Страница:
— О да, сэр, полагаю, с ней все будет в полном порядке. Думаю, уместно было бы ввести некоторые изменения в ее рацион: я сей же миг все для вас запишу. — Последние капли лекарства ушли по трубке в кровь, я извлек иглу и помассировал место укола, — ну ни дать ни взять, заправский специалист по лошадям из Кентукки! Затем я помыл оборудование, убрал все в пикап, а Джеймс повел Фанни через двор к корыту с водой.
— Доктор, а ведь ей, кажется, и в самом деле лучше. Гляньте, да ведь она пьет! — воскликнул Джеймс.
— Да, сэр, вы абсолютно правы, — небрежно обронил я.
«Думаю, я и впрямь вполне мог бы заниматься лошадьми, — размышлял я про себя. — Конечно, пришлось бы обзавестись машиной попригляднее, каким-нибудь там «кадиллаком», и парочкой новомодных костюмов, и галстуком-ленточкой с изображением лошадки». Я широко ухмыльнулся, представив, как, вырядившись таким образом, я торжественно въезжаю прямо на ринг всех окрестных конных выставок — и произвожу изрядный фурор. Возможно, при мне даже будет ассистент или хотя бы подручный, — чтобы носил черный чемоданчик, открывал ворота и придерживал лошадей, в то время как я безошибочно ставлю наводящие ужас диагнозы и сообщаю владельцам и всем собравшимся положение дел касательно здоровья очередного пациента, — пока при мне мои древние учебники, разумеется. Но вот голос нынешнего моего клиента вернул меня с небес на грешную землю.
— Док, у меня тут штук двадцать пять телят надо привить от болезни Банга. Не возьметесь?
Перекусив на крыльце куском пеканового пирога, я набросал рекомендации на предмет кормления, затем мы справились с календарями и назначили день для вакцинации. Внося дату в свою записную книжечку, я чувствовал, что статус мой слегка понизился, — от прославленного специалиста по лошадям до заурядного «коровьего доктора».
Перед отъездом я еще раз глянул на Фанни, что мирно пощипывала травку перед конюшней, бодро помахивая хвостом. То и дело она притопывала передней ногой, прогоняя навязчивого слепня. Икота исчезла, ноздри пришли в норму, глаза прояснились. Сколь чудесным образом преобразилась моя пациентка за какой-нибудь час!
— Доктор Джон, спасибо вам большое за то, что вы сделали, — проговорил мистер Брайант, вручая мне чек. — Сдается мне, в лошадях вы разбираетесь лучше всех прочих ветеринаров, вместе взятых.
Как уже, должно быть, догадались записные «лошадники», у Фанни была эклампсия, нарушение метаболизма, которым порою страдают недавно ожеребившиеся кобылы. Допотопный учебник подсказал мне, что «спазм диафрагмы, характеризующийся ритмичными стуками в грудной клетке, классический симптом эклампсии у кобылы в послеродовой период». По сути дела, это — тот же самый недуг, что я диагностировал у только что ощенившейся собачки Хэппи Дюпри. Причиной его служит резкое понижение кальция в крови. По мере того, как наполняется вымя, богатое кальцием молоко вытягивает кальций из крови, и в ряде случаев развиваются симптомы эклампсии. Острая нехватка кальция в организме порой наблюдаются и у других животных, особенно у молочных коров: у них такое заболевание называется родильным парезом или молочной лихорадкой. У коров болезнь развивается куда быстрее и протекает куда серьезнее: обычно пациентку обнаруживают уже лежащей, и, при отсутствии своевременной помощи, исход бывает летальным.
Стандартное лечение заключается в том, чтобы медленно ввести в вену глюконат кальция, причем улучшение наступает мгновенно. Некоторые мои клиенты из числа скотоводов Чокто окрестили лекарство «снадобьем Лазаря», после того, как на их глазах корова, распростертая на земле в коме, вставала и шла на своих ногах менее часа спустя после инъекции кальция. Мне всегда доставляло неизъяснимое удовольствие наблюдать за потрясенным лицом клиента при виде такого «чуда». Впридачу, я чувствовал, что помог не только корове, но и целой семье.
Еще минута-другая — и, обменявшись рукопожатием, улыбками и помахав друг другу на прощанье, мы расстались. И я покатил на юг в настроении весьма приподнятом, заново прокручивая в голове историю с Фанни и «архивируя» весь сценарий в дальних уголках сознания. Суждено мне в один прекрасный день стать знаменитым специалистом по лошадям или нет, в тот момент я поклялся никогда больше не ошибаться в диагнозе только потому, что не осмотрел пациента должным образом, не сопоставил всех обстоятельств и не призвал на помощь самый что ни на есть кондовый, «конюшенный» здравый смысл. Мой коллега доктор Дилмус Блэкмон сформулировал эту мысль наиболее удачно:
«Больше упустишь по невниманию, чем по незнанию!»
16
— Доктор, а ведь ей, кажется, и в самом деле лучше. Гляньте, да ведь она пьет! — воскликнул Джеймс.
— Да, сэр, вы абсолютно правы, — небрежно обронил я.
«Думаю, я и впрямь вполне мог бы заниматься лошадьми, — размышлял я про себя. — Конечно, пришлось бы обзавестись машиной попригляднее, каким-нибудь там «кадиллаком», и парочкой новомодных костюмов, и галстуком-ленточкой с изображением лошадки». Я широко ухмыльнулся, представив, как, вырядившись таким образом, я торжественно въезжаю прямо на ринг всех окрестных конных выставок — и произвожу изрядный фурор. Возможно, при мне даже будет ассистент или хотя бы подручный, — чтобы носил черный чемоданчик, открывал ворота и придерживал лошадей, в то время как я безошибочно ставлю наводящие ужас диагнозы и сообщаю владельцам и всем собравшимся положение дел касательно здоровья очередного пациента, — пока при мне мои древние учебники, разумеется. Но вот голос нынешнего моего клиента вернул меня с небес на грешную землю.
— Док, у меня тут штук двадцать пять телят надо привить от болезни Банга. Не возьметесь?
Перекусив на крыльце куском пеканового пирога, я набросал рекомендации на предмет кормления, затем мы справились с календарями и назначили день для вакцинации. Внося дату в свою записную книжечку, я чувствовал, что статус мой слегка понизился, — от прославленного специалиста по лошадям до заурядного «коровьего доктора».
