Страница:
– Эй, бармен, шевелись! Не помирать же мне тут от жажды! Двойное виски! – Брендон покосился на опустевший стакан соседа, хмыкнул и добавил: – И налей моему приятелю.
– Кого мне благодарить? – пробасил здоровяк.
– Джека Авери, – небрежно бросил Брендон на том же грубом сленге, на котором говорило большинство обитателей Нижнего Натчеза.
Бородач схватил его руку и потряс.
– А я Марлин, Бутс Марлин. Откуда тебя занесло сюда, приятель? С верховий или с низовий?
Брендон ответил не сразу, еще раз украдкой окинув взглядом свой наряд и надеясь, что он вполне соответствует обстановке. На нем была самая ветхая рубаха и самые поношенные штаны, на голову он водрузил шляпу, найденную Крисом на чердаке.
– Последнее время ошивался в Новом Орлеане. А ты?
– Болтаюсь в этом вшивом городишке вот уже два года. Раньше-то я был лодочником, гонял баржи вниз по реке, а потом по большой дороге тащился назад, забредая в каждый кабак. Скажу тебе, приятель, была это не жизнь, а малина. – Бутс ухмыльнулся и погладил бороду.
– Чего ж ты от нее отказался?
– Дураку ясно, чего ради отказываются от хорошей жизни. Ежели есть надежда на лучшую.
– Ух ты! – оживился Брендон и шумно отхлебнул из своего стакана. – Это бы по мне. Может, возьмешь в долю?
– А кто ты мне такой? – еще шире расплылся бородач. – Новая моя работенка не каждому по нутру.
– Много ты про мое нутро знаешь!
Бутс только хмыкнул.
– Ладно, не тяни кота за хвост, выкладывай!
Бывший лодочник потянулся толстой, потемневшей от грязи рукой куда-то за спину и вытянул нож с тяжеленной рукояткой и узким лезвием, из тех, что в просторечии называли «арканзасской зубочисткой». Однако такого длинного Брендон еще не видывал. Нож вонзился в неструганое дерево стойки так близко от его руки, что это чуть не стоило ему мизинца.
– Тяжелая штука, зато надежная, – бросил Бутс. Брендон не мешкая выхватил из кармана свой «паттерсон» и ткнул дулом под подбородок бородача, в самую гущу черных с проседью зарослей. Для верности он как следует прижал к нему оружие.
– Черта с два я буду таскать с собой такую тяжесть, как «зубочистка», когда кто-то уже придумал револьвер.
– Ладно, пошутили и хватит, – проворчал Бутс, отводя дуло. – Нервный ты, я вижу, приятель.
Но он улыбнулся уже теплее. Брендон вытащил нож и подал бородачу, а когда тот спрятал его, убрал свой револьвер.
– Проехали, приятель, – бросил он.
– Выпивку мне и моему другу! – рявкнул Бутс, и бармен бросился выполнять распоряжение.
Лодочник заметно расслабился. Желая закрепить благоприятное впечатление, Брендон залпом проглотил налитую порцию. Дешевое, едва очищенное виски обожгло горло, но он давно научился не показывать этого.
– Вот что я скажу тебе, приятель. Я, как, похоже, и ты, устал болтаться вверх и вниз по реке. Картежничать – не самое скучное занятие, но и от него устаешь. Если твоя новая работенка и впрямь сулит хороший барыш, я последую за тобой хоть на край света.
– Хм… – Бутс несколько раз смерил его взглядом, словно прикидывая, стоит ли с таким связываться, потом опрокинул в заросшую пещеру рта свое виски. – Допустим, решу я взять тебя в долю… где тебя найти?
– А меня не надо искать. Я сам тебя найду, если нутром почую, что мне подфартило.
Он ловко толкнул стакан, и тот скользнул по стойке в самые руки бармену. Схватив его, бармен одобрительно крякнул. Брендон поглубже надвинул на лоб свое подобие шляпы и зашагал к двери, ни разу не оглянувшись.
Налетел ветер из гавани Нижнего Натчеза, где стояли рыбацкие лодки и сохли сети. Потянуло гниющими рыбьими потрохами, но удовлетворенный Брендон даже не поморщился. Он нутром чуял, что расследование движется в правильном направлении. Только бы удача сопутствовала ему еще немного…
Внезапно хорошее настроение иссякло, словно порыв ледяного ветра задул внутренний огонь. Инстинкт игрока подсказывал Брендону, что удача рано или поздно отворачивается, и чем больше она сопутствует тебе, тем неожиданнее покидает.
– Дети, может, погуляем? Правда, становится прохладно, и мне придется захватить шаль.
Троица юных Бенлерманом с готовностью приняла предложение. Присцилла вышла из особняка через заднюю дверь, направилась во флигель и отыскала в платяном шкафу красивую голубую шаль. Как и весь ее гардероб, это был подарок Сью Элис.
Дети ждали ее на веранде, и она снова подумала о том, что Мэт – вылитый отец, а девочки чудо как хороши в своих одинаковых платьицах и накрахмаленных кружевных передничках. Они были почти неотличимы, но Пейшенс чуть обогнала сестру ростом.
– Ну, какие у вас предложения?
– Сначала проверим, как поживает Герберт, – быстро предложила Чарити.
– Но прежде я покажу своих новых оловянных солдатиков, – непререкаемым тоном возразил Мэт. – Они в саду. Выследили вражеский дозор и теперь конвоируют его в штаб.
Присцилла подумала, что мальчики слишком рано учатся играть в войну, и, возможно, именно поэтому, вырастая, стремятся порой развязать войну настоящую. Но девочки как будто не возражали против небольшой дозы здоровой агрессии, потому что схватили Присциллу за руки и повлекли в сад, где под большой яблоней происходили маневры и войны Мэта. Вчетвером они перестроили боевой порядок драгун, потом проверили, как поживают Герберт и другие домашние животные Бенлерманом. Все это время дети наперебой рассказывали Присцилле о главных событиях своих маленьких жизней.
Она слушала и время от времени энергично кивала, хотя и не могла сосредоточиться на детских рассказах. Мысли снова и снова возвращались к Брендону. Где он сейчас, думала она с тревогой, чем занят?
Почему не хочет признаться ей во всем?
Присцилла вспомнила о том, что случилось во время пикника. Однажды она уже мучилась сомнениями и догадками, но Брендон все же открыл ей душу. Значит, со временем она узнает все.
Однако Бог знает почему, тревога ее возрастала по мере того, как день клонился к вечеру. Солнце опускалось к линии горизонта очень медленно. Присцилла едва замечала окружающее, и когда близнецы, которым наскучила чинная прогулка, попросили разрешения наперегонки броситься к дому, она кивнула с отсутствующим видом. Сама она не спеша направилась туда же с Мэтью, ибо его рассказы были еще не исчерпаны.
