Страница:
– Ну что вы пристали? Видите же, человек не в себе, – тихонько сказал Папа на ухо шаману.
Чужак, однако, кое-как справился с волнением и, поминутно сбиваясь, поведал об упавшем прямо с неба жутком чудище. Он, Отшельник, человек безобидный и мирный, никак не ожидал такого! Поспешным бегством ему удалось спастись самому и спасти книгу, труд всей своей жизни, – тут он нежно погладил тряпичный свёрток.
– И с этих самых пор ты не решаешься вернуться домой? – жалостливо качая головой, спросил Грибок. – Так-таки целый месяц?
– Может, и больше, не знаю! – содрогнулся Отшельник. – Я заблудился, бродил по лесам, искал хоть какие-то ориентиры… Недавно забрёл в ваши места. А тут ещё потоп, потом эта страшная буря… Я всю ночь не сомкнул глаз, защищая мою книгу от влаги. Хорошо, попалась эта сосна, – он кивнул на дерево. – Там удобные ветки, будто специально так устроены – можно сидеть, не опасаясь свалиться. Как в кресле!
– И куда же ты теперь? – поинтересовался Папа.
– Я это… Я с вами… Если можно, конечно, – опасливо косясь на обступивших его любопытных смоукеров, отвечал незнакомец.
– Отшельник, да ещё философ, да к тому же и грамотный – большая редкость в наши дни, герр адмирал, – пробормотал Свистоль, подталкивая Пыху в бок. – Негоже бросать его в лесу, э?
Отшельник умоляюще сложил лапки на груди и преданным взором уставился на молодого смоукера, часто помаргивая.
– Ты это… – сообразил Пыха. – Ты можешь остаться, да? Ну… э… ступай на последний плот; будешь помогать нашим.
Отшельник, бормоча благодарности, испарился.
Затянули старинную смоукеровскую походную песню: «Ос-тавь по-ку-рить! Ос-тавь по-ку-рить!» [7] Вёсла в руках гребцов поднимались и опускались ей в такт. Маленькая флотилия вышла наконец на простор разлившейся по лесу безымянной речки.
Я не привык относиться к своим снам серьёзно, размышлял каюкер, усаживаясь на диванчике. Однако то, что произошло этой ночью, – больше, чем просто сон. Любопытно, у меня начинается раздвоение личности или… Вот это «или» больше всего смущало Иннота. Если предположить, что он здоров, значит, – всё, что говорили странные двойники в его сне, соответствует действительности. И это тогда объясняло многое…
– Однако же… – вслух сказал он, потягиваясь, – на данный момент у меня есть куда более насущные проблемы.
Итак, ухайдакер. Первый раунд, можно считать, закончился вничью. Правда, если бы не его маленькая тайна, о которой Иннот и сам не подозревал, он стал бы для каюкера последним. Что же… Враг умён. Не найдя мёртвого тела на камнях университетского дворика, он наверняка поймёт, что противнику удалось каким-то образом ускользнуть. Значит, он будет наготове. Одно хорошо: о теперешнем местонахождении Иннота Подметала не имел представления. Не попросить ли мне здесь убежища на несколько дней, подумал Иннот. Впрочем, он тут же отверг эту мысль. Его вчера видела уйма народу. Скорее всего, уже к вечеру тайна перестанет быть тайной. Значит, надо подыскать себе новое жильё. И ещё – встретить Хлю. «Махагония», по идее, должна прибыть в аэропорт. Правда, эта буря… Ну, будем надеяться на лучшее. В конце концов, парень в надёжных руках. Вспомнив Адиррозу, Иннот ухмыльнулся – хотя и не очень весело. В его собственной личной жизни была парочка любовных романов – бурных, но весьма кратковременных. Наверное, для меня моё ремесло действительно самое важное в жизни, подумал он. По крайней мере, самое интересное.
Найдя хозяина и щедро расплатившись с ним за разбитое окно, Иннот поинтересовался по поводу своего приятеля – гориллоида.
– Гро ушёл примерно час назад, – зевнул Лопа. – Правда, что странно, не со своей новой пассией, а с майором.
– Думаю, девочка сейчас просто не в состоянии передвигаться, – подмигнул Иннот.
– Ну да, скажешь тоже! – хохотнул хозяин. – Да она сама любого заездит до полусмерти! Проверено на собственном опыте!
Размышляя об особенностях обезьянского промискуитета, Иннот покинул гостеприимный дом и направился по одному ему известному адресу. Самым первым делом следовало позаботиться об оружии.
За ночь ураган умчался прочь. Гроза отбушевала, и теперь утреннее солнце вовсю трудилось над мокрыми крышами и тротуарами. Золотистый туман поднимался вверх, обнажая умытый город. Кое-где на улицах валялись куски битой черепицы и сломанные ветки. Один раз путь каюкеру преградило вывороченное с корнями дерево, упавшее поперёк улицы. Около него уже толпилась кучка народу с пилами и топорами. На одном из балконов, зацепившись рукояткой, висел сломанный васильково-синий зонтик.
Переходя по изящному каменному мостику один из многочисленных каналов, Иннот покачал головой. Похоже, вся дрянь, вымытая с городских улиц, нашла себе там приют. Листья, обрывки бумажек, пустые бутылки и прочий сор покачивались в воде почти вровень с тротуарами. Вернётся Хлю, и надо будет вместе посмотреть газеты, подумал каюкер. Такой паводок просто обязан был выгнать из-под земли очередного мерзкого монстра. Если только найдётся желающий заплатить, можно поохотиться на него вдвоём.
– Мы маньяки, парень,
А это значит,
Что не страшны нам ни горе, ни беда.
Ведь ты маньяк, парень,
Маньяк не плачет
И не теряет бодрость духа никогда, —
напевал Иннот.
Этот квартал Вавилона был заселён приверженцами растафарианской церкви. Нескончаемые ритмы джанги, ползущие в открытые окна с магнитофонных бобин, яркие граффити, густым слоем покрывающие стены домов от тротуара до крыши, и неистребимый запашок умат-кумара на лестницах и в подворотнях – казалось бы, такое место просто обязано быть рассадником преступности. Но, как ни странно, растафарианский квартал слыл одним из самых мирных и безопасных. Местная стража добродушно закрывала глаза на некоторые вольности, связанные с курением, за что любой патрульный наряд удостаивался многочисленных приветствий и улыбок. Увидав в одной из витрин разнообразной формы и величины кальяны, Иннот усмехнулся и достал из кармашка пончо свою трубочку. Во время вчерашних событий она каким-то необъяснимым образом не вывалилась оттуда. Закурив, каюкер свернул в одну из подворотен и постучался в низенькую дверь. Некоторое время ничего не происходило. Иннот снова поднял руку, но тут за дверью послышались шаркающие шаги, и чей-то недовольный голос произнёс:
– Кока моня!
