Страница:
И тут я вспылил. Полагаю, бывают моменты, когда самые придирчивые протоколисты невоздержанности, ревностно вносящие в свои анналы любое проявление таковой, посмотрят-таки сквозь пальцы на небольшую вспышку. Я также подметил: те, кому практической сметки природа отпустила чуть больше стандартной дозы, те, кто серьезно относятся к своей работе, куда чаще фигурируют на страницах этих анналов, нежели пассивные недотепы.
Руки у меня тряслись, лицо пылало. Я атаковал беззащитный телефон и свирепо набрал номер владельца собаки. Долго ждать мне не пришлось: в трубке раздался приятный женский голос.
— Будьте добры Сайруса, пожалуйста, — проговорил я, хищно раздувая ноздри, однако все еще сдерживая клокочущую ярость.
— Ну, держись; ужо я этому идиоту рога-то пообламываю! — пробормотал я себе под нос. — Тот, кто допустит, чтобы славный охотничий пес дошел до такого состояния, заслуживает, чтобы ему и впрямь спилили рога, — причем без анестезии!
— О, здравствуйте, доктор Маккормак, — приветствовал меня Сайрус спустя несколько секунд. — Большое спасибо, что позвонили. Я вам бесконечно признателен за то, что согласились посмотреть Кинга в воскресенье…
— Ну-с, у него в горле и впрямь застряла здоровущая кость, проговорил я, все еще кипя от негодования.
— Ох, Господи, этого я и боялся, — воскликнул мой собеседник. Вообще-то пес принадлежит моему отцу. Папа — инвалид; ревматизмом его совсем скрючило, так что за животными он не приглядывает как должно. Я вчера к нему на гору съездил — и нашел старину Кинга вот в таком состоянии.
«Да этому типу в вежливости не откажешь, — подумал я про себя. — Ну что ж, машинку для удаления рогов временно отложим». Дыхание у меня понемногу выравнилось.
— Я вчера взялся было вам звонить, как домой вернулся, глядь — а время-то около полуночи. Я подумал, вы спите, вот и вколол ему пенициллин на свой страх и риск. Вот не поверите, Джон, я с этим старым псом и за тысячу долларов не расстанусь.
В трубке послышались странные звуки: я готов был поклясться, что собеседник мой шмыгнул носом.
— Ну что ж, я рад, что мы успели вовремя. Хотя состояние Кинга оставляет желать лучшего, полагаю, он выкарабкается; но мне нужно на несколько дней оставить его у себя.
— Как скажете, — легко согласился Сайрус. — Слово доктора — закон! Кстати, не в службу, а в дружбу. Пока Кинг у вас, не дадите ему глистогонного? Думаю, весит он около ста пятидесяти фунтов.
— Ну, конечно.
— И еще, Джон. Можно попросить вас отложить эту кость в банку? Я знаю, что вы с такими случаями всякий день сталкиваетесь, но мне хотелось показать эту штукенцию папе.
— Ну, конечно, — повторил я и повесил трубку, задумчиво качая головой. Вот теперь к списку моих вопросов для собачьего психолога добавились пункты третий и четвертый.
Вопрос номер три касается оценки собаки в денежном эквиваленте. Обычно при первом звонке объявляется, что собака стоит пятьсот долларов. Но как только ставишь диагноз, сумма резко увеличивается. А уж если пес умрет, цена просто-таки возрастает до небес. И почему бы это?
Пункт четвертый: если верить хозяевам, на свете полным-полно собак весом в сто пятьдесят фунтов. Однако на такой вес потянет изрядное количество собачьей плоти. Может быть, дорогая собака с приступом кашля ночью просто кажется тяжелее?
Я частенько задумывался о субъективной ценности собак и прочих питомцев. Вот Ровер, например, явно ничего собою не представлял как собака охотничья, рабочая или сторожевая. Однако как исчислить в долларах узы эмоциональной привязанности между Ровером и семьей? Самая мысль о том покажется нелепостью. Доказано, что психическое здоровье людей во многом зависит от их питомцев. С другой стороны, Кинг — рабочая собака, натасканная на птиц, возможно, с длинной родословной, и стоимость его нетрудно установить на рынке охотничьих пород.
Иногда ветеринару, работающему с крупными животными, не так-то просто переключиться на мелких, тем более, что приходится привыкать к иным оценочным категориям. На ферме ценность скота измеряется в долларах, и все решения касательно ветеринарных услуг соизмеряются с рыночной стоимостью коровы или овцы. Если удается доказать, что та или иная операция или прививка со всей определенностью повлияют на продуктивность отдельного животного или всего стада, тогда владелец, возможно, и согласится на рекомендованную процедуру. Но затраты должны себя оправдывать. Когда же практикующий ветеринар возвращается в свою клинику для мелкого зверья и надевает чистый белый халат, экономика становится совсем иной. Может быть, именно поэтому практика широкого профиля никогда не наскучит.
8
9
Руки у меня тряслись, лицо пылало. Я атаковал беззащитный телефон и свирепо набрал номер владельца собаки. Долго ждать мне не пришлось: в трубке раздался приятный женский голос.
— Будьте добры Сайруса, пожалуйста, — проговорил я, хищно раздувая ноздри, однако все еще сдерживая клокочущую ярость.
— Ну, держись; ужо я этому идиоту рога-то пообламываю! — пробормотал я себе под нос. — Тот, кто допустит, чтобы славный охотничий пес дошел до такого состояния, заслуживает, чтобы ему и впрямь спилили рога, — причем без анестезии!
— О, здравствуйте, доктор Маккормак, — приветствовал меня Сайрус спустя несколько секунд. — Большое спасибо, что позвонили. Я вам бесконечно признателен за то, что согласились посмотреть Кинга в воскресенье…
— Ну-с, у него в горле и впрямь застряла здоровущая кость, проговорил я, все еще кипя от негодования.
— Ох, Господи, этого я и боялся, — воскликнул мой собеседник. Вообще-то пес принадлежит моему отцу. Папа — инвалид; ревматизмом его совсем скрючило, так что за животными он не приглядывает как должно. Я вчера к нему на гору съездил — и нашел старину Кинга вот в таком состоянии.
