Страница:
Да, но Феба и Дэниел любят друг друга, а она совершенно не знает этого солдата. Шошанна застонала вслух, охваченная стыдом, – как ужасно она вела себя с абсолютно незнакомым человеком! Может, ей удастся убедить его, если такая встреча повторится снова – эта мысль опять заставила ее вздрогнуть, – что поступила так из простого сочувствия, отвлекая его от боли. Может быть, и на самом деле она по этой причине так реагировала на него, вертелось в ее голове оправдание, но через минуту девушка уже бранила себя за лицемерие.
– Шошанна… не спишь… что-нибудь случилось? – поворачиваясь, пробормотала Феба.
– Нет, ничего, спи.
Через некоторое время она заснула. Все рабочие часы на следующее утро и даже днем она провела в большой палате, избегая объекта своих размышлений еще и потому, что очень хотела встречи.
Ближе к вечеру Эли сунул ей в руки поднос с лекарствами.
– Там список, кому что давать.
Шошанна посмотрела на список с сильно бьющимся сердцем: в нем были имена всех мужчин, лежащих в больших и маленьких палатах.
Оставив маленькую палату напоследок и зайдя в нее, увидела, что все страхи напрасны – Чарльз Стюарт Гленденнинг крепко спал, лежа на животе, с повернутым к окну лицом и со свесившейся с кровати рукой. Она раздавала лекарства всем солдатам, поддразнивая и отпуская шуточки, взбила подушку в одном месте, поправила повязку в другом, расправила постельное белье на кроватях.
Чарльз Стюарт Гленденнинг продолжал спать.
– Ему было очень плохо? – шепотом спросила она у соседа по кровати.
– Если верить тому, что он говорил, – прошептал тот в ответ, – а выражался он очень образным языком, ему уже никогда не придется сидеть нормально. У этого мальчика хороший запас ругательных слов.
Шошанна наклонилась над спящим солдатом с улыбкой на губах, вспомнив его «хороший запас ругательных слов».
– Я сплю, – раздался голос рядового Гленденнинга, – но еще не умер. Ко мне подошла женщина, ангельская медсестра, пахнет жасмином. Вопрос в том, какое из милых созданий наклонилось сейчас надо мной – золотистая богиня или черноволосая фея?
Ясно: золотистая богиня – Лайза, а черноволосой феей может быть только Феба. Эти слова, вызвавшие внезапный приступ боли, напомнили ей, что ей не следует забывать, укоряла себя Шошанна. Ему даже не пришло в голову назвать или описать ее!
– Ни та и ни другая, – ответила она сухим бесстрастным голосом. – А наклонилась над вами обыкновенная коричневая военнослужащая, которую вы прошлой ночью даже не признали за женщину.
Шошанна готова была откусить себе язык, когда вырвались эти слова. Ей хотелось просто напомнить ему о конфликте, произошедшем между ними прошлой ночью, но не подумала, что это может послужить ему напоминанием о ночном поцелуе. И, кроме того, нечаянно выдала свою горечь.
Феба была для нее дороже всех в мире, любит она и Лайзу, но неужели же обречена прожить всю жизнь в тени их красоты? Что сказал даже тот презренный мистер Фултон Крейн во время их первой встречи? «Конечно, хозяйка даже близко не такая привлекательная, как служанка». Это, должно быть, причинило ей острую боль, иначе почему она все еще помнила об этом?
Рядовому Гленденнингу удалось приподнять себя и стать на колени. Несмотря на свою фланелевую ночную рубашку и перебинтованный зад, он изящно поклонился ей.
– Если в приступе скромности я сомневался в этом, поняв, что незнакомая леди видит части моего тела, не предназначенные для обзора любой леди, тогда примите мои искренние извинения, мадам. Вы не только выглядели очень женственно в платье, которое было на вас надето прошлой ночью – мне понравился его цвет, мисс Шошанна, так гармонирующий с вашими каштановыми волосами и живыми карими глазами, – но и явились единственной женщиной, повергнувшей меня своим поцелуем в бессознательное состояние.
Редко красневшая Шошанна залилась румянцем от смущения.
– Сладкая лесть, не про нашу честь, – ответила она, пытаясь съязвить. – Два стакана рома и пара хирургических щипцов, вытаскивающих дробь из вашей… из вас, – очень сильнодействующее сочетание.
– В том, что вы говорите, что-то есть, – согласился юноша задумчиво, – но остаюсь при своем мнении. До тех пор, пока… – он с надеждой посмотрел на нее. – Вам не хотелось бы проверить? – И так как Шошанна недоуменно уставилась на него, солдат из Вирджинии мило предложил: – Давайте поцелуемся еще раз. Если я не потеряю сознание, значит виной всему был ром и дробь.
– Наверное, – на этот раз ей нетрудно было ответить колко, – вопрос навсегда останется открытым.
Он улыбнулся ей, прежде чем упасть животом на подушки, и Шошанна молча повернулась, чтобы уйти.
– О, мисс Шошанна, я бы не выиграл спор, если бы был на вашем месте.
Когда он заговорил с ней, она остановилась, не поворачиваясь. Напряженно выслушав его реплику, снова двинулась к двери.
– Мисс Шошанна, – донесся до нее мягкий убедительный голос, и она непроизвольно повернулась к кровати.
– Не коричневая военнослужащая, – категорически изрек он. – Никогда не называйте себя так. Ваш цвет… ореховый; да, похожий на мильтоновский [27]«пикантный орехово-коричневый эль». Пикантная и орехово-коричневая, вот вы какая.
Он заложил руки за шею и, повернув голову на подушке, улыбнулся. Это была такая заразительная улыбка, что она непроизвольно ответила на нее. Было что-то дьявольски-дерзкое и в его улыбке, и в сияющих зеленых глазах. Глядя на красные волосы и ястребиный нос, нельзя было назвать его красивым, но что-то в нем притягивало, и это чувство было новым для нее.
«Он заставляет меня чувствовать себя женщиной, вот в чем его волшебство», – интуитивно поняла Шошанна. И она не пошла, а побежала к дверям палаты, спасаясь бегством от себя и от того, что могло бы оказаться опасным потворством ее желаниям.
ГЛАВА 54
ГЛАВА 55
– Шошанна… не спишь… что-нибудь случилось? – поворачиваясь, пробормотала Феба.
– Нет, ничего, спи.
Через некоторое время она заснула. Все рабочие часы на следующее утро и даже днем она провела в большой палате, избегая объекта своих размышлений еще и потому, что очень хотела встречи.
Ближе к вечеру Эли сунул ей в руки поднос с лекарствами.