– Тока-кока нюня! – ответил Иннот условной фразой.
Зазвякала цепочка, и дверь немного приоткрылась.
– А, это снова ты, – пробурчал хозяин. – Пива, случайно, не принёс?
Иннот молча развёл руками.
– Ну ладно. Надеюсь, у тебя есть что-нибудь, способное меня порадовать.
– Как насчёт денег? – спросил каюкер, входя. – Раньше, помнится, они тебя радовали.
– Ничего-то ты не понимаешь, – снисходительно отозвался впустивший его.
Это был высокий, одетый в пёструю хламиду растафари. Многочисленные талисманы и амулеты звякали при каждом движении, шапка густых курчавых волос венчала добродушное тёмно-коричневое лицо. Бородка хозяина была заплетена в две короткие косички.
– Чего это я не понимаю? – поинтересовался Иннот.
– Деньги – это не источник радости, это всего лишь то, что способно примирить меня с окружающим миром. А радость – это совсем другое…
– Холодное пиво?
– Да, например… Холодное пиво и горячие женщины. Тут очень важно не перепутать! – он поднял к потолку палец.
– Но деньги имеют такую особенность… – гнул своё каюкер, – у того, у кого они есть, и пиво, как правило, холоднее, и женщины горячее…
– Да-да, так называемый эффект монетарной энтропии, – кивнул хозяин.
Иннот некоторое время размышлял над сказанным.
– Нет, ты что-то путаешь, – наконец сказал он. – Эффект монетарной энтропии состоит в том, что, какая бы сумма ни была у тебя на руках, она с течением времени постепенно уменьшается.
– Э, погоди, давай-ка разберёмся, – растафари пощипал бородку. – То, что ты сейчас сказал, это не монетарная энтропия, а первый постулат зарплаты, из которого выводится основной парадокс получаемых денег, а именно – сколько бы тебе ни платили, этого всё равно мало, потому что скорость рассеивания всегда на порядок больше скорости накопления, причём так называемый отрицательный прирост, или коэффициент возрастания долгов в этом случае…
Тут Иннот наконец заметил, что хозяин изрядно под кумаром. В этом состоянии он мог часами рассуждать на подобные темы, причём с многочисленными и невероятно нудными подробностями.
– Ладно, – прервал он растафари. – Я, собственно, зашел глянуть, нет ли у тебя чего-нибудь новенького в интересующей меня области.
– В интересующей тебя области… – задумчиво протянул хозяин.
– Оружие, – напомнил Иннот.
– Ну, недавно я получил партию стоеросовых дубинок с довольно оригинальными набалдашниками, но тебя ведь такие простые штуки не интересуют?
– Стоеросины – нет. А впрочем… Есть у тебя что-нибудь мощное и короткое? Что-нибудь такое, что легко можно спрятать под пончо?
– Есть «Магнум полис спешиал». Длина – один локоть, в головку залито полстакана свинца, полностью обтянута замшей. На рукоятке широкая петля, кстати, самозатягивающаяся.
– Полстакана свинца, говоришь? Малость тяжеловато. К тому же я предпочитаю не стражнические с гладкой головкой, а остроконечные армейские.
– Это самая короткая из всех. Может, тебя устроит трость? Хотя да, трость ты у меня, помнится, уже покупал.
– Кстати, она сломалась.
– Сломалась? Стоеросовая трость?! Великий Джамбалла, что же ты ею делал?
– У тебя найдётся что-нибудь в этом роде, только потолще? Из официально разрешённого, я имею в виду.
– Потолще – вряд ли. Закон об оружии, сам понимаешь… Либо прячь от чужих глаз, либо ходи с тонкой тростью.
– А из экзотики есть что-нибудь?
– Что конкретно тебя интересует? Ударное, метательное, бормотологическое?
– Даже не знаю, – промолвил каюкер. – Вообще, чем экзотичнее, тем лучше.
– Тебе для коллекции? Или…
– «Или».
– Гм… Пожалуй, вот что тебе надо! – хозяин быстрым шагом подошел к стоявшей посреди комнаты тахте и, нажав незаметную щеколду, раскрыл её.
С обратной стороны матраса был приделан обтянутый бархатом щит. На нём в строгом порядке располагались разнообразные убивалки. Аккуратно сняв одну, растафари протянул её Инноту.
– Бумеранг?! – Каюкер с неподдельным интересом рассматривал гладкую поверхность.
– Угу. Настоящий чёрный роммель, не какая-то там тонированная подделка! Видишь эти медового цвета прожилки? Ну, как тебе?
Иннот взвесил оружие в руке:
– Надо бы испытать сначала… А, ладно, беру. А что тут у тебя ещё?
– Да всякий хлам, – улыбнулся растафари. – Сбагрить нереально, а выкинуть жалко. Кстати, есть у меня одна волшебная штуковина, про которую я не знаю, что это такое. Могу уступить по дешёвке. Только, чур, без гарантий!
– Ну, покажи.
Растафари порылся в письменном столе и извлёк на свет маленький, тёмного стекла, флакон с запаянным горлышком.
– А с чего ты взял, что это вообще оружие? – поинтересовался Иннот, осторожно проводя над вещицей ладонью.
Некая магия в бутылочке определённо присутствовала, но сказать что-либо конкретное он не мог.
– Да не знаю я! – растафари прижал руки к груди. – Честно говорю, что ничего по поводу этой штуки не знаю. Может, это вообще такое лекарство от геморроя. Мне её подарил по укурке один клёвый чувак, но он сейчас тянет срок на кофейных плантациях, так что спросить некого.
– Ладно. Сколько ты за неё хочешь?
– Если возьмёшь дубинку, отдам бесплатно, в довесок.
Каюкер поразмыслил.
– Нет, старина. Всё-таки она слишком тяжелая. Давай лучше я куплю у тебя ещё одну трость.
– Ну как хочешь. Тебе с каким набалдашником?
– Лучше с самым простым, деревянным.
Растафари усмехнулся:
– Либо костяной шар, либо серебряный крючок, старина. Выбирай.
– Тогда костяной шар, – решил Иннот. – И этот волшебный прибамбас в подарок.
– Ладно, идёт. – Хозяин небрежно пересчитал монетки и, кивнув в сторону небольшого наргиле, сделанного из тыквы-горлянки, предложил: – Раскумаримся?
Каюкер покачал головой:
– Нет, мне нужна ясная голова.
– А чего ты такое куришь? – полюбопытствовал растафари.
– Махорку.
– Махорку?! – удивился растафари. – Но ею же пересыпают стропила, чтобы там не завелись всякие жучки-древоточцы!
– А ты попробуй как-нибудь курни!
– Что, здорово вставляет? – хозяин не на шутку заинтересовался.
