Страница:
Каждая из этих теорий имеет свое значение, а вместе они являются важным стимулом к более подробным исследованиям развития городского протестантизма на первом этапе Реформации. В равной степени каждая из них имеет свои слабые стороны, которые можно отыскать в любой амбициозной глобальной теории. В случае с Женевой, например, социальная напряженность, которая впоследствии привела к союзу с протестантским городом Берном и принятию Цвинглианской Реформации, возникла не из классовых различий, а из разделения внутри одного общественного класса по вопросу о поддержке Савойи или Швейцарской Конфедерации. Просавойские Маммелюки и пробернские Игеноты происходили из одной социальной группы, характеризующейся общими экономическими, семейными и социальными интересами. Аналогичным образом предположение Озмента о всеобщем интересе к доктрине оправдания находит мало поддержки в случае с городами Швейцарской Конфедерации или городами, связанными с ней — например, Цюрихе, Галлене и Женеве — и игнорирует явные сомнения в доктрине со стороны многих швейцарских реформаторов.
Тем не менее, из изучения происхождения и развития Реформации в крупных североевропейских городах, таких, как Аугсбург, Базель, Берн, Колмар, Констанция, Эрфурт, франфурт, Женева, Гамбург, Любек, Мемминген, Ульм и Цюрих, можно вывести некоторые общие черты. Поэтому представляется полезным рассмотреть этот вопрос.
Во-первых, Реформация в этих городах представляется реакцией на народные движения за перемены. Нюрнберг является редким примером города, в котором городской совет ввел Реформацию без предшествующих народных протестов и требований. Неудовлетворенность среди городского населения начала шестнадцатого века была не обязательно религиозной по природе; на волнения того времени, несомненно, оказывали влияние социальные, экономические и политические факторы. Городские советы, как правило, реагировали на народное недовольство, часто направляя его в нужное им русло. Это подспудное манипулирование было очевидным способом регулирования потенциально опасного народного движения и контроля над ним. Одно из наиболее значительных наблюдений, которые можно сделать относительно городской Реформации, заключается в том, что существующие городские режимы часто оставались относительно неизмененными после введения новых религиозных идей и практик. Это указывает на то, что городские советы были в состоянии реагировать на народное недовольство без радикальных перемен в существующем общественном строе.
Во-вторых, успех Реформации в городе зависел от ряда исторических обстоятельств. Принятие Реформации могло вызвать разрушительные перемены в системе политических союзов, поскольку военные, политические и коммерческие договоры с территориями и городами, которые предпочли остаться католическими, обычно в результате этого разрывались. Торговые связи города, на которых основывалось его экономическое существование, могли быть фатальным образом изменены. Так, успех Реформации в городе Галлене частично обязан тому, что льняное производство города не было существенно затронуто решением принять Реформацию. Точно так же город (например Эрфурт), находящийся вблизи католического города (Майнц) и лютеранской территории (Саксония) мог оказаться втянутым в военное столкновение с одной из заинтересованных сторон, с возможными катастрофическими последствиями для независимости города. Кроме того, решение ввести Реформацию могло вызвать серьезный внутренний раскол и сделать город уязвимым извне. Это была одна из причин решения городского совета Эрфурта о прекращении реформационных мероприятий в 1520-х годах.
В-третьих, романтическое, идеализированное представление о реформаторе, прибывающем в город проповедовать Евангелие и немедленно склоняющем жителей к принятию Реформации должно быть оставлено как нереалистичное. В течение всего процесса Реформации, от первоначального решения начать процесс реформ до последующих решений о природе и темпе реформирования, последнее слово всегда оставалось именно за городским советом. Цвинглианская Реформация в Цюрихе продвигалась значительно более медленно, чем ему бы хотелось, из-за осторожного подхода городского совета в критические моменты процесса. Свобода действий Букера в Страсбурге была точно так же ограничена. Как предстояло обнаружить Кальвину, городские советы вполне могли изгнать реформатора из своих пределов, если он действовал в разрез с их официально объявленной политикой или решениями.
На практике взаимоотношения городского совета и реформатора были, в целом симбиозом. Реформатор, представляя последовательное видение Христианского Евангелия и его применения в религиозных, социальных и политических структурах и практиках города, был в состоянии предотвратить перерастание потенциально революционной ситуации в хаос. Постоянная угроза возврата к католицизму или подрывная деятельность радикальных анабаптистских движений делала необходимость в реформаторе неизбежной. Кто — то должен был осуществлять религиозное управление движением, которое иначе могло переродиться в хаос с серьезными и неприемлемыми последствиями для существующих в городе структур власти и лиц, которые их контролировали. Со своей стороны, реформатор был подневолен, его свобода действий ограничивалась политическими хозяевами, пекущимися о своей власти, а реформационная программа, как правило, выходила за рамки, начертанные реформатором, и включала консолидацию экономического и политического влияния властей. Таким образом, отношения между реформатором и городским советом были тонкими и легко разрывались, причем реальная власть постоянно находилась в руках последних.
В случае Женевы между городскими реформаторами (первоначально Гильомом Фарелем и Кальвином, а затем одним Кальвином) и городским советом сложились очень деликатные отношения. Осознавая и оберегая свою добытую в трудной борьбе власть и свободу, городской совет не был настроен менять тиранию католического епископа на тиранию реформатора. В 1536 г. Женева только что добился независимости от Савойи и отстоял ее, несмотря на попытки Берна колонизировать город. Женева не была намерена принимать чей бы то ни было диктат, не подкрепленный сильным экономическим или военным давлением. В результате этого на действия Кальвина были наложены строгие ограничения Выдворение Кальвина из Женевы в 1538 году доказывает, что политическая власть твердо оставалась в руках городского совета. Мнение о том, что Кальвин был «диктатором Женевы», полностью лишено исторических оснований. Тем не менее, городской совет оказался не в силах в отсутствие Кальвина справиться с ухудшающейся религиозной ситуацией. Замечательным проявлением социального прагматизма и религиозного реализма явилось то, что городской совет вернул своего реформатора и позволил ему продолжить свою деятельность по реформированию Женевы. Женева нуждалась в Кальвине точно так же, как Кальвин нуждался в Женеве.
