Маккаммон Роберт. Ваал

   Впереди среди барханов, подвижных, точно драконьи хвосты, расположился лагерь. Нотон каждый день приезжал сюда и ходил с диктофоном на плече среди шатров из козьих шкур и жестяных шалашей; он осторожно ступал по утоптанному загаженному песку и время от времени останавливался и заговаривал с бедуинами и кувейтцами, которые, подозрительно оглядев его, неизменно поворачивались к нему спиной. По лагерю рыскали стаи воющих, дерущихся из-за объедков собак, темными тучами роились мухи, тысячами слетевшиеся сюда вслед за паломниками из разных частей страны пировать на гниющих язвах и болячках. Больные, приковылявшие сюда из окрестных деревень, держались особняком; Нотон видел, как их били и пинали, когда они клянчили еду.
   В лагере, как и в городе, существовала четкая граница. По одну ее сторону ночевали в простых палатках или прямо на песке бедняки, по другую высились узорчатые просторные шатры богатых шейхов, где было все: дорогие ковры, слуги с опахалами, отгонявшие мух, и слуги с ружьями, отгонявшие нищих и бродяг. Для состоятельного человека пересечь эту невидимую границу было равносильно самоубийству. На пятый день своих наблюдений Нотон увидел, как один из таких, одурманенный гашишем, заступил за эту черту и оказался в царстве бедноты. В мгновение ока два десятка человек накинулись на него, схватили, швырнули на землю. Остальные горящими глазами наблюдали за происходящим, женщины дико хохотали. Бедняга попытался удрать, но с него сорвали одежды и голого, избитого, пинками вышвырнули обратно, точно тощего пса из хозяйского дома. Нотон молча смотрел, прочитав на распаленных лицах, что вмешаться значит подписать себе смертный приговор.
   Такси свернуло на длинную немощеную дорогу, которая вела в самое сердце лагеря. Нотон увидел слепящий блеск жести - лачуги под солнцем, почувствовал зловоние перенаселенного лагеря, куда стекались все новые индивиды, чтобы ждать... кого?
   Нотон спросил шофера:
   - Кто этот человек?
   Тот не ответил. В зеркале заднего вида отражались его непроницаемые глаза.
   Нотон наклонился вперед. Возможно, шофер не слышал. Он повторил громче:
   - Тот человек, ради которого они собрались - вы что-нибудь знаете о нем?
   Вновь не получив ответа, Нотон невнятно чертыхнулся. Попробуем иначе.
   - Он пророк?
   Шайка отсталых ублюдков, подумал Нотон. Сплошь выродки и подонки. Негодяй-таксист был таким же необщительным, как все прочие. Нотон откинулся на жестком сиденье с выпирающим пружинами и стал смотреть на бегущие навстречу ряды хибарок.
   За два дня лагерь изменился к худшему. Хижины лепились вплотную друг к другу, словно в пустыне вдруг возникли трущобы. От крыши к крыше были протянуты веревки с сохнущим тряпьем. На такси, медленно ехавшее по лабиринту сооруженных на скорую руку жилищ, коршунами налетели попрошайки; они ухмылялись, показывая щербатые зубы, а когда машина проезжала мимо, выкрикивали ей вслед непристойности. По земле в пыли катались двое нищих; они дрались, а орущая от восторга толпа передавала из рук в руки деньги. Шофер Нотона нажал на клаксон, такси вильнуло в сторону. По кварталу больных, швыряя камнями или песком в тех, кто не мог подняться, носились голые ребятишки. Повсюду толклись оборванцы. Люди походили на взбесившихся зверей с пеной на морде; Нотон увидел, как человек с ножом нагнал какую-то женщину, и та с воплем упала на колени, умоляя о пощаде. Нотону хотелось обрушиться на этих людей, бесследно стереть с лица земли, словно он был их Творцом.
   Машина замедлила ход: кучка бродяг замолотила по капоту. Водитель крикнул: "Убирайтесь, а то задавлю!"