Выстрел раздался, когда они медленно огибали угол особняка. Громкий звук прорезал вечернюю тишину. Казалось, по воздуху прокатилось многократное эхо. Присцилла остановилась как вкопанная, не зная, откуда ждать опасности, но потом сообразила, что звук донесся из дома. Осознав это, она едва не упала в обморок от ужасного предчувствия. Подняв повыше юбки, Присцилла бросилась в дом, прыгая через две ступеньки.
Она толчком распахнула тяжелую створку дубовых дверей, пробежала через вестибюль и, ведомая интуицией, ворвалась в парадную гостиную. От того, что представилось ее взору, Присцилла похолодела. Шкафчик с оружием, всегда тщательно запертый был открыт. В нескольких шагах от него стояла белая как мел Пейшенс и смотрела на сестру, лежащую у ее ног. В двух шагах от девочки валялся на ковре запасной револьвер Брендона.
Присцилла перевела взгляд с выдвинутого верхнего ящика стола на открытые дверцы шкафчика, потом увидела красное пятно, расползшееся по передничку Чарити. «Смерть, – подумала она, – кровь и смерть». Вместо того чтобы сразу броситься к раненому ребенку, она зашаталась и схватилась за притолоку. Рассудок напрасно кричал: «Сделай же что-нибудь!» Присцилла словно впала в ступор, и стены вдруг поползли на нес. Комната казалась крохотной, едва освещенной, в углах заклубилась тьма. Заполняя все, она готова была поглотить Присциллу. Наконец в поле зрения не осталось ничего, кроме маленького тела на пропитанном кровью ковре.
– Что за чертовщина?.. – послышалось за спиной. Краем глаза Присцилла заметила знакомую фигуру, приостановившуюся в дверях рядом с ней.
– Господи! – Бросившись вперед, Брендон крикнул: – Не стой так, принеси что-нибудь, любую тряпку, нужно остановить кровотечение.
Присцилла прекрасно слышала эти слова, но не двинулась с места. Тогда Брендон повернулся к дрожащей, мертвенно-бледной Пейшенс:
– Твоя мама сейчас в цветнике. Беги, скажи ей, что Чарити ранена. Пусть пошлет за доктором.
Девочка сорвалась с места и в мгновение ока была за порогом. Должно быть, первый шок сменился отчаянием, потому что она залилась слезами. Присцилла же так и не шевельнулась.
– Да что с тобой, черт возьми! Нужно перетянуть рану! Это был, без сомнения, голос Брендона, но она уже не могла понять, откуда он доносится. Комната совершенно изменилась и выглядела искаженной, скомканной, словно мятый рисунок. Стены отдалялись, тогда как пятно крови, напротив, близилось, подползало к Присцилле. Кровь была теперь не только на полу, но и на стенах, занавесках – абсолютно на всем. И эти кровавые стены смыкались, словно собираясь раздавить ее.
– Присцилла! Дьявольщина, шевелись же!
Она понимала, что от нее чего-то хотят, что нужно, необходимо это сделать, но ручеек крови все приближался, а голос таял и уже казался едва слышным. Присцилла видела Брендона, губы его беспрерывно шевелились, но в ее сознание не проникало ни звука. И все другие звуки померкли, стали глухими и тошнотворно растянутыми, они вибрировали и повторялись. А потом Брендон исчез. На его месте оказался кто-то другой… мужчина… ее отец. Смертельно раненный. Прикрытый по пояс окровавленной простыней, он распростерся на широкой кровати со смешными медными шишечками па спинке. Незнакомая женщина, совершенно обнаженная, обнимала его за шею. Она была мертва.
«Не надо, мама! Не надо, мама! Мне страшно!»
«Беги, Присцилла! Беги куда глаза глядят и никогда не возвращайся!»
Мать стояла у ночного столика, опустив руку и все еще сжимая револьвер. Глаза ее были пустыми. Потом она подошла к двери, перед которой стояла Присцилла, и закрыла ее с таким видом, словно на пороге никого не было.
«Мама!»
Из-за двери раздался еще один, последний выстрел. Он был глуше и тише, но Присцилла подпрыгнула от неожиданности и страха. Потом наступила тишина. Чуть выждав, она в полном смятении повернула ручку и с трудом приоткрыла тяжелую дверь. Мать лежала на полу перед кроватью, неподвижная и окровавленная, как отец и та женщина, что обнимала отца.
И Присцилла бросилась прочь…
Она поступила так и на этот раз.
Присцилле казалось, что ее окликают снова и снова, но она боялась оглянуться. Не все ли равно, кто ее окликает? Нужно бежать куда глаза глядят и никогда не возвращаться.
Так велела ей мать. Так она и поступила.
Бежать предстояло долго: пока не прекратится ужасная боль в душе, пока не очистится сознание, заполненное кровавым туманом, пока все не подернется милосердной дымкой забвения и не исчезнут навсегда страшные образы отца с развороченной выстрелом грудной клеткой и женщины, обнимающей его мертвой рукой. Пока она не забудет о матери, которая лежала в луже крови на полу перед кроватью.
Присцилла бежала и бежала, хотя в боку у нее кололо, ноги подкашивались и не хватало воздуха. Заколки одна за другой выпали, волосы рассыпались по плечам, словно у безумной. Ветви вцеплялись в них, хлестали по лицу, рвали платье, но она не останавливалась. Дважды Присцилла падала, но поднималась, будто подстегиваемая невидимым кнутом, и снова устремлялась вперед.
Лишь полностью обессиленная, она остановилась, но ноги тут же подкосились, Присцилла рухнула под какое-то дерево, уткнулась лицом в мох и зарыдала.
Она потеряла всякое представление о времени и очнулась только тогда, когда оранжевый шар закатного солнца наполовину скрылся за линией горизонта. Холод пробрал ее до костей, но у Присциллы хватило сил только на то, чтобы сесть и привалиться к стволу. В душе все спалил огонь, и там было пусто. Плакать она больше не могла, ибо слезы иссякли.
Прошел еще один час, и дурман рассеялся. К Присцилле вернулось здравомыслие, но чувства оставались в оцепенении. Неестественно спокойная и словно неживая, она медленно направилась назад, к дому.
К смерти и крови, к маленькой несчастной Чарити, уже остывшей, давно мертвой.
«Боже, как ты допустил это?»
Она механически переставляла ноги, ощущая лишь беспредельную всеобъемлющую пустоту. Брендон снова убил человека, пусть не своей рукой. Он, и только он, виноват в смерти невинного ребенка. Но какое право имеет она теперь судить его? Присцилла и сама убила однажды индейца команчи, превратив его лицо в кровавую маску. Ее мать тоже убила, сразу двоих и себя в придачу. Кровь и смерть – везде, куда ни взглянешь.