– Да нет, – пожал плечами Иннот. – Никаких глюков. Просто помогает скоротать время.
Ну что же, сказал себе каюкер, оказавшись на улице. Хорошая трость, стеклянная граната и бумеранг – не так уж и плохо. Уже можно потягаться с Подметалой на равных. Плюс ещё новообретённая способность летать… Кстати, неплохо было бы обзавестись велосипедными шортами. Конечно, набедренная повязка привычнее, но, с другой стороны, велосипедки замечательно растягиваются, и не нужно будет изображать из себя эксгибициониста каждый раз, раскрывая перепонку. Он остановился, припоминая, где находится ближайшая лавка спорттоваров; и в этот самый момент из стоявшей неподалёку телефонной кабинки раздался звонок.
– Чего хоть передают-то? – Пыха плюхнулся рядом с шаманом.
Юный смоукер потихоньку начал осваиваться в новой роли; по крайней мере, такого пиетета по отношению к Свистолю и Большому Папе, как раньше, он уже не испытывал. Пыха пока не слишком хорошо понимал, что от него ожидают. Направление на ближайшие несколько дней было известно – они поднимались вверх по течению, туда, где рос знаменитый Железный Занавес и обитало племя стиб.
– А сам-то что, код забыл? – мягко пожурил адмирала Свистоль.
Пыха громко зевнул и почесался.
– Да не то чтобы забыл, просто вслушиваться лень, – признался он.
– А вот я сейчас возьму да и назначу тебя, до кучи, главным телеграфистом на всё время путешествия, – задумчиво промолвил Свистоль после долгой-долгой паузы. – И каждый час будешь нам всем докладывать, что нового слышно.
Пыха заёрзал.
– Нельзя так с людьми поступать, – буркнул он. – Не по-смоукеровски это.
– С некоторыми отдельными лентяями только так и можно. Давай-ка, вспоминай, чему вас учили!
– Гм… – Пыха вслушался в далёкое глуховатое таканье. – Значит… «М-ы-с-о-в-с-е-х-с-т-о-р-о-н-о-к-р-у-ж-е-н-ы-в-о-д-о-и краткое» Мы… Со всех сторон… Окружены водой, так, что ли?
– Угу. Они это всё время гонят в эфир. Остров, мол, у них маленький, и всё такое. Просят помощи.
– Так, может, возьмём их к себе?
– Нет, – жестко ответил шаман. – У нас договорённость со стиб. А места и так мало.
– Ну потеснимся…
– Слушай, ты ведь в охотниках совсем недавно, так?
– Верно, – Пыха героически шмыгнул носом. – А что?
– А то, что ты и понятия не имеешь, кто там, на острове. Может, они с радостью покидают нас всех в воду, а сами поплывут по своим делам.
– Ну да! – не поверил Пыха.
– Всякое может быть. Стибки, конечно, тоже не подарок, но всё же никогда не поступят подобным образом.
– Гм… А за что их все так не любят? Я только и слышу: стиб такие, стиб сякие… А попросишь кого-нибудь про них рассказать – сморщатся, как будто вместо табаку мох в трубку забили.
– Да пакостники потому что, – с досадой сказал Свистоль. – Другие племена, они как? Если чужака увидят – тот для них либо враг, либо добыча. То есть или бежать от него надо и прятаться, или, наоборот, в плен там брать или ещё что… А для стиб ты просто ходячий прикол. Как начнут издеваться… Мимо них даже плавать по реке перестали, через опасные места теперь пробираются, в обход.
– Зачем они так делают?!
– А зачем мы курим? – пожал плечами Свистоль. – Они иначе просто не могут. Им это в удовольствие.
– Странно как-то, – вздохнул Пыха. – Ну, если два племени поссорились да на тропу войны вышли – оно понятно: копья там, дубинки у всех. Они быстро разберутся, – кто был не прав. А стибки что же? Раз их все так не любят, объединились бы и того…
– А Железный Занавес на что? Если б не он, давно бы уже их всех повывели.
– Да что это за Занавес такой? Сколько уже слышу: Железный Занавес, Железный Занавес…
– Ты сам скоро всё увидишь. – И шаман замолк. Поняв, что от Свистоля больше ничего не добьёшься, Пыха пристал с расспросами к Большому Папе. Однако тот лишь усмехнулся в густые усы:
– Спустя пару дней узришь сию диковину собственными глазами, молодой человек.
Плоты двигались на север. Широко разлившаяся река затопила все окрестные леса – словно безбрежное, на диво мелкое море. Не раз и не два навстречу смоукерам попадались островки, буквально кишевшие разнообразной лесной живностью. Многих зверей не знали даже самые опытные охотники. Большой Папа в таких случаях снисходительно разъяснял, что это за животное, каковы его повадки и опасно ли оно. Несмотря на обилие дичи, смоукеры почти не охотились; зато все поголовно стали рыбачить. Это занятие как нельзя лучше соответствовало их спокойной и созерцательной натуре. Те, кто не грёб в данный момент вёслами, обязательно забрасывали с кормы удочку. Рыбы попадалось не так чтобы много, но вполне достаточно для хорошей ухи. В основном это была мелочь, однако Грибок неожиданно произвёл настоящий фурор, выловив здоровенного, в половину собственного роста леща. Посмотреть на диковину собралось, почитай, всё племя. Гоппля, весьма гордившийся своим рыбацким счастьем (ему везло значительно чаще других), только покрякивал в бороду. Грибок же довольно посмеивался.
Первая ночевка на реке прошла спокойно. Ввиду чужих мест решено было выставить часовых. Свистоль посоветовал Пыхе поставить опытных охотников, однако адмирал внезапно застеснялся командовать смоукерами, годившимися ему в отцы, и отправил на дежурство знакомую молодёжь. Увидев это, шаман неодобрительно покачал головой, но спорить не стал. Между тем вчерашние школьники, страшно гордые поручением, всю ночь не сомкнули глаз. Один раз, ближе к рассвету, часовые на последнем плоту подняли тревогу: почудилось им в тумане некое движение. Смоукеры заполошно повскакивали со своих мест, однако тревога оказалась ложной: мимо всего лишь проплывало старое, подточенное водой дерево. Разбуженные старики, разумеется, тут же стали ворчать, перемывая дозорным косточки, и ворчали до тех пор, пока Пыха, которому всё это время что-то не давало покоя, попросил умудрённых опытом объяснить, отчего это упавшие деревья плывут вверх по течению, а не вниз. Все с опаской стали вглядываться в туман, однако ничего нового не происходило. Купаться в это утро никто не решился.