– Там список, кому что давать.
Шошанна посмотрела на список с сильно бьющимся сердцем: в нем были имена всех мужчин, лежащих в больших и маленьких палатах.
Оставив маленькую палату напоследок и зайдя в нее, увидела, что все страхи напрасны – Чарльз Стюарт Гленденнинг крепко спал, лежа на животе, с повернутым к окну лицом и со свесившейся с кровати рукой. Она раздавала лекарства всем солдатам, поддразнивая и отпуская шуточки, взбила подушку в одном месте, поправила повязку в другом, расправила постельное белье на кроватях.
Чарльз Стюарт Гленденнинг продолжал спать.
– Ему было очень плохо? – шепотом спросила она у соседа по кровати.
– Если верить тому, что он говорил, – прошептал тот в ответ, – а выражался он очень образным языком, ему уже никогда не придется сидеть нормально. У этого мальчика хороший запас ругательных слов.
Шошанна наклонилась над спящим солдатом с улыбкой на губах, вспомнив его «хороший запас ругательных слов».
– Я сплю, – раздался голос рядового Гленденнинга, – но еще не умер. Ко мне подошла женщина, ангельская медсестра, пахнет жасмином. Вопрос в том, какое из милых созданий наклонилось сейчас надо мной – золотистая богиня или черноволосая фея?
Ясно: золотистая богиня – Лайза, а черноволосой феей может быть только Феба. Эти слова, вызвавшие внезапный приступ боли, напомнили ей, что ей не следует забывать, укоряла себя Шошанна. Ему даже не пришло в голову назвать или описать ее!
– Ни та и ни другая, – ответила она сухим бесстрастным голосом. – А наклонилась над вами обыкновенная коричневая военнослужащая, которую вы прошлой ночью даже не признали за женщину.
Шошанна готова была откусить себе язык, когда вырвались эти слова. Ей хотелось просто напомнить ему о конфликте, произошедшем между ними прошлой ночью, но не подумала, что это может послужить ему напоминанием о ночном поцелуе. И, кроме того, нечаянно выдала свою горечь.
Феба была для нее дороже всех в мире, любит она и Лайзу, но неужели же обречена прожить всю жизнь в тени их красоты? Что сказал даже тот презренный мистер Фултон Крейн во время их первой встречи? «Конечно, хозяйка даже близко не такая привлекательная, как служанка». Это, должно быть, причинило ей острую боль, иначе почему она все еще помнила об этом?
Рядовому Гленденнингу удалось приподнять себя и стать на колени. Несмотря на свою фланелевую ночную рубашку и перебинтованный зад, он изящно поклонился ей.
– Если в приступе скромности я сомневался в этом, поняв, что незнакомая леди видит части моего тела, не предназначенные для обзора любой леди, тогда примите мои искренние извинения, мадам. Вы не только выглядели очень женственно в платье, которое было на вас надето прошлой ночью – мне понравился его цвет, мисс Шошанна, так гармонирующий с вашими каштановыми волосами и живыми карими глазами, – но и явились единственной женщиной, повергнувшей меня своим поцелуем в бессознательное состояние.
Редко красневшая Шошанна залилась румянцем от смущения.
– Сладкая лесть, не про нашу честь, – ответила она, пытаясь съязвить. – Два стакана рома и пара хирургических щипцов, вытаскивающих дробь из вашей… из вас, – очень сильнодействующее сочетание.
– В том, что вы говорите, что-то есть, – согласился юноша задумчиво, – но остаюсь при своем мнении. До тех пор, пока… – он с надеждой посмотрел на нее. – Вам не хотелось бы проверить? – И так как Шошанна недоуменно уставилась на него, солдат из Вирджинии мило предложил: – Давайте поцелуемся еще раз. Если я не потеряю сознание, значит виной всему был ром и дробь.
– Наверное, – на этот раз ей нетрудно было ответить колко, – вопрос навсегда останется открытым.
Он улыбнулся ей, прежде чем упасть животом на подушки, и Шошанна молча повернулась, чтобы уйти.
– О, мисс Шошанна, я бы не выиграл спор, если бы был на вашем месте.
Когда он заговорил с ней, она остановилась, не поворачиваясь. Напряженно выслушав его реплику, снова двинулась к двери.
– Мисс Шошанна, – донесся до нее мягкий убедительный голос, и она непроизвольно повернулась к кровати.
– Не коричневая военнослужащая, – категорически изрек он. – Никогда не называйте себя так. Ваш цвет… ореховый; да, похожий на мильтоновский [27]«пикантный орехово-коричневый эль». Пикантная и орехово-коричневая, вот вы какая.
Он заложил руки за шею и, повернув голову на подушке, улыбнулся. Это была такая заразительная улыбка, что она непроизвольно ответила на нее. Было что-то дьявольски-дерзкое и в его улыбке, и в сияющих зеленых глазах. Глядя на красные волосы и ястребиный нос, нельзя было назвать его красивым, но что-то в нем притягивало, и это чувство было новым для нее.
«Он заставляет меня чувствовать себя женщиной, вот в чем его волшебство», – интуитивно поняла Шошанна. И она не пошла, а побежала к дверям палаты, спасаясь бегством от себя и от того, что могло бы оказаться опасным потворством ее желаниям.
ГЛАВА 54
О солдате из Вирджинии много говорили этим вечером в Грейс-Холле во время ужина.
– У него смешное произношение, не похожее на говор южан.
– Он сказал, что провел три года в Оксфорде, – пояснил Эли, – и приехал вступать в армию прямо из Англии.
– Ах, так вот почему… – начала Шошанна, но, смутившись, резко оборвала себя.
– Что почему?
– Да так, ничего особенного, – ответила она небрежно. – Цитировал Мильтона, что нехарактерно для рядовых солдат. – И про себя повторила: «Пикантная и орехово-коричневая, вот вы какая».
– Никак не пойму его, – сказала Лайза. – Солдаты говорят, что у него такой набор ругательств, которых никто никогда раньше не слышал, что не гармонирует с его пуританскими чертами.
– Пуританскими чертами?! – насмешливо воскликнули все вместе.
– Понимаю, звучит необычно, – запротестовала Лайза, – но он точно придерживается строгих нравов. Утром, когда я поправляла его постель, казался очень дружелюбным, но и очень любопытным также; задавал самые разные вопросы, – она недовольно поежилась, – например, сколько живу здесь, когда потеряла мужа. А днем, увидев меня с Гленниз на руках, счел само собой разумеющимся, что это моя дочь, хотя нетрудно было сообразить, что не может быть ребенка младенческого возраста от мужа, погибшего более двух лет назад. Когда же принесла ему завтрак, обращался со мной так, что любой человек мог бы подумать – это и есть муж, которого предали. Считаю, что кто-то просветил его, потому что к обеду он снова стал милым и вежливым, но опять задавал чертовски дерзкие вопросы.