Присцилле казалось, что она так же мертва внутри, как и девочка на полу в гостиной.
По мере того как сгущалась тьма и холод пронизывал ее, душа Присциллы все более остывала. Только оцепенение и помогало ей двигаться. Оно приглушило и боль, и ужас, оставив лишь механически двигающееся тело. Дважды Присцилла повернула не в ту сторону и едва не заблудилась, но инстинкт подсказал ей нужное направление. Наконец впереди засветились окна «Эвергрина». Они горели все, словно погребальный костер бедной Чарити. Присцилла не хотела входить, но больше ей было некуда идти. Ступив на нижнюю ступеньку веранды, она вдруг осознала, что растрепана и с ног до головы покрыта грязью, а платье местами порвано. Обогнув дом, Присцилла прошла во флигель, все так же механически. Небольшой холл и гостиную она пересекла, не глядя по сторонам, а в спальне плотно закрыла за собой дверь. Ей хотелось упасть на кровать и забыться, но она заставила себя закрутить волосы в тугой узел на затылке и натянуть самое простое платье из своего заемного гардероба.
Через десять минут Присцилла уже направлялась к особняку, не отрывая взгляда от какой-то точки перед собой. Между зданиями простиралась лишь небольшая часть сада, и до этой минуты она не замечала, как холодно, пусто и уныло здесь по ночам.
– Где все? – спросила она у дворецкого пустым ровным голосом.
– Наверху, мэм.
Присцилла поднялась по лестнице. Ноги ее так сильно дрожали, что пришлось пару раз остановиться, держась за перила. Перед одной из дверей – она знала, чьей именно – собралась группа людей. Среди них был и Брендон. Присцилла бездумно двинулась к ним.
– Присцилла!
Едва заметив ее, Брендон отделился от других и бросился навстречу. Руки его пылали как огонь на ее ледяных пальцах.
– Где, черт возьми, тебя носило? – сердито начал он, но осекся, увидев красные распухшие глаза и иссиня-бледное лицо. – Садись поскорее, ты едва держишься на ногах.
Он попытался усадить ее в ближайшее кресло, но Присцилла высвободилась, собрав все силы.
– Я хочу видеть Сью Элис. Где она?
– С Чарити.
– Ах да, конечно…
И Присцилла двинулась к закрытой двери детской, но Брендон схватил ее за руку:
– Нет, сейчас туда нельзя. Там доктор, он строго-настрого запретил входить. Посторонние ему мешают.
– Доктор? Что там делает доктор? – тупо спросила Присцилла. – Ты хотел сказать, священник? Ведь Чарити мертва.
– Да нет же! Правда, пуля попала в грудь, и положение очень тяжелое.
Присцилла издала какой-то глухой стон и осела. Брендон успел подхватить ее и па этот раз решительно повлек к креслу.
– Значит, она жива? – недоверчиво прошептала она.
– Жива, жива. Садись.
Присцилла внезапно вскочила и бросилась к двери так быстро, что Брендону едва удалось удержать ее.
– Пойми, ты не должка сейчас входить туда! Доктор извлекает пулю. Мы все ждем, видишь?
Несколько мгновений Присцилла смотрела на него бессмысленным взглядом, потом услышанное проникло в замутненное сознание. И тут же проснулась память.
– Это ты виноват, ты, Брендон! Если бы ты не таскал с собой повсюду целый арсенал… Боже, Чарити сейчас на грани смерти, и все из-за твоего револьвера!
– Прекрати, Присцилла! – К ним приближался Крис Бенлерман. – В этом шкафчике хранится и мое оружие. Чарити всегда интересовалась ружьями, а револьвер достала только потому, что это было ей по силам.
– Значит, это моя вина, – прошептала Присцилла, с трудом сглатывая. – Я одна оставалась с детьми и должна была лучше следить за ними.
– Наши дети не так малы, чтобы их нельзя было оставить дома одних. И мы оставляли, поверь мне. К тому же как ты могла догадаться, что девочки видели, куда убирают ключ от шкафчика? – Крис откашлялся, и хмурая, горькая усмешка появилась на его губах. – Если уж тебя так хочется взвалить на кого-то вину за случившееся, считай виновным меня, тем более что это и впрямь так. Я провел с Мэтом много времени, рассказывая ему об огнестрельном оружии и о том, что оно грозит опасностью, учил его ценить и уважать оружие. Но о девочках я не подумал. Это казалось мне совсем не обязательным. Если бы я провел хоть один урок с Пейшенс и Чарити, ничего подобного не случилось бы.
За этот вечер Крис постарел на несколько лет, но голос, по-прежнему твердый, звучал с глубокой убежденностью. Присцилла никак не ожидала подобной реакции от отца раненого ребенка.
– Как… как она?
– Пока трудно сказать.
Крис перевел взгляд на закрытую дверь детской, откуда донеслись приглушенные голоса, мужской и женский. Все, кто был в коридоре, повернулись, прислушиваясь. Голоса затихли, и снова воцарилось напряженное ожидание.
– К утру, полагаю, уже появится определенность, а пока… пока нам остается только молиться.
Так она и сделала.
После того как Присцилла бросила в лицо Брендону обвинение, он ушел в себя, она же погрузилась в оцепенение. Опустошенная до предела, она все же произносила про себя молитвы, минута за минутой, час за часом. Только утром дверь детской, возле которой все они несли свое печальное бдение, открылась. Доктор устало вышел в коридор, и все разом бросились к нему.
– Что ж, могу вас порадовать. Если не возникнет никаких неожиданностей, девочка поправится. Она здоровая, крепкая, и я принял все меры предосторожности против возможного нагноения. Сейчас она спит. И ей, и вашей супруге, мистер Бенлерман, я дал немного настойки опия… Ах да, и бедняжке Пейшенс тоже. Старайтесь не шуметь, пусть хорошенько выспятся. – Он несколько раз взглянул на Присциллу – Милейшая, вам бы тоже не помешало принять хорошую дозу этого средства.
– Согласен, – быстро сказал Брендон.
– Нет-нет, это излишне. Я немного отдохну, и все будет в порядке.
– Тогда советую лечь немедленно, – добавил доктор.
– Крис распорядился постелить в одной из комнат для гостей, Присцилла. Я покажу в какой. Сам я займу соседнюю, а ты поскорее ложись и отдыхай.
Присцилла испытала облегчение при этом известии. Сейчас она не могла и помыслить о том, чтобы остаться наедине с Брендоном. Она жаждала остаться в одиночестве и все хорошенько обдумать, заново осмыслить сложившуюся ситуацию. Простившись со всеми, Присцилла вскоре закрыла за собой дверь комнаты для гостей. Она с трудом удержалась, чтобы не повернуть в замочной скважине ключ.