С первыми же солнечными лучами тронулись в путь. Острова – и совсем крошечные, еле выступающие над водой пятачки, и огромные, похожие на исполинских зверей, заросшие тёмной щетиной леса, встречались всё чаще. Привычные породы уступили место каким-то незнакомым деревьям с невысокими, но очень толстыми стволами и разлапистыми ажурными листьями. Синие, как вечернее небо, зимородки молниями срывались с них и пронзали серебристую водную гладь, унося в хитросплетения ветвей свою трепыхающуюся добычу. Берега сузились, потом вдруг разошлись широко, открывая обширные, заросшие камышом пространства. Сейчас только верхушки рогоза торчали из воды, коричневые бархатные цилиндрики, уже начавшие рассеивать по воде свой невесомый пух. Неожиданно река разделилась на два рукава. Пыха озадаченно нахмурился и остановил гребцов. Один за другим плоты подходили к своему флагману и останавливались, чуть покачиваясь на мелкой волне.
– Куда теперь? – спросил Пыха у бывалых охотников.
– Ну, это… Когда я здесь был в последний раз, река не раздваивалась, – задумчиво сказал Дымок, опытный (по смоукеровским меркам) путешественник. – Заводь тут была – это да.
– Справа она была или слева?
– Это… Слева вроде.
– Вроде или точно?
– Да не помню я! – смущенно пожал плечами Дымок. – По-моему, слева.
– Гм. Ну ладно. Значит, нам по правой протоке.
Плоты двинулись вперёд. Спустя какое-то время Свистоль отозвал адмирала в сторонку.
– Хочу дать тебе один хороший совет, молодой человек, – тихонько сказал он. – Причём равно пригодный для войны, любви, охоты и путешествия.
– И что же это за совет? – с любопытством спросил Пыха.
– Его ещё называют «первое правило начальника».
– Это, случайно, не «я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак»?
Свистоль поперхнулся:
– Где это ты такое услыхал?!!
– От Отшельника, – довольный произведённым впечатлением, хихикнул Пыха.
– Нет. Правило на самом деле такое: никогда не показывай другим своей неуверенности. В любви – девушка от тебя отвернётся, предпочтёт другого, уверенного в себе; на охоте – зверь почувствует твою слабину, на войне и в путешествии – люди не пойдут за тобой. Такие вот дела.
– Но если я и в самом деле не знаю, что делать? – хмыкнул молодой смоукер.
– Ты можешь не знать. Но другие не должны этого заметить, понимаешь? Просто сострой каменное лицо и…
На этом месте пояснения шамана были прерваны. Река сделала очередной поворот, и смоукеры вдруг в один голос загомонили, тыча пальцами в сторону берега. Пыха всмотрелся.
Некогда здесь возвышался песчаный обрыв, усеянный тысячами стрижиных норок. Сейчас он полностью скрылся под водой, и на диво густой кустарник, усеянный мелкими, отливающими голубизной листиками, казалось, вырастал прямо из реки. Но не это стало причиной удивлённых возгласов: низко над лесом парила в воздухе серебристо-серая исполинская туша, похожая чем-то на огромную пузатую рыбину. Маленькие фигурки поспешно карабкались вверх по тонкой верёвочной лестнице, одна за другой исчезая в продолговатой гондоле дирижабля. На глазах изумлённых смоукеров сигара летучего корабля величаво развернулась и плавно поплыла над лесом, поднимаясь всё выше и выше.
– Ну, вот и приплыли, – сказал за спиной Пыхи Свистоль. – Быстрее, чем я думал… Владения племени стиб начинаются здесь.
– Вы с Папой не говорили мне, что стибки путешествуют на летучих кораблях, – заметил Пыха.
– Мы и сами не знали, – развёл руками Свистоль. – Даже представить такое не могли, в нашей-то глухомани…
– А где их знаменитый Железный Занавес?
– Прямо перед тобой.
– Эти вот кустики? – разочарованно протянул молодой охотник, сдвигая кепку на затылок. – А я-то себе навоображал!
– Через эти, как ты изволил выразиться, кустики даже носопыр продраться не сможет, так-то! А уж человек – тем более!
– Почему не сможет? – удивился Пыха. – Ежели он, например, с топориком…
– Тут тебе никакой топорик не поможет. Этот кустарник не зря называют Железным Занавесом. Его ветки – а ты видишь, там ни одной прямой, все переплетены между собой, как клубок спутавшейся лески; так вот, они пропитываются железом, которое растение непрерывно тянет из почвы. Вдобавок они могут срастаться между собой. Это и вправду Занавес: не отдельные кусты, а один огромный, неимоверно разросшийся организм. Любой топор здесь спружинит и отскочит, и хорошо если не по ноге!
– Ну, если он такой прочный, можно, наверное, перебраться по верху…
– Ага, перебрался один такой. Во-первых, шипы на ветках в палец длиной и острые – жуть! Как иголки. Кроме того, сейчас подплывём поближе, обрати внимание на листья. Только руками трогать не вздумай: каждый заканчивается ядовитой колючкой.
– Ух ты!
– Да. Яд этот, вообще-то, не смертелен, но вызывает жуткий зуд.
– Как крапива?
– Куда там крапиве! Тебя когда-нибудь оса жалила? Вот что-то вроде. А листики-то мелкие, едва с ноготь будут. Как тут перелезешь?
– Ну а если костёр развести побольше, да и выжечь себе тропку? – В Пыхе определённо проснулся великий стратег, и плевать было этому проснувшемуся на то, что стиб, по крайней мере в настоящий момент, были союзниками смоукеров.
– Пробовали и такое, – терпеливо объяснил Свистоль. – Вот только железная колючка практически не горит. Древесина-то металлизирована! Да и стибки тоже сложа руки сидеть не будут: подтащат воду, да прямо сквозь кусты огонь и зальют. А их ни стрелой, ни копьём сквозь Занавес не достать. Так-то вот!
Плоты один за другим подплывали к берегу. Послышался вскрик – кто-то из смоукеров дотронулся-таки до колючего куста и теперь на чём свет стоит крыл проклятых стибков, их Занавес и вообще – такую жизнь. Пыхе показалось, что из плотного переплетения ветвей послышался какой-то звук, что-то вроде еле сдерживаемого хихиканья.
– Не трогать Занавес! – громогласно возвестил Свистоль, взобравшись на крышу навеса.
Хихиканье стало явственней.
– Здесь они, поганцы, – удовлетворённо пробурчал Папа и вдруг гаркнул так, что у стоявших рядом уши заложило: – Хай, стиб! Хелп кам!! Оупен гейте, смолл тоад-стулз!!! [8]
Чужак, однако, кое-как справился с волнением и, поминутно сбиваясь, поведал об упавшем прямо с неба жутком чудище. Он, Отшельник, человек безобидный и мирный, никак не ожидал такого! Поспешным бегством ему удалось спастись самому и спасти книгу, труд всей своей жизни, – тут он нежно погладил тряпичный свёрток.
