Страница:
– Вай-вай-вай! Так много мужчин за такой короткий срок! У тебя было очень напряженное утро, детка.
Дженни расхохоталась – невозможно было долго злиться на Диану.
– Видела бы ты лицо Брета! – нервно усмехнулась она. – Если бы взглядом можно было убить, тебе пришлось бы делать скульптурное надгробие на нашу с Чарли братскую могилу.
– Знаешь, ты можешь одурачить его, но меня не проведешь, – серьезно сказала вдруг Диана. – Ты до сих пор еще любишь Брета и, думаю, совершаешь огромную ошибку, продолжая так вести себя с ним, унижая его, ты не даешь ему ни малейшего шанса оправдаться. А то, что он видит тебя с Чарли, только делает все хуже в тысячу раз.
– Я не хочу об этом говорить, Ди! – упрямо сказала Дженни.
– Ты всегда так, – пожала плечами Диана. – Но рано или поздно тебе придется расхлебывать последствия своей ошибки. И никакое чтение дневников тебя от этого не спасет, учти.
Дженни пошла к себе и долго грустно смотрела в окно. Диана права, конечно, она никак не может забыть Брета. Но никакой ошибки она не совершает, это уж точно. Нельзя переступать через свою гордость! Дженни тяжело вздохнула, открыла дневник и нашла то место, где остановилась в прошлый раз.
Матильда провела целый месяц в одиночестве, объезжая пастбища. Габриэль в очередной раз исчез через несколько дней после отъезда Эприл в Аделаиду, а овчары были заняты окотом, начавшимся в Вилге. Она была вымотана до предела после двухнедельного мотания по просторам Чуринги и Вилги. Усталая, грязная, соскучившаяся по горячей пище и душу, Матильда возвращалась домой, чтобы немного отдохнуть и пополнить запас питьевой воды.
По дороге мысли ее то и дело возвращались к сильно постаревшему Габриэлю. «Старый негодяй всегда вовремя смывается, – думала она с горечью. – Как только у меня неприятности и я сильно в нем нуждаюсь, так он тут же исчезает, как будто носом чует, что произойдет впереди. Сразу понял, что с отъездом Эприл ему придется работать за двоих!»
Что-то непривычное в теплом ветерке заставило ее забыть все проблемы с Габриэлем и застыть в седле. Матильда подняла голову и принюхалась, натягивая поводья.
Дым! Это был дым!
У нее перехватило дыхание от страха, пока она всматривалась в горизонт в поисках пожара. Серые ростки дыма, которые она заметила в той стороне, где была Чуринга, выглядели пока безобидными. Но Матильда знала, в какую неуправляемую дикую стихию они могут превратиться за считаные секунды и к каким последствиям это приведет. Сердце бешено застучало, она понеслась во весь опор. Чуринга в огне! Это было хуже самого страшного кошмара, хуже Мервина и всего остального, что она перенесла!
Матильда на полном скаку перепрыгнула через последнюю ограду и влетела во двор. Дым был тонким и шел из одного места – есть шанс спасти все остальное. Пришпоривая лошадь, она направила ее за угол стригальни и, увидев причину огня, вздохнула с облегчением. Но пережитый страх был слишком силен.
– Габриэль! – заорала она, соскакивая с лошади. – Какого черта ты устроил во дворе костер?!
Старик не спеша направился к ней, широко улыбаясь.
– Готовлю еду, миссюс.
Она в ужасе смотрела на него. Его не было месяц, но за это время он превратился в обтянутый кожей скелет с абсолютно седой головой.
– Где тебя черти носили целый месяц? – спросила она, вдруг почувствовав острую жалость. – И что это за люди расселись тут?
Габриэль с гордостью посмотрел на сидевших вокруг большого костра мужчин и женщин.
– Привел черных парней на подмогу, миссюс. Они будут хорошо работать за муку, сахар и табак.
Матильда долго смотрела ему в глаза, потом повернула голову к построенным из веток и прутьев хижинам в высохшем русле реки. «Здесь примерно тридцать человек, – в ужасе прикинула она. – И они считают, что их всех тут будут кормить!»
Она в гневе обернулась к Габриэлю:
– Никакого табаку, никакого сахара и никакой муки! Знаю я, как вы работаете! Я не могу содержать вас всех даром!
Старик посмотрел на нее проникновенным взглядом.
– Женщины и дети голодают, миссюс. Будут работать для вас. – Он сжал свою худую руку, показывая старческие дряблые мускулы. – Хороший мускул. Хорошая работа.
Матильда не раз это слышала, и ее это нисколько не впечатлило. Но, посмотрев на худых, похожих на скелеты людей и детей, она заколебалась. Если сейчас даже ей тяжело, то им тяжелее в сто раз. Даже в хорошие времена аборигены жили, попрошайничая в городах, а сейчас им никто не подает: самим есть нечего. Она очень сомневалась, что эта толпа, которую, видимо, собрал по городам Габриэль, будет много работать. Но она не могла не помочь им, пока идет эта проклятая война.
– Ладно, Габ, – устало сказала она. – Но ни один из них не зайдет в дом и амбары, пока я не разрешу. Если поймаю хоть одного из них возле кур или свиней, буду сначала стрелять, а потом спрашивать! Ты понял меня?
Он кивнул.
– Прекрасно. Вы можете сразу начинать рубить дрова для плиты. Ты знаешь, где топоры и пилы. Один из твоих мальчиков может ухаживать за лошадьми – и начать прямо с моей, которую надо расседлать, обтереть и накормить. Пошли нескольких мужчин вырубить высохшие деревья и расширить противопожарную полосу. Не стоит рисковать в такую жару. И пришли одну из женщин помогать мне в доме. Там все запущено: меня не было дома почти месяц.
Черные глаза Габриэля хитро сверкнули, но улыбка была невинной, как у младенца.
– Вы будете довольны, миссюс. Габ привел новую жену.
Матильда уставилась на него в изумлении. Пять лет назад умерла жена Габриэля, и, казалось, он вполне доволен жизнью, раздав своих детей другим женщинам, чтобы за ними ухаживали.
– Прекрасно, – выдавила она, пряча свое удивление. – Где же она и как ее зовут?
– Эдна, миссюс. Она будет хорошо работать.
Матильда внимательно посмотрела на женщину, вышедшую вперед. Она не была красавицей, да и пора цветения осталась у нее позади, но в ней было некое врожденное благородство, которое всегда поражало и подкупало Матильду в аборигенах. Вздохнув, она согласилась:
– Ладно, пошли. Но мне нужна от тебя работа, а не женская болтовня целый день!
