Страница:
– Да он поэт, этот паренёк! – пробормотал кто-то.
– Объясните ещё раз насчёт персонального рая, – попросил Иннот.
– Кофе хочешь? – спросил Кумарозо.
– Не откажусь.
В руках музыканта материализовалась ещё одна чашка.
– И так – любое желание, – спокойно сказал он, передавая её Инноту. – Вообще любое. Поскольку всё вокруг – всего лишь твои мысли, ты здесь практически всемогущ. Единственные границы, которые существуют, – это границы твоей фантазии.
Несколько секунд Иннот обдумывал это. Потом глуповато ухмыльнулся:
– А если я захочу гарем? Полную обойму разнокалиберных красоток, не обременённых избытком одежды?
– Он будет у тебя. Я же говорю – всё, что ты захочешь. Всё. Города. Страны. Миры…
– Теперь понимаешь, юноша, почему среди нас не так уж много желающих поуправлять нашим старым добрым телом? – тихонько спросил Дворнике.
– Стоп! – каюкер решительно поставил чашку на пол и встал. – Ребята, то, что вы здесь наговорили… Для меня это слишком много, пока, по крайней мере. Я должен немножко побыть один и хорошенько всё это обдумать.
– Пожалуйста, – улыбнулся музыкант. – Ты как хочешь, проснуться или дрыхнуть дальше?
– Даже не знаю, – помотал головой каюкер.
– Тогда спи.
Мир вокруг свернулся в точку. Она помигала, словно на прощание, и погасла. Иннот глубоко вздохнул во сне.
– Так нельзя, уважаемый! – не выдержал наконец Большой Папа. – Вы же загоняете бедняг до смерти.
– Когда мы попадём в Вавилон, о тихой размеренной жизни можно будет забыть, – возразил Свистоль. – Там придётся крутиться с утра до вечера. Пускай привыкают.
– И всё-таки, я прошу: сбавьте обороты. Не то наши подопечные скоро совсем ноги протянут.
– Можно, например, устраивать выходной через день, – задумчиво предложил Свистоль.
– А что, это мысль! – оживился Папа. – Сделаем так: в выходные дни каждый работающий смоукер сможет покурить кальян.
Ход оказался верным: прослышав о знаменитом Папином кальяне, даже те, кто всеми способами отлынивал от работы, теперь стремились принять в ней посильное участие. Для курения сплели специальную корзину и установили очерёдность её посещения. Даже зелёная молодёжь, школьники – и те считали своим долгом потюкать несколько часов топориком смолистую древесину бородавчатых сосен, лишь бы быть допущенными к племенной реликвии. Родители Пыхи теперь готовили ароматный, похожий по консистенции на варенье, кальянный табак с утра до позднего вечера. Сам Пыха, не отставая от прочих, трудился, обрубая ветки со сваленных деревьев и ошкуривая кору. Когда топорик в очередной раз отскочил от плотного сучка и стукнул по пальцу (к счастью, не лезвием, а обушком), он прервался и, утерев вспотевший лоб, разогнул спину. Пора было отдыхать. Дуя на ушибленное место, он повернулся и увидел за своей спиной трех щуплых синекожих человечков. Они смущённо скалились, разглядывая юного смоукера.
– Хай, гью! Вот а ю дуинг? [2] – наконец спросил один из них.
– Ушиб, вот и дую, – неприветливо отозвался Пыха. Он уже понял, кто перед ним – стибки, люди не слишком уважаемого племени стиб, что жило неподалёку. «И чего припёрлись? – мрачно подумал Пыха. – Только их нам тут не хватало».
– Ви вонт ту си ё босс! [3] – произнёс другой.
– Ну и что, что бос, – начал раздражаться Пыха. – Ты сам, что ли, обут? Точно, стиб – не успел прийти, а уже издевается. Вот за это мы вас и не любим, между прочим.
Троица переглянулась. Похоже, сердитый тон Пыхи встревожил их.
– Папа, – раздельно произнёс один из стибков. – Ви. Вонт. Ту си. Ё мейн. Мост мейн. Биг Папа, андестенд? [4]
– А, так вам Большой Папа нужен? – сообразил наконец Пыха. «Мост ещё какой-то приплели», – подумал он.
– О йес! Папа! – просиял стибок. – Финэлли ю хез андестенд ми, ш-шит! [5]
– Ладно, пойдёмте, – Пыха приглашающе махнул рукой. – И кстати: это не щит будет, а плот, а уж до финала работать и работать. Так-то вот!
– О май год! [6] – пробормотал один из стибков, разглядывая вырубку. Уже больше двух десятков ошкуренных стволов лежало в ряд на расчищенной поляне у деревни.
– Вам-то может и в самом деле – год ломай, – гордо ответил Пыха. – А мы вот за пару недель управились.
Рядом с Папиной корзиной он остановился и, строго бросив стибкам «стойте здесь», тихонько поскрёбся в днище.
– Заходи, – буркнул высунувший голову Свистоль. – Тебе чего?
– Тут эти пришли… – Пыха ткнул через плечо пальцем на посланцев. – Говорят, мол, Папа им нужен.
– Ага… – Свистоль, прищурившись, смотрел на стибков. – Вот оно что… Ладно, пускай зайдут. А ты ступай, вымойся как следует, – и, махнув приглашающе рукой, крикнул: «Кам он!»
Услышав родной язык, стибки оживились и с радостными улыбками полезли внутрь. Свистоль и Папа встретили их гробовым молчанием. Шаман, поджав губы, разглядывал синекожих человечков с таким видом, словно только что увидел какое-то на редкость противное насекомое. Большой Папа сидел в своей обычной позе – закутавшись в плед и надвинув на лоб плетённую из тростника шляпу. По его виду нельзя было понять, бодрствует он или дремлет. При виде столь нелестного приёма улыбки на лицах стибков увяли.
– Э-э… Мы хотели бы с вами поговорить, – наконец решился один.
– Очень интересно, – Свистоль без труда перешел на пиджин. – Ну, рассказывайте.
– Приятно встретить человека, который разговаривает на нашем языке, – вежливо произнёс один из послов.
– А что ещё мне остаётся делать? – пожал плечами шаман. – Вы же ни слова по-нормальному не понимаете, разве не так? Только на своём тарабарском пиджине и болтаете.
– Некоторые из нас понимают по-вашему, – жестом остановив оскорбившегося было товарища, как ни в чём не бывало ответил синекожий. – Но они слишком мелкая сошка для ведения переговоров. Поэтому послали нас.
– Так что же вы от нас хотите?
