— Ему это не нужно. Керри мертв.
Ее зубы клацнули. Звук с трудом прорывался из-за сжатых губ.
— Вы лжете. Керри не может быть мертв. Он слишком молод.
— Он погиб страшной смертью. Это случилось незадолго до дня святого Валентина.
— Вы хотите сказать, что его убили?
— Я расследую это дело.
— Для чего же вы пришли ко мне?
— Потому что вы его знали.
— Я вам не верю. Я не верю в то, что он мертв. Вы лжете, вы пытаетесь меня запугать!..
Я показал ей фотографии Сэма Дрессена. Она вяло подержала их, потом карточки, как маленькие рыбки, выскользнули из ее пальцев на пол. Дернувшись вбок, девушка повалилась на кушетку. Ноги ее висели как сломанные палки. Напряжение челюстных мышц ослабло, и рот широко раскрылся. Глаза таращились в пустоту. Она уткнулась лицом в измятую простыню и издала долгий протяжный вой. Потом накинула кофту на голову.
Я положил фотографии обратно в портфель. Руки у меня дрожали, и последний снимок порвался.
Молли лежала совершенно тихо. Она подтянула ноги к голове и вжалась лицом в колени. Девушка словно возвратилась в эмбриональное состояние и ни в какую не желала вылезать на свет.
Я тронул ее за дергающееся плечо.
— Молли.
— Уйдите. Оставьте меня в покое. — Ее приглушенный кофтой голос был по-детски тонок.
— Вам нравился Керри?
— Зачем вам это?
— Затем, что, по-моему, он был убит.
Она отшвырнула в сторону кофту и приподнялась на руках. Если бы не размазанная вокруг рта губная помада, можно было подумать, что она совершенно спокойна. Слез в глазах не было. Девушка встала на колени.
— Кто это сделал?
— Доказательств убийства нет. Он был раздавлен машиной. До сегодняшнего вечера его даже не могли опознать.
— Арт Лемп, — сказала она. — Он вернулся на «крайслере», принадлежавшем Керри...
— Вернулся откуда?
— Оттуда, куда они поехали. Керри не сообщил куда именно. В тот день он уехал вместе с Артом, и с тех пор я его больше не видела. — Она осеклась, и взгляд ее затуманился воспоминаниями.
— Я слышала, как ночью Арт сказал, что видел эту женщину. И пообещал отвезти к ней Керри.
— Это та женщина, которую вы упомянули ранее?
— Да, та самая, из-за которой он прокуковал в тюряге. Она навела на него федрил и засадила на шесть лет в Портсмутскую тюрьму. Керри искал ее с тех самых пор, как освободился.
— И когда же это произошло?
— Прошлым летом. Мы встречались примерно в то же время.
— И как звали эту женщину?
— Понятия не имею. Я знаю только то, что он мне рассказывал: она его подставила, и он с ней решил поквитаться.
— А где она жила?
— Без понятия. Да и какое это теперь имеет значение? Лемп рассказал Керри небылицу для того, чтобы выманить его из дому и укокошить в тихом месте.
— Вы это знаете наверняка или только догадываетесь?
— Я знаю Арта Лемпа: такой правды даже под дулом пистолета не скажет. Арт вернулся на «крайслере» и сказал, что Керри решил уехать из этих мест и потому продал ему свою машину. Я спросила: куда же уехал Керри? Лемп сказал, что не имеет представления. Но он все знал...
— Думаете, он выманил Керри якобы в погоню за женщиной, а сам его прикончил?
— Ему ведь я была нужна — вот что. Он двинулся на мне, так-то. Вот правильное слово — двинулся. А у меня тоже ума хватило. Зачем я только ему позволила?..
— Вот именно? Зачем?
— Из-за Керри, конечно... Одиноко здесь, ренту надо платить.
Да-а, только вот помощи от вечно полупьяного Арта — как от козла молока...
— И когда вы его выставили?
— Пару недель назад. Увидела, что он стибрил мои часики, которые Керри мне подарил на помолвку. Вот тогда мы и поцапались с Артом, и этот ублюдок меня избил. Такого я стерпеть не могла, потому и сказала: убирайся, иначе вызову полицию. Улики у меня на спине. Хотите посмотреть?
Она встала и принялась стаскивать с себя платье.
— Оставьте, — сказал я. — Значит, Лемпа вы больше не видели?
— Зато слышала. Он вечно названивал, умолял приехать к нему. Наобещал с три короба: и шубу норковую, и новую машину, и поездку в Гонолулу. Я сказала, что лучше с Франкенштейном буду жить, чем с ним...
— Вы случаем не знаете, где он живет?
— В каком-то отеле в Лонг-Бич; по крайней мере, оттуда он звонил мне в четверг.
— Что за отель?
— Кажется, «Нептун». Арт совершенно чокнулся, все ныл, чтобы я к нему приехала. Но я ему врезала, что не мазохистка.
Глава 18
Глава 19
Ее зубы клацнули. Звук с трудом прорывался из-за сжатых губ.
— Вы лжете. Керри не может быть мертв. Он слишком молод.
— Он погиб страшной смертью. Это случилось незадолго до дня святого Валентина.
— Вы хотите сказать, что его убили?
— Я расследую это дело.
— Для чего же вы пришли ко мне?
— Потому что вы его знали.
— Я вам не верю. Я не верю в то, что он мертв. Вы лжете, вы пытаетесь меня запугать!..
Я показал ей фотографии Сэма Дрессена. Она вяло подержала их, потом карточки, как маленькие рыбки, выскользнули из ее пальцев на пол. Дернувшись вбок, девушка повалилась на кушетку. Ноги ее висели как сломанные палки. Напряжение челюстных мышц ослабло, и рот широко раскрылся. Глаза таращились в пустоту. Она уткнулась лицом в измятую простыню и издала долгий протяжный вой. Потом накинула кофту на голову.
Я положил фотографии обратно в портфель. Руки у меня дрожали, и последний снимок порвался.
Молли лежала совершенно тихо. Она подтянула ноги к голове и вжалась лицом в колени. Девушка словно возвратилась в эмбриональное состояние и ни в какую не желала вылезать на свет.
Я тронул ее за дергающееся плечо.
— Молли.
— Уйдите. Оставьте меня в покое. — Ее приглушенный кофтой голос был по-детски тонок.
— Вам нравился Керри?
— Зачем вам это?
— Затем, что, по-моему, он был убит.
Она отшвырнула в сторону кофту и приподнялась на руках. Если бы не размазанная вокруг рта губная помада, можно было подумать, что она совершенно спокойна. Слез в глазах не было. Девушка встала на колени.
