Мартен Жаклин. Сорвать розу

   – Люди, которым мы помогаем, часто играющие с Джей-Джеем, не могут воровать у нас.
   – Наши солдаты, дорогая Лайза, – пытался втолковать ей Эли, – стали настоящими мелкими жуликами. Человек, который не украл бы ни гроша в обычное время, сейчас, если представится такой случай, не задумываясь возьмет серебряную солонку твоей бабушки или что-нибудь из драгоценностей. Зачем давать им такую возможность и вводить в соблазн?
   После того как несколько маленьких предметов таинственно исчезли, Лайза философски признала, что Эли прав, и спрятала все ценности. Она оставила разбросанными по дому грошовые вещи и фальшивые драгоценности, дав возможность мелким воришкам почувствовать себя счастливыми, но однажды расстроилась до слез пропажей обручального кольца, которое сняла, помогая Эли наложить полотняный жгут солдату с внезапно открывшимся кровотечением.
   Солдаты часто видели ее в расстроенном состоянии, но никогда оно не было вызвано личными мотивами.
   – Мисс Лайза, – пообещал Сэмюель Леггет, – если дадите нам немного времени… Придите, скажем так, через десять минут, мы найдем ваше кольцо.
   Вернувшись, она увидела золотое кольцо с вкрапленными бриллиантами на том же столе, где его и оставила.
   – Упало на пол, – вежливо сообщил Сэмюель, и все мужчины улыбнулись.
   Лайза, до этого очень внимательно осмотревшая пол, не моргнув глазом, приняла ложь, более взволнованная возвращением кольца, чем его пропажей.
   – Спасибо всем вам, большое спасибо.
   Она подошла к окну, чтобы взять себя в руки и не расплакаться, и вдруг, увидев что-то странное, изумленно закричала:
   – О небо, у нас гости! Кажется, что там… да, теперь уверена, это женщина… и по пояс в снегу, бедняжка. Боже, должно быть промокла до нитки. – Лайза вылетела из комнаты и понеслась вниз, на ходу приказывая Тилли и Эми согреть два чайника воды, чтобы хватило на две лохани.
   Распахнув парадную дверь, увидела мужчину в тяжелом пальто и шапке, со свисающими с лица сосульками, тяжело поднимающегося по ступеням.
   – Входите, входите, – и он вошел, пошатываясь и прижимая к себе сверток, похожий на узел с одеждой, но оказавшийся – когда осторожно положил свою ношу на пол – женщиной. Другая женщина, та, которую Лайза смутно видела через замерзшее окно, сказала так любезно, как будто нанесла обычный визит:
   – Большое спасибо, мадам. – Затем тоже свалилась в обморок.
   Эли и Дэниел напоили мужчину ромом, выкупали в горячей воде, растерев с ног до головы так энергично, что тело стало ярко-красным, затем дали другой напиток, в котором было больше рома, чем чая. Лайза, Тилли и Эми проделали такую же процедуру с двумя молодыми леди.
   Затем женщин уложили вместе на кровать Лайзы, а мужчину на соломенный тюфяк ближе к кухонной плите, где он блаженно храпел остаток дня и всю ночь, не обращая внимания на громкую кухонную суету и бесконечное обсуждение странной троицы, свалившейся как снег на голову.
   Первой, с кем Лайза столкнулась на следующий день, оказалась молодая женщина, вежливо разговаривавшая с ней вчера, пока не потеряла сознание. Она вышла из спальни, одетая в то же самое черное платье, снятое с нее накануне, высушенное и выглаженное Тилли, так же как и платье ее попутчицы.
   Гостья сразу же вспомнила лицо хозяйки: эта молодая женщина в цветастом платье и фартуке служанки, с волосами, подвязанными желтым шарфом так, чтобы они не лезли на лоб, была одной из трех, пригласивших ее войти в дом и затем ухаживавших за ней и ее подругой, – но не могла, однако, вспомнить малыша, который протягивал руки к вновь прибывшей, обаятельно улыбнулся, показав четыре верхних зуба:
   – Ма-ма?