– Воды поднимаются, – начал стибок. Про себя Свистоль решил, что он в маленьком посольстве за главного. – И то, что защищает нас от невзгод, скоро превратится в ловушку. В силу этого мы не можем больше оставаться на наших исконных землях и хотим уйти. Но у нас нет возможности сделать это – выйдя за Железный Занавес, мы будем обречены.
– А кто вас просил хамить всем подряд из-за вашего Занавеса? – поинтересовался Свистоль. – Вот теперь и пожинайте плоды собственного злонравия.
– Мы просим вас о помощи, – понуро склонив голову, пробормотал стибок. – Наши племена никогда не жили в дружбе, но и открытой вражды между нами не было.
– Только потому, что мы не путешествуем мимо ваших земель. Стоит хотя бы раз оказаться с вами рядом, как повод для ссоры находится, причём очень быстро.
– У нас есть что предложить вам взамен, – заговорил дотоле молчавший стибок.
– И что же у вас есть такого, что может понадобиться смоукерам? Мне просто интересно, – добавил Свистоль. – Стибки никогда не славились ни мастерством своих ремесленников, ни силой и доблестью воинов…
– Это так, – гордо вскинув голову, ответил предводитель посольства. – Но у нас есть то, из-за чего нас не смеют тронуть ни дикие звери, ни воинственные племена.
– Это вы о Железном Занавесе? – усмехнулся Свистоль. – Ну и как вы намереваетесь увезти его с собой?
– А нам и не надо увозить с собой Занавес, – вкрадчиво заметил стибок. – Достаточно иметь его семена и знать секрет быстрого проращивания. Переселение не будет длиться вечно, смоукер. Когда-нибудь вам придётся остановиться. И тут уж не обойтись без искусных воинов, способных защитить слабое племя, – если только не владеешь секретом Занавеса. Я не хочу обидеть наших будущих союзников, но вы тоже не слишком-то воинственный народ, верно?
– Это так, – Свистоль потёр подбородок. – Значит, ваше предложение – секрет Занавеса? А что взамен?
– То, что вы строите, – стибок махнул рукой в сторону вырубки. – Места в плавучей деревне.
– Места-а? – издевательски переспросил Свистоль. – То есть вы хотите, чтобы мы, смоукеры, надрываясь изо всех сил, соорудили плоты для всего вашего племени?! А вы и палец о палец не ударите! Ну уж нет, господа хорошие. Такое у вас не пройдёт!
– Мы бы построили плот сами, – почесал затылок стибок. – Но в наших местах нет таких деревьев. А выйти из-за Занавеса мы не можем – кругом кишат враги. Говорят, даже ладьи кипадачи видели неподалёку.
– Но вы же прошли, – пожал плечами шаман.
– Мы – искусные охотники, лучшие в своём народе! – гордо сказал стибок. – Ну или не самые плохие, во всяком случае, – добавил он тоном ниже.
– В общем, есть и хуже…
– Мы проскользнули тайными тропами и шли, скрываясь от любопытных глаз. И, даже несмотря на это, понесли потери.
– Потери?
– Да, один из наших товарищей погиб, причём недалеко от вашей деревни.
– Погиб? Здесь?! Что же с ним случилось?
– Ну, я бы не назвал это просто «погиб», – нервно вступил в разговор второй стибок. – Я бы сказал, это было полное дерьмо!
– Мы полдня продирались сквозь густые заросли и порядком устали. Так что когда мы вывалились на поляну и увидели одиноко стоящую избушку, то, недолго думая, решили попроситься на ночлег.
– Что это была за избушка? – с интересом спросил шаман.
– Обыкновенная старая избушка, где-то в часе ходьбы от вас, – стибок махнул рукой. – Примерно в том направлении.
Свистоль и Большой Папа переглянулись.
– Перегнида! – хором сказали они.
– Что?
– Эта избушка принадлежит злой ведьме. Проситься к ней на ночлег – не слишком хорошая идея! – пояснил шаман.
– Мы же этого не знали…
– Интересно… Что-то мы давненько не видали этой пакости над деревней…
– Век бы ещё не видеть. Да, ну и дела! И что же она сделала с вашим товарищем?
– Там никого не было, то есть, я хочу сказать, мы никого не видели, – стибок нервно хихикнул. – Но когда Талво взялся за ручку двери…
– Да… Мы ничего не успели понять…
– От него мало что осталось, надо полагать?
– Нет, осталось как раз довольно много, но…
– Слишком уж фрагментарно, – стибок поёжился. – И в основном на ближайших деревьях.
– Мы не стали это собирать и убрались оттуда как можно скорее.
– И, возможно, только поэтому остались живы, – добавил его товарищ.
– Сколько людей насчитывает ваше племя?
– Нужно вывезти… – стибок покопался в складках набедренной повязки и достал кусочек коры, – двадцать семь человек.
– Всего-то? – скрипнул из-под шляпы Большой Папа. – Раньше вас было больше.
– Столько мест нам необходимо. Остальные покинут Занавес другим способом.
– Каким?
– Ну… У каждого племени – свои секреты, – уклончиво заметил посол.
Свистоль помолчал.
– Нам надо посоветоваться.
– О, конечно! Мы можем пока остаться в вашей деревне?
– Можете. Это не займёт много времени.
Когда последний гость покинул Папину хижину, Свистоль нагнулся и некоторое время смотрел в щель между прутьями.
– Ушли, – сообщил он. – Хоть они и говорят, что не понимают по-нашему, – кто их знает на самом деле?
– Что скажете, доцент? – спросил Папа.
– Ну… В их словах есть определённый резон, не так ли?
– Так-то оно так…
– Секрет Железного Занавеса был бы нелишним для нас, как вы полагаете?
– Нелишним, – признал Папа. – Возможно, это действительно решило бы проблему защиты на новом месте.
– То есть в Вавилоне? Но кто позволит нам сажать там железную колючку?
– Вы неверно ставите вопрос, – усмехнулся Папа. – Кто может помешать нам это сделать, особенно если она уже будет посажена?
– Гм… Я не рассматривал вопрос с этой стороны. То есть вы хотите поставить городские власти перед фактом?
– Для начала я хочу просто добраться до города, – веско сказал Папа. – Это представляется мне наиболее сложным. А что там будет дальше… Да справимся, в конце концов. Честно говоря, меня больше беспокоит другая проблема.
– Какая же?
– Сами стибки.
– О-о…
– Сможем ли мы выносить друг друга долгое время?
– Да, это проблема. А давайте-ка спросим молодого Пыху.