– Хочешь, Лайза, поговорю с ним относительно его манеры поведения?
– Эли, если не смогу справиться с одним-единственным рядовым, чья задница полна дроби, мне придется закрывать госпиталь. Но, однако, в нем есть что-то привлекательное. У меня такое ощущение, что это не праздное любопытство. Хотелось бы выяснить, что он из себя представляет.
– Мне такие нравятся, – решительно объявила Феба. – Они глубже, чем кажутся на первый взгляд, скрывая за легкомысленным поведением свои чувства.
– Ну и оригинал, – усмехаясь, сказал Эли. – Вирджинец в Пенсильванском полку…
– Это и мой полк тоже, – сообщил им Дэниел. – Полюбопытствовал, как его туда угораздило, и вот что услышал: «Это произошло так, Дэниел. Собираясь поступить на военную службу, направился туда, где мог, как мне сказали, найти кавалерийский отряд из Вирджинии. И вот еду на своей жалкой старой кляче и жую цыплячью ножку, как вдруг перед моей лошадью возникает высокий, тощий – кожа да кости – бородатый парень и говорит мне: «Есть у тебя лишняя такая же ножка? Меняемся на ром?» А у меня оказалось целых два цыпленка и полная фляжка бренди, все это предусмотрительно захватил в гостинице. Поэтому, естественно, дал этому парню ножку и гузку, не потребовав взамен ром, после чего тот заявил, что не встречал в своей жизни ни единого вирджинца, достойного даже плевка, но моя особа, вероятнее всего, исключение. Тогда я объявил, что никогда не встречал пенсильванца, за которого разрешил бы сестре выйти замуж, но если бы у меня была незамужняя, сделал бы, наверно, исключение тоже. Итак, слово за слово, мы подошли к его друзьям, которые объединили весь свой ром с моим бренди. Без сожаления выложил то, что осталось от цыплят, и кусок сыра, и когда проснулся на следующее утро, двум моим друзьям пришлось поддерживать меня с обеих сторон, чтобы прямо стоял на побудке. Оказывается, я не только смешал бренди и ром, но и вступил в Пенсильванский полк, который отнесся ко мне с настоящим почтением, потому что, обменяв свою хромую лошадь на мешок муки и три захваченных у британцев фляги, за которые просили пятнадцать тысяч американских долларов, я сразил всех своими коммерческими способностями, и нам понадобилось четыре дня, чтобы опустошить этот мешок и фляги. Вы, янки, не такая уж плохая компания, Дэниел», – подвел он итог. – Дэниел закончил рассказ под взрывы смеха. – «Особенно пенсильванцы, но когда речь идет о женщинах, предпочтительно взять ее из Нью-Джерси». Эли обвел взглядом сидящих за столом.
– Из Нью-Джерси, говоришь? Интересно, – сказал он лукаво. – Догадываюсь, что это решение принято им из-за одной из наших женщин.
– Не из-за меня, – смеясь, сказала Лайза.
– И не из-за меня, – улыбаясь, повторила Феба. А я здесь при чем? – пробормотала Шошанна, наклонив покрасневшее лицо над тарелкой.
Все остальные обменялись многозначительными взглядами и резко сменили тему разговора.
На следующий день Лайза меняла белье в палате, когда туда вошла Феба с Джей-Джеем на руках. Все солдаты, его старые друзья, зазывали мальчика к себе, а вирджинец дружелюбно обратился к Лайзе, сортирующей кучу белья для прачечной возле него:
– Какой хороший мальчуган. Кому… – внезапно нахмурился, затем проглотил подступивший к горлу комок. – Не думал, что те двое замужем. Кому, – постарался, чтобы вопрос прозвучал небрежно, – он принадлежит?
– Мне, – сказала Лайза многозначительно. – Феба не замужем. – Она лукаво посмотрела на него. – Шошанна – тоже.
Она думала, что ему хотелось услышать именно это заверение, и удивилась, когда он, широко открыв глаза, сел, закричав от боли, прикоснувшись задом к кровати, и спросил прерывающимся голосом:
– Вы… вы с мужем имеете совместного ребенка?
– Рядовой Гленденнинг, – раздраженно отрезала Лайза, – какой ненормальный интерес вы проявляете к моему прошлому, или вас беспокоит моя нравственность? Уверяю, Джей-Джей родился в браке с моим законным мужем. Вас удовлетворило мое заявление, или вам бы хотелось взглянуть на мое брачное свидетельство?
– Очень хотелось бы взглянуть, но сомневаюсь, что вы покажете его мне или кому-либо еще, миссис Микэ, – ответил солдат, сделав ударение на имени. Лайза побледнела, затем покраснела, ее бросало то в жар, то в холод. Казалось, что ему каким-то образом известно о ней все. Или, если не все – вспомнилась его удивленная реакция на Джей-Джея и Гленниз, – то он наверняка знает, что она не миссис Микэ.
Может, рассказать Эли? Может ли он… о Боже! Может ли оказаться шпионом?
Вряд ли. По ее мнению, вирджинец слишком честен и откровенен, чтобы быть хорошим шпионом, но на этой войне случаются странные вещи, – она подумала о Крейг, – и если есть хоть небольшая вероятность…
Как всегда, Лайза направилась со своими вопросами к Эли, и вскоре после этого разговора рядового Гленденнинга подняли с постели и привели на собственных ногах в маленький кабинет доктора в сопровождении Дэниела, на которого он мог в любую минуту опереться. Затем Дэниел, как договорились заранее, удалился, закрыв за собой дверь, и Эли остался наедине с солдатом.
– Не предлагаю вам сесть, рядовой Гленденнинг.
– Зовите меня Чарли. Вы правы, лучше постою.
– Чарли, разрешите сразу перейти к делу. Почему вы так интересуетесь миссис Микэ?
– Знаю, что она не миссис Микэ.
Лицо Эли осталось невозмутимым. Он осторожно подбирал слова.
– Вопрос не в том, является ли она миссис Микэ или нет, а в том, почему вас это так интересует?
– Потому что ее муж – мой лучший друг, и он измучен ее поисками.
– Возможно, поясните?