Перед отъездом я еще раз глянул на Фанни, что мирно пощипывала травку перед конюшней, бодро помахивая хвостом. То и дело она притопывала передней ногой, прогоняя навязчивого слепня. Икота исчезла, ноздри пришли в норму, глаза прояснились. Сколь чудесным образом преобразилась моя пациентка за какой-нибудь час!
— Доктор Джон, спасибо вам большое за то, что вы сделали, — проговорил мистер Брайант, вручая мне чек. — Сдается мне, в лошадях вы разбираетесь лучше всех прочих ветеринаров, вместе взятых.
Как уже, должно быть, догадались записные «лошадники», у Фанни была эклампсия, нарушение метаболизма, которым порою страдают недавно ожеребившиеся кобылы. Допотопный учебник подсказал мне, что «спазм диафрагмы, характеризующийся ритмичными стуками в грудной клетке, классический симптом эклампсии у кобылы в послеродовой период». По сути дела, это — тот же самый недуг, что я диагностировал у только что ощенившейся собачки Хэппи Дюпри. Причиной его служит резкое понижение кальция в крови. По мере того, как наполняется вымя, богатое кальцием молоко вытягивает кальций из крови, и в ряде случаев развиваются симптомы эклампсии. Острая нехватка кальция в организме порой наблюдаются и у других животных, особенно у молочных коров: у них такое заболевание называется родильным парезом или молочной лихорадкой. У коров болезнь развивается куда быстрее и протекает куда серьезнее: обычно пациентку обнаруживают уже лежащей, и, при отсутствии своевременной помощи, исход бывает летальным.
Стандартное лечение заключается в том, чтобы медленно ввести в вену глюконат кальция, причем улучшение наступает мгновенно. Некоторые мои клиенты из числа скотоводов Чокто окрестили лекарство «снадобьем Лазаря», после того, как на их глазах корова, распростертая на земле в коме, вставала и шла на своих ногах менее часа спустя после инъекции кальция. Мне всегда доставляло неизъяснимое удовольствие наблюдать за потрясенным лицом клиента при виде такого «чуда». Впридачу, я чувствовал, что помог не только корове, но и целой семье.
Еще минута-другая — и, обменявшись рукопожатием, улыбками и помахав друг другу на прощанье, мы расстались. И я покатил на юг в настроении весьма приподнятом, заново прокручивая в голове историю с Фанни и «архивируя» весь сценарий в дальних уголках сознания. Суждено мне в один прекрасный день стать знаменитым специалистом по лошадям или нет, в тот момент я поклялся никогда больше не ошибаться в диагнозе только потому, что не осмотрел пациента должным образом, не сопоставил всех обстоятельств и не призвал на помощь самый что ни на есть кондовый, «конюшенный» здравый смысл. Мой коллега доктор Дилмус Блэкмон сформулировал эту мысль наиболее удачно:
«Больше упустишь по невниманию, чем по незнанию!»
16
Складывалось впечатление, что после того, как я «чудесным образом» исцелил Фанни, кобылу мистера Джеймса Брайанта, наша «лошадиная практика» изрядно умножилась. Хотя сам я отнюдь не распространялся во всеуслышание о «блестяще» поставленном диагнозе и «высокопрофессиональном» лечении пациентки, страдающей эклампсией, именно эти эпитеты чаще всего фигурировали в ежедневных обсуждениях истории с Фанни и прочих текущих событий в сельских магазинчиках северного Чокто и южной части графства Самтер. Если верить слухам, пересказываемым в парикмахерской Чаппелла и в кооперативном магазине кормов, здравоохранение лошадей и по достоинству оцененная квалификация «этого ветеринара из Батлера» служили главной пищей для разговоров на протяжении нескольких дней после моих визитов на ферму Брайанта. Продавцы, их подручные и постоянные покупатели обсуждали и критиковали происшедшее, просто-таки фонтанируя всевозможными сведениями, многие из которых, как и следовало ожидать, были очень и очень далеки от истины.
— Я слыхал, у вета нужного лекарства не нашлось, так что ему пришлось сгонять в Меридиан и позаимствовать немного у доктора Тилла, — якобы утверждал один.
— Не-а, все было не так, — возражал продавец постарше и поавторитетнее. — Болезнь-то оказалась такая редкостная, что он вернулся в офис, позвонил лучшему ипподромному доктору из Кентукки и проконсультировался с ним на всякий случай, чтобы, не дай Бог, не напортачить с диагнозом и лечением. Я своими ушами слышал, как этот парень со скачек сказал, будто доктор Джон все делает как надо, и что на его месте он бы пользовал кобылу точно так же. И это еще не все!
— А что дальше-то? — спрашивал подручный, изумленно расширив глаза и облокачиваясь на бочонок с гвоздями.
— Он предложил доктору Джону работу — тут же, с места в карьер. Посулил ему в два раза больше, чем он получает здесь, — пусть только приедет. А заниматься ему придется только чистокровными скакунами, и не иначе.
— Ну, а наш вет что? — переспросил другой подручный. (И слово «наш» в подобном сочетании пришлось мне куда как по душе!)
— Не скажу в точности, что он ответил, но слышал я вчера в магазине в магазине Джо Уорда, что жена его всякий день кладет деньги на счета в обоих батлеровских банках. Люди видели, как его грузовик как-то раз на той неделе припарковался перед банком «Суитуотер». Так что яснее ясного: здесь, в Чокто, он денежки лопатой гребет, так что с какой стати ему перебираться на север, где и говорят-то не по-человечески, и холода стоят жуткие! А то вы не видите, как он каждый день носится по здешним дорогам туда-сюда, порою и не единожды!
— В самую точку попал! В толк взять не могу, как человеку может захотеться жить где-нибудь кроме здешних мест, э? — Все головы согласно закивали: это собеседники всерьез задумались над горестной судьбой живущих в иных краях.
— Да он по четвергам на ливингстонском аукционе загребает довольно, чтоб как сыр в масле кататься, — объявил кто-то из скотоводов. — Плюс я всякую неделю вижу, как он коров проверяет на бруцеллез, да свиньям прививки делает. А на прошлой неделе какая-то дамочка прикатила к нему с больной собачонкой; не говоря уж о том, что ему то и дело приводят стельных коров да занедуживших лошадей.
Не знаю, где только люди набираются сведений столь превратных, безграмотных и заведомо неверных, однако, как я уже убедился, этим славится далеко не одна только западная Алабама. Слушая разглагольствования о том, что, якобы, приключилось с бедолагой Фанни, я лишь улыбался: дескать, пусть себе болтают! Для сельского ветеринара лучший способ связи с общественностью — это слухи и сплетни, и в особенности — пересуды в сельских магазинчиках.