– Почему вдруг его?
– Паренёк время от времени высказывает здравые мысли; и куда чаще, чем наши старейшины, не в укор им будь сказано… В конце концов, мы уже говорили об этом: племени смоукеров нужен предводитель, и желательно из молодых, а не старый пень вроде нас с вами…
– Хотите переложить ответственность на его плечи? – Папа неодобрительно хмыкнул.
– Рано или поздно настанет момент, когда мы уже не сможем их опекать… – тихо сказал Свистоль.
– Что ж, вы правы. – Папа покряхтел. – Зовите его сюда…
Пыха выслушал рассказ, шмыгнул носом и поправил кепку.
– Ну, это… Защита вещь хорошая, конечно… Думаю, ради такого и стибков не грех потерпеть… А не обманут?
– Я им обману! – грозно посулил Свистоль. – Эй вы, стибки!
Усевшиеся неподалёку на корточки послы вскочили. И тогда Папа громко, так, чтобы слышали все, кто был поблизости, рявкнул:
– Мы согласны!
И добавил, перейдя на пиджин, уже потише:
– Ви ар эгри!
– Ага. Ну, вот и началось… – с некоторым даже удовлетворением отметил тот, озирая пейзаж.
Встающее солнце весело искрилось в пока ещё мелкой воде, со всех сторон обступившей деревню. Вскоре все смоукеры были на ногах. Над корзинами поднялся первый, утренний дымок. Взрослые закуривали трубки, дети, рассевшиеся, словно птицы, на ветках, – папиросы и самокрутки, и все задумчиво взирали на залитые водой пространства.
– Это… Не предупредили нас, ничего… Что ж это за дела? – расстроенно охал Грибок.
Первая половина дня прошла в хлопотах по хозяйству. Смоукеры перетаскивали на огромные плоты нехитрый скарб с общинного склада, самые осторожные перевешивали свои корзины на те ветки, что повыше. Ближе к вечеру стали возвращаться по одному, по двое охотники – мокрые и крайне смущённые.
Жизнь постепенно входила в новую колею. Всё чаще смоукеров можно было застать с удочкой: рыба на мелководье ловилась на удивление неплохо. Кроме того, долгие часы, посвященные вдумчивому наблюдению за поплавком, как нельзя лучше подходили для неторопливого раскуривания трубки. Мужчины племени, и прежде не очень-то жаловавшие хлопоты по хозяйству, теперь всегда могли отговориться рыбалкой. Всё, пожалуй, обернулось бы к лучшему, но вода прибывала и прибывала…
– Завтра придётся собрать весь табак, – мрачно заметил Свистоль, ежедневно отмечавший границу суши маленькими колышками.
– Да уже большая часть урожая собрана, – ответил ему Каламбур, отец Пыхи. – Остался только тот, что пойдёт на семена.
– Хорошо бы все саженцы в горшочки – да на плот…
– Хорошо-то хорошо, но, сам понимаешь, много саженцев на плоту не уместится.
– Ты у нас лучший табаковод племени. Отбери самые хорошие…
– Это всё уже сделано, – Каламбур почесал кончик носа. – У меня даже ленточками помечено, какие первыми выкапывать. Слушай, шаман… А что Великий Табачный Дух? Благоволит ли нашему походу, и вообще?
– Конечно, – как можно более убедительно ответил Свистоль. – Вчера я совершил глубокий смоук и говорил с Никоциантом. Он одобрил принятые решения и обещал способствовать их дальнейшему претворению в жизнь. Великий Дух отметил высокие моральные качества и сплочённость нашего коллектива на пути к неуклонному…
Каламбур слушал с полуоткрытым ртом; по бороде протянулась тоненькая ниточка слюны.
– В общем, всё будет хорошо, – закруглился Свистоль.
– О-о! Ты и вправду великий шаман! – пробормотал Каламбур, с огромным уважением взирая на собеседника.
Свистоль почувствовал неловкость:
– Ну полно, полно! И знаешь что? Давай займёмся саженцами прямо сейчас.
Решение это, как оказалось, было принято как нельзя более кстати: облака всё сгущались и сгущались, а к вечеру разразилась страшная гроза. Вода стала подниматься с неслыханной быстротой: через несколько минут корзины, висевшие на нижних ветках деревьев, оказались подтопленными. Люди прыгали в воду, неся на головах свои скудные пожитки, и вплавь пускались к плотам. Кто-то уже во весь голос звал потерявшегося ребёнка, кто-то с маниакальным усердием пытался раскурить трубку, чиркая одну за другой подмокшие спички.
– Все сюда! – перекрыв на миг шум ливня, раздался крик.
Пыха, стоя под навесом одного из плотов, размахивал над головой фонариком, сделанным из высушенной тыквы.
Маленький огонёк метался из стороны в сторону, вот-вот готовый угаснуть, но всё же не гас. Смоукеры плыли на свет и, кряхтя, карабкались на мокрые брёвна. Женщины тут же успели из-за чего-то устроить громкий скандал. Наконец всё кое-как утряслось. Всего плотов было четыре. Последний, самый маленький, предназначался для остатков племени стиб. На каждом был установлен крытый широкими листьями навес, защищающий от солнца и дождя. Всё самое ценное: кувшины с табаком, запасы чая и провизии, ткани – помещалось в плетёные короба и подвешивалось на стропилах. Рассортировав свои пожитки, смоукеры стали укладываться спать. Недовольное бормотание потихоньку смолкло, красные огоньки трубок и самокруток гасли один за другим.
К утру гроза умчалась прочь. Едва первые солнечные лучи озарили сверкающий миллионами капелек влаги, – умытый дождём лес, как смоукеры начали просыпаться. Устроившийся у самого края навеса Пыха, открыв глаза, с интересом наблюдал за проплывающим мимо плота незнакомым, мохнатым и, по-видимому, очень недовольным жизнью зверем. Рядом кто-то завозился, забормотал сердито, чиркнул спичкой. Скосив глаза, Пыха узнал Грибка. Старейшина хмуро посмотрел на Пыху, что-то невразумительно буркнул и, глубоко затянувшись, выпустил густой клуб дыма. Пыха полез было за своей трубкой, но, вспомнив, что табак надо экономить, вздохнул и спрятал её обратно. Грибок, глядя на это, только крякнул: «Эх, дожили!»
Вода поднялась почти на три метра. Старый Гоппля, худой, жилистый, в одной набедренной повязке, вышел из-под навеса и принялся делать зарядку. Глядя на него, Грибок поёжился и плотнее закутался в одеяло.