   Нотон потянулся, чтобы, несмотря на жару, поднять окно. Кто-то схватил его за руку и легонько сжал ее. Он поднял голову и встретился с умоляющим взглядом темных глаз молоденькой девушки лет пятнадцати-шестнадцати, прижавшейся к дверце автомобиля.
   Она тихо, устало проговорила:
   - Пожалуйста деньги.
   Нотон заметил, что девушка была бы очень хорошенькой, если бы не выпирающие кости, ввалившийся рот и равнодушный взгляд, из-за которых она казалась уже мертвой. Должно быть, она долго голодала. "Пожалуйста деньги", - прохныкала девушка.
   Ее пальцы больно впивались ему в руку. Нотон нашарил в кармане несколько мелких монет и отдал ей.
   - Вот, - проговорил он. - Купишь себе поесть.
   Она схватила деньги и посмотрела ему в прямо глаза; Нотон уловил в этом пристальном взгляде панический трепет. Девушка вдруг задрала грязный подол длинной юбки, и взгляд американца уперся в темный треугольник между костлявыми бедрами. Ноги девушки были покрыты неровными царапинами и синими кровоподтеками, из десятков открытых болячек выделялась и стекала вниз, почти до колен, желтоватая жидкость. Нотон в ужасе отпрянул; увидев его глаза, девушка громко захохотала, брызгая слюной. Такси отъехало, а она все смеялась, не опуская подол - знамя шлюхи. Нотона передернуло от здешнего скотства.
   Они проехали через весь лагерь и оказались перед чистыми шатрами богатых паломников, разбросанными по равнине и каменистому обрыву над ней. Здесь пахло пряностями, дорогими духами, благовониями и струящимися шелками. Возле огромных сверкающих автомобилей, чьи бока пестрели царапинами, оставленными камнями и телами бедняков, дежурили вооруженные слуги. В одном месте Нотон увидел "мерседес-бенц" с помятым радиатором и разбитой фарой. По крылу была размазана уже засохшая кровь.
   Нотон расплатился в шофером и попросил заехать за ним ближе к вечеру. Шофер смотрел безучастно, и Нотон понял, что снова придется тащиться пешком по дороге и ловить попутную машину. Он захлопнул дверцу, и такси укатило в облаке песка и темных выхлопных газов.
   Сволочь, сказал Нотон вслед удаляющейся машине. Все вы здесь сволочи. Он подключил к магнитофону микрофон, намотал шнур на руку и под подозрительными взглядами вооруженных слуг пошел между богатыми шатрами. Заметив, как на него смотрят, он двинулся было к одному из охранников, но тот положил руку на пистолет, и Нотон отступил в сторону вонючих лачуг.
   Тогда-то он и заметил нечто новое. На чистом участке белого песка, в стороне от грязного прямоугольника лагеря, за ночь вырос громадный овальный шатер. Вокруг него двигались грузовики с электрооборудованием, и Нотон увидел, что рабочие обносят изгородью генератор. Горячий ветер с Персидского залива лениво колыхал складки огромного шатра. Поблизости не было видно ни палаток, ни хижин, и такая обособленность пробудила любопытство Нотона. Увязая в песке, он двинулся к грузовикам.
   - Эй! Прошу прощения, старина! Я уже пробовал. Не обломилось.
   Нотон обернулся на голос.
   Из просвета между шатрами показался человек в хаки. Он был невысокий, коренастый, широкоплечий, на голых руках бугрились мышцы. На шее висели два фотоаппарата, на ходу стукавшихся друг о друга. Человек в хаки подошел к Нотону. Лет ему было тридцать пять, не меньше. Спутанные светлые волосы, серые глаза, покрасневшие от избытка солнца. Солнце вообще не пощадило его: он страшно сгорел, и его лоб и переносица лоснились от какой-то жирной мази.
   - Я уже попробовал расспросить рабочих. Но они ничего не знают. Им платят за работу, и все, - сказал он.
   Нотон ответил:
   - Я надеялся, может, они намекнут мне, что здесь происходит.
   Мужчина пожал плечами.
   - Их прислали из города. Они ничего не знают, - он протянул Нотону руку: - Джордж Каспар, Би-Би-Си. Ищу тему для репортажа. Чуть не сгорел живьем на этом проклятом солнце. А вы от кого?
