— Шпиона? — Харрисон изумленно потряс головой. — Вы говорите загадками, Петер.
— У моей загадки по-детски простая разгадка. Если немцы проиграют войну, кто разделит с ними горечь поражения?
— Ага! — воскликнул Харрисон.
— Именно «ага», как вы выразились. Все, кто воевал на стороне Германии, включая и нас, четников. Будь вы на месте Гранелли, с его профессиональным навыком трезво смотреть в будущее, к какой из югославских противоборствующих сторон примкнули бы?
— Мой Бог! — вскричал слегка ошарашенный Харрисон и оглядел собеседников. Все, в том числе и Ранкович с Метровичем, выглядели если не ошеломленными, то задумавшимися. — Ваши слова должны означать, что этот Гранелли и его майор Киприано работают рука об руку с партизанами? Этот Киприано — искусный двойной агент?
Петерсен вздохнул, потер рукой подбородок, кинул взгляд на Харрисона, долил в стакан немного вина и ничего не ответил.
После столь неожиданного вывода хозяина дома беседа сама собой потухла. Харрисон и оба офицера-четника остались погруженными в раздумья. Зарина и Лоррейн всем своим видом показывали, что их неприязнь к Петерсену не только не исчезла, а вспыхнула с новой силой. Алекс и Михаэль, как обычно, молчали. На этот раз к ним присоединились даже такие признанные «мастера разговорного жанра», как Джакомо и Джордже...
Радиорубку Петерсена по комфорту и роскоши было невозможно сравнить с резиденцией Харрисона. Хижина была тоже достаточно велика, но всю ее обстановку составляли три кровати, три стула и небольшой кухонный шкафчик. Крохотная каморка, где стоял радиопередатчик, отделялась от комнаты занавеской.
— Я опечален и взволнован, — сказал Джордже, — глубоко взволнован. — Он налил в большую кружку вина и разом отхлебнул половину, видимо, для того, чтобы показать всю глубину своего волнения. — Нет, «опечален» все же более подходящее слово. Осознать, что чья-то жизнь потерпела крах, — слишком горькая пилюля, чтобы проглотить ее, не запивая. Урон, который наносится достоинству и самолюбию, невозможно восполнить. То, что вы сказали, Петер, меня потрясло.
— Понимаю, — посочувствовал Петерсен. — Я ощутил то же самое...
Джордже как будто не слышал его.
— Вы не забыли те дни, когда были моим студентом в Белграде?
— Кто это может забыть? Как можно забыть колючие университетские тернии? Этот опыт останется на всю жизнь.
— Помните правила, те вечные постулаты, которые я всегда проповедовал? Благородство, честность, искренность, чистота помыслов, открытость серда — они прямо противоположны хитрости и лжи. Помните, как мы шли сквозь тьму этого мира, освещая себе дорогу пламенем истины?
— Да, Джордже.
— Я конченный человек.
— Простите, Джордже.
Глава 7
— У моей загадки по-детски простая разгадка. Если немцы проиграют войну, кто разделит с ними горечь поражения?
— Ага! — воскликнул Харрисон.
— Именно «ага», как вы выразились. Все, кто воевал на стороне Германии, включая и нас, четников. Будь вы на месте Гранелли, с его профессиональным навыком трезво смотреть в будущее, к какой из югославских противоборствующих сторон примкнули бы?
— Мой Бог! — вскричал слегка ошарашенный Харрисон и оглядел собеседников. Все, в том числе и Ранкович с Метровичем, выглядели если не ошеломленными, то задумавшимися. — Ваши слова должны означать, что этот Гранелли и его майор Киприано работают рука об руку с партизанами? Этот Киприано — искусный двойной агент?
Петерсен вздохнул, потер рукой подбородок, кинул взгляд на Харрисона, долил в стакан немного вина и ничего не ответил.
После столь неожиданного вывода хозяина дома беседа сама собой потухла. Харрисон и оба офицера-четника остались погруженными в раздумья. Зарина и Лоррейн всем своим видом показывали, что их неприязнь к Петерсену не только не исчезла, а вспыхнула с новой силой. Алекс и Михаэль, как обычно, молчали. На этот раз к ним присоединились даже такие признанные «мастера разговорного жанра», как Джакомо и Джордже...
Радиорубку Петерсена по комфорту и роскоши было невозможно сравнить с резиденцией Харрисона. Хижина была тоже достаточно велика, но всю ее обстановку составляли три кровати, три стула и небольшой кухонный шкафчик. Крохотная каморка, где стоял радиопередатчик, отделялась от комнаты занавеской.
— Я опечален и взволнован, — сказал Джордже, — глубоко взволнован. — Он налил в большую кружку вина и разом отхлебнул половину, видимо, для того, чтобы показать всю глубину своего волнения. — Нет, «опечален» все же более подходящее слово. Осознать, что чья-то жизнь потерпела крах, — слишком горькая пилюля, чтобы проглотить ее, не запивая. Урон, который наносится достоинству и самолюбию, невозможно восполнить. То, что вы сказали, Петер, меня потрясло.
— Понимаю, — посочувствовал Петерсен. — Я ощутил то же самое...
Джордже как будто не слышал его.
— Вы не забыли те дни, когда были моим студентом в Белграде?
— Кто это может забыть? Как можно забыть колючие университетские тернии? Этот опыт останется на всю жизнь.
— Помните правила, те вечные постулаты, которые я всегда проповедовал? Благородство, честность, искренность, чистота помыслов, открытость серда — они прямо противоположны хитрости и лжи. Помните, как мы шли сквозь тьму этого мира, освещая себе дорогу пламенем истины?
— Да, Джордже.
— Я конченный человек.
— Простите, Джордже.
Глава 7
...Их было шестеро, и у всех свирепые физиономии. Характерами они обладали явно тоже не ангельскими. Все шестеро до странного походили друг на друга: выше среднего роста, поджарые, широкоплечие, одетые совершенно одинаково — брюки военного покроя, заправленные в высокие альпийские сапоги, теплые куртки цвета «хаки» без каких-либо знаков различия и такого же защитного цвета кепи. И вооружены они были одинаково: автоматы в руках, пистолеты в поясных кобурах, из-за голенища правого сапога у каждого торчал широкий охотничий нож. Лица смуглые, а взгляды спокойные и внимательные. Опасные люди.
...Когда вечером следующего дня компания в прежнем составе вновь собралась у Харрисона, входная дверь неожиданно распахнулась и внутрь ворвались трое людей с автоматами. Следом за ним влетели еще трое. Их появление оказалось настолько неожиданным, что даже мысль о сопротивлении никому не пришла в голову.