– Вставай, Грибыч! Погреемся! – приветствовал его Гоппля, насмешливо улыбаясь. – Давай, вылезай, чего надулся!
Грибок лишь фыркнул презрительно. Гоппля подошел к краю плота, присел на корточки и, с силой оттолкнувшись, нырнул, подняв фонтан брызг. Его седая голова появилась из-под воды в десятке метров.
– Водичка – блеск! – громко отфыркиваясь, во всеуслышание объявил он. – Эй, молодёжь, вылезай купаться! Быстренько, быстренько в воду!
– Давайте, пока есть возможность, – одобрил Свистоль. – На реке такие крокозябры водятся, не больно-то поплаваешь!
Смоукеры один за другим просыпались. Когда над плотами возникли и потянулись вверх первые клубы табачного дыма, Большой Папа, охая и покряхтывая, взобрался на крышу навеса.
– Курильщики табаку! – неожиданно звучным голосом провозгласил он. – Заканчиваются последние минуты нашего пребывания на родной земле! Старейшие из вас ещё помнят, как мы пришли сюда и основали эту деревню. Это была хорошая деревня; и место это тоже хорошее, правильное! Теперь же мы уходим навстречу неведомым опасностям, но нам ли их бояться! Мы всё преодолеем и ещё курнём славного табачку, одолжив огоньку друг у дружки!
Молодёжь захлопала в ладоши и заулюлюкала радостно; старики улыбались. Даже Грибок после Папиных слов стал выглядеть не столь хмуро, с робкой надеждой взирая на него: никогда ещё Папа не разговаривал так торжественно. «Курильщики табаку», надо же!
– Смоукеры! – продолжал Папа. – Вы все уже знаете, что мы плывём в Вавилон. Там, в этом великом городе, мы заживём новой жизнью, и будет она, я надеюсь, ещё лучше прежней! Но на время пути нам надо избрать того, кто станет командовать нашей флотилией. Ибо дорога предстоит нелёгкая, и нам не обойтись без надёжного… э-э… адмирала!
– Тебя! Тебя изберём, Папа! – кричали ему.
– Нет-нет, друзья мои! – покачал головой Папа. – Я уже стар; глаза мои не те, что прежде. Нам нужен молодой флотоводец! И я предлагаю… – тут он сделал паузу.
Смоукеры зашушукались.
– Предлагаю выбрать Пыху! Он молод, но умён не по годам, и никто, я думаю, не сможет возразить против того, что уж он-то – правильный смоукер!
Физиономию умного не по годам Пыхи медленно заливал густой румянец.
– То-то, что молод… – проворчал Грибок; но молодёжь встретила заявление Папы радостными воплями.
– Согласны ли вы? – с улыбкой, прячущейся в бороде, спросил Папа.
Старейшины хмыкали и кряхтели, пряча глаза: никто не решался возразить Папе в открытую.
– Вот и славно, – как ни в чём не бывало подвёл итог самый правильный смоукер. – Давай, Пыха, приступай к своим новым обязанностям…
– Это я называю – давить авторитетом! – прошептал на ухо Папе Свистоль, когда тот спустился с навеса.
– Ну… Мы же с вами решили, что будем потихоньку продвигать парня, – чуть смущённо ответил Папа.
Смоукеры взялись за вёсла. Пыха, стоя на носу, пытался освоиться в новой роли. Сперва плыть было легко: плоты шли над вырубками, затем над затопленной деревней, лишь изредка задевая днищами скрытые водой ветки. Одна из корзин вдруг всплыла, рассеивая вокруг клочки сена, и закачалась на воде. Племя радостными воплями приветствовало это зрелище.
– Гляди, гляди, поплыла!
– Здорово!
– Чья же это? Гоппля, не твоя, часом? Уж больно неугомонная!
Последнее заявление было встречено взрывом хохота. «Что за странный народ! – думал Папа. – Сколько уже живу среди них – и всё не могу привыкнуть. За эти годы я должен знать каждого как облупленного; ан нет! Казалось бы, сейчас им только горевать да оплакивать свою злосчастную судьбу. А они покуривают да веселятся! Неужели и вправду – чем меньшим ты владеешь, тем легче и радостнее тебе живётся? Я никогда не был безоговорочным сторонником данной концепции, но сейчас готов признать, что в ней что-то есть».
Сразу за деревней начинались высокие заросли кустарника, сейчас еле виднеющегося над водой, и там плоты в первый раз забуксовали. Смоукеры попрыгали в воду и, подбадривая друг друга криками, стали проталкивать их сквозь тугое сплетение ветвей. Те сердито скребли по днищу, не пускали с насиженных мест… Гребцы налегали на вёсла. Пару раз пришлось взяться за топорики. Внезапно между деревьями замаячил просвет.
– Река! Река! – радостно загомонили все; и тут откуда-то из густой хвои над плотом послышался вопль:
– Стойте!!!
Охотники, присев от неожиданности, схватились за духовые трубки.
– Подождите! Доунт шут! Нихт шиссен!! Возьмите меня с собой!!! – по стволу склонившейся над водой бородавчатой сосны торопливо слезала какая-то всклокоченная личность.
– Нихт шиссен, майне либен зольдатен! – приветливо откликнулся полиглот Свистоль, с любопытством разглядывая странную фигуру.
Та спрыгнула прямо на плот, изо всех сил прижимая к груди завернутый в лохмотья свёрток.
– Защиты и справедливости! – прошептал незнакомец, испуганно таращась на смоукеров.
– Гм… Так кто ты такой и что случилось? – спросил Свистоль, сворачивая «козью ногу».
Всклокоченный радостно её принял, судорожно затянулся и принялся рассказывать. По словам странного человека, выходило, что он уже больше месяца скитается по лесу, не рискуя возвращаться к своему жилью. На вопрос, что же его так пугает, он ужасно занервничал, поперхнулся дымом и закашлялся, таращась в пространство налитыми кровью глазами и шепча: «Она, она, это всё она!»
– Объясните ещё раз насчёт персонального рая, – попросил Иннот.
– Кофе хочешь? – спросил Кумарозо.
– Не откажусь.
В руках музыканта материализовалась ещё одна чашка.
– И так – любое желание, – спокойно сказал он, передавая её Инноту. – Вообще любое. Поскольку всё вокруг – всего лишь твои мысли, ты здесь практически всемогущ. Единственные границы, которые существуют, – это границы твоей фантазии.
Несколько секунд Иннот обдумывал это. Потом глуповато ухмыльнулся:
– А если я захочу гарем? Полную обойму разнокалиберных красоток, не обременённых избытком одежды?