   Лайза искренне рассмеялась, увидев удивленный взгляд на лице неожиданной гостьи.
   – Не удивляйтесь, – успокоила она. – Все женщины для Джей-Джея мамы, а все мужчины в госпитале Грейс-Холла – папы.
   – Госпиталя? – поразилась гостья. – Кажется, вспоминаю… что это частное жилище?
   – Да, это так, – подтвердила Лайза спокойно. – Я миссис Микэ… вдова, а Грейс-Холл – мой дом. Генерал Вашингтон использует его как специальный госпиталь на время войны.
   Лицо девушки в черном просветлело.
   – Генерал Вашингтон, – пробормотала она. – Тогда мы действительно… теперь понятно, что мы кружили… снег залепил все указатели… но это же Морристаун? Генерал находится поблизости?
   – Генерал живет в особняке Фордов, в городе, расположенном в дюжине или более миль отсюда.
   – Дюжина миль! О нет! Мы так надеялись здесь получить защиту генерала Вашингтона.
   – Но вы ее и получили, – сказала Лайза. – Даже если вы пока не можете переговорить с генералом лично, вы должны знать, что Грейс-Холл находится под защитой континентальной армии.
   Девушка, спотыкаясь, отступила на шаг назад, а затем прислонилась к стене.
   – Ох, слава Богу! – горячо произнесла она, улыбнувшись Лайзе. – Простите меня, – сказала она. – Позволила глупую истерику… но дело в том, что, с тех пор как мы убежали, нам довелось пережить довольно драматичное время.
   – Убежали?
   – Надеюсь, это не шокирует вас?
   – Вовсе нет. Думаю, у вас была для этого серьезная причина.
   – Мы были уверены в этом, – прозвучал честный ответ. – Я Шошанна Райленд, а моя кузина – Феба Райленд – все еще продолжает спать. Опекун, назначенный британцами, пытался заставить меня выйти за него замуж… и хотел завладеть моим богатым поместьем. У него были, – продолжала Шошанна сдержанно, – еще более мерзкие планы по отношению к Фебе.
   – Поэтому вы решили, что казармы американской армии – единственное место, где он не осмелится преследовать вас, чтобы вернуть назад?
   – Совершенно верно, – согласилась Шошанна, удовлетворенная таким быстрым взаимопониманием. – Возможно, генерал Вашингтон не помнит меня, хотя я была с отцом на одной из встреч, но надеюсь, вспомнит имя и в связи с чем состоялась эта встреча, потому что сам сказал в тот раз, что такой поступок землевладельца, как добровольная сдача урожая и продовольственных запасов для нужд армии, заслуживает внимания.
   – Сама я только дважды встречалась с генералом. Первый раз, когда он приехал посмотреть на госпиталь и поблагодарить меня за Грейс-Холл, и второй – во время приезда миссис Вашингтон сюда; но мне говорили, что у него очень хорошая память как на хорошее, так и на плохое.
   – О, очень надеюсь, что вы правы! – горячо согласилась Шошанна. – Мы думали, его влияние поможет нам найти жилье в Морристауне, и тогда мы сможем быть как можно ближе к армии и помогать ей любыми способами… готовить, стирать, ухаживать за ранеными… Уверяю вас, мы нисколько не преувеличиваем своих намерений относительно того, что хотели бы делать.
   – В таком случае, – предложила Лайза, – почему бы вам не остаться здесь, в Джоки-Холлоу, где расположена большая часть войск и где в ваших услугах больше всего нуждаются? Кроме того, сомневаюсь, что вы сумеете найти какое-нибудь жилье в Морристауне, там сейчас остро не хватает квартир. Сам генерал живет в стесненных условиях в особняке Фордов, где ютятся восемнадцать человек из его сопровождения вместе с миссис Форд, ее детьми и слугами.
   – А в Джоки-Холлоу можно где-нибудь устроиться?