Через некоторое время Матильде пришлось признать, что жизнь вернулась в Чурингу, чего не было уже многие годы. То, что Габриэль притащил сюда остатки своего племени, стало настоящим подарком судьбы. Он оказался самым хитрым управляющим, какого она только видела в жизни, и заставлял своих людей трудиться так, как трудно было ожидать.
Разумеется, как вождь племени, Габриэль особо себя не утруждал. Чаще он просто сидел у своей хижины и дремал, но при этом весьма с толком командовал остальными, наслаждаясь своей властью.
Матильда никак не могла привыкнуть к его отношению к женам – и к нынешней, и к предыдущей. Он бил их нещадно, до синяков, но они потом ходили и хвастались ими, как военными медалями. Она давно поняла, что чего-то не в состоянии понять в этих отношениях, и больше не пыталась. Понятия аборигенов о гигиене, о том, как готовить пищу и из чего она должна состоять, манера ухаживать и другие обычаи вызывали презрение у так называемого цивилизованного общества. Но Матильда считала, что они имеют право жить так, как они живут. Это была их земля, и она не собиралась менять тысячелетние традиции.
Она обучала юношей стрижке, женщин – ведению домашнего хозяйства и при любой возможности старалась подкормить детей. Правда, иногда во дворе пропадали цыплята, а кое-какие овощи не доходили до кухонного стола, но Матильда особенно не злилась и закрывала на это глаза. Все это не выходило за определенные рамки и особого урона не наносило. Зато Габриэль со своим племенем избавили ее от оцепенения. Будущее вдруг стало казаться не таким мрачным, а новости по радио впервые за шесть лет давали реальную надежду, что война подходит к концу.
Теперь в Чуринге все было организовано так, как надо. Двух стариков, которые были вынуждены смотреть за овцами и коровами, разгрузили: Матильда научила ухаживать за коровами двух парней-аборигенов. В стаде было всего около сотни голов, но они давали молоко и сыр, которые она продавала, а иногда и мясо. Матильда надеялась, что, когда война кончится, она сможет обновить и улучшить свои стада, выполнив задуманную программу. Для этого лучшие быки и бараны содержались отдельно.
В том, что война идет к концу, никто уже не сомневался. Австралийская и американская армии выбили японцев из Индонезии, но потери были ужасные. Матильда представляла себе, как мучаются солдаты в джунглях под бесконечными холодными ливнями, страдая от малярии и незаживающих язв, и радовалась, что живет на высохшей земле, изнемогая от иссушающей жары.
Габриэль вначале боялся слушать радио, считая его чем-то вроде злого духа, но Матильда убедила его, что им можно управлять, показав несколько раз, как оно включается и выключается. Теперь он приходил в дом, окруженный на всякий случай соплеменниками, которых оставлял на веранде. Сам он садился на пороге, подогнув одну ногу, чтобы легче было вскочить в случае чего, и внимательно слушал передачи. Матильда сильно сомневалась, понимают ли они что, но им нравилось слушать концерты, которые обычно шли за новостями.
За годы, проведенные вместе, Матильда и Габриэль стали друзьями. Она понимала язык аборигенов настолько, что могла слушать его бесконечные истории о сотворении мира, что составляло важную часть жизни племени. Габриэль был хитрым, часто выводил ее из себя своей ленью, но она теперь вечерами искала его компании, когда садилась отдохнуть на веранде.
– Расскажи мне, Габриэль, почему вы все время куда-то исчезаете? – спросила его Матильда однажды вечером. – Что вы ищете, когда здесь у вас есть еда и кров?
Старик с сомнением посмотрел на нее.
– Старшие должны учить детей охотиться на земле, находить стоянки, священные тропы и пещеры, совершать обряды и ритуальные танцы. Разговаривать с предками. Наши люди все время учатся.
Матильда закурила папиросу и молчала. Она знала, что большего он ей не скажет. Он был представителем древнего народа этой земли, который продолжал жить так же, как, наверное, жил в каменном веке. Этот народ всегда оставался кочевым, охотничьим и чувствовал землю так, как не мог ее почувствовать ни один белый человек.
Это было заложено в крови, скрыто в ритуалах и мифах, рисунках и песнях аборигенов.
Габриэль и ее многому научил. Особенно поражало Матильду искусство находить мед. Сначала Габриэль находил паутину, потом осторожно накидывал ее на брюшко пчелы, пока она высасывала нектар из цветка. Затем они следили за этой пчелой с развевающимся белым флагом из паутины, пока она не долетала до своего дупла. Габриэль залезал на дерево и засовывал голую руку в дупло, вытаскивая соты. Ни одна пчела на него даже не реагировала. А она чувствовала себя такой дурочкой, прячась в страхе за деревом…
Она знала, что другие скваттеры считают ее странной, и слышала сплетни об их отношениях с Габриэлем, но ей было наплевать на грязную болтовню и общее презрение. Габриэль и его племя могли научить ее куда более важным и интересным вещам, чем эти сплетницы с куриными мозгами – жены и дочери скваттеров…
– Почему вы не берете мужчину, миссюс? – спросил вдруг Габриэль, отвлекая ее от раздумий.
– Он мне не нужен, Габи. У меня есть ты и твое племя.
Он покачал своей лохматой седой головой:
– Габриэль скоро уйдет в свое последнее путешествие.
У Матильды что-то оборвалось в душе, когда она посмотрела на него. Он казался ей старым, еще когда она была маленькой девочкой. Но она всегда воспринимала его как часть Чуринги и никогда не задумывалась о настоящем возрасте Габриэля. Только сейчас она заметила, что его темная кожа потеряла здоровую упругость и стала больше похожа на пепельную. Что и говорить, время ко всем беспощадно. Матильда испуганно подсчитала и с ужасом поняла, что ей уже тридцать шесть. Как быстро пролетели годы! Она теперь старше своей умершей матери…
– Не говори глупостей, Габи, – твердо сказала она, дотронувшись до худого плеча Габриэля. – Земля еще потерпит без твоего мешка с костями несколько лет. Ты мне нужен больше, чем Царству Духа.
– Скоро придет сон, – пробормотал он, качая головой. – Габриэль должен вернуться в землю, встретиться с прародителями, чтобы его забросили звездой на небо. – Он усмехнулся беззубым ртом. – Вы сами увидите. Однажды посмотрите на небо и увидите новую звезду.
– Заткнись, Габриэль! – грубо оборвала Матильда, испуганная его словами. Она не могла представить себе Чурингу без этого старика. – Ты говоришь ерунду. У тебя еще много лет впереди. Тебе просто надо захотеть жить, вот и все.
