Мале Лео. За Лувром рождается солнце

   Я вернулся к себе домой, чтобы принарядиться к открытию "Сверчка". И сформулировал пожелание, чтобы траур не помешал "вдове" (то есть левой руке) Ларпана почтить своим присутствием это артистическое сборище.
   Я брился, когда обнаружился еще один сверчок: телефон. Пусть звонит. Наверное, жаждущий информации Марк Кове. Пока журналист мне не был нужен. Да мне и нечего было ему сообщить.
   Памятуяо бумажниках Лере, я навел порядок в своем, чем обычно занимаюсь раз в два года, когда уже больше невозможно откладывать дальше эту работу по расчистке и оздоровлению. Сохранил лишь самое необходимое: документы и немного денег. Элегантный, сверхплоский бумажник. Но я себя знал: очень скоро он снова заполнится всяким хламом: проспектами, газетными вырезками, исписанными мной газетными полями и т. д. Лишние бумаги – вызовы налогового инспектора, политические и рекламные листовки, талончики уличных фотографов – я сунул в ящик. А также пару фотографий. Собственную и Элен. Шедевры, снятые на лоне природы.
   В небольшом пакетике из прозрачной бумаги, где раньше должна бы находиться фотография, осталась одна пыль. Я уже собирался его выбросить, как вдруг у меня мелькнула мысль поискать бывший там ранее снимок.
   Я вспомнил. Правда, вспомнил лишь после того, как на углу пакета заметил написанные карандашом и полустертые инициалы "Л. Л. " В нем ведь должна находиться фотография Луи Лере, присланная его супругой, чтобы я смог отыскать загулявшего провинциала! Что я мог сделать с этой фотографией? Назад ее не отсылал, в этом я был уверен. И в бумажнике ее не было.
   У меня оставалось время, и, переодевшись к вечеринке, я решил заскочить в агентство. К тому же это было по дороге к месту гуляний. Телефон названивал и там. Я не ответил. Наверняка, все тот же Марк Кове. Вскоре моему настырному другу надоело терзать собственные уши. Тем временем я просмотрел папку Лере.
   Интересовавшая меня фотография не была туда вложена или, если ее туда положили, исчезла. Неужели проникшие ко мне взломщики перессорились из-за снимка Лере? Мало вероятно. Насколько я помню, находившаяся на верхней полке папка не была потревожена. Но они могли свистнуть его из бумажника, где, вероятно, он находился со времени первого письма от госпожи Лере.
   – Еще одна загадка, – сказал я телефону, который опять оживился.
   Но было слишком поздно для ее выяснения. Уложив все барахло на прежнее место, я удрал, оставив телефон названивать. С ним в доме не так пусто.

Глава десятая
Сверчок и цикада

   "Сверчок" открывался неподалеку от кабаре Жиля и на один вечер составил ему изрядную конкуренцию. Приглашенным нового заведения принадлежали почти все автомобили, припаркованные вдоль авеню Оперы и на прилегающих улицах. Притопав на своих двоих, под моросящим дождем, я выглядел настоящей шпаной. Единственным моим оправданием было то, что я зашел по-соседски. Какая-то личность грустно курила под убогим укрытием навеса ближней лавки, с опущенной решеткой. Когда я проходил мимо, личность оторвалась от стены и что-то буркнула. Я узнал Шасара.
   – Сожалеете? – сказал я.
   – О чем?
   – О приглашении.
   – Плевать мне на приглашение. Следил за толпой. Это меня развлекает.
   – Что, много старух?
   – Идите вы к черту!
   – Приятель, сначала дайте мне адрес.
   Он побледнел. Его лицо исказилось от гнева. Но он овладел собой, и злая улыбка искривила его рот. Он пожал плечами, поднял воротник своего плаща и ушел, пытаясь засвистать.
   Войдя в кабаре и сдав вещи в гардероб, я спустился в зрительный зал, утопающий в атмосфере шелков и роскоши. Пахло хорошим табаком, изысканными винами и дорогими духами. И, пожалуй, чуточку кожей. В глубине возвышалась крошечная сцена, а публика сгрудилась вокруг крошечной танцплощадки. Только стаканы, из которых выпивали, не были крошечными. Превосходно. Мне удалось устроиться в углу, и я слушал, как подражательница Дамии пела "Осенние листья" и "Плач Джека Потрошителя" на музыку Кристианы Верже.
