Мартелла Морин. Девушка хочет повеселиться

   Но я, как последняя дура, продолжала стоять на своем. Заметив, что миссис Бичем с досадой ищет фрагмент головоломки, который должен был завершить безоблачное небо (то был солнечный пейзаж), я перегнулась через ее плечо, схватила кусочек и протянула ей. Затем мне показалось, что на этом фрагменте изображено скорее синее море, чем голубое небо. Я была готова вырвать кусочек у нее из рук, но тут он плавно лег на свое место, заполнив брешь в голубом небе.
   К счастью, я не ждала благодарности. Но по крайней мере меня не выгнали из комнаты. Осмелев от успеха, я протянула ей еще один кусочек трудной головоломки и показала пальцем, куда его положить. Она сделала это молча.
   Перед нами лежал морской пейзаж, полный тихой гармонии. Мы любовались им, не говоря друг другу ни слова.
   А потом я совершила роковую ошибку.
   — Ну разве не прелесть? — жизнерадостно спросила я.
   Нас с Пеппер тут же выставили из комнаты. Мы спускались по лестнице совершенно подавленные.
   Пеппер побежала на кухню, где Рози с самого утра что-то пекла. Я готова была последовать за собакой, но услышала, что на подъездной аллее заревел двигатель «Лендровера». Франческа! Как ни странно, этот звук доставил мне радость. Что красноречиво описывало мое тогдашнее душевное состояние. Конечно, Франческа обращалась со мной как с некоей низшей жизненной формой, но по крайней мере она могла оживить этот дом.
   Я открыла дверь, заранее изобразив любезную улыбку. По сравнению с ледяным равнодушием миссис Бичем королевское высокомерие Франчески было цветочками.
   — Добрый день, Франческа.
   Она пролетела мимо меня как вихрь, на мгновение остановилась и сунула мне пальто, благоухавшее дорогой кожей.
   — Надеюсь, она у себя?
   Вопрос был чисто риторический. Будь на месте Франчески кто-нибудь другой, это просто значило бы, что ответа не требуется. Но в устах Франчески этот вопрос звучал так, словно ей не нужен ответ человека, социальный статус которого ниже статуса королевы.
   «Ты имеешь в виду нашу мать?» — хотела спросить я. Искушение было велико, но я с ним справилась.
   — Принесите мне кофе. Черного, — не оборачиваясь, бросила она.
   — Да, мэм. Непременно, мэм. — Я сделала насмешливый книксен и бросила пальто на вешалку. Оно не долетело и упало на пол. Поднимать его я не стала. Я ей не служанка. И вообще никому не служанка. Впрочем, тот, кто наблюдал за мной в этом доме и видел отчаянные попытки найти общий язык с миссис Бичем, мог думать по-другому.
   Неужели я совсем потеряла гордость? Не в силах справиться с гневом, я схватила кожаное пальто, накинула его на плечи и вышла из дома.
   «Лендровер» Франчески стоял на своем обычном месте, уткнувшись носом в куст; она даже не удосужилась вынуть ключи. На мгновение я ощутила безумное желание прыгнуть в машину и уехать, но представила себе беседу в местном полицейском участке. «Украла? Что вы имеете в виду, констебль? Это машина моей сестры».
   Я свернула за угол дома, принципиально не обращая внимания на распахнутые настежь чугунные ворота. Конечно, бунт был детский, однако…
   В саду было сыро и холодно, но все же уютнее, чем в доме. Наверно, потому, что тут не было никого из Бичемов. Я зябко запахнула пальто и по мощенной плитами дорожке пошла в самое глухое место. Это был мой вариант бегства. Там стояла низкая каменная скамья, за долгую зиму успевшая обрасти тонким слоем мха. Едва ли это пришлось бы по вкусу миссис Бичем. Ничто не могло расти здесь без ее разрешения.
   — Франческа? — окликнули меня сзади. На дорожке стоял Джейми. Когда я обернулась, его глаза удивленно расширились. — Энни? Я был готов поклясться, что вы…
   Франческа? Было еще не так темно. Сумерки только начинались.
