Мартин Кэт. В огне желания

   Снова, вот уже в который раз, она стояла у поручней парохода, только теперь его белый с красной полосой борт вздымался над водной гладью на добрых сто двадцать два фута. Пока «Креолка Миссисипи» швартовалась, Присцилла снова и снова пыталась пробудить в себе хоть какие-то воспоминания.
   – Странный вид, не правда ли? – подал голос Джеми Уокер, останавливаясь рядом с ней.
   К этому времени Стюарт сошел на берег отдать распоряжение, чтобы в его особняк отправили посыльного. Присцилла наведалась в каюту лишь затем, чтобы уложить вещи, и снова вышла на палубу.
   – Да, вид необычный, – согласилась она.
   – Нижний Натчез – вот название этого скопища лачуг. Ничего подобного вы не встретите нигде в мире.
   Джеми серьезно посмотрел на Присциллу. Утренний бриз играл его густыми огненно-рыжими волосами, а живые синие глаза сверкали.
   – Да, другого такого города нет. Это – пристанище головорезов, воров, шулеров, проституток, сутенеров самого худшего толка. Кажется, здесь собрался сброд с берегов всей Миссисипи. – Чтобы сгладить впечатление от своих слов, он улыбнулся, блеснув зубами, удивительно белыми на усыпанном веснушками лице. – Но зачем я вам все это рассказываю? Вы же здесь родились.
   Впервые за все время знакомства Присцилла осознала, что молодой человек привлекателен. Он отличался мальчишеской застенчивостью, но внешность у него была своеобразная и яркая.
   – Откуда ты знаешь, что я здесь родилась?
   – Я… хм… кажется, хозяин упоминал об этом, – смутился Джеми. – Вам по душе возвращение домой?
   – Натчез мне не дом, Джеми. Я покинула этот город шестилетней девочкой и, честно говоря, вообще ничего не помню.
   Присцилла обвела взглядом жалкие лачуги – вытянувшиеся вдоль берега реки и те, что ползли вверх по довольно крутому склону.
   Она и впрямь не помнила этих трущоб, состоящих из наспех сколоченных домишек, халуп и даже закутков, кое-как сооруженных из кривых досок – явно частей прохудившихся лодок. Вдоль склона холма вилась неширокая улица, обрамленная домами посолиднее, из кирпича, но даже те выглядели обветшалыми. А уж кто обитал в этих нищих кварталах! Личности невообразимого вида слонялись между домами вместе со столь же непрезентабельными подружками, передавая друг другу грязные бутылки, наполненные дешевым кукурузным виски, пары которого при выдохе убивали всю летучую живность вокруг. Пойло продавалось тут же, чуть ли не в каждой лавчонке на пристани.
   – Ничего удивительного, что вы не помните эти трущобы. Это ведь не весь Натчез. – И Джеми указал на склон холма, ближе к вершине, где виднелись особняки. – Вот где место для леди вроде вас. Верхний Натчез – так называется этот квартал, и живут там только люди состоятельные. Вот вернется хозяин, и мы все отправимся туда.
   В эту минуту Присцилла увидела, что к пристани приближается изящное черное ландо с откинутым верхом. Великолепными лошадьми правил тонкий, как хлыст, юноша-негр в красной ливрее.
   – Хозяин ведь не всегда обитал на ранчо, – продолжал Джеми. – Он родом из Натчеза и поначалу жил в городском доме. Здесь-то он и сколотил свое состояние. Особняк у него роскошный, и он не хочет с ним расставаться. Там постоянно живет небольшое количество прислуги, присматривает за домом между редкими приездами хозяина, а появляясь, тот нанимает вдвое больше людей.
   – Понимаю…
   Ландо остановилось у сходней. Присцилла оперлась на руку Джеми, и он чинно повел ее на берег.
   – Джеми, ты останешься в городе или вернешься на ранчо?
   – Похоже, останусь. В задней части дома есть комнаты для телохранителей, с отдельным входом. Там мы обычно и останавливаемся.
