Маршалл Алан. В сердце моем

   - Вот-вот. Когда постоянный посетитель, входит в бар, он идет прямо на свое привычное место. Там уж и дружки его должны быть. Я заметила, что когда кто-нибудь входит в бар и видит, что его приятель стоит не там, где всегда, он ни за что сам к нему не подойдет. Будет ждать на своем обычном месте, пока тот не подойдет к нему. Даже - поверите ли - не взглянет на дружка, просто ждет.
   - Вы, конечно, хорошо знаете постоянных клиентов?
   - Еще бы! Вдоль и поперек! Знаю, что они пьют, и никогда не спрашиваю, что наливать. Постоянные очень любят, когда им сама нальешь, не ожидая заказа. Это все равно, как когда при входе тебе кланяется официант. Чувствуешь, что ты, как-никак, важная персона!
   - Но есть и такие клиенты, которым это не нравится. Это нельзя забывать. Ты отлично знаешь, что они пьют, но все равно сначала спрашиваешь. Их не так уж много, но если уж он так любит, надо ему угождать.
   - К новичкам у вас, конечно, подход другой? - продолжал спрашивать я.
   - У хорошей буфетчицы к новичкам подход самый приветливый. Как завидишь, что в бар входит кто-то незнакомый, надо с ним сразу же заговорить: "Вот свободное местечко", - скажешь ему. "Проходите сюда, здесь хоть поговорить можно. Подвинься, Гарри". Ему это понравится, будьте уверены, он обязательно придет опять. И из случайного посетителя превратится в постоянного.
   Дело, видите ли, вот в чем, - им хочется, чтобы буфетчица хорошо к ним относилась, потому и они уважение к ней проявляют. Если суп на костюм клиента прольет официантка, клиент ее наверняка обругает. Извиняйся перед ним, не извиняйся - все равно. Если же буфетчица стакан пива перевернет ему на брюки, он только улыбнется: "Не беспокойтесь, пятна не будет". И даже поблагодарит за тряпку, которую подаст ему буфетчица, чтобы вытереть брюки.
   - А что вы делаете с теми, кто не умеет пить - кто буянит, когда выпьет?
   - Да видите ли, тут быстро определяешь, как на кого действует выпивка. Когда видишь, что парню уже довольно, что если еще выпьет, то обязательно набуянит, стараешься обслуживать возможно медленнее. Вы не поверите, как легко можно таким образом ограничить человека в выпивке, да так, что он никогда не догадается, что у тебя на уме!
   К ругателям опять же нужен особый подход. Буфетчицу они никогда не обругают: в баре не найдется человека, который не встал бы на ее защиту. Нет, набрасываются они обычно на собутыльников или на посторонних. В баре всегда шумно, стоит гул голосов, но как только двое начинают ссориться, сразу же наступает тишина. Все прислушиваются, просто чувствуешь, как накаляется атмосфера.
   Буфетчица должна вмешаться, как только услышит повышенные голоса. Нельзя дожидаться, пока они начнут махать кулаками. Сначала пробуешь уговорить их, успокоить, ну а если это не помогает, зовешь на помощь хозяина.
   - До чего же у вас интересная работа! - невольно воскликнул я.
   - А то нет! Буфетчицы вроде как водопроводчики или тещи - без них ни один анекдот не обходится. Но на деле-то они совсем не такие. Они должны все уметь. Повар ушел - буфетчица идет на кухню, пока нового не найдут. Жена хозяина уехала куда-то - буфетчица тут как тут, детей нянчит. Мужчины сплошь и рядом за выпивкой выкладывают ей свои неприятности, и она их слушает; советы она им не дает, просто рассказывает разные подходящие случаи из своей практики. Ни в каком случае она не должна теряться. Даже когда сама споткнется.
   На "чистой" работе девушки работают себе и работают, пока замуж не выйдут, они и поговорить-то толком не умеют. Оттого-то мужчины охотнее разговаривают с мужчинами. Что там говорить - девушек воспитывают плохо, большинство их понятия не имеет, как вести дом, а это ведь самая важная работа в мире.