– И с этих самых пор ты не решаешься вернуться домой? – жалостливо качая головой, спросил Грибок. – Так-таки целый месяц?
– Может, и больше, не знаю! – содрогнулся Отшельник. – Я заблудился, бродил по лесам, искал хоть какие-то ориентиры… Недавно забрёл в ваши места. А тут ещё потоп, потом эта страшная буря… Я всю ночь не сомкнул глаз, защищая мою книгу от влаги. Хорошо, попалась эта сосна, – он кивнул на дерево. – Там удобные ветки, будто специально так устроены – можно сидеть, не опасаясь свалиться. Как в кресле!
– И куда же ты теперь? – поинтересовался Папа.
– Я это… Я с вами… Если можно, конечно, – опасливо косясь на обступивших его любопытных смоукеров, отвечал незнакомец.
– Отшельник, да ещё философ, да к тому же и грамотный – большая редкость в наши дни, герр адмирал, – пробормотал Свистоль, подталкивая Пыху в бок. – Негоже бросать его в лесу, э?
Отшельник умоляюще сложил лапки на груди и преданным взором уставился на молодого смоукера, часто помаргивая.
– Ты это… – сообразил Пыха. – Ты можешь остаться, да? Ну… э… ступай на последний плот; будешь помогать нашим.
Отшельник, бормоча благодарности, испарился.
Затянули старинную смоукеровскую походную песню: «Ос-тавь по-ку-рить! Ос-тавь по-ку-рить!» [7] Вёсла в руках гребцов поднимались и опускались ей в такт. Маленькая флотилия вышла наконец на простор разлившейся по лесу безымянной речки.
* * *
Иннот проснулся и некоторое время не мог сообразить, где он находится. Наконец в памяти всплыло: поединок на крыше, полёт – и его собственное оригинальное появление на обезьянской вечеринке. Он в доме у бойца реслинга. Как его… Дуит Лопа. Точно.Я не привык относиться к своим снам серьёзно, размышлял каюкер, усаживаясь на диванчике. Однако то, что произошло этой ночью, – больше, чем просто сон. Любопытно, у меня начинается раздвоение личности или… Вот это «или» больше всего смущало Иннота. Если предположить, что он здоров, значит, – всё, что говорили странные двойники в его сне, соответствует действительности. И это тогда объясняло многое…
– Однако же… – вслух сказал он, потягиваясь, – на данный момент у меня есть куда более насущные проблемы.
Итак, ухайдакер. Первый раунд, можно считать, закончился вничью. Правда, если бы не его маленькая тайна, о которой Иннот и сам не подозревал, он стал бы для каюкера последним. Что же… Враг умён. Не найдя мёртвого тела на камнях университетского дворика, он наверняка поймёт, что противнику удалось каким-то образом ускользнуть. Значит, он будет наготове. Одно хорошо: о теперешнем местонахождении Иннота Подметала не имел представления. Не попросить ли мне здесь убежища на несколько дней, подумал Иннот. Впрочем, он тут же отверг эту мысль. Его вчера видела уйма народу. Скорее всего, уже к вечеру тайна перестанет быть тайной. Значит, надо подыскать себе новое жильё. И ещё – встретить Хлю. «Махагония», по идее, должна прибыть в аэропорт. Правда, эта буря… Ну, будем надеяться на лучшее. В конце концов, парень в надёжных руках. Вспомнив Адиррозу, Иннот ухмыльнулся – хотя и не очень весело. В его собственной личной жизни была парочка любовных романов – бурных, но весьма кратковременных. Наверное, для меня моё ремесло действительно самое важное в жизни, подумал он. По крайней мере, самое интересное.
Найдя хозяина и щедро расплатившись с ним за разбитое окно, Иннот поинтересовался по поводу своего приятеля – гориллоида.
– Гро ушёл примерно час назад, – зевнул Лопа. – Правда, что странно, не со своей новой пассией, а с майором.
– Думаю, девочка сейчас просто не в состоянии передвигаться, – подмигнул Иннот.
– Ну да, скажешь тоже! – хохотнул хозяин. – Да она сама любого заездит до полусмерти! Проверено на собственном опыте!
Размышляя об особенностях обезьянского промискуитета, Иннот покинул гостеприимный дом и направился по одному ему известному адресу. Самым первым делом следовало позаботиться об оружии.
За ночь ураган умчался прочь. Гроза отбушевала, и теперь утреннее солнце вовсю трудилось над мокрыми крышами и тротуарами. Золотистый туман поднимался вверх, обнажая умытый город. Кое-где на улицах валялись куски битой черепицы и сломанные ветки. Один раз путь каюкеру преградило вывороченное с корнями дерево, упавшее поперёк улицы. Около него уже толпилась кучка народу с пилами и топорами. На одном из балконов, зацепившись рукояткой, висел сломанный васильково-синий зонтик.
Переходя по изящному каменному мостику один из многочисленных каналов, Иннот покачал головой. Похоже, вся дрянь, вымытая с городских улиц, нашла себе там приют. Листья, обрывки бумажек, пустые бутылки и прочий сор покачивались в воде почти вровень с тротуарами. Вернётся Хлю, и надо будет вместе посмотреть газеты, подумал каюкер. Такой паводок просто обязан был выгнать из-под земли очередного мерзкого монстра. Если только найдётся желающий заплатить, можно поохотиться на него вдвоём.
– Мы маньяки, парень,
А это значит,
Что не страшны нам ни горе, ни беда.
Ведь ты маньяк, парень,
Маньяк не плачет
И не теряет бодрость духа никогда, —
напевал Иннот.
Этот квартал Вавилона был заселён приверженцами растафарианской церкви. Нескончаемые ритмы джанги, ползущие в открытые окна с магнитофонных бобин, яркие граффити, густым слоем покрывающие стены домов от тротуара до крыши, и неистребимый запашок умат-кумара на лестницах и в подворотнях – казалось бы, такое место просто обязано быть рассадником преступности. Но, как ни странно, растафарианский квартал слыл одним из самых мирных и безопасных. Местная стража добродушно закрывала глаза на некоторые вольности, связанные с курением, за что любой патрульный наряд удостаивался многочисленных приветствий и улыбок. Увидав в одной из витрин разнообразной формы и величины кальяны, Иннот усмехнулся и достал из кармашка пончо свою трубочку. Во время вчерашних событий она каким-то необъяснимым образом не вывалилась оттуда. Закурив, каюкер свернул в одну из подворотен и постучался в низенькую дверь. Некоторое время ничего не происходило. Иннот снова поднял руку, но тут за дверью послышались шаркающие шаги, и чей-то недовольный голос произнёс:
– Кока моня!
– Тока-кока нюня! – ответил Иннот условной фразой.