Здесь следует указать на существенное расхождение между лютеранской и реформатской мыслью. Лютер происходил из небольшого саксонского городка, находящегося под пятой местного князя, в то время как великие Реформатские мыслители Цвингли и Букер происходили из великих свободных городов Цюриха и Страсбурга. Для последних Реформация включала отождествление понятий «гражданин» и «христианин», с большим акцентом на политическом аспекте жизни, которое отсутствует в концепции Лютера. Так, Цвингли особое ударение делает на необходимости реформирования и искупления общины, в то время как Лютер сосредотачивался на необходимости реформирования и искупления отдельного человека. Своей доктриной «двух царств» Лютер разъединил религиозные идеи и светскую жизнь, тогда как Цвингли настаивал на их взаимной интеграции. Поэтому большое значение имеет то, что Реформатская Церковь добилась большого влияния в городах южной Германии и Швейцарии, более развитым социально, культурно и экономически, чем северные города, которым суждено было стать оплотами лютеранства.
Социальный контекст Реформации является сам по себе увлекательным предметом, однако в данной связи он приводится ввиду своего очевидного влияния на, по крайней мере, некоторые религиозные идеи реформаторов. Например, имеются все основания предполагать, что многие идеи Цвингли (особенно его мысли о социальных функциях таинств) были напрямую определены политическими, экономическими и социальными обстоятельствами в Цюрихе. Точно так же идеи Кальвина о структурах Христианской Церкви отражают учреждения, уже существовавшие в Женеве до его прибытия в город. В настоящей работе мы рассмотрим этот вопрос с различным точек зрения.
Религиозные идеи реформаторов
Социальная роль религиозных идей: Германия и Англия
Для дальнейшего чтения
2. РЕЛИГИЯ ПОЗДНЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Развитие народной религии
Тем не менее, из изучения происхождения и развития Реформации в крупных североевропейских городах, таких, как Аугсбург, Базель, Берн, Колмар, Констанция, Эрфурт, франфурт, Женева, Гамбург, Любек, Мемминген, Ульм и Цюрих, можно вывести некоторые общие черты. Поэтому представляется полезным рассмотреть этот вопрос.
Во-первых, Реформация в этих городах представляется реакцией на народные движения за перемены. Нюрнберг является редким примером города, в котором городской совет ввел Реформацию без предшествующих народных протестов и требований. Неудовлетворенность среди городского населения начала шестнадцатого века была не обязательно религиозной по природе; на волнения того времени, несомненно, оказывали влияние социальные, экономические и политические факторы. Городские советы, как правило, реагировали на народное недовольство, часто направляя его в нужное им русло. Это подспудное манипулирование было очевидным способом регулирования потенциально опасного народного движения и контроля над ним. Одно из наиболее значительных наблюдений, которые можно сделать относительно городской Реформации, заключается в том, что существующие городские режимы часто оставались относительно неизмененными после введения новых религиозных идей и практик. Это указывает на то, что городские советы были в состоянии реагировать на народное недовольство без радикальных перемен в существующем общественном строе.
Во-вторых, успех Реформации в городе зависел от ряда исторических обстоятельств. Принятие Реформации могло вызвать разрушительные перемены в системе политических союзов, поскольку военные, политические и коммерческие договоры с территориями и городами, которые предпочли остаться католическими, обычно в результате этого разрывались. Торговые связи города, на которых основывалось его экономическое существование, могли быть фатальным образом изменены. Так, успех Реформации в городе Галлене частично обязан тому, что льняное производство города не было существенно затронуто решением принять Реформацию. Точно так же город (например Эрфурт), находящийся вблизи католического города (Майнц) и лютеранской территории (Саксония) мог оказаться втянутым в военное столкновение с одной из заинтересованных сторон, с возможными катастрофическими последствиями для независимости города. Кроме того, решение ввести Реформацию могло вызвать серьезный внутренний раскол и сделать город уязвимым извне. Это была одна из причин решения городского совета Эрфурта о прекращении реформационных мероприятий в 1520-х годах.
В-третьих, романтическое, идеализированное представление о реформаторе, прибывающем в город проповедовать Евангелие и немедленно склоняющем жителей к принятию Реформации должно быть оставлено как нереалистичное. В течение всего процесса Реформации, от первоначального решения начать процесс реформ до последующих решений о природе и темпе реформирования, последнее слово всегда оставалось именно за городским советом. Цвинглианская Реформация в Цюрихе продвигалась значительно более медленно, чем ему бы хотелось, из-за осторожного подхода городского совета в критические моменты процесса. Свобода действий Букера в Страсбурге была точно так же ограничена. Как предстояло обнаружить Кальвину, городские советы вполне могли изгнать реформатора из своих пределов, если он действовал в разрез с их официально объявленной политикой или решениями.