– Вы хотите объяснений, как случилось, что рядовой пехотинец стал другом английского лорда? – По выражению лица Эли он понял, что попал в точку. – Да, доктор, я действительно знаю Торна Холлоуэя. Мы вместе останавливались в гостиницах между Нью-Йорком и Нью-Джерси в течение нашего многонедельного блуждания. О Лайзе Холлоуэй ее муж рассказал мне все – как голодающий не может оторваться от еды, так он не мог не говорить о ней. Его заставили вернуться в Нью-Йорк, потому что, хотя его уволили из армии, не могли лишить британского происхождения. Не считаю этого человека своим врагом, что бы ни происходило между нашими странами, и мне кажется неправильным, когда жена по собственному желанию находится здесь, а муж там.
– Она здесь не на пикнике, – резко напомнил ему Эли. – Несмотря на то, что Торн ваш друг, вы вступили в американскую армию, не так ли? У Лайзы был еще более трудный выбор, но она приняла такое же, как и вы, решение – тоже вступила в американскую армию, отдала свой дом под госпиталь, все, что производится на ее фермах, поступает солдатам. И только Бог знает, как ей удается так работать. У нее было не так уж много личного счастья с тех пор, как они расстались, и последнее, в чем наша хозяйка меньше всего нуждается, так это в осуждении со стороны самодовольного педанта.
Чарли усмехнулся, ничуть не смущенный таким нелестным отзывом о себе.
– Вы очень хороший друг, доктор Бен. Мне было бы приятно служить у вас. – Затем выражение его лица стало серьезным. – Поймите, никто не осуждает ее, клянусь, нет; но признайте, печально, что после всех рассказов Торна открывается самая важная тайна этой женщины, о которой ее муж не знает, – у них родился сын.
– Между нами, Чарли, – плечи Эли непроизвольно опустились, – это тоже всегда беспокоило меня. Мы с Лайзой говорили об этом, и знаю, что она собирается рассказать мужу, когда закончится война. Права она или нет – судить не нам. Это ее решение.
– Если бы даже нашелся способ переслать Торну письмо в разгар этой войны, чего нельзя сделать, – честно заверил его Чарли, – клянусь, ни словом не обмолвился бы о Джей-Джее, если именно это вас беспокоит. Как вы уже сказали, решать должны они сами. Мне даже в голову не приходило так грубо прикоснуться к ее жизни, а, по-видимому, это случилось, раз так напугал ее. Торн просил меня, если мы с Лайзой когда-нибудь встретимся, не говорить ей, что ему известно ее местонахождение, потому что боится ее нового бегства.
– Она больше не убежит: здесь ее дом и в нем она решила остаться. Придется придумать какую-нибудь историю о вас, чтобы не волновать ее.
– Но только не говорите ей, что знаю Торна, – предупредил его Чарли.
– Ни слова об этом, – согласился Эли.
– Тогда я пошел, если… – Он посмотрел на сидящего Эли с подозрительной улыбкой. – Если не хотите больше ничего мне сказать.
– Нет. Да. Забудьте это, идите спать.
Чарли внезапно присел на корточки, скрестив руки между коленями.
– Мне кажется, Эли – вы не будете возражать, если стану звать вас так, не правда ли, доктор Бен?
– А если буду? – сухо спросил Эли, затем улыбнулся так же заразительно, как Чарли. – Ну, что там у тебя на уме, солдат?
– По-моему, вы забыли предупредить меня не заигрывать с мисс Шошанной, считая, что мисс Феба знает, как ответить на заигрывания, и мисс Лайза сумеет быстро поставить мужчину на место, но мисс Шошанна ничего этого не умеет, и вы боитесь, что я причиняю ей боль, так как под ее грубоватыми манерами, хотели вы сказать, скрывается легко ранимая душа.
– Легко, очень легко ранимая.
– Не беспокойтесь, это не заигрывание, и Шошанне не причиню боли. На самом деле планирую…
– Что? – поторопил его Эли, так как пауза затянулась.
Улыбка Чарли была почти извиняющейся.
– Жениться на ней.
– Да?!
– Если она, конечно, согласится.
– Естественно! – Эли сдержал волнение.
– Кажется, я безнадежно влюбился в нее, когда услышал ее подробный рассказ, что нет ничего особенного в моей заднице; но, может быть, это случилось тридцатью секундами позже, когда мы поцеловались. – Он выпрямился, используя стену для поддержки. – Не окажете ли услугу, Эли?
– А у меня разве есть выбор? – пробормотал Эли.
– Вы собираетесь кое-что скрыть от Лайзы; сделайте это и относительно Шошанны тоже. Мне хотелось бы ухаживать за ней и самому добиться ее расположения.
– У него смешное произношение, не похожее на говор южан.
– Он сказал, что провел три года в Оксфорде, – пояснил Эли, – и приехал вступать в армию прямо из Англии.
– Ах, так вот почему… – начала Шошанна, но, смутившись, резко оборвала себя.
– Что почему?
– Да так, ничего особенного, – ответила она небрежно. – Цитировал Мильтона, что нехарактерно для рядовых солдат. – И про себя повторила: «Пикантная и орехово-коричневая, вот вы какая».
– Никак не пойму его, – сказала Лайза. – Солдаты говорят, что у него такой набор ругательств, которых никто никогда раньше не слышал, что не гармонирует с его пуританскими чертами.
– Пуританскими чертами?! – насмешливо воскликнули все вместе.
– Понимаю, звучит необычно, – запротестовала Лайза, – но он точно придерживается строгих нравов. Утром, когда я поправляла его постель, казался очень дружелюбным, но и очень любопытным также; задавал самые разные вопросы, – она недовольно поежилась, – например, сколько живу здесь, когда потеряла мужа. А днем, увидев меня с Гленниз на руках, счел само собой разумеющимся, что это моя дочь, хотя нетрудно было сообразить, что не может быть ребенка младенческого возраста от мужа, погибшего более двух лет назад. Когда же принесла ему завтрак, обращался со мной так, что любой человек мог бы подумать – это и есть муж, которого предали. Считаю, что кто-то просветил его, потому что к обеду он снова стал милым и вежливым, но опять задавал чертовски дерзкие вопросы.
– Хочешь, Лайза, поговорю с ним относительно его манеры поведения?
– Эли, если не смогу справиться с одним-единственным рядовым, чья задница полна дроби, мне придется закрывать госпиталь. Но, однако, в нем есть что-то привлекательное. У меня такое ощущение, что это не праздное любопытство. Хотелось бы выяснить, что он из себя представляет.
– Мне такие нравятся, – решительно объявила Феба. – Они глубже, чем кажутся на первый взгляд, скрывая за легкомысленным поведением свои чувства.