– Он будет у тебя. Я же говорю – всё, что ты захочешь. Всё. Города. Страны. Миры…
– Теперь понимаешь, юноша, почему среди нас не так уж много желающих поуправлять нашим старым добрым телом? – тихонько спросил Дворнике.
– Стоп! – каюкер решительно поставил чашку на пол и встал. – Ребята, то, что вы здесь наговорили… Для меня это слишком много, пока, по крайней мере. Я должен немножко побыть один и хорошенько всё это обдумать.
– Пожалуйста, – улыбнулся музыкант. – Ты как хочешь, проснуться или дрыхнуть дальше?
– Даже не знаю, – помотал головой каюкер.
– Тогда спи.
Мир вокруг свернулся в точку. Она помигала, словно на прощание, и погасла. Иннот глубоко вздохнул во сне.
* * *
С легкой руки одного из старейшин, Грибка, большая часть мужского населения начала валить лес. Грибок, казалось, и сам был не рад тому, как всё вышло. Стоило только кому-нибудь отложить топор и присесть в теньке с трубочкой, как словно по волшебству рядом появлялся Свистоль. Шаман племени ничего не говорил – лишь смотрел укоризненно; но и этого вполне хватало. Уличенный в безделье тут же вскакивал и, бормоча оправдания, хватался за топорик. Непривычные к тяжкому труду смоукеры за день выдыхались так, что не имели сил даже покурить вечером – едва дотащившись до своих корзин, они падали на сено и отправлялись в страну сновидений.– Так нельзя, уважаемый! – не выдержал наконец Большой Папа. – Вы же загоняете бедняг до смерти.
– Когда мы попадём в Вавилон, о тихой размеренной жизни можно будет забыть, – возразил Свистоль. – Там придётся крутиться с утра до вечера. Пускай привыкают.
– И всё-таки, я прошу: сбавьте обороты. Не то наши подопечные скоро совсем ноги протянут.
– Можно, например, устраивать выходной через день, – задумчиво предложил Свистоль.
– А что, это мысль! – оживился Папа. – Сделаем так: в выходные дни каждый работающий смоукер сможет покурить кальян.
Ход оказался верным: прослышав о знаменитом Папином кальяне, даже те, кто всеми способами отлынивал от работы, теперь стремились принять в ней посильное участие. Для курения сплели специальную корзину и установили очерёдность её посещения. Даже зелёная молодёжь, школьники – и те считали своим долгом потюкать несколько часов топориком смолистую древесину бородавчатых сосен, лишь бы быть допущенными к племенной реликвии. Родители Пыхи теперь готовили ароматный, похожий по консистенции на варенье, кальянный табак с утра до позднего вечера. Сам Пыха, не отставая от прочих, трудился, обрубая ветки со сваленных деревьев и ошкуривая кору. Когда топорик в очередной раз отскочил от плотного сучка и стукнул по пальцу (к счастью, не лезвием, а обушком), он прервался и, утерев вспотевший лоб, разогнул спину. Пора было отдыхать. Дуя на ушибленное место, он повернулся и увидел за своей спиной трех щуплых синекожих человечков. Они смущённо скалились, разглядывая юного смоукера.
– Хай, гью! Вот а ю дуинг? [2] – наконец спросил один из них.
– Ушиб, вот и дую, – неприветливо отозвался Пыха. Он уже понял, кто перед ним – стибки, люди не слишком уважаемого племени стиб, что жило неподалёку. «И чего припёрлись? – мрачно подумал Пыха. – Только их нам тут не хватало».
– Ви вонт ту си ё босс! [3] – произнёс другой.
– Ну и что, что бос, – начал раздражаться Пыха. – Ты сам, что ли, обут? Точно, стиб – не успел прийти, а уже издевается. Вот за это мы вас и не любим, между прочим.
Троица переглянулась. Похоже, сердитый тон Пыхи встревожил их.
– Папа, – раздельно произнёс один из стибков. – Ви. Вонт. Ту си. Ё мейн. Мост мейн. Биг Папа, андестенд? [4]
– А, так вам Большой Папа нужен? – сообразил наконец Пыха. «Мост ещё какой-то приплели», – подумал он.
– О йес! Папа! – просиял стибок. – Финэлли ю хез андестенд ми, ш-шит! [5]
– Ладно, пойдёмте, – Пыха приглашающе махнул рукой. – И кстати: это не щит будет, а плот, а уж до финала работать и работать. Так-то вот!
– О май год! [6] – пробормотал один из стибков, разглядывая вырубку. Уже больше двух десятков ошкуренных стволов лежало в ряд на расчищенной поляне у деревни.
– Вам-то может и в самом деле – год ломай, – гордо ответил Пыха. – А мы вот за пару недель управились.
Рядом с Папиной корзиной он остановился и, строго бросив стибкам «стойте здесь», тихонько поскрёбся в днище.
– Заходи, – буркнул высунувший голову Свистоль. – Тебе чего?
– Тут эти пришли… – Пыха ткнул через плечо пальцем на посланцев. – Говорят, мол, Папа им нужен.
– Ага… – Свистоль, прищурившись, смотрел на стибков. – Вот оно что… Ладно, пускай зайдут. А ты ступай, вымойся как следует, – и, махнув приглашающе рукой, крикнул: «Кам он!»
Услышав родной язык, стибки оживились и с радостными улыбками полезли внутрь. Свистоль и Папа встретили их гробовым молчанием. Шаман, поджав губы, разглядывал синекожих человечков с таким видом, словно только что увидел какое-то на редкость противное насекомое. Большой Папа сидел в своей обычной позе – закутавшись в плед и надвинув на лоб плетённую из тростника шляпу. По его виду нельзя было понять, бодрствует он или дремлет. При виде столь нелестного приёма улыбки на лицах стибков увяли.
– Э-э… Мы хотели бы с вами поговорить, – наконец решился один.
– Очень интересно, – Свистоль без труда перешел на пиджин. – Ну, рассказывайте.
– Приятно встретить человека, который разговаривает на нашем языке, – вежливо произнёс один из послов.
– А что ещё мне остаётся делать? – пожал плечами шаман. – Вы же ни слова по-нормальному не понимаете, разве не так? Только на своём тарабарском пиджине и болтаете.
– Некоторые из нас понимают по-вашему, – жестом остановив оскорбившегося было товарища, как ни в чём не бывало ответил синекожий. – Но они слишком мелкая сошка для ведения переговоров. Поэтому послали нас.
– Так что же вы от нас хотите?