«Да этому типу в вежливости не откажешь, — подумал я про себя. — Ну что ж, машинку для удаления рогов временно отложим». Дыхание у меня понемногу выравнилось.
— Я вчера взялся было вам звонить, как домой вернулся, глядь — а время-то около полуночи. Я подумал, вы спите, вот и вколол ему пенициллин на свой страх и риск. Вот не поверите, Джон, я с этим старым псом и за тысячу долларов не расстанусь.
В трубке послышались странные звуки: я готов был поклясться, что собеседник мой шмыгнул носом.
— Ну что ж, я рад, что мы успели вовремя. Хотя состояние Кинга оставляет желать лучшего, полагаю, он выкарабкается; но мне нужно на несколько дней оставить его у себя.
— Как скажете, — легко согласился Сайрус. — Слово доктора — закон! Кстати, не в службу, а в дружбу. Пока Кинг у вас, не дадите ему глистогонного? Думаю, весит он около ста пятидесяти фунтов.
— Ну, конечно.
— И еще, Джон. Можно попросить вас отложить эту кость в банку? Я знаю, что вы с такими случаями всякий день сталкиваетесь, но мне хотелось показать эту штукенцию папе.
— Ну, конечно, — повторил я и повесил трубку, задумчиво качая головой. Вот теперь к списку моих вопросов для собачьего психолога добавились пункты третий и четвертый.
Вопрос номер три касается оценки собаки в денежном эквиваленте. Обычно при первом звонке объявляется, что собака стоит пятьсот долларов. Но как только ставишь диагноз, сумма резко увеличивается. А уж если пес умрет, цена просто-таки возрастает до небес. И почему бы это?
Пункт четвертый: если верить хозяевам, на свете полным-полно собак весом в сто пятьдесят фунтов. Однако на такой вес потянет изрядное количество собачьей плоти. Может быть, дорогая собака с приступом кашля ночью просто кажется тяжелее?
Я частенько задумывался о субъективной ценности собак и прочих питомцев. Вот Ровер, например, явно ничего собою не представлял как собака охотничья, рабочая или сторожевая. Однако как исчислить в долларах узы эмоциональной привязанности между Ровером и семьей? Самая мысль о том покажется нелепостью. Доказано, что психическое здоровье людей во многом зависит от их питомцев. С другой стороны, Кинг — рабочая собака, натасканная на птиц, возможно, с длинной родословной, и стоимость его нетрудно установить на рынке охотничьих пород.
Иногда ветеринару, работающему с крупными животными, не так-то просто переключиться на мелких, тем более, что приходится привыкать к иным оценочным категориям. На ферме ценность скота измеряется в долларах, и все решения касательно ветеринарных услуг соизмеряются с рыночной стоимостью коровы или овцы. Если удается доказать, что та или иная операция или прививка со всей определенностью повлияют на продуктивность отдельного животного или всего стада, тогда владелец, возможно, и согласится на рекомендованную процедуру. Но затраты должны себя оправдывать. Когда же практикующий ветеринар возвращается в свою клинику для мелкого зверья и надевает чистый белый халат, экономика становится совсем иной. Может быть, именно поэтому практика широкого профиля никогда не наскучит.
8
Сельские ветеринары проводят немало времени в разъездах от одной фермы к другой, спеша то на вызов, то с вызова, — что дает им немало времени для размышлений. По пути домой после особенно напряженного дня, — шутка ли, ловить арканом коров в полуразвалившихся загонах да толкаться в тесноте битком набитых хлевов! — я задумался о более совершенном способе фиксации скота для проведения различных ветеринарных процедур. Импровизированные, грубые и хаотичные, близкие к родео методы, которыми я до сих пор пользовался, рано или поздно приведут к увечью, причем, возможно, пострадаю не только я, но и животные, и кто-нибудь из работников, или один из зачастую присутствующих тут же всезнающих наблюдателей.
В двух последних пунктах остановки за день мне пришлось столкнуться с одним таким пресловутым всезнайкой по имени Саффорд. Понаблюдав его в действии пару часов, я почти уверился: при работе со скотиной без такого, как он, просто не обойтись. Он знал все на свете, особенно если речь шла о коровах. У него был наготове ответ на любой вопрос, шла ли речь о событиях за рубежом или видах на урожай сахарного тростника в южной Луизиане.
— Ага, я и сам такое сотню раз проделывал, — похвалялся он, следя, как я удаляю рога годовалой телке. — Сущие пустяки работенка, лишь бы звезды благоприятствовали. — Большинство фермеров этой области ни за что бы не стали удалять рога, кастрировать теленка или производить любую другую необязательную хирургическую операцию над своими животными, не сверившись предварительно в календаре насчет фаз луны и зодиакальных знаков. Я, конечно, не возражал: лишь бы звезды благоприятствовали получению гонорара!
— Ага, мне уж сколько раз доводилось объяснять начинающим ветеринарам, что к чему, — напропалую хвастался он. — Кто, как не я, помог доку Уильямсу из Уэйнсборо встать на ноги, — а теперь в городе найдется немного людей богаче его. Разъезжает на вот такенной машине, работает в огроменном, пижонском собачьем госпитале. — Тут Саффорд пустился в пространные разглагольствования о том, как следует лечить чесотку у собак, как купировать уши бульдогам и почему суку можно стерилизовать только после того, как она несколько раз принесет щенят. — Ага, да я и сам вроде как ветеринар, вот оно как. Прослушал курс по ветеринарии, было дело.
— Правда? А где именно? В Оберне? — полюбопытствовал я.
— Ну, вообще-то это был не то чтобы настоящий курс… что-то вроде съезда скотоводов в Уэйнсборо под началом представителя совета графства. Он нам рассказывал, как телят кастрировать. — Так я, собственно, и думал. Однако знал я про себя, что собеседник обладает и некоторым количеством ценных сведений, так что, тестируя коров, я прислушивался к его разглагольствованиям со всем вниманием.
— А вы Карни Сэма Дженкинса знаете? — полюбопытствовал я, осматривая зубы очередного животного.
— Ага, всему, что он знает про коров, он у меня научился, — с гордостью объявил мой собеседник. Опять-таки, ничего неожиданного я не услышал. — Да только сейчас мы почти не видимся. Мы вроде как повздорили насчет того, как лечить пустохвост.