– Ну и оригинал, – усмехаясь, сказал Эли. – Вирджинец в Пенсильванском полку…
– Это и мой полк тоже, – сообщил им Дэниел. – Полюбопытствовал, как его туда угораздило, и вот что услышал: «Это произошло так, Дэниел. Собираясь поступить на военную службу, направился туда, где мог, как мне сказали, найти кавалерийский отряд из Вирджинии. И вот еду на своей жалкой старой кляче и жую цыплячью ножку, как вдруг перед моей лошадью возникает высокий, тощий – кожа да кости – бородатый парень и говорит мне: «Есть у тебя лишняя такая же ножка? Меняемся на ром?» А у меня оказалось целых два цыпленка и полная фляжка бренди, все это предусмотрительно захватил в гостинице. Поэтому, естественно, дал этому парню ножку и гузку, не потребовав взамен ром, после чего тот заявил, что не встречал в своей жизни ни единого вирджинца, достойного даже плевка, но моя особа, вероятнее всего, исключение. Тогда я объявил, что никогда не встречал пенсильванца, за которого разрешил бы сестре выйти замуж, но если бы у меня была незамужняя, сделал бы, наверно, исключение тоже. Итак, слово за слово, мы подошли к его друзьям, которые объединили весь свой ром с моим бренди. Без сожаления выложил то, что осталось от цыплят, и кусок сыра, и когда проснулся на следующее утро, двум моим друзьям пришлось поддерживать меня с обеих сторон, чтобы прямо стоял на побудке. Оказывается, я не только смешал бренди и ром, но и вступил в Пенсильванский полк, который отнесся ко мне с настоящим почтением, потому что, обменяв свою хромую лошадь на мешок муки и три захваченных у британцев фляги, за которые просили пятнадцать тысяч американских долларов, я сразил всех своими коммерческими способностями, и нам понадобилось четыре дня, чтобы опустошить этот мешок и фляги. Вы, янки, не такая уж плохая компания, Дэниел», – подвел он итог. – Дэниел закончил рассказ под взрывы смеха. – «Особенно пенсильванцы, но когда речь идет о женщинах, предпочтительно взять ее из Нью-Джерси». Эли обвел взглядом сидящих за столом.
– Из Нью-Джерси, говоришь? Интересно, – сказал он лукаво. – Догадываюсь, что это решение принято им из-за одной из наших женщин.
– Не из-за меня, – смеясь, сказала Лайза.
– И не из-за меня, – улыбаясь, повторила Феба. А я здесь при чем? – пробормотала Шошанна, наклонив покрасневшее лицо над тарелкой.
Все остальные обменялись многозначительными взглядами и резко сменили тему разговора.
На следующий день Лайза меняла белье в палате, когда туда вошла Феба с Джей-Джеем на руках. Все солдаты, его старые друзья, зазывали мальчика к себе, а вирджинец дружелюбно обратился к Лайзе, сортирующей кучу белья для прачечной возле него:
– Какой хороший мальчуган. Кому… – внезапно нахмурился, затем проглотил подступивший к горлу комок. – Не думал, что те двое замужем. Кому, – постарался, чтобы вопрос прозвучал небрежно, – он принадлежит?
– Мне, – сказала Лайза многозначительно. – Феба не замужем. – Она лукаво посмотрела на него. – Шошанна – тоже.
Она думала, что ему хотелось услышать именно это заверение, и удивилась, когда он, широко открыв глаза, сел, закричав от боли, прикоснувшись задом к кровати, и спросил прерывающимся голосом:
– Вы… вы с мужем имеете совместного ребенка?
– Рядовой Гленденнинг, – раздраженно отрезала Лайза, – какой ненормальный интерес вы проявляете к моему прошлому, или вас беспокоит моя нравственность? Уверяю, Джей-Джей родился в браке с моим законным мужем. Вас удовлетворило мое заявление, или вам бы хотелось взглянуть на мое брачное свидетельство?
– Очень хотелось бы взглянуть, но сомневаюсь, что вы покажете его мне или кому-либо еще, миссис Микэ, – ответил солдат, сделав ударение на имени. Лайза побледнела, затем покраснела, ее бросало то в жар, то в холод. Казалось, что ему каким-то образом известно о ней все. Или, если не все – вспомнилась его удивленная реакция на Джей-Джея и Гленниз, – то он наверняка знает, что она не миссис Микэ.
Может, рассказать Эли? Может ли он… о Боже! Может ли оказаться шпионом?
Вряд ли. По ее мнению, вирджинец слишком честен и откровенен, чтобы быть хорошим шпионом, но на этой войне случаются странные вещи, – она подумала о Крейг, – и если есть хоть небольшая вероятность…
Как всегда, Лайза направилась со своими вопросами к Эли, и вскоре после этого разговора рядового Гленденнинга подняли с постели и привели на собственных ногах в маленький кабинет доктора в сопровождении Дэниела, на которого он мог в любую минуту опереться. Затем Дэниел, как договорились заранее, удалился, закрыв за собой дверь, и Эли остался наедине с солдатом.
– Не предлагаю вам сесть, рядовой Гленденнинг.
– Зовите меня Чарли. Вы правы, лучше постою.
– Чарли, разрешите сразу перейти к делу. Почему вы так интересуетесь миссис Микэ?
– Знаю, что она не миссис Микэ.
Лицо Эли осталось невозмутимым. Он осторожно подбирал слова.
– Вопрос не в том, является ли она миссис Микэ или нет, а в том, почему вас это так интересует?
– Потому что ее муж – мой лучший друг, и он измучен ее поисками.
– Возможно, поясните?
– Вы хотите объяснений, как случилось, что рядовой пехотинец стал другом английского лорда? – По выражению лица Эли он понял, что попал в точку. – Да, доктор, я действительно знаю Торна Холлоуэя. Мы вместе останавливались в гостиницах между Нью-Йорком и Нью-Джерси в течение нашего многонедельного блуждания. О Лайзе Холлоуэй ее муж рассказал мне все – как голодающий не может оторваться от еды, так он не мог не говорить о ней. Его заставили вернуться в Нью-Йорк, потому что, хотя его уволили из армии, не могли лишить британского происхождения. Не считаю этого человека своим врагом, что бы ни происходило между нашими странами, и мне кажется неправильным, когда жена по собственному желанию находится здесь, а муж там.
– Она здесь не на пикнике, – резко напомнил ему Эли. – Несмотря на то, что Торн ваш друг, вы вступили в американскую армию, не так ли? У Лайзы был еще более трудный выбор, но она приняла такое же, как и вы, решение – тоже вступила в американскую армию, отдала свой дом под госпиталь, все, что производится на ее фермах, поступает солдатам. И только Бог знает, как ей удается так работать. У нее было не так уж много личного счастья с тех пор, как они расстались, и последнее, в чем наша хозяйка меньше всего нуждается, так это в осуждении со стороны самодовольного педанта.