   О, девочки, нет лучшего момента
   Оставить ваше ремесло.
   Коль мимо пронесло
   Того бредущего по улице последнего клиента.
   Да, вот мимо проходит призрак.
   И на наши сердца опускается туман.
   Да, это мимо проходит призрак
   Потрошителя Джека. И уходит в туман.
   Певица склонилась под грузом оваций и, казалось, что из-за тяжести тянувшей ее к полу слишком изобильной груди она не сможет выпрямиться. Но наконец все устроилось. Малый в смокинге занял место жертвы лондонского садиста и объявил, что теперь, дамы и господа, немножко потанцуем благодаря оркестру Паскаля Паскаля, дирижера с удвоенным именем, из двух слов и шести слогов. Музыканты захватили эстраду и принялись шуметь.
   Это чередование номеров стало поводом для хитроумной игры с освещением, во время которой я взглядом разыскивал Женевьеву. Сквозь табачный дым я ее разглядел за весьма удаленным от моего столиком в компании друзей. Ее друзей. Не похоже, чтобы она бешено веселилась. Положение вдовы обязывает, по законам жанра, выставлять напоказ (смейся паяц!) все свои сокровища. Мне удалось к ней пробиться. Я встал перед ее столиком. Она подняла на меня глаза. Свои чуть зеленоватые, миндалевидные глаза. В них вспыхнули искорки, но меня она одарила грустной улыбкой:
   – Ах, вы здесь? Какими судьбами?
   Я ответил ей тоже улыбкой:
   – Послушайте, я же парижская знаменитость.
   – О! вы правы...
   Извинившись перед соседями, она подошла ко мне.
   – Боже мой, какой вы ужасный мужчина, – жеманно выговорила она.
   Ее вечернее платье изумительно ей шло. Иначе было бы странно. Манекенщица. Она обнажила большую часть своего тела, чем несколькими часами раньше, и под черным прямым платьем вроде бы сохранила лишь немного белья. Платья без бретелек очень милы, но обманчивы. Хотя плечи, руки и весьма ощутимая часть спины обнажены, но минимальный корсаж на китовом усе, не знаю, как называется эта скрывающая грудь деталь туалета, – это чистой воды обман, для простаков. Он плотно прилегает к телу, просто прилипает к нему, и носящая такое платье женщина может наклоняться или дрыгать ногами, не опасаясь продемонстрировать больше того, что положено. Если вы спрашиваете мое мнение, – истинное мошенничество!
   – Ужасный? – спросил я. – Почему?
   – Просто так. Вы не пригласите меня потанцевать?
   Она положила пальцы на мою руку. Ее духи оттеснили все другие запахи и щекотали мне нос.
   – Извините меня, – пролепетал я. – Не умею.
   – Честно?
   – Честно.
   – Нужно научиться.
   – Это мысль. Когда будет время...
   – Да...
   Ее взгляд затуманился, и она вздрогнула:
   – ... когда эти трупы оставят вам хоть небольшой досуг.
   – А, так вы слышали? Это правда, что пишут в газетах. Так вот почему вы меня назвали ужасным? Знаете, я здесь совершенно ни при чем, в этой истории.
   – Раз уж вы не танцуете, угостите меня в баре шампанским, – неожиданно произнесла она.
   Бар был устроен в соседней комнате, откуда через арку дверного проема оставались видны зал и сцена. Мы заняли место с самого края.
   – А я-то обратилась к вам, чтобы вы мне обеспечили спокойствие! – вздохнула Женевьева. – И считала вас спокойным человеком. А у вас в кабинете трупы находят...
   – Спокойствия не существует. Например, ваша гостиница. Почтенная и известная, не так ли? И что же...
   Она меня остановила:
   – Да, знаю... Там жил Этьен и этот... как его... Бирикос...
   – Управляющий, должно быть, в бешенстве?
