— Если бы вы, Петер, потратили лучшие двадцать пять лет своей жизни на общение с бестолковыми студентами... — Джордже пожал плечами, словно сочтя дальнейшие объяснения неуместными.
— Я отнюдь не бестолковый студент, но не всегда могу определить цель ваших вопросов. Вы составили какое-нибудь представление о наших юных друзьях?
— Да.
— Я тоже старался. Мне казалось, что Михаэль — далеко не гигант мысли. Девушка же держалась крайне осторожно. Думаю, она поумнее брата.
— Среди двойняшек такое случается. Я разделяю ваше мнение, Петер. Зарина умна и привлекательна.
Майор улыбнулся.
— Опасная комбинация.
— Вовсе нет, если девушка вам симпатична. У меня нет повода считать Зарину несимпатичной.
— Вы просто влюбчивы, Джордже. Что скажете насчет владельца гостиницы?
— Напуганный и несчастный. Он растерялся, когда вы захотели рассчитаться с ним за еду. Создается впечатление, что. существуют путешественники, которые зачастую не делают этого. Его отказ принять от вас деньги за одеяла так же не типичен для итальянца. Никогда не доводилось встречать итальянца, который добровольно отказывается от денег.
— Полковник Лунц отбрасывает длинную тень, — проговорил Петерсен. — Официант?
— Он, — кивнул Джордже. — Сказать честно, я был лучшего мнения о гестапо. Внедряя агента под видом официанта, полковник мог обучить его хотя бы элементарным навыкам этой работы. Иногда мне становилось за него просто стыдно, — помолчав, Джордже продолжил: — Недавно вы говорили в короле Петре.
— Эту тему затронули вы.
— Какая разница? — отмахнулся толстяк. — Не в этом дело. Как декан факультета, я нередко общался со многими известными людьми. Принц Павел — высококультурный человек, хотя его интересует живопись, а не филология. Мы встречались с ним на королевских приемах. Более того, несколько раз мне довелось разговаривать с королем Петром, в бытность его наследным принцем. В то время он не хромал.
— Он " сейчас не хромает.
Толстяк внимательно взглянул на майора.
— И вы называете меня коварным? Петерсен, отворив наружную дверь гостиницы, дружески похлопал его по плечу.
— Мы живем в такое время, профессор...
Вторая половина пути прошла более гладко, чем первая. Зарину и Михаэля, закутанных по самые глаза в одеяла, уже не сотрясали приступы невольной дрожи. Они не стучали зубами, однако по-прежнему выглядели несчастными и были расположены к общению не больше, чем утром.
Джордже, желая облегчить их страдания, предложил молодым людям выпить, отчего Зарина содрогнулась, а Михаэль энергично помотал головой. Они звали, что толстяк предлагает им не французский коньяк, а крепчайшую «сливовицу», прихваченную из горной гостиницы.
Грузовик с путниками выехал на приморское шоссе в двадцати километрах от Пескары. Преждевременно опустились сумерки. Как и предсказывал Алекс, небо заволокло густыми темными тучами, предвещавшими обильный снегопад. Выручило то, что шоссе было гораздо приличнее горной дороги. Путь до Термоли, сопровождавшийся прежней металлической какофонией, занял всего около двух часов.
«Музыкальное сопровождение», впрочем, полностью отвечало обстановке. Ненастная зимняя ночь и военное время вряд ли могли подвигнуть какого-нибудь творца на создание благозвучных мелодий. Городские пейзажи, как и погода, внушали тоску и уныние. Серый, грязный, лишенный растительности, Термоли казался вымершим. Только в некоторых зданиях, видимо, кафе и тавернах, светились еле различимые огоньки.
Однако район порта освещался здесь даже лучше, чем в Риме. Светомаскировка отсутствовала, так как освещение было слабым, как, скорее всего, и в мирные дни. Грузовик остановился у кромки причала. Света тусклых желтых фонарей вполне хватило, чтобы разглядеть очертания торпедного катера. С первого взгляда могло показаться, что он стоит в порту, ожидая ремонта. На деле ни у кого не возникало даже мысли — закрасить хотя бы часть многочисленных царапин и вмятин, покрывавших его борта. На катере не было ни торпед — торпедные аппараты демонтированы, ни глубинных бомб — бомбодержатели также были сняты. Все вооружение, если можно было так сказать, состояло из пары пустяковых пушечек. Одна стояла на носу, другая — на корме. Обе подозрительно напоминали пулемет Хочкиса, пожалуй, самое ненадежное, пользующееся дурной славой оружие, когда-либо находившееся в употреблении у военных.
На верху трапа, соединявшего катер с причалом, стоял высокий мужчина в форме без знаков различия. Козырек фуражки без кокарды скрывал его лицо, но не его роскошную белоснежную бороду. Человек был заметно сутул. Когда Петерсен и следовавшие за ним люди приблизились, моряк вскинул руку в полу приветствии-полусалюте.
— Добрый вечер, — поздоровался он. — Меня зовут Пьетро. А вы, должно быть, тот самый майор, которого мы ожидаем...
— Да. Добрый вечер.
— ...И с вами четверо спутников, среди которых одна дама, — седобородый Пьетро пристально оглядел каждого, видимо, мысленно сверяясь с полученным описанием, и удовлетворенно проговорил:
— Рад приветствовать вас, господа. Сейчас я пришлю кого-нибудь за вашими вещами. Оставьте их здесь и идите за мной — командир хотел встретиться с вами, как только прибудете...
Все пятеро спустились в помещение, которое могло быть капитанской каютой, рубкой штурмана или офицерской кают-компанией, но, скорее всего, служило и тем, и другим, и третьим. Капитан сидел за письменным столом, повернувшись спиной к двери, и что-то писал. Он развернулся в крутящемся кресле, которое было накрепко привинчено к полу, когда седобородый Пьетро сказал:
— Ваши последние гости, Карлос. Майор и четверо его друзей. Как нам и обещали.
— О! Входите, входите! Спасибо, Пьетро. Пришлите сюда, пожалуйста, вашего юного тезку, хорошо?
— После того как он закончит погрузку багажа?
— Да, после. Седобородый Пьетро ушел.
— Лейтенант Джанкарло Тремино, — представился капитан корабля. Это был широкоплечий молодой человек лет тридцати с черной, курчавой шапкой волос, загорелый, белозубый, с теплыми карими глазами и открытой улыбкой. — Зовите меня просто Карлос. Меня здесь, как вы слышали, почти все так зовут. Дисциплина на флоте отсутствует, — он указал на серые фланелевые шаровары. — По этой же причине я не ношу форму. Зачем? Никто не обращает на это внимания... — Капитан протянул левую руку Петерсену. — Добро пожаловать, майор. Разумеется, здесь нет роскошных апартаментов, зато есть несколько крохотных кают, гальюн, душевая, много вина... и гарантия безопасного прибытия в Плоче. Мы не раз ходили к берегам Далмации и до сих пор еще не пошли на дно. Конечно, для этого достаточно одного раза, но... Давайте будем думать о хорошем.