Чарли усмехнулся, ничуть не смущенный таким нелестным отзывом о себе.
– Вы очень хороший друг, доктор Бен. Мне было бы приятно служить у вас. – Затем выражение его лица стало серьезным. – Поймите, никто не осуждает ее, клянусь, нет; но признайте, печально, что после всех рассказов Торна открывается самая важная тайна этой женщины, о которой ее муж не знает, – у них родился сын.
– Между нами, Чарли, – плечи Эли непроизвольно опустились, – это тоже всегда беспокоило меня. Мы с Лайзой говорили об этом, и знаю, что она собирается рассказать мужу, когда закончится война. Права она или нет – судить не нам. Это ее решение.
– Если бы даже нашелся способ переслать Торну письмо в разгар этой войны, чего нельзя сделать, – честно заверил его Чарли, – клянусь, ни словом не обмолвился бы о Джей-Джее, если именно это вас беспокоит. Как вы уже сказали, решать должны они сами. Мне даже в голову не приходило так грубо прикоснуться к ее жизни, а, по-видимому, это случилось, раз так напугал ее. Торн просил меня, если мы с Лайзой когда-нибудь встретимся, не говорить ей, что ему известно ее местонахождение, потому что боится ее нового бегства.
– Она больше не убежит: здесь ее дом и в нем она решила остаться. Придется придумать какую-нибудь историю о вас, чтобы не волновать ее.
– Но только не говорите ей, что знаю Торна, – предупредил его Чарли.
– Ни слова об этом, – согласился Эли.
– Тогда я пошел, если… – Он посмотрел на сидящего Эли с подозрительной улыбкой. – Если не хотите больше ничего мне сказать.
– Нет. Да. Забудьте это, идите спать.
Чарли внезапно присел на корточки, скрестив руки между коленями.
– Мне кажется, Эли – вы не будете возражать, если стану звать вас так, не правда ли, доктор Бен?
– А если буду? – сухо спросил Эли, затем улыбнулся так же заразительно, как Чарли. – Ну, что там у тебя на уме, солдат?
– По-моему, вы забыли предупредить меня не заигрывать с мисс Шошанной, считая, что мисс Феба знает, как ответить на заигрывания, и мисс Лайза сумеет быстро поставить мужчину на место, но мисс Шошанна ничего этого не умеет, и вы боитесь, что я причиняю ей боль, так как под ее грубоватыми манерами, хотели вы сказать, скрывается легко ранимая душа.
– Легко, очень легко ранимая.
– Не беспокойтесь, это не заигрывание, и Шошанне не причиню боли. На самом деле планирую…
– Что? – поторопил его Эли, так как пауза затянулась.
Улыбка Чарли была почти извиняющейся.
– Жениться на ней.
– Да?!
– Если она, конечно, согласится.
– Естественно! – Эли сдержал волнение.
– Кажется, я безнадежно влюбился в нее, когда услышал ее подробный рассказ, что нет ничего особенного в моей заднице; но, может быть, это случилось тридцатью секундами позже, когда мы поцеловались. – Он выпрямился, используя стену для поддержки. – Не окажете ли услугу, Эли?
– А у меня разве есть выбор? – пробормотал Эли.
– Вы собираетесь кое-что скрыть от Лайзы; сделайте это и относительно Шошанны тоже. Мне хотелось бы ухаживать за ней и самому добиться ее расположения.
ГЛАВА 55
Хотя холода продолжались и в апреле, они не были уже такими суровыми, как прежде, и работать в госпитале стало немного легче. И произошло это не потому, что стало поступать меньше раненых и больных, отметил Чарльз Стюарт Гленденнинг во время одного из своих многочисленных визитов: тяжелобольных отправляли умирать куда-то еще, да к тому же американская армия ежедневно уменьшалась за счет дезертирства. Количество солдат, оставшихся в Морристауне, постоянно снижалось в угрожающих размерах в течение всей зимы.
– Как, по вашему мнению, мне удалось так быстро вырасти из рядового до сержанта? – спросил однажды вечером за обедом неугомонный Чарли, безоговорочно принятый в жизнь тесно связанной между собой небольшой группы служебного персонала в Грейс-Холле. Его пребывание ограничивалось теперь ужинами с последующими долгими разговорами и дискуссиями, в которых он принимал участие всегда, когда приезжал, – а это случалось часто.
– Из-за обаяния, – предположила Лайза в ответ на его вопрос.
– Из-за мужественного вида, – выразила свое мнение Феба.
– Из-за твоей вирджинской сладкоречивости, – сказала Шошанна.
Он обезоруживающе улыбнулся им.
– Если не принимать в расчет способности…
– Да, наверное, следует отложить в сторону вопрос о способностях, – вкрадчивым голосом прервал его Эли, на что Дэниел и Элиша захохотали, а Чарли обиженно поднял брови.
– Так вот, сообщаю, – продолжил он, будто его и не прерывали, – что сейчас остро не хватает солдат, в том числе и офицеров.
– Стало быть, – заметил флегматичный Аза, – если так будет продолжаться и дальше, ты, похоже, станешь к лету капитаном.
– Хотелось бы, – серьезно подтвердил Чарли, – но не такой ценой: солдатам приходится варить суп из топора, чтобы наполнить желудки и не умереть с голоду. Будущее кажется бесперспективным. Надвигается беда… Чувствую это сердцем.
Увидев, что за столом повисло мрачное молчание, Чарли готов был убить себя. Решив одним махом покончить с таким настроением, он весело обратился к Эли:
– Доктор Бен, можете вы вручить мне Шошанну на часок после ужина? Сейчас тихий час, и мне хочется посидеть с ней в гостиной, мы все-таки находимся в стадии ухаживания.
– Можешь пригласить ее и на два часа… Нет, постой, почему это я такой скряга? Возьми ее, – решил Эли, – на весь вечер.
– Благодарю вас, доктор.
– Всегда рад помочь вам, сержант.
Крепкая ножка Шошанны отбила такт по деревянному полу под столом.
– Почему-то никто не заметил, что мною сейчас так распоряжаются. Кто-нибудь собирается спросить меня?
– Дорогая мисс Шошанна, – официально обратился к ней Чарли, – можете ли вы доставить мне неоценимое удовольствие провести вечер в вашем обществе в гостиной мисс Лайзы?
– Не могу.