— В самом деле? — Я навострил уши. Мне всегда бывало любопытно послушать о различных вариациях лечения этого мнимого, явно фольклорного заболевания.
— Ага, он уверял, что, разрезав корове хвост, надо засыпать внутрь черный перец, а надо-то красный, это вам любой дурак скажет! По крайней мере, меня так учили в здешних краях. Может, этот новомодный способ он на севере графства подцепил. — Я не сдержал улыбки, живо представив себе двух взрослых людей, поглощенных жарким спором: какого цвета перец сыпать на хвост заболевшей корове. Суровые профессора из ветеринарного колледжа в обморок бы грянулись и, пожалуй, «провалили» бы на экзамене незадачливого студента, дерзнувшего хотя бы упомянуть про «пустохвост». Но я все чаще жалел про себя: и почему преподаватели не сочли нужным предостеречь нас, выпускников, о том, что нам предстоит столкнуться с верой в самые что ни на есть нелепые заболевания и методы лечения! Но тут очередной вопрос вернул меня в настоящее.
— Док, а сколько лет этой корове? — полюбопытствовал кто-то из толпы.
— Да ее, пожалуй, уже и до выборов допустят, — отвечал я. — Вы только гляньте: зубы до корней стерлись! — Пятеро наблюдателей немедленно шагнули ближе; увенчанные бейсболками головы сдвинулись в нескольких дюймах от пасти престарелой скотины, пока я держал ее за нос одной рукой, а другой оттягивал нижнюю губу. Пациентка покорно открыла пасть, — точно голодный птенец. Нормальный горожанин, проходя в тот момент по дороге и наблюдая странное зрелище, — группа мужчин заглядывает в разверстый коровий зев! классифицировал бы ситуацию как «нечто странное», — и под таким ярлыком ввел бы ее в пожизненную базу данных.
— Не диво, что бедолаге недужится, — объявил Саффорд. Однако мысли его были поглощены совсем другим. — Ага, вот что вам надо, юноша: обзаведитесь-ка вы расколом на колесиках, чтобы таскать его за собою от фермы к ферме и скотину пользовать. А то, того и гляди, набьете себе шишек, управляясь со здешними дикарками, особливо в окрестностях Нидхэма и Гилбертауна. Ага, это ваш счастливый билетик. Ага, я и доктору Уильямсу такую помог раздобыть. — Я заметил, что мой собеседник большинство своих фраз начинал со слова «Ага», причем в его устах это словечко звучало примерно как «Агэ». Так я и прозвал его, — «Саффорд Агэкалка», — про себя, конечно, а не вслух.
Выруливая на подъездную дорожку у дома, я уже решил, что последую совету Агэкалки. Я не только куплю раскол; я попробую убедить окрестных скотовладельцев оснастить свои фермы более качественным оборудованием для работы с животными. Это поможет претворять в жизнь намеченную программу, равно как и существенно упростит для них рутинные процедуры вроде вакцинации, дегельминтизации и все такое прочее. Я знал, что некоторые скотоводы встретят эту мысль «в штыки»: особенно те, что терпеть не могут чужих наставлений. Но я скажу им, что авторы идеи — Агэкалка и Карни Сэм; в устах местного жителя она, небось, такого протеста не вызовет.
— Я вот надумал приобрести передвижной раскол, если подвернется что-нибудь за умеренную цену, — сообщил я Джан тем же вечером, с запозданием приступая к ужину.
— Ну, слава Богу! — с энтузиазмом поддержала меня жена. — Я вечно себя не помню от страха, думая, не случилось ли с тобой чего! Кроме того, тогда, небось, тебе не придется возиться с коровами до глубокой ночи! Глядишь, будешь домой приезжать пораньше! А то мы с детьми тебя почитай что и не видим!
Я и в самом деле с семьей проводил куда меньше времени, чем мне бы хотелось. Я частенько уезжал из дому, пока жена с детьми еще спали, а возвращался, когда они уже легли. Джан и я всегда мечтали об обширной клиентуре, но за последние месяцы на нас свалилось столько работы, что и не продохнуть.
Позвонив в несколько мест, я узнал про некоего умельца, живущего за три графства к востоку: он смастерил раскол для моего уважаемого коллеги и сокурсника доктора Уилсона по прозвищу «Кнут». Кнут остался очень доволен работой и обратился к мастеру от моего имени.
Конструкция приспособления была до крайности проста. Ходовая часть состояла из оси и двух колес, а сам раскол достигал примерно десяти футов в длину, — то есть вмещал двух взрослых коров, поставленных одну за другой. Стенки из пропитанных сосновых досок размерами два на двенадцать дюймов устанавливались под углом, на манер воронки: снизу на ширине 18 дюймов, но в верхней части расходились до 30. «Головной затвор», сделанный из того же материала, что и стенки, в нижней части крепился неподвижно, а вверху расходился надвое: корова совала голову в огромное V-образное отверствие, и оператор ее тут же фиксировал. Чтобы закрыть затвор, оператору достаточно было порезче рвануть за веревку, прикрепленную к вертикальной металлической перекладине, нескольким тросам и стяжной муфте. Однако проделать это нужно было, точно рассчитав момент: как только любопытная корова просунет голову между двумя вертикальными досками; в противном случае животное прорвется сквозь заслон и сбежит. Кроме того, дергая за веревку, оператор должен был убрать собственную голову подальше от опускающейся металлической перекладины, — в противном случае неосторожность грозила обернуться серьезной травмой.
Большинство имеющихся в продаже расколов изготовлялись из стали, со стенками из вертикальных металлических прутьев. Но стоило корове ступить в новый деревянный раскол, свет и потенциальный путь к спасению животное видело только впереди, ведь стенки были сплошными. Такая конструкция, как утверждалось, вполне себя оправдывала, ежели установить ее напротив частично приоткрытой двери в хлев, битком набитый коровами.