На практике взаимоотношения городского совета и реформатора были, в целом симбиозом. Реформатор, представляя последовательное видение Христианского Евангелия и его применения в религиозных, социальных и политических структурах и практиках города, был в состоянии предотвратить перерастание потенциально революционной ситуации в хаос. Постоянная угроза возврата к католицизму или подрывная деятельность радикальных анабаптистских движений делала необходимость в реформаторе неизбежной. Кто — то должен был осуществлять религиозное управление движением, которое иначе могло переродиться в хаос с серьезными и неприемлемыми последствиями для существующих в городе структур власти и лиц, которые их контролировали. Со своей стороны, реформатор был подневолен, его свобода действий ограничивалась политическими хозяевами, пекущимися о своей власти, а реформационная программа, как правило, выходила за рамки, начертанные реформатором, и включала консолидацию экономического и политического влияния властей. Таким образом, отношения между реформатором и городским советом были тонкими и легко разрывались, причем реальная власть постоянно находилась в руках последних.
В случае Женевы между городскими реформаторами (первоначально Гильомом Фарелем и Кальвином, а затем одним Кальвином) и городским советом сложились очень деликатные отношения. Осознавая и оберегая свою добытую в трудной борьбе власть и свободу, городской совет не был настроен менять тиранию католического епископа на тиранию реформатора. В 1536 г. Женева только что добился независимости от Савойи и отстоял ее, несмотря на попытки Берна колонизировать город. Женева не была намерена принимать чей бы то ни было диктат, не подкрепленный сильным экономическим или военным давлением. В результате этого на действия Кальвина были наложены строгие ограничения Выдворение Кальвина из Женевы в 1538 году доказывает, что политическая власть твердо оставалась в руках городского совета. Мнение о том, что Кальвин был «диктатором Женевы», полностью лишено исторических оснований. Тем не менее, городской совет оказался не в силах в отсутствие Кальвина справиться с ухудшающейся религиозной ситуацией. Замечательным проявлением социального прагматизма и религиозного реализма явилось то, что городской совет вернул своего реформатора и позволил ему продолжить свою деятельность по реформированию Женевы. Женева нуждалась в Кальвине точно так же, как Кальвин нуждался в Женеве.
Здесь следует указать на существенное расхождение между лютеранской и реформатской мыслью. Лютер происходил из небольшого саксонского городка, находящегося под пятой местного князя, в то время как великие Реформатские мыслители Цвингли и Букер происходили из великих свободных городов Цюриха и Страсбурга. Для последних Реформация включала отождествление понятий «гражданин» и «христианин», с большим акцентом на политическом аспекте жизни, которое отсутствует в концепции Лютера. Так, Цвингли особое ударение делает на необходимости реформирования и искупления общины, в то время как Лютер сосредотачивался на необходимости реформирования и искупления отдельного человека. Своей доктриной «двух царств» Лютер разъединил религиозные идеи и светскую жизнь, тогда как Цвингли настаивал на их взаимной интеграции. Поэтому большое значение имеет то, что Реформатская Церковь добилась большого влияния в городах южной Германии и Швейцарии, более развитым социально, культурно и экономически, чем северные города, которым суждено было стать оплотами лютеранства.
Социальный контекст Реформации является сам по себе увлекательным предметом, однако в данной связи он приводится ввиду своего очевидного влияния на, по крайней мере, некоторые религиозные идеи реформаторов. Например, имеются все основания предполагать, что многие идеи Цвингли (особенно его мысли о социальных функциях таинств) были напрямую определены политическими, экономическими и социальными обстоятельствами в Цюрихе. Точно так же идеи Кальвина о структурах Христианской Церкви отражают учреждения, уже существовавшие в Женеве до его прибытия в город. В настоящей работе мы рассмотрим этот вопрос с различным точек зрения.
Религиозные идеи реформаторов
На данном этапе представляется целесообразным представить религиозные идеи реформаторов. Эти идеи будут рассматриваться на протяжении всей работы, и настоящий раздел призван служить лишь предварительным обзором. Как контурная карта, очерчивающая территории для того, чтобы позднее на них можно было наметить географические подробности, настоящий раздел имеет своей целью дать читателю представление об идеях, с которыми он столкнется при чтении данной книги.
Фундаментальной верой, двигавшей авторитетными (магистерскими) реформаторами, было то, что христианство можно было наилучшим образом реформировать и обновить, возвратившись к верованиям и практике ранней Церкви. Первые пять веков, часто называемые «патриотическим периодом», рассматривались как «золотой век христианства». Мысли многих реформаторов шестнадцатого века сводились к латинскому лозунгу «Christianismus renascenc» («Возрождение христианства»). Как могло осуществиться это возрождение? Реформаторы указывали на жизненную силу христианства в апостольский период, засвидетельствованную в Новом Завете, и утверждали, что возможно и необходимо воссоздать дух и форму этого значимого периода в истории христианской церкви. Нужно было вернуться к Новому Завету и его первым толкователям, чтобы научиться у них. Это были основополагающие документы христианского мира, первоисточник христианской веры и практики.
Основываясь на великой традиции ветхозаветных пророков, реформаторы бросили вызов религиозным лидерам своего времени. Последние были виновны в терпимости, добавлениям и искажениям христианской веры — добавлениям и искажениям, которые отражали интересы церковных казначеев и народных суеверий. Доктрины чистилища и индульгенции были выделены как субхристианские культы, эксплуатирующие надежды и страхи простых людей. Настало время избавиться от таких добавлений и искажений посредством последовательного обращения к верованиям и практике ранней Церкви, которые рассматривались как образцы. Их достижение должно было стать целью чистки, в которой так нуждалась Церковь.
Этот акцент на раннем христианстве как норме или точке отсчета представлений шестнадцатого века о «Christianismus renascens» позволяет нам понять, почему реформаторы уделяли такое большое внимание Новому Завету и ранним христианским писателям, обычно известным как «Отцы Церкви» или «патриотические писатели». Именно в этих писаниях можно было найти схему реформации и обновления Церкви. Здесь можно было найти первоначальные идеалы христианства. Таким образом, издание первого греческого Нового Завета и первого сборника трудов Августина (которого большинство реформаторов считало основным патриотическим писателем) были краеугольными камнями программы реформ шестнадцатого века и были широко распространены во всей Европе. Для Мартина Лютера программа реформ могла быть обобщена простой формулой: «Библия и С в. Августин».