– Чуринга – счастливое место, миссюс, – сказал он, как будто не слыша ее. – Скоро придет дождь. Мужчины вернутся домой. Вам нужен мужчина, миссюс. Мужчина и женщина нужны друг другу.
Матильда улыбнулась. Габ был великий мастер переводить разговор на другое, но она больше не хотела, чтобы он менялся. Пусть будет таким всегда.
Всмотревшись в глубину его мудрых старческих глаз, Матильда вдруг поняла, о чем он думает. Габриэль любил ее и беспокоился, что она останется одна.
– Борись, Габ! – воскликнула она. – Не оставляй меня! Ты мне нужен, ты нужен Чуринге…
– Духи поют мне, миссюс. Нельзя бороться с пением духов.
Он долго молча смотрел на нее, затем поднялся и заковылял к своей хижине.
Делегация императора Хирохито подписала капитуляцию Японии в воскресенье, 2 сентября 1945 года. На земле наконец воцарился мир. А на следующее утро небо вдруг потемнело, покрылось черными тяжелыми тучами, которые нависли над землей. Небеса наконец пролились тяжелым, благодатным дождем.
Матильда восприняла это так же, как все ее соседи. Бог отца Райана гневался на землю, пока шла война, и не давал ей своей благодати, наказывая людей за их преступления и ненависть. Но сегодняшний дождь был знаком его прощения и обещания того, что наступают лучшие времена.
Аборигены стояли под дождем вместе с ней и наслаждались его освежающей прохладой. Всюду бурлили потоки, сливаясь в ручьи и лужи; земля мгновенно превратилась в жидкую грязь, которую несли за собой потоки воды. Ноги у животных разъезжались, но они с наслаждением подставляли спины, позволяя долгожданным струям смывать насекомых. Деревья никли под тяжестью влаги, попугаи гала, вцепившись в их ветки снизу, раскрывали крылья, подставляя пропылившиеся перья дождю.
Матильда стояла на веранде вся промокшая, но ей было все равно. Она дышала полной грудью, наслаждаясь сладким, холодным воздухом, пахнувшим водой и влажной землей. О чем еще можно мечтать? Война закончилась, мужчины вернутся, и земля оживет, рождая чудесную, зеленую траву. Цистерны Чуринги доверху наполнятся водой. Они выжили. Габриэль был прав: это счастливое место!
Дождь шел три дня и три ночи. Реки вышли из берегов, и земля превратилась в жидкую грязь, но овцы и коровы в безопасности на самых высоких пастбищах. На четвертый день дождь прекратился, сквозь затянутое серыми тучами небо тускло пробилось слабое солнце, на выгоне появилась зеленая поросль.
– Где Габ, Эдна? – спросила Матильда, вернувшись с объезда дальних пастбищ. – Нужно направить людей на северное пастбище починить ограду. Река вышла из берегов, и столбы смыло водой.
Эдна посмотрела на нее с верхней ступеньки веранды. Глаза ее были расширены и лишены выражения, как у младенца.
– Он пустился в последний путь. Пение увело его, миссюс.
Матильда в ужасе застыла. И хотя ей отчаянно хотелось заорать и немедленно узнать, куда отправился Габриэль, она знала, что Эдна только испугается и замолчит совсем. Поэтому она взяла себя в руки и постаралась успокоиться.
– Куда он пошел, Эдна? – спокойно спросила она, хотя внутри у нее все клокотало от страха и нетерпения. – Мы должны попытаться его найти.
– Далеко отсюда, миссюс. – Она неопределенно взмахнула рукой, обводя окрестности, и пошла к хижинам.
Матильда грязно выругалась. Она редко материлась, но, вращаясь всю жизнь среди мужчин, знала их цветистый словарь досконально.
– К черту всех вас! – заорала она толпе стоявших неподвижно аборигенов, которым, судя по их отрешенным лицам, было безразлично, что их вождь умирает где-то в центре этой пустыни. – Ладно, если вы не хотите ничего сделать для Габриэля, я сделаю это сама!
Снова вскочив в седло, Матильда галопом пронеслась по домашнему выгону и выскочила на просторы Чуринги. Она помчалась к озеру с водопадом у подножия Тджуринги, где на скалах сохранились рисунки аборигенов. Она знала, что это священное ритуальное место племени битджарра, и надеялась, что Габриэль для себя выберет именно это место. Если его там нет, она вернется домой, возьмет всех людей и организует более продуманные поиски Габриэля по всем направлениям.
Двенадцать часов она искала Габриэля по всем священным местам, которые знала, облазив каждую пещеру и расщелину. Каменный бассейн высох. Нигде не было никаких следов Габа. Других мест, без кого-нибудь из аборигенов, она больше не могла найти.
Матильда вернулась домой к вечеру, измученная и убитая горем, не найдя никаких следов. Впрочем, в глубине души она, наверное, знала с самого начала, что бессмысленно его искать. Если Габ не хотел, чтобы его нашли, а это, очевидно, так, то ни один белый человек никогда его не найдет.
Битджарра держались стойко, словно не произошло ничего из ряда вон выходящего. И это не было безразличием или ленью с их стороны. Они любили и почитали своего вождя, но таков закон, продиктованный древними традициями. Смерть человека – его самое личное дело в жизни. Если пение кого-то позвало, это не касается остальных.
И, как говорил Габриэль, – нельзя бороться с пением духов…
Три дня спустя один из аборигенов лет пятнадцати вернулся с охоты, и Матильда заметила, что вокруг него сразу собрались остальные. Она не слышала, о чем они говорили, но внезапно какая-то женщина вскрикнула, когда он показал шкурку кенгуру, обвязанную вокруг талии.
– Иди сюда, мальчик, – позвала она с веранды. – Я хочу поговорить с тобой.
Тот нерешительно подошел к веранде.
– Ты нашел Габриэля, правда? Где он?
– За тропой Йантабулла, миссюс. Ушел к духам.
Матильда посмотрела на него в изумлении.
– Тропа Йантабулла находится почти в ста пятидесяти милях от Чуринги! Как мог Габриэль туда попасть?
– Добежал за три или четыре дня, миссюс, – усмехнулся он. – Габриэль – хороший бегун.
Матильда сомневалась, что Габриэль мог вообще куда-то добежать в таком состоянии, но факт, что его тело оказалось в ста пятидесяти милях от дома, говорил сам за себя.
В следующий момент она застыла от ужасного воя, раздавшегося со стороны хижин, и увидела Эдну, которая ползла на коленях в сторону племенного костра. Она била себя по голове какой-то палкой и резала руки ножом.