На изготовление моего раскола у мастера ушел какой-нибудь месяц, причем трудился он только по вечерам. В воскресенье мы вчетвером загрузились в белый микроавтобус Джан и покатили в окрестности города Эвергрин забирать наше приобретение: его предстояло доставить назад на прицепе. Разумеется, мы воспользовались возможностью заодно навестить доктора Уилсона с семьей. Пока он и я беседовали о делах профессиональных, — уж так оно водилось среди ветеринаров в те времена, наши супруги делились опытом насчет выведения зеленых пятен с комбинезонов и футболок и рассуждали на прочие женские темы, типичные для начала шестидесятых. В «дискуссиях» девяностых годов супруги зачастую меняются ролями. Дамы разглагольствуют о ветеринарной практике, в то время как мужчины обмениваются советами и мыслями насчет того, как управляться с непослушными детьми. В тот день все наши отпрыски отлично провели время, гоняясь друг за другом по двору; могу поручиться, что и они на свой детский лад делились своими наблюдениями насчет отцов и их пациентов.
Однако приятности общения не вечны; очень скоро мы уже возвращались в графство Чокто. На обратном пути машина слегка сбавила скорость, ведь на буксире ехала моя новая игрушка! Попривыкнув к мысли о том, что раскол здесь, никуда не делся, Джан и я принялись обсуждать недавний визит к коллеге-ветеринару. Хотя среди обитателей графства Чокто друзей у нас появилось немало, славно было пообщаться с кем-то, кто тоже зарабатывает себе на жизнь столь же необычным способом, как и мы. Я весьма высоко ценил наш независимый образ жизни, однако зачастую тосковал по обществу другого ветеринара-профессионала, с которым мог бы проконсультироваться по поводу трудных случаев, или предаться воспоминаниям о зубодробительных курсах из нашего студенческого прошлого, не говоря уже о том, чтобы разделить срочные вызовы и воскресные дежурства.
Проезжая аптеку, скобяную лавку Доггетта и народ, собравшийся на восточном крыльце здания суда в ожидании открытия, я усиленно махал рукой, ухмылялся и жал на гудок. Люди чесали в затылке и переглядывались, гадая, что еще за военное оборудование прибыло в город. Минуя парикмахерскую, я вскинул руку, намеренно замедляя скорость, так, чтобы подгадать как раз к тому моменту, когда на светофоре загорится красный свет. Обернувшись через плечо, я увидел, что и Майэтт, и Чаппелл приникли к окну, заодно со своими клиентами в простынях, и указывают ножницами и опасными бритвами в мою сторону. Один из клиентов так заинтересовался происходящим на улице, что спрыгнул с кресла, не дождавшись окончания бритья: половина его лица была обильно умащена Чаппелловским кремом для бритья. Я понял: мой утренний тур по городской площади и деловому кварталу имел стопроцентный успех; к вечеру парикмахерская информационная сеть разнесет вести о новой докторской «прибамбасине» по всему графству, равно как и за его пределы. Чаппелова цирюльня как одно из мощнейших средств распространения информации неизменно вселяла в меня благоговейный трепет.
Завершив свою миссию, я взял курс на юг и, преисполненный несокрушимой уверенности в себе, покатил в поселение Водной долины, на назначенную встречу с браманами. До чего ж приятно ехать по проселочным дорогам, — из тех, что проложены, что называется, от фермы к рынку, — гудком приветствуя людей, занятых в садах и во дворе, и наблюдать их реакцией. Одни просто выпучивали глаза, опираясь на мотыги или лопаты, другие, — особенно дети, выбегали к обочине и провожали меня изумленными взглядами.
Несколько минут спустя я уже прибыл на ранчо, развернувшись, подъехал к хлеву и, одной рукой сжимая руль и глядя в зеркальце заднего вида, поставил машину так, чтобы подогнать двухколесный раскол точнехонько к дверям. Мистер Грин, его работники и даже коровы, приникшие к щелям, молча наблюдали за происходящим. Я видел: мое умение управляться с прицепом при помощи заднего хода явно произвело на всех сильное впечатление, — этот навык, или, скорее, искусство я приобрел в подростковые годы в Теннесси, задним ходом заводя четырехколесный навозоразбрасыватель в «предбанник» тесного хлева для мулов. Я добился своего: толпа смотрела мне в рот, и теперь что помешает мне, — обладателю новехонького приспособления, новой клиники и замечательнейшей супруги, — стать лучшим практикующим ветеринаром во всей юго-западной Алабаме?
После повсеместного обмена рукопожатиями все присутствующие с похвалой отозвались о моем современном оборудовании, о моем свежевыстиранном комбинезоне и надраенных сапогах и даже о том, как сверкают чистотой мои пробирки для забора крови и тест-таблицы, — я как раз извлек их из грузовика и в должном порядке разложил на новехоньком рабочем столе. Поставив раскол на землю, я тщательно прикрепил его к столбам хлева двумя блестящими цепями, а затем тряхнул хорошенько, проверяя, удержит ли он норовистую корову.
— Ну, что ж, я готов, а вы там как? — объявил я, переводя рычаг в верхнее положение.
Вскоре первая корова осторожненько сунулась в открытую заднюю часть раскола. Я затоптался на месте, зашаркал сапогами, дабы удостовериться, что твердо стою на ногах: вокруг было довольно-таки грязно и слякотно. Затем собрался с мужеством — и крепче перехватил рычаг. Я походил на нервного игрока в гольф, что в сотый примеривается к мячу, пока, наконец, кто-то из партнеров не выкрикнет с досады: «Да ради всего святого, Марвин, бей, наконец!»
Внезапно корова со скоростью выпущенной пули рванула вперед, и я, как только животное ткнулось в головной затвор, со всей силы резко дернул рычаг вниз. Смутно помню, что раздался громкий стук, — нечто среднее между отдаленным взрывом и грохотом при столкновении двух встречных грузовиков, а затем, долю секунды спустя, перед глазами у меня заплясали звезды большие и маленькие, и я словно со стороны услышал, как клацнули зубы. Видимо, пребывая в состоянии эйфории, я напрочь позабыл о стальной перекладине над головой, и, обрушившись вниз, она проложила в моем черепе борозду достаточно глубокую, чтобы хлопок сажать, — по крайней мере, так утверждали отдельные работники.
Спустя мгновение, — а, может, несколько минут, — мне плеснули в лицо водой из пруда, я пришел в себя и осознал, что лежу навзничь в грязи, а голова у меня болит, как никогда в жизни.