— Меня зовут Черны, — сказал один из мужчин, самый низкий и коренастый. — Сейчас по очереди вы достанете свое оружие и положите его на пол. Начнем с вас, — Черны кивнул на Метровича.
Через минуту все оружие, по крайней мере видимое глазу, лежало на полу. Черны поманил пальцем Лоррейн.
— Соберите пистолеты и положите их на журнальный столик. Надеюсь, у вас хватит ума, чтобы не воспользоваться им.
Лоррейн и не думала о чем-либо подобном. Руки ее так тряслись, что она с трудом сумела собрать оружие. Когда пистолеты легли на стол, Черны спросил, обращаясь к ней и Зарине:
— А вы, юные леди, вооружены?
— У дам нет оружия, — сказал Петерсен, — гарантирую это. Если вы найдете у них или в их вещах оружие, можете меня расстрелять.
Черны взглянул на него почти с усмешкой. Он сунул руку за пазуху и достал из внутреннего кармана бумажный лист.
— Ваше имя?
— Петерсен.
— А, майор Петерсен. Вы возглавляете список. Судя по одежде девушек, при себе оружия они не имеют. Но почему вы так убежденно говорите об их вещах?
— Я осматривал их.
Девушки на мгновение замерли и обменялись негодующими взглядами. Черны слегка улыбнулся.
— Вам следовало их предупредить. Хорошо, насчет девушек я вам верю. Но если кто-нибудь из мужчин вдруг решил припрятать оружие и я это обнаружу, то лично застрелю любого, — тон Черны не оставлял никакого сомнения в том, что он исполнит свою угрозу.
— Нет нужды прибегать ко всем этим унизительным процедурам, — жалобно сказал Джордже. — Я сдаюсь, — толстяк вынул из-под рубашки «вальтер», протянул его Черны и ткнул Алекса локтем под ребра. — Не будь глупцом. Не думаю, что у этого парня есть чувство юмора.
Алекс нахмурился и, повторив действия Джордже, швырнул пистолет на журнальный столик.
— Спасибо, — Черны вновь заглянул в свой список. — Вы, конечно, тот самый профессоре. Номер два в нашем списке, — он перевел взгляд на Алекса. — А вы, догадываюсь, числитесь в нем под третьим номером. Здесь написано: «Алекс, наемный убийца». Краткая, но исчерпывающая характеристика. Запомним ее. — Черны повернулся к одному из своих людей: — Эдвард, обыщи одежду на вешалке. Может, там что-то осталось.
— Вам незачем обыскивать всю одежду, — сказал Петерсен. — Моя куртка висит с левого края. В нижнем кармане — «люгер».
— Вы благоразумны, — заметил Черны.
— Я тоже профессионал.
— Знаю. Я вообще, знаю о вас достаточно много. Точнее, мне много о вас рассказывали. — Черны посмотрел на пистолет, который подал ему Эдвард. — Не подозревал, что на вооружении королевской югославской армии — бесшумные «люгеры».
— Мне подарил приятель.
— Разумеется. В списке еще пять фамилий, — Черны взглянул на Харрисона. — Вы, должно быть, капитан Джеймс Харрисон.
— Почему им должен быть именно я?
— Во всей Югославии только один офицер носит монокль. А вы, стало быть, Джакомо. Здесь только имя — Джакомо.
— Обычный вопрос.
— Пробел в описании. Джакомо улыбнулся.
— Оно приукрашено?
— Нет, совершенно точное. Остался, стало быть, Михаэль фон Караян. Теперь девушки, — Черны взглянул на Лоррейн. — Вы Лоррейн Чемберлен.
— У вас есть и мое описание?
— Зарина фон Караян поразительно похож на своего брата, — снисходительно объяснил Черны. — Так, все перечисленные в списке пойдут с нами.
— Можно задать вопрос? — осведомился Джордже.
— Нет.
— С вашей стороны это невежливо и нечестно, — уныло произнес Джордже. — А что, если я хочу в туалет?
— Понимаю, вы большой шутник, — холодно сказал Черны. — Остается надеяться, что чувство юмора не покинет вас, когда мы прибудем на место. Майор, вы несете персональную ответственность за поведение каждого члена вашей группы.
Петерсен усмехнулся.
— Если кто-нибудь попытается бежать, вы меня расстреляете?
— Я бы не советовал воспринимать мои слова столь прямолинейно, майор.
— А как мне к вам обращаться? — спросил Петерсен. — Майор Черны? Капитан Черны?
— Капитан, — коротко ответил тот. — Но я предпочитаю, чтобы ко мне обращались — Черны. Кстати, с чего вы взяли, что я офицер?
— Навряд ли за важными преступниками послали бы новобранца.
— Никто не утверждает, что вы преступники. Пока. — Черны взглянул на офицеров-четников. — Ваши фамилии?
— Майор Метрович, — представился тот, — а это — майор Ранкович.
— Слышал о вас. — Черны вновь повернулся к Петерсену. — Пусть ваши люди захватят с собой свои вещи.
— Славно, — сказал Джордже.
— Что именно? — тотчас спросил Черны.
— То, что приказываете взять нам с собой свои вещи. Значит, пока не собираетесь нас расстреливать.
— Быть шутником — достаточно скверно, а уж устраивать клоунаду... — Черны посмотрел на Петерсен а. — Чьи вещи здесь?
— Пятерых. Мои вещи и вещи двух этих джентльменов, — Петерсен кивнул на Джордже и Алекса, — находятся в другом помещении, в пятидесяти метрах отсюда.
— Славко, Сава, — обратился Черны к стоящим у двери солдатам, — возьмите Алекса и принесите вещи. Но сперва тщательно обыщите его, а по дороге не спускайте с него глаз. Помните о его основной специальности. — На миг лицо Алекса приняло такое выражение, что прозвучавшая реплика приобрела еще большую актуальность. Черны взглянул на часы. — Не спешите, осмотрите все хорошенько. У нас в запасе сорок минут.
Менее чем через полчаса все вещи были уже уложены и запакованы.
— Знаю, что задавать вопросы нельзя, — сказал Джордже. — А сделать заявление можно? Черт, это тоже вопрос. Тогда вот так: я желаю сделать заявление.
— Что вы хотите? — спросил Черны.
— У меня пересохло в горле.
— Пейте.
— Спасибо, — Джордже откупорил бутылку и одним махом осушил полный стакан вина.
— Попробуйте теперь вон из той бутылки, — предложил Черны.
Джордже прищурился, сдвинул брови, но с видимым удовольствием выполнил предложение.
— Достаточно, — Черны забрал бутылку у толстяка. — Моим людям это тоже не помешает — как средство от холода.
