Марушкин Павел. Дети непогоды

   «…Самые разные способы. Но цель у самок всегда одна — заполучить вас в своё полное и безраздельное подчинение. Начинается всё с малого — надутые губки и укоризненные взгляды, если вам случится задержаться на полчасика после работы, выпить пива с приятелями. Вроде бы мелочь, но это ведь только начало…» — писал он. Чернильница стояла рядом, прикрытая кусочком коры. Время от времени Отшельник снимал его и обмакивал в чернила аккуратно очинённое вороньё перо. Трактат, который он писал, назывался «Маммалогическая гегемония, или Власть женщин», и это была отнюдь не та ерунда, которой он занимался, будучи сотрудником одной небольшой вавилонской газетёнки. Нет, это был выстраданный, выросший из тягостных раздумий монументальный труд, который, будучи написан, раскрыл бы людям глаза на самый масштабный и зловещий из всех существующих заговоров — заговор самок.
   «С самого раннего детства и до глубокой старости, — писал Отшельник, — мы находимся под их неусыпным надзором, и нет почти никакой возможности из-под него вырваться. При этом вам постоянно внушают, что так и должно быть, что в этом и состоит ваше предназначение — слушаться их, работать на них, жить рядом с ними…»
   Откуда-то издалека долетел полный ярости вопль. Отшельник вздрогнул. Перо посадило кляксу на аккуратно написанную страницу. «Ну вот, — огорчённо подумал Отшельник. — Теперь придётся соскабливать».
   Он отложил рукопись и прислушался. Вроде бы ничего — обычные звуки леса: щебет птиц, шум листьев…
   «Пока вы ребёнок, за вами надзирают родители. Вы постоянно находитесь под прессом материнского внимания, а все попытки бунта решительно пресекаются подстрекаемым ею отцом. „Ты должен принимать участие в воспитании ребёнка“, — говорит она, но это всего лишь метафора, включающая репрессивный аппарат, в который превращают эти слова её супруга. И вот вы уже сами отец, и теми же самыми словами ваша жена заставляет вас охаживать ремнём орущее чадо. Порочный круг, вращаясь в котором…»
   Отшельник оторвался от рукописи. Что-то определённо происходило: где-то вдалеке возник тонкий пронзительный свист и, стремительно нарастая, стал приближаться. Верхушки деревьев зашумели, пригибаясь, и некая тёмная масса с леденящим душу воплем, в вихре сломанных веток рухнула в озеро в нескольких шагах от Отшельника. Он вскочил, судорожно прижимая к груди рукопись. Из взбаламученных вод поднялось НЕЧТО. Это был воплощённый ночной кошмар, овеществлённый Заговор Самок собственной персоной! Перед ним, сжимая в костлявых руках обломок палки, стояла самая жуткая из всех виденных представительниц противоположного пола, лицом живо напомнившая Отшельнику его тёщу. Страшилище сплюнуло тину. Отшельник понял, что сейчас случится нечто ужасное. Он неспешно наклонялся, мучительно долго сгибая колени и продавливая тело сквозь ставший вдруг густым и упругим воздух, невероятно медленно отталкивался от земли и летел головой вперёд сквозь сплетение веток. «Только бы не сломать ногу», — мелькнула мысль. Опомнился он не скоро. Сердце бухало кузнечным молотом, спина была мокрой от пота, а вокруг расстилался незнакомый лес…
   Перегнида в раздражении отшвырнула сломанную метлу. С того самого мига, как та сорвалась в штопор, она пребывала в ошеломлении. Неизвестные негодяи перехитрили её! Этого просто не могло быть! Вместо того чтобы в мгновение ока догнать мерзавцев, метла со страшной скоростью взмыла почти вертикально вверх и, описав крутую параболу, врезалась в землю. Хорошо ещё, что подвернулся этот пруд. Ведьма хрипло выругалась. Зло сорвать было не на ком — встреченный дикарь пулей бросился в кусты буквально за полсекунды до того, как её проклятие ударило в то место, где он только что стоял. Теперь там исходила вонючим дымом глубокая воронка. Перегнида разломала в мелкие щепки удочку, пнула ногой котелок и, сотрясая воздух проклятиями, похромала к себе домой.