Зазвякала цепочка, и дверь немного приоткрылась.
– А, это снова ты, – пробурчал хозяин. – Пива, случайно, не принёс?
Иннот молча развёл руками.
– Ну ладно. Надеюсь, у тебя есть что-нибудь, способное меня порадовать.
– Как насчёт денег? – спросил каюкер, входя. – Раньше, помнится, они тебя радовали.
– Ничего-то ты не понимаешь, – снисходительно отозвался впустивший его.
Это был высокий, одетый в пёструю хламиду растафари. Многочисленные талисманы и амулеты звякали при каждом движении, шапка густых курчавых волос венчала добродушное тёмно-коричневое лицо. Бородка хозяина была заплетена в две короткие косички.
– Чего это я не понимаю? – поинтересовался Иннот.
– Деньги – это не источник радости, это всего лишь то, что способно примирить меня с окружающим миром. А радость – это совсем другое…
– Холодное пиво?
– Да, например… Холодное пиво и горячие женщины. Тут очень важно не перепутать! – он поднял к потолку палец.
– Но деньги имеют такую особенность… – гнул своё каюкер, – у того, у кого они есть, и пиво, как правило, холоднее, и женщины горячее…
– Да-да, так называемый эффект монетарной энтропии, – кивнул хозяин.
Иннот некоторое время размышлял над сказанным.
– Нет, ты что-то путаешь, – наконец сказал он. – Эффект монетарной энтропии состоит в том, что, какая бы сумма ни была у тебя на руках, она с течением времени постепенно уменьшается.
– Э, погоди, давай-ка разберёмся, – растафари пощипал бородку. – То, что ты сейчас сказал, это не монетарная энтропия, а первый постулат зарплаты, из которого выводится основной парадокс получаемых денег, а именно – сколько бы тебе ни платили, этого всё равно мало, потому что скорость рассеивания всегда на порядок больше скорости накопления, причём так называемый отрицательный прирост, или коэффициент возрастания долгов в этом случае…
Тут Иннот наконец заметил, что хозяин изрядно под кумаром. В этом состоянии он мог часами рассуждать на подобные темы, причём с многочисленными и невероятно нудными подробностями.
– Ладно, – прервал он растафари. – Я, собственно, зашел глянуть, нет ли у тебя чего-нибудь новенького в интересующей меня области.
– В интересующей тебя области… – задумчиво протянул хозяин.
– Оружие, – напомнил Иннот.
– Ну, недавно я получил партию стоеросовых дубинок с довольно оригинальными набалдашниками, но тебя ведь такие простые штуки не интересуют?
– Стоеросины – нет. А впрочем… Есть у тебя что-нибудь мощное и короткое? Что-нибудь такое, что легко можно спрятать под пончо?
– Есть «Магнум полис спешиал». Длина – один локоть, в головку залито полстакана свинца, полностью обтянута замшей. На рукоятке широкая петля, кстати, самозатягивающаяся.
– Полстакана свинца, говоришь? Малость тяжеловато. К тому же я предпочитаю не стражнические с гладкой головкой, а остроконечные армейские.
– Это самая короткая из всех. Может, тебя устроит трость? Хотя да, трость ты у меня, помнится, уже покупал.
– Кстати, она сломалась.
– Сломалась? Стоеросовая трость?! Великий Джамбалла, что же ты ею делал?
– У тебя найдётся что-нибудь в этом роде, только потолще? Из официально разрешённого, я имею в виду.
– Потолще – вряд ли. Закон об оружии, сам понимаешь… Либо прячь от чужих глаз, либо ходи с тонкой тростью.
– А из экзотики есть что-нибудь?
– Что конкретно тебя интересует? Ударное, метательное, бормотологическое?
– Даже не знаю, – промолвил каюкер. – Вообще, чем экзотичнее, тем лучше.
– Тебе для коллекции? Или…
– «Или».
– Гм… Пожалуй, вот что тебе надо! – хозяин быстрым шагом подошел к стоявшей посреди комнаты тахте и, нажав незаметную щеколду, раскрыл её.
С обратной стороны матраса был приделан обтянутый бархатом щит. На нём в строгом порядке располагались разнообразные убивалки. Аккуратно сняв одну, растафари протянул её Инноту.
– Бумеранг?! – Каюкер с неподдельным интересом рассматривал гладкую поверхность.
– Угу. Настоящий чёрный роммель, не какая-то там тонированная подделка! Видишь эти медового цвета прожилки? Ну, как тебе?
Иннот взвесил оружие в руке:
– Надо бы испытать сначала… А, ладно, беру. А что тут у тебя ещё?
– Да всякий хлам, – улыбнулся растафари. – Сбагрить нереально, а выкинуть жалко. Кстати, есть у меня одна волшебная штуковина, про которую я не знаю, что это такое. Могу уступить по дешёвке. Только, чур, без гарантий!
– Ну, покажи.
Растафари порылся в письменном столе и извлёк на свет маленький, тёмного стекла, флакон с запаянным горлышком.
– А с чего ты взял, что это вообще оружие? – поинтересовался Иннот, осторожно проводя над вещицей ладонью.
Некая магия в бутылочке определённо присутствовала, но сказать что-либо конкретное он не мог.
– Да не знаю я! – растафари прижал руки к груди. – Честно говорю, что ничего по поводу этой штуки не знаю. Может, это вообще такое лекарство от геморроя. Мне её подарил по укурке один клёвый чувак, но он сейчас тянет срок на кофейных плантациях, так что спросить некого.
– Ладно. Сколько ты за неё хочешь?
– Если возьмёшь дубинку, отдам бесплатно, в довесок.
Каюкер поразмыслил.
– Нет, старина. Всё-таки она слишком тяжелая. Давай лучше я куплю у тебя ещё одну трость.
– Ну как хочешь. Тебе с каким набалдашником?
– Лучше с самым простым, деревянным.
Растафари усмехнулся:
– Либо костяной шар, либо серебряный крючок, старина. Выбирай.
– Тогда костяной шар, – решил Иннот. – И этот волшебный прибамбас в подарок.
– Ладно, идёт. – Хозяин небрежно пересчитал монетки и, кивнув в сторону небольшого наргиле, сделанного из тыквы-горлянки, предложил: – Раскумаримся?
Каюкер покачал головой:
– Нет, мне нужна ясная голова.
– А чего ты такое куришь? – полюбопытствовал растафари.
– Махорку.
– Махорку?! – удивился растафари. – Но ею же пересыпают стропила, чтобы там не завелись всякие жучки-древоточцы!
– А ты попробуй как-нибудь курни!
– Что, здорово вставляет? – хозяин не на шутку заинтересовался.
– Да нет, – пожал плечами Иннот. – Никаких глюков. Просто помогает скоротать время.