– Присцилла приняла это так же близко к сердцу, как и Сью Элис, – сказал Крис, глядя ей вслед.
– Она привязалась к детям…
– Нет, Брен, тут другое. Конечно, она любит детей… но с ней что-то не так. На твоем месте я бы не спускал с нее глаз.
– Но как? – мрачно спросил тот и тяжело вздохнул. – Она дала понять, что хочет побыть одна.
Он заметил, с каким облегчением приняла Присцилла известие о том, что они будут теперь спать врозь, а ее упрек глубоко задел его.
Крис посмотрел на дверь, за которой скрылась Присцилла, потом на Брендона, перехватил его беспокойный взгляд и тоже вздохнул.
– Говоря с Присциллой об оружии и взяв вину на себя, я не выгораживал тебя, Брен. Я сказал то, что думал, в чем уверен. Ни ты, ни Присцилла, ни Пейшенс не виноваты в том, что случилось с Чарити. Это всего лишь несчастный случай. Если будет на то Божья воля, моя дочь выживет. Много лет назад мой отец правил фургоном, тот перевернулся и размозжил мне руку. Он тоже обвинял и отчаянно проклинал себя. Он хотел умереть и убивал себя спиртным, пока я находился между жизнью и смертью. Но то был несчастный случай, Брен, такой же, как и сейчас. Промысел Божий, ничего более.
– Крис, Крис… – Брендон покачал головой и слабо улыбнулся. – Ты очень хороший человек.
Глава 18
– Кого мне благодарить? – пробасил здоровяк.
– Джека Авери, – небрежно бросил Брендон на том же грубом сленге, на котором говорило большинство обитателей Нижнего Натчеза.
Бородач схватил его руку и потряс.
– А я Марлин, Бутс Марлин. Откуда тебя занесло сюда, приятель? С верховий или с низовий?
Брендон ответил не сразу, еще раз украдкой окинув взглядом свой наряд и надеясь, что он вполне соответствует обстановке. На нем была самая ветхая рубаха и самые поношенные штаны, на голову он водрузил шляпу, найденную Крисом на чердаке.
– Последнее время ошивался в Новом Орлеане. А ты?
– Болтаюсь в этом вшивом городишке вот уже два года. Раньше-то я был лодочником, гонял баржи вниз по реке, а потом по большой дороге тащился назад, забредая в каждый кабак. Скажу тебе, приятель, была это не жизнь, а малина. – Бутс ухмыльнулся и погладил бороду.
– Чего ж ты от нее отказался?
– Дураку ясно, чего ради отказываются от хорошей жизни. Ежели есть надежда на лучшую.
– Ух ты! – оживился Брендон и шумно отхлебнул из своего стакана. – Это бы по мне. Может, возьмешь в долю?
– А кто ты мне такой? – еще шире расплылся бородач. – Новая моя работенка не каждому по нутру.
– Много ты про мое нутро знаешь!
Бутс только хмыкнул.
– Ладно, не тяни кота за хвост, выкладывай!
Бывший лодочник потянулся толстой, потемневшей от грязи рукой куда-то за спину и вытянул нож с тяжеленной рукояткой и узким лезвием, из тех, что в просторечии называли «арканзасской зубочисткой». Однако такого длинного Брендон еще не видывал. Нож вонзился в неструганое дерево стойки так близко от его руки, что это чуть не стоило ему мизинца.
– Тяжелая штука, зато надежная, – бросил Бутс. Брендон не мешкая выхватил из кармана свой «паттерсон» и ткнул дулом под подбородок бородача, в самую гущу черных с проседью зарослей. Для верности он как следует прижал к нему оружие.
– Черта с два я буду таскать с собой такую тяжесть, как «зубочистка», когда кто-то уже придумал револьвер.
– Ладно, пошутили и хватит, – проворчал Бутс, отводя дуло. – Нервный ты, я вижу, приятель.
Но он улыбнулся уже теплее. Брендон вытащил нож и подал бородачу, а когда тот спрятал его, убрал свой револьвер.
– Проехали, приятель, – бросил он.
– Выпивку мне и моему другу! – рявкнул Бутс, и бармен бросился выполнять распоряжение.
Лодочник заметно расслабился. Желая закрепить благоприятное впечатление, Брендон залпом проглотил налитую порцию. Дешевое, едва очищенное виски обожгло горло, но он давно научился не показывать этого.
– Вот что я скажу тебе, приятель. Я, как, похоже, и ты, устал болтаться вверх и вниз по реке. Картежничать – не самое скучное занятие, но и от него устаешь. Если твоя новая работенка и впрямь сулит хороший барыш, я последую за тобой хоть на край света.
– Хм… – Бутс несколько раз смерил его взглядом, словно прикидывая, стоит ли с таким связываться, потом опрокинул в заросшую пещеру рта свое виски. – Допустим, решу я взять тебя в долю… где тебя найти?
– А меня не надо искать. Я сам тебя найду, если нутром почую, что мне подфартило.
Он ловко толкнул стакан, и тот скользнул по стойке в самые руки бармену. Схватив его, бармен одобрительно крякнул. Брендон поглубже надвинул на лоб свое подобие шляпы и зашагал к двери, ни разу не оглянувшись.
Налетел ветер из гавани Нижнего Натчеза, где стояли рыбацкие лодки и сохли сети. Потянуло гниющими рыбьими потрохами, но удовлетворенный Брендон даже не поморщился. Он нутром чуял, что расследование движется в правильном направлении. Только бы удача сопутствовала ему еще немного…
Внезапно хорошее настроение иссякло, словно порыв ледяного ветра задул внутренний огонь. Инстинкт игрока подсказывал Брендону, что удача рано или поздно отворачивается, и чем больше она сопутствует тебе, тем неожиданнее покидает.
– Дети, может, погуляем? Правда, становится прохладно, и мне придется захватить шаль.
Троица юных Бенлерманом с готовностью приняла предложение. Присцилла вышла из особняка через заднюю дверь, направилась во флигель и отыскала в платяном шкафу красивую голубую шаль. Как и весь ее гардероб, это был подарок Сью Элис.
Дети ждали ее на веранде, и она снова подумала о том, что Мэт – вылитый отец, а девочки чудо как хороши в своих одинаковых платьицах и накрахмаленных кружевных передничках. Они были почти неотличимы, но Пейшенс чуть обогнала сестру ростом.
– Ну, какие у вас предложения?
– Сначала проверим, как поживает Герберт, – быстро предложила Чарити.
– Но прежде я покажу своих новых оловянных солдатиков, – непререкаемым тоном возразил Мэт. – Они в саду. Выследили вражеский дозор и теперь конвоируют его в штаб.
