Маккормак Джон. Друг стад (Айболит из Алабамы)

   БЭМММС! Даже не оглянувшись, я опознал тошнотворный звук: это пес на полной скорости головой врезался в кусок промышленного углового железа, зафиксированный в бетоне, — на нем крепился пустой жестяной бункер. Как отлично знают эксперты по столкновениям собак с зерновыми бункерами, при наличии внутри нескольких сотен бушелей кукурузы или соевых бобов воспоследовал бы глухой стук, — шмяк или бум, — причем куда более зловещий. Я возблагодарил судьбу за то, что в тот день бункера были пусты.
   Я выскочил из пикапа. Кудряшка уже обогнала своего рухнувшего без чувств приятеля и на полной скорости миновала первый птичник, абсолютно не сознавая, что, раз один из соперников сошел с дистанции, гонка отменена. Я занялся Везунчиком: как выяснилось, имя свое пес вполне оправдал. Он пошатывался, тряс головой, облизывался и тихонько подвывал, — словом, демонстрировал все признаки угло-железнитиса. Я осмотрел собаку: ни кровоточащих ссадин, ни шишек на голове не обнаружилось, хотя глаза бедняги остекленели и словно бы слегка косили.
   К сожалению, Везунчик больше не проявлял желания поучаствовать в спортивном состязании. Изредка, видя, что я выезжаю из амбара, он символически предпринимал что-то вроде вялой попытки побежать, но на повороте отставал, останавливался и провожал меня взглядом. У Кудряшки же тоже не нашлось мужества гоняться за пикапами в одиночестве. Она была, что называется, бегун-досаждала.

* * *

   Хотя во время работы с животными скотовладельцы обычно тут как тут, я считаю, что их присутствие вовсе не обязательно. Собственно говоря, при наличии хозяина времени обычно уходит куда больше, — ведь он то и дело пристает с расспросами и пересказывает родословную каждого экземпляра.
   — Док, что это там за красное пятнышко на спине у вон той? Это ж моя лучшая телка! Она ж от Троесисой, а папаша ее — Ужас! Что это у нее на ухе, никак, бородавка? Эта корова, часом, не хромает? Это ж моя самая лучшая! Док, а, док, а вон у того бычка хвост не посмотрите, док? Как-то он странно висит! От этих вечных вердиктов и вопросов мне хочется сбегать к пикапу за кляпом и конскими путами для ног. По мне, как только владелец получил все, что заказывал, его комментарии должны сводиться к жалобам и нытью насчет того, с какой стати вакцина, глистогонное и время ветеринара так баснословно дороги.
   Точная дата для работы со стадом назначается за несколько дней, недель, а порою и месяцев, чтобы спланировать время сева или сбор урожая, а также график отъема, а в Алабаме еще и расписание университетских футбольных матчей. Любому жителю штата, заподозренному в том, что он обихаживает скотину во время матча Алабама-Оберн, грозит остракизм, а то и обвинение в преступлении. Разумеется, доказать проступок столь тяжкий невозможно, потому что все потенциальные свидетели в нужный момент будут намертво «приклеены» к радио и телевизорам.
   Впридачу возникает проблема дождливой погоды. Поскольку дата планируется настолько заранее, всегда существует вероятность того, что затяжные ливни превратят открытый загон в грязевое море. Если дождь прерывает работу надолго, считайте, что все пропало — в том числе и желание вернуться в загон, когда слегка развиднеется. Порою вынужденная проволочка соблазняет на витание в облаках, а это — опасное занятие для неутомимых тружеников!
   Одним теплым утром мы укрылись в амбаре мистера Джимми Трокмортона. Усевшись на тюки прошлогоднего прессованного свинороя, мы ждали, чтобы проливной дождь слегка поутих. Мы уже наполовину покончили с вакцинацией и прочей рутинной работой, когда разразилась гроза.
   Карни Сэм Дженкинс, наш штатный ВЗ и великий философ, устроился на тюке слева, оккупировав его целиком. Места ему требовалось немало: оказавшись без дела, он обычно извлекал на свет острый, как бритва, перочинный нож фирмы «Сирс и Робак» ^[10]и принимался строгать деревяшку. Резчик он был импульсивный и непредсказуемый; нож у него то и дело соскальзывал и втыкался в пол, а то и в бедро соседа. Кроме того, Карни Сэм жевал табак, причем до крайности неряшливо, — он обильно пускал слюну и то и дело, сплевывая, забрызгивал рядом сидящих, — а плевался он часто и щедро.