* * *

   — Как мы её! Блин! Да! Ох, как мы её! — Хлюпик подпрыгивал и потрясал кулачками, раскачивая ступу.
   — Не мы, а я, — поправил его ухмыляющийся Куки.
   — Как она! Пижжжуух! Бдыщщщщ! — Хлюпик ещё долго не мог прийти в себя.
   Внизу неторопливо проплывали верхушки деревьев. Ступа шла на высоте птичьего полёта, и стайка любопытных сорок некоторое время держалась рядом, оживлённо обсуждая аэронавтов на своём птичьем языке.
   — Покури лучше, — сказал Куки. — Тебе надо немножко успокоиться.
   — Так вот как вы, городские, обделываете дела, — Хлюпик судорожно затягивался.
   Табак в чашке небольшой трубочки чуть слышно шипел, выбрасывая облачка дыма, уносимые тут же ветром.
   — Бывает и так, — Куки всматривался вдаль.
   Он обладал каким-то неведомым Хлюпику чувством направления и, казалось, точно знал, куда надо править.
   — А бывает и иначе. Знаешь, есть такая легенда: раньше над воротами Бэбилона была прибита доска с надписью: «Не думай, что ты самый умный; здесь все такие». Так что, приедем в город — держи ухо востро. Я тебя, конечно, первое время поддержу, объясню, чего и как, но дальше ты должен будешь сам за собой присматривать. Главное — не робей, будь понаглее. Там иначе нельзя.
   — Ничего, справлюсь, — Хлюпик шмыгнул носом.
   — Я тоже так думаю. Только ты вот что: смени-ка, друг, имя!
   — Зачем?
   — Ну как бы это тебе объяснить… Ваши лесные имена — они как бы отображают вашу суть. А в городе, наоборот, все стараются её скрыть, все хотят выглядеть круче, чем они есть на самом деле. Сечёшь? Так что придумай что-нибудь этакое, лучше всего короткое и хорошо запоминающееся.
   Хлюпик подумал.
   — А что, если я назовусь Хлю? И коротко, и запоминать долго не придётся.
   — Хлю? Хлю… — Куки хмыкнул. — А что, неплохо. Даже здорово, если честно — главное, вовремя остановиться, выговаривая. Вот видишь, башка варит! Я же говорил, что ты парень не промах!
   Хлюпик смущённо заулыбался, тиская в руках коробочку. Там что-то позвякивало.
   — Что это у тебя? — поинтересовался Куки.
   Он удобно расположился на своём рюкзаке, закинув ногу на ногу и сцепив пальцы на колене; управление ступой, как оказалось, не требует постоянного внимания.
   — Это тот самый талисман, что я стырил из дома, — Хлюпик открыл коробочку и протянул своему спутнику.
   Солнце уже взошло, и Куки взял вещицу, чтобы внимательно её рассмотреть. Это была довольно массивная пятиконечная звёздочка из непонятного материала — не дерево и не кость, но что-то вроде этого, тёмно-красного цвета. Концы всех лучей были слегка скруглены, а в центре располагалась ограниченная тонким ободком окружность. При ярком свете она казалась непроницаемо-чёрной, но стоило слегка наклонить талисман, как чернота обретала глубину, мутно-зеленоватую, словно кошачий зрачок.
   — Вещь явно волшебная, это и дураку ясно. Говоришь, она у тебя от дедушки?
   — От прадедушки.
   — Значит, это может быть какой-нибудь талисман времён Великих Магических Войн. Скорее всего, уже потерявший силу, но тем не менее… Надо бы узнать наверняка. Приедем в Бэбилон — покажешь её специалисту. У меня есть один знакомый волшебник, он должен разбираться в таких штуках.
   — Слушай, а ты сам, часом, не…
   — Ну что ты! Я, конечно, кое-что понимаю в магии, но совсем немного. В рамках профессии, так сказать. Вот увидишь настоящих спецов и поймёшь разницу.
   — Кстати! А долго нам лететь?
   — Не скажу точно. Скорость у этой штуки довольно приличная, так что, думаю — один-два дня.
   — Ух ты! А пешком?