– Видишь. – Чарли пожал плечами. – Вот почему я в первую очередь спросил не у тебя. Эли, вы – глава госпиталя. Прикажите ей, пожалуйста.
– Шошанна, – важно повторил Эли, – пожалуйста, ради всех нас, пойди в гостиную с Чарли после ужина.
Шошанна перевела взгляд с тайно подмигивающего Эли на опасно сияющие глаза Чарли. Быстро окинув взглядом сидящих за столом друзей, с трудом сдерживающих улыбки, поняла, что осталась без союзников. А истина заключалась в другом: в глубине сердца девушка понимала, что, становясь на сторону Чарли, все желают ей счастья.
– Хорошо, – сдалась она с чувством собственного достоинства, и Чарли тотчас же бросился отодвинуть ее стул.
– Но я еще не пила чай, – слабо запротестовала Шошанна.
– Забудь об этом, – не по-рыцарски поторопился Чарли, подмигивая Лайзе.
Шошанна открыла рот, потом закрыла и поднялась; слегка покраснев, оперлась на предложенную Чарли руку, но отбросила ее сразу же, как только подошли к гостиной.
– Почему ты всегда ведешь себя как клоун? – спросила она сердито.
– Ты хочешь видеть меня серьезным? Стану им. – Закрыв дверь, Чарли неожиданно опустился на одно колено. – Мисс Шошанна, – театрально произнес он, – почти с первой нашей встречи вы завоевали мое уважение, привязанность и сердце. Согласны вы быть моей?
Шошанна нетерпеливо толкнула его в плечо.
– Нет, не согласна. Встань, Чарли, и прекрати разыгрывать из себя дурака. Давай… ох!
«Ох!» вызвал вид стола, обычно стоявшего посередине гостиной с поставленными вокруг виндзорскими стульями; сейчас его придвинули к дивану, место вазы и часов заняли поднос с серебряным заварочным чайником и чашки с блюдцами китайского фарфора, а также тарелка с бутербродами и сахарным печеньем.
– Лайза решила, что, возможно, тебе захочется выпить чаю здесь, – объяснил Чарли, поднимаясь на ноги и заключая Шошанну в свои железные объятия.
Освободившись от них, она села на диван и показала на место рядом с собой.
– О Чарли! – Наливая чай, она и смеялась, и сердилась одновременно. – Вы с Лайзой запланировали все заранее. Иногда ты можешь быть милым, а иногда ведешь себя как идиот.
– Именно поэтому ты не хочешь выходить за меня замуж? – рассудительно спросил он. – Или потому, что не испытываешь любви ко мне?
Легкий румянец окрасил лицо Шошанны, когда она предложила ему чашку чая, заваренного на травах, и стала наливать себе, не отвечая прямо на его вопрос.
– Ты все превращаешь в игру, – ответила уклончиво. – Делаешь предметом смеха абсолютно все. Не то чтобы мне не нравилось смеяться, или играть, или развлекаться… но не все же время! Некоторые вещи нужно принимать серьезно. Ты… ты умеешь держаться с женщинами, Чарли… Я… я не хочу… просто я не… я бы… я не выношу… – Она быстро глотнула чая, не сумев выразить словами то, что чувствовала.
Чарли откинулся на диван.
– Ты пытаешься объяснить, что конкретно желаешь видеть в муже?
– А что в этом плохого? – оправдываясь, спросила Шошанна.
– Ничего. Разумное желание. Сам бы хотел иметь подобные надежды в отношении своей жены. Но ни мужчина, ни женщина не могут давать никаких обещаний. Откуда тебе знать, как ты будешь выглядеть или что будешь делать или чувствовать через двадцать, тридцать, а может и сорок лет? Считаю, это зависит от взаимопонимания и доверия между двумя людьми, от того, что они ценят друг в друге и в браке.
Шошанна протянула тарелку с бутербродами и пирожными, и он взял и то, и другое.
– Приложу все усилия, чтобы сделать тебя счастливой, Шошанна, но как можно давать какие-либо гарантии?
– Знаю, нельзя, – тихо согласилась она, и они продолжили пить чай в полном молчании.
Не произнося ни слова, они поставили на стол чашки. Чарли приподнял ее с дивана и усадил к себе на колени, долгими поцелуями усиливая ее страсть, а потом принялся за корсаж, и она, повернувшись так, чтобы ему удобнее было его расшнуровать, задрожала от наслаждения, когда его губы начали интимную атаку на другую вожделенную территорию.
Шошанна не помнила, когда сбросила туфли и как оказалась лежащей на диване. Чарли, лежа на ней, опирался на локти, чтобы не придавить тяжестью своего тела. Однако ей хотелось ощущать эту тяжесть, и она прижимала его к себе до тех пор, пока не оказалась окончательно подмятой.
– Пожалуйста, – снова и снова повторяла она. – Пожалуйста!
Чарли поднял голову.
– Что, «пожалуйста»?
– Я… я…
– Ты хочешь меня, да, Шошанна?
– Я… кажется, да.
– Тогда произнеси это. Скажи мне.
– Я хочу тебя, Чарли, – прошептала она с закрытыми глазами.
– Хочешь заняться любовью на диване в гостиной Лайзы? – почти грубо переспросил он.
Ей показалось, что она поняла причину его беспокойства.
– Они знают… никто не потревожит нас здесь. Ты дал им понять… сказал за ужином… нас оставят наедине.
– Как, по вашему мнению, мне удалось так быстро вырасти из рядового до сержанта? – спросил однажды вечером за обедом неугомонный Чарли, безоговорочно принятый в жизнь тесно связанной между собой небольшой группы служебного персонала в Грейс-Холле. Его пребывание ограничивалось теперь ужинами с последующими долгими разговорами и дискуссиями, в которых он принимал участие всегда, когда приезжал, – а это случалось часто.
– Из-за обаяния, – предположила Лайза в ответ на его вопрос.
– Из-за мужественного вида, – выразила свое мнение Феба.
– Из-за твоей вирджинской сладкоречивости, – сказала Шошанна.
Он обезоруживающе улыбнулся им.
– Если не принимать в расчет способности…
– Да, наверное, следует отложить в сторону вопрос о способностях, – вкрадчивым голосом прервал его Эли, на что Дэниел и Элиша захохотали, а Чарли обиженно поднял брови.
– Так вот, сообщаю, – продолжил он, будто его и не прерывали, – что сейчас остро не хватает солдат, в том числе и офицеров.
– Стало быть, – заметил флегматичный Аза, – если так будет продолжаться и дальше, ты, похоже, станешь к лету капитаном.