   Я обосновался на одном тюке с Поссумом Миллером, молодым фермером, пламенно обожающим гольф. Если он не играл наяву, он играл в мыслях. Время от времени я составлял ему компанию, однако нечасто: характер у него был тот еще. В порыве гнева он швырялся клюшками, порою забрасывая их в кроны раскидистых дубов или в густые заросли пуэрарии. Несколько молодых деревцев на поле для гольфа уже пали жертвой согнутых Поссумовских клюшек. Зато со скотиной он управлялся недурно, и, когда я работал в тех краях, частенько вербовался в помощники.
   А вот владельцу стада, мистеру Джимми Трокмортону, не сиделось. Он нервно расхаживал взад и вперед перед дверью, раздражаясь и досадуя на то, сколько времени потеряно впустую из-за дождя.
   — Мне страшно некогда! — ревел он. — Сено убирать пора, да еще на похороны съездить надо, и свинью изволь сготовить для этой оравы с бумажной фабрики! Мне все это ну совершенно не в кассу!
   Карни Сэм на мгновение перестал строгать, нагнулся вперед и опорожнил ротовую полость, извергнув струю омерзительной жидкости точнехонько в лужу за открытой дверью.
   — Да хватит тебе топать, Сквайр, — пробулькал Карни, перекатывая во рту комок табачной жвачки. — Радуйся славному дождичку, что наслал Христос. Ливень нам позарез нужен. — Как всегда, его краткие реплики свидетельствовали о здравом смысле и степенной основательности.
   Среди друзей мистер Джимми фигурировал под несколькими прозвищами. К нему обращались: Сквайр, Советник, Судья и Профессор. Все эти громкие титулы объяснялись тем, что он вроде бы кое-что смыслил в юриспруденции. Одни верили, будто он некогда обучался в огромном юридическом колледже где-то на северо-востоке; прочие подозревали, что он всего лишь закончил сомнительные двухнедельные заочные курсы, рекламу которых обнаружил на последней странице комиксов. Но факт оставался фактом: и он, и Карни обладали изрядной толикой здравого смысла и оба «обеспечивали» закулисными советами и поддержкой разнообразных политиков и разнообразные начинания.
   Дождь с прежней силой атаковал жестяную крышу амбара, изредка перемежаясь раскатами грома, от которых мурашки бежали по коже. Похоже было на то, что заняться следующей по счету коровой нам сегодня уже не «светит». Воспользовавшись временным затишьем, я задал вопрос из тех, что способствуют витанию в облаках.
   — А что бы вы, ребята, сделали, будь у вас миллион долларов?
   — Ха, я бы поехал в Калифорнию и поиграл в гольф на всех этих пижонских площадках, что по телику показывают, — объявил Поссум. — Я потом перелетел бы через океанище, взял напрокат машину и опробовал бы площадки Шотландии.
   — Ох, Поссум, да ты бы там и голову сложил, — предостерег Джимми. Мне рассказывали, что тамошние все ездят по неправильной стороне дороги.
   — Ну, так я бы шофера нанял, — рассудил Поссум. — Я бы там проторчал с месяц, а то и поболе.
   — Не забывай, что тебе не слабо бы вернуться домой вовремя, чтобы зерно убрать, да сладкий картофель выкопать, — напомнил я.
   — Ах, ну да, ваша правда! Ну, так я бы управляющего нанял, он бы все сделал, что надо.
   — А как насчет тебя, Карни?
   — Думаю, купил бы у Клатиса Тью новехонький красный грузовичок для балансовой древесины, — в этом его салоне «Шевроле», — оторвал бы у него обе двери и привесил бы сзади здоровенную лучковую цепную пилу «Пулан». Потом взялся бы за дубинку да как въехал бы по капоту хорошенько, чтобы грузовик мой ничем не отличался от всех прочих, что по здешним дорогам разъезжают. А потом покатил бы в лес деревья валить.
   — Деревья валить! — не сдержался Поссум. — Да это ж адова работенка, хуже нее разве что табак молоть, курятники чистить, да уголь добывать!
   — Да вы не поняли, — отвечал Карни, в очередной раз смачно сплюнув. Я стану лес валить, когда придет охота, а ежели надоест, так я ж напрягаться не стану. На корд ^[11]дров у меня, может, целый месяц уйдет, а то и поболе! Ну, разве не сладкая житуха?
   — А как насчет мистера Джимми?