– Почему ты меня покинул, муж мой? – выла она и, хватая рукой пепел, размазывала его по голове и телу.
– Что с ней будет дальше? – поинтересовалась Матильда.
– Через один полный оборот луны она должна сделать глиняную шапку. Четыре сезона она будет носить ее, а затем снимет и отнесет на могилу мужа. Потом она должна найти братьев мужа и попросить, чтобы они защитили ее.
Весть об уходе Габриэля распространилась среди племени битджарра очень быстро. В Чурингу стали стекаться мужчины и женщины. Мужчины рисовали себе белые круги и линии на лице и теле, женщины мастерили из перьев и костей ожерелья и вешали их на шею мужчинам. На растянутых кенгуровых шкурах были нарисованы яркие тотемы племени, а головы всех, кроме вдовы, раскрашены красной краской.
Мужчины выступили ритуальной процессией из лагеря, за ними на расстоянии шли женщины и Матильда. После нескольких часов пути они пришли на священное место, где вокруг древних камней, разрисованных тотемами племени, росла густая трава.
Женщины сели поодаль, чтобы не видеть погребальных ритуалов: им было запрещено в них участвовать. Матильда вместе с другими прислушивалась к траурной дроби барабанов диджеридоо. Рев и крики, имитирующие животных, неслись в высокое небо, и вскоре показались тучи пыли, когда мужчины начали свои ритуальные танцы.
– Хотела бы я посмотреть, что там происходит, – прошептала Матильда своей соседке. – Почему бы нам не подойти поближе?
– Женщинам туда нельзя, миссюс, – покачала головой та. – Но я могу все вам рассказать.
– Откуда ты можешь знать, если это запрещено? – удивилась Матильда.
– Я однажды спряталась, когда была маленькой, миссюс. Ничего интересного. Мужчины одеваются в шкуры и разрисовывают себя, держат копья и ревут, как быки. Они играют на диджеридоо и танцуют, танцуют, танцуют… У каждого мужчины внутри находится дух животного. Он танцует за своего духа, как кенгуру или птица, динго или змея. Во время танца ничего нельзя говорить, чтобы духи могли выйти и унести Габа далеко-далеко во Время Сновидений.
Матильда оставалась с женщинами до самой ночи, затем ушла домой. Траурные ритуалы обычно длились несколько дней, а ей надо было работать. Но она должна была похоронить Габа, не жалела о потраченном времени.
Матильда взбежала по ступенькам на веранду – и обомлела. Там, на полу, лежал каменный амулет-чуринга. Откуда он взялся и кто его положил, она не знала. Но для нее он навсегда останется памятью о Габриэле и их многолетней дружбе…
Мужчины постепенно возвращались с войны, и вид городка Уэллаби-Флатс стал меняться. Появились новые жители, сменились владельцы пивной и магазина. Старую церковь отреставрировали, улицы замостили и разбили общественный парк. Жизнь в городке забурлила после долгой военной спячки. А самое главное – после десяти лет засухи стала оживать и возрождаться земля.
Партия Труда во главе с Кэртеном обратила внимание на малозаселенные районы как на возможность нового старта для тысяч вернувшихся с войны безработных мужчин, желающих стать фермерами. Это был старый способ разрешения проблемы, который уже применялся после Первой мировой войны и потерпел неудачу. Что могли знать бывшие солдаты о тяжелой жизни скваттеров и их бесконечной борьбе за выживание? Многие молодые семьи в тот раз не выдержали и возвращались в города. Австралийская глушь отсеивала слабых, оставляя на своей земле только самых сильных людей, способных бороться и выжить в таких условиях.
Споры и протесты взбудоражили всю страну, но правительство все равно пошло на эту меру, издав указ о принудительной продаже участков.
Крупные землевладельцы пострадали в первую очередь – Этан Сквайрз, например, потерял шестьдесят тысяч акров из своих ста двадцати.
Матильда быстро сообразила, чем ей это грозит, поняла, что правительство все равно заставит ее продать Вилгу, но за гораздо меньшую цену, чем она получит на свободных торгах. А ей нужно было успеть продать ферму как можно дороже: несмотря на то, что она уже отослала часть денег Эприл, у той были трудности в Аделаиде. Кроме того, было просто обидно дарить правительству эту землю, на которой они с Эприл мучились несколько лет. Война и так забрала у них самое дорогое.
Новый владелец объявился очень скоро и написал ей из Мельбурна, что вместо коров и овец собирается заниматься разведением породистых лошадей. Он согласился на то, что она может забрать половину поголовья Вилги. Матильда знала, что у нее хватит земли прокормить столько овец, но коровы могли стать для нее проблемой. Матильда никогда серьезно не занималась их разведением, а старые скотники уволились, и она вдруг обнаружила, что уход за коровами и овцами сильно отличается друг от друга. Теперь все вечера она проводила, изучая по книгам особенности пород, осеменения, дойки, болезней и тому подобных вещей. «Неудивительно, что новый владелец не захотел с ними связываться», – подумала она, усмехнувшись. Коровы не переносили засухи и вытаптывали копытами хорошие пастбища.
Ограды между Вилгой и Чурингой были восстановлены, но Матильда еще ни разу не встречалась с новым владельцем фермы. Хотя местный эфир уже вовсю описывал его как молодого, красивого мужчину, мечту всех незамужних девушек, Матильда, усмехаясь про себя, гадала, что он на самом деле представляет и надолго ли его хватит здесь.
Впрочем, у нее не было времени интересоваться горожанином, который считал, что здесь легко выжить. Она наняла трех новых овчаров и пастуха; кроме того, трое из ее старых работников вернулись к ней, и она с удовольствием их приняла. У нее были теперь новые амбар, хлев и конюшня, и она оставила тысячу акров пастбищ специально для коров. Трава была густая и высокая, цены на шерсть, баранину, говядину и молоко росли. Европа голодала, и огромные пастбища Австралии должны были обеспечить мир мясом. Наконец-то у нее завелись деньги в банке и появились надежды на обеспеченное будущее.
Неожиданной проблемой оказалось, что ей трудно было решаться на новые покупки: слишком долго она экономила каждый пенни. Но Матильда понимала, что должна двигаться в ногу со временем, чтобы выжить, и на следующий год начала модернизацию хозяйства. Она купила новые кухонные плиты, холодильник на керосине и еще один грузовик. Новые шторы и удобные кресла, постельное белье, столовая посуда превратили Чурингу в очень уютный дом. Бунгало для овчаров было расширено, в него купили новые кровати, а также была построена просторная общая столовая с примыкавшей к ней кухней.
