Мартен Жаклин. Сорвать розу

   Откатившись от нее, Торн встал и, прерывисто дыша, сообщил своим обычным веселым голосом:
   – Рассчитался полностью, любовь моя. Лайза ошеломленно села, разрыдавшись. Муж положил ей руку на плечо, и она раздраженно и резко сбросила ее.
   – Что случилось, Лайза? – спросил он.
   – Уйди, оставь меня одну, – всхлипнула она сердито.
   – Не могу уйти и оставить тебя в таком состоянии.
   – Убирайся!
   Он сел на кровать и попытался обнять – она вырвалась, как дикий зверь, а затем, размахнувшись, влепила сильную пощечину.
   Ее звук громом отдался в тишине комнаты – Лайза с ужасом переводила взгляд со своей ладони на его покрасневшее лицо и заплакала еще сильнее.
   – Извини, – рыдала она. – Извини. Не знаю, что на меня нашло.
   – А я знаю, – сказал Торн таким странным тоном, что значительность этих трех слов полностью остановила поток ее слез.
   – Знаешь? – неуверенно спросила она.
   – Когда женщина обходится с мужчиной таким образом, – спокойно сказал ей Торн, – она наказывает его не за то, что сделано, – скорее всего, наказывается обманутое ожидание.
   – Не понимаю.
   – Не хочешь понять. Как ты себя чувствовала, когда я только что оставил тебя, Лайза?
   Она с недоумением уставилась на него, и он продолжил, впервые за все время, с нотками раздражения в голосе:
   – Я занимался любовью с тобой и внезапно оставил. Что ты почувствовала?
   – Рассердилась, – прошептала Лайза. Торн взял ее за плечи, и на этот раз она не сопротивлялась.
   – А до того, как пришел гнев, у тебя не было другого чувства? Разве – только будь искренной – не почувствовала…
   – Лишенной чего-то, – прозвучало застенчивое признание.
   – Я собирался сказать «неудовлетворенной», но «лишенной» – тоже неплохо. Разве ты не испытала оба эти чувства?
   – Да, – ответила Лайза, стараясь не встречаться с ним глазами.
   – Ты хотела, чтобы с тобой занялись любовью, Лайза.
   – Нет, нет. Не смогу. Я… я не буду…
   – Иди ко мне, моя любовь. – Его бархатный голос вызвал дрожь во всем ее теле. Она позволила ему увлечь себя на кресло.
   – Только потому, что… Это не причина для того, чтобы тебе остаться неудовлетворенной, моя жена.
   Она не могла сдержать дрожь, когда он притянул ее к себе на колени. Схватившись за сатиновые отвороты халата, спрятала лицо у него на груди, и ее дрожь усилилась, когда его руки скользнули под ее ночную рубашку, затем медленно двинулись вдоль ног, от лодыжек до колен, а затем к бедрам.
   – Нет, – судорожно выдохнула Лайза, а он только и сказал: «Молчи», продолжая делать то, что начал, до тех пор, пока она не вскрикнула, когда непроизвольные спазмы сотрясли ее тело, вслед за которыми пришло облегчение.
   Он продолжал ласкать ее еще несколько минут, поглаживая волосы, целуя затылок, нашептывая нежные слова.
   Лайза сидела, прильнув к нему, не поднимая голову, пока он не поднял ее с колен и не заставил встать. Краснота на его щеке уменьшалась, в то время как обе ее щеки пылали.
   – Тебе нечего стыдиться, Лайза, – сухо сказал он. – Скорее, ты должна быть довольна.
   – Довольна?!
   – Конечно. Когда мы встретились впервые, ты была так же искалечена раной, которую тебе нанесли, как любой солдат в войне – как, например, я. Хотя в этом не было твоей вины, ты оказалась обречена прожить жизнь, будучи только наполовину женщиной.
   – Я не была наполовину женщиной! – возразила Лайза, и гнев придал ей смелости встретить твердо его взгляд.