   — Да, я принял вас за Франческу. Разве это не ее пальто? И ходите вы одинаково. Широкими шагами, высоко подняв голову. — Он засмеялся.
   Должно быть, он был пьян. Или наглотался наркотиков. Если бы я действительно держалась так же высокомерно, как Франческа, то покончила бы с собой.
   — Я видел ее «Лендровер». Как обычно, калечит изгородь. — Его глаза мерцали.
   — Она наверху. С вашей матерью, — намеренно небрежно ответила я.
   Но Джейми не обратил на это внимания.
   — Вот и отлично, — обольстительно улыбаясь, ответил он. — Я надеялся побыть с вами наедине.
   Я тут же раскаялась. Это совершенство хочет побыть со мной наедине? На свете сотни более интересных людей, чем я. Ну, десятки. Судя по всему, недостатка в женщинах Джейми не испытывал. Особенно если держал их за руки и смотрел на них так же, как сейчас смотрел на меня. Я была польщена до такой степени, что забыла, что он сравнил мою походку с походкой Франчески.
   И даже не попыталась укоротить шаг, когда он повел меня к каменной скамье. Там действительно было сыро, но мох оказался мягким. А в бабушкины сказки о том, что нельзя сидеть на камнях, я не верила никогда.
   — Энни… — В сумерках лицо Джейми казалось бледным; это еще сильнее подчеркивало его сходство с Байроном.
   — Джейми… — Я пыталась не дать воли своим чувствам.
   Джейми наклонился; его лицо напряглось.
   — Я уезжаю, Энни. Хочу поселиться за границей.
   Когда он придвинулся, у меня подпрыгнуло сердце. А потом шлепнулось на землю. Как птичий помет, упавший вам на плечо.
   — За границей? — как дура, повторила я.
   — Париж.
   — Во Франции? — спросила я так, словно на свете существовал какой-нибудь другой Париж. В Турции.
   Он сжал мою руку в ладонях.
   — Мой друг надеется организовать там еще одну мою выставку. Оказывается, мои картины пользуются в Париже популярностью.
   — В самом деле? — Я постаралась не выдать удивления. В конце концов, французы сами себе закон, так почему бы им не любить изображения толстых баб с тремя грудями?
   — Энни, можно попросить вас об одном одолжении?
   Глаза Джейми превратились в темные озера, и он прижал мою ладонь к своему теплому бедру.
   — Можно, — с трудом выдохнула я.
   — Присмотрите за мамой, ладно? Энни, сделайте это для меня. Я знаю, у нее есть дочери, но они слишком заняты своей жизнью. А вы другая. Я знаю, что могу вам доверять. Вы не из тех, которые шляются и забывают свои обязанности. Обещаете, Энни?
   Я потеряла дар речи. Просто сидела, запахнувшись в пальто Франчески, и чувствовала, как холод каменной скамьи проникает в мои кости, гарантируя воспаление придатков на многие годы вперед.
   Когда я позволяла себе думать о Джейми, то боялась, что растущая взаимная привязанность затянет нас в водоворот кровосмесительной страсти, от которой не будет спасения. А ему было нужно только одно. Компаньонка для его матери.
   Я вырвала руку, вскочила и сломя голову помчалась в дальний конец сада. Пальто Франчески летело за мной, как мантия. А потом сад кончился. Оставалось только перелезть через двухметровую ограду. Я готова была сделать это, забыв о том, что в обвивавшем ее плюще могли жить всякие кусачие и ползучие твари.
   — Энни! — Он стоял у меня за спиной. — Я расстроил вас?
   Нет, я в восторге, хотелось ответить мне. В экстазе от того, что ты считаешь меня второй Рози. Только выше. И на тридцать лет младше. Ну, на двадцать..
   — Если вы расстраиваетесь из-за мамы, то напрасно. Она не больна. Просто я хочу уехать, зная, что она в надежных руках.
   В надежных? Да как он смеет? Я не хотела быть надежной. Хотела быть чувственной. Сексуальной. Ослепительной.