— Достаточно? — уставился на него Джордже. — Вы предложили мне выпить, чтобы убедиться, что вино не отравлено? Проверяли это на мне? На декане факультета? На академике?!
— Некоторые академики значительно хитрее обыкновенных смертных, — Черны повернулся к своим людям. — Можете пить.
Трое солдат взяли в руки стаканы. Двое других продолжали держать пленников под прицелом своих автоматов. В словах и действиях Черны ощущалась какая-то обескураживающая определенность. Казалось, он был готов ко всему, даже к непредсказуемым высказываниям Джордже.
— Что вы сделаете со мной и майором Ранковичем? — спросил Метрович.
— Вы останетесь здесь.
— Мертвыми?
— Живыми. Связанными, с кляпами во рту, но живыми. Мы не убиваем ни безоружных солдат, ни мирных граждан.
— Мы поступаем точно так же.
— Ну-ну, — кивнул Черны. — А тысячи мусульман в Южной Сербии покончили жизнь самоубийством?
Метрович не ответил.
— А сколько сербов — мужчин, женщин, детей — самым жестоким образом было уничтожено всего лишь потому, что у них другая вера?
— Четники не принимали участия в массовых казнях, — возразил Метрович. — Это делали усташи, подонки и уголовники.
— Усташи — ваши союзники. Вспомните Крагуевац, майор, где партизаны убили десять немец них солдат, а немцы в отместку уничтожили пять тысяч югославских граждан. Выводили из классов детей и расстреливали их на школьном пороге. Говорят, даже некоторым палачам становилось плохо от этого зрелища. Вспомните отступление из Узицы. Немецкие танки утюжили улицы до тех пор, пока не передавили гусеницами всех раненых партизан. Грехи ваших кровных друзей — это ваши грехи. Но я не стану уподобляться вам и использовать ваши же методы. У меня есть свой приказ. А, кроме того, вы, по крайней мере формально, — наши союзники, — последняя фраза Черны прозвучала презрительно.
— Вы — партизаны, — промолвил Метрович.
— Избави Бог! — с отвращением сказал Черны. — Разве мы похожи на партизанский сброд? Мы десантники из дивизии Мурдже. — Дивизия генерала Мурдже считалась одной из лучших итальянских частей, дислоцированных в Юго-Восточной Европе. — Я же сказал, вы — наши союзники...
— Должен извиниться перед вами, Петер, — обратился Метрович к Петерсену. — Вчера вечером я не поверил вашим словам. Они показались мне настолько невероятными. Теперь вижу, что вы были правы.
— Лучше бы я сам поверил своим догадкам, — откликнулся тот. — Черт возьми, у меня было целых двадцать четыре часа!
— Свяжите их, — Черны указал на Метровича и Ранковича.
На выходе из хижины к шестерым десантникам присоединились еще двое солдат. Это никого не удивило — такой человек, как Черны, вряд ли провел бы в доме почти час, не выставив наружной охраны. Вне всяких сомнений, это были солдаты элитного подразделения.
Метрович прошлым вечером еще раз ошибся, утверждая, что никто не сумеет пройти через горы, если погода останется прежней. Десантники Черны убедительно опровергали эти слова. Погода не изменилась — по-прежнему выла метель, и порывистый ветер швырял в лица колючий снег, не давая разглядеть что-либо вокруг, но солдаты, казалось, не замечали ничего. Более того, им точно доставляло удовольствие идти в столь экстремальных условиях. Пленники, выстроенные в цепочку и окруженные с обеих сторон конвоем, брели, проваливаясь по колено в снег. Когда лагерь четников остался далеко позади, солдаты по знаку Черны остановились и достали фонарики.
— Здесь нам придется связать вам руки, — заявил Черны.
— Удивляюсь, что вы не сделали этого раньше, — сказал Петерсен. — Но еще больше меня удивляет, что вы хотите сделать это сейчас. Наверное, собираетесь убить всех?
— Объяснитесь.
— Мы находимся в самом начале тропы, ведущей вниз, в ущелье.
— Как вы это узнали?
— Направление ветра со вчерашнего дня не изменилось. У вас есть пони?
— Только для дам. Именно столько требовалось и вчера.
— Вы очень хорошо информированы. А остальным вы намерены связать руки из опасения, что мы сбросим вас в пропасть? Ошибка, капитан Черны, ошибка. Десантник не должен так ошибаться.
— В самом деле?
— Не стоит нас связывать по двум причинам. Во-первых, поверхность тропы неровная и скользкая из-за плотного наста. Если кто-нибудь из нас, будучи связанным по рукам, оступится, то не сможет восстановить равновесие и соскользнет вниз. Вообще, как можно передвигаться по скользкому насту со связанными руками? Это все равно что послать людей на заведомую смерть. Вы должны были об этом догадаться. Во-вторых, на узкой тропе ваши люди пойдут не рядом с пленниками, а в начале и конце процессии. Что могут пленники предпринять в этой ситуации? Разве что добровольно свести счеты с жизнью. Могу заверить вас, ни один из них не собирается этого делать.
— Я не горец, майор Петерсен. Поэтому, пожалуй, соглашусь с вашими доводами.
— У меня еще одна просьба. Если можно, разрешите мне и Джакомо идти рядом с пони. Девушки неуютно чувствуют себя в седле, да еще на высоте.
— А я не хочу, чтобы вы шли со мной рядом! — сама перспектива предстоящего спуска заставляла голос Зарины звучать чуть истерично. — Не хочу!
— Вы слышали? — сухо сказал Черны, — Она не хочет.
— Она не ведает, что говорит. Девушка страдает тяжелой формой вертиго. Подумайте, что я выиграю, если буду ее сопровождать?
— Вроде бы ничего...
Когда кавалькада, готовясь к спуску, выстраивалась на вершине скалы, Джакомо, ведущий пони с восседавшей на нем Лоррейн, проходя мимо Петерсена, шепнул:
— Неплохо исполнено, майор, — и исчез в снежной круговерти. Петерсен задумчиво посмотрел ему вслед.
Спуск при снегопаде и ветре всегда намного труднее, чем подъем. Каждый из его участников в полной мере испытал это на себе. Прошло почти два часа, прежде чем процессия достигла дна ущелья.
— Мы внизу? — это были первые слова Зарины с тех пор, как они покинули плато.
— В целости и сохранности, — отозвался Петерсен.
Девушка глубоко вздохнула.
— Спасибо. Можете отпустить мою лошадь.
— Это пони, — поправил ее майор. — Знаете, я как-то привык к этой малютке.
— Простите, — поспешно сказала Зарина. — Вы меня неправильно поняли. Я не хотела грубить вам... Просто хотела сказать, что вы такой... такой ужасный... и такой добрый... Нет, это я ужасная... А вы...