   – Я не сказал, что была, – поправил он ее, слегка забавляясь. – Исключительно из-за своего отвращения к мужчинам ты готова была стать такой, дав обет безбрачия. Но получилось так, что очень быстро, с большой охотой и с очень большим энтузиазмом ты откликнулась на мои прикосновения, – заметил Торн совершенно бесстрастно. – Ты в равной степени могла бы ответить и на полный акт любви, если бы, конечно, не вышла замуж за неполноценного мужчину.
   – Не говори так! – Она дотронулась до него, забыв о своем стыде, смущении, гневе и чувствуя только необходимость утешить его.
   – Да, я хотел только добра, но, привязав тебя, здоровую и полноценную женщину, к себе, наверно, оказал плохую услугу.
   – Запрещаю тебе раз и навсегда говорить так! – властно приказала она. – Я была в отчаянии, когда мы встретились. Не имеет значения, какой я тебе показалась тогда – напуганной настоящим, боящейся будущего и, ты прав, испытывающей ужасное отвращение к мужчинам. Даже не надеялась, что смогу избавиться от презрения ко всем им, не считая семьи, за то, что было сделано двумя из них. Никогда не думала, что смогу быть счастлива или так непринужденно вести себя с мужчиной, как сейчас с тобой. Друзья. Мы ведь друзья, Торн? – переспросила она умоляющим тоном.
   – Очень хорошие друзья, Лайза. К несчастью, я жадный мужчина. Хочу быть и твоим любовником тоже.
   Она обняла его, крепко прижимая к себе и убаюкивая, как ребенка, несвязно бормоча слова утешения и успокоения.
   – Ну, ну, не расстраивайся, все будет хорошо, Торн. Успокойся, ведь хорошо быть просто друзьями. Я буду любить тебя, Торн. Позволю любить меня. Мы проживем хорошую жизнь, вот увидишь, проживем.

ГЛАВА 14

   Прошло восемь или девять дней после обмена десяти шиллингов на десять поцелуев, и они впервые отправились на концерт, который давали военнослужащие, а затем на ужин в городскую таверну.
   Возвращаясь домой в нанятом экипаже, Торн заботливо обнял жену, и Лайза мгновенно ощутила не только теплоту и силу обнимающей ее руки, но и остальные части его тела: плечи, касающиеся ее, прижатые к ней бедра, дыхание на щеке при разговоре.
   Ее сердце забилось неровно, и ничего не оставалось, как погрузиться в напряженное молчание.
   – Что-нибудь случилось, Лайза? – спросил он, будто прочитав ее мысли.
   – Нет, конечно, нет, немножко устала – такой длинный вечер.
   – Ляг сразу же спать, как только вернемся домой, – тотчас же посоветовал он заботливо. – Иногда забываю, что ты носишь ребенка, потому что остаешься такой стройной.
   – Иногда я сама забываю, – призналась Лайза. – Она – такое деликатное дитя.
   – Она? – переспросил Торн, и Лайза почувствовала его улыбку.
   – Она, – повторила Лайза настойчиво. – Разве мальчик вел бы себя так спокойно?
   Он ответил теплым пожатием руки, и всю дорогу до дома они ехали не разговаривая.
   Неожиданно Лайза замешкалась у входа в их гостиную, но Торн отрицательно покачал головой:
   – Нет, дорогая. Никаких карт – немедленно в постель.
   Она почувствовала раздражение от повелительного тона, разочарование из-за несостоявшегося вечера тет-а-тет за карточным столом и подозрительное чувство облегчения одновременно: ей хотелось побыть одной и разобраться в том странном ощущении, которое она испытывала при первом же его прикосновении – ее тело становилось безвольным, ноги ватными, а кровь закипала в жилах.
   Затаив дыхание, Лайза пожелала мужу спокойной ночи у дверей своей комнаты.
   Умывшись и переодевшись, она почувствовала, что сна нет ни в одном глазу, и впервые после первой брачной ночи взяла в постель книгу.