   — Не смейте называть меня надежной! — крикнула я.
   Он смотрел на меня несколько секунд, а потом расхохотался:
   — Ох, Энни, вы такая смешная! Вам цены нет! Быть смешной я тоже не хотела. Это Вуди Аллен смешной. А я изо всех сил хотела быть ослепительной.
   — Вы удивительно забавная. — Джейми улыбнулся.
   Я разразилась слезами. Тут он перестал улыбаться.
   Я ревела белугой и в сотый раз думала, почему представители противоположного пола непременно должны быть мужчинами. Неужели всемогущий господь не мог создать что-нибудь получше?
   Я зарылась лицом в холодный влажный плющ, снова забыв о гусеницах.
   И тут Джейми сделал нечто совершенно неожиданное. Нежно повернул меня лицом к себе и поцеловал. Как брат.
   Я так разозлилась, что обхватила его и поцеловала прямо в губы. Открыла рот и стала ждать взрыва желания, за которым должен был последовать фейерверк страсти и еще бог знает чего. Однако ничего не случилось. Вернее, сам поцелуй был довольно приятным. Казалось, Джейми был слегка шокирован моим пылом. Но фейерверка не было. Ни крутящихся ракет. Ни внезапного прилива крови к паху. Ни у него, ни у меня.
   Я открыла глаза, пытаясь убедиться, что передо мной действительно Джейми. Да, это был он. Такой же неотразимый, как обычно, несмотря на прищуренные глаза и поджатые губы. Но его поцелуй оказался подмоченной петардой. Эротического в нем было ровно столько же, сколько в его женщинах с тремя грудями.
   Джейми сделал шаг назад и посмотрел на меня. Похоже, в его глазах горели победные огоньки.
   — Вот так! — Он дразняще улыбнулся.
   — Джейми, мне пора подавать чай, — сказала я. — У Рози сегодня куча дел.
   Я решила пойти к миссис Бичем и все рассказать ей. Во-первых, досадный эпизод в саду пробудил во мне желание действовать; во-вторых, после визитов Джейми она всегда немного смягчалась. В-третьих, днем Рози подала им чай в библиотеку, где горел камин.
   Если ее не растопит даже разведенное Рози пламя, то не растопит ничто. Впрочем, это не имеет значения. Я пойду к ней в любом случае. Только это сможет вернуть мне покой.
   Я слышала, как уехал Джейми. Вслед за ним умчалась Франческа, которой, как всегда, не терпелось вернуться к лошадиным бабкам, щеткам, гребенкам, или как их там, приковывавшим ее к килдэрской глуши до такой степени, что она могла вырваться оттуда всего лишь на час в неделю.
   Пару минут я бродила по холлу, пытаясь придумать, как приступить к делу. Может быть, лучше всего начать с безобидного вопроса. О недавно почившем судье. Потом, тщательно выбрав слова, спросить, когда родились ее дети. Были ли они послушными? Хорошо ли спали? Сколько их было всего? И тут я могла бы негромко объявить, кто я такая. Вариант показался мне подходящим.
   Куда хуже было бы, если бы я ворвалась к ней и крикнула:
   — Сюрприз, сюрприз! Сногсшибательная новость! Я ваша дочь, которую вы бросили тридцать лет назад!
   Даже Джерри предупреждал меня, что при объяснении следует выбирать выражения.
   — Не советую тебе допрашивать эту женщину, — сказал он. — Действуй тоньше. Когда имеешь дело с женщинами, это гарантирует результат. — И это говорил человек, от которого ушла жена? — Скажи что-нибудь хорошее о ее покойном муже, — посоветовал он.
   Я вошла в библиотеку без стука и остановилась у камина.
   Миссис Бичем посмотрела на меня с удивлением. Но не слишком строго. Наверно, в этом была виновата бутылка бренди, выпитая днем.
   Я показала рукой на большой портрет, закрывавший чуть ли не весь выступ для дымохода, и солгала:
   — Я всегда восхищалась этим портретом. Он был очень красивым мужчиной.