— Вы очень любезны, — отозвался Петерсен. — Раз у вас принято называть друг друга по имени, зовите меня Петер.
— Он так же по имени представил остальных своих спутников. Карлос скреплял каждое знакомство рукопожатием и приветливой улыбкой, однако даже не предпринял попытки подняться из кресла.
— Прошу прощения за то, что я сижу, — извинился он. — Я не хам и не лентяй. И вовсе не питаю отвращения к физическим упражнениям, — Карлос извлек на свет свою правую руку, облаченную в черную перчатку, нагнулся и постучал по правой ноге — между коленом и лодыжкой. Раздался стук металла о металл, заставивший наблюдавших вздрогнуть. — Эти металлические приспособления несколько затрудняют движения, — проговорил он, точно оправдываясь. — Лишнее, да нет, любое движение доставляет довольно значительное неудобство. Кому это может понравиться? Я не благородный античный римлянин, чтобы все время себя испытывать.
Зарина прикусила губу. Михаэль пытался держаться так, будто зрелище его не потрясло. Петер-сен, Джордже и Алекс, у которых за плечами были полтора года войны, отреагировали на увиденное без особых эмоций.
— Правая рука, правая нога, — продолжил майор, — серьезная помеха для службы.
— В действительности мешает только нога — она ампутирована до колена. А вы слышали о пилоте английского истребителя, потерявшего обе ноги? Так вот, парень рвался вовсе не к инвалидной коляске, нет, а снова в кабину «спитфайра». И своего добился.
— Я слышал об этом. Думаю, об этом многие слышали. Позвольте узнать, Карлос, как вы заработали эти царапины?
— Вероломный Альбион, — весело сказал капитан. — Мерзкие, отвратительные англичане. Никогда не доверяйте им. Представьте себе, до войны моими лучшими друзьями были англичане — мы вместе плавали на яхтах по Адриатике и Суэцу. Наш катер пересекал Эгейское море. Стоял густой туман. И вдруг из этого тумана менее чем в двух километрах от нас возник огромный британский военный корабль.
Карлос сделал паузу, вероятно для того, чтобы усилить эффект.
Петерсен заметил:
— Насколько я знаю, англичане опасаются посылать большие военные корабли севернее Крита.
— На самом деле это был фрегат, — пояснил капитан, — но в тот момент он показался нам невероятно огромным. Мы не были готовы к такой встрече, понимаете? Видимо, англичане засекли нас радаром, а у нас никакого радара. Первые два снаряда скользнули по борту и взорвались в нескольких метрах от корпуса. Стрельба велась из сорокамиллиметровой пушки килограммовыми снарядами. Англичане зовут их «хлопушками». Две следующие «хлопушки» легли точно в цель: одна попала в машинное отделение и вывела из строя двигатель, вторая прошила рубку рулевого. Я стоял там на вахте.
— Килограммовый снаряд, разорвавшийся в замкнутом пространстве, — не слишком, приятная штука, — сказал Петерсен. — Вы были в рубке один?
— Со мной находилось еще двое. Им повезло меньше, чем мне. — Карлос взглянул на Петерсена. — Ну да ладно! Что случилось, то случилось.
В дверь постучали, и вошел очень юный матрос. Он вытянулся по стойке «смирно», отдал честь и спросил:
— Вы посылали за мной, капитан?
— Да, Пьетро, У нас гости. Усталые, томимые жаждой гости.
— Так точно! — юный матрос вновь отдал честь и вышел.
— А вы говорите об отсутствии дисциплины на флоте, — заметил Петерсен.
— Дайте срок, — улыбнулся капитан. — Паренек с нами всего лишь вторую неделю.
— Он, что, прогуливает уроки? — изумленно поинтересовался Джордже.
— Пьетро старше, чем кажется, по крайней мере, месяца на три.
— В вашем экипаже представлены все возрастные категории, — усмехнулся Петерсен. — Старшему Пьетро никак не меньше семидесяти.
— Гораздо больше, — Карлос рассмеялся. Казалось, все на свете его забавляет. — Пенсионер, безбородый юнец, так называемый капитан с двумя из четырех полагающихся конечностей — отличная команда! Подождите, еще увидите остальных. .
— Что случилось, то случилось, согласен. — продолжил беседу Петерсен. — Согласен. А можно задать вопрос относительно настоящего?
Карлос кивнул.
— Почему вы не ушли из флота по инвалидности или, в конце концов, не списались на берег? Почему до сих пор на действительной службе?
— На действительной службе? — капитан опять рассмеялся. — Это не действителъная служба. Как только запахнет порохом, я тотчас подам рапорт об увольнении. Вы видели наше вооружение, Петер? Мы держим этот металлолом лишь из тщеславия. Пушки никогда не будут использованы ни для атаки, ни для обороны — обе неисправны. Слоняться взад-вперед между Италией и Югославией совсем не сложно, во всяком случае, для меня. Ведь я родился и вырос в сорока милях отсюда, в Пескаре. У моего отца было несколько яхт, и все свое детство, а затем и до нелепого длинные студенческие каникулы провел в плаваниях по Средиземному морю, главным образом вдоль югославского берега. Адриатическое побережье Италии — скучно и неинтересно. Между Бари и Венецией нет ни одного живописного места, заслуживающего упоминания. А сотни островков Далмации — истинный рай для яхтсмена! Я знаю их лучше, чем улицы Пескары или Термоли, и морское министерство находит это полезным.
— Как же вы пойдете ночью? — спросил Петерсен. — Без маяков, без световых буев, без каких-либо береговых навигационных ориентиров?
— Если бы я зависел от всего этого, морское министерство вряд ли было заинтересовано во мне, верно? Да, помогите же ему кто-нибудь! — возглас капитана относился к юному Пьетро, который вошел в каюту, пошатываясь под тяжестью гигантской плетеной корзины. В ней находился великолепно оборудованный бар. В дополнение к крепким спиртным напиткам, ликерам и винам юный матрос прихватил даже сифон, заправленный содовой водой, и маленькое ведерко со льдом.
— Пьетро пока не научился исполнять обязанности стюарда, а я не намерен покидать свое кресло, — сказал Карлос. — Пожалуйста, обслуживайте себя сами, господа. Спасибо, Пьетро. Предложи остальным пассажирам присоединиться к нам, если они захотят.