   Раздался стук в соединяющую их комнаты дверь, и наконец появился он сам. Лайза, не отдавая себе отчета, все это время думала, придет ли… и когда придет. И вдруг она поняла, что ждала и страстно хотела видеть его.
   Напуганная силой этого желания, не говоря уже о том, что скрывалось за ним, она приветствовала его высоким, напряженным голосом.
   – Решил узнать, не надо ли тебе что-нибудь. – Муж многозначительно посмотрел на книгу в ее руке. – Я думал, что ты устала.
   – Да, но… – запнувшись, она поспешно продолжила: – Чтение успокаивает перед сном.
   – Понимаю. Спокойной ночи, дорогая. – Она подняла к нему лицо для поцелуя – всю последнюю неделю они были короткими, почти целомудренными.
   Этот отличался: Торн стиснул ее в объятиях и поцеловал основательно, с удовольствием, неторопливо; опустив ее, задыхающуюся, на подушки, сел на край кровати и казался – с яростью отметила про себя Лайза – совсем не тронутым той бурей эмоций, которую породил.
   – Ты прошла большой путь, – начал он, как ей показалось, самодовольно, – от той молодой леди, которую я впервые поцеловал в этой комнате.
   – Рада, что доставила такое удовлетворение, – холодно ответила она.
   – Не говоря уже о наслаждении, – добавил муж с явным удовольствием. – Ты – способная ученица.
   Лайза, поняв, что ей снова хочется дать пощечину, обеими руками схватилась за покрывало, скрывая бурю, но Торн Холлоуэй не упускал ничего – его улыбка и взгляд, брошенный на ее сжатые кулаки, говорили ему больше, чем она думала.
   – Лайза, – мягко предложил он, пока не дошло до взрыва, – ты моя жена, а я твой муж и, насколько это возможно, хочу доставлять тебе удовольствие любым доступным способом. И тебе не следует стыдиться попросить меня принести это облегчение.
   – Не понимаю, о чем ты! Он скептически приподнял бровь.
   – Не понимаешь? – спросил он с таким явным недоверием, что Лайза не знала, куда спрятать глаза. – Объясню: тебе, как и несколькими днями раньше, нужна моя помощь.
   – Помощь, – повторила она дрожащим голосом, а щеки окрасились ярким румянцем.
   – Да, – подтвердил Торн Холлоуэй и, внезапно наклонившись, задул свечу, стоявшую на прикроватной тумбочке, – комната погрузилась во мрак. Лайза почувствовала, как его руки поднимают ее ночную рубашку и стаскивают через голову. Кровать на секунду прогнулась – он улегся рядом с ней, не обращая внимания на слабые протесты, обнимая ее обнаженное тело.
   – Тихо, тихо, милая, – успокаивал он ее. – Сделаем то, что и прошлый раз… только без одежды. Закрой глаза, любимая. Не думай ни о чем, отдайся чувствам.
   Чувствуя на всем теле опытные, все знающие руки, она сдалась, а через несколько минут уже не была способна ни думать, ни размышлять – тело будто превратилось в музыкальный инструмент, полностью открытый для его прикосновений, и искусный музыкант извлекал неземную смесь звуков до тех пор, пока она не затихла в его руках, ослабевшая от изнеможения и возбуждения, не испытывающая никакого смущения и обретшая мир и спокойствие.
   Спустя какое-то время, повернувшись в его объятиях – темнота придала ей храбрости, – Лайза спросила:
   – Торн, как ты узнаешь, что я… что мне… Как? – закончила она невразумительно.
   – Начнем с того, что, несмотря на твои страхи, – он засмеялся, – за версту видно, что ты по природе очень страстная женщина.
   – Был ли ты… – она заколебалась. – До того как ранили, был ли ты?…
   – Был ли страстным мужчиной? Это хочешь узнать?
   Он скорее почувствовал, чем увидел ее решительный кивок.