Возникновение гуманизма Возрождения рассматривается многими как промыслительное, ибо огромные успехи, достигнутые еврейскими и греческими исследованиями в области классических текстов в Западной Европе, проложили путь непосредственному знакомству с текстом Писания, заменившего ненадежный латинский перевод — Вульгату. Новая текстуальная и филологическая техника, освоенная гуманистами, рассматривалась как ключ к новозаветному миру и, следовательно, подлинному христианству. Во втором десятилетии шестнадцатого века многие верили, что настает заря новой эры, в которой голос подлинного христианства, так долго неслышимый, будет вновь услышан.
Несмотря на кажущуюся простоту программы реформ, она сопровождалась огромными трудностями, которые будут исследованы в ходе работы. Цель Реформации была поставлена, и готовились средства, с помощью которых ее можно было бы достичь. Сейчас для того, чтобы понять фон этой исторической драмы, мы должны будем окунуться в бурный поток мысли начала шестнадцатого века.
Однако не все части Европы находились под одинаковым влиянием новых религиозных идей, зародившихся в горниле Реформации В некоторых случаях именно социальные и церковные последствия этих идей, а не сами идеи, оказались катализаторами изменений. Германия, например, находилась под прямым воздействием религиозных идей; в Англии, где Реформация принимала политическую окраску, их влияние чувствовалось значительно меньше. Как можем мы понять эти движения? Каково их значение? В попытке понять различные функции религиозных идей в этих двух контекстах мы более подробно рассмотрим ситуацию в Германии и Англии.
Фундаментальной верой, двигавшей авторитетными (магистерскими) реформаторами, было то, что христианство можно было наилучшим образом реформировать и обновить, возвратившись к верованиям и практике ранней Церкви. Первые пять веков, часто называемые «патриотическим периодом», рассматривались как «золотой век христианства». Мысли многих реформаторов шестнадцатого века сводились к латинскому лозунгу «Christianismus renascenc» («Возрождение христианства»). Как могло осуществиться это возрождение? Реформаторы указывали на жизненную силу христианства в апостольский период, засвидетельствованную в Новом Завете, и утверждали, что возможно и необходимо воссоздать дух и форму этого значимого периода в истории христианской церкви. Нужно было вернуться к Новому Завету и его первым толкователям, чтобы научиться у них. Это были основополагающие документы христианского мира, первоисточник христианской веры и практики.
Основываясь на великой традиции ветхозаветных пророков, реформаторы бросили вызов религиозным лидерам своего времени. Последние были виновны в терпимости, добавлениям и искажениям христианской веры — добавлениям и искажениям, которые отражали интересы церковных казначеев и народных суеверий. Доктрины чистилища и индульгенции были выделены как субхристианские культы, эксплуатирующие надежды и страхи простых людей. Настало время избавиться от таких добавлений и искажений посредством последовательного обращения к верованиям и практике ранней Церкви, которые рассматривались как образцы. Их достижение должно было стать целью чистки, в которой так нуждалась Церковь.
Этот акцент на раннем христианстве как норме или точке отсчета представлений шестнадцатого века о «Christianismus renascens» позволяет нам понять, почему реформаторы уделяли такое большое внимание Новому Завету и ранним христианским писателям, обычно известным как «Отцы Церкви» или «патриотические писатели». Именно в этих писаниях можно было найти схему реформации и обновления Церкви. Здесь можно было найти первоначальные идеалы христианства. Таким образом, издание первого греческого Нового Завета и первого сборника трудов Августина (которого большинство реформаторов считало основным патриотическим писателем) были краеугольными камнями программы реформ шестнадцатого века и были широко распространены во всей Европе. Для Мартина Лютера программа реформ могла быть обобщена простой формулой: «Библия и С в. Августин».
Возникновение гуманизма Возрождения рассматривается многими как промыслительное, ибо огромные успехи, достигнутые еврейскими и греческими исследованиями в области классических текстов в Западной Европе, проложили путь непосредственному знакомству с текстом Писания, заменившего ненадежный латинский перевод — Вульгату. Новая текстуальная и филологическая техника, освоенная гуманистами, рассматривалась как ключ к новозаветному миру и, следовательно, подлинному христианству. Во втором десятилетии шестнадцатого века многие верили, что настает заря новой эры, в которой голос подлинного христианства, так долго неслышимый, будет вновь услышан.
Несмотря на кажущуюся простоту программы реформ, она сопровождалась огромными трудностями, которые будут исследованы в ходе работы. Цель Реформации была поставлена, и готовились средства, с помощью которых ее можно было бы достичь. Сейчас для того, чтобы понять фон этой исторической драмы, мы должны будем окунуться в бурный поток мысли начала шестнадцатого века.
Однако не все части Европы находились под одинаковым влиянием новых религиозных идей, зародившихся в горниле Реформации В некоторых случаях именно социальные и церковные последствия этих идей, а не сами идеи, оказались катализаторами изменений. Германия, например, находилась под прямым воздействием религиозных идей; в Англии, где Реформация принимала политическую окраску, их влияние чувствовалось значительно меньше. Как можем мы понять эти движения? Каково их значение? В попытке понять различные функции религиозных идей в этих двух контекстах мы более подробно рассмотрим ситуацию в Германии и Англии.