   – Только здесь, в госпитале Грейс-Холла. Идеальное место для двух женщин, «которые не преувеличивают своих намерений» относительно работы, которую хотели бы выполнять.
   – Вы хотите сказать, чтобы мы остались… и работали здесь?
   – Это будет спасением для меня, так же как и для вас, – с удовольствием заверила Лайза. – За исключением повара, здесь всего две служанки – Тилли и Эми, и мы трое выполняем всю работу по выхаживанию раненых, да об этом вот товарище еще нужно позаботиться. – Она ласково посмотрела на Джей-Джея, заснувшего на ее плече. – Мы все переутомлены и измучены; и Эли, главный хирург, и Дэниел Люти, его основной помощник, и небольшая горстка медицинских работников – все они не в лучшем положении. Две лишние пары рук будут для нас как манна небесная. Простите меня, но снег, который для вас оказался бедствием, для меня стал Божьим даром, потому что привел вас сюда.
   – Да, признаюсь, проклинала его сначала, – подтвердила Шошанна. – Мы были в пути всего полдня, когда сломался наш экипаж, и тогда вынуждены были спрятаться на одной из ферм. Несколько дней валил снег, а когда прекратился, обменяли экипаж и одну из лошадей на сани. Затем наша лошадь – это бедное животное – не выдержала нагрузки, и Тому пришлось пристрелить ее. Том, между прочим, тоже прекрасно ухаживает за больными. Он присматривал за моим отцом в последние месяцы его жизни.
   – Все лучше и лучше, – отметила Лайза, а Шошанна едва заметно улыбнулась и продолжила свой рассказ.
   – Мы решили идти дальше пешком, чтобы не замерзнуть в ожидании помощи. Скорее всего, это случилось не далее как в четверти мили отсюда, но показалось по меньшей мере в шесть раз больше, пока мы не увидели ваши ворота.
   – Шошанна!
   Они обе посмотрели наверх. На последней ступеньке лестницы, ведущей на следующий этаж, опершись на перила, стояла Феба: невыразительная черная одежда, которая была на ней, только подчеркивала ее потрясающую красоту, рядом с которой заурядная миловидность ее кузины сразу же потеряла всякую прелесть.
   Шошанна услышала судорожный вздох миссис Микэ и улыбнулась немножко печально. Затем сказала спустившейся вниз девушке.
   – Феба, дорогая, нашим бедам пришел конец. – Взяв кузину за руку, заметила, что та все еще выглядела обеспокоенной. – Судьба была так благосклонна к нам, что забросила на крыльцо Грейс-Холла, госпиталя американской армии. Это спасение для нас, сказала миссис Микэ. О, прошу прощения, познакомьтесь – миссис Микэ, а это моя кузина Феба Райленд. Здесь, если я правильно поняла, очень нуждаются в нашей помощи.
   – Вот и замечательно, – согласилась Феба с удивительной улыбкой. – Я готова работать хоть сейчас, – добавила она довольно жалобно, – если дадут сначала хоть что-нибудь поесть.
   – Вот дурная голова! – Лайза хлопнула себя по лбу. – Конечно, вы обе умираете от голода. Подождите здесь, пока положу в колыбель Джей-Джея. – Она легко поднялась по ступенькам и вернулась через три минуты. Подойдя к ним, Лайза весело объявила:
   – Давайте все мы, трое беглецов, спустимся в кухню, познакомимся с двумя другими и поедим все вместе. Затем покажу вам палаты.
   – Трое беглецов! – изумленно воскликнула Шошанна. – И еще с двумя беглецами познакомимся?
   – Это длинная и запутанная история, – сказала Лайза, проклиная свой длинный язык. Хотя ее и тянуло к этим двум девушкам, она не была еще готова рассказать им обо всем. – Так как мы будем работать и жить вместе, у нас будет достаточно времени поговорить и выслушать рассказы друг друга.