   - От кого я?
   - Да. От какой газеты? Вы ведь американец, верно? И не говорите мне, будто вашим неинтересно, что здесь происходит.
   - А-а. Нет-нет. Меня зовут Дональд Нотон. Я профессор теологии, преподаю в Бостонском университете. Собираю материал для книги о пророках и мессиях. А насчет солнца вы правы. Ничего подобного я себе не представлял.
   - Око зверя, - кивнул Каспар в сторону пылающего огненного пятна. Взгляните на меня. Зажарен живьем и освежеван в дюжине мест. Вы здесь с группой?
   - Увы, нет, поскольку приехал за свой счет.
   Каспар хмыкнул.
   - А, черт, - проговорил он, сгоняя с руки муху. - Эти проклятые твари не отстанут, пока не высосут вас досуха. - Он протянул флягу Нотону. Вот. Берите.
   - Спасибо, у меня есть вода, - ответил Нотон, показывая точно такую же флягу.
   Каспар захохотал и отхлебнул.
   - Вода, черт побери! Это виски - хорошее виски. Что бы я без него делал! Сижу тут по уши в песке, а остальных носит хрен знает где. И оператора, и обоих ассистентов. Укатили куда-то в нашем фургоне, сукины дети, а меня бросили здесь. Сволочи поганые. Я тут уже три дня торчу, обрыдло. - Он прищурился. - Нет, я серьезно. На хер обрыдло. Вся эта срань, вся эта вонь... вы писатель? Пишете про здешнюю заваруху?
   - Профессор, - поправил Нотон и, загораживаясь рукой от солнца, оглянулся на рабочих, которые теперь подсоединяли к генератору кабели. Что же это они делают, интересно знать? Вы что-нибудь слыхали?
   - А как же! Я много чего слыхал, но все это враки. - Каспар прихлопнул муху, кружившую у него над головой. - Би-Би-Си пыталось узнать, что происходит, используя дипломатические каналы. Ничего не вышло. Потом через личных друзей. Ничего. Тысячи этих мерзавцев сидят в пустыне и ждут. Ничего не делают - ждут! Вчера я засек тут пару ребят из "Таймс", корреспондента одного из ваших журналов и несколько человек из местных изданий. Но от такого скопления народа тошно делается. Мне велели убираться; как будто я поперся бы сюда добровольно, придурки! Мне и так не миновать больницы, когда вернусь.
   Нотон пошел прочь от огромного шатра туда, где над бесконечными хижинами и палатками поднимались дымы. Каспар шагал рядом.
   - Надеюсь, вы не собираетесь лезть в эту кашу? В тутошнем котле запросто можно жизни лишиться.
   Они отошли от роскошных шатров и, перейдя невидимую границу, оказались на другой стороне. В лицо им ударил густой запах экскрементов и еще чего-то неописуемо гнусного. Каспар попятился, но, увидев, что Нотон не останавливается, пошел следом за ним.
   - Что это вы говорили насчет книги? - спросил Каспар. - Вы пишете книгу?
   - Да. Мне нужен непосредственный контакт с таким вот религиозным собранием, чтобы...
   - Суки драные, - перебил Каспар. - Бросили меня тут, паразиты. Ну я им покажу!
   Они шагали плечом к плечу между стен из козьих шкур и разогретой солнцем, слепящей жести. Со всех сторон слышались крики и рыдания, всхлипы, визг, гневные вопли и дикий, безудержный смех. В одном месте Нотон с Каспаром угодили в черную тучу роящихся мух. Вокруг на кучах мусора плясало оранжевое пламя; пласт стлавшегося по земле желтого дыма напоминал дверь, отрезающую путь к отступлению. Огибая скопление жестяных лачуг, Каспар явственно охнул и попятился, налетев на Нотона. Перед ними катался по земле клубок псов, дерущихся не на жизнь, а на смерть, клыки грозно щелкали над рваным, кровавым куском мяса. Ни Каспар, ни Нотон не осмелились даже предположить, чем изначально был этот истерзанный кусок плоти; держась на почтительном расстоянии, они обошли собак стороной, и вскоре злобное рычание затихло вдали.