Социальная роль религиозных идей: Германия и Англия
Английская Реформация шестнадцатого века при Генрихе VIII имеет мало общего со своим германским аналогом. Историк Ф. У. Поуик отмечал, что «единственное, что можно сказать о Реформации в Англии, это то, что она была государственным актом», и что «Реформация в Англии была парламентской сделкой». В обобщении Поуика достаточно истины, чтобы увидеть основное различие между Германской и Английской Реформациями.
В 1530-х годах в Германии происходила длительная борьба между евангелическими и католическими писателями и церковными деятелями за влияние в оспариваемых регионах. В Англии Генрих VIII просто объявил, что в его государстве будет существовать лишь одна национальная Церковь. Поэтому реформированная Церковь Англии не испытывала необходимость в самоутверждении в связи с другой Христианской Церковью в регионе. Путь, по которому первоначально происходила Английская Реформация, не требовал какоголибо доктринального самоопределения. После Реформации социальная роль Церкви Англии оставалась точно такой же, как и до нее. Это не говорит о том, что во время Реформации в Англии не было богословских споров; просто они не были определяющими.
Лютеранская Церковь в Германии должна была определять и отстаивать свое существование и границы на уровне религиозных идей, потому что она откололась от средневековой Католической Церкви, Церкви, которая продолжала существовать вокруг лютеранских регионов, заставляя Лютеранство оправдывать свое существование, отстаивать свои идеи. В 1560-х и 1570-х годах обстановка в Германии еще более усложнилась после того, как Кальвинизм предпринял широкомасштабное проникновение в ранее лютеранские районы. Три крупных христианских вероисповедания — Лютеранство, Кальвинизм и Римо-Католичество — стали сосуществовать на одной и той же территории. Все три испытывали нужду в самоутверждении. Лютеране должны были объяснить, чем они отличались, с одной стороны, от кальвинистов, а с другой — от римо-католиков. Доктрина оказалась наиболее надежным способом определения и объяснения этих различий: «мы верим в это, а они верят в то». Период с 1559 по 1622 г., характеризуемый новым акцентированием необходимости чистоты доктрины, обычно называется «периодом ортодоксальности».
Лютеранство и кальвинизм были во многих отношениях похожи. Оба утверждали, что являются евангелическими, т. е. основывающимися на самом Евангелии, а не на человеческих преданиях и традициях. Оба отрицали более или менее одни и те же аспекты средневекового католицизма. Однако, несмотря на эту очевидную схожесть, лютеранство и кальвинизм должны быть различаемы. Германская политика требовала нахождения какого-либо простого способа определения лютеранства и кальвинизма. Доктрина оказалась самым надежным способом различения этих, во многом очень схожих, движений. По большинству пунктов доктрины между лютеранами и кальвинистами существовало согласие. Однако по одному вопросу — доктрине предопределения — их мнения коренным образом расходились. Ударение, которое ставили кальвинисты на доктрине предопределения в период 1559 — 1622 гг., частично отражает тот факт, что она отличала их от их лютеранских коллег.
Никлас Луман, вероятно, наиболее значительный из современных социологов, обращавшихся к вопросу о социальной функции христианской доктрины, подчеркивает, что доктрина возникает частично в ответ на угрозу религиозной самобытности группы, столкнувшейся с другими религиозными системами. По мнению Лумана, доктрина является самовыражением религиозного сообщества, посредством которого оно поддерживает свою самобытность и регулирует свои отношения с другими подобными сообществами. Лютеранство, сохраняющее свою характерную самобытность на германских территориях перед лицом кальвинистского и римокатолического противодействия, является хорошей иллюстрацией этого принципа. Становится также ясным, почему возникающая реформированная Церковь Англии не нуждалась в защите своей самобытности от внутренней оппозиции: по Акту о Единообразии такой оппозиции просто не существовало.
Таким образом, генрианская Церковь Англии считала себя достаточно хорошо определенной как социальная единица и не нуждалась в каком — либо другом определении на локтринальном уровне Ситуация оставалась во многом аналогичной и при Елизавете I. Согласно «Елизаветинскому Уложению» (1559 г.) в Англии могла существовать лишь одна Христианская Церковь — Церковь Англии, которая сохраняла религиозную монополию дореформационной церкви, но признавала королевскую, а не папскую власть. Фраза «Церковь Англии», как она юридически определена в «Законах Англии» Халсбури, рассматривается как преемница той Церкви, которая возникла в Англии в 597-686 годах. Римо-Католичество, Лютеранство и Кальвинизм — три Христианские Церкви, которые боролись за влияние в континентальной Европе — не допускались в Англию. Социальные волнения, сделавшие религиозные идеи столь важными в германском контексте, не были достаточно сильны в период Английской Реформации. Поэтому для Церкви Англии не существовало особых причин обращать внимание на доктринальные вопросы. Елизавета позаботилась о том, чтобы у нее не было соперницы в Англии. Одним из назначений доктрины является разделение, а Церкви Англии не было от кого отделяться. Англия была изолирована от факторов, которые делали доктрину столь важной в континентальной Европе в период Реформации и непосредственно после него.
Действительно, необходимость обеспечить то, чтобы все английские христиане (сочувствующие как Реформации, так Римо-Католичеству) чувствовали себя относительно свободно в Церкви Англии, привела к замалчиванию доктрины: акцент на доктрине мог привести к разделениям внутри новой Церкви и, следовательно, к внутренней слабости государства. Поскольку Елизавета пыталась обеспечить безопасность Англии в опасном мире конца шестнадцатого века, она никак не хотела, чтобы Англии была разорвана на части доктринальными различиями. Разделенная Английская Церковь привела бы к разделенной Англии, а разделенная Англия стала бы слабой и уязвимой Англией.