ГЛАВА 46

   Спустя несколько месяцев Шошанне и Фебе уже казалось, что они являлись частью госпиталя в Грейс-Холле всю свою жизнь. Как и обещала Шошанна, ни одна из них не преувеличивала своих намерений относительно работы, которую приходилось выполнять. Они научились, не вздрагивая, бинтовать ужасно выглядящие, неприятно пахнущие раны, мыть исхудавшие тела, кормить с ложечки взрослых мужчин и менять им белье, выносить помои, держать за руки и ласково разговаривать с солдатами, лежащими при смерти.
   Шошанна, практичная и не выдававшая своих эмоций, оказалась незаменимой в бревенчатой пристройке к кухне, приспособленной под операционную. Ее не тошнило, и она не падала в обморок в отличие от Азы Холланд, молодого доктора с двухлетним медицинским образованием. Единственное, что выдавало ее волнение, это внезапная бледность и крепко сжатые губы, но руки у нее никогда не дрожали, и она не теряла над собой контроля.
   Фебу, по совету кузины, не допускали в операционную, а посылали к самым трудным пациентам.
   – Ей не под силу вынести вид крови и ампутаций, – убедительно пояснила Шошанна, – но она не станет избегать ни одного человека в палате, какие бы ужасные повреждения у него ни были, если знает, что может помочь ему.
   Так получилось, что хотя Эли и Дэниел увидели Шошанну в первые же часы ее работы, прошел еще один день, прежде чем они встретили Фебу, совершая обход палат.
   Она сидела возле кровати одного из солдат и читала ему. Эли и Дэниел, увидев ее, остановились как вкопанные. Лайза упоминала, что она мила, но такое описание не соответствовало действительности. Эта девушка в черном с густыми блестящими локонами, спадавшими на длинную и тонкую лебединую шею и белоснежный воротник, была не просто мила, была – и любой мужчина может подтвердить это – неописуемо красива.
   Ее голос был приятно мелодичен, и когда Эли, как загипнотизированный, подходил все ближе и ближе, он испытал еще одно ошеломляющее потрясение – она читала капралу Лайонелу Такеру Библию, в этом не было ничего необычного, но… но…
   – Читает на иврите! – недоверчиво сказал Эли тоже оцепеневшему Дэниелу.
   Подойдя к кровати капрала Такера, они увидели ее лицо кремового цвета с легким румянцем, гладкий высокий лоб, высокие скулы, восхитительные, темные, мечтательные глаза с густыми ресницами, счастливую улыбку, открывшую два ряда здоровых зубов.
   Дэниел пробормотал что-то на немецком, а Эли только покачал головой.
   – Нет, нет, мой друг, не фантазируй, она человеческое существо и больше похожа на древнюю еврейскую принцессу, чем на небесного ангела. Помнишь страстное послание Соломона? «Помни, ты – моя прекрасная любовь; помни, ты… ты похитила мое сердце, моя сестра, моя супруга…»
   Так как он прошептал прекрасную песнь Соломона на иврите, Дэниел ничего не понял.
   Внезапно почувствовав двух мужчин рядом с собой, Феба посмотрела на них, и на этот раз ее улыбка предназначалась им. Дэниел моргнул глазами и молча уставился на нее. Эли проглотил слюну и заговорил.
   – Доброе утро. Вы, должно быть, мисс Феба. Это Дэниел – Дэниел Люти из Пенсильвании, я Эли бен-Ашер, глава госпиталя. Мы рады, что вы оправились от сурового испытания.
   – О, за это надо благодарить всех вас, доктор бен-Ашер. Все, что нам с Шошанной нужно было, это тепло, отдых и хорошая пища.
   – Этим можно было бы вылечить большинство болезней в Джоки-Холлоу, – ответил Эли совершенно серьезно, – если бы конгресс, погода, фермеры и жадные спекулянты, а также британцы позволили нам сделать это.
   Он обошел ее, чтобы поприветствовать Такера.
   – Не знал, что вы понимаете иврит, капрал.