   - Я возвращаюсь, - сказал вдруг Каспар. - С меня, черт возьми, хватит.
   - Валяйте. Только учтите: заблудиться здесь проще простого, - заметил Нотон.
   - Плевать, - ответил Каспар. Он помахал Нотону и развернулся, чтобы направить свои стопы в противоположную сторону.
   И неожиданно застыл на солнцепеке. Нотон услышал, как столкнулись фотоаппараты, висевшие у репортера на груди, - брень-брень, и оглянулся, желая выяснить, в чем дело. Оборачиваясь, он вдруг понял, что в тускло-желтой дымке мелькают какие-то фигуры, а за стенами и бочками с водой притаились тени. От дыма у Нотона запершило в горле.
   - Господи Боже! Кто там? Вы их видели? - воскликнул Каспар.
   Нотон замер, приглядываясь, но те, кто ему померещились, прятались. Желтые стены близко надвинулись на них с Каспаром, тесные, как в каземате.
   - Они идут за нами, - наконец сказал Нотон. - Пошли.
   Он схватил своего спутника за плечо и потащил за собой в узкие проулки. Каспар оглянулся, и Нотон почувствовал, как репортер напрягся, поняв, что их преследователи, кто бы они ни были, по-прежнему идут за ними, держась вне пределов досягаемости и прячась всякий раз, как они оглядываются. В конце концов Каспар обернулся и крикнул: "Катитесь к черту, сволочи!" - и услышал в ответ пронзительный смех, донесшийся из безмолвия дыма.
   Они продолжали свой путь. Их преследовали визгливый смех, бормотание, крики, звучавшие со всех сторон. Угрюмые смуглые лица поворачивались им вслед; угрюмые темные лица с воспаленными глазами и оскаленными желтыми зубами, острыми, как у собак, дерущихся из-за объедков.
   Наконец они оказались на дальней окраине лагеря, куда были изгнаны больные и увечные. Солнце немилосердно жгло этих несчастных, харкавших на песок кровью и густой мокротой. Одни лежали на походных койках, другие распростерлись на земле, словно отстаивая право умереть на каком-то конкретном месте. Осторожно пробираясь среди палаток и тел, мужчины то и дело оглядывались, желая убедиться, что за ними не идут.
   Каспар спросил:
   - Что это за место? Что здесь происходит?
   - Не знаю, - ответил Нотон. - Что-то тут не так. Все это безумие.
   - Безумие? - переспросил кто-то. - Безумие? Кто здесь?
   Нотон оглянулся. На песке под жестяной стеной сидел худой старик, иссохший как скелет. Седые волосы, чистые, белые как снег, контрастировали с почти черной кожей. Старик сидел по-турецки, уронив на колени хрупкие руки, уставясь прямо на полуденное солнце. Глаза у него были невероятно черные, пустые. Нотон понял, что здешнее яростное солнце выжгло их.
   - Безумие? - повторил старик, наклоняя голову в ту сторону, откуда донесся голос. - Здесь есть кто-нибудь?
   Щурясь от солнца, отраженного в металлической стене, Нотон нагнулся и осторожно коснулся жесткой щеки старика. Тот вздрогнул и отпрянул, но Нотон сказал:
   - Я вас не обижу.
   - Куда свалили эти гады? - спросил Каспар.
   - Кто здесь? - спросил старик, неуверенно нашаривая руку Нотона. После долгих поисков его жесткие пальцы коснулись пальцев молодого американца. - Неженка, - проговорил он, ощупывая руку Нотона. - Не работал под открытым небом. Я слепой.
   - Да, - согласился Нотон, глядя в бездонные глазницы. - Вы ослепили себя.
   - Снялись, понимаешь, с места, а меня бросили тут, - пробурчал Каспар, и его дорогие "Никоны" снова стукнулись друг о друга. Звук был сухой и громкий, как выстрел. - Убью гадов.
   - За нами шли, - сказал Нотон старику.
   - Да. Я слышу, как бьется твое сердце. От тебя пахнет страхом.