   — Ну, это как идти! Прямых дорог в Лесу не бывает, сам понимаешь. Может — месяц, может — два или три… Одно слово — джунгли.
   — Ого!
   — А ты думал! Я же не зря говорил — путь опасный. То ли дело сейчас! Летишь себе, облачка кру-гом… — Куки лениво приподнялся и оглядел горизонт. — Эй, Хлю!
   — А? — Хлюпик открыл глаза. Он уже почти было задремал.
   — Посмотри-ка вон туда.
   Хлюпик высунулся из-за края ступы. Внизу расстилался ковёр Великого Леса. Тёмно-зелёный, с редкими бордовыми и коричневыми островками прямо под ступой, он чем дальше, тем становился светлее и прозрачнее, пока, наконец, не сливался в голубоватой дымке с горизонтом. У самой его кромки парили невесомые округлые облачка. Хлюпик перевёл взгляд левее и вздрогнул. Словно огромный белесый гриб вырос вдруг из мшистого ковра. Столб слегка колебался, вздрагивая и покачиваясь, ветер срывал с его верхушки клочья светлого тяжёлого пара.
   — Что это?!
   Куки долго молчал.
   — Гейзер, — сказал он наконец.
   — Гейзер?
   — Никогда не слышал? Это как раз то, о чём я говорил: вскрылась подземная река, и столб воды под давлением рвётся на поверхность.
   Хлюпик зачарованно смотрел на необычное зрелище. До него только сейчас стало доходить: всё, сказанное о Великом Маге, — правда. До сих пор он не слишком задумывался, каким образом сможет остановить наступление болот, и сейчас, глядя на колоссальную мощь проснувшейся стихии, спрашивал себя — неужели он действительно осмелится бросить вызов силе столь неодолимой? Неужели он, Хлюпик, слабак и недоучка, сможет хоть что-то сделать против неё? До него внезапно дошло, что старая жизнь закончилась — закончилась в тот миг, когда он прыгнул в ведьмину ступу. До этого момента всё ещё можно было повернуть в привычное русло; после — уже нельзя. Теперь начина-лась новая жизнь, полная неведомых опасностей и приключений.
   Куки, похоже, понимал овладевшие Хлюпиком чувства. Он тихонько хлопнул его по спине.
   — Прорвёмся, смоукер…
   И Хлюпик эхом повторил:
   — Прорвёмся…
   Ступа, чуть покачиваясь, словно поплавок в водах реки, двигалась на северо-запад. Где-то позади поднялся в воздух и лёг на тот же курс дирижабль телекомпании; а впереди, за туманным горизонтом, вились похожие на барашков облака.

* * *

   Хлюпик проснулся от удара грома и некоторое время хлопал глазами, пытаясь понять, где он находится. Становилось зябко. Небо больше не было безмятежно-голубым: справа и слева громоздились похожие на горы облака цвета охры. Где-то в глубине их ворочался гром. Хлюпик взглянул на своего приятеля. Куки стоял, вцепившись в борта, и напряжённо вглядывался вдаль.
   Хлюпик прокашлялся:
   — Дождь собирается?
   — Дождь-то ладно! Похоже, на нас идёт неслабая гроза. Видишь? — Куки показал на облако в форме наковальни.
   Просвеченное низким солнцем, золотисто-косматое, оно возвышалось над миром. Небо позади него приобрело какой-то зловещий желтовато-бурый оттенок.
   — А ты хорош спать! Весь день, почитай, продрых!
   — Что, уже вечер? — удивился Хлюпик.
   — Ну да.
   — Это, наверное, потому что я перенервничал. У меня так бывает.
   — Правда? А мне обычно на нервной почве жрать хочется, — удивился Куки.
   — Слушай, а летать в грозу не опасно?
   — Опасно, конечно… Я, собственно, ищу место для посадки. Пока ничего не попадается.
   Хлюпик взглянул вниз. Ступа шла над болотами — тысячи мелких речек, ручейков, озёр раскинулись там, сплетаясь в подобие паутины. Кое-где прямо из воды торчали деревья.
   — А что тебя смущает? Давай сядем на один из островов.
   — Понимаешь, они все очень низкие. Я тут немного спустился и посмотрел — сплошное болото. А гроза наверняка поднимет уровень воды. Я боюсь, нас просто затопит.