   – Он своих чувств не проявляет, но наверно...
   – Послушайте, Женевьева... Могу я вас звать Женевьевой? Если это вам неприятно, не мстите, называя меня Нестором, во всяком случае, громко... Так можно?
   Улыбкой она даровала мне свое согласие.
   – Так вот, Женевьева... вините только себя одну; вы сами завели разговор на эту тему... Мне хотелось бы побеседовать с вами об этом Бирикосе.
   – Не здесь, если угодно.
   – Скажите мне только, вы его знали?
   Вмешался посторонний и не дал ей ответить. Настырный малый, хлопнувший меня по плечу и произнесший голосом по меньшей мере 45-градусной крепости:
   – Счастливчик Нестор!
   Обернувшись, я увидел перед собой веселое лицо и водянистые глаза Марка Кове из "Сумерек".
   – Теперь мы скрываемся от друзей, – с упреком сказал он. – На телефонные звонки не отвечаем. Мечемся там и здесь, а друзья пусть пропадают?
   – Пропадают? Странный глагол в твоих устах!
   – Очень остроумно.
   – Извините, – сказала Женевьева. – Сейчас вернусь.
   Журналист с интересом посмотрел ей вслед.
   – Хороша цыпочка, – произнес он, когда она отошла.
   – Вы ее спугнули.
   – Она обещала вернуться. Хорошо. Очень доволен, что до вас добрался. Что это за история с Бирикосом?
   – Вы что, не читаете газет?
   – Я сам их выпускаю, а это не всегда легко. Скорее даже очень трудно. Ведь я чувствую, что вы не хотите ничего мне рассказать. Да?
   – У вас великолепное чутье.
   Он нахмурился и улыбнулся разом.
   – Ладно. Я помолчу.
   – Лучше вы ничего не придумаете. А то жужжите под ухом.
   Пока мы болтали, я взглядом обшаривал бар и, хотя многие его уголки пропадали во мраке, разглядел в дальнем его конце Женевьеву, беседующую с пожилым и важным красавцем. Точнее, застал самый конец их разговора, потому что они уже расставались. Женевьева двинулась в сторону туалетов, а пожилого красавца я потерял из виду.
   – Удаляюсь, – сказал Кове. – Попробую получить сведения в другом месте.
   Появилась Женевьева. Я видел, как журналист подошел к ней, обменялся несколькими словами. Потом затерялся в толпе.
   Взбираясь на соседний табурет, Женевьева спросила:
   – Я не слишком долго отсутствовала?
   Она выглядела уставшей, расстроенной. Если на нее так подействовала встреча с журналистом из "Сумерек"... Я отвесил ей банальный комплимент, а затем:
   – ...Тот тип пытался что-то у вас разнюхать?
   – Какой тип?
   – Этот грубиян репортер. Мой приятель.
   – Э-э... пожалуй... в любом случае я мало что ему сказала.
   Она опустошила свой бокал:
   – Вы остаетесь, господин Бурма?
   – Не знаю.
   – Я ухожу. С меня хватит этого шума. Проводите меня. Ведь можно сказать, вы мой телохранитель"
   – Вы мне напомнили, что Шасар шляется неподалеку.
   – Вот видите. Вы мне нужны... Она пожала плечами:
   – Этот бедняга Шасар! Его, пожалуй, следует скорее пожалеть, чем осуждать.
   – Вы сами хотели, чтобы я выкинул его через окно ваших апартаментов.
   – Да, скверная идея!
   В свою очередь пожал плечами я.
   – Подождите меня наверху, – сказала она. – Я попрощаюсь с друзьями.
   Я рассчитался, забрал в гардеробе свои тряпки и стал ее ждать. Вскоре она подошла, чтобы получить меховую накидку, и мы покинули "Сверчок".
   Ее машина стояла на улице Пирамид, в двух шагах от кабаре. Это был небольшой элегантный кабриолет.
   – Вы поведете, хорошо, господин Бурма?
   Я сел за руль:
   – Куда едем?
   – Но... Куда вы хотели бы?
   – Не знаю.
   – Может к вам, мой хитрец?
   – Нет, там слишком пыльно.