Потому не скажу с уверенностью, увеличилась ли моя практика благодаря тому, что во мне оценили и признали эксперта по лошадям, или, может статься, благодаря погожему лету, — в это время «лошадники» чаще ездят верхом и больше внимания уделяют здоровью своих питомцев. Джан, прагматик до мозга костей, уверяла, что разгадка проста: ведь я — единственный специалист в округе с тех пор, как Карни Сэм Дженкинс, доморощенный ветеринар и философ-всезнайка, вроде как ушел на покой. Собственно говоря, он не то, чтобы удалился от дел; просто он стал куда более разборчив насчет приема пациентов и все случаи, требующие хирургического вмешательства, переломы и большинство проблем с лошадьми передоверял нашей клинике. Самому мне казалось, что расширением практики мы обязаны людской молве, однако я знал: права, как всегда, Джан.
Следующим воскресеньем, во второй половине дня, мой закадычный приятель Лорен и я стояли в офисе гольф-клуба, беседуя с менеджером, мистером Идрейном Доггеттом, в предвкушении партии в гольф с нашими местными профи, Билли Дейвисом и «Титаником» Томпсоном. Никому еще не удавалось победить этих двоих, так что мы вот уже несколько недель тренировались по утрам в преддверии великого испытания.
— Идрейн, мне ведь непременно позвонят с просьбой приехать осмотреть заболевшую лошадь. Уж, пожалуйста, не вызывайте меня с поля, разве что случится что-то экстренное, а то если мы не пройдем все восемнадцать лунок, так пари считай что проиграно, — попросил я. — У меня такое предчувствие, что именно сегодня мы этих парней «сделаем».
— Они, между прочим, каждый Божий день тренировались да сговаривались, — предостерег Идрейн.
— Так ведь и мы тоже, только с утра пораньше. Они, конечно, нас «просекли», да только нам-то что за дело! — гордо объявил я. — А раз уж я здесь, дайте-ка мне упаковочку черных мячей «Титлейст«типа «сотка».
— Думается мне, они и впрямь все про вас знают: слыхал я, как они называли вас «подметателями росы», — прошептал мистер Доггетт, перегибаясь через стойку. — Но, Док, пожалуй, не стоит вам играть мячами с таким высоким показателем плотности. Если удар приходится не в самый центр, ощущение такое, словно по стальному шару кочергой бьешь. Такие мячи — для игроков поопытнее, вроде Дейвиса с Томпсоном.
Мгновение я глядел на него, гадая, не отразится ли его мнение о моих талантах в области гольфа на моем тщательно отработанном свинге [13]. Однако, судя по безмятежному выражению лица, Идрейн и не подозревал, что замечание его, возможно, чревато психологическими эффектами и, того и гляди, подпортит мне игру. А ведь самолюбие и боевой дух игроков в гольф так уязвимы!
— Да ладно, уж сегодня я силы не пожалею, — поклялся я, стараясь избавиться от неприятного осадка на душе. — И, ради всего святого, помните: отвечайте всем, что я перезвоню, как только вернусь, — если, конечно, случай не экстренный. А в случае там пустяка какого-нибудь, типа бородавки на носу у пони или, скажем, лошади, которая вот уже месяц как ослепла, так дело терпит.
— Все понял. Надеюсь, вы с Лореном зададите им хорошую взбучку, прошептал Идрейн, снова облокачиваясь на стойку и нервно оглядываясь: не ровен час, кто прознает об этаком фаворитизме! — Однако, кто бы уж там ни победил, главное — сыграть как можно лучше! — И я тут же пожелал про себя, чтобы Идрейн взял свои слова обратно.
Десять с половиной лунок мы прошли без сучка, без задоринки. На каждой лунке мои посылы оказывались лучше лучшего, а все благодаря недавним тренировкам. Я изрядно усовершенствовал свинги, а новехонькие мячики высокой плотности взмывали ввысь и летели вдаль прямо как у Сэма Снида [14]. Лорен выделывал настоящие чудеса своей короткой клюшкой, так называемым паттером, загоняя мячи в лунки с ловкостью победителя турниров. Билли и Ти угрюмо молчали, и лишь изредка что-то бормотали себе под нос.
— Да дурень просто не в себе, — проворчал Билли, когда я послал мяч на триста ярдов. — А у меня, как на грех, коленка ноет. Небось, поэтому патты [15]и не ладятся.
— Лорен, видать, совсем сбрендил, — засопел Ти, едва брошенный с дистанции в двадцать футов мяч ударил точнехонько в дно лунки со счетом «игл 3» [16]. — А тут еще желчный пузырь разболелся, хоть помирай. Какие уж тут драйвы [17]! — Забавно, как игрока в гольф начинают одолевать разные боли и недуги, когда противник явно одерживает верх!
— Билли, нам остается лишь уповать, что Шальной Эдди Нили опять упьется в стельку, въедет на своем старом драндулете на одиннадцатый грин [18]и увезет Дока врачевать какую-нибудь там корову. — При воспоминании об этом происшествии, имевшем место пару месяцев назад, мы так и прыснули.
Дела шли так хорошо, что я знал: ничего уже не испортит этого долгожданного солнечного денька. Впервые за всю мою карьеру гольфиста всякий раз, как клюшка соприкасалась с мячом, мяч летел куда следует, и благодаря играючи достигнутому превосходству над противником наше самомнение воспарило до небывалых высот. Вести себя по-джентльменски, как принято на поле, и сдерживать ликование нам с Лореном становилось все труднее. На протяжении многих месяцев мы с неизменным постоянством бывали побеждены и посрамлены якобы превосходящими игроками, и это не могло не сказаться на нашей уверенности в себе, но сегодня настал наш великий день, и остановить нас уже ничто не могло. Я так глубоко ушел в мысли о том, как лучше нанести следующий удар или пройти очередную лунку, что словно перенесся в иной мир, и даже не задумывался о том, что за трагедия или чума, грозящая животному царству, возможно, таится среди полей и пастбищ реального мира.
Но как только мы дошли до одиннадцатого грина, я очнулся от гипнотического транса: мототележка, ломая упавшие ветки и сучья, с треском продиралась сквозь заросли лаконоса по «бурьяну» [19]между одиннадцатой и двенадцатой дорожками. Конечно, это был мистер Доггетт; и нацелился он точнехонько на нашу четверку.