— Кто это сделал?
— Доказательств убийства нет. Он был раздавлен машиной. До сегодняшнего вечера его даже не могли опознать.
— Арт Лемп, — сказала она. — Он вернулся на «крайслере», принадлежавшем Керри...
— Вернулся откуда?
— Оттуда, куда они поехали. Керри не сообщил куда именно. В тот день он уехал вместе с Артом, и с тех пор я его больше не видела. — Она осеклась, и взгляд ее затуманился воспоминаниями.
— Я слышала, как ночью Арт сказал, что видел эту женщину. И пообещал отвезти к ней Керри.
— Это та женщина, которую вы упомянули ранее?
— Да, та самая, из-за которой он прокуковал в тюряге. Она навела на него федрил и засадила на шесть лет в Портсмутскую тюрьму. Керри искал ее с тех самых пор, как освободился.
— И когда же это произошло?
— Прошлым летом. Мы встречались примерно в то же время.
— И как звали эту женщину?
— Понятия не имею. Я знаю только то, что он мне рассказывал: она его подставила, и он с ней решил поквитаться.
— А где она жила?
— Без понятия. Да и какое это теперь имеет значение? Лемп рассказал Керри небылицу для того, чтобы выманить его из дому и укокошить в тихом месте.
— Вы это знаете наверняка или только догадываетесь?
— Я знаю Арта Лемпа: такой правды даже под дулом пистолета не скажет. Арт вернулся на «крайслере» и сказал, что Керри решил уехать из этих мест и потому продал ему свою машину. Я спросила: куда же уехал Керри? Лемп сказал, что не имеет представления. Но он все знал...
— Думаете, он выманил Керри якобы в погоню за женщиной, а сам его прикончил?
— Ему ведь я была нужна — вот что. Он двинулся на мне, так-то. Вот правильное слово — двинулся. А у меня тоже ума хватило. Зачем я только ему позволила?..
— Вот именно? Зачем?
— Из-за Керри, конечно... Одиноко здесь, ренту надо платить.
Да-а, только вот помощи от вечно полупьяного Арта — как от козла молока...
— И когда вы его выставили?
— Пару недель назад. Увидела, что он стибрил мои часики, которые Керри мне подарил на помолвку. Вот тогда мы и поцапались с Артом, и этот ублюдок меня избил. Такого я стерпеть не могла, потому и сказала: убирайся, иначе вызову полицию. Улики у меня на спине. Хотите посмотреть?
Она встала и принялась стаскивать с себя платье.
— Оставьте, — сказал я. — Значит, Лемпа вы больше не видели?
— Зато слышала. Он вечно названивал, умолял приехать к нему. Наобещал с три короба: и шубу норковую, и новую машину, и поездку в Гонолулу. Я сказала, что лучше с Франкенштейном буду жить, чем с ним...
— Вы случаем не знаете, где он живет?
— В каком-то отеле в Лонг-Бич; по крайней мере, оттуда он звонил мне в четверг.
— Что за отель?
— Кажется, «Нептун». Арт совершенно чокнулся, все ныл, чтобы я к нему приехала. Но я ему врезала, что не мазохистка.
Глава 18
Мы двинулись на юг, к Санта-Монике. Было начало двенадцатого, и движение на дороге заметно поубавилось. Огни города, находящегося южнее, походили на гигантский, катящийся вниз по склону и разбрызгивающий снопы искр фейерверк. На пляже перед Санта-Моникой почти никого не было, за исключением нескольких парочек, понадеявшихся на любовный пыл, а скорее, на автомобильные обогреватели.
Дул сильный береговой бриз, и передние колеса моей машины елозили по песку. Над морем стояло пыльное облако.
Отвернувшись, Молли наблюдала за этим серым вторжением.
— Ненавижу это место, — сказала она. — Страна нелюдей. Смотрю на океан, думаю, насколько он глубок и широк, и это приводит меня в бешенство. Керри рассказывал, что он шириной в десять тысяч миль. Вы это знали?
— Во время войны мне приходилось пересекать его.
— Керри тоже. Корабль, на котором он служил, избороздил океан вдоль и поперек. Минуту назад я подумала — видимо, действительно свихнулась, — что, быть может, Керри снова куда-то поплыл, но на этот раз путешествие завело его в такую даль, что ему оттуда никогда не вернуться. — Она наклонилась вперед и прижалась лицом к ветровому стеклу. — Здесь так темно. И одиноко.
Она подняла воротник пальто до ушей. Макушка ее блестела, словно золотое яичко в коричневом гнезде. Когда я свернул на шоссе, в глубь материка, Молли обернулась и стала наблюдать за морем в заднее окошко до тех пор, пока полоска воды не скрылась из виду.
— Так откуда же вы приехали, Молли?
— Не скажу. А то вы еще отправите меня обратно.
— А я-то думал, что вы захотите вернуться домой после того, как столько здесь наколбасили.
— Я и не надеялась, что мой жизненный путь будет чересчур легким. — Ее голос стал монотонным, словно у цитирующего Библию фанатика. — Стать звездой не так уж просто, даже если ты красотой и талантом наделена. Если не верите мне — почитайте кинематографические журналы.
— Вы весьма симпатичны. Так, значит, у вас и талант имеется?
— Не симпатична, а красива, — поправила она меня. — Компетентное жюри признало меня красивой. Во-первых, классические пропорции: тридцать пять — двадцать три — тридцать пять. Хотите продемонстрирую? Некоторые роли я знаю наизусть.
— Пока веду машину, я вряд ли смогу оценить вашу игру по достоинству. Скажите, а для чего вы сюда приехали? Чтобы участвовать в конкурсе красоты?
— Дома я запросто выигрывала все конкурсы. Вот тогда мне судьи и сообщили о классических пропорциях. В финале конкурса штата я заняла первое место. В одном купальнике, заметьте. Но сюда приехала сама по себе.
— Сбежали из дому?
— Разумеется, нет. У меня было разрешение от матери. Она даже оплатила мне билет на автобус. У меня очень состоятельная мама. Владелица сети салонов красоты.
— Где?
— Прекратите выпытывать. Все равно не скажу.
— Почему нет, если вашей матери известно, где вы находитесь.
— Ничего ей не известно.
— Почему?
— А она умерла. Прошлой зимой, во время наводнения.
— А ваш отец?
— Он тоже умер. Вообще всю мою семью смыло потопом.
— Так, значит, вы унаследовали салоны красоты?
Она замолчала.
— Так оно и было бы, но наводнение ничего не пощадило. Так что, как видите, нет смысла отсылать меня обратно. Буду сидеть здесь, пока не получу контракт, а я его обязательно получу, вот увидите. Ведь Бог в равной степени отметил меня и красотой, и талантом.