Таким образом, социальный контекст Реформации в значительной мере определял степень, в которой религиозные идеи влияли на события. В Германии эти идеи приобрели огромную важность; в Англии — значительно меньшую. Лишь после возникновения пуританства в конце шестнадцатого века религиозные идеи стали играть значительную роль в Англии.
И все же Германия является более надежным, чем Англия, примером для понимания огромного влияния, которым пользовались религиозные идеи во Франции, Голландии, Северной Италии и Швейцарии. Отрезанная от континентальной Европы Ла-Маншем и Северным морем, Англия находилась в нетипичной изоляции от влияния религиозных идей, которые витали над Европой, вызывая иногда даже религиозные войны. У изучающего Английскую Реформацию может сложиться впечатление, что религиозные идеи играли в то время второстепенную роль, однако в других местах обстановка была совсем другой. Англия не является подходящим примером для понимания роли и влияния религиозных идей в то время.
Рассмотрев предварительные вопросы, мы можем вплотную приступить к изучению Реформации. Лучше всего начать с рассмотрения мира позднесредневековой религии, к которому мы сейчас и обращаемся.
В 1530-х годах в Германии происходила длительная борьба между евангелическими и католическими писателями и церковными деятелями за влияние в оспариваемых регионах. В Англии Генрих VIII просто объявил, что в его государстве будет существовать лишь одна национальная Церковь. Поэтому реформированная Церковь Англии не испытывала необходимость в самоутверждении в связи с другой Христианской Церковью в регионе. Путь, по которому первоначально происходила Английская Реформация, не требовал какоголибо доктринального самоопределения. После Реформации социальная роль Церкви Англии оставалась точно такой же, как и до нее. Это не говорит о том, что во время Реформации в Англии не было богословских споров; просто они не были определяющими.
Лютеранская Церковь в Германии должна была определять и отстаивать свое существование и границы на уровне религиозных идей, потому что она откололась от средневековой Католической Церкви, Церкви, которая продолжала существовать вокруг лютеранских регионов, заставляя Лютеранство оправдывать свое существование, отстаивать свои идеи. В 1560-х и 1570-х годах обстановка в Германии еще более усложнилась после того, как Кальвинизм предпринял широкомасштабное проникновение в ранее лютеранские районы. Три крупных христианских вероисповедания — Лютеранство, Кальвинизм и Римо-Католичество — стали сосуществовать на одной и той же территории. Все три испытывали нужду в самоутверждении. Лютеране должны были объяснить, чем они отличались, с одной стороны, от кальвинистов, а с другой — от римо-католиков. Доктрина оказалась наиболее надежным способом определения и объяснения этих различий: «мы верим в это, а они верят в то». Период с 1559 по 1622 г., характеризуемый новым акцентированием необходимости чистоты доктрины, обычно называется «периодом ортодоксальности».
Лютеранство и кальвинизм были во многих отношениях похожи. Оба утверждали, что являются евангелическими, т. е. основывающимися на самом Евангелии, а не на человеческих преданиях и традициях. Оба отрицали более или менее одни и те же аспекты средневекового католицизма. Однако, несмотря на эту очевидную схожесть, лютеранство и кальвинизм должны быть различаемы. Германская политика требовала нахождения какого-либо простого способа определения лютеранства и кальвинизма. Доктрина оказалась самым надежным способом различения этих, во многом очень схожих, движений. По большинству пунктов доктрины между лютеранами и кальвинистами существовало согласие. Однако по одному вопросу — доктрине предопределения — их мнения коренным образом расходились. Ударение, которое ставили кальвинисты на доктрине предопределения в период 1559 — 1622 гг., частично отражает тот факт, что она отличала их от их лютеранских коллег.
Никлас Луман, вероятно, наиболее значительный из современных социологов, обращавшихся к вопросу о социальной функции христианской доктрины, подчеркивает, что доктрина возникает частично в ответ на угрозу религиозной самобытности группы, столкнувшейся с другими религиозными системами. По мнению Лумана, доктрина является самовыражением религиозного сообщества, посредством которого оно поддерживает свою самобытность и регулирует свои отношения с другими подобными сообществами. Лютеранство, сохраняющее свою характерную самобытность на германских территориях перед лицом кальвинистского и римокатолического противодействия, является хорошей иллюстрацией этого принципа. Становится также ясным, почему возникающая реформированная Церковь Англии не нуждалась в защите своей самобытности от внутренней оппозиции: по Акту о Единообразии такой оппозиции просто не существовало.
Таким образом, генрианская Церковь Англии считала себя достаточно хорошо определенной как социальная единица и не нуждалась в каком — либо другом определении на локтринальном уровне Ситуация оставалась во многом аналогичной и при Елизавете I. Согласно «Елизаветинскому Уложению» (1559 г.) в Англии могла существовать лишь одна Христианская Церковь — Церковь Англии, которая сохраняла религиозную монополию дореформационной церкви, но признавала королевскую, а не папскую власть. Фраза «Церковь Англии», как она юридически определена в «Законах Англии» Халсбури, рассматривается как преемница той Церкви, которая возникла в Англии в 597-686 годах. Римо-Католичество, Лютеранство и Кальвинизм — три Христианские Церкви, которые боролись за влияние в континентальной Европе — не допускались в Англию. Социальные волнения, сделавшие религиозные идеи столь важными в германском контексте, не были достаточно сильны в период Английской Реформации. Поэтому для Церкви Англии не существовало особых причин обращать внимание на доктринальные вопросы. Елизавета позаботилась о том, чтобы у нее не было соперницы в Англии. Одним из назначений доктрины является разделение, а Церкви Англии не было от кого отделяться. Англия была изолирована от факторов, которые делали доктрину столь важной в континентальной Европе в период Реформации и непосредственно после него.