— Как, опять? Ох, нет! — простонал я. — Я же просил Идрейна не передавать мне никаких сообщений!
— Не-а, ты велел ему не появляться на поле, разве что случай окажется экстренным! — поправил Билли.
— Вы все помните, что это за лунка, правда ведь? — уточнил Лорен.
— А то как же! Это — лунка Шального Эдди Нили, — проговорил я. — Вот вам и невезение!
— Мистер Титаник, Идрейн только что спас наши шкуры! — объявил Билли. Вот теперь противники наши, сияя улыбками, принялись радостно отплясывать джигу, в то время как мы с Лореном точно окаменели, и в наших посуровевших лицах отразилось глубочайшее уныние. Но наконец, взяв себя в руки, мы зашагали навстречу тележке в предвкушении вполне предсказуемых новостей.
— Док, мне страшно не хочется вас отрывать, но тут позвонил один парень из Маунт-Стерлинга, просит вас приехать как можно скорее, усыпить годовалого жеребчика.
Последовала недолгая пауза: все четверо «переваривали» услышанное, пытаясь обнаружить в послании некий скрытый смысл. Наши противники уже двинулись к своей тележке, стягивая перчатки и рассуждая о том, как же им повезло. В конце концов, раз восемнадцать лунок мы не прошли, пари не считается!
— Усыпить жеребчика. Я не ослышался? — Я оглянулся на стартовую площадку: следующая четверка уже радостно спешила к своим драйвам. Судя по беспечному смеху, этих игроков от хотя бы мысли о вызове к захворавшей лошади отделяли по меньшей мере миллион миль.
— Ага, верно.
— Это все, что он сказал?
— Ах, да, у него еще один конь загнал себе в брюхо ветку фута в три. Кажется, этот парень хочет, чтобы вы и его посмотрели, раз все равно приедете.
— Идрейн, а это не шутка, часом? Звучит прямо как очередной прикол Дейва Барра Татта.
Дейв Барр, еще один полупрофессиональный игрок в гольф, вечно разыгрывал своих так называемых друзей.
— Нет же, Док, я правду говорю. Этот тип уверяет, что своими глазами видел, как все было: от ствола сосны отходил здоровенный острый сук, конь скакал мимо — и напоролся прямо на него. Ветка прямо так и вошла в брюхо, вместе с корой — а потом обломилась.
— А что конь, пал?
— Нет, в лес умчался.
Лорен, закурив сигарету, отрабатывал патт у противоположного края грина, но, заслышав незамысловатый, протяжным голосом изложенный рассказ мистера Доггетта о досадном инциденте с инородным телом, он рухнул на колени, сотрясаясь от смеха. Оба наших противника последовали его примеру, и очень скоро какофония хохота эхом прокатилась по обсаженной соснами дорожке. Со всей очевидностью, повод для смеха был не самый подходящий, но, представив себе подобное шоу, мои приятели просто не могли сдержаться.
— ЭЙ, ВЫ, ТАМ! А НУ, ПОШЛИ ВОН С ГРИНА! — Разгневанный представитель группы, стоящей в ста ярдах позади, на дорожке, сложив ладони рупором, орал на нас за то, что торчим без дела у лунки. Раздраженно подбоченившись, они с негодованием взирали на наше бурное веселье.
— Пойдем-ка отсюда, пока нас не продырявили, — заорал я.
— Здравая мысль, Друган, — согласился Лорен, вытирая слезы полотенцем для гольфа. — По крайней мере, нас это утешит. — Обе мототележки развернулись и покатили к зданию клуба, каждая — по своему маршруту, а Лорен все еще пофыркивал себе под нос. Билли и Ти, сияя улыбками и смеясь своей удаче, направили тележку в ту часть поля, что отводилась для тренировок.
— А ведь это был наш последний шанс им всыпать, верно, Лорен? Так хорошо нам уж не сыграть; и они нам этого не забудут.
— Так, Друган, это ж все равно что начать свой бизнес. Попытка не пытка, как говорится, а ежели провалишься, так люди скажут: «Ну что ж, он ведь банкротства почти избежал!» Мысленно я «заархивировал» этот милый «лоренизм» в глубинах подсознания для будущего пользования. Нравятся мне люди, в избытке наделенные практической сметкой, — те, что способны попытаться создать хоть что-то из ничего.
От поля для гольфа до фермы ехать было каких-нибудь пять минут, и благодаря мистеру Доггетту сам владелец, его жена и по меньшей мере с дюжину ребятишек школьного возраста поджидали ветеринара во дворе. Взрослые и детишки постарше расселись на нескольких стульях и на перевернутых цинковых ведрах, а малыши возились, боролись, гонялись друг за дружкой и играли с двумя шелудивыми дворняжками. Дынные корки и почти опустевший кувшин лимонада свидетельствовали о том, что происходило во дворе последние час или два. При виде мирной семейной сцены я не сдержал улыбки: и это, и явная серьезность травмы, полученной жеребчиком в результате столкновения с веткой, отчасти смягчили, хотя и не вовсе уняли мою досаду. Шутка ли: вызвать человека с поля в преддверии великого и, возможно, единственного мгновения славы на спортивном поприще!
Поприветствовав всех собравшихся, я задал традиционный вопрос.
— А где лошадь?
— Мальчики отправились в лес, ловят кобылку, у которой в боку сук торчит. А пока ее ищут, не усыпите ли вы мне вот этого жеребчика?
— А в чем дело? С ним что-то не так?
Ветеринаров частенько просят гуманным способом умертвить ту или иную животину. Однако обычно речь идет о пациенте дряхлом, страдающем неизлечимым недугом, или жертве какой-нибудь серьезной, непоправимой травмы. Умышленно оборвать жизнь домашнего любимца, лошади или другого животного — работа не из приятных, но когда все заинтересованные лица согласны, что пора положить конец страданиям бедняги — тут уж ничего не попишешь. Я считаю, долг ветеринаров — помочь своим клиентам принять столь тягостное решение и сделать все, что в их силах, чтобы процесс оказался как можно менее болезненным. Но впервые в жизни я столкнулся с просьбой умертвить коня, с виду абсолютно здорового.