Юноша отдал честь и вышел.
— У нас на борту находятся еще два пассажира, имеющие отношение к Югославии, — пояснил капитан. — Понятия не имею, зачем они туда направляются. Впрочем, точно так же не знаю, какие у вас там дела. Вы не знаете их дел, они не знают ваших, но корабли, встречающиеся ночью, обязаны обмениваться друг с другом опознавательными сигналами. Таковы правила плавания в открытом море.
Петерсен указал на корзину, из которой Джордже подал Зарине и Михаэлю апельсиновый сок.
— В открытом море несколько иные правила, — заметил он. — По-моему, ваше морское ведомство недооценивает суровые условия тотальной войны.
— Не волнуйтесь, Петер, — улыбнулся Карлос. — Наше морское ведомство так же скупо, как и любое морское ведомство мира. Кое-что из этих припасов прислал мне отец из собственных винных погребов, а кое-что подарили зарубежные друзья.
— "Крусковач", — Джордже дотронулся до бутылки, — «граппа», «пелинковач», «сливовица»... Можно подумать, все ваши зарубежные друзья — югославы. Наш гостеприимный и внимательный юный друг Пьетро ясновидящий? Он догадался, что мы идем в Югославию, или был информирован ?
— Подозрительность, думаю, составляет основную часть вашего капитала. Не знаю, о чем догадался Пьетро и может ли он вообще о чем-либо догадываться. Юноша не был специально проинформирован, а просто-напросто знал это, — Карлос вздохнул. — Увы, для нас уже не существует таких понятий, как романтика и очарование таинственных миссий рыцарей плаща и кинжала. Отыщите в Термоли хотя бы одного слепо глухонемого, и он будет тем единственным в городе человеком, который не знает, что «Коломбо» — так зовут эту искалеченную «борзую» — регулярно курсирует между Италией и Югославией. Утешьтесь тем, господа, что я один знаю место, где мы причалим. Конечно, если никто из вас не проболтался. — Он налил себе немного виски. — Ваше здоровье, джентльмены. И ваше, сеньора.
— Мы не болтаем на каждом углу о подобных вещах, — отозвался Джордже. — Зато о другом, боюсь, я люблю поговорить. Вы упомянули студенческие каникулы, Карлос. Могу спросить, что вы заканчивали? Университет? Морскую академию?
— Медицинскую академию.
— Медицинскую академию! — С потрясенным видом Джордже налил себе «граппы». — Умоляю вас, капитан, только не говорите, что вы доктор!
— А я и не говорю. Но у меня есть диплом, подтверждающий мое медицинское образование, — сказал Карлос.
Петерсен выразительно оглядел каюту.
— Тогда почему все это?
— Хороший вопрос, — улыбнулся капитан. — В военное время итальянский флот не отличается от любого другого. Высококвалифицированный слесарь становится механиком машинного отделения, первоклассный шеф-повар — артиллеристом. Я умею учиться, многогранность познаний и привела меня сюда, — подражая Петерсену, Карлос выразительно огляделся. — Разрешите представиться — доктор Тремино, паромщик первого класса. Принимая во внимание состояние парома, согласен на второй класс. Входите, входите! — откликнулся он на стук в дверь.
Среднего роста стройная молодая девушка, одетая в голубой шерстяной костюм, перешагнула через невысокий комингс. На вид ей можно было дать лет двадцать пять. Лицо ее было бледным, серьезным и неулыбчивым, без малейшего следа косметики. Черные, как ночь, волосы ниспадали на плечи, подобно крыльям ворона. Одно «крыло» почти полностью закрывало левую бровь, очевидно, чтобы прикрыть небольшую оспинку, расположившуюся высоко на левой скуле. Девушка была красива той классической «вечной» красотой, над которой не властно время.
Время не властно было изменить и облик мужчины, вошедшего следом за ней в каюту, однако скульптурное совершенство черт было здесь ни при чем. Высокий, крепкого телосложения, светловолосый, он показался отчаянно безобразным. Природа не имела отношения к этому — все лицо мужчины ото лба до подбородка покрывали ужасные шрамы самого различного рода и вида. И все же, благодаря открытой жизнерадостной улыбке, оно выглядело достаточно привлекательным.
— О! — с неподдельной радостью воскликнул Карлос. — А вот и Лоррейн с Джакомо.
Он представил вошедшим Петерсена, затем остальных. Голос Лоррейн, низкий и бархатистый, чем-то напоминал голос Зарины. Голос Джакомо, как и следовало ожидать, бархатистым не был, а рукопожатие его оказалось просто чудовищным. Однако, когда дело дошло до девушки, Джакомо осторожно взял ее ладошку в свою огромную руку и с неуклюжей галантностью поцеловал. Подобный жест этого человека мог показаться неестественным и театральным, но, по-видимому, Зарина это так не восприняла. Во всяком случае она ничего не сказала, а лишь широко улыбнулась в ответ с искренностью, впервые отмеченной Петерсеном.
— Не церемоньтесь, — сказал Карлос, кивнув на плетеную корзину.
Джакомо, не позволяя усомниться в том, что принадлежит к решительным людям, не заставил упрашивать себя дважды и налил Лоррейн «пеллегрино»[6]. Это явно указывало на их давнее знакомство, равно как и на то, что девушка разделяла отношение фон Караянов к алкоголю. Затем Джакомо наполовину наполнил высокий бокал виски, разбавил его содовой, сел за стол и, улыбаясь, оглядел компанию.
— За здоровье присутствующих! — провозгласил он. — И за погибель врагов.
— Каких именно? — поинтересовался Карлос.
— О, получился бы очень длинный список, — Джакомо попытался скорчить пепельную гримасу и залпом выпил виски. — У меня их слишком много. Вы пригласили нас на совещание, Карлос?
— На совещание? Избавь меня Боже! — Не надо обладать великими логическими способностями, чтобы понять — эти двое тоже не сегодня встретились. — Почему вы решили, Джакомо, что я должен созвать совещание? Моя работа заключается в том, чтобы доставить вас туда, куда вам надо, и в этом вы не можете мне помочь. После того как высажу своих пассажиров на сушу, я уже не смогу помочь чем-либо. Обсуждать нам нечего. Как перевозчик я полностью доверяю интуиции. Люди вашего склада и профессии реагируют молниеносно, когда ощущают опасность, при встрече на темной палубе с незнакомцем. Моя обязанность устранить такую возможность. А теперь коротко о трех вещах, которые необходимо довести до вашего сведения: пункт первый — жилье. Лоррейн и Джакомо расположились каждый в своей каюте, если так можно окрестить конуру размером с телефонную будку. Кто первым пришел, того первым и обслужили. Есть еще две другие каюты: на трех и двух человек, — Карлос взглянул на Михаэля. — Вы с Зариной брат и сестра?