Присцилла подумала, что мальчики слишком рано учатся играть в войну, и, возможно, именно поэтому, вырастая, стремятся порой развязать войну настоящую. Но девочки как будто не возражали против небольшой дозы здоровой агрессии, потому что схватили Присциллу за руки и повлекли в сад, где под большой яблоней происходили маневры и войны Мэта. Вчетвером они перестроили боевой порядок драгун, потом проверили, как поживают Герберт и другие домашние животные Бенлерманом. Все это время дети наперебой рассказывали Присцилле о главных событиях своих маленьких жизней.
Она слушала и время от времени энергично кивала, хотя и не могла сосредоточиться на детских рассказах. Мысли снова и снова возвращались к Брендону. Где он сейчас, думала она с тревогой, чем занят?
Почему не хочет признаться ей во всем?
Присцилла вспомнила о том, что случилось во время пикника. Однажды она уже мучилась сомнениями и догадками, но Брендон все же открыл ей душу. Значит, со временем она узнает все.
Однако Бог знает почему, тревога ее возрастала по мере того, как день клонился к вечеру. Солнце опускалось к линии горизонта очень медленно. Присцилла едва замечала окружающее, и когда близнецы, которым наскучила чинная прогулка, попросили разрешения наперегонки броситься к дому, она кивнула с отсутствующим видом. Сама она не спеша направилась туда же с Мэтью, ибо его рассказы были еще не исчерпаны.
Выстрел раздался, когда они медленно огибали угол особняка. Громкий звук прорезал вечернюю тишину. Казалось, по воздуху прокатилось многократное эхо. Присцилла остановилась как вкопанная, не зная, откуда ждать опасности, но потом сообразила, что звук донесся из дома. Осознав это, она едва не упала в обморок от ужасного предчувствия. Подняв повыше юбки, Присцилла бросилась в дом, прыгая через две ступеньки.
Она толчком распахнула тяжелую створку дубовых дверей, пробежала через вестибюль и, ведомая интуицией, ворвалась в парадную гостиную. От того, что представилось ее взору, Присцилла похолодела. Шкафчик с оружием, всегда тщательно запертый был открыт. В нескольких шагах от него стояла белая как мел Пейшенс и смотрела на сестру, лежащую у ее ног. В двух шагах от девочки валялся на ковре запасной револьвер Брендона.
Присцилла перевела взгляд с выдвинутого верхнего ящика стола на открытые дверцы шкафчика, потом увидела красное пятно, расползшееся по передничку Чарити. «Смерть, – подумала она, – кровь и смерть». Вместо того чтобы сразу броситься к раненому ребенку, она зашаталась и схватилась за притолоку. Рассудок напрасно кричал: «Сделай же что-нибудь!» Присцилла словно впала в ступор, и стены вдруг поползли на нес. Комната казалась крохотной, едва освещенной, в углах заклубилась тьма. Заполняя все, она готова была поглотить Присциллу. Наконец в поле зрения не осталось ничего, кроме маленького тела на пропитанном кровью ковре.
– Что за чертовщина?.. – послышалось за спиной. Краем глаза Присцилла заметила знакомую фигуру, приостановившуюся в дверях рядом с ней.
– Господи! – Бросившись вперед, Брендон крикнул: – Не стой так, принеси что-нибудь, любую тряпку, нужно остановить кровотечение.
Присцилла прекрасно слышала эти слова, но не двинулась с места. Тогда Брендон повернулся к дрожащей, мертвенно-бледной Пейшенс:
– Твоя мама сейчас в цветнике. Беги, скажи ей, что Чарити ранена. Пусть пошлет за доктором.
Девочка сорвалась с места и в мгновение ока была за порогом. Должно быть, первый шок сменился отчаянием, потому что она залилась слезами. Присцилла же так и не шевельнулась.
– Да что с тобой, черт возьми! Нужно перетянуть рану! Это был, без сомнения, голос Брендона, но она уже не могла понять, откуда он доносится. Комната совершенно изменилась и выглядела искаженной, скомканной, словно мятый рисунок. Стены отдалялись, тогда как пятно крови, напротив, близилось, подползало к Присцилле. Кровь была теперь не только на полу, но и на стенах, занавесках – абсолютно на всем. И эти кровавые стены смыкались, словно собираясь раздавить ее.
– Присцилла! Дьявольщина, шевелись же!
Она понимала, что от нее чего-то хотят, что нужно, необходимо это сделать, но ручеек крови все приближался, а голос таял и уже казался едва слышным. Присцилла видела Брендона, губы его беспрерывно шевелились, но в ее сознание не проникало ни звука. И все другие звуки померкли, стали глухими и тошнотворно растянутыми, они вибрировали и повторялись. А потом Брендон исчез. На его месте оказался кто-то другой… мужчина… ее отец. Смертельно раненный. Прикрытый по пояс окровавленной простыней, он распростерся на широкой кровати со смешными медными шишечками па спинке. Незнакомая женщина, совершенно обнаженная, обнимала его за шею. Она была мертва.
«Не надо, мама! Не надо, мама! Мне страшно!»
«Беги, Присцилла! Беги куда глаза глядят и никогда не возвращайся!»
Мать стояла у ночного столика, опустив руку и все еще сжимая револьвер. Глаза ее были пустыми. Потом она подошла к двери, перед которой стояла Присцилла, и закрыла ее с таким видом, словно на пороге никого не было.
«Мама!»
Из-за двери раздался еще один, последний выстрел. Он был глуше и тише, но Присцилла подпрыгнула от неожиданности и страха. Потом наступила тишина. Чуть выждав, она в полном смятении повернула ручку и с трудом приоткрыла тяжелую дверь. Мать лежала на полу перед кроватью, неподвижная и окровавленная, как отец и та женщина, что обнимала отца.
И Присцилла бросилась прочь…
Она поступила так и на этот раз.
Присцилле казалось, что ее окликают снова и снова, но она боялась оглянуться. Не все ли равно, кто ее окликает? Нужно бежать куда глаза глядят и никогда не возвращаться.
Так велела ей мать. Так она и поступила.
Бежать предстояло долго: пока не прекратится ужасная боль в душе, пока не очистится сознание, заполненное кровавым туманом, пока все не подернется милосердной дымкой забвения и не исчезнут навсегда страшные образы отца с развороченной выстрелом грудной клеткой и женщины, обнимающей его мертвой рукой. Пока она не забудет о матери, которая лежала в луже крови на полу перед кроватью.
Присцилла бежала и бежала, хотя в боку у нее кололо, ноги подкашивались и не хватало воздуха. Заколки одна за другой выпали, волосы рассыпались по плечам, словно у безумной. Ветви вцеплялись в них, хлестали по лицу, рвали платье, но она не останавливалась. Дважды Присцилла падала, но поднималась, будто подстегиваемая невидимым кнутом, и снова устремлялась вперед.