   — Вы так думаете? — Миссис Бичем опустила книгу, и ее гладкий лоб прорезала морщинка.
   — О да. В самом деле, очень красивым. Чрезвычайно.
   Этот мужчина был копией Сталина, вставшего не с той ноги. Или отправившего в ГУЛАГ очередной миллион людей.
   Она подняла голову и всмотрелась в хмурую физиономию. — Им действительно восхищались.
   — И я понимаю почему. — У него был вид солдафона. — Бьюсь об заклад, что он отчаянно баловал детей. По лицу видно.
   — Честно говоря, он был довольно строг с ними, — снизошла она до объяснений. — Не мог дождаться, когда они вырастут. Ему не очень нравились маленькие дети. А грудные младенцы тем более.
   Настоящий ублюдок.
   Я пристально следила за миссис Бичем, готовая отказаться от своего замысла при первых признаках раздражения. Но их не было. Я ощутила такое вдохновение, будто выпила лишнего. И меня понесло.
   — Он не любил детей? И тем не менее у вас их было трое? Трое детей? Должно быть, очень трудно растить троих.
   Она нахмурилась. О боже, кажется, я перегнула палку…
   — У меня были помощницы.
   Осторожно, Энни. Одно неверное слово, и она тебя прогонит.
   — А вам не хотелось еще? — мягко спросила я.
   — Еще помощниц?
   — Еще детей, — нервно хихикнула я.
   — Вы так интересуетесь детьми? — Ее лицо начинало приобретать обычное каменное выражение.
   — Нет. Вовсе нет! Я просто… хотела забрать поднос. — Я схватила поднос, вылетела в дверь и вернулась на кухню, вспотевшая так, что блузка прилипла к спине.
   — Вы белая, как простыня. — Рози оторвалась от плиты. — Сядьте, милочка. Сейчас я налью вам чашечку. — Она достала розовую жестянку.
   По мнению Рози, чашка чая могла вылечить любую болезнь. От гипертонии до герпеса, от бесплодия до воды в коленной чашечке.
   — Спасибо, я только что выпила кофе, — выдавила я.
   — Тогда ясно, почему вы побледнели. Кофе вреден для печени. Портит нервы. И повышает давление. — Она понизила голос. — Вот почему ей не следует его пить. Но разве она станет слушать? Нет, она все знает лучше всех. — Рози неодобрительно поджала губы. — Скорее всего, судью убил именно кофе. Он пил кофе литрами. С раннего утра и на ночь глядя. И чем это кончилось? — Ее тон был зловещим.
   — Чем, Рози?
   — Раком. Печени.
   — А разве это был не сердечный приступ?
   — В самом конце. Но все началось с рака. Рак съел его с потрохами. Лицо было желтое, как у турка. Даже ладони окрасились. Были такого цвета, как мыло «Сан-лайт». Он напомнил мне женщину, которую я видела во время войны. У нее была желтая тропическая лихорадка.
   — Семья очень горевала, когда он умер?
   — Не следовало бы этого говорить, но скорее они испытали облегчение, — прошептала она.
   — От переживаний, — понимающе кивнула я.
   — От него самого.
   Рози сказала это очень тихо, и сначала я решила, что ослышалась.
   — При нем у детей была собачья жизнь. Не делай то, не делай это. Помни, кто ты есть. И кто твой отец. Особенно доставалось Джейми. Он не давал парнишке не минуты покоя. Въедался ему в печенки. «Право, право!» Его сын должен был стать лучшим юристом страны. А Джейми ненавидел право. Ничего удивительного, что он тронулся.
   Тут она заметила мой ошеломленный взгляд.
   — А вы что, не знали? Джейми бросил юридическую школу и начал писать портреты толстых женщин. — Рози пожала плечами. — Судья чуть ноги не протянул, когда увидел, что он покупает холсты и краски. Но у каждого свои причуды, правда? Не сказала бы, что у него хорошо получается. Но Джейми счастлив, а это самое главное, верно? По крайней мере ему больше не нужно таскаться ко всем этим психиатрам. Она заговорила еще тише:
   — Вы можете представить себе, что двое ваших детей одновременно посещают психиатра?