— ДОК, А ДОК, С ВАМИ ВСЕ В ПОРЯДКЕ? — твердил кто-то. «Уй, мамочки, кровищи-то сколько!» — вторил ему другой голос. Услышав слово «кровь», я попытался сесть, но тут все вокруг поплыло — и свет погас.
Словно в тумане, вижу, как на полном ходу мчался куда-то грузовик… а потом я пришел в себя в небольшой больничной приемной. Отчетливо помню, что спросил, где я, и мне ответили: «В Гилбертауне». Припоминаю свои ощущения в тот момент, когда мне с тихим поскрипыванием зашивали рваную рану на голове; припоминаю, как объяснял медсестре и прочему больничному персоналу, что именно, как мне кажется, со мною произошло. Но с тем же успехом я мог бы обращаться к глухим детишкам с Марса.
— Раскол для фиксации? Это еще что за штука? И зачем вам вдруг понадобилось ловить корову? — говорили они, глядя на меня как на сумасшедшего. Неужто отродясь не слышали про ветеринаров, коров, дегельминтизацию и все такое прочее?
Мой раскол так и простоял на ранчо «Грин» недели две, — до тех пор, пока я не набрался мужества попросить хозяев снова согнать коров и дерзнул опять там показаться. Те же работники с энтузиазмом приветствовали мое возвращение; не обошлось и без дружеского похлопывания по спине. Я поблагодарил их за заботу и извинился за то, что свалял такого дурака.
— Приведите мне корову! — заорал я. — Да только не ту, что в прошлый раз! Хватит с меня поездок в Гилбертаун!
Коровы ранчо «Грин» шли через раскол одна за одной, — прямо как доктор прописал! К сожалению, несколько дали положительную реакцию на бруцеллез, так что мне пришлось еще не раз возвращаться на ферму для клеймения и биркования зараженных животных и повторного тестирования здоровых через интервалы в тридцать один день. Однако больше я себе голову не разбивал, несмотря на то, что мои друзья-приятели из числа наемных рабочих то и дело меня к тому подзуживали, — дескать, тогда им еще один выходной обломится.
Несмотря на то, что голову мою и по сей день украшает заживший рубец и еще несколько шрамов, свой раскол я просто обожаю. Были времена, когда я думал, что и другие расколы для фиксации скота обеспечат мое досрочное прибытие в роскошную ветеринарную клинику в небесах. И, тем не менее, хотел бы я пожать руку тому джентльмену, что изобрел и сконструировал первую передвижную установку такого рода. Предоставляя возможность надежно фиксировать скотину для рутинного ветеринарного обслуживания, это устройство существенно облегчило мне жизнь, — а уж от скольких опасностей уберегло! Если бы не раскол, мне бы пришлось тратить невесть сколько времени на дикие гонки с арканом, пытаясь загнать животное в угол между амбаром для кукурузы и кормушкой.
А поскольку бегать сломя голову за коровами мне больше не приходилось и теперь я всякий день возвращался домой на несколько минут раньше, и у Джан тоже появился повод для радости!
В двух последних пунктах остановки за день мне пришлось столкнуться с одним таким пресловутым всезнайкой по имени Саффорд. Понаблюдав его в действии пару часов, я почти уверился: при работе со скотиной без такого, как он, просто не обойтись. Он знал все на свете, особенно если речь шла о коровах. У него был наготове ответ на любой вопрос, шла ли речь о событиях за рубежом или видах на урожай сахарного тростника в южной Луизиане.
— Ага, я и сам такое сотню раз проделывал, — похвалялся он, следя, как я удаляю рога годовалой телке. — Сущие пустяки работенка, лишь бы звезды благоприятствовали. — Большинство фермеров этой области ни за что бы не стали удалять рога, кастрировать теленка или производить любую другую необязательную хирургическую операцию над своими животными, не сверившись предварительно в календаре насчет фаз луны и зодиакальных знаков. Я, конечно, не возражал: лишь бы звезды благоприятствовали получению гонорара!
— Ага, мне уж сколько раз доводилось объяснять начинающим ветеринарам, что к чему, — напропалую хвастался он. — Кто, как не я, помог доку Уильямсу из Уэйнсборо встать на ноги, — а теперь в городе найдется немного людей богаче его. Разъезжает на вот такенной машине, работает в огроменном, пижонском собачьем госпитале. — Тут Саффорд пустился в пространные разглагольствования о том, как следует лечить чесотку у собак, как купировать уши бульдогам и почему суку можно стерилизовать только после того, как она несколько раз принесет щенят. — Ага, да я и сам вроде как ветеринар, вот оно как. Прослушал курс по ветеринарии, было дело.
— Правда? А где именно? В Оберне? — полюбопытствовал я.
— Ну, вообще-то это был не то чтобы настоящий курс… что-то вроде съезда скотоводов в Уэйнсборо под началом представителя совета графства. Он нам рассказывал, как телят кастрировать. — Так я, собственно, и думал. Однако знал я про себя, что собеседник обладает и некоторым количеством ценных сведений, так что, тестируя коров, я прислушивался к его разглагольствованиям со всем вниманием.
— А вы Карни Сэма Дженкинса знаете? — полюбопытствовал я, осматривая зубы очередного животного.
— Ага, всему, что он знает про коров, он у меня научился, — с гордостью объявил мой собеседник. Опять-таки, ничего неожиданного я не услышал. — Да только сейчас мы почти не видимся. Мы вроде как повздорили насчет того, как лечить пустохвост.
— В самом деле? — Я навострил уши. Мне всегда бывало любопытно послушать о различных вариациях лечения этого мнимого, явно фольклорного заболевания.
— Ага, он уверял, что, разрезав корове хвост, надо засыпать внутрь черный перец, а надо-то красный, это вам любой дурак скажет! По крайней мере, меня так учили в здешних краях. Может, этот новомодный способ он на севере графства подцепил. — Я не сдержал улыбки, живо представив себе двух взрослых людей, поглощенных жарким спором: какого цвета перец сыпать на хвост заболевшей корове. Суровые профессора из ветеринарного колледжа в обморок бы грянулись и, пожалуй, «провалили» бы на экзамене незадачливого студента, дерзнувшего хотя бы упомянуть про «пустохвост». Но я все чаще жалел про себя: и почему преподаватели не сочли нужным предостеречь нас, выпускников, о том, что нам предстоит столкнуться с верой в самые что ни на есть нелепые заболевания и методы лечения! Но тут очередной вопрос вернул меня в настоящее.