— Я сделал то, что обязан был сделать.
— Они собираются убить вас?
— Убить? Какие мрачные мысли. Почему они должны убивать меня?
— Вы сами сказали, что генерал Гранелли — злой человек.
— Генерал Гранелли находится в Риме. А вы не думаете о том, что может произойти с вами?
— Нет, не думаю, — голос девушки был угрюмым. — Это меня мало волнует.
— Обычно на этом месте в разговоре ставят точку, — резюмировал Петерсен.
Теперь ветер швырял снег не в лица, а в спины. Вскоре Черны опять подал знак всем остановиться. Он осветил фонарем грузовик, угнанный Петерсеном двое суток назад.
— С вашей стороны, майор" было разумно оставить транспорт в таком подходящем месте.
— Всегда рад помочь союзникам. Но ведь не на нем же вы сюда прикатили?
— Разумеется. — Черны сместил луч фонаря влево. Невдалеке темнел большой армейский фургон. — Полезайте в кузов. А ты, Эдвард, поедешь со мной.
Восемь пленников были усажены на пол возле кабины. Солдаты Черны разместились на боковых скамьях. В свете фонарей тускло поблескивали стволы автоматов. Зарычал мотор, и фургон подбросило на первом ухабе.
Через пять минут он уже выехал на дорогу, вьющуюся вдоль берега Неретвы.
— О! — воскликнул Харрисон. — Как я понимаю, скоро появятся яркие огни Яблоницы?
— Естественно, — откликнулся Петерсен. — Куда же еще может привести эта дорога? Она разветляется сразу за Яблоницей. Но дальше нее, похоже, сегодня мы не поедем. Уже поздно. Даже такие люди, как Черны, нуждаются в отдыхе.
Через короткое время водитель остановил машину и выключил двигатель.
— Но я не вижу никаких ярких огней! — завертел головой Харрисон. — Что задумали эти дьяволы?
— Относительно нас — ничего. Водитель дожидается Черны и Эдварда.
— Зачем? — спросил Джакомо. — У них есть своя машина.
— Думаю, их машина уже в Неретве. Тот парень, который встречал нас вчера, — помните? — Доменик, шофер в солнцезащитных очках, — он мог запомнить не только грузовик, но и его номер. Когда Метровича и Ранковича обнаружат — это, вероятно, пока не произошло, — за Черны может начаться погоня. Я говорю «может», потому что сильно сомневаюсь в этом. Полковник Михайлович вряд ли захочет предавать огласке ненадежность своей системы безопасности. Но Черны, должно быть, просчитывает все варианты.
— Помилуйте, — сказал Джакомо, — если за нашим похищением стоит Киприано, какой смысл Черны уничтожать итальянский грузовик?
— Вы меня огорчаете, Джакомо. Во-первых, мы не знаем наверняка, что за нашим похищением стоит именно Киприано. Во-вторых, если все же это майор" то он постарается замести все следы. Не забывайте, официально итальянцы и четники — союзники, верные друг другу до гроба.
Впереди послышались голоса, хлопнула дверца кабины, и заурчал мотор.
— Похоже на правду, — сказал Джакомо в пространство. — Конечно, жалко грузовичок.
Машина вновь неслась сквозь вьюжную ночь. Пленники тряслись на полу, освещаемые дрожащим светом карманных фонариков. Внезапно Хар-рисон вскрикнул:
— Наконец-то! Цивилизация! Я не видел городских огней два месяца! Целую вечность!
Он, как обычно, преувеличивал. Промелькнуло несколько туманных огоньков, судя по которым, нельзя было сказать, что машина движется по улицам большого города. Фургон, замедлив ход, свернул на обочину и остановился. Видимо, солдаты знали, куда водитель привел машину. Они выпрыгнули из кузова безо всякой команды, по-прежнему не сводя с пленников ни фонарей, ни стволов автоматов. Вскоре к ним присоединился и Черны.
— Сегодня заночуем здесь, — сказал он.
Покинув фургон, пленники огляделись. Насколько можно было различить сквозь темноту и метель, здание, возле которого они находились, было простым деревенским домом. Отворив дверь, Черны вошел вовнутрь. Солдаты и пленники последовали за ним.
Обстановка в прихожей практически отсутствовала, зато тут их охватило тепло, особенно приятное после метели и стужи, свирепствовавших на улице. В камине, отбрасывая замысловатые блики, тлели угли. Солдатские фонарики были единственным источником света — электричество еще не достигло этой части окраины Яблоницы, и керосиновые лампы здесь были обычным явлением.
— За дверью слева — туалет и умывальник, — сказал Черны. — И тем и другим можете пользоваться, когда захотите. В прихожей, само собой, будет выставлен пост, — он подошел к двери, расположенной в дальнем углу прихожей, и приказал пленникам войти в помещение.
Это была обычная комната, типичная для деревенского дома: просторная, с низким бревенчатым потолком и дубовым полом. Вдоль стен тянулись длинные, довольно широкие лавки. Вокруг стола стояло несколько кресел с подлокотниками. В одном углу комнаты возвышался старомодный буфет, в другом — такой же старомодный массив ный комод. В большой, украшенной, изразцами печи весело потрескивали дрова.
Вошедшим сразу же бросились в глаза шесть выстроенных в ряд раскладушек с подушками и одеялами, которые не отвечали патриархальному стилю дома. Второе несоответствие обнаружил Джордже. Он подошел к одному из окон и, раздвинув занавески, с интересом ощупал толстые прутья стальной решетки.
— Одна из главных примет нашего времени, — грустно заметил толстяк. — С начала войны стандарты незаметно, но очень быстро переменились. Законы нравственности, так же как и государственные, утратили свою значимость, а моральная деградация выросла до безобразных высот. — Он снова сомкнул занавески. — Мудрая мера предосторожности, очень мудрая. Чувствуется, что улицы Яблоницы переполнены грабителями, мародерами, ворами и прочими криминальными элементами.
Черны, наблюдая за Петерсеном, который взглядом пересчитывал раскладушки, пропустил намек Джордже мимо ушей.
— Я тоже умею считать, майор. Наверху есть комната для двух юных леди.
— Предусмотрительно. Вы были уверены в благополучном исходе операции, не так ли, кали-тан Черны?
— Даже слепой с колокольчиком мог бы в такую метель проникнуть в наш лагерь, — небрежно обронил Джордже.
Черны и на этот раз никак не отреагировал на его реплику. Видимо, он пришел к выводу: не отвечать толстяку — лучший способ заставить того замолчать.