   – Конечно, да, – ответил он спокойно.
   – А все еще чувствуешь… я хочу сказать… Не обращай внимания.
   – Хочешь знать, испытываю ли я все еще чувство страсти? Мой ответ «да», и в отличие от тебя – хотя, возможно, теперь все изменится, – осознаю свое желание.
   – Разве ты… хочешь? – робко спросила Лайза, и в ответ услышала только смех.
   – Бог мой, девочка, как ты думаешь? Я уже говорил, что все еще способен испытывать страсть – возможно ли держать в руках твое обнаженное тело, любить тебя и не испытывать желания?
   – Любить? Ты никогда не говорил, что любишь меня.
   – Собирался упомянуть в один из ближайших дней.
   Сказано было так небрежно, признание показалось таким незначительным, что спустя некоторое время Лайза деликатно продолжила расспросы.
   – О желании… Возможно, есть… То есть, есть ли какой-нибудь способ, которым… Хочу сказать, могу ли я… могла бы…
   – Что ты, в конце концов, имеешь в виду? Был бы благодарен, если бы ты умудрилась сказать об этом вразумительно.
   – Могу ли я каким-нибудь образом доставить тебе удовольствие, как ты доставляешь мне? – выпалила она на одном дыхании. – Есть какой-нибудь способ?
   Она услышала, как он тяжело вздохнул.
   – Ты действительно этого хочешь?
   – Да.
   – Ты этом совершенно уверена, Лайза? Мне не нужны жертвенные приношения на алтарь потерянной мужественности.
   – Уверена.
   – Не испугаешься?
   – Нет, – ответила она искренне. – Трудно представить, чтобы можно было бояться тебя.
   – Я такой же мужчина, как и все, – признался Торн довольно резко, – а ты по собственному опыту хорошо знаешь, что они не всегда могут остановиться, даже если хотят.
   – Прекрати долгие разговоры и скажи, что делать, а не спорь до тех пор, пока не пропадет желание.
   Она снова услышала его смех.
   – Начни с поцелуев, а затем уже двинемся дальше.
   Лайза, повернувшись на живот, легла ему на грудь, приблизила к себе его лицо и запечатлела на нем множество искусных поцелуев, которым у него же и научилась.
   – Проклятая ночная рубашка, – пробормотал он через некоторое время, и она подняла голову, спрашивая:
   – Что с ней?
   – Мешает. Не чувствую твое тело.
   Вполне объяснимое желание, Лайза вспомнила, какой трепет вызывало ощущение его рук на обнаженной коже. Немного отодвинувшись, она принялась стаскивать с него эту отвратительную, вызывающую раздражение, рубашку.
   Как только злополучная помеха очутилась на полу, возле кровати, Торн повернулся на бок.
   – Ляг за мою спину, обними меня.
   Немного недоумевая, но и не возражая, она сомкнула руки на его талии, а бедрами прижалась к ягодицам, почувствовав мужскую твердь; желание – уже не было сомнения, что это оно – снова поднялось в ней.
   Какие-то звуки вылетели из ее горла. Он быстро повернулся, сначала сам, затем повернул ее, укладывая так, чтобы рукам было удобно отправиться в восхитительное путешествие по ее телу.
   Ощутив предел напряжения его плоти, она испытала совершенно новое ощущение, пытаясь понять его. Когда муж уложил ее на спину и лег на нее, оказалось, что инстинкт подсказывает не только то, что нужно предпринять, доставляя удовольствие обоим, но и как вести себя и что ждать от партнера.
   Пока не раздались крики их обоюдного восторга и они не погрузились в обессиливающие их волны чувственного наслаждения, не было нужды мыслить логически.
   – Милый, родной, любимый, – шептала она в темноте, тесно прижавшись к мужу. Затем Торн услышал: – Ах, ты лживый, распутный, хитрый, коварный ублюдок! От какой же ты раны страдал?