   Присцилла чуть было не спросила о том, что давно ее мучило: зачем Стюарту так много охранников? Но, увидев, какой невообразимый сброд слоняется по пристани, прикусила язык. Очевидно, это всего лишь разумная мера предосторожности.
   Стюарт уже ждал возле ландо. Джеми церемонно препоручил ему Присциллу, и тот помог жене сесть в экипаж.
   – Особняк недалеко отсюда, – сказал Стюарт, опускаясь рядом с ней на мягкое сиденье, тогда как Джеми уселся возле кучера, – но мы поедем самой длинной дорогой. Уверен, ты не откажешься осмотреть город, который некогда называла родным.
   Это звучало в высшей степени разумно, вот только Присцилла чувствовала нечто совершенно противоположное. Каждый раз, когда ландо поворачивало за угол, по спине у нее пробегали мурашки. Что же ужасного было в этом городе? Почему один его вид вызывал в ней желание убежать и спрятаться?
   – Насчет багажа я договорился: его доставят при первой же возможности. Пожалуй, сегодня вечером тебе лучше отдохнуть после долгой дороги. Я не могу себе такого позволить. Дела не терпят отлагательств. Сегодня и завтра мне предстоит несколько встреч, и мне не удастся составить тебе компанию. В пятницу другое дело, мы приглашены на званый вечер. Хозяев я хорошо знаю, особенно Джона. Он адвокат и человек весьма влиятельный. Дом, конечно же, тебе понравится, его считают красивейшим в городе, к тому же он недавно заново меблирован. Это будет для тебя приятным разнообразием после скучного путешествия вверх по реке.
   Присцилла изобразила благодарную улыбку. Рассеянно глядя по сторонам, пока ландо катилось по жалким улицам, девушка размышляла о том, сколь странно повернулась ее судьба. Принимая предложение Стюарта, она, оказывается, не имела ни малейшего понятия о предстоящей ей жизни. Присцилле рисовалось уединенное и несколько идиллическое существование посреди техасской прерии, а вовсе не блеск и великолепие светского общества, не водоворот балов, суаре и раутов. Более того, знай Присцилла, на что идет, она вряд ли с готовностью сказала бы «да».
   Такая жизнь была не по ней, совсем не по ней… Однако ничего изменить уже невозможно. «Что сделано, то сделано», – уныло повторяла она себе.
   – Если завтра захочешь совершить прогулку, Джеми будет сопровождать тебя. Уверен, он ничего не имеет против, – услышала Присцилла и вернулась к действительности.
   – Да-да, я проедусь по городу… с удовольствием.
   Нет, положительно это нелепо! Откуда эта смутная тяжесть на душе? Что она означает – ностальгию по прошлому, по далекому, милому и совсем забытому детству? Или это эхо пережитой душевной боли, напоминание о потере? Так или иначе, какое отношение имеет тень прошлого к настоящему? Пора жить сегодняшним днем и навсегда похоронить детские страхи!
   Принадлежащий Стюарту особняк располагался на Северной Перл-стрит, неподалеку от Фрэнклин-стрит, и представлял собой двухэтажное здание из красного кирпича, с белыми ставнями и безупречно подстриженной лужайкой перед фасадом.
   Архитектура времен короля Георга предполагала непременные лакированные паркетные полы, мраморные камины и прекрасную потолочную роспись. Однако Стюарт решительно вносил изменения во внутреннее убранство помещений в соответствии со своим вкусом и наклонностями. Присцилла повсюду видела английские инкрустированные столики, французские зеркала в вычурных золоченых рамах и, конечно же, персидские ковры. На окнах висели тяжелые бархатные занавеси бордового цвета, по обе стороны входной двери стояли две огромные китайские вазы антикварного вида на подставках розового дерева. Словом, все это впечатляло, хотя Присцилла находила такую роскошь чрезмерной и ненужной.