— Сколько вам лет, Молли?
— Двадцать один.
— Не может этого быть. Если бы вы в течение двадцати одного года практиковались во лжи, то ваши байки в конце концов стали бы правдоподобнее.
Но девушка лишь тупо повторила:
— Двадцать один.
Я устал, и сегодня мне пришлось слишком много ездить, поэтому, прежде чем она окончательно замкнулась, я изменил тему:
— На каком корабле служил Керри?
— На каком-то «носце». Керри называл его «джыпоносцем», хохмил: мол, перевозили «джипы», но на самом деле они таскали самолеты. Керри был судовым фотографом. Он начал свою фотографическую карьеру во флоте.
— Вы не помните название корабля?
— Вполне возможно. Дайте подумать. Там было слово «Бэй».
— "Юрика Бэй"? Фред Майнер тоже служил на этом корабле. Он был авиационным механиком. Керри никогда не упоминал его имени?
— Вы уже спрашивали меня о нем. И я сказала, что никогда раньше не слышала этого имени. А что в нем такого особенного, в этом Майнере?
— Именно его машина тогда, в феврале, переехала Керри.
— Вы же сказали, что это сделал Арт Лемп.
— Идея принадлежала вам. Но я думаю, что Лемп как-то с этим связан.
— Я тоже. Арт всегда меня ревновал. С ним я познакомилась раньше, чем с Керри, и поэтому он считал, что у него есть все права на меня. После того, как мы с Керри поженились...
— Вы действительно были женаты?
— Разумеется. Я могу это доказать. Так вот, даже после этого Арт все время крутился вокруг, что-то вынюхивал, старался добраться до меня, втянуть Керри в свои сомнительные предприятия. Арт Лемп — мошенник. Когда-то он был полицейским, а вы знаете, что те, кого погнали из полиции — самые отвратительные негодяи. Подгнившие лилии воняют еще хуже, чем отбросы. Этому я в школе выучилась.
— А Керри не был мошенником?
— Сравнили тоже! У Керри была душа артиста. Поэтому мы с ним так хорошо ладили. Может, он и оступился... В конце концов, кто не без греха?
— Вы говорили, что он сидел в Портсмуте?
— Шесть лет, но не по своей вине. Его обманули.
— Откройте «бардачок». Там лежит камера. Я бы хотел, чтобы вы на нее взглянули.
— Фотокамера? Что еще... — Но сделала, как ей велели.
Я включил свет в кабине.
— Вы видели ее раньше?
— Может, и видела. А где вы это взяли? Мне кажется, это тот самый фотоаппарат, который он потерял.
— Он принадлежал Керри?
— Он находился у него.
— Это еще что такое?
— Я как раз хотела вам объяснить. На самом деле Керри не воровал эту камеру. Он мне все рассказал. Его корабль стоял в доках в Сан-Диего, и тогда он встретил на вечеринке ту рыжеволосую женщину...
— Как ее звали?
— Он никогда не называл ее по имени, а только: рыжая баба. Он сказал, что она просто свела его с ума. Эта женщина заставила его бросить службу на корабле, а когда Керри ей надоел, то навела на него ФБР. С собой у него было несколько фотоаппаратов, которые он не успел вернуть на корабль, так что власти припаяли ему дезертирство, кражу государственного имущества и все в таком духе. Но эту камеру они не нашли — он держал ее у приятеля.
Моя правая нога надавила на акселератор. Мы находились на том отрезке шоссе, который проходит по насыпи между соляных озер. Сзади и слева огни аэропорта сверкали подобно гигантским бивачным кострам. На мгновение, заметив их, в воздух поднялся похожий на несущего тяжелую добычу ястреба самолет. Ночь в этих местах казалась невыносимо уродливой. Я сражался с рулем, пока стрелка спидометра пересекала отметку 80, пытаясь оставить это безобразие позади. Но оно маячило за ветровым стеклом в облике рыжеволосой женщины с обнаженной спиной.
— Это ваша история или ее вам рассказал Керри?
— Это наиправдивейшая из всех правд. Керри всегда говорил мне только правду.
— Надо бы и вам как-нибудь попробовать... — Я не смог вытравить горечь из голоса.
То ли из-за моей последней фразы, то ли из-за скорости, только она испугалась.
— Я сказала правду, я не лгу. Куда мы едем?
— На встречу с Артом Лемпом.
— Я вам не верю. Вы все врете. Хотите отправить меня домой?..
Мои нервы не выдержали.
— Заткнись. Сиди тихо.
Внезапно девушка как-то странно замолчала. Я отвел глаза от струящейся впереди с бешеной скоростью серой ленты дороги и увидел, что она шарит в «бардачке», где вместе со всяким барахлом я держал автоматический револьвер, который и вынырнул вместе с ее рукой.
Я инстинктивно надавил на тормоз. Машину с визгом занесло. Молли сказала:
— Все верно. Конечная остановка. Вам выходить. — Револьвер она крепко держала двумя руками.
Это был армейский пистолет сорок пятого калибра. Выстрел из такого перебил бы меня напополам. Я принялся как можно медленнее останавливать машину. Мне никак не удавалось вспомнить: стоит пистолет на предохранителе или нет?
Если нет, то малейшее нажатие на курок оборвет мой жизненный путь. Если стоит, то она не сможет выстрелить. Нужно быть достаточно сильным человеком, чтобы подготовить револьвер к стрельбе.
Машина остановилась на гариевой дорожке. Плоская лощина была вымощена пустыми жестянками. В воздухе отчетливо воняло серой. На краю пустыря, на ясном фоне туманного города, возвышались, словно охранники вокруг пустого концлагеря, нефтяные вышки.
Я заехал в неправильное место, в неправильное время: я вообще все сделал неверно. Офицер, позволивший арестованному завладеть оружием, — преступник. Я выключил мотор, чувствуя, что из-под хвоста вот-вот польется.
— О машине можете не беспокоиться, — сказала Молли. — Выходите. Ключи оставьте в зажигании.
— Я остаюсь.
— Ничего подобного. Предупреждаю — я выстрелю. Вы не имеете права высылать меня обратно в Миннесоту, чтобы надо мной там все потешались. Я не собираюсь пыхтеть заместо настоящего преступника, который стырил эту камеру. Один неверный шаг — и я вас прикончу.
Ее глаза яростно полыхали синевой.
— Пистолет на предохранителе, Молли. Он не выстрелит.
Она схватилась за кожух и изо всей силы попыталась его оттянуть. Дуло поехало вниз. Тогда я взялся за него сначала одной, а затем обеими руками.