Лишь полностью обессиленная, она остановилась, но ноги тут же подкосились, Присцилла рухнула под какое-то дерево, уткнулась лицом в мох и зарыдала.
Она потеряла всякое представление о времени и очнулась только тогда, когда оранжевый шар закатного солнца наполовину скрылся за линией горизонта. Холод пробрал ее до костей, но у Присциллы хватило сил только на то, чтобы сесть и привалиться к стволу. В душе все спалил огонь, и там было пусто. Плакать она больше не могла, ибо слезы иссякли.
Прошел еще один час, и дурман рассеялся. К Присцилле вернулось здравомыслие, но чувства оставались в оцепенении. Неестественно спокойная и словно неживая, она медленно направилась назад, к дому.
К смерти и крови, к маленькой несчастной Чарити, уже остывшей, давно мертвой.
«Боже, как ты допустил это?»
Она механически переставляла ноги, ощущая лишь беспредельную всеобъемлющую пустоту. Брендон снова убил человека, пусть не своей рукой. Он, и только он, виноват в смерти невинного ребенка. Но какое право имеет она теперь судить его? Присцилла и сама убила однажды индейца команчи, превратив его лицо в кровавую маску. Ее мать тоже убила, сразу двоих и себя в придачу. Кровь и смерть – везде, куда ни взглянешь.
Присцилле казалось, что она так же мертва внутри, как и девочка на полу в гостиной.
По мере того как сгущалась тьма и холод пронизывал ее, душа Присциллы все более остывала. Только оцепенение и помогало ей двигаться. Оно приглушило и боль, и ужас, оставив лишь механически двигающееся тело. Дважды Присцилла повернула не в ту сторону и едва не заблудилась, но инстинкт подсказал ей нужное направление. Наконец впереди засветились окна «Эвергрина». Они горели все, словно погребальный костер бедной Чарити. Присцилла не хотела входить, но больше ей было некуда идти. Ступив на нижнюю ступеньку веранды, она вдруг осознала, что растрепана и с ног до головы покрыта грязью, а платье местами порвано. Обогнув дом, Присцилла прошла во флигель, все так же механически. Небольшой холл и гостиную она пересекла, не глядя по сторонам, а в спальне плотно закрыла за собой дверь. Ей хотелось упасть на кровать и забыться, но она заставила себя закрутить волосы в тугой узел на затылке и натянуть самое простое платье из своего заемного гардероба.
Через десять минут Присцилла уже направлялась к особняку, не отрывая взгляда от какой-то точки перед собой. Между зданиями простиралась лишь небольшая часть сада, и до этой минуты она не замечала, как холодно, пусто и уныло здесь по ночам.
– Где все? – спросила она у дворецкого пустым ровным голосом.
– Наверху, мэм.
Присцилла поднялась по лестнице. Ноги ее так сильно дрожали, что пришлось пару раз остановиться, держась за перила. Перед одной из дверей – она знала, чьей именно – собралась группа людей. Среди них был и Брендон. Присцилла бездумно двинулась к ним.
– Присцилла!
Едва заметив ее, Брендон отделился от других и бросился навстречу. Руки его пылали как огонь на ее ледяных пальцах.
– Где, черт возьми, тебя носило? – сердито начал он, но осекся, увидев красные распухшие глаза и иссиня-бледное лицо. – Садись поскорее, ты едва держишься на ногах.
Он попытался усадить ее в ближайшее кресло, но Присцилла высвободилась, собрав все силы.
– Я хочу видеть Сью Элис. Где она?
– С Чарити.
– Ах да, конечно…
И Присцилла двинулась к закрытой двери детской, но Брендон схватил ее за руку:
– Нет, сейчас туда нельзя. Там доктор, он строго-настрого запретил входить. Посторонние ему мешают.
– Доктор? Что там делает доктор? – тупо спросила Присцилла. – Ты хотел сказать, священник? Ведь Чарити мертва.
– Да нет же! Правда, пуля попала в грудь, и положение очень тяжелое.
Присцилла издала какой-то глухой стон и осела. Брендон успел подхватить ее и па этот раз решительно повлек к креслу.
– Значит, она жива? – недоверчиво прошептала она.
– Жива, жива. Садись.
Присцилла внезапно вскочила и бросилась к двери так быстро, что Брендону едва удалось удержать ее.
– Пойми, ты не должка сейчас входить туда! Доктор извлекает пулю. Мы все ждем, видишь?
Несколько мгновений Присцилла смотрела на него бессмысленным взглядом, потом услышанное проникло в замутненное сознание. И тут же проснулась память.
– Это ты виноват, ты, Брендон! Если бы ты не таскал с собой повсюду целый арсенал… Боже, Чарити сейчас на грани смерти, и все из-за твоего револьвера!
– Прекрати, Присцилла! – К ним приближался Крис Бенлерман. – В этом шкафчике хранится и мое оружие. Чарити всегда интересовалась ружьями, а револьвер достала только потому, что это было ей по силам.
– Значит, это моя вина, – прошептала Присцилла, с трудом сглатывая. – Я одна оставалась с детьми и должна была лучше следить за ними.
– Наши дети не так малы, чтобы их нельзя было оставить дома одних. И мы оставляли, поверь мне. К тому же как ты могла догадаться, что девочки видели, куда убирают ключ от шкафчика? – Крис откашлялся, и хмурая, горькая усмешка появилась на его губах. – Если уж тебя так хочется взвалить на кого-то вину за случившееся, считай виновным меня, тем более что это и впрямь так. Я провел с Мэтом много времени, рассказывая ему об огнестрельном оружии и о том, что оно грозит опасностью, учил его ценить и уважать оружие. Но о девочках я не подумал. Это казалось мне совсем не обязательным. Если бы я провел хоть один урок с Пейшенс и Чарити, ничего подобного не случилось бы.
За этот вечер Крис постарел на несколько лет, но голос, по-прежнему твердый, звучал с глубокой убежденностью. Присцилла никак не ожидала подобной реакции от отца раненого ребенка.
– Как… как она?
– Пока трудно сказать.
Крис перевел взгляд на закрытую дверь детской, откуда донеслись приглушенные голоса, мужской и женский. Все, кто был в коридоре, повернулись, прислушиваясь. Голоса затихли, и снова воцарилось напряженное ожидание.
– К утру, полагаю, уже появится определенность, а пока… пока нам остается только молиться.
Так она и сделала.
После того как Присцилла бросила в лицо Брендону обвинение, он ушел в себя, она же погрузилась в оцепенение. Опустошенная до предела, она все же произносила про себя молитвы, минута за минутой, час за часом. Только утром дверь детской, возле которой все они несли свое печальное бдение, открылась. Доктор устало вышел в коридор, и все разом бросились к нему.