   – Я учился на священника в Йеле, когда началась война, доктор Бен. Все еще надеюсь когда-нибудь вернуться к занятиям. Леди была так добра, когда попросил ее попрактиковать меня в языке. Она прекрасно образованная леди, не правда ли, и к тому же красивая?
   – Очень красивая, – согласился Эли, разматывая бинты на левой ноге капрала Такера.
   У Дэниела развязался язык, и он обратился прямо к Фебе:
   – Раньше никогда не встречал леди, говорящую на древнем языке Библии.
   Круглый подбородок вздернулся, прелестные губы слегка сжались, а в ее сердечном голосе появился оттенок холодности.
   – Вы не одобряете?
   – Не имею права одобрять или не одобрять, мадам. У моего народа образование женщины сводится к домашним делам и заботам.
   – А, вспомнила, вы – меннонит. Но разве ваши женщины, – она перешла на немецкий, – не поют псалмы и не читают молитвы и Святую книгу на этом языке?
   – Ей-богу, да! – поклялся на немецком Дэниел, затем извинился и тут же спросил: – Сколько языков вы знаете, мисс Феба?
   – Английский, иврит, немецкий, латинский, греческий и французский, – серьезно перечислила она. – А вы, Дэниел?
   – О, мне далеко до вас, мисс Феба. Только английский и немецкий, ну и, возможно, – внезапно ласково улыбнулся ей, – возможно, немножко армейский, если его считать отдельным языком.
   Ее лебединая шея поднялась и очаровательно изогнулась, когда она откинула голову и громко засмеялась.
   – Из того, что я услышала за один день, можно сделать вывод, что это отдельный язык.
   Затем молодые люди, не отрывая глаз друг от друга, повели молчаливый разговор.
   «У нее не только красивая внешность, – подумал Дэниел, и его мысли заметались в голове, словно белка в клетке. – Она красива во всем».
   «Я думала, это очередной красивый солдат, пока он не улыбнулся, – сказала себе Феба. – Однако это не так, в нем есть что-то странно привлекательное».
   «У нее мягкие руки; это говорит о том, что она никогда не выполняла тяжелой работы, хотя чувствую, что ее жизнь не всегда была легкой».
   «Он огрубевший солдат; тем не менее, говорят, ласков с ранеными, как заботливая женщина. В нем чувствуется доброта».
   «Она леди, а не лагерная девчонка, готовая продать себя за шиллинг; я не должен мечтать о том, чтобы заняться любовью с ней».
   «Он не мистер Фултон Крейн, от которого у меня шли мурашки по телу. Интересно, что я почувствовала бы, занимаясь с ним любовью?»
   «Нас познакомили всего пять минут назад, надо прекратить думать об этом».
   «Мы только что познакомились; недостойно леди иметь такие мысли».
   «Не могу ничего поделать с собой, мне хочется потрогать ее локоны, дотронуться руками до ее горла».
   «Мне стыдно так думать, но, о Боже, как хочется, чтобы он дотронулся до меня!»
   «Хочу прикрыть ее веки и ощутить ее ресницы, а затем целовать, целовать и целовать, как никто никогда не целовал ее раньше».
   «Хочу почувствовать его губы на своем лице. О, как хочу, чтобы он поцеловал меня!»
   «Невозможно влюбиться так быстро. Это ни к чему не приведет. Из нее не воспитывали работящую жену фермера, как из меня – джентльмена».
   «Это совершенно исключено. О чем мы будем говорить вечерами? Он не такой джентльмен, как мой дядя Джон Генри».
   «Я недостаточно образован для нее, и от ее шести языков не будет никакой пользы, когда нужно будет доить коров или кормить цыплят».
   «Когда мне захочется позаниматься или поиграть на фортепиано, он, возможно, будет ждать, чтобы я готовила, пекла или убиралась по дому».
   «Все это не имеет значения. Если надо, можно нанять прислугу. Если, конечно, она будет моей».
   «Мне все равно. Все равно. Из приданого дяди можно нанять одну служанку или двух. Хочу только его».