Девушка стала царапать мне кисти. Я выкрутил пистолет из ее рук, выставил его в окно и выпалил в пустоту. Отдача, которой я не ожидал, подбросила мою руку кверху. Я очень осторожно поставил пистолет на предохранитель и убрал его в левый карман пиджака.
— Ты могла меня убить. И что было бы после, а?
— Теперь можете на меня всех собак повесить, — сказала она угрюмо. — И надолго упрятать за решетку.
— Мне это неинтересно. Я бы хотел, чтобы ты жила в таком месте, где пожилые не будут тебя колотить, а молодые не станут из-за тебя умирать. — После того как я выстрелил в ночь, злости во мне не осталось ни капли.
— Неужели на свете есть подобное место? — Ее взгляд скользнул за черные поля к выпуклому горизонту. Едкий запах выжигал ноздри.
Мы въехали в Лонг-Бич.
Дул сильный береговой бриз, и передние колеса моей машины елозили по песку. Над морем стояло пыльное облако.
Отвернувшись, Молли наблюдала за этим серым вторжением.
— Ненавижу это место, — сказала она. — Страна нелюдей. Смотрю на океан, думаю, насколько он глубок и широк, и это приводит меня в бешенство. Керри рассказывал, что он шириной в десять тысяч миль. Вы это знали?
— Во время войны мне приходилось пересекать его.
— Керри тоже. Корабль, на котором он служил, избороздил океан вдоль и поперек. Минуту назад я подумала — видимо, действительно свихнулась, — что, быть может, Керри снова куда-то поплыл, но на этот раз путешествие завело его в такую даль, что ему оттуда никогда не вернуться. — Она наклонилась вперед и прижалась лицом к ветровому стеклу. — Здесь так темно. И одиноко.
Она подняла воротник пальто до ушей. Макушка ее блестела, словно золотое яичко в коричневом гнезде. Когда я свернул на шоссе, в глубь материка, Молли обернулась и стала наблюдать за морем в заднее окошко до тех пор, пока полоска воды не скрылась из виду.
— Так откуда же вы приехали, Молли?
— Не скажу. А то вы еще отправите меня обратно.
— А я-то думал, что вы захотите вернуться домой после того, как столько здесь наколбасили.
— Я и не надеялась, что мой жизненный путь будет чересчур легким. — Ее голос стал монотонным, словно у цитирующего Библию фанатика. — Стать звездой не так уж просто, даже если ты красотой и талантом наделена. Если не верите мне — почитайте кинематографические журналы.
— Вы весьма симпатичны. Так, значит, у вас и талант имеется?
— Не симпатична, а красива, — поправила она меня. — Компетентное жюри признало меня красивой. Во-первых, классические пропорции: тридцать пять — двадцать три — тридцать пять. Хотите продемонстрирую? Некоторые роли я знаю наизусть.
— Пока веду машину, я вряд ли смогу оценить вашу игру по достоинству. Скажите, а для чего вы сюда приехали? Чтобы участвовать в конкурсе красоты?
— Дома я запросто выигрывала все конкурсы. Вот тогда мне судьи и сообщили о классических пропорциях. В финале конкурса штата я заняла первое место. В одном купальнике, заметьте. Но сюда приехала сама по себе.
— Сбежали из дому?
— Разумеется, нет. У меня было разрешение от матери. Она даже оплатила мне билет на автобус. У меня очень состоятельная мама. Владелица сети салонов красоты.
— Где?
— Прекратите выпытывать. Все равно не скажу.
— Почему нет, если вашей матери известно, где вы находитесь.
— Ничего ей не известно.
— Почему?
— А она умерла. Прошлой зимой, во время наводнения.
— А ваш отец?
— Он тоже умер. Вообще всю мою семью смыло потопом.
— Так, значит, вы унаследовали салоны красоты?
Она замолчала.
— Так оно и было бы, но наводнение ничего не пощадило. Так что, как видите, нет смысла отсылать меня обратно. Буду сидеть здесь, пока не получу контракт, а я его обязательно получу, вот увидите. Ведь Бог в равной степени отметил меня и красотой, и талантом.
— Сколько вам лет, Молли?
— Двадцать один.
— Не может этого быть. Если бы вы в течение двадцати одного года практиковались во лжи, то ваши байки в конце концов стали бы правдоподобнее.
Но девушка лишь тупо повторила:
— Двадцать один.
Я устал, и сегодня мне пришлось слишком много ездить, поэтому, прежде чем она окончательно замкнулась, я изменил тему:
— На каком корабле служил Керри?
— На каком-то «носце». Керри называл его «джыпоносцем», хохмил: мол, перевозили «джипы», но на самом деле они таскали самолеты. Керри был судовым фотографом. Он начал свою фотографическую карьеру во флоте.
— Вы не помните название корабля?
— Вполне возможно. Дайте подумать. Там было слово «Бэй».
— "Юрика Бэй"? Фред Майнер тоже служил на этом корабле. Он был авиационным механиком. Керри никогда не упоминал его имени?
— Вы уже спрашивали меня о нем. И я сказала, что никогда раньше не слышала этого имени. А что в нем такого особенного, в этом Майнере?
— Именно его машина тогда, в феврале, переехала Керри.
— Вы же сказали, что это сделал Арт Лемп.
— Идея принадлежала вам. Но я думаю, что Лемп как-то с этим связан.
— Я тоже. Арт всегда меня ревновал. С ним я познакомилась раньше, чем с Керри, и поэтому он считал, что у него есть все права на меня. После того, как мы с Керри поженились...
— Вы действительно были женаты?
— Разумеется. Я могу это доказать. Так вот, даже после этого Арт все время крутился вокруг, что-то вынюхивал, старался добраться до меня, втянуть Керри в свои сомнительные предприятия. Арт Лемп — мошенник. Когда-то он был полицейским, а вы знаете, что те, кого погнали из полиции — самые отвратительные негодяи. Подгнившие лилии воняют еще хуже, чем отбросы. Этому я в школе выучилась.
— А Керри не был мошенником?
— Сравнили тоже! У Керри была душа артиста. Поэтому мы с ним так хорошо ладили. Может, он и оступился... В конце концов, кто не без греха?
— Вы говорили, что он сидел в Портсмуте?
— Шесть лет, но не по своей вине. Его обманули.
— Откройте «бардачок». Там лежит камера. Я бы хотел, чтобы вы на нее взглянули.
— Фотокамера? Что еще... — Но сделала, как ей велели.
Я включил свет в кабине.
— Вы видели ее раньше?
— Может, и видела. А где вы это взяли? Мне кажется, это тот самый фотоаппарат, который он потерял.