   Несколько месяцев тому назад я лежала в больнице, сиделка принесла мне как-то обед. "Что это? - спрашиваю. - Говядина или баранина?" Она поглядела в тарелку. "Не знаю", - говорит.
   А я, когда мне было двенадцать лет, умела приготовить обед не хуже, чем моя мать. У буфетчицы сердце отзывчивое и руки щедрые - запомните это.
   Она встала.
   - Спасибо, - сказал я.
   - Не стоит, - ответила она. - Меня еще в жизни никто так хорошо не слушал.
   ГЛАВА 17
   Долли Тревис, - сказала мне как-то буфетчица Джин Оксфорд, - уже столько раз бросали мужчины, что она цепляется за своего Гарри, как за соломинку. Она вытерпит от него все, лишь бы он не ушел от нее совсем. Положение у нее унизительное, но она все еще на что-то надеется. Вот до чего иногда доходят одинокие женщины сорока пяти лет.
   Мы говорили с Джин о ее приятельнице, которая недавно поселилась вместе с ней. Мне было сказано, что приятельница возьмет на себя половину стоимости квартиры и что она "никому не доставит хлопот".
   Долли не работала, она была "содержанкой". Содержал ее Гарри шестидесятипятилетний толстяк с желтоватым цветом лица и красными пятнами на пухлых щеках.
   Гарри вылезал из своего дорогого автомобиля, тяжело дыша, и хмуро смотрел на собственный живот, на котором, казалось, навсегда оставило след вдавившееся в него рулевое колесо.
   Выйдя из машины, Гарри одергивал жилет, смахивал пепел с брюк, поправлял галстук и, преодолевая естественное стремление своего тела двигаться возможно медленнее и осторожнее, бодрой походкой шел к двери.
   Ему не приходилось звонить, дверь сразу же распахивалась перед ним; Долли уже ждала на пороге после долгих часов, проведенных у окна в комнате Джин на втором этаже.
   - Гарри! - восклицала Долли Тревис, и в голосе ее звенела благодарность.
   Долли подолгу выстаивала так у окна, но это не было счастливым ожиданием возлюбленного; все это время она была погружена в мучительное сомнение.
   Из окна их комнаты был хорошо виден дом, где находилась квартира Гарри и куда он часто привозил с собой женщин. Это был богатый человек, владелец прибыльного агентства, он легко и свободно тратил деньги на свои удовольствия.
   С девушками, которых он приводил к себе, он, по всей вероятности, знакомился в холлах фешенебельных гостиниц, а может, они работали в конторах фирм, с которыми он имел деловые связи. Девушки эти были хорошо одеты, держались самоуверенно, некоторые с улыбкой заглядывали Гарри в глаза, когда он пропускал их в двери своей квартиры. Они оставались у него часок-другой, иногда целую ночь. Долли точно знала, сколько времени они там проводили. Она вела этому учет.
   - Долли не смеет упрекать его, - рассказывала мне Джин. - Он сразу бросит ее, если она хоть слово скажет. Гарри выдает ей пять фунтов в неделю и иногда берет ее с собой куда-нибудь вечером, если ему не подвернется что-нибудь поинтереснее. Она веселая, умеет одеваться и все еще хорошенькая. Когда Гарри бывает где-нибудь с Долли, он даже внимателен к ней. Его устраивает постоянная содержанка, к которой он может заявиться в любое время. Бедняжка Долли - именно то, что ему нужно.
   Затем Джин поведала мне, что Долли просто не в силах оторваться от окна - ей необходимо все время следить за квартирой Гарри.
   Я сказал, что мне такое занятие кажется удивительно бессмысленным, и ото всей души пожалел Долли.
   - Я уж и то ей говорила, - вздохнула Джин. - Говорила, что если она будет торчать у окна и прислушиваться к каждому звуку, то кончит сумасшедшим домом. Я пригрозила, что ей придется переехать от меня, если она не прекратит это. Если хотите знать, я сама начинаю нервничать. Места себе не нахожу. Стоит ей увидеть, что из его машины выходит девушка, она будто каменеет вся. Взглянет на часы и смотрит, смотрит не отрываясь, и лицо у нее делается... просто невозможно смотреть на такое лицо.