Дженни расхохоталась – невозможно было долго злиться на Диану.
– Видела бы ты лицо Брета! – нервно усмехнулась она. – Если бы взглядом можно было убить, тебе пришлось бы делать скульптурное надгробие на нашу с Чарли братскую могилу.
– Знаешь, ты можешь одурачить его, но меня не проведешь, – серьезно сказала вдруг Диана. – Ты до сих пор еще любишь Брета и, думаю, совершаешь огромную ошибку, продолжая так вести себя с ним, унижая его, ты не даешь ему ни малейшего шанса оправдаться. А то, что он видит тебя с Чарли, только делает все хуже в тысячу раз.
– Я не хочу об этом говорить, Ди! – упрямо сказала Дженни.
– Ты всегда так, – пожала плечами Диана. – Но рано или поздно тебе придется расхлебывать последствия своей ошибки. И никакое чтение дневников тебя от этого не спасет, учти.
Дженни пошла к себе и долго грустно смотрела в окно. Диана права, конечно, она никак не может забыть Брета. Но никакой ошибки она не совершает, это уж точно. Нельзя переступать через свою гордость! Дженни тяжело вздохнула, открыла дневник и нашла то место, где остановилась в прошлый раз.
Матильда провела целый месяц в одиночестве, объезжая пастбища. Габриэль в очередной раз исчез через несколько дней после отъезда Эприл в Аделаиду, а овчары были заняты окотом, начавшимся в Вилге. Она была вымотана до предела после двухнедельного мотания по просторам Чуринги и Вилги. Усталая, грязная, соскучившаяся по горячей пище и душу, Матильда возвращалась домой, чтобы немного отдохнуть и пополнить запас питьевой воды.
По дороге мысли ее то и дело возвращались к сильно постаревшему Габриэлю. «Старый негодяй всегда вовремя смывается, – думала она с горечью. – Как только у меня неприятности и я сильно в нем нуждаюсь, так он тут же исчезает, как будто носом чует, что произойдет впереди. Сразу понял, что с отъездом Эприл ему придется работать за двоих!»
Что-то непривычное в теплом ветерке заставило ее забыть все проблемы с Габриэлем и застыть в седле. Матильда подняла голову и принюхалась, натягивая поводья.
Дым! Это был дым!
У нее перехватило дыхание от страха, пока она всматривалась в горизонт в поисках пожара. Серые ростки дыма, которые она заметила в той стороне, где была Чуринга, выглядели пока безобидными. Но Матильда знала, в какую неуправляемую дикую стихию они могут превратиться за считаные секунды и к каким последствиям это приведет. Сердце бешено застучало, она понеслась во весь опор. Чуринга в огне! Это было хуже самого страшного кошмара, хуже Мервина и всего остального, что она перенесла!
Матильда на полном скаку перепрыгнула через последнюю ограду и влетела во двор. Дым был тонким и шел из одного места – есть шанс спасти все остальное. Пришпоривая лошадь, она направила ее за угол стригальни и, увидев причину огня, вздохнула с облегчением. Но пережитый страх был слишком силен.
– Габриэль! – заорала она, соскакивая с лошади. – Какого черта ты устроил во дворе костер?!
Старик не спеша направился к ней, широко улыбаясь.
– Готовлю еду, миссюс.
Она в ужасе смотрела на него. Его не было месяц, но за это время он превратился в обтянутый кожей скелет с абсолютно седой головой.
– Где тебя черти носили целый месяц? – спросила она, вдруг почувствовав острую жалость. – И что это за люди расселись тут?
Габриэль с гордостью посмотрел на сидевших вокруг большого костра мужчин и женщин.
– Привел черных парней на подмогу, миссюс. Они будут хорошо работать за муку, сахар и табак.
Матильда долго смотрела ему в глаза, потом повернула голову к построенным из веток и прутьев хижинам в высохшем русле реки. «Здесь примерно тридцать человек, – в ужасе прикинула она. – И они считают, что их всех тут будут кормить!»
Она в гневе обернулась к Габриэлю:
– Никакого табаку, никакого сахара и никакой муки! Знаю я, как вы работаете! Я не могу содержать вас всех даром!
Старик посмотрел на нее проникновенным взглядом.
– Женщины и дети голодают, миссюс. Будут работать для вас. – Он сжал свою худую руку, показывая старческие дряблые мускулы. – Хороший мускул. Хорошая работа.
Матильда не раз это слышала, и ее это нисколько не впечатлило. Но, посмотрев на худых, похожих на скелеты людей и детей, она заколебалась. Если сейчас даже ей тяжело, то им тяжелее в сто раз. Даже в хорошие времена аборигены жили, попрошайничая в городах, а сейчас им никто не подает: самим есть нечего. Она очень сомневалась, что эта толпа, которую, видимо, собрал по городам Габриэль, будет много работать. Но она не могла не помочь им, пока идет эта проклятая война.
– Ладно, Габ, – устало сказала она. – Но ни один из них не зайдет в дом и амбары, пока я не разрешу. Если поймаю хоть одного из них возле кур или свиней, буду сначала стрелять, а потом спрашивать! Ты понял меня?
Он кивнул.
– Прекрасно. Вы можете сразу начинать рубить дрова для плиты. Ты знаешь, где топоры и пилы. Один из твоих мальчиков может ухаживать за лошадьми – и начать прямо с моей, которую надо расседлать, обтереть и накормить. Пошли нескольких мужчин вырубить высохшие деревья и расширить противопожарную полосу. Не стоит рисковать в такую жару. И пришли одну из женщин помогать мне в доме. Там все запущено: меня не было дома почти месяц.
Черные глаза Габриэля хитро сверкнули, но улыбка была невинной, как у младенца.
– Вы будете довольны, миссюс. Габ привел новую жену.
Матильда уставилась на него в изумлении. Пять лет назад умерла жена Габриэля, и, казалось, он вполне доволен жизнью, раздав своих детей другим женщинам, чтобы за ними ухаживали.
– Прекрасно, – выдавила она, пряча свое удивление. – Где же она и как ее зовут?
– Эдна, миссюс. Она будет хорошо работать.
Матильда внимательно посмотрела на женщину, вышедшую вперед. Она не была красавицей, да и пора цветения осталась у нее позади, но в ней было некое врожденное благородство, которое всегда поражало и подкупало Матильду в аборигенах. Вздохнув, она согласилась:
– Ладно, пошли. Но мне нужна от тебя работа, а не женская болтовня целый день!