— Он принадлежал Керри?
— Он находился у него.
— Это еще что такое?
— Я как раз хотела вам объяснить. На самом деле Керри не воровал эту камеру. Он мне все рассказал. Его корабль стоял в доках в Сан-Диего, и тогда он встретил на вечеринке ту рыжеволосую женщину...
— Как ее звали?
— Он никогда не называл ее по имени, а только: рыжая баба. Он сказал, что она просто свела его с ума. Эта женщина заставила его бросить службу на корабле, а когда Керри ей надоел, то навела на него ФБР. С собой у него было несколько фотоаппаратов, которые он не успел вернуть на корабль, так что власти припаяли ему дезертирство, кражу государственного имущества и все в таком духе. Но эту камеру они не нашли — он держал ее у приятеля.
Моя правая нога надавила на акселератор. Мы находились на том отрезке шоссе, который проходит по насыпи между соляных озер. Сзади и слева огни аэропорта сверкали подобно гигантским бивачным кострам. На мгновение, заметив их, в воздух поднялся похожий на несущего тяжелую добычу ястреба самолет. Ночь в этих местах казалась невыносимо уродливой. Я сражался с рулем, пока стрелка спидометра пересекала отметку 80, пытаясь оставить это безобразие позади. Но оно маячило за ветровым стеклом в облике рыжеволосой женщины с обнаженной спиной.
— Это ваша история или ее вам рассказал Керри?
— Это наиправдивейшая из всех правд. Керри всегда говорил мне только правду.
— Надо бы и вам как-нибудь попробовать... — Я не смог вытравить горечь из голоса.
То ли из-за моей последней фразы, то ли из-за скорости, только она испугалась.
— Я сказала правду, я не лгу. Куда мы едем?
— На встречу с Артом Лемпом.
— Я вам не верю. Вы все врете. Хотите отправить меня домой?..
Мои нервы не выдержали.
— Заткнись. Сиди тихо.
Внезапно девушка как-то странно замолчала. Я отвел глаза от струящейся впереди с бешеной скоростью серой ленты дороги и увидел, что она шарит в «бардачке», где вместе со всяким барахлом я держал автоматический револьвер, который и вынырнул вместе с ее рукой.
Я инстинктивно надавил на тормоз. Машину с визгом занесло. Молли сказала:
— Все верно. Конечная остановка. Вам выходить. — Револьвер она крепко держала двумя руками.
Это был армейский пистолет сорок пятого калибра. Выстрел из такого перебил бы меня напополам. Я принялся как можно медленнее останавливать машину. Мне никак не удавалось вспомнить: стоит пистолет на предохранителе или нет?
Если нет, то малейшее нажатие на курок оборвет мой жизненный путь. Если стоит, то она не сможет выстрелить. Нужно быть достаточно сильным человеком, чтобы подготовить револьвер к стрельбе.
Машина остановилась на гариевой дорожке. Плоская лощина была вымощена пустыми жестянками. В воздухе отчетливо воняло серой. На краю пустыря, на ясном фоне туманного города, возвышались, словно охранники вокруг пустого концлагеря, нефтяные вышки.
Я заехал в неправильное место, в неправильное время: я вообще все сделал неверно. Офицер, позволивший арестованному завладеть оружием, — преступник. Я выключил мотор, чувствуя, что из-под хвоста вот-вот польется.
— О машине можете не беспокоиться, — сказала Молли. — Выходите. Ключи оставьте в зажигании.
— Я остаюсь.
— Ничего подобного. Предупреждаю — я выстрелю. Вы не имеете права высылать меня обратно в Миннесоту, чтобы надо мной там все потешались. Я не собираюсь пыхтеть заместо настоящего преступника, который стырил эту камеру. Один неверный шаг — и я вас прикончу.
Ее глаза яростно полыхали синевой.
— Пистолет на предохранителе, Молли. Он не выстрелит.
Она схватилась за кожух и изо всей силы попыталась его оттянуть. Дуло поехало вниз. Тогда я взялся за него сначала одной, а затем обеими руками.
Девушка стала царапать мне кисти. Я выкрутил пистолет из ее рук, выставил его в окно и выпалил в пустоту. Отдача, которой я не ожидал, подбросила мою руку кверху. Я очень осторожно поставил пистолет на предохранитель и убрал его в левый карман пиджака.
— Ты могла меня убить. И что было бы после, а?
— Теперь можете на меня всех собак повесить, — сказала она угрюмо. — И надолго упрятать за решетку.
— Мне это неинтересно. Я бы хотел, чтобы ты жила в таком месте, где пожилые не будут тебя колотить, а молодые не станут из-за тебя умирать. — После того как я выстрелил в ночь, злости во мне не осталось ни капли.
— Неужели на свете есть подобное место? — Ее взгляд скользнул за черные поля к выпуклому горизонту. Едкий запах выжигал ноздри.
Мы въехали в Лонг-Бич.
Глава 19
Гостиница «Нептун» находилась посередине огромного пустыря, раскинувшегося между неоновыми огнями деловой части города и темной пропастью порта. Вывеска «Комната с ванной — доллар пятьдесят» то потухала, то вновь загоралась, и это дерганье наводило на ассоциации с параличной старухой. Рядом со входом располагался бар, где за стойкой восседали матросы с небольшим количеством девиц. У них были полуночные лица. В холле не оказалось ни света, ни людей. Зелень помытых стен легла на лицо Молли смертельной бледностью, превратив ее темно-коричневые волосы в зеленовато-золотистые. Она привычно огляделась, словно это место было ей хорошо знакомо.
Из-за конторки выглянул ночной портье. Им оказался молодой человек с прогрессивной стрижкой — ежиком на макушке и длинными, свисавшими на уши волосами. Он носил алую рубаху и расписные подтяжки.
— Двойной номер? — произнес он нагловатым тенорком.
— Нет.
— Коли приволокете её в одинарный, все равно заплатите как за двойной.
— Я полицейский.
Он крякнул, провел пальцами по своему ежику и выпрямился, нацепив на физиономию подобие улыбки.
— Что ж сразу не сказали?
— У вас здесь остановился человек по имени Артур Лемп.
Парень оглянулся на доску с ключами.
— Его нет в номере.
— Когда он ушел?
— Не могу сказать. Вечером я его не видел. Предыдущим тоже.
— А когда?
— Похоже, что позапрошлым. Ведь вечера так похожи. — Он опустил руку ладонью вниз, вознамерившись показать скуку и безрадостность этих самых однообразных вечеров.
— С кем?
— Ни с кем. Этот старикан — одиночка.