   - Я американец, - продолжал Нотон. - Я хочу знать, что здесь происходит. Эти люди безумны?
   Старик улыбнулся, показав пожелтевшие зубы, сломанные и стертые до пеньков, и затряс головой, словно с ним шутили.
   - Безумны? Безумны? Нет. Безумия больше нет. Теперь есть только то, что есть. - Он подставил лицо жаркому солнцу, и его золотой огонь проник в незрячие глаза старика. - Я еще вижу солнце: значит, я еще не совсем ослеп. Но пока я могу видеть, надежды для меня нет.
   - Что? - спросил Нотон. - Что?
   Каспар сказал:
   - Пошли отсюда, старина. В пустыню и на шоссе.
   - Я пришел сюда с дочерью и ее мужем, - говорил старик. - Новая жизнь, сказали они. Здесь мы обретем новую жизнь. И бросили меня. Я не знаю, где они. Она была мне хорошей дочерью, пока не пришла сюда; здесь я перестал узнавать ее. Я должен их выжечь. Я должен их выжечь.
   - А? - спросил озадаченный Каспар. - Что болтает этот старый хрыч?
   Нотон наклонился к старику.
   - Ради кого собрались эти люди? Кто даст твоей дочери новую жизнь?
   Старик кивнул:
   - Да. Вот и она так сказала - "_н_о_в_у_ю _ж_и_з_н_ь_".
   - Кто даст ей новую жизнь?
   Старик ощупал лицо Нотона, провел пальцами по его носу, губам, по щекам.
   - Помогите мне найти их. Может быть, мы еще уйдем отсюда, все вместе. Помогите.
   - Пошли, Нотон. Старик не в себе.
   - Нет! - резко бросил через плечо Нотон и снова повернулся к старику. - Я помогу тебе. Но кто... как зовут человека, ради которого вы пришли сюда?
   Старик снова улыбнулся.
   - Ваал, - сказал он. - Ваал.
   Что-то с грохотом отлетело от жестяной стены к ногам Нотона. Камень.
   Он выпрямился и увидел, что Каспар пригнулся, прикрывая рукой объективы своих фотоаппаратов. А позади Каспара стояли полукругом худые оборванные мужчины и женщины. Нотон слышал их хриплое горячее дыхание. В руках у оборванцев были острые камни. Тощий бедуин в пестром тряпье размахнулся и швырнул свой снаряд. Нотон увернулся; камень просвистел мимо его головы и с лязгом отскочил от железа.
   - Господи Иисусе! - заорал Каспар. - Вы что, совсем рехнулись, козлы? Я гражданин Великобритании!
   В ответ какая-то женщина запустила в него камнем, и Нотон услышал, как Каспар охнул. Камни посыпались градом, забарабанили по жести и по рукам Нотона, которыми он прикрывал голову. Нотон поглядел на старика и увидел над незрячими глазами рваную рану. Каспар вскрикнул от боли и покачнулся, схватившись за грудь, где болталась камера с разбитым объективом. Следующий камень попал Каспару в голову, и репортер упал на колени.
   Оборванцы пошли в наступление. Кто-то размахнулся, чтобы метнуть очередной камень, и Нотон понял, куда тот ударит: в лоб над его правым глазом; он десятки раз видел это во сне и просыпался в поту. Он прижался спиной к раскаленной жестяной стене.
   Между Нотоном и оборванцами с ревом промчался длинный, блестящий черный лимузин. На ноги Нотону посыпался песок. Он услышал глухое "бум!" предназначавшийся ему камень отскочил от окна машины. Нотон бессильно опустился на песок и увидел, что Каспар едва дышит.
   Дверцы машины распахнулись. Два кувейтца в белых просторных одеяниях отогнали нищих. Те забормотали какие-то угрозы, но тем не менее подобострастно подчинились. Кто-то взял Нотона за руку и помог ему подняться.
   - Вы ранены? - спросил этот человек. Из-под традиционного головного убора смотрели быстрые темные глаза, над полными женственными губами топорщились тонкие усики.
   Нотон тряхнул головой, чтобы прийти в себя.