— Кто вам это сказал?!
Скорее всего, Михаэль не собирался произносить фразу столь свирепо, но, по-видимому, его нервы были напряжены после встречи с Петерсеном и его друзьями, что и послужило причиной нелепо агрессивного тона.
Карлос на мгновение опустил голову, затем вновь посмотрел на молодого человека и без тени улыбки сказал:
— Всемогущий Господь дал мне глаза. И эти глаза говорят мне, что вы и Зарина — двойняшки.
Джакомо отвесил поклон смущенной девушке.
— Вы окажете мне честь, если займете мою каюту, а я переселюсь к вашему брату. Зарина, улыбнувшись, кивнула.
— Вы очень добры.
— ...Пункт второй: еда, — продолжил Карлос. — Вы можете поужинать на борту, но не рекомендую этого делать. Джованни — неважный повар, и я не могу порицать его за это. По профессии он судовой механик. Все, что выходит из нашего камбуза, даже кофе, по вкусу и запаху почему-то напоминает сырую нефть. И третье: вы вольны сходить на берег всякий раз, как только этого пожелаете. Побережье патрулируется полицейскими, однако обычно их служебное рвение падает одновременно с температурой воздуха. Если кто-либо из вас натолкнется на полицию, просто скажите, что вы с «Коломбо». В худшем случае патруль приведет вас обратно на борт для проверки. Хотя не представляю, зачем сходить на берег таким холодным ненастным вечером. Разве что убежать от стряпни Джованни. Неподалеку отсюда есть забегаловка. Правда, меня там не знают.
— Я воспользуюсь и погодой, и отсутствием у патрульных служебного рвения, — сказал Петер-сен. — Надо размять ноги. В этом проклятом грузовике они совершенно онемели.
— Возвращайтесь на борт через час, — отозвался Карлос. — Я знаю довольно приличное кафе, где меня знают. Вместе пойдем поедим, — он повернулся к девушкам и с улыбкой добавил:
— Для меня это будет довольно затруднительно, но для вас, леди, я готов принести себя в жертву... — Он посмотрел на судовые часы. — В десять вернемся. Отплываем в час ночи.
— Почему не раньше? — удивленно спросил Михаэль. — Почему мы должны терять столько времени? Почему мы не...
— Мы отплывем в указанный мною час, — сказал Карлос сдержанно.
— Вы же видите, что творится с погодой! — вскричал Михаэль. — Ветер уже сейчас сильный, а будет еще сильнее и сильнее!
— Да, похоже, плавание будет не очень комфортным. Вы плохой моряк, Михаэль, — это было сказано без упрека, но с недовольством.
— Нет... То есть да... Не знаю... Я не представляю... То есть...
— Михаэль, — голос Петерсена звучал почти мягко, — в данном случае действительно неважно, что вы представляете или понимаете. Лейтенант Тремино — капитан судна. И он принимает решения. Никто никогда не оспаривает действия капитана.
— На самом деле мое решение объясняется очень просто, — было заметно, что Карлос обращается к Петерсену, а не к Михаэлю. — Гарнизон, охраняющий портовые сооружения в Плоче, состоит из резервистов. После того как солдаты ушли на фронт, остались либо старики, либо почти дети. И те и другие нервничают и потому стреляют без предупреждения. Даже переданное по радио сообщение о нашем прибытии не произведет на них впечатления. Опыт практической работы, а также несколько благополучно завершившихся «экспедиций» полностью убедили меня в том, что к берегу разумнее подходить на рассвете, когда самые воспаленные глаза смогут увидеть, как доблестный капитан Тремино разворачивает в Адриатике огромный итальянский флаг!
Волнение Михаэля оказалось не напрасным — ветер крепчал с каждой минутой. Он был сырым и холодным, но Петерсен и двое его спутников не намеревались мерзнуть на нем очень долго. Забегаловка, о которой говорил Карлос, ничем не отличалась от любой другой захудалой портовой таверны, но главное здесь было тепло.
— Не больно продолжительная прогулка для ваших онемевших ног, — заметил Джордже.
— С моими ногами ничего не случилось, — махнул рукой Петерсен. — Я просто хотел поговорить.
— Что-то было не так в нашей каюте? Вас насторожило, что у Карлоса больше вина, «граппы» и «сливовицы», чем он способен поглотить?
— Как мы говорим, у полковника Лунца длинные руки.
— Ах вот оно что! — воскликнул Джордже. — «Жучок»?
— Вы можете сказать что-нибудь о прошлом капитана? — спросил Петерсен. — Мне кажется, вам это будет сделать довольно сложно.
— Боюсь, я понял, на что вы намекаете.
— А я — нет, — Алекс скорчил подозрительную физиономию.
— Карлос, кое-что я знаю о Карлосе, — сказал Петерсен. — Точнее, мне был известен его отец — отставной капитан первого ранга. Почти наверняка, сейчас он на флоте и командует крейсером или чем-нибудь подобным. Отец Карлоса вышел в отставку одновременно с моим отцом. Их многое объединяло — оба обожали море, оба имели свечной бизнес, оба оказались в высшей степени удачливы. Рано или поздно их пути должны были пересечься — и это произошло. Они стали добрыми друзьями, часто встречались друг с другом, обычно в Триесте. Я бывал с отцом на официальных приемах. Осталось множество фотографий. Карлос мог видеть их.
— Если он видел их, — промолвил Джордже, — то следует уповать лишь на Божью милость, да разрушительное время. Годы легкомысленной жизни должны затруднить Карлосу отождествление майора Петерсена с тем беззаботным в прошлом малым.
— Почему всему этому придается такое значение? — спросил Алекс.
— Я знал Петерсена-старшего долгие годы, — откликнулся Джордже. — Что отличало или отличает его от сына, так это прямота и искренность.
— А, — понимающе протянул Алекс.
— Жаль Карлоса, очень жаль, — произнес толстяк голосом, полным сочувствия. — Чрезвычайно приятный молодой человек. То же самое можно сказать о Джакомо, хотя, конечно, он и не молод. Великолепная пара, которую хотелось бы привлечь на свою сторону. — Джордже беспомощно развел руками и вскричал:
— О, где мои башни из слоновой кости?!
— Вы должны быть благодарны судьбе за это прикосновение к реальности, — сказал Петерсен. — Такие встречи позволяют компенсировать недостатки вашего академического образования. Что вы думаете о Джакомо? Итальянский двойник британских «коммандос»?