   Однако вслух она произнесла несколько восхищенных фраз, которых, без сомнения, от нее ждали. Показав жене дом, Стюарт проводил ее на второй этаж, к двум смежным спальням, одна из которых предназначалась для нее.
   – Встретимся за ужином, ровно в восемь.
   Это был очередной едва завуалированный приказ, по Присцилла уже научилась не обращать на это внимания.
   – Буду ждать с нетерпением, – чисто механически ответила она, не затрудняясь в выборе слов (как только человек привыкает к банальностям, они сами собой соскальзывают с языка).
   Ужинали они в этот день вдвоем. Каждая перемена, будь то жареная цветная капуста, отварной сладкий картофель или свежие бисквиты, сопровождалась все теми же ничего не значащими репликами – это называлось светской беседой. Присцилла рано поднялась к себе и улеглась, едва бросив взгляд на дверь в смежную спальню. Засыпая, она вдруг задумалась, желает ли ее Стюарт физически, хотя бы немного. Иногда его взгляд убеждал Присциллу, что он желает ее, хотя и не так, как когда-то Брендон. Тот испытывал нечто вроде голода или жажды, утолить которые жизненно необходимо, тогда как для Стюарта обладание означало власть, ибо удовлетворяло чувство собственника. Он желал не столько испытать с женой наслаждение, сколько окончательно подчинить ее себе.
   Имя Брендон прозвучало в памяти как что-то очень давнее, милое, но утраченное навек. Редко, очень редко позволяла себе Присцилла вспоминать. Однако в такие ночи, как эта, когда клонящееся к закату лето дышало знойным теплом, а ветер нес влагу с реки и густой, душный запах цветущих магнолий, было попросту невозможно не вспоминать те ночи под звездным небом… долгие ласки и минуты безумной страсти…
   Что сталось с этим человеком, пробудившим ее чувства и повлиявшим на само восприятие жизни? Закончил он свои дни на виселице или до сих пор гниет в какой-нибудь техасской тюрьме, похожей на крысиную нору? Для такого, как он, последнее даже хуже.
   Ощутив на щеках непрошеные слезы, Присцилла глубже зарылась в подушки, обтянутые шелком. На противоположной стене висело небольшое полотно, изображающее стаю гусей, летящую в ненастном небе под дождем – должно быть, к югу. Снова, как и в первый момент в этой комнате, она подумала, что картина понравилась бы Брендону. Он ценил свободу превыше всего, Брендон Траск.
   «Прекрати сейчас же, Присцилла! – потребовал внутренний голос. – Поскорее усни и забудь о том, о чем помнить неблагоразумно. Пусть эти воспоминания канут в те же бездонные воды, где утонули воспоминания о детстве».
   И Присцилла последовала этому совету. Это было непросто, очень непросто, но все же удалось, и потому она выглядела отдохнувшей и цветущей утром, когда спустилась в гостиную, где ее ожидал рыжеволосый кавалер. Молодой ковбой не удержался от комплимента, увидев Присциллу в элегантном сером платье с черной вышитой отделкой. Направляясь рука об руку с ним к ландо, она чувствовала, что готова. Готова объявить войну любым воспоминаниям, победить их и начать наконец новую жизнь.
   – Этот номер не пройдет! – отрезал Стюарт Эган, склоняясь над столом, исцарапанным и покрытым черными отметинами там, где о него тушили сигары. – У тебя, Мак-Лири, есть две возможности: либо ты прекратишь сорить деньгами, как пьяный матрос в таверне, либо полностью свернешь операцию. И выбрать тебе лучше сейчас.
   – Что это ты так завелся, а, Эган? Сам себя послушай и поскорее заткнись. Приходишь в мой дом, петушишься, орешь! Я тебе не раб, а ты не египетский фараон. Деньги мои! Хочу и трачу, дьявол меня забери, а тебе не мешаю тратить твои!