Через некоторое время Матильде пришлось признать, что жизнь вернулась в Чурингу, чего не было уже многие годы. То, что Габриэль притащил сюда остатки своего племени, стало настоящим подарком судьбы. Он оказался самым хитрым управляющим, какого она только видела в жизни, и заставлял своих людей трудиться так, как трудно было ожидать.
Разумеется, как вождь племени, Габриэль особо себя не утруждал. Чаще он просто сидел у своей хижины и дремал, но при этом весьма с толком командовал остальными, наслаждаясь своей властью.
Матильда никак не могла привыкнуть к его отношению к женам – и к нынешней, и к предыдущей. Он бил их нещадно, до синяков, но они потом ходили и хвастались ими, как военными медалями. Она давно поняла, что чего-то не в состоянии понять в этих отношениях, и больше не пыталась. Понятия аборигенов о гигиене, о том, как готовить пищу и из чего она должна состоять, манера ухаживать и другие обычаи вызывали презрение у так называемого цивилизованного общества. Но Матильда считала, что они имеют право жить так, как они живут. Это была их земля, и она не собиралась менять тысячелетние традиции.
Она обучала юношей стрижке, женщин – ведению домашнего хозяйства и при любой возможности старалась подкормить детей. Правда, иногда во дворе пропадали цыплята, а кое-какие овощи не доходили до кухонного стола, но Матильда особенно не злилась и закрывала на это глаза. Все это не выходило за определенные рамки и особого урона не наносило. Зато Габриэль со своим племенем избавили ее от оцепенения. Будущее вдруг стало казаться не таким мрачным, а новости по радио впервые за шесть лет давали реальную надежду, что война подходит к концу.
Теперь в Чуринге все было организовано так, как надо. Двух стариков, которые были вынуждены смотреть за овцами и коровами, разгрузили: Матильда научила ухаживать за коровами двух парней-аборигенов. В стаде было всего около сотни голов, но они давали молоко и сыр, которые она продавала, а иногда и мясо. Матильда надеялась, что, когда война кончится, она сможет обновить и улучшить свои стада, выполнив задуманную программу. Для этого лучшие быки и бараны содержались отдельно.
В том, что война идет к концу, никто уже не сомневался. Австралийская и американская армии выбили японцев из Индонезии, но потери были ужасные. Матильда представляла себе, как мучаются солдаты в джунглях под бесконечными холодными ливнями, страдая от малярии и незаживающих язв, и радовалась, что живет на высохшей земле, изнемогая от иссушающей жары.
Габриэль вначале боялся слушать радио, считая его чем-то вроде злого духа, но Матильда убедила его, что им можно управлять, показав несколько раз, как оно включается и выключается. Теперь он приходил в дом, окруженный на всякий случай соплеменниками, которых оставлял на веранде. Сам он садился на пороге, подогнув одну ногу, чтобы легче было вскочить в случае чего, и внимательно слушал передачи. Матильда сильно сомневалась, понимают ли они что, но им нравилось слушать концерты, которые обычно шли за новостями.
За годы, проведенные вместе, Матильда и Габриэль стали друзьями. Она понимала язык аборигенов настолько, что могла слушать его бесконечные истории о сотворении мира, что составляло важную часть жизни племени. Габриэль был хитрым, часто выводил ее из себя своей ленью, но она теперь вечерами искала его компании, когда садилась отдохнуть на веранде.
– Расскажи мне, Габриэль, почему вы все время куда-то исчезаете? – спросила его Матильда однажды вечером. – Что вы ищете, когда здесь у вас есть еда и кров?
Старик с сомнением посмотрел на нее.
– Старшие должны учить детей охотиться на земле, находить стоянки, священные тропы и пещеры, совершать обряды и ритуальные танцы. Разговаривать с предками. Наши люди все время учатся.
Матильда закурила папиросу и молчала. Она знала, что большего он ей не скажет. Он был представителем древнего народа этой земли, который продолжал жить так же, как, наверное, жил в каменном веке. Этот народ всегда оставался кочевым, охотничьим и чувствовал землю так, как не мог ее почувствовать ни один белый человек.
Это было заложено в крови, скрыто в ритуалах и мифах, рисунках и песнях аборигенов.
Габриэль и ее многому научил. Особенно поражало Матильду искусство находить мед. Сначала Габриэль находил паутину, потом осторожно накидывал ее на брюшко пчелы, пока она высасывала нектар из цветка. Затем они следили за этой пчелой с развевающимся белым флагом из паутины, пока она не долетала до своего дупла. Габриэль залезал на дерево и засовывал голую руку в дупло, вытаскивая соты. Ни одна пчела на него даже не реагировала. А она чувствовала себя такой дурочкой, прячась в страхе за деревом…
Она знала, что другие скваттеры считают ее странной, и слышала сплетни об их отношениях с Габриэлем, но ей было наплевать на грязную болтовню и общее презрение. Габриэль и его племя могли научить ее куда более важным и интересным вещам, чем эти сплетницы с куриными мозгами – жены и дочери скваттеров…
– Почему вы не берете мужчину, миссюс? – спросил вдруг Габриэль, отвлекая ее от раздумий.
– Он мне не нужен, Габи. У меня есть ты и твое племя.
Он покачал своей лохматой седой головой:
– Габриэль скоро уйдет в свое последнее путешествие.
У Матильды что-то оборвалось в душе, когда она посмотрела на него. Он казался ей старым, еще когда она была маленькой девочкой. Но она всегда воспринимала его как часть Чуринги и никогда не задумывалась о настоящем возрасте Габриэля. Только сейчас она заметила, что его темная кожа потеряла здоровую упругость и стала больше похожа на пепельную. Что и говорить, время ко всем беспощадно. Матильда испуганно подсчитала и с ужасом поняла, что ей уже тридцать шесть. Как быстро пролетели годы! Она теперь старше своей умершей матери…
– Не говори глупостей, Габи, – твердо сказала она, дотронувшись до худого плеча Габриэля. – Земля еще потерпит без твоего мешка с костями несколько лет. Ты мне нужен больше, чем Царству Духа.
– Скоро придет сон, – пробормотал он, качая головой. – Габриэль должен вернуться в землю, встретиться с прародителями, чтобы его забросили звездой на небо. – Он усмехнулся беззубым ртом. – Вы сами увидите. Однажды посмотрите на небо и увидите новую звезду.
– Заткнись, Габриэль! – грубо оборвала Матильда, испуганная его словами. Она не могла представить себе Чурингу без этого старика. – Ты говоришь ерунду. У тебя еще много лет впереди. Тебе просто надо захотеть жить, вот и все.