   Мне пришлось однажды видеть, как машина сбила девушку, она лежала на мостовой вся в крови, платье задралось кверху, а девушка лежала и ничего не чувствовала. Это - скажу я вам - было очень страшно, кругом мужчины смотрят, а она ничего не знает. Когда она пришла в себя, она попыталась опустить юбку, но не смогла. Я подошла, поправила на ней платье, и она посмотрела на меня... никогда не забуду этого взгляда - в нем не просто благодарность была, а еще что-то, я даже выразить не могу, что именно...
   И вот, когда Долли не отрываясь смотрит из окна на Гарри, который приехал в машине с другой женщиной, у меня бывает на душе так же плохо, как когда я увидела ту девушку на мостовой.
   - Почему же она его не бросит? - не выдержал я.
   - Вы - не сорокапятилетняя женщина, у которой ничего в жизни не осталось, - ответила Джин, глядя на меня с высоты своего жизненного опыта. Вам этого все равно не понять.
   Случалось, Гарри брал с собой Долли, когда уезжал по делам в другой город. Подготовка к такому путешествию доставляла ей величайшее удовольствие. Она покупала новое платье, делала прическу в парикмахерской, долго втирала в увядшую кожу всякие лосьоны и кремы. С лица ее не сходила улыбка, в голосе звучала радость, она выискивала предлог, чтобы поговорить о Гарри, как будто ее распирало от любви к нему и ей нужно было поделиться с кем-то своими чувствами.
   Она хотела, чтобы все знали о его щедрости, великодушии, о замечательном отношении к ней; слова хвалы и благодарности рвались наружу подобно детям, столпившимся у дверей школы в ожидании, что дверь распахнется и они вырвутся на волю.
   Достаточно было одного слова, чтобы началось это восторженное словоизвержение. Вы тут же узнавали, что Гарри - прекрасный, добрейший человек, что он обязательно женится на Долли, когда придет время. Все, чего хотела Долли от вас, это чтобы вы соглашались с похвалами, которыми она осыпала Гарри.
   Я, признаться, ни разу не мог на это отважиться.
   Когда Долли возвращалась из таких поездок, радостного настроения ее как не бывало. Молчаливая, подавленная, она снова проводила долгие печальные часы у окна.
   По возвращении Гарри всегда оказывался очень занятым, не бывал у Долли по две недели, потом неожиданно появлялся с цветами в руках.
   Однажды вечером я стоял у подножья лестницы и вдруг услышал, как наверху кто-то закричал, крик оборвался, наступила тишина. Я подождал немного, раздумывая - не подняться ли наверх, но, успокоенный тишиной, пошел к себе, закурил и задумался.
   Немного погодя в комнату ко мне вошла Джин, она села за стол против меня и сказала:
   - Гарри попал в автомобильную катастрофу. Он погиб. Долли несколько минут тому назад прочла об этом в "Геральде".
   Я откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул.
   - С ним была девушка, - продолжала Джин. - Она осталась жива.
   Несколько минут прошло в молчании; потом я сказал:
   - А как Долли? Что она делает?
   - Лежит на кровати, уткнувшись головой в подушку, - не хочет, чтобы я видела ее лицо. Джин встала и направилась к двери:
   - Пойду к ней. Я только хотела сказать вам.
   - Спасибо, - сказал я.
   Джин остановилась в дверях, глядя на протершийся линолеум.
   - Бедная Долли, - сказала она. - Ей больше незачем смотреть в окно.
   ГЛАВА 18
   Жену пароходного механика из второй квартиры верхнего этажа звали миссис Джордж Ричарде; жильцы называли ее просто по имени - Фэс.
   После неудавшейся попытки изменить наши отношения, Фэс напустила на себя добродетельный вид, и я прикинулся, что этому виду верю. Часто по утрам, когда я убирал лестницу, она перегибалась через перила второго этажа и вступала со мной в разговор, в то время как миссис Скрабс, приоткрыв свою дверь, жадно подслушивала.