   – Я человек деловой, уважаемый и обязан жить в соответствии со своим положением. Если бы я не сорил деньгами, это показалось бы странным. А вот у тебя попросту не может быть таких средств, которые ты проматываешь. В конце концов, у тебя нет ничего, кроме вонючего кабака, куда ходит разный сброд. Если не уймешься, люди начнут задавать вопросы и рано или поздно соотнесут твои доходы с грабежами на реке, контрабандой и, может быть, даже с двумя-тремя убийствами. И за тобой придут, Мак-Лири. А что потом? Зная тебя, могу предположить, что язык твой развяжется очень быстро. Охотно верю, что твоя немытая шея страдает по петле, но я-то не хочу из-за этого поставить крест на своих политических амбициях.
   – А я отказываюсь влачить жалкое существование, пока ты там, на этом чертовом холме, купаешься в роскоши!
   Мак-Лири изо всех сил хватил кулаком по столу, но глухой звук удара и его гневный рев потерялись в общем шуме, ни на минуту не смолкавшем в кабаке, отделенном от споривших только рассохшейся дверью.
   – Выпустил пар? Вот и хорошо. А теперь успокойся, – угрожающе бросил Стюарт, и тотчас рука Маса Хардинга как бы случайно легла на рукоятку «кольта». – Кипятиться ни к чему. Я явился сюда, желая прийти с тобой к общему решению.
   Стюарт прошел в заднюю комнату не через грязный и продымленный зал, а, оставшись незамеченным, пробрался через дверь черного хода. Был и третий путь – через лабиринт переходов, размытых подземными водами в мягком лёссе холма. Именно там Мак-Лири хранил контрабанду и награбленное. Мало кто из обитателей лачуг Нижнего Натчеза знал о пещерах, а если и знал, то не совался туда, чтобы не заблудиться.
   Задняя комната кабака, служившая Мак-Лири кабинетом, представляла собой пыльное и запущенное складское помещение. Здесь стояли какие-то неописуемые ящики и коробки, в одном углу валялось тряпье, а на нем непрерывно чесался заедаемый блохами беспородный пес. На столе чадила свеча, воткнутая в щель между досками, стояло два стакана виски и миска бараньей похлебки, над которой с жужжанием кружились мухи.
   – Я не прошу тебя жить в этой берлоге всю жизнь, – продолжал Стюарт, брезгливо махнув рукой. – Просто вспомни, что мы решили в самом начале. Пять лет общего бизнеса – а потом ты забираешь свою долю и убираешься из города навсегда. Ты ведь без оговорок согласился на это, в чем же дело теперь? Я не прошу ничего особенного, только не терять осторожности. Если осторожность тебе не по нутру, тогда давай уж сразу прикроем лавочку.
   – А если я пока не хочу ее прикрывать? Если я к этому еще не готов? – возразил бывший лодочник с Миссисипи, глядя в миску с застывшей похлебкой. – И убираться из города мне тоже ни к чему. Я обоснуюсь в Верхнем Натчезе, построю себе такой же домишко, как у некоторых, и буду себе жить-поживать.
   «Тогда ты труп», – подумал Стюарт, а вслух сказал:
   – Ты не можешь так рисковать, Мак-Лири. Ты и без того живешь не по средствам.
   Сведения, за которыми он посылал в Натчез Маса Хардинга, были и впрямь тревожными. Оказывается, Мак-Лири снимал дорогой номер в приличном отеле Среднего Натчеза для любовницы, стоившей ему уйму денег.
   – «Домишко, как у некоторых» точно обеспечит тебе петлю.
   – Черта с два ты заботишься о моей немытой шее! Тебя волнует только твоя проклятая репутация!
   – А почему бы, черт возьми, и нет? Я создавал свою репутацию годами, лелеял и выхаживал, как ребенка, и ради чего? Чтобы какой-то вшивый лодочник раньше времени пустил всем пыль в глаза и все мне испортил?
   Калеб Мак-Лири вскочил, оттолкнув ногой пустой бочонок, на котором сидел, и тот, грохоча, покатился по земляному полу. Калеб, мужчина лет тридцати пяти, с нестрижеными черными волосами, густыми усами и встопорщенными бачками, был чуть выше Стюарта. Грубый и неотесанный, он казался по-своему привлекательным.