— Завтра, возможно, мы двинемся дальше, — сказал он. А может, останемся здесь. Смотря какая будет погода. В любом случае вы успеете выспаться — подъем произойдет не очень рано. Если кто-либо из вас проголодался — в буфете есть кое-какие продукты. Содержимое комода скорее всего заинтересует профессора.
— О, — Джордже распахнул створки комода, предоставив всеобщему обозрению миниатюрный бар. — Пожалуй, капитан Черны, вы меня убедили. Решетки на окнах излишни. Сегодня я заночую здесь.
— Куда же вы денетесь. Когда леди захотят спать, дайте знать часовым и я провожу их наверх.
Вероятно, чуть позже мне придется вас снова потревожить. Это будет зависеть от сеанса связи.
— Интересно, — удивился Петерсен, — я считал, что телефонный кабель в Яблонице поврежден.
— Я имею в виду сеанс радиосвязи, конечно. В нашем распоряжении — передатчик. Точнее, целых четыре. Мы прихватили вашу рацию, майор, и две рации новейшей конструкции, принадлежавшие фон Караянам. Шифровальные книги четников тоже нам пригодятся, — с этими словами Черны покинул комнату, оставив в ней притихших пленников. Впрочем, тишину тотчас нарушил звук пробки, покинувшей бутылочное горлышко.
Первым заговорил Михаэль.
— Рации, шифровальные книги, — с горечью промолвил он и посмотрел на Петерсена. — Вы понимаете, что это означает?
— Понимаю. Это ровным счетом ничего не означает. Черны только тешит себя. Нам придется немного потрудиться и придумать новые коды. Что в первую очередь предпримет командование, узнав о пропаже шифровальных книг? Разумеется, оно позаботится о создании нового шифра. Который необходим не столько, чтобы защитить нас от врагов, сколько для того, чтобы оградить от любопытных друзей. Немцы уже дважды раскодировали шифр, который мы использовали для внутренней связи, — майор поглядел на Харрисона. Тот сидел в кресле перед огнем, вальяжно закинув ногу на ногу, и крутил в руке стакан с вином, который только что подал ему Джордже. — Для человека, насильственно вырванного из дома или похищенного, что, собственно, одно и то же, вы не очень подавлены, Джимми.
— Чем же я должен быть подавлен? — откликнулся довольный Харрисон. — Я не предполагал, что в обозримом будущем смогу отыскать квартиру, удобней той, которой располагал. Однако я ошибался. Смотрите — настоящая печь, настоящий огонь! Как говорили древние: пользуйся случаем. Как вы думаете, Петер, что нас ожидает?
— Я не умею гадать, Джимми.
— Жаль. Было бы приятно услышать, что я вновь смогу увидеть белые скалы Дувра...
— С чего вы взяли, что больше их не увидите? Никто не собирается проливать вашу кровь. Вы же ни в чем не замешаны, Джимми. Вы же не посылали тайные сообщения неизвестным нам адресатам?
— Конечно, нет, — Харрисон оставался невозмутим. — Я не такой человек. У меня нет никаких секретов, и я не умею работать на рации. ...Так вы считаете, Петер, что вновь увижу белые скалы. А как вы полагаете, вернусь ли я в свою старую усадьбу на горе Прендж?
...Когда вечером следующего дня компания в прежнем составе вновь собралась у Харрисона, входная дверь неожиданно распахнулась и внутрь ворвались трое людей с автоматами. Следом за ним влетели еще трое. Их появление оказалось настолько неожиданным, что даже мысль о сопротивлении никому не пришла в голову.
— Меня зовут Черны, — сказал один из мужчин, самый низкий и коренастый. — Сейчас по очереди вы достанете свое оружие и положите его на пол. Начнем с вас, — Черны кивнул на Метровича.
Через минуту все оружие, по крайней мере видимое глазу, лежало на полу. Черны поманил пальцем Лоррейн.
— Соберите пистолеты и положите их на журнальный столик. Надеюсь, у вас хватит ума, чтобы не воспользоваться им.
Лоррейн и не думала о чем-либо подобном. Руки ее так тряслись, что она с трудом сумела собрать оружие. Когда пистолеты легли на стол, Черны спросил, обращаясь к ней и Зарине:
— А вы, юные леди, вооружены?
— У дам нет оружия, — сказал Петерсен, — гарантирую это. Если вы найдете у них или в их вещах оружие, можете меня расстрелять.
Черны взглянул на него почти с усмешкой. Он сунул руку за пазуху и достал из внутреннего кармана бумажный лист.
— Ваше имя?
— Петерсен.
— А, майор Петерсен. Вы возглавляете список. Судя по одежде девушек, при себе оружия они не имеют. Но почему вы так убежденно говорите об их вещах?
— Я осматривал их.
Девушки на мгновение замерли и обменялись негодующими взглядами. Черны слегка улыбнулся.
— Вам следовало их предупредить. Хорошо, насчет девушек я вам верю. Но если кто-нибудь из мужчин вдруг решил припрятать оружие и я это обнаружу, то лично застрелю любого, — тон Черны не оставлял никакого сомнения в том, что он исполнит свою угрозу.
— Нет нужды прибегать ко всем этим унизительным процедурам, — жалобно сказал Джордже. — Я сдаюсь, — толстяк вынул из-под рубашки «вальтер», протянул его Черны и ткнул Алекса локтем под ребра. — Не будь глупцом. Не думаю, что у этого парня есть чувство юмора.
Алекс нахмурился и, повторив действия Джордже, швырнул пистолет на журнальный столик.
— Спасибо, — Черны вновь заглянул в свой список. — Вы, конечно, тот самый профессоре. Номер два в нашем списке, — он перевел взгляд на Алекса. — А вы, догадываюсь, числитесь в нем под третьим номером. Здесь написано: «Алекс, наемный убийца». Краткая, но исчерпывающая характеристика. Запомним ее. — Черны повернулся к одному из своих людей: — Эдвард, обыщи одежду на вешалке. Может, там что-то осталось.
— Вам незачем обыскивать всю одежду, — сказал Петерсен. — Моя куртка висит с левого края. В нижнем кармане — «люгер».
— Вы благоразумны, — заметил Черны.
— Я тоже профессионал.
— Знаю. Я вообще, знаю о вас достаточно много. Точнее, мне много о вас рассказывали. — Черны посмотрел на пистолет, который подал ему Эдвард. — Не подозревал, что на вооружении королевской югославской армии — бесшумные «люгеры».
— Мне подарил приятель.
— Разумеется. В списке еще пять фамилий, — Черны взглянул на Харрисона. — Вы, должно быть, капитан Джеймс Харрисон.
— Почему им должен быть именно я?