Ну что же, сказал себе каюкер, оказавшись на улице. Хорошая трость, стеклянная граната и бумеранг – не так уж и плохо. Уже можно потягаться с Подметалой на равных. Плюс ещё новообретённая способность летать… Кстати, неплохо было бы обзавестись велосипедными шортами. Конечно, набедренная повязка привычнее, но, с другой стороны, велосипедки замечательно растягиваются, и не нужно будет изображать из себя эксгибициониста каждый раз, раскрывая перепонку. Он остановился, припоминая, где находится ближайшая лавка спорттоваров; и в этот самый момент из стоявшей неподалёку телефонной кабинки раздался звонок.
* * *
По лесу разносилась тревожная дробь тамтамов. Поскольку всякий уважающий себя охотник джунглей должен понимать телеграфный код (так считал Свистоль), азбуку Морзе изучали в смоукеровской школе. И сейчас, вслушиваясь в разносящееся над рекой стаккато, он шевелил губами, припоминая расшифровку. «В-с-е-м, запятая, к-т-о н-а-с с-л-ы…»– Чего хоть передают-то? – Пыха плюхнулся рядом с шаманом.
Юный смоукер потихоньку начал осваиваться в новой роли; по крайней мере, такого пиетета по отношению к Свистолю и Большому Папе, как раньше, он уже не испытывал. Пыха пока не слишком хорошо понимал, что от него ожидают. Направление на ближайшие несколько дней было известно – они поднимались вверх по течению, туда, где рос знаменитый Железный Занавес и обитало племя стиб.
– А сам-то что, код забыл? – мягко пожурил адмирала Свистоль.
Пыха громко зевнул и почесался.
– Да не то чтобы забыл, просто вслушиваться лень, – признался он.
– А вот я сейчас возьму да и назначу тебя, до кучи, главным телеграфистом на всё время путешествия, – задумчиво промолвил Свистоль после долгой-долгой паузы. – И каждый час будешь нам всем докладывать, что нового слышно.
Пыха заёрзал.
– Нельзя так с людьми поступать, – буркнул он. – Не по-смоукеровски это.
– С некоторыми отдельными лентяями только так и можно. Давай-ка, вспоминай, чему вас учили!
– Гм… – Пыха вслушался в далёкое глуховатое таканье. – Значит… «М-ы-с-о-в-с-е-х-с-т-о-р-о-н-о-к-р-у-ж-е-н-ы-в-о-д-о-и краткое» Мы… Со всех сторон… Окружены водой, так, что ли?
– Угу. Они это всё время гонят в эфир. Остров, мол, у них маленький, и всё такое. Просят помощи.
– Так, может, возьмём их к себе?
– Нет, – жестко ответил шаман. – У нас договорённость со стиб. А места и так мало.
– Ну потеснимся…
– Слушай, ты ведь в охотниках совсем недавно, так?
– Верно, – Пыха героически шмыгнул носом. – А что?
– А то, что ты и понятия не имеешь, кто там, на острове. Может, они с радостью покидают нас всех в воду, а сами поплывут по своим делам.
– Ну да! – не поверил Пыха.
– Всякое может быть. Стибки, конечно, тоже не подарок, но всё же никогда не поступят подобным образом.
– Гм… А за что их все так не любят? Я только и слышу: стиб такие, стиб сякие… А попросишь кого-нибудь про них рассказать – сморщатся, как будто вместо табаку мох в трубку забили.
– Да пакостники потому что, – с досадой сказал Свистоль. – Другие племена, они как? Если чужака увидят – тот для них либо враг, либо добыча. То есть или бежать от него надо и прятаться, или, наоборот, в плен там брать или ещё что… А для стиб ты просто ходячий прикол. Как начнут издеваться… Мимо них даже плавать по реке перестали, через опасные места теперь пробираются, в обход.
– Зачем они так делают?!
– А зачем мы курим? – пожал плечами Свистоль. – Они иначе просто не могут. Им это в удовольствие.
– Странно как-то, – вздохнул Пыха. – Ну, если два племени поссорились да на тропу войны вышли – оно понятно: копья там, дубинки у всех. Они быстро разберутся, – кто был не прав. А стибки что же? Раз их все так не любят, объединились бы и того…
– А Железный Занавес на что? Если б не он, давно бы уже их всех повывели.
– Да что это за Занавес такой? Сколько уже слышу: Железный Занавес, Железный Занавес…
– Ты сам скоро всё увидишь. – И шаман замолк. Поняв, что от Свистоля больше ничего не добьёшься, Пыха пристал с расспросами к Большому Папе. Однако тот лишь усмехнулся в густые усы:
– Спустя пару дней узришь сию диковину собственными глазами, молодой человек.
Плоты двигались на север. Широко разлившаяся река затопила все окрестные леса – словно безбрежное, на диво мелкое море. Не раз и не два навстречу смоукерам попадались островки, буквально кишевшие разнообразной лесной живностью. Многих зверей не знали даже самые опытные охотники. Большой Папа в таких случаях снисходительно разъяснял, что это за животное, каковы его повадки и опасно ли оно. Несмотря на обилие дичи, смоукеры почти не охотились; зато все поголовно стали рыбачить. Это занятие как нельзя лучше соответствовало их спокойной и созерцательной натуре. Те, кто не грёб в данный момент вёслами, обязательно забрасывали с кормы удочку. Рыбы попадалось не так чтобы много, но вполне достаточно для хорошей ухи. В основном это была мелочь, однако Грибок неожиданно произвёл настоящий фурор, выловив здоровенного, в половину собственного роста леща. Посмотреть на диковину собралось, почитай, всё племя. Гоппля, весьма гордившийся своим рыбацким счастьем (ему везло значительно чаще других), только покрякивал в бороду. Грибок же довольно посмеивался.
Первая ночевка на реке прошла спокойно. Ввиду чужих мест решено было выставить часовых. Свистоль посоветовал Пыхе поставить опытных охотников, однако адмирал внезапно застеснялся командовать смоукерами, годившимися ему в отцы, и отправил на дежурство знакомую молодёжь. Увидев это, шаман неодобрительно покачал головой, но спорить не стал. Между тем вчерашние школьники, страшно гордые поручением, всю ночь не сомкнули глаз. Один раз, ближе к рассвету, часовые на последнем плоту подняли тревогу: почудилось им в тумане некое движение. Смоукеры заполошно повскакивали со своих мест, однако тревога оказалась ложной: мимо всего лишь проплывало старое, подточенное водой дерево. Разбуженные старики, разумеется, тут же стали ворчать, перемывая дозорным косточки, и ворчали до тех пор, пока Пыха, которому всё это время что-то не давало покоя, попросил умудрённых опытом объяснить, отчего это упавшие деревья плывут вверх по течению, а не вниз. Все с опаской стали вглядываться в туман, однако ничего нового не происходило. Купаться в это утро никто не решился.