   – Заруби себе на носу, Эган, и заруби крепко-накрепко. Я тебе больше не подчиняюсь. Пока ты вил себе новое гнездышко в техасской глуши, я собирал о тебе сведения, и собрал их немало. Не раз случалось, что в нужный момент твоих людей было не найти днем с огнем, а когда дело доходило до дележки, они требовали львиную долго. У меня это уже в печенках сидит! Хочешь покончить с нашим партнерством – валяй!
   В бесстрастном лице Стюарта ничто не дрогнуло, ничто не выказало его ярости. «Проклятое ничтожество! Не получи он шанса четыре года назад, так и гонял бы баржи вверх-вниз по Миссисипи!»
   – Послушать тебя, так ты обобран, никак не меньше, – спокойно заметил он, – а вспомни-ка, сколько денег ты нажил на нашем дельце! – «Скорее всего немного. У этого идиота бешеный темперамент и неумеренные аппетиты». – К чему нам вот так, без особой причины, вдруг взять да и поссориться? Послушай, Мак-Лири, я еще побуду в Натчезе. Давай поразмыслим, остынем, и все само собой устроится, как устраивалось всегда. А пока разберись с тем дельцем, что за тобой числится. Через неделю поговорим.
   – Ладно уж, – проворчал бывший лодочник, заметно успокоившись, – я тоже не хочу лишнего шума. Я только желаю получить то, что мне причитается.
   «И получишь, можешь не сомневаться».
   – Вот тут вполне с тобой согласен. Ты заслуживаешь большего, и проблем с этим не будет… чуть позже.
   Стюарт протянул через стол руку, и Мак-Лири пожал ее после недолгого колебания.
   – Так я и подумал: Эган поймет, когда посмотрит на все моими глазами, – буркнул он.
   Стюарт благодушно кивнул, сделал знак Масу Хардингу и направился было к двери, но остановился.
   – Какой ты все-таки проказник, Мак-Лири! Я слышал, у тебя опять новая пассия.
   – Мы с ней стакнулись примерно полгода назад, – ухмыльнулся польщенный Калеб. – И как ты думаешь, кто она? Рози О'Коннор! Помнишь ее? Такая славная брюнеточка с большими карими глазами. Она еще работала в «Размалеванной леди», пока Бен Слокам ее оттуда не вытащил. Зато какая штучка из нее получилась в хороших руках, просто не поверишь! Кобылке чистых кровей нужен только уход да побольше корму – и она возьмет все призы.
   – Мои поздравления!
   – Как раз из-за Рози я и хочу выбраться из этого Богом проклятого угла. Нижний Натчез не про нее. Она слишком хороша, чтобы жить бок о бок со швалью. Калеб Мак-Лири присмотрит за тем, чтобы эта девочка никогда больше не видела грязи.
   – Какая трогательная деликатность чувств, – пробормотал Стюарт и добавил громче: – Уверен, что прекрасная леди полностью разделяет твои устремления. Ладно, увидимся через неделю.
   Когда он подошел к двери, Хардинг почтительно отступил. Жадно вдыхая свежий воздух после затхлого склада, Стюарт усмехнулся. Рози О'Коннор, надо же! Усмешка его сделалась шире, когда он подумал: «Интересно, что сказала бы Присцилла, узнай она всю правду о красивой шлюхе из "Размалеванной леди"».
   Рози О'Коннор, которая предпочитала теперь зваться Рози Коннорс – на американский манер, – энергично шагала по Канал-стрит, направляясь к отелю «Бриль». Все утро она занималась наиболее приятным для любой женщины делом: ходила по магазинам. У модистки заказала несколько платьев, у шляпницы – пару шляпок по последней моде, купила зонтик с росписью ручной работы, по словам лавочника, доставленный из самого Парижа. Калеб Мак-Лири не жалел для нее денег, поэтому она закрывала глаза на то, что, напиваясь, он становился скор на руку.