— Да нет, сэр, просто уж больно достал он меня: вот не дает недоуздок на себя надеть, и точка! Такой недотрога: уж и головы не коснись, и ушей не замай, да еще и придурок вдобавок! — пояснил хозяин, указывая на гнедого годовичка в загоне перед конюшней. Жеребенок выглядывал из-за ограды, насторожив уши и пытаясь вычислить чужака. Собеседник мой не казался ни запальчивым, ни жестоким, однако у меня, что называется, шерсть на загривке встала дыбом. Я вдохнул поглубже — и заговорил.
— Видите ли, я не усыпляю здоровых животных без веской на то причины, — объявил я. Губы мои непроизвольно поджались, как всегда, когда я начинал горячиться, — эту досадную привычку я приобрел за последние несколько лет. — Может, у него с ушами что не в порядке? Вы не смотрели?
— Так я ж его даже поймать не могу. Он у меня с руки ест, но стоит поднести руку к морде, он как вздернет голову, как развернется, как начнет брыкаться! А мне терпеть прикажете?
— Да, сэр, все понимаю. А не принесете ли вы ведро чего-нибудь вкусного: посмотрим, не смогу ли я помочь беде. Как его зовут?
— Да никак его не зовут. Я его Придурком кличу.
«На себя бы посмотрел», — подумал я про себя.
Я принес из машины аркан, недоуздок, петлю для зажимания морды и черный чемоданчик, и разложил все, кроме тридцатифутовой веревки, у самой ограды. Мгновение спустя жеребчик уже ел у меня из рук, как и предсказывал хозяин. Но едва я левой рукой почесал ему нос, годовичок резко вскинул голову и захрапел. Понять, что он имеет в виду, труда не составило. Я поставил ведро с кормом на землю и зашагал прочь, словно утратив к жеребенку всякий интерес.
— Не лезь ко мне — хуже будет! — явно предупреждал он на своем «лошадском» языке.
— Вы не возражаете, если я его заарканю? — спросил я. — А то он так и не угомонится.
— Да Бога ради, — согласился владелец.
— Тогда не выйдете ли вы все за ограду, пока я его ловлю, — а то ему мои действия по душе не придутся. — Загон мгновенно опустел, точно объявили воздушную тревогу.
Когда жеребенок в третий раз поднял голову над ведром, я набросил петлю ему на шею. Разумеется, переполох поднялся жуткий! Как это водится у брыкливых лошадей, он прыгал, лягался, визжал, и даже извергал газы короткими порциями, куда как мелодично! — но я крепко держал свой конец веревки, невзирая на то, что меня едва не волочили по загону. Тут происходящим заинтересовались собаки: очень скоро они включились в шум и гам, оглушительно лая и пытаясь ухватить жеребчика за задние ноги и прочие доступные места.
— А ну, пошли прочь! Домой, Герцог! Вон отсюда, Лобо! — заорал кто-то. Двое детей постарше подобрали с земли несколько камней и принялись швыряться ими в собак. К сожалению, целая горсть полетела в общем направлении загона, и один пришелся меня в ногу. «Оу!» — громко возопил я и стремительно затанцевал назад, уклоняясь от нового шквала снарядов, что, кстати, помогло разогнать собак. Очень хотелось потереть ушибленное место, но я гордо воздержался, демонстрируя зрителям, какой я крепкий орешек.
— Черт подери, Билли Джо, ты ж в человека попал! — отчитал сына отец. — Ты что, целиться разучился? — Псы тем временем отступили к внешнему периметру ограды и наблюдали за происходящим, просунув морды над нижней доской, нервно облизываясь и поскуливая, — видать, мечтали еще хоть разочек цапнуть привязанного жеребчика за ногу.
Как ни странно, едва мы избавились от собак, жеребчик вскорости приутих, и я, выбрав крепко врытый столб, дважды обмотал его веревкой. Две минуты спустя все семейство уже тянуло за свободный конец, а я размахивал руками перед пациентом, — и вот, наконец, годовичок уткнулся мордой точнехонько в столб.
Я благоразумно решил провести осмотр ушей из-за ограды, перепрыгнул на другую сторону и надел на морду петлю. Петля или скоба, если она надета правильно, вызывает «легкое неудобство», так что лошадь отвлекается от всего прочего, что вы с ней делаете, и задача ваша изрядно упрощается. Так что одной рукой двигая петлю туда-сюда, — развлекательное занятие, что и говорить! — другой я потянулся к левому уху жеребчика, одновременно отпихивая одного из псов, что твердо вознамерился еще хоть раз отведать конского мясца. Жеребенок пронзительно ржал, дрожал и встревоженно косил на меня глазом. Я ухватил распухшую, хрящевую часть наружного уха и развернул его пальцами. К моему изумлению, внутри обнаружились десятки клещей и полным-полно сухой, запекшейся крови. Я мог бы и сразу догадаться, в чем проблема, поскольку то же самое бедствие зачастую поражает и собак. Помню я одного пса: он так мучался болью, что извлекать единственного клеща, виновника всех его страданий, пришлось под общей анестезией.
— Вот в чем его проблема. Тут, небось, целая дюжина клещей, а то и больше, — объявил я, заглядывая внутрь уха. Все зрители, вытянув шеи, прильнули к ограде. Я извлек щипцами здоровенного, налившегося кровью членистоногого и продемонстрировал его всему собранию.
— Я слыхал, у вета нужного лекарства не нашлось, так что ему пришлось сгонять в Меридиан и позаимствовать немного у доктора Тилла, — якобы утверждал один.
— Не-а, все было не так, — возражал продавец постарше и поавторитетнее. — Болезнь-то оказалась такая редкостная, что он вернулся в офис, позвонил лучшему ипподромному доктору из Кентукки и проконсультировался с ним на всякий случай, чтобы, не дай Бог, не напортачить с диагнозом и лечением. Я своими ушами слышал, как этот парень со скачек сказал, будто доктор Джон все делает как надо, и что на его месте он бы пользовал кобылу точно так же. И это еще не все!
— А что дальше-то? — спрашивал подручный, изумленно расширив глаза и облокачиваясь на бочонок с гвоздями.
— Он предложил доктору Джону работу — тут же, с места в карьер. Посулил ему в два раза больше, чем он получает здесь, — пусть только приедет. А заниматься ему придется только чистокровными скакунами, и не иначе.
— Ну, а наш вет что? — переспросил другой подручный. (И слово «наш» в подобном сочетании пришлось мне куда как по душе!)