С первыми же солнечными лучами тронулись в путь. Острова – и совсем крошечные, еле выступающие над водой пятачки, и огромные, похожие на исполинских зверей, заросшие тёмной щетиной леса, встречались всё чаще. Привычные породы уступили место каким-то незнакомым деревьям с невысокими, но очень толстыми стволами и разлапистыми ажурными листьями. Синие, как вечернее небо, зимородки молниями срывались с них и пронзали серебристую водную гладь, унося в хитросплетения ветвей свою трепыхающуюся добычу. Берега сузились, потом вдруг разошлись широко, открывая обширные, заросшие камышом пространства. Сейчас только верхушки рогоза торчали из воды, коричневые бархатные цилиндрики, уже начавшие рассеивать по воде свой невесомый пух. Неожиданно река разделилась на два рукава. Пыха озадаченно нахмурился и остановил гребцов. Один за другим плоты подходили к своему флагману и останавливались, чуть покачиваясь на мелкой волне.
– Куда теперь? – спросил Пыха у бывалых охотников.
– Ну, это… Когда я здесь был в последний раз, река не раздваивалась, – задумчиво сказал Дымок, опытный (по смоукеровским меркам) путешественник. – Заводь тут была – это да.
– Справа она была или слева?
– Это… Слева вроде.
– Вроде или точно?
– Да не помню я! – смущенно пожал плечами Дымок. – По-моему, слева.
– Гм. Ну ладно. Значит, нам по правой протоке.
Плоты двинулись вперёд. Спустя какое-то время Свистоль отозвал адмирала в сторонку.
– Хочу дать тебе один хороший совет, молодой человек, – тихонько сказал он. – Причём равно пригодный для войны, любви, охоты и путешествия.
– И что же это за совет? – с любопытством спросил Пыха.
– Его ещё называют «первое правило начальника».
– Это, случайно, не «я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак»?
Свистоль поперхнулся:
– Где это ты такое услыхал?!!
– От Отшельника, – довольный произведённым впечатлением, хихикнул Пыха.
– Нет. Правило на самом деле такое: никогда не показывай другим своей неуверенности. В любви – девушка от тебя отвернётся, предпочтёт другого, уверенного в себе; на охоте – зверь почувствует твою слабину, на войне и в путешествии – люди не пойдут за тобой. Такие вот дела.
– Но если я и в самом деле не знаю, что делать? – хмыкнул молодой смоукер.
– Ты можешь не знать. Но другие не должны этого заметить, понимаешь? Просто сострой каменное лицо и…
На этом месте пояснения шамана были прерваны. Река сделала очередной поворот, и смоукеры вдруг в один голос загомонили, тыча пальцами в сторону берега. Пыха всмотрелся.
Некогда здесь возвышался песчаный обрыв, усеянный тысячами стрижиных норок. Сейчас он полностью скрылся под водой, и на диво густой кустарник, усеянный мелкими, отливающими голубизной листиками, казалось, вырастал прямо из реки. Но не это стало причиной удивлённых возгласов: низко над лесом парила в воздухе серебристо-серая исполинская туша, похожая чем-то на огромную пузатую рыбину. Маленькие фигурки поспешно карабкались вверх по тонкой верёвочной лестнице, одна за другой исчезая в продолговатой гондоле дирижабля. На глазах изумлённых смоукеров сигара летучего корабля величаво развернулась и плавно поплыла над лесом, поднимаясь всё выше и выше.
– Ну, вот и приплыли, – сказал за спиной Пыхи Свистоль. – Быстрее, чем я думал… Владения племени стиб начинаются здесь.
– Вы с Папой не говорили мне, что стибки путешествуют на летучих кораблях, – заметил Пыха.
– Мы и сами не знали, – развёл руками Свистоль. – Даже представить такое не могли, в нашей-то глухомани…
– А где их знаменитый Железный Занавес?
– Прямо перед тобой.
– Эти вот кустики? – разочарованно протянул молодой охотник, сдвигая кепку на затылок. – А я-то себе навоображал!
– Через эти, как ты изволил выразиться, кустики даже носопыр продраться не сможет, так-то! А уж человек – тем более!
– Почему не сможет? – удивился Пыха. – Ежели он, например, с топориком…
– Тут тебе никакой топорик не поможет. Этот кустарник не зря называют Железным Занавесом. Его ветки – а ты видишь, там ни одной прямой, все переплетены между собой, как клубок спутавшейся лески; так вот, они пропитываются железом, которое растение непрерывно тянет из почвы. Вдобавок они могут срастаться между собой. Это и вправду Занавес: не отдельные кусты, а один огромный, неимоверно разросшийся организм. Любой топор здесь спружинит и отскочит, и хорошо если не по ноге!
– Ну, если он такой прочный, можно, наверное, перебраться по верху…
– Ага, перебрался один такой. Во-первых, шипы на ветках в палец длиной и острые – жуть! Как иголки. Кроме того, сейчас подплывём поближе, обрати внимание на листья. Только руками трогать не вздумай: каждый заканчивается ядовитой колючкой.
– Ух ты!
– Да. Яд этот, вообще-то, не смертелен, но вызывает жуткий зуд.
– Как крапива?
– Куда там крапиве! Тебя когда-нибудь оса жалила? Вот что-то вроде. А листики-то мелкие, едва с ноготь будут. Как тут перелезешь?
– Ну а если костёр развести побольше, да и выжечь себе тропку? – В Пыхе определённо проснулся великий стратег, и плевать было этому проснувшемуся на то, что стиб, по крайней мере в настоящий момент, были союзниками смоукеров.
– Пробовали и такое, – терпеливо объяснил Свистоль. – Вот только железная колючка практически не горит. Древесина-то металлизирована! Да и стибки тоже сложа руки сидеть не будут: подтащат воду, да прямо сквозь кусты огонь и зальют. А их ни стрелой, ни копьём сквозь Занавес не достать. Так-то вот!
Плоты один за другим подплывали к берегу. Послышался вскрик – кто-то из смоукеров дотронулся-таки до колючего куста и теперь на чём свет стоит крыл проклятых стибков, их Занавес и вообще – такую жизнь. Пыхе показалось, что из плотного переплетения ветвей послышался какой-то звук, что-то вроде еле сдерживаемого хихиканья.
– Не трогать Занавес! – громогласно возвестил Свистоль, взобравшись на крышу навеса.
Хихиканье стало явственней.
– Здесь они, поганцы, – удовлетворённо пробурчал Папа и вдруг гаркнул так, что у стоявших рядом уши заложило: – Хай, стиб! Хелп кам!! Оупен гейте, смолл тоад-стулз!!! [8]