– Чуринга – счастливое место, миссюс, – сказал он, как будто не слыша ее. – Скоро придет дождь. Мужчины вернутся домой. Вам нужен мужчина, миссюс. Мужчина и женщина нужны друг другу.
Матильда улыбнулась. Габ был великий мастер переводить разговор на другое, но она больше не хотела, чтобы он менялся. Пусть будет таким всегда.
Всмотревшись в глубину его мудрых старческих глаз, Матильда вдруг поняла, о чем он думает. Габриэль любил ее и беспокоился, что она останется одна.
– Борись, Габ! – воскликнула она. – Не оставляй меня! Ты мне нужен, ты нужен Чуринге…
– Духи поют мне, миссюс. Нельзя бороться с пением духов.
Он долго молча смотрел на нее, затем поднялся и заковылял к своей хижине.
Делегация императора Хирохито подписала капитуляцию Японии в воскресенье, 2 сентября 1945 года. На земле наконец воцарился мир. А на следующее утро небо вдруг потемнело, покрылось черными тяжелыми тучами, которые нависли над землей. Небеса наконец пролились тяжелым, благодатным дождем.
Матильда восприняла это так же, как все ее соседи. Бог отца Райана гневался на землю, пока шла война, и не давал ей своей благодати, наказывая людей за их преступления и ненависть. Но сегодняшний дождь был знаком его прощения и обещания того, что наступают лучшие времена.
Аборигены стояли под дождем вместе с ней и наслаждались его освежающей прохладой. Всюду бурлили потоки, сливаясь в ручьи и лужи; земля мгновенно превратилась в жидкую грязь, которую несли за собой потоки воды. Ноги у животных разъезжались, но они с наслаждением подставляли спины, позволяя долгожданным струям смывать насекомых. Деревья никли под тяжестью влаги, попугаи гала, вцепившись в их ветки снизу, раскрывали крылья, подставляя пропылившиеся перья дождю.
Матильда стояла на веранде вся промокшая, но ей было все равно. Она дышала полной грудью, наслаждаясь сладким, холодным воздухом, пахнувшим водой и влажной землей. О чем еще можно мечтать? Война закончилась, мужчины вернутся, и земля оживет, рождая чудесную, зеленую траву. Цистерны Чуринги доверху наполнятся водой. Они выжили. Габриэль был прав: это счастливое место!
Дождь шел три дня и три ночи. Реки вышли из берегов, и земля превратилась в жидкую грязь, но овцы и коровы в безопасности на самых высоких пастбищах. На четвертый день дождь прекратился, сквозь затянутое серыми тучами небо тускло пробилось слабое солнце, на выгоне появилась зеленая поросль.
– Где Габ, Эдна? – спросила Матильда, вернувшись с объезда дальних пастбищ. – Нужно направить людей на северное пастбище починить ограду. Река вышла из берегов, и столбы смыло водой.
Эдна посмотрела на нее с верхней ступеньки веранды. Глаза ее были расширены и лишены выражения, как у младенца.
– Он пустился в последний путь. Пение увело его, миссюс.
Матильда в ужасе застыла. И хотя ей отчаянно хотелось заорать и немедленно узнать, куда отправился Габриэль, она знала, что Эдна только испугается и замолчит совсем. Поэтому она взяла себя в руки и постаралась успокоиться.
– Куда он пошел, Эдна? – спокойно спросила она, хотя внутри у нее все клокотало от страха и нетерпения. – Мы должны попытаться его найти.
– Далеко отсюда, миссюс. – Она неопределенно взмахнула рукой, обводя окрестности, и пошла к хижинам.
Матильда грязно выругалась. Она редко материлась, но, вращаясь всю жизнь среди мужчин, знала их цветистый словарь досконально.
– К черту всех вас! – заорала она толпе стоявших неподвижно аборигенов, которым, судя по их отрешенным лицам, было безразлично, что их вождь умирает где-то в центре этой пустыни. – Ладно, если вы не хотите ничего сделать для Габриэля, я сделаю это сама!
Снова вскочив в седло, Матильда галопом пронеслась по домашнему выгону и выскочила на просторы Чуринги. Она помчалась к озеру с водопадом у подножия Тджуринги, где на скалах сохранились рисунки аборигенов. Она знала, что это священное ритуальное место племени битджарра, и надеялась, что Габриэль для себя выберет именно это место. Если его там нет, она вернется домой, возьмет всех людей и организует более продуманные поиски Габриэля по всем направлениям.
Двенадцать часов она искала Габриэля по всем священным местам, которые знала, облазив каждую пещеру и расщелину. Каменный бассейн высох. Нигде не было никаких следов Габа. Других мест, без кого-нибудь из аборигенов, она больше не могла найти.
Матильда вернулась домой к вечеру, измученная и убитая горем, не найдя никаких следов. Впрочем, в глубине души она, наверное, знала с самого начала, что бессмысленно его искать. Если Габ не хотел, чтобы его нашли, а это, очевидно, так, то ни один белый человек никогда его не найдет.
Битджарра держались стойко, словно не произошло ничего из ряда вон выходящего. И это не было безразличием или ленью с их стороны. Они любили и почитали своего вождя, но таков закон, продиктованный древними традициями. Смерть человека – его самое личное дело в жизни. Если пение кого-то позвало, это не касается остальных.
И, как говорил Габриэль, – нельзя бороться с пением духов…
Три дня спустя один из аборигенов лет пятнадцати вернулся с охоты, и Матильда заметила, что вокруг него сразу собрались остальные. Она не слышала, о чем они говорили, но внезапно какая-то женщина вскрикнула, когда он показал шкурку кенгуру, обвязанную вокруг талии.
– Иди сюда, мальчик, – позвала она с веранды. – Я хочу поговорить с тобой.
Тот нерешительно подошел к веранде.
– Ты нашел Габриэля, правда? Где он?
– За тропой Йантабулла, миссюс. Ушел к духам.
Матильда посмотрела на него в изумлении.
– Тропа Йантабулла находится почти в ста пятидесяти милях от Чуринги! Как мог Габриэль туда попасть?
– Добежал за три или четыре дня, миссюс, – усмехнулся он. – Габриэль – хороший бегун.
Матильда сомневалась, что Габриэль мог вообще куда-то добежать в таком состоянии, но факт, что его тело оказалось в ста пятидесяти милях от дома, говорил сам за себя.
В следующий момент она застыла от ужасного воя, раздавшегося со стороны хижин, и увидела Эдну, которая ползла на коленях в сторону племенного костра. Она била себя по голове какой-то палкой и резала руки ножом.
