Страница:
На пути назад мы с Томом прошли через дом. Бак обнаружился в кухне: в одной руке он сжимал наполовину съеденный бутерброд с сыром, в другой телефонную трубку. На столе перед ним были разложены регистрационные документы Голштинской ассоциации: беседуя по телефону с классификатором, он нервно перебирал и перекладывал листки. Вне всякого сомнения, готовился к визиту официального представителя. Ди, устроившись на противоположном конце стола, выписывала чеки. Перед ней громоздилась изрядная стопка счетов.
— Уж не для меня ли один из этих чеков? — полюбопытствовал я, протягивая руку. Однако, по всему судя, время клянчить деньги я выбрал неудачное: Ди даже не улыбнулась. Процесс выписывания чеков и меня повергает в настроение весьма мрачное, а ведь мне не приходится обеспечивать кормом сотню или более голодных голштинских желудков или тревожиться, поправится ли мой лучший теленок от серьезной болезни.
— Ди, насчет этой телочки в сарае, — вам или Баку надо будет скорректировать уровень жидкости, — сказал я.
— Когда?
— Скажем, после выпуска новостей в десять часов, — предложил я. Уменьшите ток до капли в секунду, и тогда на вторую бутыль вы сможете переключиться как раз к утренней дойке. А я завтра загляну к вам около полудня, по пути на аукцион; тогда и посмотрим, как обстоят дела. — Этой паре уже не в первый раз поручалась роль техников, обеспечивающих инфузионную терапию.
Бак махнул мне рукой, шепнул Тому «спасибо», и я направился к двери. Ди вышла проводить нас и принялась расспрашивать мальчика о его будущих планах в отношении мира животных. Но тот отвечал на адвокатский манер: уклончиво и дипломатично. А не станет ли мой сын юристом? Не он ли со всей определенностью унаследовал от матери хорошо подвешенный язык!
— Следующий раз привози и Лайзу, Томми, — предложила Ди. — С нашими девочками на качелях покачаетесь. Жаль, что сегодня дочек здесь нет: они у тети гостят.
— Лайза еще маленькая, чтобы на вызовы ездить. Она ногу поранила, а доктор Пол ее лечил, — воодушевленно сообщил он.
— Ногу поранила?
— Да, мэм, вот тут. — Томми задрал правую штанину выше коленки и показал то самое место, где кусок колючей проволоки оставил на бедре его сестренки рваную двухдюймовую рану. — Доктор Пол взял здоровенную иголку с ниткой и все зашил. — Тогда мне здорово досталось и от доктора, и от Джан, за то, что недосмотрел за ребенком. Но я возился с брыкливым мулом, а Том с Лайзой играли с фермерскими детишками.
— Я прошу прощения, доктор Джон, что мы вам сегодня с Сэди ничем не помогли, но у нас столько несделанной работы скопилось! А кроме того, мы к ней страшно привязались; ну, не могла я смотреть, как вы воткнете эту громадную иголку ей в шею! — извинилась Ди. — Она ведь не выживет, так?
— Могу сказать вам только одно: Сэди серьезно больна. Мне доводилось видеть телят в том же состоянии, что и она, которые выздоравливали-таки, но большинство умирает. Вот закачаем в нее всю эту жидкость, а там посмотрим, — отвечал я, состязаясь в уклончивости с адвокатом Томом.
На следующий день в полдень я притормозил у фермы и направился прямиком к трейлеру. И сразу же заметил открытую заднюю дверь. На полу валялась пустая бутыль, вторая, вместе с аппаратом для внутривенного вливания, висела на стене. И — ни следа Сэди. Я уж решил, что старуха с косой наведалась-таки на ферму в глубокой ночи и собрала свою жатву. Однако ни на сене, устилающем пол трейлера, ни снаружи на земле не осталось характерных следов, красноречиво свидетельствующих о том, что тушу отволокли на коровье кладбище. Я заглянул в телятник, но внутри обнаружилось лишь штук двадцать пять Сэдиных друзей и подружек, которые, решив, что настало время перекусить, сей же миг хором огласили сарай телячьей «му-узыкой». Но Сэди не было и там.
И ведь спросить не у кого. Я предположил, что Бак вместе с подручным где-то на сенокосе; а, проезжая через город, я заприметил замызганный автомобильчик Ди у салона красоты. Или, может, это Бак делает себе прическу, а Ди, наоборот, в поле, увязывает люцерну во вьюки! В конце концов, Бак и впрямь навещал своего парикмахера каждую среду. Может статься, на этой неделе, из-за сенокоса, он перенес время приема.
Выруливая с подъездной дорожки и направляясь на аукцион, я утешался тем, что представлял, как старина Бак тихонько сидит себе в салоне красоты в длинном ряду модных дамочек, чьи головы засунуты в эти нелепые, похожие на ульи фены, а пальцы порхают по страницам «Домоводства» и «Мадемуазели». Ну, если не считать тех, которым делают педикюр; этим отводится роль сплетниц.
Очень сложно расслышать свеженькие слухи, ежели голова находится внутри ревущего механизма. Так что постоянные клиенты навострились читать по губам и выстраивать сплетню по косвенным намекам, обрывкам и кусочкам информации, которые удается-таки уловить. Те, что читать по губам не умели, тратили немало времени на то, чтобы сдвинуть фен вверх и в сторону, высвобождая чуткое ухо. Разумеется, при таком положении дел волосы сохли медленнее; вот почему неофиты из числа приверженцев салона красоты сидели под феном вдвое дольше, нежели закаленные ветераны. Бак в подробностях поведал мне о регламенте салона в тот день, когда я проверял его коров на беременность.
Я отлично знал, что нас с фермером связывают узы крепкой дружбы и взаимного уважения: ведь только мне и никому другому позволялось поддразнивать его насчет ежедневных экскурсий к куаферу. И все-таки я немало дивился тому, что столь практичный, приземленный, «буколический» персонаж именно этому развлечению посвящает свой единственный час отдыха на неделе. Возможно, эти визиты нравились Баку ничуть не меньше, чем мне — его «подкалывать» и забавляться за его счет. Однако сейчас все мои мысли были обращены к Сэди.
«Ну, и нечего так расстраиваться, — убеждал себя я. — Глядя правде в глаза, у телушки было всего-то два шанса выжить: минимальный и никакой». Однако всегда трудно смириться с тем, что лечение оказалось безрезультатным и пациент умер. Весь день, работая на аукционе, я то и дело вспоминал про Сэди.
Поздно вечером зазвонил телефон.