– Воды поднимаются, – начал стибок. Про себя Свистоль решил, что он в маленьком посольстве за главного. – И то, что защищает нас от невзгод, скоро превратится в ловушку. В силу этого мы не можем больше оставаться на наших исконных землях и хотим уйти. Но у нас нет возможности сделать это – выйдя за Железный Занавес, мы будем обречены.
– А кто вас просил хамить всем подряд из-за вашего Занавеса? – поинтересовался Свистоль. – Вот теперь и пожинайте плоды собственного злонравия.
– Мы просим вас о помощи, – понуро склонив голову, пробормотал стибок. – Наши племена никогда не жили в дружбе, но и открытой вражды между нами не было.
– Только потому, что мы не путешествуем мимо ваших земель. Стоит хотя бы раз оказаться с вами рядом, как повод для ссоры находится, причём очень быстро.
– У нас есть что предложить вам взамен, – заговорил дотоле молчавший стибок.
– И что же у вас есть такого, что может понадобиться смоукерам? Мне просто интересно, – добавил Свистоль. – Стибки никогда не славились ни мастерством своих ремесленников, ни силой и доблестью воинов…
– Это так, – гордо вскинув голову, ответил предводитель посольства. – Но у нас есть то, из-за чего нас не смеют тронуть ни дикие звери, ни воинственные племена.
– Это вы о Железном Занавесе? – усмехнулся Свистоль. – Ну и как вы намереваетесь увезти его с собой?
– А нам и не надо увозить с собой Занавес, – вкрадчиво заметил стибок. – Достаточно иметь его семена и знать секрет быстрого проращивания. Переселение не будет длиться вечно, смоукер. Когда-нибудь вам придётся остановиться. И тут уж не обойтись без искусных воинов, способных защитить слабое племя, – если только не владеешь секретом Занавеса. Я не хочу обидеть наших будущих союзников, но вы тоже не слишком-то воинственный народ, верно?
– Это так, – Свистоль потёр подбородок. – Значит, ваше предложение – секрет Занавеса? А что взамен?
– То, что вы строите, – стибок махнул рукой в сторону вырубки. – Места в плавучей деревне.
– Места-а? – издевательски переспросил Свистоль. – То есть вы хотите, чтобы мы, смоукеры, надрываясь изо всех сил, соорудили плоты для всего вашего племени?! А вы и палец о палец не ударите! Ну уж нет, господа хорошие. Такое у вас не пройдёт!
– Мы бы построили плот сами, – почесал затылок стибок. – Но в наших местах нет таких деревьев. А выйти из-за Занавеса мы не можем – кругом кишат враги. Говорят, даже ладьи кипадачи видели неподалёку.
– Но вы же прошли, – пожал плечами шаман.
– Мы – искусные охотники, лучшие в своём народе! – гордо сказал стибок. – Ну или не самые плохие, во всяком случае, – добавил он тоном ниже.
– В общем, есть и хуже…
– Мы проскользнули тайными тропами и шли, скрываясь от любопытных глаз. И, даже несмотря на это, понесли потери.
– Потери?
– Да, один из наших товарищей погиб, причём недалеко от вашей деревни.
– Погиб? Здесь?! Что же с ним случилось?
– Ну, я бы не назвал это просто «погиб», – нервно вступил в разговор второй стибок. – Я бы сказал, это было полное дерьмо!
– Мы полдня продирались сквозь густые заросли и порядком устали. Так что когда мы вывалились на поляну и увидели одиноко стоящую избушку, то, недолго думая, решили попроситься на ночлег.
– Что это была за избушка? – с интересом спросил шаман.
– Обыкновенная старая избушка, где-то в часе ходьбы от вас, – стибок махнул рукой. – Примерно в том направлении.
Свистоль и Большой Папа переглянулись.
– Перегнида! – хором сказали они.
– Что?
– Эта избушка принадлежит злой ведьме. Проситься к ней на ночлег – не слишком хорошая идея! – пояснил шаман.
– Мы же этого не знали…
– Интересно… Что-то мы давненько не видали этой пакости над деревней…
– Век бы ещё не видеть. Да, ну и дела! И что же она сделала с вашим товарищем?
– Там никого не было, то есть, я хочу сказать, мы никого не видели, – стибок нервно хихикнул. – Но когда Талво взялся за ручку двери…
– Да… Мы ничего не успели понять…
– От него мало что осталось, надо полагать?
– Нет, осталось как раз довольно много, но…
– Слишком уж фрагментарно, – стибок поёжился. – И в основном на ближайших деревьях.
– Мы не стали это собирать и убрались оттуда как можно скорее.
– И, возможно, только поэтому остались живы, – добавил его товарищ.
– Сколько людей насчитывает ваше племя?
– Нужно вывезти… – стибок покопался в складках набедренной повязки и достал кусочек коры, – двадцать семь человек.
– Всего-то? – скрипнул из-под шляпы Большой Папа. – Раньше вас было больше.
– Столько мест нам необходимо. Остальные покинут Занавес другим способом.
– Каким?
– Ну… У каждого племени – свои секреты, – уклончиво заметил посол.
Свистоль помолчал.
– Нам надо посоветоваться.
– О, конечно! Мы можем пока остаться в вашей деревне?
– Можете. Это не займёт много времени.
Когда последний гость покинул Папину хижину, Свистоль нагнулся и некоторое время смотрел в щель между прутьями.
– Ушли, – сообщил он. – Хоть они и говорят, что не понимают по-нашему, – кто их знает на самом деле?
– Что скажете, доцент? – спросил Папа.
– Ну… В их словах есть определённый резон, не так ли?
– Так-то оно так…
– Секрет Железного Занавеса был бы нелишним для нас, как вы полагаете?
– Нелишним, – признал Папа. – Возможно, это действительно решило бы проблему защиты на новом месте.
– То есть в Вавилоне? Но кто позволит нам сажать там железную колючку?
– Вы неверно ставите вопрос, – усмехнулся Папа. – Кто может помешать нам это сделать, особенно если она уже будет посажена?
– Гм… Я не рассматривал вопрос с этой стороны. То есть вы хотите поставить городские власти перед фактом?
– Для начала я хочу просто добраться до города, – веско сказал Папа. – Это представляется мне наиболее сложным. А что там будет дальше… Да справимся, в конце концов. Честно говоря, меня больше беспокоит другая проблема.
– Какая же?
– Сами стибки.
– О-о…
– Сможем ли мы выносить друг друга долгое время?
– Да, это проблема. А давайте-ка спросим молодого Пыху.
– Почему вдруг его?
