застрелить Каупера, если вы откажетесь платить. Ну так как, будете меня слушать или нет?
– Слушаю, – буркнул Клинг и бросил взгляд на Хейза. Тот кивнул.
– Деньги должны быть мелкими купюрами и немеченые. Это понятно?
– Вы знаете, что такое вымогательство? – спросил Клинг.
– Конечно. Вы, наверно, хотите потянуть время, чтобы выяснить, откуда я звоню? Я сейчас повешу трубку, и вы ничего не успеете.
– Вы знаете, что полагается за вымогательство? – спросил Клинг, но в трубке раздались короткие гудки.
– Сукин сын, – пробормотал Клинг.
– Он позвонит еще, – успокоил его Хейз. – В следующий раз он нас врасплох не застанет.
– Почему он все-таки выбрал нас?
– Говорит, у него есть причина.
– Да, я слышал. Но что это все значит?
– Понятия не имею, – ответил Хейз, вернулся к своему столу и принялся за чай и бутерброд с сыром. Трапезу его прервал звонок.
Хейз был высоким и крупным человеком: рост – метр восемьдесят пять, вес – девяносто килограммов, из которых пять явно лишние. Голубые глаза, квадратный подбородок с ямочкой, прямой нос, красивый рот с полной нижней губой – одним словом, приятная внешность. В рыжих волосах виднелась седая прядь. Когда-то его ударили в голову ножом, рана зажила, но волосы в этом месте стали седыми. Прихлебывая чай и жуя хлеб, он походил на капитана Ахава[1], который чудом оказался на суше. Когда он наклонился смахнуть крошки, под его пиджаком проступили очертания кобуры. Судя по всему, револьвер был большим, под стать хозяину – «магнум», весом за килограмм. Из него можно проделать дырку с бейсбольный мяч в любом, кто посмел бы встать Коттону Хейзу поперек дороги.
Когда снова зазвонил телефон, Хейз еще жевал.
– Восемьдесят седьмой участок, детектив Клинг.
– За вымогательство, – сообщил уже знакомый голос, – полагается лишение свободы сроком до пятнадцати лет. Еще вопросы есть?
– Послушайте... – начал было Клинг.
– Это вы послушайте, – перебил его незнакомец. – Я хочу пять тысяч долларов мелкими немечеными купюрами. Положите их в металлическую банку и оставьте в Гровер-парке, на той аллее, что выходит к Клинтон-авеню, на третьей скамейке.
И повесил трубку.
– Ну что, началось? – спросил Клинг.
– Похоже. Будем звонить Питу?
– Попозже, когда картина прояснится, – ответил Клинг, вздохнул и попытался заняться отчетом.
Следующий звонок раздался в 23.20. Подняв трубку, Клинг сразу же узнал голос.
– Повторяю, – сказал человек. – Я хочу, чтобы деньги были на третьей скамейке в Гровер-парке, на аллее, что выходит к Клинтон-авеню. Если вы установите за скамейкой наблюдение или ваш человек придет не один, банка с деньгами останется, а смотритель парков Каупер будет убит.
– Вы хотите, чтобы мы оставили пять тысяч долларов на скамейке и ушли? – спросил Клинг.
– Вот именно, – подтвердил человек и повесил трубку.
Клинг поднял глаза на Хейза и сказал:
– Думаешь, на сегодня все?
– Чего не знаю, того не знаю, – ответил тот и взглянул на стенные часы. – Давай подождем до полуночи. Если он больше не объявится, позвоним Питу.
Клинг снова принялся за отчет. Он печатал шестью пальцами – быстро и с огромным количеством ошибок. Забивал напечатанное, впечатывал сверху нужное слово и на чем свет стоит ругал канцелярщину, только мешающую работе сыщика. Клинг не понимал, зачем загадочный абонент предложил оставить банку с уймой денег на парковой скамейке, где столько прохожих. Он проклинал дряхлую пишущую машинку и никак не мог взять в толк, что это за нахал, требующий пять тысяч за несовершение убийства. Клинг печатал, насупившись, его гладкий лоб пересекла глубокая складка. Других морщин на лице самого молодого сыщика 87-го участка пока не наблюдалось. У Клинга были светлые волосы, карие глаза и приятное открытое лицо. Он сидел за столом в желтом джемпере, коричневый спортивный пиджак висел на спинке стула. Кольт калибра 0,38, который он обычно носил на поясе, сейчас лежал в ящике стола.
За следующие полчаса в участок позвонили семь раз, но вымогатель не подавал признаков жизни. Клинг уже заканчивал отчет – обычный перечень допрошенных по делу о разбойном нападении на Эйнсли-авеню, – когда снова зазвонил телефон. Он машинально снял трубку, а Хейз так же машинально поднял трубку второго телефона.
– Сегодня это последний звонок, – раздался в трубке знакомый голос. – Напоминаю: деньги доставьте до двенадцати. Нас много, а потому не пытайтесь арестовать того, кто придет за банкой, иначе Кауперу несдобровать. Да не вздумайте оставить пустую банку или положить в нее резаную бумагу! Если до двенадцати денег не окажется на месте, смотрителю не жить. Вопросы есть?
– Может, вам принести пять тысяч на серебряном блюде?
– В банке, – сказал человек, и Клингу снова показалось, что тот улыбнулся.
– Мне надо переговорить с лейтенантом.
– Понимаю, а лейтенанту захочется переговорить со смотрителем парков, – сказал человек.
– Как с вами связаться? – решил схитрить Клинг.
– Говорите громче. Я плохо слышу.
– Я хотел бы знать, как с вами связаться...
Его собеседник дал отбой.