— Док, это Бак Хей, — раздалось в трубке. Хотя голос Бака я отлично знал, он всегда считал нужным представиться. Я часто сожалел о том, что не все мои клиенты столь учтивы и вечно заставляют меня ломать голову, гадая, с кем же это я разговариваю. — Как поживаете? — радостно вопросил мой собеседник. Что, если этот звонок несет мне добрые вести?
— Я-то неплохо. А вот телушка как? — выпалил я. — Я заезжал к вам сегодня в полдень, но никого не нашел, и Сэди тоже не обнаружил, так что подумал, она околела.
— Нет, Док, выжила, еще как выжила! — заверил Бак. — Захожу к ней в полночь, проверить, как она — а телочка-то сидит! К дойке так даже встала. Я поменял бутыли, как вы объясняли, а когда солнышко поднялось, она выдрала катетер вместе с трубкой и вышла себе из трейлера, как ни в чем не бывало. Выезжаю из сарая на тракторе, а она на дорожке стоит! Конечно, ножки-то подкашиваются; однако ж я так понял, ей в дом хочется. Так что хвать я ее, подвез на тракторе и посадил в собачий загон.
— Ушам своим не верю! — воскликнул я. — А вы ее кормили чем-нибудь?
— А то! Тогда она сразу вылакала пару кварт «кенгуриного сока», а потом и еще, когда я домой вернулся от парикмахера, и еще вечером, и ближе к ночи; а впридачу молочка чуток попила. Отродясь я такого не видел!
То же я вполне мог сказать и о себе. И до чего же порадовался я добрым вестям! Сэди быстро пошла на поправку и со временем превратилась во взрослую телочку. Больше она не болела, хотя и слегка уступала своим сверстникам в росте. Ди бессовестно баловала свою подопечную; а мне Хеи о ней просто все уши прожужжали. И Ди, и Бак считали, что Сэдин IQ приближается к показателю гениальности; если что не по ней, она забавно дулась, а на прививки реагировала так: отходила в сторонку от своих сородичей и оттопыривала верхнюю губу, в точности как ребенок.
Чета Хеев была бесконечно признательна своему ветеринару за то, что он сделал для их обожаемой Сэди. Несколько недель спустя мне перезвонил Бак: он приготовил мне приятный сюрприз.
— Док, вы, верно, слышали о мистере Лерое, — ну, тот парень, что меня стрижет и все такое. Я ему рассказал, какой вы замечательный ветеринар и как вам несладко приходится с этакой вьющейся шевелюрой. Он сказал, что новых клиентов вообще-то не берет, но из уважения ко мне для вас сделает исключение. Первичный осмотр кожи головы и курс по уходу за волосами — за мой счет. Как вам это понравится?
— Э, хм, гм, просто не знаю, что и сказать, — пролепетал я. «Как вам несладко приходится с этакой вьющейся шевелюрой», тоже мне! Что это он имеет в виду?
— Да это сущие пустяки; нам бы очень хотелось отблагодарить вас за то, что спасли Сэди, — ответствовал Бак.
— Бак, я подумаю. Вы же знаете, я человек занятой.
— Так я ж самое лучшее приберег напоследок! Мистер Лерой говорит, он вас на четверг поставит, часов на десять, так что вы сможете заезжать к нему по дороге на аукцион. — Бак, со всей очевидностью, был ужасно собою доволен, так что отказаться от предложения оказалось весьма затруднительно.
— А мне думалось, волосы у меня в полном порядке. Что ж с ними не так?
— Ох, Док, да вы всегда такой встрепанный да взъерошенный! Как-то оно непрофессионально смотрится; надо, ох, надо с вами поработать парикмахеру-модельеру! — запротестовал Бак. — Уж что с вашей внешностью сотворит мистер Лерой, вы сами изумитесь! — Вот теперь мне довелось наблюдать Бака Хея с абсолютно неожиданной стороны!
— Думаю, пока мне придется повременить. Сейчас у меня уж слишком много работы, чтобы каждую неделю урывать на это время. Кроме того, мне нравится мой теперешний парикмахер. Мне будет его очень нехватать; а заодно и всех тех, с кем я в его заведении встречаюсь.
— А чьими услугами вы пользуетесь?
— Чаппелла и Майэтта, прямо здесь, в городе.
— Док, но это же просто-напросто брадобреи! — Слово «брадобреи» он выплюнул с таким отвращением, словно оно оставляло горький привкус во рту. — Они ж ни аза не смыслят насчет причесок!
Хотя на ферме Хеев я был постоянным гостем, каким-то образом мне удалось избежать судьбы стать вторым человеком графства Чокто, чья голова пребывает в распоряжении профессионального парикмахера. Просто вообразить не могу, как смутились бы зрители, какой хохот поднялся бы, появись я на аукционе с безупречной завивкой «перманент». Может, оно бы и пришлось к месту, получи я работу в той самой пижонской клинике для мелких животных в Мемфисе. Кроме того, возможно, салон красоты и впрямь неплохой источник местных сплетен, но с парикмахерской Чаппелла и Майэтта ему не сравниться!
19
— Уж не для меня ли один из этих чеков? — полюбопытствовал я, протягивая руку. Однако, по всему судя, время клянчить деньги я выбрал неудачное: Ди даже не улыбнулась. Процесс выписывания чеков и меня повергает в настроение весьма мрачное, а ведь мне не приходится обеспечивать кормом сотню или более голодных голштинских желудков или тревожиться, поправится ли мой лучший теленок от серьезной болезни.
— Ди, насчет этой телочки в сарае, — вам или Баку надо будет скорректировать уровень жидкости, — сказал я.
— Когда?
— Скажем, после выпуска новостей в десять часов, — предложил я. Уменьшите ток до капли в секунду, и тогда на вторую бутыль вы сможете переключиться как раз к утренней дойке. А я завтра загляну к вам около полудня, по пути на аукцион; тогда и посмотрим, как обстоят дела. — Этой паре уже не в первый раз поручалась роль техников, обеспечивающих инфузионную терапию.
Бак махнул мне рукой, шепнул Тому «спасибо», и я направился к двери. Ди вышла проводить нас и принялась расспрашивать мальчика о его будущих планах в отношении мира животных. Но тот отвечал на адвокатский манер: уклончиво и дипломатично. А не станет ли мой сын юристом? Не он ли со всей определенностью унаследовал от матери хорошо подвешенный язык!
— Следующий раз привози и Лайзу, Томми, — предложила Ди. — С нашими девочками на качелях покачаетесь. Жаль, что сегодня дочек здесь нет: они у тети гостят.