   - Нет. Нет, я в порядке. Но еще полминуты, и ответ мог бы быть иным.
   Мужчина хмыкнул и покивал. Он заметил старика, но не сделал попытки прийти на помощь.
   - От этого сброда одни неприятности. Будем знакомы: Хайбер Талат Мусаллим. Вы американец?
   - Да. Тут мой друг... боюсь, он сильно пострадал.
   Мусаллим мельком взглянул на Каспара, лежавшего в луже крови.
   - От этого сброда одни неприятности, - повторил он и повел пухлой рукой: - Прошу в машину...
   Обессиленный, потрясенный Нотон кивнул и, тяжело опираясь на Мусаллима, побрел к лимузину. В пропахшей пряными духами машине, где работал кондиционер, сидели шофер в белой форме и бледный блондин в темно-синем деловом костюме. Нотон заплетающимся языком пробормотал: "Моего друга ранили. Я должен им заняться", - и попытался вылезти из машины, но Мусаллим удержал его за плечо.
   Блондин в синем костюме отсутствующе смотрел на него. Вдруг он медленно открыл дверцу, поднялся и сказал: "Я займусь вашим другом".
   Нотон запротестовал:
   - Нет, я...
   - Я займусь вашим другом, - повторил бледный человек в темно-синем костюме и пошел к лежавшей на земле фигуре. Нотон заметил, что он заметно хромает, словно с его бедром что-то было не в порядке.
   Мусаллим похлопал Нотона по руке:
   - Все будет хорошо. Вы теперь среди друзей.
   Лимузин с ревом помчался сквозь лабиринт сверкающих стен и истощенных, чахлых, изнуренных болезнями тел. Нотон повернулся на сиденье, вдруг окончательно обессилев: ему показалось (он был почти уверен в этом) что он увидел, как оборванцы вновь подбираются к Каспару - крадучись, медленно, крепко зажав в кулаках новые камни.
   А мужчина в темно-синем костюме спокойно наблюдает за этим.
   13
   - Прошу, - сказал Мусаллим, снимая с подноса, который держал слуга в белой форме, две серебряные чашечки величиной с наперсток. - Чай освежит вас. Я знаю, иностранцы с трудом переносят нашу жару. Что до меня, я родился в пустыне.
   Нотон взял предложенную ему чашечку и пригубил. Чай был черный, очень крепкий, с привкусом гвоздики. Они сидели в великолепном, расшитом золотом шатре Мусаллима на краю лагеря. Песок устилали дорогие ало-золотистые ковры. Мусаллим сидел за широким резным бюро, а Нотон расположился в одном из двух полотняных шезлонгов под благословенной сенью шатра.
   - Отличный чай, - похвалил Нотон.
   - Когда-нибудь вся пустыня станет моей, - сказал Мусаллим. - Я уже режу ее, точно искусный хирург. Водопроводы, газопроводы... я протянул их по пескам, как... - он сделал такой жест, словно сшивал что-то в воздухе, - ...как накладывают швы. Народ оценит это.
   Нотон кивнул. Издалека сквозь монотонный голос Мусаллима пробивался многоголосый гвалт: лагерь бурлил, точно огромный котел.
   - Вы не могли бы навести справки о моем друге? - спросил он.
   - О вашем друге?
   - Да, о том человеке, с которым я был. О мистере Каспаре.
   Мусаллим взмахнул рукой и откинулся на спинку своего кресла. На фоне ослепительно-белой "дишдаши" его кожа приобрела ржавый оттенок.
   - Он в хороших руках... Здешний сброд способен кого угодно вывести из терпения! Жарко, не правда ли?
   Нотон допил чай, поставил чашку на круглый столик у шезлонга и заглянул в полуприкрытые сонные глаза своего собеседника.
   - Я не понимаю, что здесь происходит, - признался он. - Я уже несколько недель собираю материал для своей книги, я видел, как росла эта толпа. Теперь, кажется, они окончательно распоясались. Не знаю... - Он провел ладонью по лбу, стирая капли пота, которые собрались над бровями, готовые закапать вниз. - Я никогда еще не видел ничего подобного. Это отвратительно. Это... не знаю.