   – Так я и думала. Шофер, отель "Трансосеан". И побыстрее. Хочу пить.
   – Можно заскочить в бистро или вернуться в "Сверчок".
   – Хочу дома.
   – Хорошо, барышня...
   – А как поступаем с машиной? – спросил я, когда остановился у входа в палаццо.
   – Там есть люди, которые выполнят любую работу, – сказала она, выходя из машины. – Но, может быть... Вы далеко живете?
   Я еще оставался за рулем:
   – Довольно-таки.
   – Хотите ее взять?
   – То есть...
   – Вас ждут дома?
   – Несомненно.
   – Вы не уверены?
   – Да нет, уверен. Ждут.
   – Кто же?
   – Счета.
   Она нервно рассмеялась.
   – Вы бесценны.
   – Увы!
   Я вышел из машины и хлопнул дверцей. Кабриолет был очень симпатичен.
   – Вам бы не следовало заставлять меня разговаривать. Теперь и меня мучит жажда. Я... я могу вас проводить?
   Не отвечая, она глянула на меня, а потом повернулась и пошла, я же пустился по следу ее духов. Проходя мимо консьержа, она приказала, чтобы метрдотель принес в ее апартаменты все необходимое для утоления жажды. Войдя к себе, она сбросила свою меховую накидку на стул и упала на кушетку.
   – Я без ног, – сказала она. – Простите меня, господин Бурма, но я попрошу вас не задерживаться слишком долго... Но снимите же плащ... здесь душно.
   Я положил плащ и шляпу на меховую накидку.
   – Сигарету?
   Взяв сигареты с картонным мундштуком, я раскурил их для нас обоих.
   – Вы были знакомы с этим Бирикосом? – спросил я.
   Не везло мне с этим вопросом. Едва я его задал, как в дверь постучали. Полусонный лакей доставил выпивку. Когда он отправился обратно в постель, я сказал:
   – Вы были знакомы с этим Бирикосом?
   Она посмотрела на меня поверх бокала:
   – Вы настоящий детектив, правда? Работаете без передышки. Сразу же вопросы. Наверное, у вас увлекательнейшее ремесло, раз вы им занимаетесь стаким напором? Надо, чтобы как-нибудь вы мне рассказали о ваших расследованиях.
   – Не удовлетворяю порочных наклонностей.
   – Это не порочные наклонности.
   – Нет, порочные. Что за интерес к чужим драмам? Вам недостаточно драмы, в которой вы сами одно из действующих лиц?
   – Благодарю вас, – с обидой заметила она. – Я заслужила этот урок.
   – Вы на меня сердитесь?
   – Нет. Просто, я дура.
   – Вы очаровательны. И я вам расскажу истории про разбойников, но в другой раз. Сегодня это займет слишком много времени, и его не хватит, чтобы вы ответили мне на вопрос, знали ли вы Бирикоса?
   – Вы чудовищный человек.
   – Чудовищный и ужасный.
   – Смейтесь-смейтесь надо мной. Нет, я не была с ним знакома. Я знала, что он проживает здесь. И это все. Наверное, я сталкивалась с ним в коридоре и он здоровался со мной, как и все... Она вздохнула. – Вот и все. А теперь, господин Бурма, – добавила она неожиданно насмешливым тоном, – не позволите ли и мне задать вам один вопрос? Вы спрашивали меня, не знала ли я Бирикоса, потому что он остановился в том же отеле, что и я. Немного похоже, как если бы вы спрашивали у жителя Рамбуйе, не знаком ли он с президентом Республики, чья загородная резиденция там находится? Разве не так?
   – Это и есть ваш вопрос?
   – Нет. Вопрос мой таков: знали ли вы Бирикоса и что он делал у вас в конторе? Ведь, в конце-то концов, не в моей спальне обнаружили его... э-э... мертвым?
   – Я не был знаком с Бирикосом и не представляю, почему он взломал двери моего агентства. Не знаю и того, почему он умер. Но у меня есть все основания считать, что он знал вашего любовника.
   – В этом случае ничем не могу быть вам полезна! – сухо возразила она. – Никогда не занималась делами Этьена и не представляла себе их характера. Полиция в курсе.