— Лайза еще маленькая, чтобы на вызовы ездить. Она ногу поранила, а доктор Пол ее лечил, — воодушевленно сообщил он.
— Ногу поранила?
— Да, мэм, вот тут. — Томми задрал правую штанину выше коленки и показал то самое место, где кусок колючей проволоки оставил на бедре его сестренки рваную двухдюймовую рану. — Доктор Пол взял здоровенную иголку с ниткой и все зашил. — Тогда мне здорово досталось и от доктора, и от Джан, за то, что недосмотрел за ребенком. Но я возился с брыкливым мулом, а Том с Лайзой играли с фермерскими детишками.
— Я прошу прощения, доктор Джон, что мы вам сегодня с Сэди ничем не помогли, но у нас столько несделанной работы скопилось! А кроме того, мы к ней страшно привязались; ну, не могла я смотреть, как вы воткнете эту громадную иголку ей в шею! — извинилась Ди. — Она ведь не выживет, так?
— Могу сказать вам только одно: Сэди серьезно больна. Мне доводилось видеть телят в том же состоянии, что и она, которые выздоравливали-таки, но большинство умирает. Вот закачаем в нее всю эту жидкость, а там посмотрим, — отвечал я, состязаясь в уклончивости с адвокатом Томом.
На следующий день в полдень я притормозил у фермы и направился прямиком к трейлеру. И сразу же заметил открытую заднюю дверь. На полу валялась пустая бутыль, вторая, вместе с аппаратом для внутривенного вливания, висела на стене. И — ни следа Сэди. Я уж решил, что старуха с косой наведалась-таки на ферму в глубокой ночи и собрала свою жатву. Однако ни на сене, устилающем пол трейлера, ни снаружи на земле не осталось характерных следов, красноречиво свидетельствующих о том, что тушу отволокли на коровье кладбище. Я заглянул в телятник, но внутри обнаружилось лишь штук двадцать пять Сэдиных друзей и подружек, которые, решив, что настало время перекусить, сей же миг хором огласили сарай телячьей «му-узыкой». Но Сэди не было и там.
И ведь спросить не у кого. Я предположил, что Бак вместе с подручным где-то на сенокосе; а, проезжая через город, я заприметил замызганный автомобильчик Ди у салона красоты. Или, может, это Бак делает себе прическу, а Ди, наоборот, в поле, увязывает люцерну во вьюки! В конце концов, Бак и впрямь навещал своего парикмахера каждую среду. Может статься, на этой неделе, из-за сенокоса, он перенес время приема.
Выруливая с подъездной дорожки и направляясь на аукцион, я утешался тем, что представлял, как старина Бак тихонько сидит себе в салоне красоты в длинном ряду модных дамочек, чьи головы засунуты в эти нелепые, похожие на ульи фены, а пальцы порхают по страницам «Домоводства» и «Мадемуазели». Ну, если не считать тех, которым делают педикюр; этим отводится роль сплетниц.
Очень сложно расслышать свеженькие слухи, ежели голова находится внутри ревущего механизма. Так что постоянные клиенты навострились читать по губам и выстраивать сплетню по косвенным намекам, обрывкам и кусочкам информации, которые удается-таки уловить. Те, что читать по губам не умели, тратили немало времени на то, чтобы сдвинуть фен вверх и в сторону, высвобождая чуткое ухо. Разумеется, при таком положении дел волосы сохли медленнее; вот почему неофиты из числа приверженцев салона красоты сидели под феном вдвое дольше, нежели закаленные ветераны. Бак в подробностях поведал мне о регламенте салона в тот день, когда я проверял его коров на беременность.
Я отлично знал, что нас с фермером связывают узы крепкой дружбы и взаимного уважения: ведь только мне и никому другому позволялось поддразнивать его насчет ежедневных экскурсий к куаферу. И все-таки я немало дивился тому, что столь практичный, приземленный, «буколический» персонаж именно этому развлечению посвящает свой единственный час отдыха на неделе. Возможно, эти визиты нравились Баку ничуть не меньше, чем мне — его «подкалывать» и забавляться за его счет. Однако сейчас все мои мысли были обращены к Сэди.
«Ну, и нечего так расстраиваться, — убеждал себя я. — Глядя правде в глаза, у телушки было всего-то два шанса выжить: минимальный и никакой». Однако всегда трудно смириться с тем, что лечение оказалось безрезультатным и пациент умер. Весь день, работая на аукционе, я то и дело вспоминал про Сэди.
Поздно вечером зазвонил телефон.
— Док, это Бак Хей, — раздалось в трубке. Хотя голос Бака я отлично знал, он всегда считал нужным представиться. Я часто сожалел о том, что не все мои клиенты столь учтивы и вечно заставляют меня ломать голову, гадая, с кем же это я разговариваю. — Как поживаете? — радостно вопросил мой собеседник. Что, если этот звонок несет мне добрые вести?
— Я-то неплохо. А вот телушка как? — выпалил я. — Я заезжал к вам сегодня в полдень, но никого не нашел, и Сэди тоже не обнаружил, так что подумал, она околела.
— Нет, Док, выжила, еще как выжила! — заверил Бак. — Захожу к ней в полночь, проверить, как она — а телочка-то сидит! К дойке так даже встала. Я поменял бутыли, как вы объясняли, а когда солнышко поднялось, она выдрала катетер вместе с трубкой и вышла себе из трейлера, как ни в чем не бывало. Выезжаю из сарая на тракторе, а она на дорожке стоит! Конечно, ножки-то подкашиваются; однако ж я так понял, ей в дом хочется. Так что хвать я ее, подвез на тракторе и посадил в собачий загон.
— Ушам своим не верю! — воскликнул я. — А вы ее кормили чем-нибудь?
— А то! Тогда она сразу вылакала пару кварт «кенгуриного сока», а потом и еще, когда я домой вернулся от парикмахера, и еще вечером, и ближе к ночи; а впридачу молочка чуток попила. Отродясь я такого не видел!
То же я вполне мог сказать и о себе. И до чего же порадовался я добрым вестям! Сэди быстро пошла на поправку и со временем превратилась во взрослую телочку. Больше она не болела, хотя и слегка уступала своим сверстникам в росте. Ди бессовестно баловала свою подопечную; а мне Хеи о ней просто все уши прожужжали. И Ди, и Бак считали, что Сэдин IQ приближается к показателю гениальности; если что не по ней, она забавно дулась, а на прививки реагировала так: отходила в сторонку от своих сородичей и оттопыривала верхнюю губу, в точности как ребенок.