– Паренёк время от времени высказывает здравые мысли; и куда чаще, чем наши старейшины, не в укор им будь сказано… В конце концов, мы уже говорили об этом: племени смоукеров нужен предводитель, и желательно из молодых, а не старый пень вроде нас с вами…
– Хотите переложить ответственность на его плечи? – Папа неодобрительно хмыкнул.
– Рано или поздно настанет момент, когда мы уже не сможем их опекать… – тихо сказал Свистоль.
– Что ж, вы правы. – Папа покряхтел. – Зовите его сюда…
Пыха выслушал рассказ, шмыгнул носом и поправил кепку.
– Ну, это… Защита вещь хорошая, конечно… Думаю, ради такого и стибков не грех потерпеть… А не обманут?
– Я им обману! – грозно посулил Свистоль. – Эй вы, стибки!
Усевшиеся неподалёку на корточки послы вскочили. И тогда Папа громко, так, чтобы слышали все, кто был поблизости, рявкнул:
– Мы согласны!
И добавил, перейдя на пиджин, уже потише:
– Ви ар эгри!
* * *
Несмотря на все предпринимаемые меры, вода подкралась к деревеньке смоукеров незаметно. Как-то рано поутру Свистоль откинул кожаный полог, закрывавший корзину от ночной влаги, потянулся, широко раскинув руки, зевнул, снисходительно посмотрел по сторонам… И остолбенел. Там, где ещё вчера солнечные зайчики весело играли в пятнашки среди мхов и опавшей хвои, теперь плескалась вода. Лёгкий утренний ветерок морщил её зеркальную поверхность, туманная дымка заволакивала дали. Высоко подскакивая и поднимая фонтаны брызг, шаман побежал будить Большого Папу.– Ага. Ну, вот и началось… – с некоторым даже удовлетворением отметил тот, озирая пейзаж.
Встающее солнце весело искрилось в пока ещё мелкой воде, со всех сторон обступившей деревню. Вскоре все смоукеры были на ногах. Над корзинами поднялся первый, утренний дымок. Взрослые закуривали трубки, дети, рассевшиеся, словно птицы, на ветках, – папиросы и самокрутки, и все задумчиво взирали на залитые водой пространства.
– Это… Не предупредили нас, ничего… Что ж это за дела? – расстроенно охал Грибок.
Первая половина дня прошла в хлопотах по хозяйству. Смоукеры перетаскивали на огромные плоты нехитрый скарб с общинного склада, самые осторожные перевешивали свои корзины на те ветки, что повыше. Ближе к вечеру стали возвращаться по одному, по двое охотники – мокрые и крайне смущённые.
Жизнь постепенно входила в новую колею. Всё чаще смоукеров можно было застать с удочкой: рыба на мелководье ловилась на удивление неплохо. Кроме того, долгие часы, посвященные вдумчивому наблюдению за поплавком, как нельзя лучше подходили для неторопливого раскуривания трубки. Мужчины племени, и прежде не очень-то жаловавшие хлопоты по хозяйству, теперь всегда могли отговориться рыбалкой. Всё, пожалуй, обернулось бы к лучшему, но вода прибывала и прибывала…
– Завтра придётся собрать весь табак, – мрачно заметил Свистоль, ежедневно отмечавший границу суши маленькими колышками.
– Да уже большая часть урожая собрана, – ответил ему Каламбур, отец Пыхи. – Остался только тот, что пойдёт на семена.
– Хорошо бы все саженцы в горшочки – да на плот…
– Хорошо-то хорошо, но, сам понимаешь, много саженцев на плоту не уместится.
– Ты у нас лучший табаковод племени. Отбери самые хорошие…
– Это всё уже сделано, – Каламбур почесал кончик носа. – У меня даже ленточками помечено, какие первыми выкапывать. Слушай, шаман… А что Великий Табачный Дух? Благоволит ли нашему походу, и вообще?
– Конечно, – как можно более убедительно ответил Свистоль. – Вчера я совершил глубокий смоук и говорил с Никоциантом. Он одобрил принятые решения и обещал способствовать их дальнейшему претворению в жизнь. Великий Дух отметил высокие моральные качества и сплочённость нашего коллектива на пути к неуклонному…
Каламбур слушал с полуоткрытым ртом; по бороде протянулась тоненькая ниточка слюны.
– В общем, всё будет хорошо, – закруглился Свистоль.
– О-о! Ты и вправду великий шаман! – пробормотал Каламбур, с огромным уважением взирая на собеседника.
Свистоль почувствовал неловкость:
– Ну полно, полно! И знаешь что? Давай займёмся саженцами прямо сейчас.
Решение это, как оказалось, было принято как нельзя более кстати: облака всё сгущались и сгущались, а к вечеру разразилась страшная гроза. Вода стала подниматься с неслыханной быстротой: через несколько минут корзины, висевшие на нижних ветках деревьев, оказались подтопленными. Люди прыгали в воду, неся на головах свои скудные пожитки, и вплавь пускались к плотам. Кто-то уже во весь голос звал потерявшегося ребёнка, кто-то с маниакальным усердием пытался раскурить трубку, чиркая одну за другой подмокшие спички.
– Все сюда! – перекрыв на миг шум ливня, раздался крик.
Пыха, стоя под навесом одного из плотов, размахивал над головой фонариком, сделанным из высушенной тыквы.
Маленький огонёк метался из стороны в сторону, вот-вот готовый угаснуть, но всё же не гас. Смоукеры плыли на свет и, кряхтя, карабкались на мокрые брёвна. Женщины тут же успели из-за чего-то устроить громкий скандал. Наконец всё кое-как утряслось. Всего плотов было четыре. Последний, самый маленький, предназначался для остатков племени стиб. На каждом был установлен крытый широкими листьями навес, защищающий от солнца и дождя. Всё самое ценное: кувшины с табаком, запасы чая и провизии, ткани – помещалось в плетёные короба и подвешивалось на стропилах. Рассортировав свои пожитки, смоукеры стали укладываться спать. Недовольное бормотание потихоньку смолкло, красные огоньки трубок и самокруток гасли один за другим.
К утру гроза умчалась прочь. Едва первые солнечные лучи озарили сверкающий миллионами капелек влаги, – умытый дождём лес, как смоукеры начали просыпаться. Устроившийся у самого края навеса Пыха, открыв глаза, с интересом наблюдал за проплывающим мимо плота незнакомым, мохнатым и, по-видимому, очень недовольным жизнью зверем. Рядом кто-то завозился, забормотал сердито, чиркнул спичкой. Скосив глаза, Пыха узнал Грибка. Старейшина хмуро посмотрел на Пыху, что-то невразумительно буркнул и, глубоко затянувшись, выпустил густой клуб дыма. Пыха полез было за своей трубкой, но, вспомнив, что табак надо экономить, вздохнул и спрятал её обратно. Грибок, глядя на это, только крякнул: «Эх, дожили!»