   — Как двое?
   — Рози! — окликнула ее миссис Бичем. — Рози, займись камином, пожалуйста!
   — Зовет ее светлость. — Рози подмигнула. — Подождите меня. Я вернусь. — Она радостно хихикнула. — Я всегда хотела произнести эти слова. Вы не видели фильм с Арнольдом Шварценеггером, который так называется? «Я вернусь», — повторила она низким мужским голосом, а затем поспешила в библиотеку, что-то напевая себе под нос.

12. МОМЕНТАЛЬНЫЙ СНИМОК

   — Господи помилуй, да они там все чокнутые! — Джерри откинулся на спинку стула.
   — Неправда. Может быть, слегка чудаковатые, но вряд ли чокнутые.
   — Энни, слегка чудаковата Фиона. Слегка чудаковата моя бывшая жена, решившая уйти к своему армейскому хлыщу. Но эти люди — настоящие психи.
   — Никакие они не психи!
   — Почему ты их так защищаешь? — Он даже опешил от моего напора.
   — А почему ты на них нападаешь?
   Мы кричали так громко, что Сандра, сидевшая в приемной, перестала говорить по телефону. Правда, приемная была отделена от кабинета Джерри лишь несколькими листами фанеры.
   — Я знал, что это дело добром не кончится, — сокрушался Джерри. — Видел, к чему все клонится. Еще в ту минуту, когда давал тебе адрес, понял, что мы скользим по наклонной плоскости.
   — О чем ты говоришь? Все идет прекрасно. Именно так, как было запланировано.
   — Ох, брось, Энни! Если бы все шло как запланировано, тебя бы уже давно там не было. Ты получила бы ответы на все вопросы. Знала бы, почему она тебя бросила. Почему ты очутилась на Фернхилл-Кресент у Макхью вместо того, чтобы изображать счастливое семейство в этом огромном мавзолее на Хейни-роуд.
   Я надулась.
   — Ну, не всем же быть опытными сыщиками и получать ответы в мгновение ока! Некоторым сначала нужно освоиться с ситуацией. А это требует времени.
   — Ладно, ладно, — миролюбиво сказал Джерри. — Я не хочу с тобой ссориться. Просто я не могу видеть, когда тебя используют.
   — Миссис Бичем меня не использует. В этом доме я не ударяю палец о палец. А если она…
   — Действительно чокнутая?
   Я невольно рассмеялась. И все же никто другой не имел права говорить о ней гадости. Это была моя прерогатива.
   — Не осуждай ее, Джерри. Она просто не может стать другой.
   — А какая она?
   — Ну, я думаю, она немного… немного замкнутая. Но очень благородная.
   — Энни, она бросила тебя. Разве это благородно?
   Я хотела согласиться с ним. Сказать, что он прав. Сказать, что я немедленно уеду с Хейни-роуд. Что жить там выше моих сил. Что когда я просыпаюсь утром, у меня от стресса дурно пахнет изо рта. И зверски болит голова.
   Должно быть, Джерри читал мои мысли.
   — Уезжай оттуда, Энни. Пожалей себя. Брось людей, которые явно действуют тебе на нервы. Зачем тебе это? Если не можешь общаться с ней, то и не надо. Несколько недель назад ты и не подозревала о существовании этой женщины. — Он перегнулся через стол. — Ты мне доверяешь?
   Джерри выглядел таким серьезным, таким мужественным и решительным… Этот человек не стал бы просить меня присмотреть за его матерью. Ну да, его мать умерла, но если бы она была жива…
   — Ты доверяешь мне, Энни?
   — Сам знаешь, что доверяю.