Чета Хеев была бесконечно признательна своему ветеринару за то, что он сделал для их обожаемой Сэди. Несколько недель спустя мне перезвонил Бак: он приготовил мне приятный сюрприз.
— Док, вы, верно, слышали о мистере Лерое, — ну, тот парень, что меня стрижет и все такое. Я ему рассказал, какой вы замечательный ветеринар и как вам несладко приходится с этакой вьющейся шевелюрой. Он сказал, что новых клиентов вообще-то не берет, но из уважения ко мне для вас сделает исключение. Первичный осмотр кожи головы и курс по уходу за волосами — за мой счет. Как вам это понравится?
— Э, хм, гм, просто не знаю, что и сказать, — пролепетал я. «Как вам несладко приходится с этакой вьющейся шевелюрой», тоже мне! Что это он имеет в виду?
— Да это сущие пустяки; нам бы очень хотелось отблагодарить вас за то, что спасли Сэди, — ответствовал Бак.
— Бак, я подумаю. Вы же знаете, я человек занятой.
— Так я ж самое лучшее приберег напоследок! Мистер Лерой говорит, он вас на четверг поставит, часов на десять, так что вы сможете заезжать к нему по дороге на аукцион. — Бак, со всей очевидностью, был ужасно собою доволен, так что отказаться от предложения оказалось весьма затруднительно.
— А мне думалось, волосы у меня в полном порядке. Что ж с ними не так?
— Ох, Док, да вы всегда такой встрепанный да взъерошенный! Как-то оно непрофессионально смотрится; надо, ох, надо с вами поработать парикмахеру-модельеру! — запротестовал Бак. — Уж что с вашей внешностью сотворит мистер Лерой, вы сами изумитесь! — Вот теперь мне довелось наблюдать Бака Хея с абсолютно неожиданной стороны!
— Думаю, пока мне придется повременить. Сейчас у меня уж слишком много работы, чтобы каждую неделю урывать на это время. Кроме того, мне нравится мой теперешний парикмахер. Мне будет его очень нехватать; а заодно и всех тех, с кем я в его заведении встречаюсь.
— А чьими услугами вы пользуетесь?
— Чаппелла и Майэтта, прямо здесь, в городе.
— Док, но это же просто-напросто брадобреи! — Слово «брадобреи» он выплюнул с таким отвращением, словно оно оставляло горький привкус во рту. — Они ж ни аза не смыслят насчет причесок!
Хотя на ферме Хеев я был постоянным гостем, каким-то образом мне удалось избежать судьбы стать вторым человеком графства Чокто, чья голова пребывает в распоряжении профессионального парикмахера. Просто вообразить не могу, как смутились бы зрители, какой хохот поднялся бы, появись я на аукционе с безупречной завивкой «перманент». Может, оно бы и пришлось к месту, получи я работу в той самой пижонской клинике для мелких животных в Мемфисе. Кроме того, возможно, салон красоты и впрямь неплохой источник местных сплетен, но с парикмахерской Чаппелла и Майэтта ему не сравниться!
19
Торжественное открытие клиники мы приурочили на начало осени — и не просчитались. Люди радовались, что долгое знойное лето почти позади, в воздухе витал дух футбольных матчей, близился сбор урожая. Джан решила, что для праздника лучший день недели — это среда; и вот она, лучший в мире организатор такого рода шоу, принялась обзванивать всех и каждого, а снаружи и внутри клиники укрепила плакаты. Я, в свою очередь, оповестил Чаппела и Майэтта, зная доподлинно, что для их непревзойденной бесплатной службы новостей мое сообщение станет первоочередной сенсацией. А еще мы вывесили объявления в кооперативном магазине кормов, в скобяной лавке Доггетта, в обоих банках и в здании БФА при средней школе графства Чокто. Словом, все главные точки мы охватили.
Впридачу к тому, что мы отлично подгадали с временем года, погода для нашего великого дня выдалась лучше некуда. Для области восток Миссиссипи/ запад Алабамы синоптики Меридианского телевидения предсказывали отсутствие дождей и восемьдесят градусов, и, судя по утреннему небу, прогноз попал в самую точку. Насчет дождя я изрядно беспокоился; человек, которого я нанял засыпать гравием парковочную площадку, прихворнул, и там по-прежнему были лишь голая земля да трава.
Хотя я приехал пораньше, — вычистить, накормить, напоить и полечить пациентов, — кое-кто из клиентов, друзья и прочие доброжелатели не преминули заглянуть в клинику по пути на работу, и шутя требовали пунш и печенье.
— В пикапе у меня найдется пара «Лунных» и бутылка-другая «Ар-Си» колы, хотите — угощайтесь; а что до Джановых печений и пунша, уж придется вам подождать до половины девятого, — объяснял я. — Или не видели объявления у входа: «День открытых дверей с десяти до двух»? А пока что я скармливаю сухую «Пурину» этой банде в задней комнате.
Джан с Лайзой прибыли точнехонько в восемь тридцать — вместе с микроавтобусом, доверху набитым чипсами, соусами, всевозможными вкусностями и богатым ассортиментом симпатичной посуды для всей этой снеди.
— До чего славные подносики! А откуда они, собственно? полюбопытствовал я, таща в дом целую охапку.
— Джон, кому и знать, как не тебе, что это — подарок нам на свадьбу! Мы ими уже не раз пользовались! — отвечала Джан, ловко расставляя подносы под нужным углом на карточных столиках.
— В жизни своей их не видел, — возразил я. — Но выглядят премило.
Со стороны подставки для микроскопа и по совместительству для пуншевой чаши, в которой Джан смешивала сложный коктейль из нескольких соков и газировок, — донеслось невнятное бурчание. Из бурчания следовало, что я и в самом деле вижу подносы отнюдь не впервые, а потом что-то такое было сказано насчет того, будто мне ни до чего дела нет, кроме как своего ветеринарного бизнеса. Но недолго мне предстояло расшифровывать «женское ворчание»: перед крыльцом с визгом затормозила машина. Женщина-водитель выпрыгнула из машины и опрометью ринулась в двери.
— Это вы — доктор Маккормак? — тяжело дыша, осведомилась она.
— Да, мэм.
— У меня собаку машина сбила, — воскликнула она, заламывая руки, однако с изумлением оглядывая стол, заставленный сладостями, под полкой со спреями против личинки мясной мухи.
— О'кей, давайте посмотрим.
В машине, на одеяле, грустно восседала годовалая немецкая овчарка весом фунтов под сто. Правая задняя лапа пса свешивалась с сиденья под странным углом, а все тело было щедро покрыто грязью и ссадинами.
— Как его зовут?