Вода поднялась почти на три метра. Старый Гоппля, худой, жилистый, в одной набедренной повязке, вышел из-под навеса и принялся делать зарядку. Глядя на него, Грибок поёжился и плотнее закутался в одеяло.
– Вставай, Грибыч! Погреемся! – приветствовал его Гоппля, насмешливо улыбаясь. – Давай, вылезай, чего надулся!
Грибок лишь фыркнул презрительно. Гоппля подошел к краю плота, присел на корточки и, с силой оттолкнувшись, нырнул, подняв фонтан брызг. Его седая голова появилась из-под воды в десятке метров.
– Водичка – блеск! – громко отфыркиваясь, во всеуслышание объявил он. – Эй, молодёжь, вылезай купаться! Быстренько, быстренько в воду!
– Давайте, пока есть возможность, – одобрил Свистоль. – На реке такие крокозябры водятся, не больно-то поплаваешь!
Смоукеры один за другим просыпались. Когда над плотами возникли и потянулись вверх первые клубы табачного дыма, Большой Папа, охая и покряхтывая, взобрался на крышу навеса.
– Курильщики табаку! – неожиданно звучным голосом провозгласил он. – Заканчиваются последние минуты нашего пребывания на родной земле! Старейшие из вас ещё помнят, как мы пришли сюда и основали эту деревню. Это была хорошая деревня; и место это тоже хорошее, правильное! Теперь же мы уходим навстречу неведомым опасностям, но нам ли их бояться! Мы всё преодолеем и ещё курнём славного табачку, одолжив огоньку друг у дружки!
Молодёжь захлопала в ладоши и заулюлюкала радостно; старики улыбались. Даже Грибок после Папиных слов стал выглядеть не столь хмуро, с робкой надеждой взирая на него: никогда ещё Папа не разговаривал так торжественно. «Курильщики табаку», надо же!
– Смоукеры! – продолжал Папа. – Вы все уже знаете, что мы плывём в Вавилон. Там, в этом великом городе, мы заживём новой жизнью, и будет она, я надеюсь, ещё лучше прежней! Но на время пути нам надо избрать того, кто станет командовать нашей флотилией. Ибо дорога предстоит нелёгкая, и нам не обойтись без надёжного… э-э… адмирала!
– Тебя! Тебя изберём, Папа! – кричали ему.
– Нет-нет, друзья мои! – покачал головой Папа. – Я уже стар; глаза мои не те, что прежде. Нам нужен молодой флотоводец! И я предлагаю… – тут он сделал паузу.
Смоукеры зашушукались.
– Предлагаю выбрать Пыху! Он молод, но умён не по годам, и никто, я думаю, не сможет возразить против того, что уж он-то – правильный смоукер!
Физиономию умного не по годам Пыхи медленно заливал густой румянец.
– То-то, что молод… – проворчал Грибок; но молодёжь встретила заявление Папы радостными воплями.
– Согласны ли вы? – с улыбкой, прячущейся в бороде, спросил Папа.
Старейшины хмыкали и кряхтели, пряча глаза: никто не решался возразить Папе в открытую.
– Вот и славно, – как ни в чём не бывало подвёл итог самый правильный смоукер. – Давай, Пыха, приступай к своим новым обязанностям…
– Это я называю – давить авторитетом! – прошептал на ухо Папе Свистоль, когда тот спустился с навеса.
– Ну… Мы же с вами решили, что будем потихоньку продвигать парня, – чуть смущённо ответил Папа.
Смоукеры взялись за вёсла. Пыха, стоя на носу, пытался освоиться в новой роли. Сперва плыть было легко: плоты шли над вырубками, затем над затопленной деревней, лишь изредка задевая днищами скрытые водой ветки. Одна из корзин вдруг всплыла, рассеивая вокруг клочки сена, и закачалась на воде. Племя радостными воплями приветствовало это зрелище.
– Гляди, гляди, поплыла!
– Здорово!
– Чья же это? Гоппля, не твоя, часом? Уж больно неугомонная!
Последнее заявление было встречено взрывом хохота. «Что за странный народ! – думал Папа. – Сколько уже живу среди них – и всё не могу привыкнуть. За эти годы я должен знать каждого как облупленного; ан нет! Казалось бы, сейчас им только горевать да оплакивать свою злосчастную судьбу. А они покуривают да веселятся! Неужели и вправду – чем меньшим ты владеешь, тем легче и радостнее тебе живётся? Я никогда не был безоговорочным сторонником данной концепции, но сейчас готов признать, что в ней что-то есть».
Сразу за деревней начинались высокие заросли кустарника, сейчас еле виднеющегося над водой, и там плоты в первый раз забуксовали. Смоукеры попрыгали в воду и, подбадривая друг друга криками, стали проталкивать их сквозь тугое сплетение ветвей. Те сердито скребли по днищу, не пускали с насиженных мест… Гребцы налегали на вёсла. Пару раз пришлось взяться за топорики. Внезапно между деревьями замаячил просвет.
– Река! Река! – радостно загомонили все; и тут откуда-то из густой хвои над плотом послышался вопль:
– Стойте!!!
Охотники, присев от неожиданности, схватились за духовые трубки.
– Подождите! Доунт шут! Нихт шиссен!! Возьмите меня с собой!!! – по стволу склонившейся над водой бородавчатой сосны торопливо слезала какая-то всклокоченная личность.
– Нихт шиссен, майне либен зольдатен! – приветливо откликнулся полиглот Свистоль, с любопытством разглядывая странную фигуру.
Та спрыгнула прямо на плот, изо всех сил прижимая к груди завернутый в лохмотья свёрток.
– Защиты и справедливости! – прошептал незнакомец, испуганно таращась на смоукеров.
– Гм… Так кто ты такой и что случилось? – спросил Свистоль, сворачивая «козью ногу».
Всклокоченный радостно её принял, судорожно затянулся и принялся рассказывать. По словам странного человека, выходило, что он уже больше месяца скитается по лесу, не рискуя возвращаться к своему жилью. На вопрос, что же его так пугает, он ужасно занервничал, поперхнулся дымом и закашлялся, таращась в пространство налитыми кровью глазами и шепча: «Она, она, это всё она!»