   – Что вы за человек! – запротестовал я. – Мы так уютно устроились. А вы – о полиции! Это же неуместно.
   – Вы правы. Поговорим о другом. Я взглянул на часы:
   – Уже поздно.
   – Вам ведь некуда торопиться. Возьмете мою машину. Тем временем допейте вашу рюмку...
   Я допил, и она налила мне снова.
   Она встала, подошла к проигрывателю и поставила долгоиграющую пластинку. По комнате разнеслась томная и воздушная, как алиби, танцевальная мелодия.
   С рюмкой в руке она свернулась калачиком на кушетке, ножкой отбивая такт.
   – Не могу себе представить, чтобы такой мужчина, как вы, не умел танцевать, – заметила она. – Это выше моего понимания.
   Схватив рюмку, я выпил ее до дна:
   – Учатся танцевать в шестнадцать-семнадцать лет. А в том возрасте у меня были иные заботы.
   Сняв левый ботинок, она принялась поглаживать ступню, потом щиколотку:
   – То есть?
   – Допустим, я воровал с лотков, чтобы поесть.
   – Боже мой! Нестор Бурма, защитник законности, воровал с лотков!
   Она откинула назад голову и звонко рассмеялась.
   – Я не защитник законности, – сказал я. – И вообще законы плохо скроены. Я выкручиваюсь, и только.
   Она поднялась и, ковыляя из-за скинутого ботинка, подошла ко мне:
   – Вы становитесь желчны. Выпейте. Это вас смягчит. Когда я брал рюмку, которую она мне протянула, наши пальцы соприкоснулись. Музыка разносилась по-прежнему.
   – А сейчас я вас научу танцевать! – воскликнула она, развеселившись, словно маленькая девочка, и надев туфельку на высоком каблуке. – Нельзя пренебречь такой красивой мелодией.
   – Обуйте лучше сапоги, – пошутил я. – Иначе я вам все пальцы отдавлю.
   – Рискну.
   Она меня обняла, и мы сделали несколько неловких шагов. Не слишком удачно. Голова моя кружилась. Ее духи в дополнение к тому, что я выпил, окончательно меня опьянили. Я чувствовал, как в груди беспорядочно стучит сердце. Я остановил ее, обнял за обнаженные плечи и сжал так, что она едва не задохнулась.
   – Господин Бурма, – с упреком прошептала она.
   – Перестань называть меня господином, – произнес я хриплым голосом.
   – Лучше перестань мучить женщину. Мне больно.
   Я не ответил.
   Еще сильнее прижал ее к себе, еще плотнее придавил к себе, губами впившись в отдающие малиной губы. Она не ответила на мой поцелуй. Я почувствовал, как она напряглась, словно от отвращения.
   И я ее отпустил.
   – Извините меня, – сказал я. – Вы сами виноваты. Она проковыляла к кушетке и, рыдая с закрытым ладонями лицом, рухнула на нее. Молча глядел я на нее, а затем забрал плащ, надел его и взял шляпу:
   – Спокойной ночи, – сказал я. – Спокойной ночи... Женевьева.
   Она подняла ко мне залитое слезами лицо, вытерла кончик носа неизвестно где выловленным платочком и бросила на меня испуганный взгляд.
   Догнала она меня у самой двери. На этот раз она обхватила меня своими надушенными руками и если только что не ответила на мой поцелуй, то сейчас наградила им сама, причем стоившим многих. Нежная, навязчивая, подсказывающая музыка продолжала разноситься по комнате. Мне казалось, что я прижимаю к своему дрожащему телу целую подшивку журнала "Вог".