— Я отнюдь не бестолковый студент, но не всегда могу определить цель ваших вопросов. Вы составили какое-нибудь представление о наших юных друзьях?
— Да.
— Я тоже старался. Мне казалось, что Михаэль — далеко не гигант мысли. Девушка же держалась крайне осторожно. Думаю, она поумнее брата.
— Среди двойняшек такое случается. Я разделяю ваше мнение, Петер. Зарина умна и привлекательна.
Майор улыбнулся.
— Опасная комбинация.
— Вовсе нет, если девушка вам симпатична. У меня нет повода считать Зарину несимпатичной.
— Вы просто влюбчивы, Джордже. Что скажете насчет владельца гостиницы?
— Напуганный и несчастный. Он растерялся, когда вы захотели рассчитаться с ним за еду. Создается впечатление, что. существуют путешественники, которые зачастую не делают этого. Его отказ принять от вас деньги за одеяла так же не типичен для итальянца. Никогда не доводилось встречать итальянца, который добровольно отказывается от денег.
— Полковник Лунц отбрасывает длинную тень, — проговорил Петерсен. — Официант?
— Он, — кивнул Джордже. — Сказать честно, я был лучшего мнения о гестапо. Внедряя агента под видом официанта, полковник мог обучить его хотя бы элементарным навыкам этой работы. Иногда мне становилось за него просто стыдно, — помолчав, Джордже продолжил: — Недавно вы говорили в короле Петре.
— Эту тему затронули вы.
— Какая разница? — отмахнулся толстяк. — Не в этом дело. Как декан факультета, я нередко общался со многими известными людьми. Принц Павел — высококультурный человек, хотя его интересует живопись, а не филология. Мы встречались с ним на королевских приемах. Более того, несколько раз мне довелось разговаривать с королем Петром, в бытность его наследным принцем. В то время он не хромал.
— Он " сейчас не хромает.
Толстяк внимательно взглянул на майора.
— И вы называете меня коварным? Петерсен, отворив наружную дверь гостиницы, дружески похлопал его по плечу.
— Мы живем в такое время, профессор...
Вторая половина пути прошла более гладко, чем первая. Зарину и Михаэля, закутанных по самые глаза в одеяла, уже не сотрясали приступы невольной дрожи. Они не стучали зубами, однако по-прежнему выглядели несчастными и были расположены к общению не больше, чем утром.
Джордже, желая облегчить их страдания, предложил молодым людям выпить, отчего Зарина содрогнулась, а Михаэль энергично помотал головой. Они звали, что толстяк предлагает им не французский коньяк, а крепчайшую «сливовицу», прихваченную из горной гостиницы.
Грузовик с путниками выехал на приморское шоссе в двадцати километрах от Пескары. Преждевременно опустились сумерки. Как и предсказывал Алекс, небо заволокло густыми темными тучами, предвещавшими обильный снегопад. Выручило то, что шоссе было гораздо приличнее горной дороги. Путь до Термоли, сопровождавшийся прежней металлической какофонией, занял всего около двух часов.
«Музыкальное сопровождение», впрочем, полностью отвечало обстановке. Ненастная зимняя ночь и военное время вряд ли могли подвигнуть какого-нибудь творца на создание благозвучных мелодий. Городские пейзажи, как и погода, внушали тоску и уныние. Серый, грязный, лишенный растительности, Термоли казался вымершим. Только в некоторых зданиях, видимо, кафе и тавернах, светились еле различимые огоньки.
Однако район порта освещался здесь даже лучше, чем в Риме. Светомаскировка отсутствовала, так как освещение было слабым, как, скорее всего, и в мирные дни. Грузовик остановился у кромки причала. Света тусклых желтых фонарей вполне хватило, чтобы разглядеть очертания торпедного катера. С первого взгляда могло показаться, что он стоит в порту, ожидая ремонта. На деле ни у кого не возникало даже мысли — закрасить хотя бы часть многочисленных царапин и вмятин, покрывавших его борта. На катере не было ни торпед — торпедные аппараты демонтированы, ни глубинных бомб — бомбодержатели также были сняты. Все вооружение, если можно было так сказать, состояло из пары пустяковых пушечек. Одна стояла на носу, другая — на корме. Обе подозрительно напоминали пулемет Хочкиса, пожалуй, самое ненадежное, пользующееся дурной славой оружие, когда-либо находившееся в употреблении у военных.
На верху трапа, соединявшего катер с причалом, стоял высокий мужчина в форме без знаков различия. Козырек фуражки без кокарды скрывал его лицо, но не его роскошную белоснежную бороду. Человек был заметно сутул. Когда Петерсен и следовавшие за ним люди приблизились, моряк вскинул руку в полу приветствии-полусалюте.
— Добрый вечер, — поздоровался он. — Меня зовут Пьетро. А вы, должно быть, тот самый майор, которого мы ожидаем...
— Да. Добрый вечер.
— ...И с вами четверо спутников, среди которых одна дама, — седобородый Пьетро пристально оглядел каждого, видимо, мысленно сверяясь с полученным описанием, и удовлетворенно проговорил:
— Рад приветствовать вас, господа. Сейчас я пришлю кого-нибудь за вашими вещами. Оставьте их здесь и идите за мной — командир хотел встретиться с вами, как только прибудете...
Все пятеро спустились в помещение, которое могло быть капитанской каютой, рубкой штурмана или офицерской кают-компанией, но, скорее всего, служило и тем, и другим, и третьим. Капитан сидел за письменным столом, повернувшись спиной к двери, и что-то писал. Он развернулся в крутящемся кресле, которое было накрепко привинчено к полу, когда седобородый Пьетро сказал:
— Ваши последние гости, Карлос. Майор и четверо его друзей. Как нам и обещали.
— О! Входите, входите! Спасибо, Пьетро. Пришлите сюда, пожалуйста, вашего юного тезку, хорошо?
— После того как он закончит погрузку багажа?
— Да, после. Седобородый Пьетро ушел.
— Лейтенант Джанкарло Тремино, — представился капитан корабля. Это был широкоплечий молодой человек лет тридцати с черной, курчавой шапкой волос, загорелый, белозубый, с теплыми карими глазами и открытой улыбкой. — Зовите меня просто Карлос. Меня здесь, как вы слышали, почти все так зовут. Дисциплина на флоте отсутствует, — он указал на серые фланелевые шаровары. — По этой же причине я не ношу форму. Зачем? Никто не обращает на это внимания... — Капитан протянул левую руку Петерсену. — Добро пожаловать, майор. Разумеется, здесь нет роскошных апартаментов, зато есть несколько крохотных кают, гальюн, душевая, много вина... и гарантия безопасного прибытия в Плоче. Мы не раз ходили к берегам Далмации и до сих пор еще не пошли на дно. Конечно, для этого достаточно одного раза, но... Давайте будем думать о хорошем.