— Друзья?
— Лично я ни одного не видел. Приходил он всегда один, это я помню точно, примерно в это время.
— А где он проводил вечера?
Парень выразительно перевернул руку.
— Откуда мне знать? В барах?.. Я ведь не циклоаналитик. Но видок у него был как у прожженного пьянчуги.
Молли фыркнула.
— Мне и в морге так же показалось, — сказал я.
Молодой человек потрогал рот, а затем приложил палец к носу.
— Мертв?
Я кивнул.
Рука Молли вцепилась в мой локоть. Ее яростный шепот впился мне в ухо:
— Вы не говорили, что он умер. Надули меня, приволокли сюда...
Я стряхнул ее руку и обратился к портье:
— Лемпа убили сегодня утром. Я бы хотел осмотреть его комнату.
— Ордер у вас есть?
— В подобном случае ордер не нужен. Речь идет об убийстве. Умер человек.
Пожав худыми плечами, он снял с доски ключ, снабженный биркой, и запустил его по стойке в мою сторону.
— Думаю, вы понимаете, что делаете. Номер три-семнадцать. Ничего, если я останусь здесь? Заменить меня некому. От лифта свернете налево. Последний номер в конце коридора, у пожарного выхода.
— Благодарю. — Я повернулся к Молли. — Вы пойдете со мной.
— Не хочу.
— А я не желаю, чтобы вы тут болтались без присмотра и нарывались на очередные неприятности.
Я взял ее за руку и повел к лифту. С жутким протестующим скрипом машина подняла нас на третий этаж. Мы повернули налево и пошли вперед, ориентируясь по красным огонькам в конце коридора.
Молли шла, еле волоча ноги.
По звукам, исходящим из-за тонких стен и дверей, угадывались тревожные сны, пьяные разборки, вороватая любовь. Я безумно устал от этого хлынувшего на нас потока чужих жизней, затопивших узкий коридор подобно потопу. Внезапно я почувствовал, что кошмар вот-вот станет реальностью, ибо увидел себя со стороны — крошечное существо, пробирающееся по венам гигантского, корчащегося в судорогах тела.
Ключ свободно повернулся в замке, и мы вошли в комнату. От выключателя на внутренней стороне стены к потолку тянулась витая жила. Две слабых сорокаваттных лампочки осветили простую железную койку, умывальник в углу, рахитичное бюро и несколько квадратных футов вытертого коврика.
Через наполовину прикрытое жалюзи окно по диагонали шла пожарная лестница — железная, черная, на фоне жуткой вечерней тьмы над крышами.
— Так, значит, вот, где он обретался, — презрительно сказала Молли. — В этакой-то берлоге, а сам о норках, лимузинах... Старая грязная вонючка.
— Вы очень своеобразно выражаете печаль по умершему...
— Как умею. Вы не видели, что он сотворил со мной? Тогда поглядите...
Внезапно сбросив с плеч пальто, она дотянулась до молнии сзади и обнажила лопатки. Спина была исполосована сине-черными рубцами, которые уже стали наливаться зеленью и желтизной.
— Это его работа. Мексиканский ремень; как раз после этого случая я его и погнала. И знаете, как он объяснил это проявление «нежности»? Что способен на что угодно ради привязанности. Что, видите ли, он старый и никому не нужный, потому и побил меня.
— Мне очень жаль.
— Мне тоже, только не его. — Она застегнула молнию. — Как вы думаете, сколько предложений стать манекенщицей у меня появится, пока на спине сияет подобное расписание?
— Молли, присядьте пока. Сейчас я должен заняться делом.
Она села на единственный стул и уставилась в стену. Инструмент маляра оставил на стене и потолке мириады крошечных серпообразных следов, и казалось, что по комнате прокатилась волна каких-то кошмарных существ, которые цеплялись коготками за стены.
Шкафа не было, а на крючках за дверью ничего не висело. Ящики бюро оказались пустыми. Я подошел к застеленной кровати и откинул простыни. Под ними ничего не оказалось, кроме коричневатых пятен на матраце. Я поднял матрац и прислонил его к стене. Чемодан Лемпа оказался под кроватью. Он был сделан из дубленой парусины и украшен коричневой кожей. Отделка уже порядком пообтрепалась, а замок заржавел. Внутри лежал пакет белья, присланный из китайской прачечной, который я не удосужился вскрыть; пинтовая бутылка дешевого «бурбона», закутанная в изъеденный молью свитер; аккуратно сложенный коричневый костюм с потускневшим значком полицейского департамента Сан-Франциско, прикрепленным к внутреннему нагрудному карману; револьвер 38-го калибра; коробка патронов, пачка лакричных пастилок, тяжелый перочинный нож, снабженный ножничками для подравнивания ногтей; пара черных кожаных ботинок с бритвенными разрезами на носках; порядком заплесневелая половина гамбургера с ветчиной, завернутая в вощеную бумагу; пустой бумажник из крокодиловой кожи; почти пустая бутылка с этикеткой «Пот-н-Зии — Гормональный Эликсир»; и пара бронзовых детских башмачков на голубой ленте.
На самом дне оказалось несколько книг и бумаг. Одна книжка была озаглавлена «Истинное значение ваших снов», на обложке я узрел распухшую от фантазий человеческую голову. Лемповские интересы замечательно просматривались в подборе литературы: судя по иллюстрациям, он превратился в законченного садиста. На титульном листе одного из этих шедевров кто-то нацарапал химическим карандашом такие стишки:
Молли, Молли, веселушка,
Дева — девочка-резвушка!
С золотыми волосами,
Сине-синими глазами
Ты в одиннадцать за мною прилетай,
Полетим с тобою, Молли, прямо в рай
Припев: Девочка веселая моя, волосы как золото горят.
В бумагах я нашел письмо, написанное помощником окружного прокурора графства Сан-Диего, датированное 1941 годом, в котором Лемп рекомендовался на работу в качестве охранника на авиационный завод; выцветший снимок молодого лысого мужчины, Лемпа, стоящего под опавшим кленом и держащего на руках ребенка в длинной одежде, и свидетельство о рождении: «Артур Джордж Лемпке, Питтсбург, Пенсильвания, родился 14 июня 1892 года; отец — Артур Лемпке, рабочий, его жена — Тринити, домохозяйка». Чтобы уместить всю свою жизнь в единственном документе, Лемп карандашом накорябал на загнутом уголке официального конверта, в который было вложено свидетельство: «Распорядок — отправить письмо на Велли-Висту-Ранч, Риджкрест-роуд в пяти, полд. не позже. — Майнер отвезет мальчика в пустыню до доставки почты (субб.) 9.00 — 9.30 ут. — поезд уходит со станции 11 часов — самолет улет, из Междун. Аэр. 2.00».