— Док, а сколько лет этой корове? — полюбопытствовал кто-то из толпы.
— Да ее, пожалуй, уже и до выборов допустят, — отвечал я. — Вы только гляньте: зубы до корней стерлись! — Пятеро наблюдателей немедленно шагнули ближе; увенчанные бейсболками головы сдвинулись в нескольких дюймах от пасти престарелой скотины, пока я держал ее за нос одной рукой, а другой оттягивал нижнюю губу. Пациентка покорно открыла пасть, — точно голодный птенец. Нормальный горожанин, проходя в тот момент по дороге и наблюдая странное зрелище, — группа мужчин заглядывает в разверстый коровий зев! классифицировал бы ситуацию как «нечто странное», — и под таким ярлыком ввел бы ее в пожизненную базу данных.
— Не диво, что бедолаге недужится, — объявил Саффорд. Однако мысли его были поглощены совсем другим. — Ага, вот что вам надо, юноша: обзаведитесь-ка вы расколом на колесиках, чтобы таскать его за собою от фермы к ферме и скотину пользовать. А то, того и гляди, набьете себе шишек, управляясь со здешними дикарками, особливо в окрестностях Нидхэма и Гилбертауна. Ага, это ваш счастливый билетик. Ага, я и доктору Уильямсу такую помог раздобыть. — Я заметил, что мой собеседник большинство своих фраз начинал со слова «Ага», причем в его устах это словечко звучало примерно как «Агэ». Так я и прозвал его, — «Саффорд Агэкалка», — про себя, конечно, а не вслух.
Выруливая на подъездную дорожку у дома, я уже решил, что последую совету Агэкалки. Я не только куплю раскол; я попробую убедить окрестных скотовладельцев оснастить свои фермы более качественным оборудованием для работы с животными. Это поможет претворять в жизнь намеченную программу, равно как и существенно упростит для них рутинные процедуры вроде вакцинации, дегельминтизации и все такое прочее. Я знал, что некоторые скотоводы встретят эту мысль «в штыки»: особенно те, что терпеть не могут чужих наставлений. Но я скажу им, что авторы идеи — Агэкалка и Карни Сэм; в устах местного жителя она, небось, такого протеста не вызовет.
— Я вот надумал приобрести передвижной раскол, если подвернется что-нибудь за умеренную цену, — сообщил я Джан тем же вечером, с запозданием приступая к ужину.
— Ну, слава Богу! — с энтузиазмом поддержала меня жена. — Я вечно себя не помню от страха, думая, не случилось ли с тобой чего! Кроме того, тогда, небось, тебе не придется возиться с коровами до глубокой ночи! Глядишь, будешь домой приезжать пораньше! А то мы с детьми тебя почитай что и не видим!
Я и в самом деле с семьей проводил куда меньше времени, чем мне бы хотелось. Я частенько уезжал из дому, пока жена с детьми еще спали, а возвращался, когда они уже легли. Джан и я всегда мечтали об обширной клиентуре, но за последние месяцы на нас свалилось столько работы, что и не продохнуть.
Позвонив в несколько мест, я узнал про некоего умельца, живущего за три графства к востоку: он смастерил раскол для моего уважаемого коллеги и сокурсника доктора Уилсона по прозвищу «Кнут». Кнут остался очень доволен работой и обратился к мастеру от моего имени.
Конструкция приспособления была до крайности проста. Ходовая часть состояла из оси и двух колес, а сам раскол достигал примерно десяти футов в длину, — то есть вмещал двух взрослых коров, поставленных одну за другой. Стенки из пропитанных сосновых досок размерами два на двенадцать дюймов устанавливались под углом, на манер воронки: снизу на ширине 18 дюймов, но в верхней части расходились до 30. «Головной затвор», сделанный из того же материала, что и стенки, в нижней части крепился неподвижно, а вверху расходился надвое: корова совала голову в огромное V-образное отверствие, и оператор ее тут же фиксировал. Чтобы закрыть затвор, оператору достаточно было порезче рвануть за веревку, прикрепленную к вертикальной металлической перекладине, нескольким тросам и стяжной муфте. Однако проделать это нужно было, точно рассчитав момент: как только любопытная корова просунет голову между двумя вертикальными досками; в противном случае животное прорвется сквозь заслон и сбежит. Кроме того, дергая за веревку, оператор должен был убрать собственную голову подальше от опускающейся металлической перекладины, — в противном случае неосторожность грозила обернуться серьезной травмой.
Большинство имеющихся в продаже расколов изготовлялись из стали, со стенками из вертикальных металлических прутьев. Но стоило корове ступить в новый деревянный раскол, свет и потенциальный путь к спасению животное видело только впереди, ведь стенки были сплошными. Такая конструкция, как утверждалось, вполне себя оправдывала, ежели установить ее напротив частично приоткрытой двери в хлев, битком набитый коровами.
На изготовление моего раскола у мастера ушел какой-нибудь месяц, причем трудился он только по вечерам. В воскресенье мы вчетвером загрузились в белый микроавтобус Джан и покатили в окрестности города Эвергрин забирать наше приобретение: его предстояло доставить назад на прицепе. Разумеется, мы воспользовались возможностью заодно навестить доктора Уилсона с семьей. Пока он и я беседовали о делах профессиональных, — уж так оно водилось среди ветеринаров в те времена, наши супруги делились опытом насчет выведения зеленых пятен с комбинезонов и футболок и рассуждали на прочие женские темы, типичные для начала шестидесятых. В «дискуссиях» девяностых годов супруги зачастую меняются ролями. Дамы разглагольствуют о ветеринарной практике, в то время как мужчины обмениваются советами и мыслями насчет того, как управляться с непослушными детьми. В тот день все наши отпрыски отлично провели время, гоняясь друг за другом по двору; могу поручиться, что и они на свой детский лад делились своими наблюдениями насчет отцов и их пациентов.