— Вы очень любезны, — отозвался Петерсен. — Раз у вас принято называть друг друга по имени, зовите меня Петер.
— Он так же по имени представил остальных своих спутников. Карлос скреплял каждое знакомство рукопожатием и приветливой улыбкой, однако даже не предпринял попытки подняться из кресла.
— Прошу прощения за то, что я сижу, — извинился он. — Я не хам и не лентяй. И вовсе не питаю отвращения к физическим упражнениям, — Карлос извлек на свет свою правую руку, облаченную в черную перчатку, нагнулся и постучал по правой ноге — между коленом и лодыжкой. Раздался стук металла о металл, заставивший наблюдавших вздрогнуть. — Эти металлические приспособления несколько затрудняют движения, — проговорил он, точно оправдываясь. — Лишнее, да нет, любое движение доставляет довольно значительное неудобство. Кому это может понравиться? Я не благородный античный римлянин, чтобы все время себя испытывать.
Зарина прикусила губу. Михаэль пытался держаться так, будто зрелище его не потрясло. Петер-сен, Джордже и Алекс, у которых за плечами были полтора года войны, отреагировали на увиденное без особых эмоций.
— Правая рука, правая нога, — продолжил майор, — серьезная помеха для службы.
— В действительности мешает только нога — она ампутирована до колена. А вы слышали о пилоте английского истребителя, потерявшего обе ноги? Так вот, парень рвался вовсе не к инвалидной коляске, нет, а снова в кабину «спитфайра». И своего добился.
— Я слышал об этом. Думаю, об этом многие слышали. Позвольте узнать, Карлос, как вы заработали эти царапины?
— Вероломный Альбион, — весело сказал капитан. — Мерзкие, отвратительные англичане. Никогда не доверяйте им. Представьте себе, до войны моими лучшими друзьями были англичане — мы вместе плавали на яхтах по Адриатике и Суэцу. Наш катер пересекал Эгейское море. Стоял густой туман. И вдруг из этого тумана менее чем в двух километрах от нас возник огромный британский военный корабль.
Карлос сделал паузу, вероятно для того, чтобы усилить эффект.
Петерсен заметил:
— Насколько я знаю, англичане опасаются посылать большие военные корабли севернее Крита.
— На самом деле это был фрегат, — пояснил капитан, — но в тот момент он показался нам невероятно огромным. Мы не были готовы к такой встрече, понимаете? Видимо, англичане засекли нас радаром, а у нас никакого радара. Первые два снаряда скользнули по борту и взорвались в нескольких метрах от корпуса. Стрельба велась из сорокамиллиметровой пушки килограммовыми снарядами. Англичане зовут их «хлопушками». Две следующие «хлопушки» легли точно в цель: одна попала в машинное отделение и вывела из строя двигатель, вторая прошила рубку рулевого. Я стоял там на вахте.
— Килограммовый снаряд, разорвавшийся в замкнутом пространстве, — не слишком, приятная штука, — сказал Петерсен. — Вы были в рубке один?
— Со мной находилось еще двое. Им повезло меньше, чем мне. — Карлос взглянул на Петерсена. — Ну да ладно! Что случилось, то случилось.
В дверь постучали, и вошел очень юный матрос. Он вытянулся по стойке «смирно», отдал честь и спросил:
— Вы посылали за мной, капитан?
— Да, Пьетро, У нас гости. Усталые, томимые жаждой гости.
— Так точно! — юный матрос вновь отдал честь и вышел.
— А вы говорите об отсутствии дисциплины на флоте, — заметил Петерсен.
— Дайте срок, — улыбнулся капитан. — Паренек с нами всего лишь вторую неделю.
— Он, что, прогуливает уроки? — изумленно поинтересовался Джордже.
— Пьетро старше, чем кажется, по крайней мере, месяца на три.
— В вашем экипаже представлены все возрастные категории, — усмехнулся Петерсен. — Старшему Пьетро никак не меньше семидесяти.
— Гораздо больше, — Карлос рассмеялся. Казалось, все на свете его забавляет. — Пенсионер, безбородый юнец, так называемый капитан с двумя из четырех полагающихся конечностей — отличная команда! Подождите, еще увидите остальных. .
— Что случилось, то случилось, согласен. — продолжил беседу Петерсен. — Согласен. А можно задать вопрос относительно настоящего?
Карлос кивнул.
— Почему вы не ушли из флота по инвалидности или, в конце концов, не списались на берег? Почему до сих пор на действительной службе?
— На действительной службе? — капитан опять рассмеялся. — Это не действителъная служба. Как только запахнет порохом, я тотчас подам рапорт об увольнении. Вы видели наше вооружение, Петер? Мы держим этот металлолом лишь из тщеславия. Пушки никогда не будут использованы ни для атаки, ни для обороны — обе неисправны. Слоняться взад-вперед между Италией и Югославией совсем не сложно, во всяком случае, для меня. Ведь я родился и вырос в сорока милях отсюда, в Пескаре. У моего отца было несколько яхт, и все свое детство, а затем и до нелепого длинные студенческие каникулы провел в плаваниях по Средиземному морю, главным образом вдоль югославского берега. Адриатическое побережье Италии — скучно и неинтересно. Между Бари и Венецией нет ни одного живописного места, заслуживающего упоминания. А сотни островков Далмации — истинный рай для яхтсмена! Я знаю их лучше, чем улицы Пескары или Термоли, и морское министерство находит это полезным.
— Как же вы пойдете ночью? — спросил Петерсен. — Без маяков, без световых буев, без каких-либо береговых навигационных ориентиров?
— Если бы я зависел от всего этого, морское министерство вряд ли было заинтересовано во мне, верно? Да, помогите же ему кто-нибудь! — возглас капитана относился к юному Пьетро, который вошел в каюту, пошатываясь под тяжестью гигантской плетеной корзины. В ней находился великолепно оборудованный бар. В дополнение к крепким спиртным напиткам, ликерам и винам юный матрос прихватил даже сифон, заправленный содовой водой, и маленькое ведерко со льдом.
— Пьетро пока не научился исполнять обязанности стюарда, а я не намерен покидать свое кресло, — сказал Карлос. — Пожалуйста, обслуживайте себя сами, господа. Спасибо, Пьетро. Предложи остальным пассажирам присоединиться к нам, если они захотят.