   Обменявшись тысячью мыслей, но не произнеся вслух и полдюжины предложений, они оба вернулись к своим занятиям: Дэниел продолжил обход палат с Эли, а Феба дочитала главу капралу Такеру.
   И так осмотрительно эта пара вела себя, что в течение нескольких недель ни Шошанна, ни Лайза, ни даже остроглазые солдаты не подозревали, что Феба и Дэниел, принадлежавшие к совершенно разным мирам, с той первой короткой встречи полностью отдали друг другу свои сердца.
   Только доктор знал правду с самого начала: Эли – самый заинтересованный зритель в этой личной драме… Эли, к своему несчастью мгновенно влюбившийся в Фебу Райленд.

ГЛАВА 47

   Чарльз Стюарт Гленденнинг, проклиная и снег, поваливший почти сразу же, когда он пересек Гудзон, и жалкую клячу, купленную для продолжения странствий, страшно обрадовался, увидев указатель гостиницы, опасно покачивавшийся на сломанном столбе. Перспектива заказать бутылку бренди под добрый горячий ужин, устроиться у камина, подсунув ноги к огню, и согреть тело чрезвычайно воодушевила его.
   – Поторапливайся, Гризельда, старый мешок с костями, – понукал он животное. – Еще несколько ярдов – и ты, накрытая одеялом, уткнешь свой нос в ведро с овсом.
   Гризельда же плелась таким медленным шагом, что Чарли, уставший от седла, взвыл от вернувшегося отчаяния. Он продолжал ругаться, когда мешком свалился с ее спины и передал поводья в руки молодого дрожащего конюха, прервав поток брани только для того, чтобы отдать указания, как накормить и позаботиться о Гризельде; затем снова выкрикнул отборную ругань, поднимаясь в гостиницу по четырем скрипящим деревянным ступеням.
   В распивочном зале, за исключением спящего в углу, с натянутой на лицо шляпой, скромно одетого джентльмена, он оказался один. Любую компанию, в которой нуждался сейчас Чарли, заменял ярко горящий камин. Стряхнув снег сначала с ног, а затем со снятых пальто и шляпы, он уселся ближе к огню, оказавшись напротив спящего джентльмена, и объявил владельцу гостиницы о своем присутствии тяжелым ударом кулака по круглому дубовому столу.
   Боль в окоченевших пальцах была такой сильной, что молодой человек возобновил ругань, изобилующую такими проклятиями, что джентльмен напротив проснулся и теперь сидел, слушая Чарли с восхищением.
   Когда он поднял голову и отодвинул стул немного назад, чтобы лучше видеть соседа с таким изощренным набором ругательств, оба начали узнавать друг друга. Не будучи лично знакомы, они неоднократно встречались в кофейне Ривингтона в Нью-Йорке, а также на пароме, переправлявшем их через Гудзон. А теперь в таверне Нью-Джерси?
   – Сэр, – произнес сонный джентльмен, подозрительно сощурив глаза. – Примите мои аплодисменты. Еще ни разу в жизни не приходилось слышать такого явного богохульства. Не мог удержаться, чтобы не поинтересоваться, из какого источника оно извергается?
   Голос Чарли был тоже полон льстивой учтивости.
   – Мой отец шотландец, сэр, и я научился многим прекрасным выражениям, еще сидя на его коленях, но признаюсь, что Оксфорд и два путешествия через Атлантику полностью завершили мое образование. По моему мнению, сэр, матросы сыграли здесь главнейшую роль.
   – А, Оксфорд. Так вот откуда ваш акцент. Вас кто-нибудь мог бы принять за англичанина.
   – Это не продлилось бы долго, – сказал Чарли совершенно спокойно, – во всяком случае, без значительной опасности для существования этого человека. Я из штата Вирджиния, сэр, лидера среди бывших колоний, которые принесли вам, англичанам, так много хлопот.
   – Как я понимаю, вы без всякого сомнения отнесли меня к англичанам?