* * *
Огромный город может свести с ума кого угодно, но когда он принимается за вас в союзе с погодой, то хочется застрелиться. Во вторник пятого марта Коттон Хейз спозаранку боролся с желанием пустить себе пулю в лоб. В семь утра температура на Гровер-парк-лейн упала до минус десяти, а к девяти, когда Хейз двинулся к Клинтон-авеню, стало теплее всего-то на градус-другой. С реки Гарб дул сильный ветер. Хейз вышел с непокрытой головой, его рыжие кудри развевались, полы плаща били по ногам. Руки мерзли даже в перчатках. Плащ был застегнут только до пояса, чтобы правой рукой в любой момент можно было достать из-за пояса «магнум». В левой руке он держал жестяную банку.Пустую.
Накануне, без пяти двенадцать, они позвонили лейтенанту Бернсу и доложили о переговорах с человеком, которого окрестили шутником. Поворчав, лейтенант сказал, что сейчас приедет, и поинтересовался, который час. Узнав, что почти полночь, он хмыкнул и повесил трубку. В участке Бернс выслушал подробный отчет и решил, не откладывая, позвонить смотрителю парков. Смотритель начал ворчать: мол, глубокая ночь и нельзя ли отложить разговор до утра?
Бернс откашлялся и сказал без обиняков:
– Нам позвонил человек и предупредил, что собирается вас застрелить.
Теперь закашлялся смотритель.
– Что же вы сразу мне об этом не сказали? – спросил он.
Смотритель заявил, что все это похоже на бред сумасшедшего, просто какой-то идиот вбил себе в голову, что ему за здорово живешь выложат пять тысяч долларов. Бернс согласился, что ситуация действительно странная, но напомнил, что большинство преступлений совершают люди неуравновешенные и, чтобы пристрелить кого-нибудь, вовсе необязательно обладать стопроцентным психическим здоровьем.
Ситуация выглядела просто дурацкой.
Смотритель парков, судя по всему, впервые попал в такой переплет. Он не мог взять в толк, зачем понадобилось будить его среди ночи и рассказывать о каком-то психе, и предложил забыть об этих звонках.
– Я не хочу выглядеть полицейским из плохого телесериала, – сказал Бернс, – и с превеликим удовольствием плюнул бы на все это, но мой долг предупредить – преступник грозился пристрелить именно вас.
– Ну и хорошо, – сказал Каупер, – а теперь давайте забудем об этом.
– Нет, – возразил Бернс. – Я должен задержать того, кто придет за банкой, и обеспечить вашу безопасность. Вы завтра будете выходить из дома?
Смотритель ответил, что, разумеется, Бернс волен делать все, что ему заблагорассудится, в том числе и арестовывать того, кто придет за банкой, но лично он приглашен на завтра мэром на «Героическую» симфонию Бетховена в исполнении городского оркестра и никакая охрана ему не нужна.
Бернс заметил:
– Мы потом расскажем вам, как было дело.
– Прекрасно, – буркнул смотритель, – только не звоните в середине ночи, – и положил трубку.
В пять утра во вторник детективы Хэл Уиллис и Артур Браун в тишине дежурной комнаты выпили по две чашки кофе, оделись потеплее и отправились в арктическую тундру Гровер-парка наблюдать за третьей скамейкой. Большинство парковых аллей тянутся с юга на север и, стало быть, имеют два выхода, поэтому детективы опасались заблудиться. Но, взглянув на карту, висевшую на стенде, поняли, что у этой аллеи только один выход – она петляла от Клинтон-авеню по всему парку и заканчивалась у оркестровой раковины около пруда. Детективы спрятались за валуном под голыми вязами и начали наблюдение. Холод был жуткий. Вначале Хейз должен был поставить банку, но тогда бы он засветился. Поэтому Бернс предложил отправить детективов в парк раньше условленного времени. Сыщики махали руками, словно ветряные мельницы, топали ногами, терли щеки и носы. В эти ранние предрассветные часы можно было обморозиться. Сыщики впервые в жизни так страшно мерзли.
Коттону Хейзу тоже было холодно, хотя и не так, как его коллегам, когда в девять утра он появился на парковой аллее. Пока он дошел до скамейки, ему встретились двое: старик в черном пальто, шагавший к газетному киоску на Гровер-авеню, и девица в норковой шубке поверх длинного нейлонового халата, выгуливавшая белого пуделя в красном вязаном комбинезончике. Когда Хейз с банкой поравнялся с ней, она одарила его ослепительной улыбкой.
Возле третьей скамейки не было ни души.
Хейз быстро огляделся и покосился на многоэтажки на Гровер-авеню. Утреннее морозное солнце сияло в тысяче окон. За любым из них мог притаиться кто-то с биноклем – парк был весь как на ладони. Хейз сначала поставил банку на один край скамейки, потом передвинул на другой, но подумал и поставил ровно посередине. Он еще раз огляделся и зашагал обратно в участок, чувствуя себя последним идиотом. В следственном отделе Берт Клинг беседовал по рации с Хэлом Уиллисом, сидевшим в засаде.
– Как дела? – спросил Клинг.
– Мерзнем, – простонал Уиллис.
– Кто-нибудь появился?
– Какой дурак попрется на улицу в такую холодину?
– Не переживай, – сказал Клинг. – Шеф вроде бы собирается послать вас на Ямайку.
– В день святого никогда, – фыркнул Уиллис. – Держи карман!
В отделе стало тихо. Хейз и Клинг ждали новостей. Наконец из черного ящичка послышался голос Уиллиса:
– Подошел мальчишка, остановился у скамейки, посмотрел на жестянку... Пошел дальше. Жестянку не взял.
– Продолжайте наблюдение, – сказал Клинг.