– Что ж, могу вас порадовать. Если не возникнет никаких неожиданностей, девочка поправится. Она здоровая, крепкая, и я принял все меры предосторожности против возможного нагноения. Сейчас она спит. И ей, и вашей супруге, мистер Бенлерман, я дал немного настойки опия… Ах да, и бедняжке Пейшенс тоже. Старайтесь не шуметь, пусть хорошенько выспятся. – Он несколько раз взглянул на Присциллу – Милейшая, вам бы тоже не помешало принять хорошую дозу этого средства.
– Согласен, – быстро сказал Брендон.
– Нет-нет, это излишне. Я немного отдохну, и все будет в порядке.
– Тогда советую лечь немедленно, – добавил доктор.
– Крис распорядился постелить в одной из комнат для гостей, Присцилла. Я покажу в какой. Сам я займу соседнюю, а ты поскорее ложись и отдыхай.
Присцилла испытала облегчение при этом известии. Сейчас она не могла и помыслить о том, чтобы остаться наедине с Брендоном. Она жаждала остаться в одиночестве и все хорошенько обдумать, заново осмыслить сложившуюся ситуацию. Простившись со всеми, Присцилла вскоре закрыла за собой дверь комнаты для гостей. Она с трудом удержалась, чтобы не повернуть в замочной скважине ключ.
– Присцилла приняла это так же близко к сердцу, как и Сью Элис, – сказал Крис, глядя ей вслед.
– Она привязалась к детям…
– Нет, Брен, тут другое. Конечно, она любит детей… но с ней что-то не так. На твоем месте я бы не спускал с нее глаз.
– Но как? – мрачно спросил тот и тяжело вздохнул. – Она дала понять, что хочет побыть одна.
Он заметил, с каким облегчением приняла Присцилла известие о том, что они будут теперь спать врозь, а ее упрек глубоко задел его.
Крис посмотрел на дверь, за которой скрылась Присцилла, потом на Брендона, перехватил его беспокойный взгляд и тоже вздохнул.
– Говоря с Присциллой об оружии и взяв вину на себя, я не выгораживал тебя, Брен. Я сказал то, что думал, в чем уверен. Ни ты, ни Присцилла, ни Пейшенс не виноваты в том, что случилось с Чарити. Это всего лишь несчастный случай. Если будет на то Божья воля, моя дочь выживет. Много лет назад мой отец правил фургоном, тот перевернулся и размозжил мне руку. Он тоже обвинял и отчаянно проклинал себя. Он хотел умереть и убивал себя спиртным, пока я находился между жизнью и смертью. Но то был несчастный случай, Брен, такой же, как и сейчас. Промысел Божий, ничего более.
– Крис, Крис… – Брендон покачал головой и слабо улыбнулся. – Ты очень хороший человек.
Глава 18
– Доктор Шейли, скажите, в каком она состоянии? Старенький лысый доктор не успел еще прикрыть за собой дверь детской, как Присцилла преградила ему дорогу. Весь день она слонялась по коридору, не в силах ничем заняться, то приближаясь к двери, то поспешно уходя, словно звук ее шагов мог отвлечь доктора. И вот теперь он снял пенсне, потер переносицу и устало улыбнулся:
– Худшее позади, мэм. Уже завтра вы сможете зайти к девочке на четверть часа и даже немного развлечь ее разговором, но сегодня она снова получила дозу настойки опия и спит.
Бенлерманы зашли в комнату дочери час назад, но Присцилла и Брендон оставались в коридоре.
– Благодарю вас, – тихо сказала Присцилла.
– Спасибо за все, доктор Шейли. – Брендон энергично потряс ему руку.
– Я всего лишь инструмент в руке Божьей, так что лучше возблагодарите нашего Создателя, – отмахнулся доктор.
– За этим дело не станет.
Простившись с доктором, оба вошли в детскую. Чарити мирно спала, и они постояли, с глубоким состраданием глядя на маленькую фигурку под одеялом.
– Прошу тебя, отдохни, – обратилась Присцилла к Сью Элис. – Я сменю тебя.
– Нет, я должна быть здесь, когда она проснется, – воспротивилась молодая женщина, хотя вид у нее был неважный и она явно нуждалась в отдыхе.
– Обещаю разбудить тебя, как только она пошевелится.
– Похоже, все обошлось, – вмешался Крис, – подумай теперь и о себе.
– Да… наверное, ты прав, – со слабой улыбкой откликнулась Сью Элис.
– Пойдем. – Крис взял ее за руку и помог подняться. – Чарити не порадуется, если она увидит, как изнурены родители, когда вернется наконец из мира сновидений.
– Может быть, мне остаться с тобой? – спросил Брендон, когда дверь за ними закрылась.
– Нет, спасибо.
– Ты уверена?
– Все будет в порядке, я справлюсь.
– Если почувствуешь усталость, только позови. Несколько секунд он всматривался в лицо Присциллы, потом вышел, бесшумно притворив дверь.
Она провела у постели девочки несколько часов, беспрерывно повторяя имя Сью Элис и рассказывая сказку за сказкой. Пришла Пейшенс и молча села рядом, держа руку сестры и глядя на Присциллу большими печальными глазами. Порой, бросая на нее взгляд, Присцилла тревожилась за душевное состояние этой девочки больше, чем за здоровье Чарити, на щеках которой уже играл румянец.
Наконец больная проснулась, и с тех пор Присцилла старалась проводить все свое время с близнецами. Она почти не виделась с Брендоном и не разговаривала с ним, ограничиваясь короткими репликами. Когда он вернулся во флигель, Присцилла осталась в комнате для гостей.
– Присцилла, мне это очень и очень не по душе. Здесь бывает много визитеров, особенно сейчас. Тебя могут узнать и сообщить Эгану.
– Я осторожна, Брендон. Когда кто-нибудь приезжает, я ухожу к себе. Пойми, я не готова… не готова вернуться туда.
О да, она была не готова. Казалось, ее вполне устраивало то, что они удалились друг от друга.
Тревога все сильнее овладевала Брендоном. Несколько раз он пытался завязать разговор об этом, но Присцилла уклонялась от него под любым предлогом. Наконец как-то после ужина Брендон задержал ее на лестнице.
– Сегодня чудесный вечер. Может, погуляем в саду, как прежде?
– Мне нужно… мне нужно идти к Чарити.
– Туда только что пошла Сью Элис, так что девочка не одна. Нам давно уже следует поговорить, так почему бы не сейчас?
Несколько мгновений казалось, что Присцилла откажется, но потом, с едва слышным вздохом, она кивнула.
Вечер и правда был на редкость хорош. Стояло полнолуние, и яркий желтый диск залил серебряным сиянием темную листву магнолий, густую ровную траву и шпалеры роз. Брендон взял руку Присциллы в свою, но она осталась безучастной, вялой, смотрела вперед, в никуда. Не выдержав, он увлек ее в тень большого дерева.