   — А ступа разве не плавает?
   — Не знаю. Честно говоря, мне проверять не хочется. Давай-ка высматривай что-нибудь повыше с правого борта, а я буду смотреть с левого.
   — Может, снизимся немного?
   Куки покачал головой.
   — Сверху дальше видно.
   Хлюпик во все глаза уставился вниз, время от времени бросая опасливые взгляды на тучу. Она занимала уже полнеба. Раскаты грома рокотали почти каждую минуту. Ветер усилился, и Хлюпик обхватил себя руками. В лесу ему никогда не требовалось ничего, кроме набедренной повязки, — в случае дождя все смоукеры прятались в корзинах, а жаркое солнце быстро высушивало влагу.
   — Я совершенно не узнаю местность, вот в чём беда! — крикнул Куки. Гром теперь грохотал почти непрерывно, и приходилось повышать голос, чтобы расслышать друг друга.
   — Я думал, ты знаешь дорогу!
   — Я могу примерно определить направление, в котором нам нужно лететь. Но никаких знакомых примет не осталось. Видишь там блеск вдалеке? Похоже на разлив большой реки. Если это Камелеопард, то мы близко к цели.
   — Каме… Что?
   — Бэбилон стоит меж двух великих рек: Камелеопарда и Строфокамила. Ты случайно не географию завалил на своём экзамене?
   Хлюпик что-то невнятно буркнул; в этот момент порыв ледяного ветра так сильно качнул ступу, что оба аэронавта повалились на дно.
   — Ого! — сказал Куки. — Вот это мне уже не нравится. Сейчас пойдём на снижение!
   — Слезь с меня! — пропыхтел Хлюпик.
   Ступу болтало из стороны в сторону. Куки, бормоча проклятия, пытался справиться с управлением. Хлюпик раскорячился на дне, упёршись ногами в противоположную стенку. Внезапно совсем рядом сверкнула молния. Гром был ужасен; казалось — рушатся горы. Ступа вдруг резко провалилась на несколько десятков метров — Хлюпик взвыл от тошнотворного ощущения в животе — и кое-как выровнялась над самыми верхушками деревьев. Порывы ветра следовали один за другим; кроны шумели и сгибались под их напором. Вихрь сорванных листьев внезапно окутал ступу, залепив Куки на миг глаза и рот.
   — Садимся! Лететь слишком опасно! — прокричал Хлюпик.
   — Я пытаюсь!
   Ступа неслась, задевая за ветки. Внезапно впереди сверкнула водная гладь.
   — Держись! — закричал Куки.
   Хлюпик изо всех сил, аж костяшки побелели, вцепился пальцами в борта. Они летели всё ниже и ниже и, наконец, коснулись воды. Брызги веером разлетелись из-под днища. Ступа запрыгала по воде, как камень-блинчик, и, наконец, остановилась, зачерпнув напоследок через край. Потоки воды обрушились на Хлюпика и Куки.
   — А всё-таки она плавает, — нарушил молчание Куки. — Никогда бы не подумал — такая тяжёлая!
   Ступа, погрузившись почти на две трети, тяжко покачивалась. Хлюпик вздохнул и начал ладонями вычерпывать со дна воду. Куки без особой надежды потянул какой-то рычаг. Ступа медленно и неуверенно заскользила вперёд.
   — Ого! Получается, — удивился Куки.
   В этот момент хлынул ливень. Тяжёлые струи забарабанили по головам, больно хлестнули по плечам, взъерошили воду. Весь мир моментально стал серым и расплывчатым, словно акварельный рисунок на влажном шёлке.
   — Правь к берегу! — сказал Хлюпик. — А то сейчас утонем.
   — Кстати, ты плавать умеешь? — поинтересовался Куки.
   — Конечно. У нас же речка под боком. А ты?
   — А как же!
   Ступа ткнулась в низкий болотистый берег. Увязая по щиколотку, приятели с трудом выкатили её на относительно твёрдую почву — там сплетались узловатые корни незнакомых Хлюпику корявых деревьев, и без сил повалились рядом.
   — Однако надо бы спрятаться от дождя, — пробормотал через некоторое время Куки и встал. — Эй, Хлю, помогай!