   С Беном Слокамом было куда хуже. Тот считал себя настоящим джентльменом, но при этом был извращенцем. Чего только он не проделывал с ней… а впрочем, и это того стоило. Он вытащил ее из борделя, за что Рози до сих пор испытывала к нему благодарность.
   А полгода назад она сделала еще один шаг вверх по социальной лестнице. Из Нижнего Натчеза перебралась в Средний и жила в отеле, прямо-таки роскошном по сравнению с бывшим жильем. Конечно, в Верхнем Натчезе отели не чета этому, но что с того? Рози никогда не жила в таких.
   Правда, порой ей бывало одиноко, потому что общей компании у них с Калебом не сложилось. Тот постоянно проводил время со своими многочисленными друзьями, а Рози знала только монахинь и шлюх. Первые воспитали ее, но она однажды сбежала от них. Со вторыми Рози работала в «Размалеванной леди». Но она готова была смириться с одиночеством. Рози одевалась достойно и к лицу, сама выучилась читать и считать, а в последнее время даже брала уроки игры на пианино!
   Она прошла долгий, чертовски долгий путь после того, как осталась в пять лет испуганной сиротой. Рози умела выживать, возможно, как никто другой, и дала себе слово когда-нибудь стать настоящей, а не размалеванной леди.
   Когда она шла по улице, ведущей к отелю, дорогие шелковые юбки ее приятно шуршали при каждом движении. Ткань для платья Рози выбрала сама – желтую в черный горошек, совсем как на картинке в парижском журнале мод. Она прожила в Натчезе всю жизнь и знала, что леди из общества не замедлят выказать ей при встрече презрение, а потому избегала приближаться к ним, держась в стороне от оживленных улиц. Даже в отель она всегда входила через черный ход. Но дни шли, и мечта ее крепла. «Настанет день, – повторяла она, – когда Натчез станет лишь воспоминанием. Я поселюсь там, где никто и не слышал обо мне, где никто даже не заподозрит, какую жизнь я когда-то вела».
   Рози не рассчитывала на помощь Мак-Лири. Упрямый и не признающий доводов здравого смысла, тот намеревался пробиться в общество любой ценой, полагая, что все зависит только от денег. Рози решила убраться подальше к тому дню, когда он сделает такую попытку.
   – Да нет же, Джеми, город мне очень нравится. – Присцилла, расположившаяся на сиденье экипажа, принужденно улыбнулась. – Просто на первый раз достаточно. Давай вернемся!
   – Но ведь мы выехали меньше часу назад! Развейтесь еще немного… Давайте куда-нибудь зайдем. Кстати, хозяин велел по дороге заехать в магазин Спенсера. Это лучшая шляпная лавка в городе. Может, вам приглянется шляпка.
   Не успела Присцилла отказаться, как Джеми дал кучеру указание остановиться у тротуара. Он выскочил из экипажа, как чертик из табакерки, стремительно обежал его и протянул спутнице руку.
   – Да, но…
   – Это совсем близко, миссис Эган. Тротуары здесь выметены и даже вымыты. Разомнетесь немного.
   – Что ж…
   Джеми был так любезен и так лез из кожи вон, чтобы порадовать и развлечь ее! Нет, несправедливо отказывать ему. Что до самой Присциллы, ее утренняя решимость похоронить прошлое изрядно поколебалась. По мере поездки по городу что-то все более явственно пробуждалось в ее душе. Нет, она ни о чем не вспоминала, но все же ей казалось, что некоторые места знакомы, и это почему-то тревожило. В конце концов, к глазам подступили слезы, хотя бедняга Джеми был в этом совсем не виноват.
   Когда Присцилла вышла из экипажа, кто-то рослый и темноволосый повернул за угол. Присцилла понимала, что это не Брендон, однако у нее екнуло сердце. Боже, она так хотела забыть его, так старалась! Он разочаровал ее, причинил ей боль, но выбросить из памяти его образ казалось невозможным.