ГЛАВА 15

   Хотя Торн Холлоуэй все еще находился в постели Лайзы, жена, которую он совсем недавно так любил и ласкал, закутала обожаемое им тело в бесформенную фланелевую одежду и зажгла свечи по всей комнате.
   Губы, совсем недавно так сладко прижимавшиеся к нему, поджались в туго натянутую линию, а обнимавшие руки непреклонно скрестились на груди, как у уличной торговки.
   С интимностью покончено – наступил час расплаты.
   Пока Торн искал объяснение, достаточно убедительное, чтобы погасить возмущение, ее вопросы сыпались градом.
   – Каким же образом была повреждена твоя мужественность, хотелось бы знать? И где эта самая рана? Назови имена врачей, лечивших тебя? Скажи, в каком сражении был?
   Торн улыбнулся той улыбкой, которая, по определению Лайзы, превращала его простое, приятное лицо в красивое, но не вызвал никакого потепления у завернутой во фланелевую одежду статуи, застывшей у изголовья кровати.
   – Сказать по правде, Лайза, – начал он, но тут же был прерван.
   – Хотелось бы услышать только правду. Есть ли какая-нибудь надежда на это?
   Капитан Торн Холлоуэй вскочил, бросился, обнаженный и разъяренный, к жене и толкнул ее снова на кровать, только что ею покинутую.
   Лежа с ногами, неуклюже свисавшими с кровати, в халате, запутавшемся где-то на коленях, Лайза оказалась в крайне неловком положении.
   – Торн, я…
   – Молчи!
   – Но Торн…
   – Слышала или нет, что велено тебе? Сделай это – я собираюсь высказаться. Прежде всего, мой полк не был в Америке во время схватки с индейцами, называемой войной лорда Данмора; уж, конечно, я не мог быть и ранен в ней, так же, как не был покалечен – признаю это – ни в каком другом сражении. Все, что говорил тебе, действительно неправда. – Он посмотрел на ее выразительное лицо. – Или, если угодно, отъявленная ложь. Что-нибудь имеешь сказать по этому поводу? – бросил Торн с вызовом в темных глазах.
   – Все, что я хочу, – это знать, Торн, почему ты лгал? – ответила она таким кротким голосом, какого он никогда еще не слышал.
   – Записки, оставленные тобой для Джеймса, в конце концов попали в мои руки, и при первой же возможности я приехал в таверну, расположенную в районе нашего артиллерийского склада, указанную в ней, совершенно готовый – если собираешься услышать другую правду – иметь дело с колониальной хищницей, вцепившейся в Джеймса с одним желанием – вытрясти из него деньги. Затем увидел тебя в плохо освещенной комнате, – продолжал он исповедь, – и она внезапно осветилась сотнею свечей: ты поразила своими прекрасными, искренними глазами, оказавшимися почти на одном уровне с моими, и сверкающими золотистыми волосами, небрежно заколотыми в узел на макушке вместо припудренных птичьих гнезд у обычных девушек. Это было так невыразимо, необычно красиво, умно и независимо, полно теплоты, юмора и остроумия, хотя ты всего-навсего нуждалась в имени Холлоуэй, готовая купить его, но неспособная просить.
   И вот передо мной, – продолжил он, – стояла женщина, которую я всегда надеялся найти и уже давно отчаялся встретить, незаслуженно оскорбленная моим братом и, возможно, именно поэтому неспособная стать когда-либо чьей-нибудь женой. А ты была не только очень гордой, но и беременной.
   Торн замолчал, а большие зеленовато-голубые глаза, уставившиеся на него, все расширялись и расширялись, хотя шевелившиеся губы не издавали ни звука.
   – Я решил жениться на тебе сам, зная, что меньше всего на свете ты нуждаешься в муже; жениться не только ради твоего же спасения, но и чтобы твой ребенок не был незаконнорожденным. Когда же понял, как ненавистна тебе даже мысль о физической близости, – продолжал он более сдержанно, – а также то, как мало значили мои слова о соблюдении дистанции – так мало, если помнишь, что ты даже хотела уехать из Нью-Йорка, не заключив очень важного для себя брака, – я принял единственно возможное решение – солгал, более того, придумал ложь, на мой взгляд, приемлемую для тебя.