   - Вам не следовало бы самому убирать лестницу, мистер Маршалл, это женское дело.
   - Вы считаете, что мне пора жениться?
   - Да как вам сказать. Сдается мне, что вы не будете счастливы, если женитесь.
   - Почему?
   - Вы тогда не сможете каждый вечер уходить из дому, как теперь.
   - Разве это так уж важно?
   - Да, очень важно, - сказала Фэс. - Раньше я часто бывала на вечеринках с Джорджем. Бывало так, что он но время рейса подружится с пассажирами своего парохода, а когда приезжает в Мельбурн, они приглашают его в гости. По-моему, надо как можно меньше сидеть дома. Когда бываешь на людях, хоть жизнь ощущаешь как-то.
   - Может быть, вы и правы, - сказал я механически, лишь бы что-то сказать.
   - Джордж разрешил мне устроить вечеринку, если я захочу. Сам-то он развлекается на разных вечеринках, когда попадает в Сидней или Брисбен.
   - Почему бы вам с Джорджем не устраивать вечеринки, когда он приезжает в Мельбурн? Фэс помрачнела:
   - Не знаю... Он ведь чудак. Как только попадает домой, вечеринки его уже не интересуют. Мужчины только о себе думают: когда им хочется куда-нибудь пойти, и ты иди, когда они желают дома сидеть, ты тоже сиди. Если они не хотят вечеринки - не смей ее устраивать.
   Прежде, когда я только гуляла с Джорджем, он из кожи лез, лишь бы мне угодить, покупал мне шоколад и еще там всякую всячину. А теперь постоянно ноет из-за денег, а ведь все равно их нет. Джордж даже не разговаривает со мной, как прежде. Мы тогда часами болтали о том, о сем, а теперь - никогда.
   Мама говорит - все мужья такие. Они просто не способны поговорить с женой по-хорошему. "Если он тебе ничего не говорит, ты тоже молчи", - вот как она считает.
   Через несколько дней Фэс спросила меня, не буду ли я возражать, если она устроит вечеринку. В порту стоит немецкий крейсер "Кельн", она познакомилась с несколькими матросами оттуда, ребята они славные, и ей хочется пригласить в гости их и кое-кого из знакомых девушек.
   Я не стал возражать, спросил только:
   - Вы ведь не затеваете пьянку?
   - О нет, что вы! - поспешила она меня успокоить. - Я не такая...
   Вечеринку назначили на субботу. В этот день я собирался навестить родителей в Уэрпуне, в двадцати милях от Мельбурна, и, признаться, радовался, что меня не будет дома.
   Однако миссис Скрабс решительно запротестовала против вечеринки у Фэс:
   - Если вы разрешите этой ужасной девке устроить попойку с матросами, я тотчас же съеду с квартиры, - заявила она. - Матросы вообще ведут себя отвратительно, будут всю ночь горланить песни, пьянствовать и дебоширить. Ни одна порядочная женщина не потерпит такого безобразия. А у меня язва желудка, доктор велел мне беречься. Я сказала Перси: "Мистер Маршалл не ведает, что творит, он поощряет порок", - сказала я. А мисс Оксфорд, с которой я говорила об этом, посоветовала: "Крепко заприте дверь на замок в этот вечер, миссис Скрабс, мне будет неприятно, если вас изнасилуют". Да, она употребила именно это выражение, произнесла именно это слово. Я порядочная женщина, вы сами знаете, мистер Маршалл, и не выношу никакого проявления вульгарности, но я уверена, что мисс Оксфорд руководили добрые чувства, когда она сказала это. Она ведь знает, что такое матросы и как они бесчинствуют. А Перси услышал слова мисс Оксфорд и говорит: "Пока я жив, эти сволочи до тебя не дотронутся". А мой Перси никогда не ругается, не такой он человек, лучшего мужа не было ни у одной женщины на свете, можете мне поверить. А потом, я ведь и о нем подумать должна, - если вокруг будут пьяные девки и все такое? Ни за что ведь поручиться нельзя. Я решительно вам заявляю, если эта особа устроит свою вечеринку, мы съедем с квартиры! Ведь вот бедная мисс Тревис уже переезжает.