   Мусаллим помолчал, поглаживая тяжелыми от золотых перстней пальцами позолоченные завитушки, украшавшие резные подлокотники его кресла.
   - Мистер Нотон, - сказал он наконец, - в жизни есть много такого, что кажется отвратительным. Безобразным. Но если приглядеться повнимательнее, начинаешь видеть своеобразную красоту. То, что здесь происходит, тревожит вас оттого, что вы еще не поняли. А я спокоен - я понимаю. Я не позволил бы использовать свою землю в подобных целях, если бы не чувствовал, как это важно и что игра стоит свеч. Вот увидите, мистер Нотон, эта песчаная унылая равнина войдет в историю как место проявления божественной воли.
   Нотон резко поднял голову.
   - Это ваша земля?
   - Да, и этот клочок, и земли на много миль вокруг. Хотите еще чаю?
   - Нет, спасибо. - На руке Мусаллима, краем глаза заметил Нотон, остро сверкнул бриллиант. - Тогда объясните мне, пожалуйста. Я вижу здесь безумие и смерть. А вы видите еще что-нибудь?
   - А я вижу все остальное, - ответил Мусаллим. Несколько секунд он смотрел на Нотона, потом взгляд его темных глаз обежал шатер. Казалось, он подбирает верные слова. - Моя семья была из очень бедных, мистер Нотон... или так мне тогда казалось. - Он выразительно поднял палец. - Они были бедуины, кочевники. Мой отец... О, я помню отца - на прекрасном белом коне, зубы блестят на солнце! - так вот, мой отец был человеком необычайно решительным, брал что хотел и когда хотел, - он опять взглянул на Нотона и смущенно улыбнулся, - и, бывало, бил жену и детей, если считал, что это необходимо. Он был истинным сыном пустыни, мистер Нотон, а главное, он был человеком необычайной силы духа.
   - Силы духа? - переспросил Нотон.
   - Когда он был еще совсем молод, ему принадлежали шесть семей с их колодцами. С ним приходилось считаться. Конечно, у него были... враги. Они презирали его, как трусливый пес из страха презирает благородных волков. Даже родня восставала против отца. Я помню, однажды ночью мы разбили шатры на каменном утесе, откуда отец мог смотреть на залив... Помню, светила полная луна, ветер с моря шевелил полог нашего шатра, а внизу шумел залив. Враг отца Асед - его родной брат! - пришел сказать ему, что он зашел слишком далеко. Слишком далеко, сказал Асед. Но это было все равно что велеть морю не подтачивать сушу.
   Отец тогда убил хранителя колодца. Тот человек обманывал его, и отец насадил его голову на кол, чтобы кровь капала в воду и отравляла ее в назидание тем, кто не желал выказывать отцу должного уважения. И вот брат пришел сказать отцу, что семья отреклась от него. Ты опозорил наше имя, сказал Асед и плюнул отцу под ноги. Я помню это: я видел, как слюна блеснула в лунном свете.
   Глаза Мусаллима горели. Он подался вперед, его пальцы рисовали в воздухе перед лицом Нотона какие-то загадочные фигуры.
   - Асед повернулся и пошел к лошади, - говорил Мусаллим, - но это был еще не конец. О нет. Такого не могло быть. Мой отец, как я уже говорил, был необычайно решительным человеком. На поясе у него висел нож. Он выхватил его из ножен, и мать закрыла мне глаза руками, но я вырвался. При виде ножа мужчины у костра заулыбались. Нож отца никогда не возвращался в ножны чистым. И отец ударил своего брата: нож вошел ему в спину чуть повыше лопатки. Но Асед тоже был сильным человеком, хоть и слабым в житейском смысле. Он обернулся и схватил отца за горло. Они стали бороться; отец шипел проклятия, Асед хрипел: из его спины торчала черная рукоять ножа. Потом они оказались на краю обрыва, и отец, повернув нож в ране (я помню, как лезвие царапнуло кость), сбросил Аседа со скал в залив. - Он вдруг поднял голову и заглянул Нотону в глаза: - Без сожаления.