   Он пожал плечами.
   – Как только начал лгать, ложь покатилась, как снежный ком… обрастая все новыми и новыми деталями, разрастаясь все шире и шире, но тем не менее я не сожалею о ней – ты нуждалась в имени, тебе хотелось кому-то довериться. И я рискнул предположить, что со временем ты станешь нуждаться во мне и захочешь меня так, как я любил и хотел тебя.
   – А если бы не захотела?
   – Все равно тебе не стало бы хуже, чем прежде, и когда пришло бы время, я не стал бы возражать против развода.
   – Это было… очень… очень великодушно с твоей стороны.
   – Нет, не было! – закричал он сердито. – Ребенок, что внутри тебя, – наполовину моя кровь, и ради всего святого, вбей в свою дурную голову, что я люблю тебя!
   – Боже, что случилось с моим умом и остроумием? – пробормотала она.
   Он свирепо посмотрел на нее.
   – Что ты сказала?
   – Ничего.
   – Онемела, да?! – сердито проворчал он. – Что случилось со всегда острым язычком?
   – Если помнишь, выполняю приказ молчать – слышу и подчиняюсь.
   Он сдержал улыбку.
   – А теперь можно говорить, если есть что сказать. Есть?
   – Да, сэр.
   – Говори.
   – Очень хорошо, mon mari. ^[16]Только спина разламывается. Пожалуйста, разреши поменять это ужасное положение.
   Он наклонился, взял ее за талию, бесцеремонно вытащив из кровати, поставил на пол; они стояли близко друг к другу, затем Торн освободил ее.
   – Что-нибудь еще? – проворчал муж. – Если хочешь, говори сейчас, женщина, а в будущем придержи язык.
   Лайза хихикнула.
   – Ты перепутал события – такая сцена не для ссоры, она подходит к семейной жизни.
   Торн поймал ее снова, прижал к своему обнаженному телу, совершенно забыв о хрупкости девичьих ребер и возможности дышать.
   – Мы были семейной парой в течение последнего часа, – напомнил он ей тем хриплым голосом, которым совсем недавно, под покровом темноты, шептал с поразительной искренностью о том, что чувствовал, и вернул ее воспоминания к тому, чем они занимались во время акта их обоюдной любви и страсти.
   – Т-торн?
   – Да?
   – Хочу кое-что сказать, если позволишь дышать. Он ослабил хватку, не отпуская совсем.
   – Ты действительно влюбился в меня в тот самый первый раз?
   – Не порочность, а тщеславие, вот твое имя, женщина, – сказал он язвительно. – Да, действительно влюбился в тебя в тот самый первый раз.
   – И всегда подразумевал, что случившееся, – она перевела взгляд с него на кровать, – должно было произойти?
   – При условии, что обойдется без твоих страданий. – И добавил сухо: – Осмелюсь заметить, что не было даже намека на страдания.
   Несмотря на смущение, Лайза возразила оживленно:
   – Были, когда поняла, что со мной обращаются как с дурочкой.
   – Как с кем?! Бог мой, девочка, что я Мог сделать? Все это время моим единственным желанием было… было… Бог мой, – повторил он, не находя других слов. – Имеешь ли ты хоть малейшее представление о той пытке, которой подвергла меня? Которой я добровольно подвергал себя сам? Эти ночные игры в карты, поцелуи, вся близость, которая должна была привести к…
   Запустив пальцы в волосы, он беспорядочно взлохматил их.
   – Знаешь ли ты о том, сколько ночей ты беззаботно пребывала в своих целомудренных сновидениях, а я ходил по улицам, чтобы успокоиться?