— Не скажу в точности, что он ответил, но слышал я вчера в магазине в магазине Джо Уорда, что жена его всякий день кладет деньги на счета в обоих батлеровских банках. Люди видели, как его грузовик как-то раз на той неделе припарковался перед банком «Суитуотер». Так что яснее ясного: здесь, в Чокто, он денежки лопатой гребет, так что с какой стати ему перебираться на север, где и говорят-то не по-человечески, и холода стоят жуткие! А то вы не видите, как он каждый день носится по здешним дорогам туда-сюда, порою и не единожды!
— В самую точку попал! В толк взять не могу, как человеку может захотеться жить где-нибудь кроме здешних мест, э? — Все головы согласно закивали: это собеседники всерьез задумались над горестной судьбой живущих в иных краях.
— Да он по четвергам на ливингстонском аукционе загребает довольно, чтоб как сыр в масле кататься, — объявил кто-то из скотоводов. — Плюс я всякую неделю вижу, как он коров проверяет на бруцеллез, да свиньям прививки делает. А на прошлой неделе какая-то дамочка прикатила к нему с больной собачонкой; не говоря уж о том, что ему то и дело приводят стельных коров да занедуживших лошадей.
Не знаю, где только люди набираются сведений столь превратных, безграмотных и заведомо неверных, однако, как я уже убедился, этим славится далеко не одна только западная Алабама. Слушая разглагольствования о том, что, якобы, приключилось с бедолагой Фанни, я лишь улыбался: дескать, пусть себе болтают! Для сельского ветеринара лучший способ связи с общественностью — это слухи и сплетни, и в особенности — пересуды в сельских магазинчиках.
Потому не скажу с уверенностью, увеличилась ли моя практика благодаря тому, что во мне оценили и признали эксперта по лошадям, или, может статься, благодаря погожему лету, — в это время «лошадники» чаще ездят верхом и больше внимания уделяют здоровью своих питомцев. Джан, прагматик до мозга костей, уверяла, что разгадка проста: ведь я — единственный специалист в округе с тех пор, как Карни Сэм Дженкинс, доморощенный ветеринар и философ-всезнайка, вроде как ушел на покой. Собственно говоря, он не то, чтобы удалился от дел; просто он стал куда более разборчив насчет приема пациентов и все случаи, требующие хирургического вмешательства, переломы и большинство проблем с лошадьми передоверял нашей клинике. Самому мне казалось, что расширением практики мы обязаны людской молве, однако я знал: права, как всегда, Джан.
Следующим воскресеньем, во второй половине дня, мой закадычный приятель Лорен и я стояли в офисе гольф-клуба, беседуя с менеджером, мистером Идрейном Доггеттом, в предвкушении партии в гольф с нашими местными профи, Билли Дейвисом и «Титаником» Томпсоном. Никому еще не удавалось победить этих двоих, так что мы вот уже несколько недель тренировались по утрам в преддверии великого испытания.
— Идрейн, мне ведь непременно позвонят с просьбой приехать осмотреть заболевшую лошадь. Уж, пожалуйста, не вызывайте меня с поля, разве что случится что-то экстренное, а то если мы не пройдем все восемнадцать лунок, так пари считай что проиграно, — попросил я. — У меня такое предчувствие, что именно сегодня мы этих парней «сделаем».
— Они, между прочим, каждый Божий день тренировались да сговаривались, — предостерег Идрейн.
— Так ведь и мы тоже, только с утра пораньше. Они, конечно, нас «просекли», да только нам-то что за дело! — гордо объявил я. — А раз уж я здесь, дайте-ка мне упаковочку черных мячей «Титлейст«типа «сотка».
— Думается мне, они и впрямь все про вас знают: слыхал я, как они называли вас «подметателями росы», — прошептал мистер Доггетт, перегибаясь через стойку. — Но, Док, пожалуй, не стоит вам играть мячами с таким высоким показателем плотности. Если удар приходится не в самый центр, ощущение такое, словно по стальному шару кочергой бьешь. Такие мячи — для игроков поопытнее, вроде Дейвиса с Томпсоном.
Мгновение я глядел на него, гадая, не отразится ли его мнение о моих талантах в области гольфа на моем тщательно отработанном свинге [13]. Однако, судя по безмятежному выражению лица, Идрейн и не подозревал, что замечание его, возможно, чревато психологическими эффектами и, того и гляди, подпортит мне игру. А ведь самолюбие и боевой дух игроков в гольф так уязвимы!
— Да ладно, уж сегодня я силы не пожалею, — поклялся я, стараясь избавиться от неприятного осадка на душе. — И, ради всего святого, помните: отвечайте всем, что я перезвоню, как только вернусь, — если, конечно, случай не экстренный. А в случае там пустяка какого-нибудь, типа бородавки на носу у пони или, скажем, лошади, которая вот уже месяц как ослепла, так дело терпит.
— Все понял. Надеюсь, вы с Лореном зададите им хорошую взбучку, прошептал Идрейн, снова облокачиваясь на стойку и нервно оглядываясь: не ровен час, кто прознает об этаком фаворитизме! — Однако, кто бы уж там ни победил, главное — сыграть как можно лучше! — И я тут же пожелал про себя, чтобы Идрейн взял свои слова обратно.
Десять с половиной лунок мы прошли без сучка, без задоринки. На каждой лунке мои посылы оказывались лучше лучшего, а все благодаря недавним тренировкам. Я изрядно усовершенствовал свинги, а новехонькие мячики высокой плотности взмывали ввысь и летели вдаль прямо как у Сэма Снида [14]. Лорен выделывал настоящие чудеса своей короткой клюшкой, так называемым паттером, загоняя мячи в лунки с ловкостью победителя турниров. Билли и Ти угрюмо молчали, и лишь изредка что-то бормотали себе под нос.
— Да дурень просто не в себе, — проворчал Билли, когда я послал мяч на триста ярдов. — А у меня, как на грех, коленка ноет. Небось, поэтому патты [15]и не ладятся.
— Лорен, видать, совсем сбрендил, — засопел Ти, едва брошенный с дистанции в двадцать футов мяч ударил точнехонько в дно лунки со счетом «игл 3» [16]. — А тут еще желчный пузырь разболелся, хоть помирай. Какие уж тут драйвы [17]! — Забавно, как игрока в гольф начинают одолевать разные боли и недуги, когда противник явно одерживает верх!
— Билли, нам остается лишь уповать, что Шальной Эдди Нили опять упьется в стельку, въедет на своем старом драндулете на одиннадцатый грин [18]и увезет Дока врачевать какую-нибудь там корову. — При воспоминании об этом происшествии, имевшем место пару месяцев назад, мы так и прыснули.