— Кинг. А я — Джули Пейдж.
— Рад с вами познакомиться. Когда это случилось? — осведомился я, опасливо протягивая руку к голове пса и называя его по имени. Кинг настороженно следил за рукой: этот сигнал красноречиво свидетельствовал о том, что пес терпеть не может фамильярности, тем паче со стороны чужаков, так что пусть я лучше держусь от него подальше. Мои руки и пальцы и без того были все в шрамах от собачьих укусов, и в практике своей я уже дошел до той стадии, когда предпочитаешь не попадать псу на зуб. Дело не в жгучей боли, и даже не в опасности заразиться бешенством; для того, кто временно оказался в положении однорукого, очень трудно вводить желудочный зонд лошади или принимать трудные роды у коровы.
— Кинг два дня как пропал; мы с ног сбились, его разыскивая. А сегодня поутру соседка обнаружила его на своем крыльце.
— Похоже, шока у него нет, верно? Дайте-ка наденем на него намордник, а тогда уж посмотрим, как бы перетащить беднягу в клинику, — проговорил я.
— Да он сам идти может, вот только поврежденная нога болтается. Думаете, она вверху сломана?
Чаще всего у собак ломается бедренная кость, особенно при столкновениях с автомобилями. У меня такое впечатление, что везде, где я когда-либо работал, переломы бедренной кости приключались не единично, а «пачками». То — ни одного за целую неделю, а то — три случая за один день. Карни Сэм Дженкинс, великий распространитель домодельной практической философии и новых для моего слуха теорий, в один прекрасный день принялся разглагольствовать о том, почему переломы бедренной кости поступают «в комплекте».
— Говорю вам, все дело в знаке луны, — клятвенно уверял он зимой, проводя свои выпиливательно-плевательские семинары у толстопузой печурки в магазинчике мисс Руби. — Сверьтесь с альманахом и сами увидите: в полнолуние ноги ломают чаще.
— А почему бы? — полюбопытствовал один из подручных.
— Да все из-за лунного тяготения. Понимаете, когда луна полная, собак так и тянет побродить по окрестностям; тут-то и возникает своего рода притяжение между псом и автомобилем. Вон Док объяснит вам получше меня, с его-то образованием. — Шесть пар глаз немедленно обратились от своего кумира к молодому ветеринару в ожидании его версии лунной теории.
— Минуточку, Карни, минуточку! Это твоя история, вот ты ее и доканчивай. Не думаю, что смогу что-нибудь прибавить к уже сказанному. И вообще, мне бежать пора, мистер У.Дж. меня уж десять минут ждет у Нормана Льюиса. — И, схватив пирожок «Лунный», я поспешно выбежал за дверь, затолкав теорию о луне и переломах куда-то в архивы сознания, для рассмотрения и изучения в будущем, — в самом что ни на есть отдаленном будущем!
Кинг дохромал до смотровой без особого труда, если не считать того, что как раз в этот момент начали прибывать первые гости. Все они явно принадлежали к числу любителей животных и глядели на собаку со сломанной ногой, медленно ковыляющую в клинику, с нескрываемым сочувствием. Я легко читал их мысли.
«Бедное животное! Интересно, что с ним будут делать. Слава Богу, что это не моя собака!»
— У вас, никак, вечеринка? — полюбопытствовала Джули, пока я надевал на пациента намордник. Она уже отчасти справилась с волнением. «Видимо, потому, что уверена: Кинг теперь — в надежных руках», — понадеялся про себя я.
— Да, мэм; возможно, вы заметили объявление на дверях. Мы празднуем торжественное открытие нашей клиники. Так что Кинг — наш первый официальный пациент. — Я опустился перед псом на колени и пару минут осторожно ощупывал бедро; хозяйка же поздравляла своего любимца с этой нежданной честью.
— Ну вот, все понятно, — объявил я. — У него срединный перелом бедренной кости, как вы и думали; чтобы кость правильно срослась, необходимо вставить в нее стальной стержень. Что до ссадин, все это — сущие пустяки.
— А вы за это возьметесь?
— Да, но вам следует принять во внимание, что у нас тут самая что ни на есть обычная сельская клиника, не больше, и рентгеновского аппарата у нас пока нет. Так что, если вы сомневаетесь, я буду рад переадресовать вас в один из ветеринарных госпиталей Меридиана. — На тот момент мы просто-напросто не могли себе позволить такую роскошь, как рентгеновский аппарат.
— Нет, я бы предпочла вас, если вы не возражаете. Гнус Кларк, — у него ферма по шоссе №22, — рассказывал, как прошлой осенью вы вытащили у его быка из желудка здоровенный кусок проволоки, и теперь он пасется себе на пастбище, как ни в чем не бывало, — возразила гостья. — Так что, если вы согласны, я пока вернусь в магазин.
Я пообещал перезвонить ей, как только закончу операцию.
Славный старина Гнус! Он и его семья то и дело отсылали в нашу клинику недужных пациентов, крупных и мелких. Мало-помалу я убеждался, что лучшей рекламы, нежели людская молва, для ветеринара и желать нельзя.
— Джан, пойди сюда на секундочку! — крикнул я. Она стояла у фармацевтических полок с лекарствами для крупных животных, показывая двум пожилым парам огромные сульфанидные болюсы — из тех, что мы прописываем коровам, страдающим пневмонией. Как и ожидалось, при виде здоровенных пилюль гости приходили в ужас и отпускали стандартные шуточки насчет лекарства: дескать, не убьет, так вылечит!
— А Лайза где?
— В приемной: раскрашивает и в куклы играет. — Часть приемной мы отвели под уголок игрушек, не только для Тома с Лайзой, но и для детишек наших клиентов. Мы надеялись одновременно развлечь малышей и удержать их подальше от некоторых малоприятных атрибутов смотровой и операционной.
— А во сколько придут дети?
— Миссис Минслофф сказала, около половины одиннадцатого или в одиннадцать. А что?
— Мне нужно поставить стержень этому псу; думаю, начну прямо сейчас, чтобы успеть до их прихода. Им наверняка будет любопытно поглядеть на собаку под анестезией, и на швы, и на лапу в шине.
— Сам знаешь, я не могу одновременно и экскурсоводом работать, и тебе ассистировать, и на звонки отвечать, — объявила Джан.