   Проснулся я с легкой головной болью. Я лежал в незнакомой мне постели. Свою-то я знаю. Там и здесь горбы. У этой их не было совершенно. Через щели в плохо задвинутых гардинах в надушенную чужую комнату едва проникал свет тусклого дня. Рядом с собой я почувствовал вытянувшееся горячее тело. Я повернулся... Женевьева... Она что-то тихо пробормотала и, не просыпаясь, слегка пошевельнулась. Ну что же, свершилось. Они выиграли, все эти прорицатели! Фару, Шасар и другие. Фару! В одном он все-таки ошибался, этот Флоримон. Тридцать лет, уверял он. Может быть. Но среди них были и такие, которые сошли бы за два. Она оставалась прекрасной, но без помощи притираний или искусного освещения лицо показывало... ее истинное лицо. Да и грудь многое утратила из своей горделивости. Я обругал себя. Откуда этот критический взгляд в подобных обстоятельствах? Ах да. Г-н Нестор Бурма, сыщик. Какая все же он будет скотина, если не собьется с этого пути.
   Я вылез из постели, одел костюм и прошел в маленькую гостиную. Зажег свет и в зеркале увидел собственное отражение. Г-н Нестор Бурма, сыщик. Да. Бесшумно, методично и осторожно я принялся всюду шарить. Я осмотрел все – гостиную, комнату, ванную, шкаф, одежду. Я не знал точно, что ищу, да, к тому же, и не нашел ничего, но свою грязную работу довел до конца. И если это могло меня утешить, не был первым. По некоторым, едва заметным, да и то заметным только наметанному глазу признакам я обнаружил, что здесь уже недавно прошлись. Может быть, кто-то из сыска. А может быть, другие особы. Я был в гостиной, когда услышал, что меня подзывает Женевьева. Я подошел к ней.
   – Не желает ли мадемуазель, чтобы я раздвинул занавеси и приблизил к ней сад Тюильри?
   – Боже мой, – проворковала она. – Сколько поэзии... для детектива. Нет, мой любимый. Не прикасайся к занавесям. Утром я так ужасно выгляжу!
   Она это сказала не для того, чтобы показаться интересной. Похоже, ее это действительно мучило.
   Я прошел в гостиную. Раздвинув гардины, открыл окна и рискнул выйти на балкон. Воздух был ледяным. Желтоватый туман застилал Париж. Но он скоро рассеется. За Лувром рождалось солнце.

Глава одиннадцатая
Птички

   В десять утра я толкнул дверь своего кабинета. Элен сидела за машинкой и просматривала газеты. Она принюхалась:
   – Шеф, откуда вы?
   – Из постели. Почти что.
   – Я сочла, что вы упали в чан с "шанелью".
   – А!
   – Придется дезинфицировать ваш костюм.
   – Да, пожалуй...
   Я показал на газеты:
   – Что там новенького, моя любовь?
   – Опомнитесь. Вы находитесь в агентстве Фиат Люкс. Не в постели вашей любою!
   – И все же что нового?
   – Ничего особенного. Звонил Ребуль.
   – Что еще?
   – Совершенно ничего.
   – А Заваттер?
   – От Заваттера никаких известий.
   – Сегодня пополудни мы нанесем ему визит. Это нас развлечет.
   – Вам бы лучше отдохнуть.
   – Кове?
   – Ничего. Вчера он, наверное, разгромил коммутатор в своем листке.
   – А Фару?
   – Ничего.
   Набив трубку, я спокойно ее раскурил, а потом позвонил комиссару:
   – Сообщить нечего, – сказал я.
   Это был день коротких, отрицательных и вялых сообщений.
   – Вы поддерживаете контакт?
   – Контакт – самое подходящее слово, – ухмыльнулся я.
   Он чуть не подавился:
   – Как? Что? Нет? Так вот как! Так вот как! Я-то сказал лишь ради смеха.
   – Над такими вещами нельзя смеяться.
   – Да уж, верно. Значит, ничего?
   – Пока да. А у вас?
   – Наши монпарнасские художники исчезли.
   – А дело Бирикоса?
   – Почти не движется. От полиции Афин мы пока ничего не получили. Нашли брошенной его машину...
   – Это я читал в газетах.