   - Мисс Тревис все равно собиралась менять квартиру, - возразил я.
   - Да, но даже если бы у нее не было такого намерения, она все равно съехала бы из-за этой вечеринки, это-то я уж наверное знаю.
   - Хорошо, я скажу миссис Ричарде, что вы возражаете против ее вечеринки, - сказал я.
   Миссис Скрабс неожиданно заволновалась:
   - Нет, прошу вас, не делайте этого. Вы даже не заикайтесь, что я говорила с вами по этому поводу. Скажите, что вы сами все обдумали и не хотите, чтобы в вашем доме была пьяная матросня. Так и скажите.
   - Ничего этого я говорить не стану, - рассердился я. - Пойду и скажу ей, что соседки против вечеринки.
   Я поднялся наверх и постучал в квартиру Фэс. Она открыла мне дверь, лицо ее выражало простодушие невинного младенца.
   - Привет. - Она улыбнулась, хотя догадывалась, зачем я пришел.
   - Дело касается вечеринки... - начал я.
   - Вот как, вечеринки! - Она насторожилась.
   - Боюсь, - продолжал я, - что вам придется отказаться от этой затеи. Жильцы возражают, грозят съехать с квартиры. А в этом случае и вам придется уехать, потому что мне ничего не останется делать, как запереть дом.
   - Вижу, что миссис Скрабс уже наговорила вам с три короба.
   - Не только она.
   Фэс колебалась, кусая губы. На меня она не глядела.
   - Вот уж не думала, что они такие ханжи! - сердито сказала она. Я промолчал.
   - Ладно, - сказала она наконец, - вечеринки не будет.
   Но она все-таки ее устроила. В понедельник, после возвращения из Уэрпуна, я, не заезжая домой, поехал прямо на работу. В десять часов на моем столе зазвонил телефон. Я поднял трубку:
   - Контора фабрики "Модная обувь".
   - Это из полиции, - раздался голос. - Пожалуйста, попросите Алана Маршалла.
   - У телефона.
   - Это вы арендуете дом номер четыре по Роджер-стрит в районе Альберт-парк?
   - Да.
   - В вашем доме драка. Вам лучше сейчас же приехать. Мы подождем вас.
   - Что случилось?
   - Одна баба стукнула кулаком другую, та позвонила в полицию. Трудно разобрать, в чем дело. Сейчас они перестали орать, но обязательно сцепятся снова, если вы их не усмирите. Сколько вам надо на дорогу?
   - Полчаса.
   - Ладно, только, пожалуйста, поспешите.
   Когда я подъехал к дому, двое полицейских стояли на веранде, разговаривая с буфетчицей Джин, которая, видимо, в то утро на работу не пошла.
   - Я решила, что мне лучше дождаться вас... - сказала она мне потом.
   У стоявших с ней полицейских был вид людей, вынужденных заниматься пустяками, тогда как им это по чину и по должности не положено.
   Были они рослые, самоуверенные, казалось, сама профессия защищала их авторитет от всяких посягательств.
   - А вот и вы! - произнес один из них; по его виду я заключил, что этот человек вполне доволен своим положением в жизни, что он уравновешен и привычки его сложились раз и навсегда.
   - Да. Так что же все-таки произошло? - спросил я.
   - Две ваши жилички сцепились, потом одна из них нам позвонила.
   - Миссис Скрабс, - пояснила Джин Оксфорд.
   - Она самая. Потребовала, чтобы полиция защитила ее от соседки.
   - От Фэс, - добавила Джин.
   - Вот-вот. Мы приехали и разняли их. Сейчас они поливают друг дружку грязью; драться они больше не станут, просто им хочется отвести душу. Потом тут затесался чей-то муж...
   Полицейский повернулся к Джин:
   - Как зовут того парня, с длинной шеей?