– Хотелось бы, – серьезно подтвердил Чарли, – но не такой ценой: солдатам приходится варить суп из топора, чтобы наполнить желудки и не умереть с голоду. Будущее кажется бесперспективным. Надвигается беда… Чувствую это сердцем.
Увидев, что за столом повисло мрачное молчание, Чарли готов был убить себя. Решив одним махом покончить с таким настроением, он весело обратился к Эли:
– Доктор Бен, можете вы вручить мне Шошанну на часок после ужина? Сейчас тихий час, и мне хочется посидеть с ней в гостиной, мы все-таки находимся в стадии ухаживания.
– Можешь пригласить ее и на два часа… Нет, постой, почему это я такой скряга? Возьми ее, – решил Эли, – на весь вечер.
– Благодарю вас, доктор.
– Всегда рад помочь вам, сержант.
Крепкая ножка Шошанны отбила такт по деревянному полу под столом.
– Почему-то никто не заметил, что мною сейчас так распоряжаются. Кто-нибудь собирается спросить меня?
– Дорогая мисс Шошанна, – официально обратился к ней Чарли, – можете ли вы доставить мне неоценимое удовольствие провести вечер в вашем обществе в гостиной мисс Лайзы?
– Не могу.
– Видишь. – Чарли пожал плечами. – Вот почему я в первую очередь спросил не у тебя. Эли, вы – глава госпиталя. Прикажите ей, пожалуйста.
– Шошанна, – важно повторил Эли, – пожалуйста, ради всех нас, пойди в гостиную с Чарли после ужина.
Шошанна перевела взгляд с тайно подмигивающего Эли на опасно сияющие глаза Чарли. Быстро окинув взглядом сидящих за столом друзей, с трудом сдерживающих улыбки, поняла, что осталась без союзников. А истина заключалась в другом: в глубине сердца девушка понимала, что, становясь на сторону Чарли, все желают ей счастья.
– Хорошо, – сдалась она с чувством собственного достоинства, и Чарли тотчас же бросился отодвинуть ее стул.
– Но я еще не пила чай, – слабо запротестовала Шошанна.
– Забудь об этом, – не по-рыцарски поторопился Чарли, подмигивая Лайзе.
Шошанна открыла рот, потом закрыла и поднялась; слегка покраснев, оперлась на предложенную Чарли руку, но отбросила ее сразу же, как только подошли к гостиной.
– Почему ты всегда ведешь себя как клоун? – спросила она сердито.
– Ты хочешь видеть меня серьезным? Стану им. – Закрыв дверь, Чарли неожиданно опустился на одно колено. – Мисс Шошанна, – театрально произнес он, – почти с первой нашей встречи вы завоевали мое уважение, привязанность и сердце. Согласны вы быть моей?
Шошанна нетерпеливо толкнула его в плечо.
– Нет, не согласна. Встань, Чарли, и прекрати разыгрывать из себя дурака. Давай… ох!
«Ох!» вызвал вид стола, обычно стоявшего посередине гостиной с поставленными вокруг виндзорскими стульями; сейчас его придвинули к дивану, место вазы и часов заняли поднос с серебряным заварочным чайником и чашки с блюдцами китайского фарфора, а также тарелка с бутербродами и сахарным печеньем.
– Лайза решила, что, возможно, тебе захочется выпить чаю здесь, – объяснил Чарли, поднимаясь на ноги и заключая Шошанну в свои железные объятия.
Освободившись от них, она села на диван и показала на место рядом с собой.
– О Чарли! – Наливая чай, она и смеялась, и сердилась одновременно. – Вы с Лайзой запланировали все заранее. Иногда ты можешь быть милым, а иногда ведешь себя как идиот.
– Именно поэтому ты не хочешь выходить за меня замуж? – рассудительно спросил он. – Или потому, что не испытываешь любви ко мне?
Легкий румянец окрасил лицо Шошанны, когда она предложила ему чашку чая, заваренного на травах, и стала наливать себе, не отвечая прямо на его вопрос.
– Ты все превращаешь в игру, – ответила уклончиво. – Делаешь предметом смеха абсолютно все. Не то чтобы мне не нравилось смеяться, или играть, или развлекаться… но не все же время! Некоторые вещи нужно принимать серьезно. Ты… ты умеешь держаться с женщинами, Чарли… Я… я не хочу… просто я не… я бы… я не выношу… – Она быстро глотнула чая, не сумев выразить словами то, что чувствовала.
Чарли откинулся на диван.
– Ты пытаешься объяснить, что конкретно желаешь видеть в муже?
– А что в этом плохого? – оправдываясь, спросила Шошанна.
– Ничего. Разумное желание. Сам бы хотел иметь подобные надежды в отношении своей жены. Но ни мужчина, ни женщина не могут давать никаких обещаний. Откуда тебе знать, как ты будешь выглядеть или что будешь делать или чувствовать через двадцать, тридцать, а может и сорок лет? Считаю, это зависит от взаимопонимания и доверия между двумя людьми, от того, что они ценят друг в друге и в браке.
Шошанна протянула тарелку с бутербродами и пирожными, и он взял и то, и другое.
– Приложу все усилия, чтобы сделать тебя счастливой, Шошанна, но как можно давать какие-либо гарантии?
– Знаю, нельзя, – тихо согласилась она, и они продолжили пить чай в полном молчании.
Не произнося ни слова, они поставили на стол чашки. Чарли приподнял ее с дивана и усадил к себе на колени, долгими поцелуями усиливая ее страсть, а потом принялся за корсаж, и она, повернувшись так, чтобы ему удобнее было его расшнуровать, задрожала от наслаждения, когда его губы начали интимную атаку на другую вожделенную территорию.
Шошанна не помнила, когда сбросила туфли и как оказалась лежащей на диване. Чарли, лежа на ней, опирался на локти, чтобы не придавить тяжестью своего тела. Однако ей хотелось ощущать эту тяжесть, и она прижимала его к себе до тех пор, пока не оказалась окончательно подмятой.
– Пожалуйста, – снова и снова повторяла она. – Пожалуйста!
Чарли поднял голову.
– Что, «пожалуйста»?
– Я… я…
– Ты хочешь меня, да, Шошанна?
– Я… кажется, да.
– Тогда произнеси это. Скажи мне.
– Я хочу тебя, Чарли, – прошептала она с закрытыми глазами.
– Хочешь заняться любовью на диване в гостиной Лайзы? – почти грубо переспросил он.
Ей показалось, что она поняла причину его беспокойства.
– Они знают… никто не потревожит нас здесь. Ты дал им понять… сказал за ужином… нас оставят наедине.