— Во всей Югославии только один офицер носит монокль. А вы, стало быть, Джакомо. Здесь только имя — Джакомо.
— Обычный вопрос.
— Пробел в описании. Джакомо улыбнулся.
— Оно приукрашено?
— Нет, совершенно точное. Остался, стало быть, Михаэль фон Караян. Теперь девушки, — Черны взглянул на Лоррейн. — Вы Лоррейн Чемберлен.
— У вас есть и мое описание?
— Зарина фон Караян поразительно похож на своего брата, — снисходительно объяснил Черны. — Так, все перечисленные в списке пойдут с нами.
— Можно задать вопрос? — осведомился Джордже.
— Нет.
— С вашей стороны это невежливо и нечестно, — уныло произнес Джордже. — А что, если я хочу в туалет?
— Понимаю, вы большой шутник, — холодно сказал Черны. — Остается надеяться, что чувство юмора не покинет вас, когда мы прибудем на место. Майор, вы несете персональную ответственность за поведение каждого члена вашей группы.
Петерсен усмехнулся.
— Если кто-нибудь попытается бежать, вы меня расстреляете?
— Я бы не советовал воспринимать мои слова столь прямолинейно, майор.
— А как мне к вам обращаться? — спросил Петерсен. — Майор Черны? Капитан Черны?
— Капитан, — коротко ответил тот. — Но я предпочитаю, чтобы ко мне обращались — Черны. Кстати, с чего вы взяли, что я офицер?
— Навряд ли за важными преступниками послали бы новобранца.
— Никто не утверждает, что вы преступники. Пока. — Черны взглянул на офицеров-четников. — Ваши фамилии?
— Майор Метрович, — представился тот, — а это — майор Ранкович.
— Слышал о вас. — Черны вновь повернулся к Петерсену. — Пусть ваши люди захватят с собой свои вещи.
— Славно, — сказал Джордже.
— Что именно? — тотчас спросил Черны.
— То, что приказываете взять нам с собой свои вещи. Значит, пока не собираетесь нас расстреливать.
— Быть шутником — достаточно скверно, а уж устраивать клоунаду... — Черны посмотрел на Петерсен а. — Чьи вещи здесь?
— Пятерых. Мои вещи и вещи двух этих джентльменов, — Петерсен кивнул на Джордже и Алекса, — находятся в другом помещении, в пятидесяти метрах отсюда.
— Славко, Сава, — обратился Черны к стоящим у двери солдатам, — возьмите Алекса и принесите вещи. Но сперва тщательно обыщите его, а по дороге не спускайте с него глаз. Помните о его основной специальности. — На миг лицо Алекса приняло такое выражение, что прозвучавшая реплика приобрела еще большую актуальность. Черны взглянул на часы. — Не спешите, осмотрите все хорошенько. У нас в запасе сорок минут.
Менее чем через полчаса все вещи были уже уложены и запакованы.
— Знаю, что задавать вопросы нельзя, — сказал Джордже. — А сделать заявление можно? Черт, это тоже вопрос. Тогда вот так: я желаю сделать заявление.
— Что вы хотите? — спросил Черны.
— У меня пересохло в горле.
— Пейте.
— Спасибо, — Джордже откупорил бутылку и одним махом осушил полный стакан вина.
— Попробуйте теперь вон из той бутылки, — предложил Черны.
Джордже прищурился, сдвинул брови, но с видимым удовольствием выполнил предложение.
— Достаточно, — Черны забрал бутылку у толстяка. — Моим людям это тоже не помешает — как средство от холода.
— Достаточно? — уставился на него Джордже. — Вы предложили мне выпить, чтобы убедиться, что вино не отравлено? Проверяли это на мне? На декане факультета? На академике?!
— Некоторые академики значительно хитрее обыкновенных смертных, — Черны повернулся к своим людям. — Можете пить.
Трое солдат взяли в руки стаканы. Двое других продолжали держать пленников под прицелом своих автоматов. В словах и действиях Черны ощущалась какая-то обескураживающая определенность. Казалось, он был готов ко всему, даже к непредсказуемым высказываниям Джордже.
— Что вы сделаете со мной и майором Ранковичем? — спросил Метрович.
— Вы останетесь здесь.
— Мертвыми?
— Живыми. Связанными, с кляпами во рту, но живыми. Мы не убиваем ни безоружных солдат, ни мирных граждан.
— Мы поступаем точно так же.
— Ну-ну, — кивнул Черны. — А тысячи мусульман в Южной Сербии покончили жизнь самоубийством?
Метрович не ответил.
— А сколько сербов — мужчин, женщин, детей — самым жестоким образом было уничтожено всего лишь потому, что у них другая вера?
— Четники не принимали участия в массовых казнях, — возразил Метрович. — Это делали усташи, подонки и уголовники.
— Усташи — ваши союзники. Вспомните Крагуевац, майор, где партизаны убили десять немец них солдат, а немцы в отместку уничтожили пять тысяч югославских граждан. Выводили из классов детей и расстреливали их на школьном пороге. Говорят, даже некоторым палачам становилось плохо от этого зрелища. Вспомните отступление из Узицы. Немецкие танки утюжили улицы до тех пор, пока не передавили гусеницами всех раненых партизан. Грехи ваших кровных друзей — это ваши грехи. Но я не стану уподобляться вам и использовать ваши же методы. У меня есть свой приказ. А, кроме того, вы, по крайней мере формально, — наши союзники, — последняя фраза Черны прозвучала презрительно.
— Вы — партизаны, — промолвил Метрович.
— Избави Бог! — с отвращением сказал Черны. — Разве мы похожи на партизанский сброд? Мы десантники из дивизии Мурдже. — Дивизия генерала Мурдже считалась одной из лучших итальянских частей, дислоцированных в Юго-Восточной Европе. — Я же сказал, вы — наши союзники...
— Должен извиниться перед вами, Петер, — обратился Метрович к Петерсену. — Вчера вечером я не поверил вашим словам. Они показались мне настолько невероятными. Теперь вижу, что вы были правы.
— Лучше бы я сам поверил своим догадкам, — откликнулся тот. — Черт возьми, у меня было целых двадцать четыре часа!
— Свяжите их, — Черны указал на Метровича и Ранковича.
На выходе из хижины к шестерым десантникам присоединились еще двое солдат. Это никого не удивило — такой человек, как Черны, вряд ли провел бы в доме почти час, не выставив наружной охраны. Вне всяких сомнений, это были солдаты элитного подразделения.