   Прогулка с Джеми отчасти рассеяла ее. Он согласился сопровождать ее с радостью, занимал разговором, шутил и улыбался, показывая красивые места, которые успел узнать за время нескольких поездок со Стюартом. Присцилла считала, что Джеми умен и довольно хорошо образован, и это подтвердилось. Оказывается, он родился и вырос в Чарлтоне, в пятнадцать лет пошел в школу, а выучившись, подался куда глаза глядят.
   – В Галвестоне я встретил хозяина, Стюарта Эгана, – охотно рассказывал он. – Это было в салуне для богатых гостей. Его партнер жульничал в картах, и я подал ему знак. Через пару минут он предложил мне работать на него.
   – Он тебе нравится, не так ли?
   – Нравится или не нравится, не знаю, просто я разделяю его устремления. Хозяин поставил себе задачу: сделать Техас величайшим штатом Америки, чтобы каждый считался с нами. Я готов этому содействовать.
   Присцилла только улыбалась, думая о том, какой славный парень Джеми, добродушный и прямой… и какой скрытный Стюарт Эган. Потом она решила, что не станет предаваться тягостным размышлениям о своем супруге, а будет просто наслаждаться жизнью. В рассеянности она так резко шагнула в сторону, что столкнулась с какой-то женщиной. Та несла несколько шляпных картонок и свертков. Не слишком крепко увязанные, они рассыпались по тротуару, а один даже откатился на мостовую. Вдобавок от неожиданности незнакомка выронила прехорошенький расписной зонтик.
   – Ах, как мне неловко! – поспешно проговорила она, и Присцилла заметила, что женщина очень хороша собой.
   – Что вы, это я виновата! – Смущенная Присцилла начала собирать коробки, а Джеми бросился за укатившимся свертком.
   Одна из картонок открылась, но Присцилле все же удалось подхватить едва не вывалившуюся шляпку. От такой и она бы не отказалась.
   – Джеми, почему бы тебе не помочь отнести покупки мисс…
   – Коннорс. Мисс Рози Коннорс. Но вы напрасно беспокоитесь, идти мне совсем недалеко.
   – Нет-нет, он непременно поможет вам, правда, Джеми? Рада познакомиться, мисс Коннорс. А меня зовут Присцилла Уиллз.
   Бог знает почему она назвала себя этим именем, хотя вот уже несколько недель была миссис Эган.
   – Уиллз?! – Молодая женщина так и впилась в нее взглядом. Кровь, казалось, отхлынула от ее красивого лица. – Вы сказали, Присцилла Уиллз?
   – Да, а в чем дело? Мое имя вам знакомо? В этом нет ничего удивительного, поскольку мои родители когда-то жили здесь. Джошуа и Мэри Уиллз. Не слыхали о них?
   Рози выглядела не старше самой Присциллы, поэтому не могла знать людей, давным-давно умерших, однако выражение ее лица свидетельствовало об обратном.
   Постояв перед Присциллой еще несколько мгновений, она вздернула подбородок и расправила хрупкие плечи.
   – Боюсь, я не имела удовольствия знать их. – Рози вымученно улыбнулась и почти выхватила из рук Джеми покупки, которые он успел перевязать покрепче. – Спасибо за великодушное предложение помочь, но, как я уже сказала, это излишне.
   Когда Рози пошла прочь, покачивая желтой юбкой в черный горошек, во всей ее позе ощущалось напряжение. Присцилла удивленно смотрела ей вслед. Джеми тоже провожал взглядом красивую даму, и, судя по всему, покачивание бедер мисс Коннорс произвело на него впечатление.
   – Что это значит?
   – Понятия не имею. Знаю только, что в жизни не видел такой красавицы!
   Присцилла задумалась. В молодой женщине было что-то… что-то странное, чего ей никак не удавалось ухватить. Что же именно? Глаза? Овал лица? Что-то шевельнулось в недрах памяти, словно желая всплыть на поверхность, но рассудок тотчас подавил непрошеное воспоминание.