— Если ты мне поможешь просто уложить его, с остальным я отлично справлюсь и сам. — Как большинству ветеринаров, практикующих в одиночку, мне столько раз приходилось оперировать без ассистентов и с утра спозаранку, и глубокой ночью, что я уже ко всему привык. Главное, надо было заранее приготовить шовный материал, скальпели, тампоны и вскрыть упаковки с губками четыре на четыре. Наблюдая, как проводят операцию доктора медицины, мои коллеги, я всегда удивлялся тому, какая толпа младших хирургов, медсестер, лаборантов и прочих подсобников топчутся вокруг операционного стола, то и дело сталкиваясь друг с другом и ища, чем заняться. А я-то мечтал хотя бы об одном-единственном ассистенте!
Полтора часа спустя, как только я наложил последний шов на десятидюймовый разрез на бедре пациента, на парковочную площадку въехал автобус, а вслед за ним — целая автоколонна: это подоспели матери детсадовцев. Том стоял рядом с водителем, на манер гида, указывал на клинику и трещал без умолку, надо думать, читая своим приятелям лекцию о состоянии ветеринарной науки в графстве Чокто и о том, как он лично надзирал за возведением помянутой клиники. Я от души понадеялся, что на сей раз он воздержится от описаний того, как появляются на свет щенки. Томми только микрофона не хватало, чтобы почувствовать себя на седьмом небе — в раю для пятилетних малышей.
Вскоре дети уже чинно построились парами и зашагали вслед за миссис Минслофф через парковочную площадку. Ее строгие интонации навели меня на мысль о сержанте, муштрующем парашютистов. Строй замыкали трое матерей, призванных на роль дуэний на время часовой экскурсии в ветеринарную клинику. Из-за закрытой двери в операционную я слышал, как Джан здоровается с гостями у парадного входа, а затем проводит их в приемную для приветственного слова и ознакомительной беседы. Стоит ли удивляться разговорчивости Тома? Он просто следует врожденному инстинкту, раз уж унаследовал от матери «говорильный ген». Еще пара лет — и Лайза-Клоп ни в чем ему не уступит.
— Ну что ж, мальчики и девочки, у кого из вас есть свои домашние любимцы? — поинтересовалась Джан. Вот сейчас ей предстояло в полной мере блеснуть красноречием экскурсовода! Как и следовало ожидать, все дети завопили: «У МЕНЯ!», — и, судя по звукам, дружно запрыгали на месте.
— О'кей, замечательно! А теперь мы… Вы хотите что-то сказать, молодой человек? — Видимо, кто-то из детишек поднял руку.
— Да, мэм. У меня собачка умерла, — удрученно сообщил мальчик. Ветеринар всегда отчетливо расслышит слово «умер», даже если со слухом у него проблемы. Я от души понадеялся, что злосчастный пес испустил дух не у меня в клинике, а если и так, то мой маленький гость не возвестит об этом факте всем своим приятелям и нескольким взрослым, что потягивали пунш чуть в стороне. Я понял: настало время действовать.
— Сестра Джан, проводите детей сюда: я покажу им, чем занимаюсь, закричал я, открывая дверь. Очень скоро малыши прошаркали по сверкающему новенькому кафелю прихожей и тихонько, рядком, вошли в кабинет десять на десять. Пес крепко спал на столе из нержавеющей стали. Том одной рукой сжимал ручонку своей подружки Пат Сью, а второй жестикулировал вовсю, объясняя детям, где находится лейкопластырь, вата, шприцы и прочие принадлежности. Сынишка мой так и лучился гордостью, и я искренне за него радовался, однако вынужден был перебить его, чтобы объяснить, что происходит в операционной.
— Эта замечательная собачка сломала лапку, и мне нужно ее залечить. Я сделал надрез, — видите, вот здесь? — я указал на швы, — и вставил в кость стальной стержень, чтобы она лучше срасталась. А теперь еще наложу шину, для вящей надежности. — Я изо всех сил старался подделываться под «дошкольный» говорок.
— Собачка умерла? — прозвучал тот же самый голос, что произнес роковое слово несколькими минутами раньше.
— Нет, просто крепко уснула. Видите, она дышит? — Большинство согласилось с тем, что собака и впрямь сделала глубокий вдох.
И тут посыпались вопросы. Одни жаждали узнать больше про собаку на столе, — дескать, очень ли больно пациенту, — другим не терпелось рассказать про своих кошек. Кто-то сообщил, что видел меня у себя на ферме и как я лечил там скотину. А кое-кто принимался радостно толковать о чем-то своем: эти бесконечно-долгие, бессвязные истории не заключали в себе ровным счетом никакого смысла.
— У меня собачка умерла, — повторил знакомый голос.
— Жалость какая, — отвечал я и уже собирался сменить тему, но Том успел раньше.
— А что с ней случилось? — полюбопытствовал мой сынишка. Я похолодел при мысли о том, что за ответ воспоследует. Я готов был ручаться: маленький гость сейчас возвестит, что его любимец скончался прямо здесь, в этой самой клинике, потому что ветеринар ни бум-бум не смыслит в лечении собак. А откуда он знает? Так папа сказал.
— Она выбежала на дорогу, а лесовоз ее и сбей — из нее и дух вон. Прям мозги бедняге вышиб, — сообщил мальчуган. — Папа говорит… — По счастью, сострадательная миссис Минслофф оборвала поток его излияний, прежде чем тот успел выдать новую порцию кровавых подробностей.
Впридачу к тому, что мы отлично подгадали с временем года, погода для нашего великого дня выдалась лучше некуда. Для области восток Миссиссипи/ запад Алабамы синоптики Меридианского телевидения предсказывали отсутствие дождей и восемьдесят градусов, и, судя по утреннему небу, прогноз попал в самую точку. Насчет дождя я изрядно беспокоился; человек, которого я нанял засыпать гравием парковочную площадку, прихворнул, и там по-прежнему были лишь голая земля да трава.
Хотя я приехал пораньше, — вычистить, накормить, напоить и полечить пациентов, — кое-кто из клиентов, друзья и прочие доброжелатели не преминули заглянуть в клинику по пути на работу, и шутя требовали пунш и печенье.
— В пикапе у меня найдется пара «Лунных» и бутылка-другая «Ар-Си» колы, хотите — угощайтесь; а что до Джановых печений и пунша, уж придется вам подождать до половины девятого, — объяснял я. — Или не видели объявления у входа: «День открытых дверей с десяти до двух»? А пока что я скармливаю сухую «Пурину» этой банде в задней комнате.
Джан с Лайзой прибыли точнехонько в восемь тридцать — вместе с микроавтобусом, доверху набитым чипсами, соусами, всевозможными вкусностями и богатым ассортиментом симпатичной посуды для всей этой снеди.
— До чего славные подносики! А откуда они, собственно? полюбопытствовал я, таща в дом целую охапку.