   – Знаю, что вы англичанин, независимо от того, где вы получили образование.
   – В Оксфорде, так же, как и вы.
   – Жаль.
   – В самом деле?
   – Не хотелось бы стать палачом бывшего университетского товарища, – сказал Чарли с предельной вежливостью, – но, думаю, вам понятна затруднительность моего положения, сэр. Собираясь вступить в американскую армию, не могу позволить сбежать английскому шпиону.
   – Шпион? Я? – англичанин громко рассмеялся, и в это время появился хозяин гостиницы с подносом, расставляя ароматно пахнущие чаши.
   – Бобовый суп, мясо и горячий хлеб из духовки, только что испеченный моей Бетти. Что предпочитаете, сэр, эль или сидр?
   – Эль и немного бренди, – одновременно попросили оба гостя, затем печально переглянулись.
   – Принесите все, что есть, для моего юного друга, – сказал англичанин решительным властным тоном, что сразу же отметил Чарли: «Этот человек привык командовать».
   Несколько минут они молча утоляли голод. Покончив с супом, англичанин посмотрел через стол на Чарли, подбиравшего остатки восхитительной подливы корочкой хлеба.
   – Продолжим наш разговор. Насколько помню, мы остановились на том моменте, когда вы обдумывали, как меня повесить…
   – С сожалением обдумывал, как вас повесить, – поправил его Чарли.
   – Да, с сожалением, но повесить, как шпиона. А я в этот момент обдумывал возможность – и тоже с сожалением – уготовить вам ту же самую, и по той же причине, участь.
   – Я – шпион! – Чарли чуть не подавился хлебом. – Абсурд. Я возвращаюсь из Англии и собираюсь присоединиться к американской армии.
   – Рад слышать это ваше утверждение, – сказал англичанин, – и нахожу таким же смехотворным ваше обвинение меня в шпионаже. Признаюсь: служил в британской армии, как и многие члены моей семьи до меня, но вступил в нее задолго до того, как чай был потоплен в бостонской гавани, а ваши колонии решили стать штатами; поэтому было бы нечестно, очевидно, использовать эту ошибку молодости против меня. Я уже заплатил за это громадную цену в личном плане и, уволившись в запас более года назад, придерживаюсь нейтралитета, поэтому стоит ли меня подвергать преследованию за это снова? Возможно, мы движемся к одному и тому же месту назначения, сэр… если правда, что вы собираетесь присоединиться к армии; но, даю честное благородное слово, я не шпион.
   – Если бы вы были им, то вряд ли бы признались, – отметил Чарли. – Сочли бы благородным долгом лгать мне.
   – Вы тяжелый и упрямый молодой человек. Кроме того, я… а, вот и следующее блюдо. И ваш эль.
   – И бренди, слава Богу.
   – Вы можете благодарить Бога, если хотите, молодой джентльмен, – с легкой фамильярностью вмешался в разговор хозяин гостиницы, обслуживая их, – но вам лучше поверить, что он получил большую помощь от меня. Именно я спрятал лучшие бутылки и сохранил их от двух голодных армий и от всех кровожадных мародеров, называющих себя по-разному, а на самом деле являющихся проклятыми ворами.
   Прежде чем спуститься в подвал, он закрыл бар на висячий замок.
   – Если вам что-нибудь понадобится, стукните по столу стаканами, и я тотчас же прибегу.
   – Как я уже пытался объяснить, кажется неправдоподобным, – продолжил англичанин недовольным тоном, продолжая расправляться с тушеным мясом, – что только от меня требуют доказательств, хотя чертовски странно то обстоятельство, что вы появляетесь везде, где бы мне ни пришлось оказаться… в кофейне в Нью-Йорке… на пароме, переправлявшемся через Гудзон… а теперь вот и в этой гостинице.
   – Точно то же самое чувствую и я, – возразил Чарли. – Может быть, нам следует пойти к ближайшему судье, и пусть он разберется в наших историях?