   Тяжело пыхтя, они перевернули ступу и забрались под неё. Куки подложил под край несколько палок, так, чтобы оставался проход для воздуха. Хлюпика била крупная дрожь.
   — Отожми свои тряпки, — посоветовал Куки. — Сейчас согреемся.
   Он принялся копаться в заплечном мешке. На свет появились какие-то странные штуковины. Куки протянул Хлюпику плоскую, толстого стекла флягу в затейливой кожаной оплётке.
   — Вот, хлебни.
   — Это что, ром? — Хлюпик откупорил сосуд (пробка повисла на ремешке), недоверчиво понюхал и сморщился — резкий запах обжёг носоглотку.
   — Ром? Лучше! Это ректификованный винный спирт высокой очистки. Один глоток — и ты будешь в полном порядке.
   — Ну, если высокой очистки, — пробормотал Хлюпик, с интересом осмотрел флягу и глотнул.
   В узком пространстве вопль прозвучал просто оглушительно. Смоукер подпрыгнул, ударился макушкой в днище ступы и ошеломлённо замотал головой, сипло кашляя. Куки только посмеивался.
   — А почему, ты думаешь, там что-то сохранилось после стольких дней пути? Как раз поэтому — много не выпьешь…
   Отдышавшись, Хлюпик вернул Куки фляжку. Тот тоже сделал глоток, крякнул и убрал её подальше.
   — Ну, как себя чувствуешь?
   — Кошмарно! Словно жидкого огня глотнул, — Хлюпик всё не мог прийти в себя. — Предупреждать надо!
   — Ну, извини, — Куки шутливо развёл руками.
   — И какие у нас теперь планы?
   — Планы остались прежними — кончится гроза, и мы продолжим путь. А пока можно вздремнуть или сыграть во что-нибудь. Знаешь какие-нибудь игры? У меня карты есть.
   — Давай лучше рассказывать истории.
   — Кто первый?
   — Может, ты? Ты же много путешествовал.
   — Давай тогда тянуть жребий, — Куки нашарил под ногами несколько веточек и протянул Хлюпику кулак. Тот вытащил короткую и вздохнул.
   — Ну ладно. Есть в нашей семье одна легенда…

* * *

   Перегнида пинком распахнула дверцу избушки, ввалилась внутрь и тяжело рухнула на кровать, громко лязгнув своими изумительными вставными зубами. Сил не оставалось даже на то, чтобы выругаться. Чёрный кот, зная, что хозяйке, когда она в таком состоянии, лучше не попадаться под руку, тихонько скрылся под креслом. Перегнида лежала, молча таращась в прокопчённые потолочные балки, увешанные пучками трав и переплетённые паутиной. Ночью по ней ползали маленькие светящиеся паучки, бусинами разноцветных огоньков рассекая темноту.
   За окном шумел ветер. Изредка что-то стучало по крыше — бородавчатые сосны роняли созревшие шишки. Быстро темнело. Небо заволакивали облака. «Будет дождь», — подумала Перегнида. В других обстоятельствах она бы развеяла их или, наоборот, заставила бы сгущаться над избушкой, пока не хлынет ливень, — просто для того чтобы напомнить себе (и всем вокруг), что такое настоящая ведьма.