Действительно, необходимость обеспечить то, чтобы все английские христиане (сочувствующие как Реформации, так Римо-Католичеству) чувствовали себя относительно свободно в Церкви Англии, привела к замалчиванию доктрины: акцент на доктрине мог привести к разделениям внутри новой Церкви и, следовательно, к внутренней слабости государства. Поскольку Елизавета пыталась обеспечить безопасность Англии в опасном мире конца шестнадцатого века, она никак не хотела, чтобы Англии была разорвана на части доктринальными различиями. Разделенная Английская Церковь привела бы к разделенной Англии, а разделенная Англия стала бы слабой и уязвимой Англией.
Таким образом, социальный контекст Реформации в значительной мере определял степень, в которой религиозные идеи влияли на события. В Германии эти идеи приобрели огромную важность; в Англии — значительно меньшую. Лишь после возникновения пуританства в конце шестнадцатого века религиозные идеи стали играть значительную роль в Англии.
И все же Германия является более надежным, чем Англия, примером для понимания огромного влияния, которым пользовались религиозные идеи во Франции, Голландии, Северной Италии и Швейцарии. Отрезанная от континентальной Европы Ла-Маншем и Северным морем, Англия находилась в нетипичной изоляции от влияния религиозных идей, которые витали над Европой, вызывая иногда даже религиозные войны. У изучающего Английскую Реформацию может сложиться впечатление, что религиозные идеи играли в то время второстепенную роль, однако в других местах обстановка была совсем другой. Англия не является подходящим примером для понимания роли и влияния религиозных идей в то время.
Рассмотрев предварительные вопросы, мы можем вплотную приступить к изучению Реформации. Лучше всего начать с рассмотрения мира позднесредневековой религии, к которому мы сейчас и обращаемся.
Для дальнейшего чтения
Полезные обзоры Реформациисм.:
John Bossy, (Джон Босси) «Christianity in the West 1400-1700» (Христианство на Западе, 1400-1700 гг.) (Oxfoid/New York, 1987).
Euan Cameron (ан Камерон), «The Reformation» (Реформация) (Oxford, 1991).
Owen Chadwick, (Оуен Чадвик) «Pelican History of the Church» (История церкви издательства Пеликан), Vol. 3: «The Reformation» (Реформация) (London, 1972).
A. G. Dickens and John M. Tonkin (А. ГДикенс и Джон М. Тонкин), «The Reformation in Historical Perspective» (Реформация в исторической перспективе) (Cambridge, Mass., 1985)
Steven Ozment, (Стивен Озмент) «The Age of Reform 1250 — 1550» (Век реформ 1250 — 1550 гг.) (New Haven, 1973).
По поводу социального контекста Реформации, см.:
Hans Baron, (Ганс Барон) «Religion and Politics in the German Imperial Cities during the Reformation», (Религия и политика в германских имперских городах во время Реформации) «English Historical Review 52» (1937), pp. 405-27; 614-33.
Basil Hall, (Бэйзил Холл) «The Reformation City», (Город Реформации) «Bulletin of the John Rylands Library 54» (1971), pp. 103-48.
Bemdt Moeller, (Берндт Мюллер) «Imperial cities and the Reformation: Three Essays» (Имперские города и Реформация: Три очерка) (Philadelphia, 1972).
Steven Ozment, (Стивен Озмент) «The Reformation in the Cities: The Appeal of Protestantism to Sixteenth Century Germany and Switzerland» (Реформация в городах: Воззвание протестантизма к Германии и Швейцарии шестнадцатого века «(New Haven/London, 1975).
По поводу значения книгопечатаниясм.:
M. U. Chrisman, (М. У. Крисман) «Lay Culture, Learned Culture: Books and Social Change in Strasbourg, 1480-1599» (Мирская культура, ученая культура книги и социальные перемены в Страсбурге, 1480 — 1599 гг.) (New Haven/London, 1982).
Elizabeth L. Eisenatein, (Элизабет Л. Айзенстайн) «The Printing Press as an Agent of Change: Communications and Cultural Transformations in Early Modem Europe» (Печатный станок как фактор перемен: Связь и преобразования в Европе в начале нового времени) (2 vols: New York, 1979). Превосходное собрание иллюстрацией шестнадцатого века, связанных с Реформацией см:
Pierre Chaunu (Пьер Чауну), «The Reformation» (Реформация)
John Bossy, (Джон Босси) «Christianity in the West 1400-1700» (Христианство на Западе, 1400-1700 гг.) (Oxfoid/New York, 1987).
Euan Cameron (ан Камерон), «The Reformation» (Реформация) (Oxford, 1991).
Owen Chadwick, (Оуен Чадвик) «Pelican History of the Church» (История церкви издательства Пеликан), Vol. 3: «The Reformation» (Реформация) (London, 1972).
A. G. Dickens and John M. Tonkin (А. ГДикенс и Джон М. Тонкин), «The Reformation in Historical Perspective» (Реформация в исторической перспективе) (Cambridge, Mass., 1985)
Steven Ozment, (Стивен Озмент) «The Age of Reform 1250 — 1550» (Век реформ 1250 — 1550 гг.) (New Haven, 1973).
По поводу социального контекста Реформации, см.:
Hans Baron, (Ганс Барон) «Religion and Politics in the German Imperial Cities during the Reformation», (Религия и политика в германских имперских городах во время Реформации) «English Historical Review 52» (1937), pp. 405-27; 614-33.
Basil Hall, (Бэйзил Холл) «The Reformation City», (Город Реформации) «Bulletin of the John Rylands Library 54» (1971), pp. 103-48.
Bemdt Moeller, (Берндт Мюллер) «Imperial cities and the Reformation: Three Essays» (Имперские города и Реформация: Три очерка) (Philadelphia, 1972).