   У него были невероятно сексуальные глаза. Намного красивее, чем у Джейми. И ресницы длиннее. И рот с приподнятыми уголками, готовый рассмеяться в любой момент. А у Джейми был рот уголками вниз. Если вдуматься, то скорее скорбный. Некоторые женщины сочли бы такие губы привлекательными, но только если бы эти губы умели целовать. А тут от Джейми не было никакого проку…
   — Энни, ты меня слушаешь? — спросил Джерри.
   — Да. Что ты сказал?
   — Я сказал: уезжай от Бичемов, пока не поздно. Придумай какой-нибудь предлог и уезжай. — Его ладонь лежала на моей руке. Можно сказать, ласкала ее. Ну, поглаживала…
   — Я так и сделаю. Скоро.
   Мне хотелось обойти письменный стол и положить голову ему на плечо. Однако я ограничилась тем, что полюбовалась его длинными тонкими пальцами. Я пыталась сообразить, почему сегодня они кажутся мне другими, и вдруг поняла, что он снял обручальное кольцо. Оно исчезло! Неужели Джерри все-таки отправил его в мусорное ведро? Наконец-то! Когда я осторожно спросила об этом Барни, он сказал, что брак Джерри стал делом прошлого еще четыре года назад.
   — Энни, ты даешь мне слово?
   — Что? Ну, я… Ладно.
   Я посмотрела ему в лицо. В его высоких скулах было что-то славянское. Они были сексуальными, немного раскосыми, но не делали Джерри похожим на монгола.
   — Энни, ты меня слушаешь?
   Его глаза были всего в нескольких сантиметрах от моих.
   — Джерри… — Что?
   — В тебе нет капли славянской крови?
   — Я что, флакон? — рассмеялся он. Я нетерпеливо покачала головой.
   — Ладно, не обращай внимания. И тут в кабинет влетела Сандра.
   — Джерри, через один час и двадцать минут ты должен быть в Россларе, — сказала она, показав на свои розовые часики.
   Он поднялся.
   — Пойдем, Энни. Я подкину тебя.
   — Это невозможно! Тебе не хватит времени, — возразила Сандра.
   — Хватит. Пойдем, Энни. Я покажу тебе короткий путь. — Джерри поспешно вышел. Я схватила сумочку и последовала за ним. Сандра стояла подбоченившись и сверлила меня взглядом. Взгляд был явно недружелюбный.
   Но когда мы оказались в машине, выяснилось, что он все-таки носит обручальное кольцо. Я увидела его в тот момент, когда Джерри взялся за руль. Должно быть, в офисе я любовалась не той рукой.
   — Энни, это ваш приятель. — Рози протянула мне телефонную трубку.
   — Энни? — Голос Джерри доносился откуда-то издалека. — Ты сможешь встретиться со мной завтра?
   В последний раз мы с ним разговаривали почти неделю назад. Я надеялась, что он позвонит на следующий день, но этого не случилось. Я провела неделю, думая о нем.
   — Почему ты не звонил? — воинственно спросила я.
   — А что, по-твоему, я делаю сейчас?
   — Звонишь. Но с опозданием на пять дней.
   — А ты считаешь? — Кажется, он удивился. — Я не звонил, потому что не имел для тебя никакой новой информации.
   Это заставило меня опомниться. А я-то, дура, думала, что Джерри может позвонить по личным причинам.
   — Понимаешь, я руковожу сыскным агентством, и дел у меня хватает.
   — И какую же информацию ты для меня раздобыл? — свысока спросила я.
   — Расскажу завтра, когда мы встретимся в «Счастливом трилистнике». — Джерри любил напускать на себя таинственность.
   — Мне придется попросить у миссис Бичем выходной.
   — Но завтра воскресенье!
   — Да, но на этой неделе я уже брала отгул. — Я не собиралась облегчать ему жизнь. — Не знаю, смогу ли я договориться…
   — Брала отгул? — саркастически прервал он. — Ты меня поражаешь. Выходной за хорошее поведение, да? О господи, да они просто издеваются над тобой! Тебя еще не начали пороть?
   — Пошел ты, Джерри! — Я бросила трубку. Наверно, потому, что чувствовала себя несчастной.