   «Надо где-то разжиться помелом. Лучше бы, конечно, хорошей быстроходной ступой… С подвесными ракетами… Но это, увы, нереально. Значит, помело. И оно нужно мне не далее как завтра». Перегнида дотянулась пальцами до кнопки сброса на бедре и отстегнула костяной протез. Не глядя, она запустила в него руку и вытащила круглое зеркальце в плетёной кожаной рамке. Скороговоркой пробормотала заклинание. Поверхность зеркала затуманилась, потом по ней поплыли зеленоватые разводы. Изображение сфокусировалось, и зеркальце показало украденную ступу — та стояла, перевёрнутая, на каком-то островке. В висках стало покалывать. Перегнида хмыкнула. «Далеко забрались, мерзавцы. Ну, ничего. Вы двое скоро узнаете, что это такое — месть ведьмы. А для начала вот вам сюрприз». Перегнида нахмурилась, сосредоточенно уставившись в полированную гладь. Ракурс сместился, изображение потемнело, и, наконец, зеркальце показало чёрные, колышущиеся водоросли. Ведьма закрыла глаза. Она была мастером своего дела, но выполнять глубинный поиск в таком жутком состоянии ей приходилось впервые. Вот её сознания коснулось нечто… Нечто очень простое. Слишком простое и слишком маленькое для задуманного. Оно расширилось, расплылось по воде… Это было уже и не оно вовсе, просто вода… Река… Ничего… Ничего? Нет, что-то есть… Оно вновь собралось, стекаясь к одной точке… Да! Это было то, что надо. Вполне функциональное. Как-то даже слишком. Рептилия? Очень, очень похоже… Только ничего лишнего, никаких выкрутасов… Попробуем? Оп-ля! Ничего себе! Задать вектор проще простого. А стимул… Перегнида злорадно усмехнулась и лёгким усилием воли вызвала у твари приступ голода. Та недовольно зашевелилась, задвигалась в толще воды. «Что же это такое? — подумала ведьма. — Уж больно легко им управлять. Словно специально для этого и предназначен. Неужели я подцепила какую-то тварь времён Второй Магической? Интересно…» Существо неторопливо поднималось на поверхность. Перегнида чувствовала, как в ушах гулко пульсирует кровь. Во рту стоял противный медный привкус. «Слишком маленький пси-коэффициент у моего зеркальца. Надо было взять другое. Дура». Она ещё успела увидеть островок глазами существа, а потом с коротким болезненным уколом связь прервалась. Перегнида выругалась. Она так и не успела настроить разум чудовища на конкретную цель. Ну и фиг с ним. Может, и сделанного хватит. Посмотрим.
   Изображение в зеркальце меж тем свернулось в линию, линия превратилась в точку и погасла. Ведьма отложила колдовской инструмент и позволила себе расслабиться. Облака сна тут же окутали её. Жалобно поскрипывала на ветру не до конца закрытая дверь. Кот высунул голову из-под кресла. Да, старушенция явно не в духе… Впрочем, кот не мог себе представить кого-нибудь — человека или зверя, способного нарушить покой его хозяйки. Настолько сумасшедшие существа просто не обитали поблизости.

* * *

   Армадилл поднялся к поверхности воды и приоткрыл клапаны ноздрей. Пахло дождём. Снизу бичуемая грозой река была похожа на кипящую ртуть. Армадилл чуть расслабил мускулы. Бронированные щитки разомкнулись, и в ушах рептилии зашипел дождь! Армадилл вновь закрыл ушные раковины и нырнул. Тёмное пространство подводного мира время от времени озарялось мгновенными синими сполохами. Внизу ритмично колыхались водоросли. Армадилл взял направление в узкую протоку между двумя небольшими островками. Вода чуть слышно журчала, разрезаемая острыми краями чешуек. Уже в протоке он вновь поднялся и выставил наружу ноздри. Запах дождя? Несомненно. Но теперь в него вплетались и другие, более слабые: сырой, чуть сладковатый запах травы, сильный глухой тон почвы, горьковатые обертона начинающей подгнивать листвы… И ещё… Армадилл с силой втянул в поисковые фолликулы воздух. Рассыпавшиеся по пузырькам-луковицам молекулы сообщили: на островке кто-то есть. Чуть заметный запах никотина, и сразу же — восхитительный, дразнящий аромат живой плоти. Армадилл всплыл на поверхность. Так могло бы выглядеть старое, долго пробывшее в воде дерево — буро-чёрный орнамент коры с жёлтыми и зелёными крапинками водорослей. Правда, ни одно старое затонувшее бревно не смогло бы ни трижды свернуться в кольцо, ощетиниваясь острыми, как нож, чешуйками панциря, ни развить огромную скорость за несколько секунд — и, самое главное, оно не имело такой замечательной пасти с тремя рядами острых зубов на каждой челюсти.