   - Мистер Скрабс - Перси, - ответила она.
   - Да, да. Он обвиняет девушку, живущую наверху, что она ударила его жену в живот.
   - У нее язва желудка, - заметил я, считая, что это сообщение должно пробудить к ней сочувствие.
   - Да ну, язва желудка! - усмехнулся полицейский. - Судя по всему этому, желудку изрядно досталось нынче утром.
   Он посмотрел на часы.
   - Уже без двадцати пяти одиннадцать, - обратился он к своему спутнику.
   - Да, я вижу, - откликнулся тот. - Нам пора идти. - И повернулся ко мне: - Обыкновенная драка с похмелья; если они опять сцепятся, успокойте их. Пошли, Тед.
   Когда они ушли, Джин сказала:
   - Фэс устроила-таки вечеринку. С того все и пошло.
   - Устроила все-таки? Господи! - я был вне себя. - Здорово же она меня провела! Бог и верь после этого женщинам! А вы знали, что она и не подумает отказаться от своей затеи?
   - Конечно. Своим отъездом вы ей развязали руки. Кто бы мог ей помешать?
   - И какая же это была вечеринка? - спросил я, смущенный своим легковерием.
   - Известно какая, - сказала Джин. - Вы должны были знать наперед, что здесь может случиться. Половина парней приехали пьяными. Сначала пели, танцевали, потом начали ссориться из-за девушек.
   Я решила, что на всякий случай надо пойти туда. Я выпила с ними и сказала Фэс, что нора расходиться, не то явятся фараоны, но она уже ничего не соображала. Повисла на каком-то парне, глаза шалые, говорить с ней было уже бесполезно.
   Почти никто из матросов не понимал по-английски, так что с ними тоже бесполезно было говорить. Расселись прямо на лестнице, бродили по передней. Беда в том, что уборная-то внизу. Двое парней свалились с лестницы на радость миссис Скрабс.
   - Но наверх она не ходила пли все-таки не утерпела? - спросил я.
   - Не ходила. Она следила за ними из-за двери, подслушивала, подглядывала. Мне стало ее даже жалко. Я посоветовала ей лечь спать и не слушать, но уйти она просто не в силах была. Перси тоже все время бегал то туда, то сюда. По-моему, он и сам не прочь был повеселиться. Но он всю жизнь на такие развлечения только со стороны смотрел, и теперь ему кажется, что они отвратительны.
   Потом одному матросу вдруг пришло в голову поднести миссис Скрабс стаканчик. Наверно, с ней еще никогда в жизни такого не бывало. Перси встал на пороге своей комнаты и стал гнать его. А матрос не понимал, он все пытался войти к ним в квартиру с бутылкой и выпить с ними обоими.
   Перси и миссис Скрабс понятия не имеют, как обходиться с пьяными. Они его только раззадоривали, и он ни за что не хотел уходить. Ну тут уж я спустилась и увела его, дала ему крепкого кофе в своей комнате и завела разговор о его матери. Он был из тех пьяных, с которыми не трудно справляться, нужно только, чтобы они поверили, что ты относишься к ним с симпатией и готова их слушать.
   Хуже всего было с девчонками. Всем им хотелось казаться эдакими искушенными светскими львицами - а доказали они одно: что так и не выросли, остались девчонками. До чего противно смотреть на пьяную девку!
   - Когда же Фэс ударила миссис Скрабс? - спросил я.
   - А это было уже утром, когда ушли последние гости. Миссис Скрабс обозвала Фэс проституткой. Фэс стояла наверху, на площадке, и смотрела вниз, но когда услышала это слово, в два мига очутилась внизу.
   Она кинулась на миссис Скрабс, тут выскочил Перси, и они сцепились уже все трое. Фэс позиций не сдавала. А я не вмешивалась, решила, пусть выпустят немного пары - им всем это будет только на пользу. Орали они друг на друга просто ужасно.
   Фэс сначала сильно досталось, но потом она стала пинаться ногами. Ударила миссис Скрабс так, что та согнулась вдвое, и Перси попало, так что бедняга даже охромел. Тут-то миссис Скрабс и позвонила в полицию.