— Джон, кому и знать, как не тебе, что это — подарок нам на свадьбу! Мы ими уже не раз пользовались! — отвечала Джан, ловко расставляя подносы под нужным углом на карточных столиках.
— В жизни своей их не видел, — возразил я. — Но выглядят премило.
Со стороны подставки для микроскопа и по совместительству для пуншевой чаши, в которой Джан смешивала сложный коктейль из нескольких соков и газировок, — донеслось невнятное бурчание. Из бурчания следовало, что я и в самом деле вижу подносы отнюдь не впервые, а потом что-то такое было сказано насчет того, будто мне ни до чего дела нет, кроме как своего ветеринарного бизнеса. Но недолго мне предстояло расшифровывать «женское ворчание»: перед крыльцом с визгом затормозила машина. Женщина-водитель выпрыгнула из машины и опрометью ринулась в двери.
— Это вы — доктор Маккормак? — тяжело дыша, осведомилась она.
— Да, мэм.
— У меня собаку машина сбила, — воскликнула она, заламывая руки, однако с изумлением оглядывая стол, заставленный сладостями, под полкой со спреями против личинки мясной мухи.
— О'кей, давайте посмотрим.
В машине, на одеяле, грустно восседала годовалая немецкая овчарка весом фунтов под сто. Правая задняя лапа пса свешивалась с сиденья под странным углом, а все тело было щедро покрыто грязью и ссадинами.
— Как его зовут?
— Кинг. А я — Джули Пейдж.
— Рад с вами познакомиться. Когда это случилось? — осведомился я, опасливо протягивая руку к голове пса и называя его по имени. Кинг настороженно следил за рукой: этот сигнал красноречиво свидетельствовал о том, что пес терпеть не может фамильярности, тем паче со стороны чужаков, так что пусть я лучше держусь от него подальше. Мои руки и пальцы и без того были все в шрамах от собачьих укусов, и в практике своей я уже дошел до той стадии, когда предпочитаешь не попадать псу на зуб. Дело не в жгучей боли, и даже не в опасности заразиться бешенством; для того, кто временно оказался в положении однорукого, очень трудно вводить желудочный зонд лошади или принимать трудные роды у коровы.
— Кинг два дня как пропал; мы с ног сбились, его разыскивая. А сегодня поутру соседка обнаружила его на своем крыльце.
— Похоже, шока у него нет, верно? Дайте-ка наденем на него намордник, а тогда уж посмотрим, как бы перетащить беднягу в клинику, — проговорил я.
— Да он сам идти может, вот только поврежденная нога болтается. Думаете, она вверху сломана?
Чаще всего у собак ломается бедренная кость, особенно при столкновениях с автомобилями. У меня такое впечатление, что везде, где я когда-либо работал, переломы бедренной кости приключались не единично, а «пачками». То — ни одного за целую неделю, а то — три случая за один день. Карни Сэм Дженкинс, великий распространитель домодельной практической философии и новых для моего слуха теорий, в один прекрасный день принялся разглагольствовать о том, почему переломы бедренной кости поступают «в комплекте».
— Говорю вам, все дело в знаке луны, — клятвенно уверял он зимой, проводя свои выпиливательно-плевательские семинары у толстопузой печурки в магазинчике мисс Руби. — Сверьтесь с альманахом и сами увидите: в полнолуние ноги ломают чаще.
— А почему бы? — полюбопытствовал один из подручных.
— Да все из-за лунного тяготения. Понимаете, когда луна полная, собак так и тянет побродить по окрестностям; тут-то и возникает своего рода притяжение между псом и автомобилем. Вон Док объяснит вам получше меня, с его-то образованием. — Шесть пар глаз немедленно обратились от своего кумира к молодому ветеринару в ожидании его версии лунной теории.
— Минуточку, Карни, минуточку! Это твоя история, вот ты ее и доканчивай. Не думаю, что смогу что-нибудь прибавить к уже сказанному. И вообще, мне бежать пора, мистер У.Дж. меня уж десять минут ждет у Нормана Льюиса. — И, схватив пирожок «Лунный», я поспешно выбежал за дверь, затолкав теорию о луне и переломах куда-то в архивы сознания, для рассмотрения и изучения в будущем, — в самом что ни на есть отдаленном будущем!
Кинг дохромал до смотровой без особого труда, если не считать того, что как раз в этот момент начали прибывать первые гости. Все они явно принадлежали к числу любителей животных и глядели на собаку со сломанной ногой, медленно ковыляющую в клинику, с нескрываемым сочувствием. Я легко читал их мысли.
«Бедное животное! Интересно, что с ним будут делать. Слава Богу, что это не моя собака!»
— У вас, никак, вечеринка? — полюбопытствовала Джули, пока я надевал на пациента намордник. Она уже отчасти справилась с волнением. «Видимо, потому, что уверена: Кинг теперь — в надежных руках», — понадеялся про себя я.
— Да, мэм; возможно, вы заметили объявление на дверях. Мы празднуем торжественное открытие нашей клиники. Так что Кинг — наш первый официальный пациент. — Я опустился перед псом на колени и пару минут осторожно ощупывал бедро; хозяйка же поздравляла своего любимца с этой нежданной честью.
— Ну вот, все понятно, — объявил я. — У него срединный перелом бедренной кости, как вы и думали; чтобы кость правильно срослась, необходимо вставить в нее стальной стержень. Что до ссадин, все это — сущие пустяки.
— А вы за это возьметесь?
— Да, но вам следует принять во внимание, что у нас тут самая что ни на есть обычная сельская клиника, не больше, и рентгеновского аппарата у нас пока нет. Так что, если вы сомневаетесь, я буду рад переадресовать вас в один из ветеринарных госпиталей Меридиана. — На тот момент мы просто-напросто не могли себе позволить такую роскошь, как рентгеновский аппарат.
— Нет, я бы предпочла вас, если вы не возражаете. Гнус Кларк, — у него ферма по шоссе №22, — рассказывал, как прошлой осенью вы вытащили у его быка из желудка здоровенный кусок проволоки, и теперь он пасется себе на пастбище, как ни в чем не бывало, — возразила гостья. — Так что, если вы согласны, я пока вернусь в магазин.
Я пообещал перезвонить ей, как только закончу операцию.
Славный старина Гнус! Он и его семья то и дело отсылали в нашу клинику недужных пациентов, крупных и мелких. Мало-помалу я убеждался, что лучшей рекламы, нежели людская молва, для ветеринара и желать нельзя.