   — Я отгрохаю себе самый что ни на есть первостатейный загон для отлова, — под крышей, с освещением, и там же — автомат с холодными напитками, в который монетки бросать не нужно. И пусть от «Доктора Пеппера» каждые несколько дней парень является, да наполняет его «под завязку» для моих друзей, — поведал Джимми. — А потом я избавлюсь от этих беспородных сосновок, а вместо них выпишу с запада отменных, чистокровных черных мангустов.
   — Черных ангуссцев, — поправил я.
   — Да как бы уж там они не прозывались, — отмахнулся Джимми. — А потом построил бы себе чудесный домик вон на том гребне. Сидел бы на крылечке, любовался, как они щиплют зеленую Чоктовскую травку, да деньгу зашибал. Может, в один прекрасный день баллотировался бы в законодательное собрание штата. Уж небось, я ничем не хуже тех, которые там сейчас штаны просиживают.
   — Док, а вы бы что сделали?
   — Да чего вы его-то спрашиваете? — фыркнул Карни. — Он здесь еще и года не прожил, а уже — один из первых богатеев графства. Каждую неделю на ярмарке-продаже деньги лопатой гребет, все богатые дамочки своих комнатных собачонок к нему таскают, а уж скольким псам прививки от бешенства сделал по трем-то графствам — тысячам и тысячам! Просто на золотой жиле сидит, говорю вам! Вот потому в городе второй банк и открыли!
   — Да вы его не слушайте! Он яду наглотался, вот у него последние мозги и свихнулись, — запротестовал я. — Я вам скажу, что я сделаю. Большую часть потрачу на то, чтобы с долгами рассчитаться, а потом построю для жены славный домик. А если чего останется, так заплачу какой-нибудь северной фирме за публикацию моей книжки, а в книжке опишу всех чудаков и врунов, с которыми по работе каждый день сталкиваюсь.
   — Врунов, говоришь? А мы их знаем? — полюбопытствовал Поссум. — Или ты это про народишко с юга, из Маренго?
   — Сдается мне, люди по большей части везде одинаковы, куда не пойди, отвечал я.
   — Эй, ребятки, а дождь-то поутих, — внезапно расцвел Дядя Джимми. Давайте-ка закончим с телятами, чтобы можно было другими делами заняться.
   С телятами мы и впрямь управились, шлепая по грязи, однако энтузиазма в нас заметно поубавилось. В силу неведомой причины необузданные мечты о златых горах, поездках в Шотландию, политическом всевластии и новехоньких грузовиках-лесовозах изрядно отвлекали от дел насущных.
   Вот вам и ценный урок: разгул фантазии, да еще не вовремя, к добру не приводит. Порою, спускаясь с небес на землю, вы обнаружите, что рутинная работа вдруг покажется докучной и на диво бесцветной. Особенно когда льет проливной дождь, а при ботах на пяти застежках грязь плещется аж у четвертой.

14

   — Док, я знаю, сегодня у вас выходной и все такое, но не могли бы вы приехать? — раздалось в трубке в субботу вечером. — У меня тут с теленком небольшая проблемка. — Поскольку многие звонившие считали само собою разумеющимся, что я узнаю их по голосу, они и двух секунд не тратили на то, чтобы представиться. А сразу переходили к объяснениям причины звонка, я же тянул и мялся, и изо всех сил напрягал слух, пытаясь уловить хоть какие-то речевые особенности и лихорадочно «прогнать» через мозг файлы с именами, прежде чем задавал-таки вопрос и ставил себя в заведомо неловкое положение.
   Единственное, что раздражает еще сильнее, чем необходимость опознать собеседника, — так это когда собеседник тебя поддразнивает, пока ты честно стараешься его проидентифицировать. Порою, устав от этой игры в загадки, я говорю позвонившему все, что на самом деле думаю.
   — Держу пари, вы не знаете, кто это, верно, Док? — В трубке раздается смех.
   — Какой-нибудь осел, надо полагать, — коротко парирую я.
   — Тоже мне, умник выискался! — отвечает далекий, незнакомый голос; вероятно, собеседник поджал губы. Я готов сквозь землю провалиться от стыда: не я ли нарушил правило «будь-учтив-и-вежлив-со всеми», священное для любого, занятого в сфере услуг!
   — Док, вы еще тут?
   — Гм, да, все еще тут. — И по-прежнему напрягаю, напрягаю память.
   — Док, это Тупица! Бедняге совсем худо! — В голосе звенит тревога.
   Ага, теперь знаю! Это — Уолдо Кинг, местный таксатор леса, большой любитель животных, землевладелец, хороший клиент и близкий друг. По телефону голос его всегда звучит встревоженно, но сегодня он вроде бы обеспокоен сильнее обычного.