Дела шли так хорошо, что я знал: ничего уже не испортит этого долгожданного солнечного денька. Впервые за всю мою карьеру гольфиста всякий раз, как клюшка соприкасалась с мячом, мяч летел куда следует, и благодаря играючи достигнутому превосходству над противником наше самомнение воспарило до небывалых высот. Вести себя по-джентльменски, как принято на поле, и сдерживать ликование нам с Лореном становилось все труднее. На протяжении многих месяцев мы с неизменным постоянством бывали побеждены и посрамлены якобы превосходящими игроками, и это не могло не сказаться на нашей уверенности в себе, но сегодня настал наш великий день, и остановить нас уже ничто не могло. Я так глубоко ушел в мысли о том, как лучше нанести следующий удар или пройти очередную лунку, что словно перенесся в иной мир, и даже не задумывался о том, что за трагедия или чума, грозящая животному царству, возможно, таится среди полей и пастбищ реального мира.
Но как только мы дошли до одиннадцатого грина, я очнулся от гипнотического транса: мототележка, ломая упавшие ветки и сучья, с треском продиралась сквозь заросли лаконоса по «бурьяну» [19]между одиннадцатой и двенадцатой дорожками. Конечно, это был мистер Доггетт; и нацелился он точнехонько на нашу четверку.
— Как, опять? Ох, нет! — простонал я. — Я же просил Идрейна не передавать мне никаких сообщений!
— Не-а, ты велел ему не появляться на поле, разве что случай окажется экстренным! — поправил Билли.
— Вы все помните, что это за лунка, правда ведь? — уточнил Лорен.
— А то как же! Это — лунка Шального Эдди Нили, — проговорил я. — Вот вам и невезение!
— Мистер Титаник, Идрейн только что спас наши шкуры! — объявил Билли. Вот теперь противники наши, сияя улыбками, принялись радостно отплясывать джигу, в то время как мы с Лореном точно окаменели, и в наших посуровевших лицах отразилось глубочайшее уныние. Но наконец, взяв себя в руки, мы зашагали навстречу тележке в предвкушении вполне предсказуемых новостей.
— Док, мне страшно не хочется вас отрывать, но тут позвонил один парень из Маунт-Стерлинга, просит вас приехать как можно скорее, усыпить годовалого жеребчика.
Последовала недолгая пауза: все четверо «переваривали» услышанное, пытаясь обнаружить в послании некий скрытый смысл. Наши противники уже двинулись к своей тележке, стягивая перчатки и рассуждая о том, как же им повезло. В конце концов, раз восемнадцать лунок мы не прошли, пари не считается!
— Усыпить жеребчика. Я не ослышался? — Я оглянулся на стартовую площадку: следующая четверка уже радостно спешила к своим драйвам. Судя по беспечному смеху, этих игроков от хотя бы мысли о вызове к захворавшей лошади отделяли по меньшей мере миллион миль.
— Ага, верно.
— Это все, что он сказал?
— Ах, да, у него еще один конь загнал себе в брюхо ветку фута в три. Кажется, этот парень хочет, чтобы вы и его посмотрели, раз все равно приедете.
— Идрейн, а это не шутка, часом? Звучит прямо как очередной прикол Дейва Барра Татта.
Дейв Барр, еще один полупрофессиональный игрок в гольф, вечно разыгрывал своих так называемых друзей.
— Нет же, Док, я правду говорю. Этот тип уверяет, что своими глазами видел, как все было: от ствола сосны отходил здоровенный острый сук, конь скакал мимо — и напоролся прямо на него. Ветка прямо так и вошла в брюхо, вместе с корой — а потом обломилась.
— А что конь, пал?
— Нет, в лес умчался.
Лорен, закурив сигарету, отрабатывал патт у противоположного края грина, но, заслышав незамысловатый, протяжным голосом изложенный рассказ мистера Доггетта о досадном инциденте с инородным телом, он рухнул на колени, сотрясаясь от смеха. Оба наших противника последовали его примеру, и очень скоро какофония хохота эхом прокатилась по обсаженной соснами дорожке. Со всей очевидностью, повод для смеха был не самый подходящий, но, представив себе подобное шоу, мои приятели просто не могли сдержаться.
— ЭЙ, ВЫ, ТАМ! А НУ, ПОШЛИ ВОН С ГРИНА! — Разгневанный представитель группы, стоящей в ста ярдах позади, на дорожке, сложив ладони рупором, орал на нас за то, что торчим без дела у лунки. Раздраженно подбоченившись, они с негодованием взирали на наше бурное веселье.
— Пойдем-ка отсюда, пока нас не продырявили, — заорал я.
— Здравая мысль, Друган, — согласился Лорен, вытирая слезы полотенцем для гольфа. — По крайней мере, нас это утешит. — Обе мототележки развернулись и покатили к зданию клуба, каждая — по своему маршруту, а Лорен все еще пофыркивал себе под нос. Билли и Ти, сияя улыбками и смеясь своей удаче, направили тележку в ту часть поля, что отводилась для тренировок.
— А ведь это был наш последний шанс им всыпать, верно, Лорен? Так хорошо нам уж не сыграть; и они нам этого не забудут.
— Так, Друган, это ж все равно что начать свой бизнес. Попытка не пытка, как говорится, а ежели провалишься, так люди скажут: «Ну что ж, он ведь банкротства почти избежал!» Мысленно я «заархивировал» этот милый «лоренизм» в глубинах подсознания для будущего пользования. Нравятся мне люди, в избытке наделенные практической сметкой, — те, что способны попытаться создать хоть что-то из ничего.
От поля для гольфа до фермы ехать было каких-нибудь пять минут, и благодаря мистеру Доггетту сам владелец, его жена и по меньшей мере с дюжину ребятишек школьного возраста поджидали ветеринара во дворе. Взрослые и детишки постарше расселись на нескольких стульях и на перевернутых цинковых ведрах, а малыши возились, боролись, гонялись друг за дружкой и играли с двумя шелудивыми дворняжками. Дынные корки и почти опустевший кувшин лимонада свидетельствовали о том, что происходило во дворе последние час или два. При виде мирной семейной сцены я не сдержал улыбки: и это, и явная серьезность травмы, полученной жеребчиком в результате столкновения с веткой, отчасти смягчили, хотя и не вовсе уняли мою досаду. Шутка ли: вызвать человека с поля в преддверии великого и, возможно, единственного мгновения славы на спортивном поприще!