– Почему ты меня покинул, муж мой? – выла она и, хватая рукой пепел, размазывала его по голове и телу.
– Что с ней будет дальше? – поинтересовалась Матильда.
– Через один полный оборот луны она должна сделать глиняную шапку. Четыре сезона она будет носить ее, а затем снимет и отнесет на могилу мужа. Потом она должна найти братьев мужа и попросить, чтобы они защитили ее.
Весть об уходе Габриэля распространилась среди племени битджарра очень быстро. В Чурингу стали стекаться мужчины и женщины. Мужчины рисовали себе белые круги и линии на лице и теле, женщины мастерили из перьев и костей ожерелья и вешали их на шею мужчинам. На растянутых кенгуровых шкурах были нарисованы яркие тотемы племени, а головы всех, кроме вдовы, раскрашены красной краской.
Мужчины выступили ритуальной процессией из лагеря, за ними на расстоянии шли женщины и Матильда. После нескольких часов пути они пришли на священное место, где вокруг древних камней, разрисованных тотемами племени, росла густая трава.
Женщины сели поодаль, чтобы не видеть погребальных ритуалов: им было запрещено в них участвовать. Матильда вместе с другими прислушивалась к траурной дроби барабанов диджеридоо. Рев и крики, имитирующие животных, неслись в высокое небо, и вскоре показались тучи пыли, когда мужчины начали свои ритуальные танцы.
– Хотела бы я посмотреть, что там происходит, – прошептала Матильда своей соседке. – Почему бы нам не подойти поближе?
– Женщинам туда нельзя, миссюс, – покачала головой та. – Но я могу все вам рассказать.
– Откуда ты можешь знать, если это запрещено? – удивилась Матильда.
– Я однажды спряталась, когда была маленькой, миссюс. Ничего интересного. Мужчины одеваются в шкуры и разрисовывают себя, держат копья и ревут, как быки. Они играют на диджеридоо и танцуют, танцуют, танцуют… У каждого мужчины внутри находится дух животного. Он танцует за своего духа, как кенгуру или птица, динго или змея. Во время танца ничего нельзя говорить, чтобы духи могли выйти и унести Габа далеко-далеко во Время Сновидений.
Матильда оставалась с женщинами до самой ночи, затем ушла домой. Траурные ритуалы обычно длились несколько дней, а ей надо было работать. Но она должна была похоронить Габа, не жалела о потраченном времени.
Матильда взбежала по ступенькам на веранду – и обомлела. Там, на полу, лежал каменный амулет-чуринга. Откуда он взялся и кто его положил, она не знала. Но для нее он навсегда останется памятью о Габриэле и их многолетней дружбе…
Мужчины постепенно возвращались с войны, и вид городка Уэллаби-Флатс стал меняться. Появились новые жители, сменились владельцы пивной и магазина. Старую церковь отреставрировали, улицы замостили и разбили общественный парк. Жизнь в городке забурлила после долгой военной спячки. А самое главное – после десяти лет засухи стала оживать и возрождаться земля.
Партия Труда во главе с Кэртеном обратила внимание на малозаселенные районы как на возможность нового старта для тысяч вернувшихся с войны безработных мужчин, желающих стать фермерами. Это был старый способ разрешения проблемы, который уже применялся после Первой мировой войны и потерпел неудачу. Что могли знать бывшие солдаты о тяжелой жизни скваттеров и их бесконечной борьбе за выживание? Многие молодые семьи в тот раз не выдержали и возвращались в города. Австралийская глушь отсеивала слабых, оставляя на своей земле только самых сильных людей, способных бороться и выжить в таких условиях.
Споры и протесты взбудоражили всю страну, но правительство все равно пошло на эту меру, издав указ о принудительной продаже участков.
Крупные землевладельцы пострадали в первую очередь – Этан Сквайрз, например, потерял шестьдесят тысяч акров из своих ста двадцати.
Матильда быстро сообразила, чем ей это грозит, поняла, что правительство все равно заставит ее продать Вилгу, но за гораздо меньшую цену, чем она получит на свободных торгах. А ей нужно было успеть продать ферму как можно дороже: несмотря на то, что она уже отослала часть денег Эприл, у той были трудности в Аделаиде. Кроме того, было просто обидно дарить правительству эту землю, на которой они с Эприл мучились несколько лет. Война и так забрала у них самое дорогое.
Новый владелец объявился очень скоро и написал ей из Мельбурна, что вместо коров и овец собирается заниматься разведением породистых лошадей. Он согласился на то, что она может забрать половину поголовья Вилги. Матильда знала, что у нее хватит земли прокормить столько овец, но коровы могли стать для нее проблемой. Матильда никогда серьезно не занималась их разведением, а старые скотники уволились, и она вдруг обнаружила, что уход за коровами и овцами сильно отличается друг от друга. Теперь все вечера она проводила, изучая по книгам особенности пород, осеменения, дойки, болезней и тому подобных вещей. «Неудивительно, что новый владелец не захотел с ними связываться», – подумала она, усмехнувшись. Коровы не переносили засухи и вытаптывали копытами хорошие пастбища.
Ограды между Вилгой и Чурингой были восстановлены, но Матильда еще ни разу не встречалась с новым владельцем фермы. Хотя местный эфир уже вовсю описывал его как молодого, красивого мужчину, мечту всех незамужних девушек, Матильда, усмехаясь про себя, гадала, что он на самом деле представляет и надолго ли его хватит здесь.
Впрочем, у нее не было времени интересоваться горожанином, который считал, что здесь легко выжить. Она наняла трех новых овчаров и пастуха; кроме того, трое из ее старых работников вернулись к ней, и она с удовольствием их приняла. У нее были теперь новые амбар, хлев и конюшня, и она оставила тысячу акров пастбищ специально для коров. Трава была густая и высокая, цены на шерсть, баранину, говядину и молоко росли. Европа голодала, и огромные пастбища Австралии должны были обеспечить мир мясом. Наконец-то у нее завелись деньги в банке и появились надежды на обеспеченное будущее.
Неожиданной проблемой оказалось, что ей трудно было решаться на новые покупки: слишком долго она экономила каждый пенни. Но Матильда понимала, что должна двигаться в ногу со временем, чтобы выжить, и на следующий год начала модернизацию хозяйства. Она купила новые кухонные плиты, холодильник на керосине и еще один грузовик. Новые шторы и удобные кресла, постельное белье, столовая посуда превратили Чурингу в очень уютный дом. Бунгало для овчаров было расширено, в него купили новые кровати, а также была построена просторная общая столовая с примыкавшей к ней кухней.