   - Ну и местечко - мерзость какая-то, - вырвалось у меня.
   - Что и говорить. Бросьте-ка вы это дело. Ничего хорошего у вас тут не получится. Я переезжаю, Долли нашла комнату с ванной в Парквилле, и я буду жить вместе с ней. Работу она, конечно, не сразу найдет, так что мне придется ей пока помогать. А вам мой совет: передайте дом, пока хоть какая-то мебель уцелела.
   - Так я и сделаю, - сказал я.
   Я подождал, пока Джин не скрылась из вида, и вошел в дом. Миссис Скрабс встретила меня с обиженным видом, Фэс - с молчаливым вызовом. Миссис Скрабс, смотря исподлобья, заявила, что покидает дом сегодня же. Фэс тоже, как она выразилась, "решила смотать удочки".
   Я не выразил ни сожаления, ни удивления по этому поводу. Я тоже решил "смотать удочки".
   Продажу права на аренду дома с обстановкой я поручил тому самому агенту с благочестивым лицом, который ввел меня сюда. Он равнодушно принял это поручение, сделав, впрочем, несколько замечаний насчет падения цен на аренду и заверил меня, что сделает все зависящее от него, чтобы я не понес убытка. Уходя, он пожал мне руку - на этот раз безо всякого значения.
   Джин еще не покинула квартиры, она в тот день осталась после закрытия бара подменить кого-то из официанток, чтобы немножко подработать.
   - Ведь мне придется поддерживать Долли, пока она не справится со своим горем, - заметила она.
   Я занялся уборкой квартир миссис Скрабс и Фэс, они не потрудились навести там перед отъездом хоть какой-то порядок. Неприбранные кровати, в раковинах на кухне грязные кастрюли и сковородки, на столах следы прощального завтрака - немытые чашки, тарелки, ножи, вилки... В квартире Фэс повсюду валялись пустые пивные бутылки, у стены лежал стул со сломанной ножкой, грязное белье было засунуто в ящик комода.
   Я вошел в эти брошенные квартиры с таким чувством, словно вторгаюсь в чужие владения. Каждая из квартир еще хранила отпечаток своей обитательницы. Я заставил себя собрать одеяла, простыни, снять наволочки с подушек, чтобы отправить в прачечную. Мне противно было дотрагиваться до этих вещей.
   Затем я вымыл грязную посуду, вычистил сковородки, вылил ночные горшки, которые жильцы оставили под кроватями. И все время, пока я занимался этим, мне было не по себе, будто я приобщился к жизни этих двух женщин, перенял какие-то черты их характера, усвоил их взгляды на жизнь. Это было крайне неприятное чувство, и когда позднее я рассказал об этом Джин, она сказала:
   - Вы всегда будете близко принимать к сердцу жизнь других людей, смотрите только, не пачкайтесь сами в чужой грязи. Отойдите в сторонку, подумайте и о себе.
   - Попробовать стать настоящим эгоистом? - улыбнулся я.
   Она рассмеялась:
   - Фантазер вы, вот кто.
   Я продолжал уборку оставленных квартир. В той, где жила Фэс, стояли два медных подсвечника, я то и дело прерывал работу, чтобы посмотреть на них. В моем воображении эти подсвечники должны были украшать красивую комнату, где все дышало бы уютом и покоем, где много книг в кожаных переплетах, где люди слушают прекрасную музыку. Убрав квартиру Фэс, я бросил прощальный взгляд на подсвечники и запер дверь.
   И после в своей комнате я продолжал думать о них. Поздно ночью, когда Джин уснула, я, крадучись, поднялся наверх и вошел в пустую темную квартиру, где на камине стояли подсвечники.
   Торопливо взяв по одному в каждую руку, я тихонько спустился вниз. У себя в комнате я завернул их в бумагу и спрятал в гардероб.
   Позже я подарил эти подсвечники своей сестре Мэри, воображению которой они говорили то же самое, что и моему.