Steven Ozment, (Стивен Озмент) «The Reformation in the Cities: The Appeal of Protestantism to Sixteenth Century Germany and Switzerland» (Реформация в городах: Воззвание протестантизма к Германии и Швейцарии шестнадцатого века «(New Haven/London, 1975).
По поводу значения книгопечатаниясм.:
M. U. Chrisman, (М. У. Крисман) «Lay Culture, Learned Culture: Books and Social Change in Strasbourg, 1480-1599» (Мирская культура, ученая культура книги и социальные перемены в Страсбурге, 1480 — 1599 гг.) (New Haven/London, 1982).
Elizabeth L. Eisenatein, (Элизабет Л. Айзенстайн) «The Printing Press as an Agent of Change: Communications and Cultural Transformations in Early Modem Europe» (Печатный станок как фактор перемен: Связь и преобразования в Европе в начале нового времени) (2 vols: New York, 1979). Превосходное собрание иллюстрацией шестнадцатого века, связанных с Реформацией см:
Pierre Chaunu (Пьер Чауну), «The Reformation» (Реформация)
2. РЕЛИГИЯ ПОЗДНЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Историческим фоном Реформации является период позднего средневековья. В недавних исследованиях все больше подчеркивается необходимость рассмотрения Реформации в ее позднесредневековом контексте и соединении воедино результатов изучения позднего средневековья, Возрождения и Реформации. Разделение этих областей — например, тот факт, что каждая из них имела свои кафедры, журналы, ученые общества — в значительной степени тормозит процесс синтеза и консолидации, столь необходимый для правильного понимания идей Реформации. В двух последующих главах мы рассмотрим с некоторыми подробностями две наиболее важные интеллектуальные силы позднего средневековья: гуманизм и схоластическое богословие. Настоящая глава рассматривает некоторые предварительные вопросы религии позднего средневековья.
Развитие народной религии
Более старые исследования исторического фона Реформации склонялись к тому, чтобы изображать позднее средневековье периодом упадка религии. Частично это отражало некритический подход этих исследований к литературе пятнадцатого века, критиковавшей Церковь. Современные исследования, используя более надежные критерии, указывают как раз на обратное. Между 1450 и 1520 гг. в Германии наблюдался значительный рост народного благочестия. На это особенно ясно указывает Бернд Мюллер в своей статье «Благочестие в Германии ок. 1500 г.»
[1]
Мюллер основывается на целом ряде исследований, которые показали, что практически все возможные объективные критерии указывают на поразительный рост народного благочестия в Германии накануне Реформации. Между 1450 и 1490 гг. количество месс, заказанных австрийской аристократией, постоянно увеличивалось, достигнув своего пика в 1490 — 1517 гг. Возникла мода на образование религиозных братств для заказа обедень за своих умерших членов. Такие братства существовали, в основном, за счет вкладов бедноты, обеспечивая служение месс за своих вкладчиков после их смерти. Само их существование было связано с рядом верований, касающихся смерти и вечности — идеями о чистилище и заступничестве святых. В одном лишь Гамбурге накануне Реформации существовало 99 таких братств, большинство из которых было учреждено после 1450 г. Во второй половине пятнадцатого века процветали программы строительства церквей, а также паломничества и мода на сбор разнообразных реликвий. Пятнадцатый век называют «периодом расцвета мистической литературы» (Хейко А. Оберман), отражая тем самым растущий интерес народа к религии. Именно этот народный интерес к религии вызвал критику официальной Церкви в тех вопросах, в которых она, как признавалось, не справлялась со своими обязанностями. Эта критика, рассматриваемая более старыми исследованиями как признак религиозного упадка, на самом деле указывала на религиозный подъем. Интересно отметить, что этот рост благочестия, в основном, связан с мирянами: духовенство тех дней проявляло мало, если вообще проявляло, признаки духовного обновления. Возникли предпосылки для зарождения антиклерикализма; духовенство рассматривалось в качестве эксплуататоров нового интереса к религии, не вносящих в него какоголибо своего вклада.
Мюллер основывается на целом ряде исследований, которые показали, что практически все возможные объективные критерии указывают на поразительный рост народного благочестия в Германии накануне Реформации. Между 1450 и 1490 гг. количество месс, заказанных австрийской аристократией, постоянно увеличивалось, достигнув своего пика в 1490 — 1517 гг. Возникла мода на образование религиозных братств для заказа обедень за своих умерших членов. Такие братства существовали, в основном, за счет вкладов бедноты, обеспечивая служение месс за своих вкладчиков после их смерти. Само их существование было связано с рядом верований, касающихся смерти и вечности — идеями о чистилище и заступничестве святых. В одном лишь Гамбурге накануне Реформации существовало 99 таких братств, большинство из которых было учреждено после 1450 г. Во второй половине пятнадцатого века процветали программы строительства церквей, а также паломничества и мода на сбор разнообразных реликвий. Пятнадцатый век называют «периодом расцвета мистической литературы» (Хейко А. Оберман), отражая тем самым растущий интерес народа к религии. Именно этот народный интерес к религии вызвал критику официальной Церкви в тех вопросах, в которых она, как признавалось, не справлялась со своими обязанностями. Эта критика, рассматриваемая более старыми исследованиями как признак религиозного упадка, на самом деле указывала на религиозный подъем. Интересно отметить, что этот рост благочестия, в основном, связан с мирянами: духовенство тех дней проявляло мало, если вообще проявляло, признаки духовного обновления. Возникли предпосылки для зарождения антиклерикализма; духовенство рассматривалось в качестве эксплуататоров нового интереса к религии, не вносящих в него какоголибо своего вклада.