   — Ну, и что с ним такое? — осведомляюсь я.
   — Ну, Тупица и еще несколько, которых мы на прошлой неделе отлучили от мамки, вчера снесли забор и пробрались туда, где Кэти кастрированных бычков кормит. Влезли в закром и «под завязку» обожрались кукурузой и мукой из хлопчатникового жмыха. Джесси и Дилмусу тоже недужится, а Тупица лежит на земле да стонет, — прямо-таки вот-вот копыта отбросит. А Кэти в Мобил уехала, с матерью повидаться; она нас с вами освежует заживо, если с Тупицей что-нибудь стрясется. — Итак, речь уже шла «о нас», хотя, казалось бы, при чем тут я?
   Проблема была не из сложных, — непомерная прожорливость Тупицы привела к переполнению рубца и ацидозу, однако лечатся такие вещи непросто. Если бы таким вот образом объелись его двуногие сверстники, им хватило бы нескольких антацидных таблеток. Но поскольку обширный желудок Тупицы состоял из ни много ни мало как четырех отделов, таких таблеток ему требовалось не меньше сотни, плюс внутривенные инъекции; а еще теленку предстояло посидеть на диете из одного только сена, как только аппетит к нему вернется.
   Парочка Уолдо плюс Кэти немало способствовала процветанию моей практики: эти двое считали, что о здоровье животных необходимо заботиться должным образом. Они старались предотвращать заболевания, своевременно проводя вакцинацию и предупреждая заражение паразитами, однако когда кто-нибудь из их любимцев или подопечных все-таки заболевал, один из супругов хватался за телефон и тут же звонил ветеринару. Однажды мне даже пришлось спешно покинуть церковь на середине службы, дабы поучаствовать в родовспоможении на их ферме. Того теленка назвали Бережок, потому что принимал я роды, стоя в пруду по пояс в воде.
   Главным животноводом считалась Кэти; именно на ее попечении находилось пятьдесят голов кроссбредов, четыре свиноматки, три собаки и одна кошка. Хозяйство их отличалось от прочих тем, что все коровы и свиньи наделялись именами собственными. В придачу к Тупице, имелись также Трикси, Олешек, Малыш-Глупыш, Джонетт и еще целая орава телят, клички которых так или иначе соотносились с их внешним видом, поведением или погодными условиями в момент появления на свет. Некоторых называли в честь знакомых, которым посчастливилось пройти мимо по проселочной дороге незадолго до или после счастливого события, или в честь услужливых соседей, помогавших принимать роды бедной Кэти, которая с трудом справлялась с нервной дрожью. Всякий раз, когда у какой-нибудь из четвероногих мам начинались схватки, Кэти места себе не находила от волнения, но как только новорожденный касался земли, она тут же брала себя в руки, переставала суетиться и делала для малыша все, что нужно.
   В свободное время Кэти играла в софтбол, преподавала в воскресной школе, возделывала огромный сад и заботилась об Уолдо. Ветеринарная сестра из нее вышла бы — лучше некуда! Природа щедро отмерила ей терпения и настойчивости, а впридачу наделила чуткой рукой и тем неосязаемым нечто, что словно бы по волшебству исцеляло больных и слабых поросят и телят. Не раз и не два Кэти умудрялась спасти смертельно больное животное, в то время как другие уже поставили на страдальце крест.
   Лучшим тому примером как раз и стал Тупица. Роды оказались долгими и мучительными; меня позвали на помощь. Когда же, наконец, теленок спинкой вперед вывалился в холодный, недобрый мир, признаков жизни он не подавал. Однако, очистив его зев от слизи и хорошенько встряхнув вверх тормашками, а затем энергично растерев, Кэти добилась того, что малыш вздохнул — и бока его заходили ходуном. Телята, рождающиеся спинкой вперед, всегда рискуют захлебнуться или задохнуться, поскольку зачастую пытаются набрать в легкие воздуха еще до того, как выйдут из тазового канала, и в результате наглатываются околоплодной жидкости.
   — Дайте-ка его сюда! — внезапно приказала Кэти, расталкивая зрителей. — Сейчас он у меня задышит как миленький. — Про себя я был уверен, что теленок — не жилец.
   Вновь занявшись матерью, я слышал, как Кэти увещевает и успокаивает теленочка, массируя ему грудь и ножки. Для растирания телят она использовала не солому, а чистые полотенца. И авторитетно заявляла, что для чувствительной кожи новорожденного солома слишком груба.