* * *

   Капитан Фракомбрасс по кличке Ёкарный Глаз восседал в скрипучем кресле-качалке и тихонько посасывал ром. По всей каюте были разбросаны разнообразные предметы, в основном бутылки (пустые) и всяческие ёмкости, служившие пепельницами (эти, наоборот, большей частью полные). Капитан пребывал в лирическом настроении. Команда, зная на собственном горьком опыте, чем это чревато, попряталась кто куда. Обезьянцев вообще-то нельзя назвать слишком тактичными, но команда «Тяжёлой Думы» была выдрессирована им на славу при помощи личного метода, который сам капитан гордо именовал «методом Фракомбрасса». И действительно, даже самый бестактный обезьянец научится уважать покой ближнего, если этот ближний имеет привычку с силой, а главное — очень метко запускать ему в голову пустые бутылки. В данный же момент снарядов вокруг капитана хватало в избытке.
   Ёкарный Глаз икнул и разжал пальцы. Ещё одна бутылка присоединилась к своим товаркам. Не вставая, он протянул цепкую нижнюю конечность, выдвинул ящик обшарпанного и изрезанного стола и лениво пошарил там. Однако, кроме сухой заплесневелой корки хлеба, в ящике ничего больше не обнаружилось. Осторожно понюхав корку, капитан с отвращением откусил кусок. Крепкие жёлтые клыки со скрипом вошли в каменно-твёрдую поверхность. Корка отчаянно сопротивлялась, стреляя во все стороны острыми твёрдыми крошками и царапая капитанские дёсны. Но силы были неравны, и вскоре мощные челюсти ритмично заработали, преодолевая последние остатки сопротивления.
   В дверь каюты постучали, и в образовавшуюся щель просунулась физиономия. Обладатель физиономии держал голову слегка втянутой в плечи, а глаза его были чуть прищурены, как бы в ожидании какого-то подвоха.
   — Эй, кэп, у нас тут к тебе есть одно дельце.
   Капитан лениво опустил руку и пошарил по полу около кресла. Нагибаться ему для этого не пришлось. Обладатель физиономии быстрым движением втянул голову в щель и продолжал уже из-за двери:
   — Парни недовольны, кэп. У нас заканчивается жратва и травка, а новой не предвидится. И всё по твоей вине.
   — Идиоты! — широко, во всю пасть, зевнул капитан. — Если бы я позволил вам напасть на тот транспорт, конвой сделал бы из нас отбивную.
   — Мы так не думаем, кэп, — послышался из-за двери голос, на этот раз другой.
   — Конечно, вы не думаете, волосатые задницы! Вам же просто нечем. Вот поэтому капитан — я, а не один из вас.
   — А может, ты нас больше не устраиваешь! — взвизгнули за дверью.
   Капитан ухмыльнулся. Бунты на обезьянских кораблях — дело обычное. Правда, с тех пор, как он принял командование, любой бунт на борту «Тяжёлой Думы» проходил по одному и тому же сценарию — один-два зачинщика улетали в бортовые гальюны, а остальные с усердием принимались драить палубу или штопать паруса. «Дума» была большим летающим кораблём, и работа находилась для всех. Впрочем, эти выкрики из-за двери никак не тянули на настоящий, хороший бунт, во время которого можно было от души повеселиться.
   Изенгрим Фракомбрасс, тяжело опираясь о край стола, поднялся с жалобно пискнувшего кресла и шагнул к двери. Неторопливо распахнув её, он упёрся руками в дверной косяк и молча обвёл глазами матросов. Под давлением этого взгляда кучка бунтовщиков попятилась. Довольно осклабясь, капитан почесал волосатый живот, одновременно решая, кому именно сейчас следует преподать конкретный, запоминающийся надолго урок. Конечно, неплохо было бы как следует порвать этого мелкого хорька из новеньких, а то и вовсе спустить в гальюн. Слишком уж борзый для новичка. Но парень оказался на удивление неплохим парусным мастером — а Изенгрим Фракомбрасс стал капитаном обезьянских пиратов отнюдь не потому, что выбрасывал за борт таких нужных на корабле людей. Чего греха таить, с тем гнильём, что прежде болталось на реях, «Тяжёлая Дума» не смогла бы совершить и десятой доли своих подвигов. Поэтому капитан решил не устраивать экзекуцию. В конце концов, прошлого раза ублюдкам должно было хватить за глаза. Сейчас это просто недовольство, чуть больше выходящее за рамки обычного.