— Джан, пойди сюда на секундочку! — крикнул я. Она стояла у фармацевтических полок с лекарствами для крупных животных, показывая двум пожилым парам огромные сульфанидные болюсы — из тех, что мы прописываем коровам, страдающим пневмонией. Как и ожидалось, при виде здоровенных пилюль гости приходили в ужас и отпускали стандартные шуточки насчет лекарства: дескать, не убьет, так вылечит!
— А Лайза где?
— В приемной: раскрашивает и в куклы играет. — Часть приемной мы отвели под уголок игрушек, не только для Тома с Лайзой, но и для детишек наших клиентов. Мы надеялись одновременно развлечь малышей и удержать их подальше от некоторых малоприятных атрибутов смотровой и операционной.
— А во сколько придут дети?
— Миссис Минслофф сказала, около половины одиннадцатого или в одиннадцать. А что?
— Мне нужно поставить стержень этому псу; думаю, начну прямо сейчас, чтобы успеть до их прихода. Им наверняка будет любопытно поглядеть на собаку под анестезией, и на швы, и на лапу в шине.
— Сам знаешь, я не могу одновременно и экскурсоводом работать, и тебе ассистировать, и на звонки отвечать, — объявила Джан.
— Если ты мне поможешь просто уложить его, с остальным я отлично справлюсь и сам. — Как большинству ветеринаров, практикующих в одиночку, мне столько раз приходилось оперировать без ассистентов и с утра спозаранку, и глубокой ночью, что я уже ко всему привык. Главное, надо было заранее приготовить шовный материал, скальпели, тампоны и вскрыть упаковки с губками четыре на четыре. Наблюдая, как проводят операцию доктора медицины, мои коллеги, я всегда удивлялся тому, какая толпа младших хирургов, медсестер, лаборантов и прочих подсобников топчутся вокруг операционного стола, то и дело сталкиваясь друг с другом и ища, чем заняться. А я-то мечтал хотя бы об одном-единственном ассистенте!
Полтора часа спустя, как только я наложил последний шов на десятидюймовый разрез на бедре пациента, на парковочную площадку въехал автобус, а вслед за ним — целая автоколонна: это подоспели матери детсадовцев. Том стоял рядом с водителем, на манер гида, указывал на клинику и трещал без умолку, надо думать, читая своим приятелям лекцию о состоянии ветеринарной науки в графстве Чокто и о том, как он лично надзирал за возведением помянутой клиники. Я от души понадеялся, что на сей раз он воздержится от описаний того, как появляются на свет щенки. Томми только микрофона не хватало, чтобы почувствовать себя на седьмом небе — в раю для пятилетних малышей.
Вскоре дети уже чинно построились парами и зашагали вслед за миссис Минслофф через парковочную площадку. Ее строгие интонации навели меня на мысль о сержанте, муштрующем парашютистов. Строй замыкали трое матерей, призванных на роль дуэний на время часовой экскурсии в ветеринарную клинику. Из-за закрытой двери в операционную я слышал, как Джан здоровается с гостями у парадного входа, а затем проводит их в приемную для приветственного слова и ознакомительной беседы. Стоит ли удивляться разговорчивости Тома? Он просто следует врожденному инстинкту, раз уж унаследовал от матери «говорильный ген». Еще пара лет — и Лайза-Клоп ни в чем ему не уступит.
— Ну что ж, мальчики и девочки, у кого из вас есть свои домашние любимцы? — поинтересовалась Джан. Вот сейчас ей предстояло в полной мере блеснуть красноречием экскурсовода! Как и следовало ожидать, все дети завопили: «У МЕНЯ!», — и, судя по звукам, дружно запрыгали на месте.
— О'кей, замечательно! А теперь мы… Вы хотите что-то сказать, молодой человек? — Видимо, кто-то из детишек поднял руку.
— Да, мэм. У меня собачка умерла, — удрученно сообщил мальчик. Ветеринар всегда отчетливо расслышит слово «умер», даже если со слухом у него проблемы. Я от души понадеялся, что злосчастный пес испустил дух не у меня в клинике, а если и так, то мой маленький гость не возвестит об этом факте всем своим приятелям и нескольким взрослым, что потягивали пунш чуть в стороне. Я понял: настало время действовать.
— Сестра Джан, проводите детей сюда: я покажу им, чем занимаюсь, закричал я, открывая дверь. Очень скоро малыши прошаркали по сверкающему новенькому кафелю прихожей и тихонько, рядком, вошли в кабинет десять на десять. Пес крепко спал на столе из нержавеющей стали. Том одной рукой сжимал ручонку своей подружки Пат Сью, а второй жестикулировал вовсю, объясняя детям, где находится лейкопластырь, вата, шприцы и прочие принадлежности. Сынишка мой так и лучился гордостью, и я искренне за него радовался, однако вынужден был перебить его, чтобы объяснить, что происходит в операционной.
— Эта замечательная собачка сломала лапку, и мне нужно ее залечить. Я сделал надрез, — видите, вот здесь? — я указал на швы, — и вставил в кость стальной стержень, чтобы она лучше срасталась. А теперь еще наложу шину, для вящей надежности. — Я изо всех сил старался подделываться под «дошкольный» говорок.
— Собачка умерла? — прозвучал тот же самый голос, что произнес роковое слово несколькими минутами раньше.
— Нет, просто крепко уснула. Видите, она дышит? — Большинство согласилось с тем, что собака и впрямь сделала глубокий вдох.
И тут посыпались вопросы. Одни жаждали узнать больше про собаку на столе, — дескать, очень ли больно пациенту, — другим не терпелось рассказать про своих кошек. Кто-то сообщил, что видел меня у себя на ферме и как я лечил там скотину. А кое-кто принимался радостно толковать о чем-то своем: эти бесконечно-долгие, бессвязные истории не заключали в себе ровным счетом никакого смысла.
— У меня собачка умерла, — повторил знакомый голос.
— Жалость какая, — отвечал я и уже собирался сменить тему, но Том успел раньше.
— А что с ней случилось? — полюбопытствовал мой сынишка. Я похолодел при мысли о том, что за ответ воспоследует. Я готов был ручаться: маленький гость сейчас возвестит, что его любимец скончался прямо здесь, в этой самой клинике, потому что ветеринар ни бум-бум не смыслит в лечении собак. А откуда он знает? Так папа сказал.
— Она выбежала на дорогу, а лесовоз ее и сбей — из нее и дух вон. Прям мозги бедняге вышиб, — сообщил мальчуган. — Папа говорит… — По счастью, сострадательная миссис Минслофф оборвала поток его излияний, прежде чем тот успел выдать новую порцию кровавых подробностей.