   — А вам бы понравилось, если бы вас прямо по живому — да соломой терли? А? — призывала она к ответу какого-нибудь праздного зеваку, вздумавшего потешаться над ее полотенечным массажем. Зевака краснел и смущенно опускал голову, поддавая ногой камушки и комья глины.
   Несколько минут спустя теленок уселся, — и хотя дышал он по-прежнему с трудом, выглядел бедняга куда лучше. Теперь корова уже не без гордости поглядывала на своего новорожденного отпрыска, пофыркивая, взмыкивая и всхрапывая, — и, наконец, принялась решительно вылизывать теленка языком.
   — Если вы, ребята, будете так любезны не путаться под ногами, я надою немножко молозива и напою дурашку, — очень авторитетно заявила Кэти.
   Так все и вышло. Кэти кормила теленочка из бутылки по несколько раз на дню, пока тот не окреп настолько, чтобы с человеческой помощью подниматься на ножки и питаться естественным образом. Спустя неделю такого выхаживания и поддержки он научился вставать самостоятельно, кормиться — и даже обследовал коровник.
   Имя «Тупица» придумал Уолдо. Спустя пару недель после счастливого события я столкнулся с ним на дороге, и мы остановились потолковать по душам.
   — Теленка бестолковее я в жизни своей не видывал, — пожаловался он. Ну, совсем, что называется, чокнутый: сиську ищет не с того конца коровы, а то еще зайдет за забор не с той стороны, а потом выйти не может. Тупица и есть!
   — Вы думаете, он вроде как спятил?
   — Да у него и на то, чтобы спятить, мозгов не хватит! — фыркнул Уолдо.
   Кличка оказалась на диво уместной. Во время весенней вакцинации Тупица умудрился намертво застрять ногой, а потом в расколе опрокинулся вверх тормашками и мы потратили немало ценного времени на то, чтобы поставить его как надо. В ходе биркования этот олух ободрал себе ухо о ствол сосны. В рану попала инфекция, мне пришлось вскрывать нарыв ланцетом и дренировать абсцесс; в итоге образовался рубец, и теперь поврежденное ухо свисало заметно ниже здорового. Так что теперь внешний вид теленочка, равно как и поведение, полностью исключали вероятность его попадания в «Фор эйч клаб».
   Однажды в начале лета с юго-запада налетела гроза, и Тупица с двумя приятелями укрылся под раскидистым дубом. В дерево ударила молния. Оба его спутника были убиты на месте, но Тупица в силу неведомых мне причин отделался лишь двадцатиминутным обмороком. Когда я прибыл на место событий и поднес огромную откупоренную бутыль с нашатырем к самому его носу, теленок встряхнул головой и завозился. Несколько минут спустя он был уже на ногах, — с виду дурак дураком, как обычно. Уолдо потом утверждал, что этот удар молнии, надо думать, вышиб из его башки последние жалкие остатки серого вещества.
   И вот теперь Тупица валялся на земле, а все потому, что чревоугодие этого сластоежки возобладало над здравым смыслом. Казалось, что это достойный финал, венчающий нескладную, полную ошибок жизнь.
   Моя статистика удачных выздоровлений коров с переполненным рубцом не то чтобы ослепительна; подозреваю, что и другим ветеринарам хвастаться особо нечем. В графстве Чокто я впервые столкнулся с проблемой переполнения рубца на ферме мистера Кента Фарриса: его коровы объелись мешанки, поставленной бродить для производства домашней наливки, и тогда моя пятидесятипроцентная норма излечения чуть-чуть превышала среднестатистический уровень. Я и по сей день ищу эффективное лекарство от этого недуга.
   Тупица лежал в загоне, футах в тридцати от того самого места, где появился на свет. Туша его возвышалась над землей точно гигантский прыщ, вот только глаза были по-коровьи закрыты. Бедняга намертво уткнулся носом в грязь и без поддержки непременно завалился бы на бок. Несколько раз пихнув, толкнув и потыкав его в бок, я осознал, что Уолдо лепечет что-то насчет помощи.
   — Док, чего делать будем? Ему как, совсем худо? А к тому времени, как Кэти вернется, мы его вылечим? Водички не принести? Может, на помощь кого кликнуть? Док, смотрите, куда ступаете!