Поприветствовав всех собравшихся, я задал традиционный вопрос.
— А где лошадь?
— Мальчики отправились в лес, ловят кобылку, у которой в боку сук торчит. А пока ее ищут, не усыпите ли вы мне вот этого жеребчика?
— А в чем дело? С ним что-то не так?
Ветеринаров частенько просят гуманным способом умертвить ту или иную животину. Однако обычно речь идет о пациенте дряхлом, страдающем неизлечимым недугом, или жертве какой-нибудь серьезной, непоправимой травмы. Умышленно оборвать жизнь домашнего любимца, лошади или другого животного — работа не из приятных, но когда все заинтересованные лица согласны, что пора положить конец страданиям бедняги — тут уж ничего не попишешь. Я считаю, долг ветеринаров — помочь своим клиентам принять столь тягостное решение и сделать все, что в их силах, чтобы процесс оказался как можно менее болезненным. Но впервые в жизни я столкнулся с просьбой умертвить коня, с виду абсолютно здорового.
— Да нет, сэр, просто уж больно достал он меня: вот не дает недоуздок на себя надеть, и точка! Такой недотрога: уж и головы не коснись, и ушей не замай, да еще и придурок вдобавок! — пояснил хозяин, указывая на гнедого годовичка в загоне перед конюшней. Жеребенок выглядывал из-за ограды, насторожив уши и пытаясь вычислить чужака. Собеседник мой не казался ни запальчивым, ни жестоким, однако у меня, что называется, шерсть на загривке встала дыбом. Я вдохнул поглубже — и заговорил.
— Видите ли, я не усыпляю здоровых животных без веской на то причины, — объявил я. Губы мои непроизвольно поджались, как всегда, когда я начинал горячиться, — эту досадную привычку я приобрел за последние несколько лет. — Может, у него с ушами что не в порядке? Вы не смотрели?
— Так я ж его даже поймать не могу. Он у меня с руки ест, но стоит поднести руку к морде, он как вздернет голову, как развернется, как начнет брыкаться! А мне терпеть прикажете?
— Да, сэр, все понимаю. А не принесете ли вы ведро чего-нибудь вкусного: посмотрим, не смогу ли я помочь беде. Как его зовут?
— Да никак его не зовут. Я его Придурком кличу.
«На себя бы посмотрел», — подумал я про себя.
Я принес из машины аркан, недоуздок, петлю для зажимания морды и черный чемоданчик, и разложил все, кроме тридцатифутовой веревки, у самой ограды. Мгновение спустя жеребчик уже ел у меня из рук, как и предсказывал хозяин. Но едва я левой рукой почесал ему нос, годовичок резко вскинул голову и захрапел. Понять, что он имеет в виду, труда не составило. Я поставил ведро с кормом на землю и зашагал прочь, словно утратив к жеребенку всякий интерес.
— Не лезь ко мне — хуже будет! — явно предупреждал он на своем «лошадском» языке.
— Вы не возражаете, если я его заарканю? — спросил я. — А то он так и не угомонится.
— Да Бога ради, — согласился владелец.
— Тогда не выйдете ли вы все за ограду, пока я его ловлю, — а то ему мои действия по душе не придутся. — Загон мгновенно опустел, точно объявили воздушную тревогу.
Когда жеребенок в третий раз поднял голову над ведром, я набросил петлю ему на шею. Разумеется, переполох поднялся жуткий! Как это водится у брыкливых лошадей, он прыгал, лягался, визжал, и даже извергал газы короткими порциями, куда как мелодично! — но я крепко держал свой конец веревки, невзирая на то, что меня едва не волочили по загону. Тут происходящим заинтересовались собаки: очень скоро они включились в шум и гам, оглушительно лая и пытаясь ухватить жеребчика за задние ноги и прочие доступные места.
— А ну, пошли прочь! Домой, Герцог! Вон отсюда, Лобо! — заорал кто-то. Двое детей постарше подобрали с земли несколько камней и принялись швыряться ими в собак. К сожалению, целая горсть полетела в общем направлении загона, и один пришелся меня в ногу. «Оу!» — громко возопил я и стремительно затанцевал назад, уклоняясь от нового шквала снарядов, что, кстати, помогло разогнать собак. Очень хотелось потереть ушибленное место, но я гордо воздержался, демонстрируя зрителям, какой я крепкий орешек.
— Черт подери, Билли Джо, ты ж в человека попал! — отчитал сына отец. — Ты что, целиться разучился? — Псы тем временем отступили к внешнему периметру ограды и наблюдали за происходящим, просунув морды над нижней доской, нервно облизываясь и поскуливая, — видать, мечтали еще хоть разочек цапнуть привязанного жеребчика за ногу.
Как ни странно, едва мы избавились от собак, жеребчик вскорости приутих, и я, выбрав крепко врытый столб, дважды обмотал его веревкой. Две минуты спустя все семейство уже тянуло за свободный конец, а я размахивал руками перед пациентом, — и вот, наконец, годовичок уткнулся мордой точнехонько в столб.
Я благоразумно решил провести осмотр ушей из-за ограды, перепрыгнул на другую сторону и надел на морду петлю. Петля или скоба, если она надета правильно, вызывает «легкое неудобство», так что лошадь отвлекается от всего прочего, что вы с ней делаете, и задача ваша изрядно упрощается. Так что одной рукой двигая петлю туда-сюда, — развлекательное занятие, что и говорить! — другой я потянулся к левому уху жеребчика, одновременно отпихивая одного из псов, что твердо вознамерился еще хоть раз отведать конского мясца. Жеребенок пронзительно ржал, дрожал и встревоженно косил на меня глазом. Я ухватил распухшую, хрящевую часть наружного уха и развернул его пальцами. К моему изумлению, внутри обнаружились десятки клещей и полным-полно сухой, запекшейся крови. Я мог бы и сразу догадаться, в чем проблема, поскольку то же самое бедствие зачастую поражает и собак. Помню я одного пса: он так мучался болью, что извлекать единственного клеща, виновника всех его страданий, пришлось под общей анестезией.
— Вот в чем его проблема. Тут, небось, целая дюжина клещей, а то и больше, — объявил я, заглядывая внутрь уха. Все зрители, вытянув шеи, прильнули к ограде. Я извлек щипцами здоровенного, налившегося кровью членистоногого и продемонстрировал его всему собранию.