Метрович прошлым вечером еще раз ошибся, утверждая, что никто не сумеет пройти через горы, если погода останется прежней. Десантники Черны убедительно опровергали эти слова. Погода не изменилась — по-прежнему выла метель, и порывистый ветер швырял в лица колючий снег, не давая разглядеть что-либо вокруг, но солдаты, казалось, не замечали ничего. Более того, им точно доставляло удовольствие идти в столь экстремальных условиях. Пленники, выстроенные в цепочку и окруженные с обеих сторон конвоем, брели, проваливаясь по колено в снег. Когда лагерь четников остался далеко позади, солдаты по знаку Черны остановились и достали фонарики.
— Здесь нам придется связать вам руки, — заявил Черны.
— Удивляюсь, что вы не сделали этого раньше, — сказал Петерсен. — Но еще больше меня удивляет, что вы хотите сделать это сейчас. Наверное, собираетесь убить всех?
— Объяснитесь.
— Мы находимся в самом начале тропы, ведущей вниз, в ущелье.
— Как вы это узнали?
— Направление ветра со вчерашнего дня не изменилось. У вас есть пони?
— Только для дам. Именно столько требовалось и вчера.
— Вы очень хорошо информированы. А остальным вы намерены связать руки из опасения, что мы сбросим вас в пропасть? Ошибка, капитан Черны, ошибка. Десантник не должен так ошибаться.
— В самом деле?
— Не стоит нас связывать по двум причинам. Во-первых, поверхность тропы неровная и скользкая из-за плотного наста. Если кто-нибудь из нас, будучи связанным по рукам, оступится, то не сможет восстановить равновесие и соскользнет вниз. Вообще, как можно передвигаться по скользкому насту со связанными руками? Это все равно что послать людей на заведомую смерть. Вы должны были об этом догадаться. Во-вторых, на узкой тропе ваши люди пойдут не рядом с пленниками, а в начале и конце процессии. Что могут пленники предпринять в этой ситуации? Разве что добровольно свести счеты с жизнью. Могу заверить вас, ни один из них не собирается этого делать.
— Я не горец, майор Петерсен. Поэтому, пожалуй, соглашусь с вашими доводами.
— У меня еще одна просьба. Если можно, разрешите мне и Джакомо идти рядом с пони. Девушки неуютно чувствуют себя в седле, да еще на высоте.
— А я не хочу, чтобы вы шли со мной рядом! — сама перспектива предстоящего спуска заставляла голос Зарины звучать чуть истерично. — Не хочу!
— Вы слышали? — сухо сказал Черны, — Она не хочет.
— Она не ведает, что говорит. Девушка страдает тяжелой формой вертиго. Подумайте, что я выиграю, если буду ее сопровождать?
— Вроде бы ничего...
Когда кавалькада, готовясь к спуску, выстраивалась на вершине скалы, Джакомо, ведущий пони с восседавшей на нем Лоррейн, проходя мимо Петерсена, шепнул:
— Неплохо исполнено, майор, — и исчез в снежной круговерти. Петерсен задумчиво посмотрел ему вслед.
Спуск при снегопаде и ветре всегда намного труднее, чем подъем. Каждый из его участников в полной мере испытал это на себе. Прошло почти два часа, прежде чем процессия достигла дна ущелья.
— Мы внизу? — это были первые слова Зарины с тех пор, как они покинули плато.
— В целости и сохранности, — отозвался Петерсен.
Девушка глубоко вздохнула.
— Спасибо. Можете отпустить мою лошадь.
— Это пони, — поправил ее майор. — Знаете, я как-то привык к этой малютке.
— Простите, — поспешно сказала Зарина. — Вы меня неправильно поняли. Я не хотела грубить вам... Просто хотела сказать, что вы такой... такой ужасный... и такой добрый... Нет, это я ужасная... А вы...
— Я сделал то, что обязан был сделать.
— Они собираются убить вас?
— Убить? Какие мрачные мысли. Почему они должны убивать меня?
— Вы сами сказали, что генерал Гранелли — злой человек.
— Генерал Гранелли находится в Риме. А вы не думаете о том, что может произойти с вами?
— Нет, не думаю, — голос девушки был угрюмым. — Это меня мало волнует.
— Обычно на этом месте в разговоре ставят точку, — резюмировал Петерсен.
Теперь ветер швырял снег не в лица, а в спины. Вскоре Черны опять подал знак всем остановиться. Он осветил фонарем грузовик, угнанный Петерсеном двое суток назад.
— С вашей стороны, майор" было разумно оставить транспорт в таком подходящем месте.
— Всегда рад помочь союзникам. Но ведь не на нем же вы сюда прикатили?
— Разумеется. — Черны сместил луч фонаря влево. Невдалеке темнел большой армейский фургон. — Полезайте в кузов. А ты, Эдвард, поедешь со мной.
Восемь пленников были усажены на пол возле кабины. Солдаты Черны разместились на боковых скамьях. В свете фонарей тускло поблескивали стволы автоматов. Зарычал мотор, и фургон подбросило на первом ухабе.
Через пять минут он уже выехал на дорогу, вьющуюся вдоль берега Неретвы.
— О! — воскликнул Харрисон. — Как я понимаю, скоро появятся яркие огни Яблоницы?
— Естественно, — откликнулся Петерсен. — Куда же еще может привести эта дорога? Она разветляется сразу за Яблоницей. Но дальше нее, похоже, сегодня мы не поедем. Уже поздно. Даже такие люди, как Черны, нуждаются в отдыхе.
Через короткое время водитель остановил машину и выключил двигатель.
— Но я не вижу никаких ярких огней! — завертел головой Харрисон. — Что задумали эти дьяволы?
— Относительно нас — ничего. Водитель дожидается Черны и Эдварда.
— Зачем? — спросил Джакомо. — У них есть своя машина.
— Думаю, их машина уже в Неретве. Тот парень, который встречал нас вчера, — помните? — Доменик, шофер в солнцезащитных очках, — он мог запомнить не только грузовик, но и его номер. Когда Метровича и Ранковича обнаружат — это, вероятно, пока не произошло, — за Черны может начаться погоня. Я говорю «может», потому что сильно сомневаюсь в этом. Полковник Михайлович вряд ли захочет предавать огласке ненадежность своей системы безопасности. Но Черны, должно быть, просчитывает все варианты.
— Помилуйте, — сказал Джакомо, — если за нашим похищением стоит Киприано, какой смысл Черны уничтожать итальянский грузовик?
— Вы меня огорчаете, Джакомо. Во-первых, мы не знаем наверняка, что за нашим похищением стоит именно Киприано. Во-вторых, если все же это майор" то он постарается замести все следы. Не забывайте, официально итальянцы и четники — союзники, верные друг другу до гроба.
Впереди послышались голоса, хлопнула дверца кабины, и заурчал мотор.