   — Уолдо, успокойтесь и послушайте меня! Да послушайте же! — заорал я. — Надо воткнуть в него вот эту трубку и дать ему растительного масла, чтобы вывести из организма все лишнее. А потом закачаем в него внутривенно всяких растворов и антибиотиков. И введем ему культуру рубцовых бактерий, чтобы желудок опять заработал. Нет, к приезду Кэти он не поправится. Лечение займет несколько дней, — если он вообще выздоровеет. — Последние мои две фразы Уолдо намеренно пропустил мимо ушей.
   — Ну держись, держись, старина, Док уж тебя на ноги поставит, бабушкой клянусь, — слышал я краем уха, направляясь к пикапу за ворохом лекарств.
   Десять минут спустя, вводя раствор в яремную вену Тупицы, я изложил свой прогноз.
   — Не удивлюсь, если завтра к этому времени старину Тупицу вы утратите, — проговорил я. — Он не встает и даже голову от земли оторвать не в силах. Перистальтики никакой; животное сильно обезвожено. Уж слишком многое против него.
   — От души надеюсь, Док, что вы ошиблись. Уж и не знаю, как Кэти это воспримет: Тупица-то у нее вроде как в любимчиках.
   На следующий день Тупице вроде как полегчало. Он вышел из коматозного состояния и даже понюхал и немножечко пощипал травяного сена. При виде улучшения столь явного я приободрился, а также с радостью узнал, что Кэти приезжает нынче вечером. Если бы только удалось поддержать беднягу до ее возвращения, на душе у меня сделалось бы куда как спокойнее: я был уверен, что теленок еще больше воспрянет духом, заслышав знакомый голос и почувствовав прикосновение ее руки.
   На следующий день, заехав на ферму с обходом, первое, что я увидел, была Кэти в комбинезоне и камуфляжной кепке. Умением исцелять словно по волшебству, — в данный момент это благотворное воздействие ощущал на себе Тупица, — Кэти уподоблялась самой Флоренс Найтингейл, хотя внешне нимало на нее не походила. Теленок уже стоял на своих ногах, уткнувшись головой в пластиковое ведро у нее в руках.
   — Кэти, надеюсь, вы не зерном его кормите? Зерна ему пока еще нельзя, — предостерег я.
   — Право же, Док, вы ж меня не первый день знаете! Это просто теплая вода с электролитами: я в ней клубничное желе развела. Он же пить хочет! объявила она. — Нынче утром он почти кварту выпил. В одиннадцать получит свою рубцовую культуру, а в полдень я погляжу, не пожует ли он люцернового сенца, что я у дороги набрала.
   — Ну что ж, я рад, что вы дома: уж вы-то беднягу выходите!
   — А уж я-то как рада! — отозвалась она. — А то вы с Уолдо так и заморили бы годовалого теленочка! — Не мы ли трудились, не покладая рук, пока она где-то порхала да развлекалась, — и вот тебе благодарность! подумал я про себя.
   — Кстати, вы готовы сегодня прооперировать Берту, или Уолдо и не подумал с вами договориться? — осведомилась она. Бертой звали лучшую свиноматку на ферме.
   — Мой скальпель всегда к вашим услугам, — уклончиво отвечал я. Я понятия не имел, о чем идет речь, поскольку Уолдо и в самом деле позабыл поставить меня в известность. — А где же пациентка?
   — В загоне, конечно. А вы где думаете, в кухне?
   — Ну, у вас на ферме я уже почитай что разучился удивляться. Коров называют в честь ветеринаров и священников, опять же собачье кладбище под соснами…
   Когда состарившиеся питомцы Кэти покидали этот мир, она и впрямь устраивала им достойные похороны неподалеку от дома, на специально отведенном участке на опушке леса. Пару раз меня вызывали усыпить животное и поучаствовать в обряде погребения. По приезде я обнаруживал уже вырытую могилку, а рядом с ней — немного кровельной жести и горку сосновых иголок. Верный четвероногий друг покоился в красивой коробочке, внутри устланной его любимым одеяльцем или ковриком, на котором тот, бывало, спал у очага; затем импровизированный гробик аккуратно опускали в могилу и засыпали сосновой хвоей. После того и хвою, и гроб накрывали куском жести, а поверх наваливали земли. Когда с тяжелой работой бывало покончено, меня просили сказать несколько слов об усопшем. Мне не то чтобы всякий день приходилось выступать распорядителем на звериных похоронах, однако на ферме и в доме Кингов я был частым гостем, всех тамошних обитателей знал неплохо и мне не составляло труда вспомнить что-нибудь приятное о каждом животном, — так что поучаствовать в обряде погребения и проводить очередного питомца в последний путь я почитал за честь.