Юноша отдал честь и вышел.
— У нас на борту находятся еще два пассажира, имеющие отношение к Югославии, — пояснил капитан. — Понятия не имею, зачем они туда направляются. Впрочем, точно так же не знаю, какие у вас там дела. Вы не знаете их дел, они не знают ваших, но корабли, встречающиеся ночью, обязаны обмениваться друг с другом опознавательными сигналами. Таковы правила плавания в открытом море.
Петерсен указал на корзину, из которой Джордже подал Зарине и Михаэлю апельсиновый сок.
— В открытом море несколько иные правила, — заметил он. — По-моему, ваше морское ведомство недооценивает суровые условия тотальной войны.
— Не волнуйтесь, Петер, — улыбнулся Карлос. — Наше морское ведомство так же скупо, как и любое морское ведомство мира. Кое-что из этих припасов прислал мне отец из собственных винных погребов, а кое-что подарили зарубежные друзья.
— "Крусковач", — Джордже дотронулся до бутылки, — «граппа», «пелинковач», «сливовица»... Можно подумать, все ваши зарубежные друзья — югославы. Наш гостеприимный и внимательный юный друг Пьетро ясновидящий? Он догадался, что мы идем в Югославию, или был информирован ?
— Подозрительность, думаю, составляет основную часть вашего капитала. Не знаю, о чем догадался Пьетро и может ли он вообще о чем-либо догадываться. Юноша не был специально проинформирован, а просто-напросто знал это, — Карлос вздохнул. — Увы, для нас уже не существует таких понятий, как романтика и очарование таинственных миссий рыцарей плаща и кинжала. Отыщите в Термоли хотя бы одного слепо глухонемого, и он будет тем единственным в городе человеком, который не знает, что «Коломбо» — так зовут эту искалеченную «борзую» — регулярно курсирует между Италией и Югославией. Утешьтесь тем, господа, что я один знаю место, где мы причалим. Конечно, если никто из вас не проболтался. — Он налил себе немного виски. — Ваше здоровье, джентльмены. И ваше, сеньора.
— Мы не болтаем на каждом углу о подобных вещах, — отозвался Джордже. — Зато о другом, боюсь, я люблю поговорить. Вы упомянули студенческие каникулы, Карлос. Могу спросить, что вы заканчивали? Университет? Морскую академию?
— Медицинскую академию.
— Медицинскую академию! — С потрясенным видом Джордже налил себе «граппы». — Умоляю вас, капитан, только не говорите, что вы доктор!
— А я и не говорю. Но у меня есть диплом, подтверждающий мое медицинское образование, — сказал Карлос.
Петерсен выразительно оглядел каюту.
— Тогда почему все это?
— Хороший вопрос, — улыбнулся капитан. — В военное время итальянский флот не отличается от любого другого. Высококвалифицированный слесарь становится механиком машинного отделения, первоклассный шеф-повар — артиллеристом. Я умею учиться, многогранность познаний и привела меня сюда, — подражая Петерсену, Карлос выразительно огляделся. — Разрешите представиться — доктор Тремино, паромщик первого класса. Принимая во внимание состояние парома, согласен на второй класс. Входите, входите! — откликнулся он на стук в дверь.
Среднего роста стройная молодая девушка, одетая в голубой шерстяной костюм, перешагнула через невысокий комингс. На вид ей можно было дать лет двадцать пять. Лицо ее было бледным, серьезным и неулыбчивым, без малейшего следа косметики. Черные, как ночь, волосы ниспадали на плечи, подобно крыльям ворона. Одно «крыло» почти полностью закрывало левую бровь, очевидно, чтобы прикрыть небольшую оспинку, расположившуюся высоко на левой скуле. Девушка была красива той классической «вечной» красотой, над которой не властно время.
Время не властно было изменить и облик мужчины, вошедшего следом за ней в каюту, однако скульптурное совершенство черт было здесь ни при чем. Высокий, крепкого телосложения, светловолосый, он показался отчаянно безобразным. Природа не имела отношения к этому — все лицо мужчины ото лба до подбородка покрывали ужасные шрамы самого различного рода и вида. И все же, благодаря открытой жизнерадостной улыбке, оно выглядело достаточно привлекательным.
— О! — с неподдельной радостью воскликнул Карлос. — А вот и Лоррейн с Джакомо.
Он представил вошедшим Петерсена, затем остальных. Голос Лоррейн, низкий и бархатистый, чем-то напоминал голос Зарины. Голос Джакомо, как и следовало ожидать, бархатистым не был, а рукопожатие его оказалось просто чудовищным. Однако, когда дело дошло до девушки, Джакомо осторожно взял ее ладошку в свою огромную руку и с неуклюжей галантностью поцеловал. Подобный жест этого человека мог показаться неестественным и театральным, но, по-видимому, Зарина это так не восприняла. Во всяком случае она ничего не сказала, а лишь широко улыбнулась в ответ с искренностью, впервые отмеченной Петерсеном.
— Не церемоньтесь, — сказал Карлос, кивнув на плетеную корзину.
Джакомо, не позволяя усомниться в том, что принадлежит к решительным людям, не заставил упрашивать себя дважды и налил Лоррейн «пеллегрино»[6]. Это явно указывало на их давнее знакомство, равно как и на то, что девушка разделяла отношение фон Караянов к алкоголю. Затем Джакомо наполовину наполнил высокий бокал виски, разбавил его содовой, сел за стол и, улыбаясь, оглядел компанию.
— За здоровье присутствующих! — провозгласил он. — И за погибель врагов.
— Каких именно? — поинтересовался Карлос.
— О, получился бы очень длинный список, — Джакомо попытался скорчить пепельную гримасу и залпом выпил виски. — У меня их слишком много. Вы пригласили нас на совещание, Карлос?
— На совещание? Избавь меня Боже! — Не надо обладать великими логическими способностями, чтобы понять — эти двое тоже не сегодня встретились. — Почему вы решили, Джакомо, что я должен созвать совещание? Моя работа заключается в том, чтобы доставить вас туда, куда вам надо, и в этом вы не можете мне помочь. После того как высажу своих пассажиров на сушу, я уже не смогу помочь чем-либо. Обсуждать нам нечего. Как перевозчик я полностью доверяю интуиции. Люди вашего склада и профессии реагируют молниеносно, когда ощущают опасность, при встрече на темной палубе с незнакомцем. Моя обязанность устранить такую возможность. А теперь коротко о трех вещах, которые необходимо довести до вашего сведения: пункт первый — жилье. Лоррейн и Джакомо расположились каждый в своей каюте, если так можно окрестить конуру размером с телефонную будку. Кто первым пришел, того первым и обслужили. Есть еще две другие каюты: на трех и двух человек, — Карлос взглянул на Михаэля. — Вы с Зариной брат и сестра?