   – Тщательно ее прочесываем. Отпечатки и все остальное. Среди его вещей, забранных нами в гостинице, обнаружили записную книжку с адресами. Проверяем один за другим. Мало что дает. Одни исчезли, другие умерли. Среди живых многих уже исключили. В частности, почтенного торговца с набережной Межисри по имени Пелтье. Он не из числа ваших взломщиков, а следовательно, и не из убийц Бирикоса. Роковую ночь провел с друзьями. Ужин в честь дня рождения, на котором присутствовал один из наших инспекторов. Тем не менее мы проверили. Пелтье знал Бирикоса в период оккупации, и тот оказал ему большую услугу – денежную, конечно, – несколько лет назад. Пелтье сам рассказал нам об этом. Естественно, мы сочли: услуга за услугу...
   – Облагодетельствованный в конце концов убивает благодетеля?
   – Совершенно точно. Но мы заблуждались. Уже давно Пелтье не поддерживал постоянных отношений с Бирикосом и мало что смог нам о нем рассказать. На его взгляд, Бирикос был богатым афинским чудаком, который время от времени покупал у него птиц. Хотя в последний раз уже давно. Вот почему я вспоминаю об этих показаниях. Если мы вскоре от греческой полиции узнаем, что Бирикос был коллекционером, как вы и предполагали, меня это не удивит сверх меры. Собиратель. Чудак. Вам пришло бы в голову покупать птичек?
   – Нет.
   – Не доверяю поэтам.
   – И правы. Кстати о Бирикосе. Левассер его не знала.
   – А мы ничего не обнаружили такого, что заставляло бы думать, что он был знаком с Ларпаном.
   Мы обменялись еще массой ничего не значащих фраз, и Фару повесил трубку. Я закурил.
   – Пелтье, – прошептал я. – Набережная Межисри... Элен, скоро полдень. Не холодно. Временами просто прекрасно. Пойдемте. Пошатаемся по набережным.
   – Как двое влюбленных.
   – Во всяком случае, я развлеку вас как никогда.
   Местами туман сохранялся. Солнце не до конца выполнило свои утренние обещания. Но время от времени оно отбрасывало робкий и тусклый лучик, и его хватало, чтобы все сразу же веселело. Набережные выглядели как обычно. Мирные граждане рылись в ларях с книгами. Торговцы семенами, сельскохозяйственными орудиями и птицами захламляли тротуары своими пестрыми и шумными лотками. Я легко нашел лавку Пелтье. Сделать это было тем проще, что его фамилия была выведена над входом крупными зелеными буквами. Я вручил Элен пакетик купленных по дороге конфет.
   – Сегодня четверг, – сказал я. – Собери всю мелюзгу двух полов, какую только найдешь вблизи. Бедных, богатых, разряженных и оборванцев. Собери их здесь, напротив лавки нашего типа.
   – Что вы хотите устроить, шеф?
   – Вы мне не советовали отдохнуть? Так вот, я намерен развлечься. Частный сыщик не может все время жонглировать одними трупами. Иногда ему бывает нужна и поэтическая разрядка.
   Элен отправилась ловить ребятню, я же подошел к лавке. Внутри продавец в не очень белой блузе ухаживал за клиентом. Вскоре на другой стороне тротуара послышался шум, доказывавший, что Элен уже удалось собрать немало сорванцов. Набив рты конфетами, они громко болтали. Их было человек пятнадцать. Сделав незаметный жест Элен, я вошел в лавку. Торговец птицами провожал клиента. Бросив любопытный взгляд на детское сборище, он подошел ко мне:
   – Что вам угодно, сударь?
   – Вы Пелтье? – спросил я.
   – Да, сударь.
   – Меня зовут Бурма. Нестор Бурма. Именно у меня Бирикос умер. Вы ведь знали Бирикоса, не правда ли?
   – Да, сударь, но...
   – Он оказал вам услугу?
   – Не понимаю...
   – Вы отплатили ему такой же услугой?
   – Послушайте, сударь...
   – Лучше вы послушайте меня, Пелтье. Бирикосу было необходимо порыться у меня в мое отсутствие. Он не мог ни убить меня, ни скрыть в своей гостинице, а поэтому решил, что самое подходящее место насильно удерживать меня – у вас. Конечно, он не известил вас о своих намерениях, но для меня результат тот же самый. Он попросил одолжить ему лавку или ее заднюю комнату, не знаю точно, для того, чтобы там меня поместить. И сами понимаете, дорогой мой, мне это не понравилось.