Однако приятности общения не вечны; очень скоро мы уже возвращались в графство Чокто. На обратном пути машина слегка сбавила скорость, ведь на буксире ехала моя новая игрушка! Попривыкнув к мысли о том, что раскол здесь, никуда не делся, Джан и я принялись обсуждать недавний визит к коллеге-ветеринару. Хотя среди обитателей графства Чокто друзей у нас появилось немало, славно было пообщаться с кем-то, кто тоже зарабатывает себе на жизнь столь же необычным способом, как и мы. Я весьма высоко ценил наш независимый образ жизни, однако зачастую тосковал по обществу другого ветеринара-профессионала, с которым мог бы проконсультироваться по поводу трудных случаев, или предаться воспоминаниям о зубодробительных курсах из нашего студенческого прошлого, не говоря уже о том, чтобы разделить срочные вызовы и воскресные дежурства.
* * *
На следующее утро я проехался туда-сюда по городу с расколом на прицепе, дабы продемонстрировать миру сие новое приспособление и убить время до первого визита к наиподлейшему стаду браманских коров на юге графства Чокто. Я собирался в первый же день подвергнуть удивительное орудие самому что ни на есть жесткому испытанию. Пусть эти скотоводы полюбуются, как нужно обращаться с коровами!Проезжая аптеку, скобяную лавку Доггетта и народ, собравшийся на восточном крыльце здания суда в ожидании открытия, я усиленно махал рукой, ухмылялся и жал на гудок. Люди чесали в затылке и переглядывались, гадая, что еще за военное оборудование прибыло в город. Минуя парикмахерскую, я вскинул руку, намеренно замедляя скорость, так, чтобы подгадать как раз к тому моменту, когда на светофоре загорится красный свет. Обернувшись через плечо, я увидел, что и Майэтт, и Чаппелл приникли к окну, заодно со своими клиентами в простынях, и указывают ножницами и опасными бритвами в мою сторону. Один из клиентов так заинтересовался происходящим на улице, что спрыгнул с кресла, не дождавшись окончания бритья: половина его лица была обильно умащена Чаппелловским кремом для бритья. Я понял: мой утренний тур по городской площади и деловому кварталу имел стопроцентный успех; к вечеру парикмахерская информационная сеть разнесет вести о новой докторской «прибамбасине» по всему графству, равно как и за его пределы. Чаппелова цирюльня как одно из мощнейших средств распространения информации неизменно вселяла в меня благоговейный трепет.
Завершив свою миссию, я взял курс на юг и, преисполненный несокрушимой уверенности в себе, покатил в поселение Водной долины, на назначенную встречу с браманами. До чего ж приятно ехать по проселочным дорогам, — из тех, что проложены, что называется, от фермы к рынку, — гудком приветствуя людей, занятых в садах и во дворе, и наблюдать их реакцией. Одни просто выпучивали глаза, опираясь на мотыги или лопаты, другие, — особенно дети, выбегали к обочине и провожали меня изумленными взглядами.
Несколько минут спустя я уже прибыл на ранчо, развернувшись, подъехал к хлеву и, одной рукой сжимая руль и глядя в зеркальце заднего вида, поставил машину так, чтобы подогнать двухколесный раскол точнехонько к дверям. Мистер Грин, его работники и даже коровы, приникшие к щелям, молча наблюдали за происходящим. Я видел: мое умение управляться с прицепом при помощи заднего хода явно произвело на всех сильное впечатление, — этот навык, или, скорее, искусство я приобрел в подростковые годы в Теннесси, задним ходом заводя четырехколесный навозоразбрасыватель в «предбанник» тесного хлева для мулов. Я добился своего: толпа смотрела мне в рот, и теперь что помешает мне, — обладателю новехонького приспособления, новой клиники и замечательнейшей супруги, — стать лучшим практикующим ветеринаром во всей юго-западной Алабаме?
После повсеместного обмена рукопожатиями все присутствующие с похвалой отозвались о моем современном оборудовании, о моем свежевыстиранном комбинезоне и надраенных сапогах и даже о том, как сверкают чистотой мои пробирки для забора крови и тест-таблицы, — я как раз извлек их из грузовика и в должном порядке разложил на новехоньком рабочем столе. Поставив раскол на землю, я тщательно прикрепил его к столбам хлева двумя блестящими цепями, а затем тряхнул хорошенько, проверяя, удержит ли он норовистую корову.
— Ну, что ж, я готов, а вы там как? — объявил я, переводя рычаг в верхнее положение.
Вскоре первая корова осторожненько сунулась в открытую заднюю часть раскола. Я затоптался на месте, зашаркал сапогами, дабы удостовериться, что твердо стою на ногах: вокруг было довольно-таки грязно и слякотно. Затем собрался с мужеством — и крепче перехватил рычаг. Я походил на нервного игрока в гольф, что в сотый примеривается к мячу, пока, наконец, кто-то из партнеров не выкрикнет с досады: «Да ради всего святого, Марвин, бей, наконец!»
Внезапно корова со скоростью выпущенной пули рванула вперед, и я, как только животное ткнулось в головной затвор, со всей силы резко дернул рычаг вниз. Смутно помню, что раздался громкий стук, — нечто среднее между отдаленным взрывом и грохотом при столкновении двух встречных грузовиков, а затем, долю секунды спустя, перед глазами у меня заплясали звезды большие и маленькие, и я словно со стороны услышал, как клацнули зубы. Видимо, пребывая в состоянии эйфории, я напрочь позабыл о стальной перекладине над головой, и, обрушившись вниз, она проложила в моем черепе борозду достаточно глубокую, чтобы хлопок сажать, — по крайней мере, так утверждали отдельные работники.
Спустя мгновение, — а, может, несколько минут, — мне плеснули в лицо водой из пруда, я пришел в себя и осознал, что лежу навзничь в грязи, а голова у меня болит, как никогда в жизни.
— ДОК, А ДОК, С ВАМИ ВСЕ В ПОРЯДКЕ? — твердил кто-то. «Уй, мамочки, кровищи-то сколько!» — вторил ему другой голос. Услышав слово «кровь», я попытался сесть, но тут все вокруг поплыло — и свет погас.
Словно в тумане, вижу, как на полном ходу мчался куда-то грузовик… а потом я пришел в себя в небольшой больничной приемной. Отчетливо помню, что спросил, где я, и мне ответили: «В Гилбертауне». Припоминаю свои ощущения в тот момент, когда мне с тихим поскрипыванием зашивали рваную рану на голове; припоминаю, как объяснял медсестре и прочему больничному персоналу, что именно, как мне кажется, со мною произошло. Но с тем же успехом я мог бы обращаться к глухим детишкам с Марса.