   Мне было тридцать лет, а я жила, как какая-то старая монахиня. Не помнила, когда в последний раз была в дискотеке или клубе, где меня могли бы облапить. Нет, я не хотела, чтобы меня лапали, но с удовольствием дала бы кому-нибудь по рукам. Разве это не женская привилегия? А вместо этого я проводила досуг с двумя старухами. Моим единственным развлечением была прогулка с разжиревшей собакой. Едва ли это можно было считать пределом мечтаний.
   Джерри был единственной ниточкой, которая связывала меня с внешним миром. Но теперь и он поставил на мне крест.
   Франческа обращалась со мной как с вешалкой для пальто. Пенелопа была довольно приветлива, но даже она начинала использовать меня как бесплатную бебиситтер. «Тетя Энни», черт побери! Миссис Бичем не могла меня видеть. Единственное, чего она хотела, это быть элегантной и сидеть, как ледяная статуя на свадьбе. Смотреть можно, трогать нельзя. А Джейми уехал во Францию — очевидно, снова писать маслом обнаженных женщин с устрашающей анатомией. Интересно, где он доставал таких натурщиц…
   Миссис Бичем не позволяла читать ей. Во всех фильмах, которые я видела, компаньонка читала своей хозяйке. А она даже не давала мне менять пластырь на ее запястье.
   В довершение несчастий я поссорилась с Джерри. Наверно, он больше не скажет мне ни слова. Жизнь кончена.
   Внезапно снова задребезжал телефон.
   — Энни Макхью, благодари бога, что ты мне нравишься, — промолвил Джерри. — Завтра вечером с шести до семи я буду в «Счастливом трилистнике». Если понадобится, свей веревку из простынь, но будь там.
   Он положил трубку раньше, чем я успела сказать, что благодарна ему за терпение и понимание. За дружбу и преданность. И за то, что он ни разу не назвал меня «надежной».
   Наверно, он был уверен, что я приду в переполненный бар, потому что напиток уже ждал меня. Неужели «шприц»? Я не выпила ни одного со времен переезда на Хейни-роуд…
   Он задумчиво следил за тем, как я снимаю пальто.
   — К делу, Энни.
   Я взяла бокал и сделала глоток. Джерри не стал ходить вокруг да около.
   — Похоже, миссис Бичем в свое время была хиппи, — сказал он.
   Я чуть не поперхнулась. А потом захохотала так, что напугала бармена.
   — Джерри Даннинг, ты совсем рехнулся! — Тут я закатилась снова.
   Но Джерри и бровью не повел.
   — Хиппи? — наконец выдавила я. — В жизни не слышала ничего подобного! Джерри, прости меня за смех, но кто-то тебя надул. Ты когда-нибудь видел миссис Бичем? Разговаривал с ней?
   Он вынул из нагрудного кармана маленький моментальный снимок.
   — Узнаешь кого-нибудь?
   На снимке было трое. Трое очень счастливых людей. Две девушки и мужчина. Хотя понять это было трудновато, потому что все они выглядели одинаково. У всех были волнистые кудри до плеч. На всех были одинаковые рубахи и ряды бус, которых хватило бы, чтобы открыть обменный пункт где-нибудь в центре Африки.
   — Извини. — Я покачала головой. — Я не знаю никого из этих людей.
   — Энни, присмотрись внимательнее. Девушка в середине.
   Во внешности смеявшейся девушки с непокорной копной волос и огромными серьгами действительно было что-то знакомое. В том, как она держала голову. В том обольстительном и одновременно высокомерном взгляде, которым она смотрела в камеру. Или на фотографа?
   Лишь через несколько секунд я поняла, почему мне так знаком этот взгляд.
   — Франческа? Ее дочь, которая живет в Килдэре? Лицо Джерри приобрело самодовольное выражение.
   — Это миссис Клер Бичем.
   — Не морочь мне голову, это Франческа. Он перевернул снимок.
   На задней стороне фотографии было что-то написано от руки. Разобрать надпись было сложно; требовалось присмотреться. Она гласила: «Марракеш, 1970».