Но Лемп отправился на небеса сразу же после одиннадцати и опоздал на этот рейс. Я открыл бутылку «бурбона» и хорошенько глотнул. Боже! Какой скукой и мраком веяло от этих стен, из чемодана, от объедков лемповской жизни. И я содрогнулся, почувствовав могильный холод, заползающий мне в душу. Безумие.
— Главное — не забыть спереть выпивку у мертвеца. Какая низость. — Молли поднялась со своего места и направилась ко мне и сказала робко: — Я бы тоже заглотнула этого пойла, мистер.
— От меня ни капли не получишь.
— Отчего же? — улыбнулась она задабривающе.
— Оттого, что я не спаиваю малолеток и не отнимаю у малышей леденцы.
— Я не малолетка. Я уже регулярно выпиваю в течение нескольких лет.
От дешевого неочищенного виски внутри у меня все зажглось и осветилось, и тогда я увидел, что нахожусь в центре какого-то дьявольского лабиринта, в который составными частями входили: расписание похищения ребенка и пара детских башмачков; безвкусное любовное послание стареющего мужчины на обложке извра-шенческой книжонки и молоденькая, но уже растленная до мозга костей девица. И улыбочка Молли, пустая, как стены, и затертая, как половик, внезапно все поставила на свои места.
— Ты, дитя лесное, — сказал я. — Укройся листвой.
Память, словно расплывшиеся в воде чернила, оживила ее холодные глаза.
— Вы говорите затасканнейшие вещи. Я ведь только этим и занимаюсь. Еще маленькой я играла листьями осенью. Мы тогда всей семьей играли.
— Это было до наводнения?
— До.
Я опустился на корточки и принялся запихивать вещи в чемодан. По телу разливалась огненная волна. Зло трудно возненавидеть, но можно пересились ненависть и самому стать злом. Я ненавидел не Молли и даже не Лемпа, а тщетность желаний, неистовое разбазаривание жизненной энергии и тот омерзительный нуль, что поджидал их в конце.
Какие неуклюжие у меня руки! Складывая коричневый костюм, я выронил на пол бумажник из крокодиловой кожи.
Молли на четвереньках подползла к нему.
— Давай сюда, — сказал я. — Это улика.
— Бумажник Керри... Я сделала ему подарок на прошлый день рождения. Тридцать лет — не шутка, а у меня в то время как раз были деньги.
— Ты уверена?
Ее пальчики заползли в бумажник.
— Здесь его инициалы. Когда я расплачивалась, то попросила, чтобы сделали монограмму.
В уголке внутреннего кармашка и впрямь переплелись маленькие золотые буковки "К" и "С".
— Я была права: Лемп убил Керри и взял его бумажник и машину.
Из-за конторки выглянул ночной портье. Им оказался молодой человек с прогрессивной стрижкой — ежиком на макушке и длинными, свисавшими на уши волосами. Он носил алую рубаху и расписные подтяжки.
— Двойной номер? — произнес он нагловатым тенорком.
— Нет.
— Коли приволокете её в одинарный, все равно заплатите как за двойной.
— Я полицейский.
Он крякнул, провел пальцами по своему ежику и выпрямился, нацепив на физиономию подобие улыбки.
— Что ж сразу не сказали?
— У вас здесь остановился человек по имени Артур Лемп.
Парень оглянулся на доску с ключами.
— Его нет в номере.
— Когда он ушел?
— Не могу сказать. Вечером я его не видел. Предыдущим тоже.
— А когда?
— Похоже, что позапрошлым. Ведь вечера так похожи. — Он опустил руку ладонью вниз, вознамерившись показать скуку и безрадостность этих самых однообразных вечеров.
— С кем?
— Ни с кем. Этот старикан — одиночка.
— Друзья?
— Лично я ни одного не видел. Приходил он всегда один, это я помню точно, примерно в это время.
— А где он проводил вечера?
Парень выразительно перевернул руку.
— Откуда мне знать? В барах?.. Я ведь не циклоаналитик. Но видок у него был как у прожженного пьянчуги.
Молли фыркнула.
— Мне и в морге так же показалось, — сказал я.
Молодой человек потрогал рот, а затем приложил палец к носу.
— Мертв?
Я кивнул.
Рука Молли вцепилась в мой локоть. Ее яростный шепот впился мне в ухо:
— Вы не говорили, что он умер. Надули меня, приволокли сюда...
Я стряхнул ее руку и обратился к портье:
— Лемпа убили сегодня утром. Я бы хотел осмотреть его комнату.
— Ордер у вас есть?
— В подобном случае ордер не нужен. Речь идет об убийстве. Умер человек.
Пожав худыми плечами, он снял с доски ключ, снабженный биркой, и запустил его по стойке в мою сторону.
— Думаю, вы понимаете, что делаете. Номер три-семнадцать. Ничего, если я останусь здесь? Заменить меня некому. От лифта свернете налево. Последний номер в конце коридора, у пожарного выхода.
— Благодарю. — Я повернулся к Молли. — Вы пойдете со мной.
— Не хочу.
— А я не желаю, чтобы вы тут болтались без присмотра и нарывались на очередные неприятности.
Я взял ее за руку и повел к лифту. С жутким протестующим скрипом машина подняла нас на третий этаж. Мы повернули налево и пошли вперед, ориентируясь по красным огонькам в конце коридора.
Молли шла, еле волоча ноги.
По звукам, исходящим из-за тонких стен и дверей, угадывались тревожные сны, пьяные разборки, вороватая любовь. Я безумно устал от этого хлынувшего на нас потока чужих жизней, затопивших узкий коридор подобно потопу. Внезапно я почувствовал, что кошмар вот-вот станет реальностью, ибо увидел себя со стороны — крошечное существо, пробирающееся по венам гигантского, корчащегося в судорогах тела.
Ключ свободно повернулся в замке, и мы вошли в комнату. От выключателя на внутренней стороне стены к потолку тянулась витая жила. Две слабых сорокаваттных лампочки осветили простую железную койку, умывальник в углу, рахитичное бюро и несколько квадратных футов вытертого коврика.
Через наполовину прикрытое жалюзи окно по диагонали шла пожарная лестница — железная, черная, на фоне жуткой вечерней тьмы над крышами.
— Так, значит, вот, где он обретался, — презрительно сказала Молли. — В этакой-то берлоге, а сам о норках, лимузинах... Старая грязная вонючка.
— Вы очень своеобразно выражаете печаль по умершему...
— Как умею. Вы не видели, что он сотворил со мной? Тогда поглядите...