– Я все понимаю, милая. Это было нелегко для тебя… для всех нас. Но ведь с Чарити давно уже все в порядке, она вне опасности. Очень скоро все вернется на круги своя…
– На круги своя? – с неожиданной силой спросила она. – Ты всерьез веришь, что все может еще вернуться на круги своя?
– Ты о чем?
– Ты что же, ничего не заметил, не понял? Ты же видел, что со мной сталось в тот жизненно важный момент! Чарити истекала кровью, а я… я не могла сдвинуться с места! А если бы это был наш ребенок? Если бы тебя не оказалось рядом? Если бы это случилось не в большом городе, а посреди техасской глуши, где доктор живет на расстоянии многих миль? Я бы не справилась, Брендон! Если бы в тот день ты не появился вовремя, один Бог знает, как бы все обернулось.
– Послушай, Присцилла…
– Нет, я не стану слушать тебя! Когда я слушаю, то начинаю верить, что все образуется, что рано или поздно я стану такой, какой ты хотел бы меня видеть, что мы будем счастливы вместе. Теперь, после случившегося, я знаю, что это невозможно.
– Ничего подобного, просто ты очень устала. Отдохнешь как следует, и…
– Нет! – Она покачала головой. – Родители готовили меня для городской жизни, а когда их не стало, тетушка Мэдди пошла ж этом по их стопам. Она сделала из меня леди, и я способна только на то, что свойственно леди, а не женщине с пограничных земель.
– Худшее позади, мэм. Уже завтра вы сможете зайти к девочке на четверть часа и даже немного развлечь ее разговором, но сегодня она снова получила дозу настойки опия и спит.
Бенлерманы зашли в комнату дочери час назад, но Присцилла и Брендон оставались в коридоре.
– Благодарю вас, – тихо сказала Присцилла.
– Спасибо за все, доктор Шейли. – Брендон энергично потряс ему руку.
– Я всего лишь инструмент в руке Божьей, так что лучше возблагодарите нашего Создателя, – отмахнулся доктор.
– За этим дело не станет.
Простившись с доктором, оба вошли в детскую. Чарити мирно спала, и они постояли, с глубоким состраданием глядя на маленькую фигурку под одеялом.
– Прошу тебя, отдохни, – обратилась Присцилла к Сью Элис. – Я сменю тебя.
– Нет, я должна быть здесь, когда она проснется, – воспротивилась молодая женщина, хотя вид у нее был неважный и она явно нуждалась в отдыхе.
– Обещаю разбудить тебя, как только она пошевелится.
– Похоже, все обошлось, – вмешался Крис, – подумай теперь и о себе.
– Да… наверное, ты прав, – со слабой улыбкой откликнулась Сью Элис.
– Пойдем. – Крис взял ее за руку и помог подняться. – Чарити не порадуется, если она увидит, как изнурены родители, когда вернется наконец из мира сновидений.
– Может быть, мне остаться с тобой? – спросил Брендон, когда дверь за ними закрылась.
– Нет, спасибо.
– Ты уверена?
– Все будет в порядке, я справлюсь.
– Если почувствуешь усталость, только позови. Несколько секунд он всматривался в лицо Присциллы, потом вышел, бесшумно притворив дверь.
Она провела у постели девочки несколько часов, беспрерывно повторяя имя Сью Элис и рассказывая сказку за сказкой. Пришла Пейшенс и молча села рядом, держа руку сестры и глядя на Присциллу большими печальными глазами. Порой, бросая на нее взгляд, Присцилла тревожилась за душевное состояние этой девочки больше, чем за здоровье Чарити, на щеках которой уже играл румянец.
Наконец больная проснулась, и с тех пор Присцилла старалась проводить все свое время с близнецами. Она почти не виделась с Брендоном и не разговаривала с ним, ограничиваясь короткими репликами. Когда он вернулся во флигель, Присцилла осталась в комнате для гостей.
– Присцилла, мне это очень и очень не по душе. Здесь бывает много визитеров, особенно сейчас. Тебя могут узнать и сообщить Эгану.
– Я осторожна, Брендон. Когда кто-нибудь приезжает, я ухожу к себе. Пойми, я не готова… не готова вернуться туда.
О да, она была не готова. Казалось, ее вполне устраивало то, что они удалились друг от друга.
Тревога все сильнее овладевала Брендоном. Несколько раз он пытался завязать разговор об этом, но Присцилла уклонялась от него под любым предлогом. Наконец как-то после ужина Брендон задержал ее на лестнице.
– Сегодня чудесный вечер. Может, погуляем в саду, как прежде?
– Мне нужно… мне нужно идти к Чарити.
– Туда только что пошла Сью Элис, так что девочка не одна. Нам давно уже следует поговорить, так почему бы не сейчас?
Несколько мгновений казалось, что Присцилла откажется, но потом, с едва слышным вздохом, она кивнула.
Вечер и правда был на редкость хорош. Стояло полнолуние, и яркий желтый диск залил серебряным сиянием темную листву магнолий, густую ровную траву и шпалеры роз. Брендон взял руку Присциллы в свою, но она осталась безучастной, вялой, смотрела вперед, в никуда. Не выдержав, он увлек ее в тень большого дерева.
– Я все понимаю, милая. Это было нелегко для тебя… для всех нас. Но ведь с Чарити давно уже все в порядке, она вне опасности. Очень скоро все вернется на круги своя…
– На круги своя? – с неожиданной силой спросила она. – Ты всерьез веришь, что все может еще вернуться на круги своя?
– Ты о чем?
– Ты что же, ничего не заметил, не понял? Ты же видел, что со мной сталось в тот жизненно важный момент! Чарити истекала кровью, а я… я не могла сдвинуться с места! А если бы это был наш ребенок? Если бы тебя не оказалось рядом? Если бы это случилось не в большом городе, а посреди техасской глуши, где доктор живет на расстоянии многих миль? Я бы не справилась, Брендон! Если бы в тот день ты не появился вовремя, один Бог знает, как бы все обернулось.
– Послушай, Присцилла…
– Нет, я не стану слушать тебя! Когда я слушаю, то начинаю верить, что все образуется, что рано или поздно я стану такой, какой ты хотел бы меня видеть, что мы будем счастливы вместе. Теперь, после случившегося, я знаю, что это невозможно.
– Ничего подобного, просто ты очень устала. Отдохнешь как следует, и…
– Нет! – Она покачала головой. – Родители готовили меня для городской жизни, а когда их не стало, тетушка Мэдди пошла ж этом по их стопам. Она сделала из меня леди, и я способна только на то, что свойственно леди, а не женщине с пограничных земель.