— Раскол для фиксации? Это еще что за штука? И зачем вам вдруг понадобилось ловить корову? — говорили они, глядя на меня как на сумасшедшего. Неужто отродясь не слышали про ветеринаров, коров, дегельминтизацию и все такое прочее?
Мой раскол так и простоял на ранчо «Грин» недели две, — до тех пор, пока я не набрался мужества попросить хозяев снова согнать коров и дерзнул опять там показаться. Те же работники с энтузиазмом приветствовали мое возвращение; не обошлось и без дружеского похлопывания по спине. Я поблагодарил их за заботу и извинился за то, что свалял такого дурака.
— Приведите мне корову! — заорал я. — Да только не ту, что в прошлый раз! Хватит с меня поездок в Гилбертаун!
Коровы ранчо «Грин» шли через раскол одна за одной, — прямо как доктор прописал! К сожалению, несколько дали положительную реакцию на бруцеллез, так что мне пришлось еще не раз возвращаться на ферму для клеймения и биркования зараженных животных и повторного тестирования здоровых через интервалы в тридцать один день. Однако больше я себе голову не разбивал, несмотря на то, что мои друзья-приятели из числа наемных рабочих то и дело меня к тому подзуживали, — дескать, тогда им еще один выходной обломится.
Несмотря на то, что голову мою и по сей день украшает заживший рубец и еще несколько шрамов, свой раскол я просто обожаю. Были времена, когда я думал, что и другие расколы для фиксации скота обеспечат мое досрочное прибытие в роскошную ветеринарную клинику в небесах. И, тем не менее, хотел бы я пожать руку тому джентльмену, что изобрел и сконструировал первую передвижную установку такого рода. Предоставляя возможность надежно фиксировать скотину для рутинного ветеринарного обслуживания, это устройство существенно облегчило мне жизнь, — а уж от скольких опасностей уберегло! Если бы не раскол, мне бы пришлось тратить невесть сколько времени на дикие гонки с арканом, пытаясь загнать животное в угол между амбаром для кукурузы и кормушкой.
А поскольку бегать сломя голову за коровами мне больше не приходилось и теперь я всякий день возвращался домой на несколько минут раньше, и у Джан тоже появился повод для радости!
9
Джан и я были очень довольны тем, что практика у нас обширная, и трудимся мы, не покладая рук, над тем, что считаем важным; однако у нас двоих почти не оставалось времени на внерабочие занятия, как, скажем, вечером сходить в кино или тихо-мирно поужинать в каком-нибудь приятном ресторанчике Меридиана, городка в тридцати пяти минутах езды к западу. Гольф, охота и общественные обязанности, — вот чему в первую очередь посвящал я свободное от практики время, однако не случалось такого, чтобы я не откликнулся на срочный вызов. Джан время от времени играла в бридж, а также с удовольствием помогала женскому клубу «Гражданки», спонсирующему разнообразные муниципальные мероприятия.
Неспециализированная сельская практика отнимает немало сил и времени, если ты — единственный ветеринар в графстве, поскольку не с кем поделить срочные вызовы в ночное время и на выходных. Поэтому живешь как на иголках: боишься, что в самый неподходящий момент зазвонит телефон и собеседник на том конце провода сообщит о какой-нибудь неведомой болезни и потребует диагностики и лечения. Однако невзирая на весь наш энтузиазм и готовность в любое время дня и ночи поспешить на помощь нашим постоянным клиентам, зачастую такое положение вещей весьма нервирует, — особенно когда ветеринар и его спутник\спутница жизни пытаются оставить детей с приходящей няней и выйти поразвлечься хоть на часик-другой. Вот уже несколько месяцев Джан предлагала выкроить вечер сходить в кино, но в силу самых разных причин у нас все не получалось.
Местный кинотеатр принадлежал мистеру Гарвису Аллену, бизнесмену и владельцу небольшого магазина. Назвал он кинотеатр весьма удачно, «Гала», — соединив первый слог собственного имени с частью фамилии. Атмосфера там царила непринужденно-домашняя. Однажды вечером Джан позвонила в магазинчик на углу, принадлежащий Гарвису, и спросила насчет вечернего сеанса.
— Во сколько начинается первый вечерний сеанс? — спросила она.
— Да в точности не скажу. Вот как только все подойдут, так и начнем, отвечал Гарвис.
— И в котором же часу это будет? — уточнила Джан.
— Да где-нибудь в часиков шесть-семь. Вас с доктором это устроит? спросил он.
Неспециализированная сельская практика отнимает немало сил и времени, если ты — единственный ветеринар в графстве, поскольку не с кем поделить срочные вызовы в ночное время и на выходных. Поэтому живешь как на иголках: боишься, что в самый неподходящий момент зазвонит телефон и собеседник на том конце провода сообщит о какой-нибудь неведомой болезни и потребует диагностики и лечения. Однако невзирая на весь наш энтузиазм и готовность в любое время дня и ночи поспешить на помощь нашим постоянным клиентам, зачастую такое положение вещей весьма нервирует, — особенно когда ветеринар и его спутник\спутница жизни пытаются оставить детей с приходящей няней и выйти поразвлечься хоть на часик-другой. Вот уже несколько месяцев Джан предлагала выкроить вечер сходить в кино, но в силу самых разных причин у нас все не получалось.
Местный кинотеатр принадлежал мистеру Гарвису Аллену, бизнесмену и владельцу небольшого магазина. Назвал он кинотеатр весьма удачно, «Гала», — соединив первый слог собственного имени с частью фамилии. Атмосфера там царила непринужденно-домашняя. Однажды вечером Джан позвонила в магазинчик на углу, принадлежащий Гарвису, и спросила насчет вечернего сеанса.
— Во сколько начинается первый вечерний сеанс? — спросила она.
— Да в точности не скажу. Вот как только все подойдут, так и начнем, отвечал Гарвис.
— И в котором же часу это будет? — уточнила Джан.
— Да где-нибудь в часиков шесть-семь. Вас с доктором это устроит? спросил он.