— Похоже на правду, — сказал Джакомо в пространство. — Конечно, жалко грузовичок.
Машина вновь неслась сквозь вьюжную ночь. Пленники тряслись на полу, освещаемые дрожащим светом карманных фонариков. Внезапно Хар-рисон вскрикнул:
— Наконец-то! Цивилизация! Я не видел городских огней два месяца! Целую вечность!
Он, как обычно, преувеличивал. Промелькнуло несколько туманных огоньков, судя по которым, нельзя было сказать, что машина движется по улицам большого города. Фургон, замедлив ход, свернул на обочину и остановился. Видимо, солдаты знали, куда водитель привел машину. Они выпрыгнули из кузова безо всякой команды, по-прежнему не сводя с пленников ни фонарей, ни стволов автоматов. Вскоре к ним присоединился и Черны.
— Сегодня заночуем здесь, — сказал он.
Покинув фургон, пленники огляделись. Насколько можно было различить сквозь темноту и метель, здание, возле которого они находились, было простым деревенским домом. Отворив дверь, Черны вошел вовнутрь. Солдаты и пленники последовали за ним.
Обстановка в прихожей практически отсутствовала, зато тут их охватило тепло, особенно приятное после метели и стужи, свирепствовавших на улице. В камине, отбрасывая замысловатые блики, тлели угли. Солдатские фонарики были единственным источником света — электричество еще не достигло этой части окраины Яблоницы, и керосиновые лампы здесь были обычным явлением.
— За дверью слева — туалет и умывальник, — сказал Черны. — И тем и другим можете пользоваться, когда захотите. В прихожей, само собой, будет выставлен пост, — он подошел к двери, расположенной в дальнем углу прихожей, и приказал пленникам войти в помещение.
Это была обычная комната, типичная для деревенского дома: просторная, с низким бревенчатым потолком и дубовым полом. Вдоль стен тянулись длинные, довольно широкие лавки. Вокруг стола стояло несколько кресел с подлокотниками. В одном углу комнаты возвышался старомодный буфет, в другом — такой же старомодный массив ный комод. В большой, украшенной, изразцами печи весело потрескивали дрова.
Вошедшим сразу же бросились в глаза шесть выстроенных в ряд раскладушек с подушками и одеялами, которые не отвечали патриархальному стилю дома. Второе несоответствие обнаружил Джордже. Он подошел к одному из окон и, раздвинув занавески, с интересом ощупал толстые прутья стальной решетки.
— Одна из главных примет нашего времени, — грустно заметил толстяк. — С начала войны стандарты незаметно, но очень быстро переменились. Законы нравственности, так же как и государственные, утратили свою значимость, а моральная деградация выросла до безобразных высот. — Он снова сомкнул занавески. — Мудрая мера предосторожности, очень мудрая. Чувствуется, что улицы Яблоницы переполнены грабителями, мародерами, ворами и прочими криминальными элементами.
Черны, наблюдая за Петерсеном, который взглядом пересчитывал раскладушки, пропустил намек Джордже мимо ушей.
— Я тоже умею считать, майор. Наверху есть комната для двух юных леди.
— Предусмотрительно. Вы были уверены в благополучном исходе операции, не так ли, кали-тан Черны?
— Даже слепой с колокольчиком мог бы в такую метель проникнуть в наш лагерь, — небрежно обронил Джордже.
Черны и на этот раз никак не отреагировал на его реплику. Видимо, он пришел к выводу: не отвечать толстяку — лучший способ заставить того замолчать.
— Завтра, возможно, мы двинемся дальше, — сказал он. А может, останемся здесь. Смотря какая будет погода. В любом случае вы успеете выспаться — подъем произойдет не очень рано. Если кто-либо из вас проголодался — в буфете есть кое-какие продукты. Содержимое комода скорее всего заинтересует профессора.
— О, — Джордже распахнул створки комода, предоставив всеобщему обозрению миниатюрный бар. — Пожалуй, капитан Черны, вы меня убедили. Решетки на окнах излишни. Сегодня я заночую здесь.
— Куда же вы денетесь. Когда леди захотят спать, дайте знать часовым и я провожу их наверх.
Вероятно, чуть позже мне придется вас снова потревожить. Это будет зависеть от сеанса связи.
— Интересно, — удивился Петерсен, — я считал, что телефонный кабель в Яблонице поврежден.
— Я имею в виду сеанс радиосвязи, конечно. В нашем распоряжении — передатчик. Точнее, целых четыре. Мы прихватили вашу рацию, майор, и две рации новейшей конструкции, принадлежавшие фон Караянам. Шифровальные книги четников тоже нам пригодятся, — с этими словами Черны покинул комнату, оставив в ней притихших пленников. Впрочем, тишину тотчас нарушил звук пробки, покинувшей бутылочное горлышко.
Первым заговорил Михаэль.
— Рации, шифровальные книги, — с горечью промолвил он и посмотрел на Петерсена. — Вы понимаете, что это означает?
— Понимаю. Это ровным счетом ничего не означает. Черны только тешит себя. Нам придется немного потрудиться и придумать новые коды. Что в первую очередь предпримет командование, узнав о пропаже шифровальных книг? Разумеется, оно позаботится о создании нового шифра. Который необходим не столько, чтобы защитить нас от врагов, сколько для того, чтобы оградить от любопытных друзей. Немцы уже дважды раскодировали шифр, который мы использовали для внутренней связи, — майор поглядел на Харрисона. Тот сидел в кресле перед огнем, вальяжно закинув ногу на ногу, и крутил в руке стакан с вином, который только что подал ему Джордже. — Для человека, насильственно вырванного из дома или похищенного, что, собственно, одно и то же, вы не очень подавлены, Джимми.
— Чем же я должен быть подавлен? — откликнулся довольный Харрисон. — Я не предполагал, что в обозримом будущем смогу отыскать квартиру, удобней той, которой располагал. Однако я ошибался. Смотрите — настоящая печь, настоящий огонь! Как говорили древние: пользуйся случаем. Как вы думаете, Петер, что нас ожидает?
— Я не умею гадать, Джимми.
— Жаль. Было бы приятно услышать, что я вновь смогу увидеть белые скалы Дувра...
— С чего вы взяли, что больше их не увидите? Никто не собирается проливать вашу кровь. Вы же ни в чем не замешаны, Джимми. Вы же не посылали тайные сообщения неизвестным нам адресатам?
— Конечно, нет, — Харрисон оставался невозмутим. — Я не такой человек. У меня нет никаких секретов, и я не умею работать на рации. ...Так вы считаете, Петер, что вновь увижу белые скалы. А как вы полагаете, вернусь ли я в свою старую усадьбу на горе Прендж?