— Кто вам это сказал?!
Скорее всего, Михаэль не собирался произносить фразу столь свирепо, но, по-видимому, его нервы были напряжены после встречи с Петерсеном и его друзьями, что и послужило причиной нелепо агрессивного тона.
Карлос на мгновение опустил голову, затем вновь посмотрел на молодого человека и без тени улыбки сказал:
— Всемогущий Господь дал мне глаза. И эти глаза говорят мне, что вы и Зарина — двойняшки.
Джакомо отвесил поклон смущенной девушке.
— Вы окажете мне честь, если займете мою каюту, а я переселюсь к вашему брату. Зарина, улыбнувшись, кивнула.
— Вы очень добры.
— ...Пункт второй: еда, — продолжил Карлос. — Вы можете поужинать на борту, но не рекомендую этого делать. Джованни — неважный повар, и я не могу порицать его за это. По профессии он судовой механик. Все, что выходит из нашего камбуза, даже кофе, по вкусу и запаху почему-то напоминает сырую нефть. И третье: вы вольны сходить на берег всякий раз, как только этого пожелаете. Побережье патрулируется полицейскими, однако обычно их служебное рвение падает одновременно с температурой воздуха. Если кто-либо из вас натолкнется на полицию, просто скажите, что вы с «Коломбо». В худшем случае патруль приведет вас обратно на борт для проверки. Хотя не представляю, зачем сходить на берег таким холодным ненастным вечером. Разве что убежать от стряпни Джованни. Неподалеку отсюда есть забегаловка. Правда, меня там не знают.
— Я воспользуюсь и погодой, и отсутствием у патрульных служебного рвения, — сказал Петер-сен. — Надо размять ноги. В этом проклятом грузовике они совершенно онемели.
— Возвращайтесь на борт через час, — отозвался Карлос. — Я знаю довольно приличное кафе, где меня знают. Вместе пойдем поедим, — он повернулся к девушкам и с улыбкой добавил:
— Для меня это будет довольно затруднительно, но для вас, леди, я готов принести себя в жертву... — Он посмотрел на судовые часы. — В десять вернемся. Отплываем в час ночи.
— Почему не раньше? — удивленно спросил Михаэль. — Почему мы должны терять столько времени? Почему мы не...
— Мы отплывем в указанный мною час, — сказал Карлос сдержанно.
— Вы же видите, что творится с погодой! — вскричал Михаэль. — Ветер уже сейчас сильный, а будет еще сильнее и сильнее!
— Да, похоже, плавание будет не очень комфортным. Вы плохой моряк, Михаэль, — это было сказано без упрека, но с недовольством.
— Нет... То есть да... Не знаю... Я не представляю... То есть...
— Михаэль, — голос Петерсена звучал почти мягко, — в данном случае действительно неважно, что вы представляете или понимаете. Лейтенант Тремино — капитан судна. И он принимает решения. Никто никогда не оспаривает действия капитана.
— На самом деле мое решение объясняется очень просто, — было заметно, что Карлос обращается к Петерсену, а не к Михаэлю. — Гарнизон, охраняющий портовые сооружения в Плоче, состоит из резервистов. После того как солдаты ушли на фронт, остались либо старики, либо почти дети. И те и другие нервничают и потому стреляют без предупреждения. Даже переданное по радио сообщение о нашем прибытии не произведет на них впечатления. Опыт практической работы, а также несколько благополучно завершившихся «экспедиций» полностью убедили меня в том, что к берегу разумнее подходить на рассвете, когда самые воспаленные глаза смогут увидеть, как доблестный капитан Тремино разворачивает в Адриатике огромный итальянский флаг!
Волнение Михаэля оказалось не напрасным — ветер крепчал с каждой минутой. Он был сырым и холодным, но Петерсен и двое его спутников не намеревались мерзнуть на нем очень долго. Забегаловка, о которой говорил Карлос, ничем не отличалась от любой другой захудалой портовой таверны, но главное здесь было тепло.
— Не больно продолжительная прогулка для ваших онемевших ног, — заметил Джордже.
— С моими ногами ничего не случилось, — махнул рукой Петерсен. — Я просто хотел поговорить.
— Что-то было не так в нашей каюте? Вас насторожило, что у Карлоса больше вина, «граппы» и «сливовицы», чем он способен поглотить?
— Как мы говорим, у полковника Лунца длинные руки.
— Ах вот оно что! — воскликнул Джордже. — «Жучок»?
— Вы можете сказать что-нибудь о прошлом капитана? — спросил Петерсен. — Мне кажется, вам это будет сделать довольно сложно.
— Боюсь, я понял, на что вы намекаете.
— А я — нет, — Алекс скорчил подозрительную физиономию.
— Карлос, кое-что я знаю о Карлосе, — сказал Петерсен. — Точнее, мне был известен его отец — отставной капитан первого ранга. Почти наверняка, сейчас он на флоте и командует крейсером или чем-нибудь подобным. Отец Карлоса вышел в отставку одновременно с моим отцом. Их многое объединяло — оба обожали море, оба имели свечной бизнес, оба оказались в высшей степени удачливы. Рано или поздно их пути должны были пересечься — и это произошло. Они стали добрыми друзьями, часто встречались друг с другом, обычно в Триесте. Я бывал с отцом на официальных приемах. Осталось множество фотографий. Карлос мог видеть их.
— Если он видел их, — промолвил Джордже, — то следует уповать лишь на Божью милость, да разрушительное время. Годы легкомысленной жизни должны затруднить Карлосу отождествление майора Петерсена с тем беззаботным в прошлом малым.
— Почему всему этому придается такое значение? — спросил Алекс.
— Я знал Петерсена-старшего долгие годы, — откликнулся Джордже. — Что отличало или отличает его от сына, так это прямота и искренность.
— А, — понимающе протянул Алекс.
— Жаль Карлоса, очень жаль, — произнес толстяк голосом, полным сочувствия. — Чрезвычайно приятный молодой человек. То же самое можно сказать о Джакомо, хотя, конечно, он и не молод. Великолепная пара, которую хотелось бы привлечь на свою сторону. — Джордже беспомощно развел руками и вскричал:
— О, где мои башни из слоновой кости?!
— Вы должны быть благодарны судьбе за это прикосновение к реальности, — сказал Петерсен. — Такие встречи позволяют компенсировать недостатки вашего академического образования. Что вы думаете о Джакомо? Итальянский двойник британских «коммандос»?