Внезапно сбросив с плеч пальто, она дотянулась до молнии сзади и обнажила лопатки. Спина была исполосована сине-черными рубцами, которые уже стали наливаться зеленью и желтизной.
— Это его работа. Мексиканский ремень; как раз после этого случая я его и погнала. И знаете, как он объяснил это проявление «нежности»? Что способен на что угодно ради привязанности. Что, видите ли, он старый и никому не нужный, потому и побил меня.
— Мне очень жаль.
— Мне тоже, только не его. — Она застегнула молнию. — Как вы думаете, сколько предложений стать манекенщицей у меня появится, пока на спине сияет подобное расписание?
— Молли, присядьте пока. Сейчас я должен заняться делом.
Она села на единственный стул и уставилась в стену. Инструмент маляра оставил на стене и потолке мириады крошечных серпообразных следов, и казалось, что по комнате прокатилась волна каких-то кошмарных существ, которые цеплялись коготками за стены.
Шкафа не было, а на крючках за дверью ничего не висело. Ящики бюро оказались пустыми. Я подошел к застеленной кровати и откинул простыни. Под ними ничего не оказалось, кроме коричневатых пятен на матраце. Я поднял матрац и прислонил его к стене. Чемодан Лемпа оказался под кроватью. Он был сделан из дубленой парусины и украшен коричневой кожей. Отделка уже порядком пообтрепалась, а замок заржавел. Внутри лежал пакет белья, присланный из китайской прачечной, который я не удосужился вскрыть; пинтовая бутылка дешевого «бурбона», закутанная в изъеденный молью свитер; аккуратно сложенный коричневый костюм с потускневшим значком полицейского департамента Сан-Франциско, прикрепленным к внутреннему нагрудному карману; револьвер 38-го калибра; коробка патронов, пачка лакричных пастилок, тяжелый перочинный нож, снабженный ножничками для подравнивания ногтей; пара черных кожаных ботинок с бритвенными разрезами на носках; порядком заплесневелая половина гамбургера с ветчиной, завернутая в вощеную бумагу; пустой бумажник из крокодиловой кожи; почти пустая бутылка с этикеткой «Пот-н-Зии — Гормональный Эликсир»; и пара бронзовых детских башмачков на голубой ленте.
На самом дне оказалось несколько книг и бумаг. Одна книжка была озаглавлена «Истинное значение ваших снов», на обложке я узрел распухшую от фантазий человеческую голову. Лемповские интересы замечательно просматривались в подборе литературы: судя по иллюстрациям, он превратился в законченного садиста. На титульном листе одного из этих шедевров кто-то нацарапал химическим карандашом такие стишки:
Молли, Молли, веселушка,
Дева — девочка-резвушка!
С золотыми волосами,
Сине-синими глазами
Ты в одиннадцать за мною прилетай,
Полетим с тобою, Молли, прямо в рай
Припев: Девочка веселая моя, волосы как золото горят.
В бумагах я нашел письмо, написанное помощником окружного прокурора графства Сан-Диего, датированное 1941 годом, в котором Лемп рекомендовался на работу в качестве охранника на авиационный завод; выцветший снимок молодого лысого мужчины, Лемпа, стоящего под опавшим кленом и держащего на руках ребенка в длинной одежде, и свидетельство о рождении: «Артур Джордж Лемпке, Питтсбург, Пенсильвания, родился 14 июня 1892 года; отец — Артур Лемпке, рабочий, его жена — Тринити, домохозяйка». Чтобы уместить всю свою жизнь в единственном документе, Лемп карандашом накорябал на загнутом уголке официального конверта, в который было вложено свидетельство: «Распорядок — отправить письмо на Велли-Висту-Ранч, Риджкрест-роуд в пяти, полд. не позже. — Майнер отвезет мальчика в пустыню до доставки почты (субб.) 9.00 — 9.30 ут. — поезд уходит со станции 11 часов — самолет улет, из Междун. Аэр. 2.00».
Но Лемп отправился на небеса сразу же после одиннадцати и опоздал на этот рейс. Я открыл бутылку «бурбона» и хорошенько глотнул. Боже! Какой скукой и мраком веяло от этих стен, из чемодана, от объедков лемповской жизни. И я содрогнулся, почувствовав могильный холод, заползающий мне в душу. Безумие.
— Главное — не забыть спереть выпивку у мертвеца. Какая низость. — Молли поднялась со своего места и направилась ко мне и сказала робко: — Я бы тоже заглотнула этого пойла, мистер.
— От меня ни капли не получишь.
— Отчего же? — улыбнулась она задабривающе.
— Оттого, что я не спаиваю малолеток и не отнимаю у малышей леденцы.
— Я не малолетка. Я уже регулярно выпиваю в течение нескольких лет.
От дешевого неочищенного виски внутри у меня все зажглось и осветилось, и тогда я увидел, что нахожусь в центре какого-то дьявольского лабиринта, в который составными частями входили: расписание похищения ребенка и пара детских башмачков; безвкусное любовное послание стареющего мужчины на обложке извра-шенческой книжонки и молоденькая, но уже растленная до мозга костей девица. И улыбочка Молли, пустая, как стены, и затертая, как половик, внезапно все поставила на свои места.
— Ты, дитя лесное, — сказал я. — Укройся листвой.
Память, словно расплывшиеся в воде чернила, оживила ее холодные глаза.
— Вы говорите затасканнейшие вещи. Я ведь только этим и занимаюсь. Еще маленькой я играла листьями осенью. Мы тогда всей семьей играли.
— Это было до наводнения?
— До.
Я опустился на корточки и принялся запихивать вещи в чемодан. По телу разливалась огненная волна. Зло трудно возненавидеть, но можно пересились ненависть и самому стать злом. Я ненавидел не Молли и даже не Лемпа, а тщетность желаний, неистовое разбазаривание жизненной энергии и тот омерзительный нуль, что поджидал их в конце.
Какие неуклюжие у меня руки! Складывая коричневый костюм, я выронил на пол бумажник из крокодиловой кожи.
Молли на четвереньках подползла к нему.
— Давай сюда, — сказал я. — Это улика.
— Бумажник Керри... Я сделала ему подарок на прошлый день рождения. Тридцать лет — не шутка, а у меня в то время как раз были деньги.
— Ты уверена?
Ее пальчики заползли в бумажник.
— Здесь его инициалы. Когда я расплачивалась, то попросила, чтобы сделали монограмму.
В уголке внутреннего кармашка и впрямь переплелись маленькие золотые буковки "К" и "С".
— Я была права: Лемп убил Керри и взял его бумажник и машину.