   – Ты действительно делал это? – Она снова не смогла удержаться от смеха. – Ладно. Будем считать, ты не обращался со мной как с дурочкой. – Но, несомненно, воспоминания о последних двух месяцах пронеслись в ее голове, вызвав нежную улыбку на лице. – Ты обращался со мной как с рыбой, – последовал вывод. – И более того, – закончила она с легкой обидой, – поймал меня в свои сети.
   Он посмотрел ей прямо в глаза.
   – Я сделал все, что в моих силах, чтобы привязать тебя к себе, Лайза, так же, как был привязан к тебе сам. Если уж использовать твою терминологию, я бы сказал, что мы оба попались в сети друг к другу.
   Глаза Лайзы медленно наполнились слезами, а слезинки скатывались на ее дрожащие ресницы.
   – Хочу сделать признание.
   – Да? – Он с беспокойством посмотрел на нее.
   – Помнишь нашу вторую встречу и твое раздражение, потому что я заставила тебя долго ждать в таверне… когда рассказала о Филипе, так же как и о Джеймсе, и ты сказал, что хотел бы столкнуть их лбами?
   – Помню.
   – Я не была влюблена в тебя до этого времени. Извини, – проговорила она на едином дыхании, встретив его недоверчивый взгляд, – что мне понадобилось намного больше времени, чем тебе… целых двадцать четыре часа.
   – Лайза. – Он с любовью покачал ее. – Почему не сказала мне?
   – А почему ты молчал?
   – Моя драгоценная девочка, ты не была готова услышать это.
   – Я сама не понимала, что это значит, пока… странные вещи не стали происходить со мной: хотелось то плакать, то смеяться без причины; была счастлива, когда следовало грустить, и грустила, когда нужно было быть счастливой, уверяя себя, что все это из-за ребенка… но после некоторого времени пришлось признать правду.
   – Которая заключалась в?..
   – В том, что чувствовала себя только наполовину живой, когда тебя не было рядом, Торн. И хотела… хотела…
   – Чего, Лайза?
   – Хотела, чтобы ты делал со мной все то, что… с кем-либо другим показалось бы невыносимо отвратительным.
   – Немедленно в постель, любимая.

ГЛАВА 16

   Пролетели три полных блаженства медовых недели, и Торн получил от полковника поручение, о котором не мог рассказать Лайзе. Она только знала, что он отправляется в Нью-Джерси, и ее сердце печально сжалось.
   До тех пор, пока они жили в Нью-Йорке, погруженные друг в друга и ведущие легкомысленный образ жизни, ей удавалось морочить себе же голову, что муж не по другую сторону борьбы, разрывавшей на части ее страну.
   – А можно поехать с тобой? – был ее первый импульсивный вопрос, с ответом, заранее известным, что это невозможно, еще до того, как увидела отрицательное покачивание его головы.
   – Не только потому, что это военное дело, моя любовь. Я не могу позволить тебе путешествовать, потому что мы будем передвигаться очень быстро, верхом на лошадях. В твоем положении… Нет, – быстро закончил он, как будто в течение минуты обдумывал также и свои желания. – Не может быть и речи.
   – В таком случае, – немного раздраженно сказала Лайза, – хочу, чтобы ты устроил мне поездку домой к семье. Навестить, – добавила поспешно, заметив его изменившееся лицо. – Если нельзя с тобой, то лучше быть с ними, чем жить здесь одной. Я могла бы медленно ехать в карете без всякого вреда для ребенка, взяв с собой Тилли, а может быть и Льюиса тоже, раз уж ты не берешь его.
   – Не хочется отказывать тебе, Лайза, но придется, – тихо ответил Торн. – Это небезопасно: в Нью-Джерси идут слишком активные действия с обеих сторон, были случаи проявления жестокости… Если тебя не будет сопровождать большее количество охраны – а это делается только на законных основаниях, – ты не будешь в безопасности. Возможно, ее не будет даже в собственном доме: эти головорезы сначала действуют, а потом уже смотрят в документы.