Марягин Леонид Георгиевич. Изнанка экрана

   — Белоконь (фамилия председателя), стоять!
   Консультантом по фильму «Враг народа Бухарин» предполагалось пригласить историка Ю. Афанасьева, отлично знающего нужный нам период истории. Он долго раздумывал и в результате задал решающий для него вопрос: буду ли я неукоснительно выполнять его замечания? Пойти на такой диктат значило превратить художественное, как я надеялся, произведение в историческую справку. Рабочий контакт не состоялся. Хуже, когда консультантами вызываются состоять родственники прототипов. Так заявила о себе третья жена Бухарина — Ларина. Не желая обижать ее, показал весь свой отснятый, вчерне подобранный материал и получил уйму категорических замечаний по фактам, свидетелем которых Ларина быть не могла из-за младенческого возраста, знала она их понаслышке или из тех же архивов, что и мы с соавтором Деминым. Смысл этих поправок: мой муж Бухарин всегда прав. Пришлось ответить, что Бухарин принадлежит нашей истории, а не его последней жене. Что было бы, если бы до просмотра дожили бы и две предыдущие?
   Это из недалекого прошлого, а нынче как? С консультантами?
   Я решил идти иным, неизведанным мною путем.
   В моем сценарии «101-й километр», написанном по личным, но достаточно давним воспоминаниям, есть изрядный криминальный пласт. Информацию нужно обновлять. И если раньше, в прежние времена, попросил бы рассказать мне о лагерном мире опытного муровца, то нынче я начал искать человека с другой стороны решетки. Случай свел меня с бывшим вором-домушником по кличке «Клещ» — Борей Кулябиным. Он сделал, как говорят «там», четыре ходки общей длительностью в восемнадцать лет. Его знания из первых рук для меня — находка. Но еще большая находка — его проявления по второй кличке — «Великий лагерный поэт».
   И поскольку ему не чуждо образное мышление, надеюсь — будет толк!

«КИНО, ВИНО И ДОМИНО…»

   Сказка — ложь, да в ней намек.
   Добрым молодцам — урок.

Партийный рояль

   В эпоху борьбы с космополитами, когда у нас в джазе «разгибали саксофоны», согнувшиеся под гнетом буржуазного влияния, когда Россия была признана «родиной слонов» и выяснилось, что на Урале создан первый в мире паровоз, а в Рязани — первая в мире ложка, в эту самую эпоху кинорежиссер не из последних — Абрам Матвеевич Роом снимал фильм о том, как у них там, в Америке, негров бьют и травят. Актуальная тема! Настала пора принимать эскизы музыки у композитора. Абрам Роом пришел в зал, где за роялем, разложив ноты на пюпитре, уже восседал композитор. Роом одним движением руки сдвинул листочки клавира, и его взору крупно, белым по черному, открылось название фирмы, изготовившей этот рояль: «Блютнер». Абрам Матвеевич напрягся и, картавя, скомандовал: «Уберите этот рояль и привезите „Красный Октябрь“. Команды режиссеров в те времена выполняли. Прикатили „Красный Октябрь“. Композитор снова разложил ноты, взял первый аккорд и взмолился:
   — Абрам Матвеевич, «Блютнер» звучал гораздо лучше!
   И Абрам Матвеевич так, чтобы слышали все, заявил:
   — «Блютнер» — непартийный рояль, он не может звучать лучше партийного!

Попугай Меламеда

   Великий режиссер В. Мейерхольд ставил в своем театре «Даму с камелиями». И каждая репетиция начиналась с его возгласа:
   —Где Меламед?
   Так звали преданного ассистента. Исаак Меламед появлялся, получал указания мастера и уносился исполнять их.
   Однажды, для того, как объяснил постановщик, чтобы подчеркнуть мещанскую сущность героини спектакля Маргариты Готье, понадобился на сцене огромный попугай в клетке. Меламед отправился на Арбат в зоомагазин. Попугай был куплен. И с того дня присутствовал на всех репетициях — реквизитор выносил его в клетке на сцену, подвешивал к конструкциям; зажигался свет на сцене, раздавался крик Мейерхольда:
   — Где Меламед? — и работа начиналась.
   Наконец наступил день премьеры. Попугая в темноте зала вынесли на сцену, подвесили к конструкции. (Как известно, занавесом великий режиссер не пользовался, поэтому декоративные элементы и реквизит устанавливались задолго до того, как зрители попадали в зал.) Зажегся свет. Секунда, другая... Попугай не услышал привычного мейерхольдовского «Где Меламед?» и гортанно завопил сам:
   — Где Меламед? Где Меламед? Где Меламед?
   Дали занавес, и попугая навсегда изъяли из спектакля.
   Это был единственный случай в театре Мейерхольда, когда пришлось воспользоваться занавесом.

Магия заграницы

   В середине пятидесятых Михаил Ильич Ромм поехал выбирать «французскую» натуру под Ригу в Сигулду. Латвия воспринималась тогда почти как заграница. В дороге режиссер задремал, а когда открыл глаза, увидел на лобовом стекле такси буквы наизнанку и обратился к таксисту-латышу:
   — Тут у вас написано: ТЕХОС, а дальше МОТР. Это, очевидно, ТАКСОМОТОР по-латышски?
   — У нас, — не очень дружелюбно ответил водитель, — все теперь по-русски. Это ТЕХОСМОТР.

Очередь у Смирнова-Сокольского

   Эстрадный фельетонист, собиратель книг Смирнов-Сокольский был человеком крутого нрава и соленой шутки.
   Однажды к нему обратился достаточно известный деятель эстрады В. Коралли:
   — Николай Павлович! Это возмутительно: мне передали, что вы меня послали подальше. Во-первых, я популярный артист. Во-вторых, я муж Шульженко, в-третьих, я руководитель джаза! А вы — меня послали...
   — Я? Вас? — удивился Сокольский, полез в карман, вытащил солидную записную книжку, нашел нужную страницу, внимательно изучил ее и в качестве свидетельства протянул деятелю:
   — Вот здесь очередь из ста двенадцати человек. Все дожидаются, чтобы я их послал. Вас даже в очереди нет!

Версия Зощенко

   В Москву из Ленинграда ненадолго приехал еще тогда не избитый Ждановым, в зените популярности Михаил Зощенко. Пришел в кафе «Националь» посидеть со своим другом Юрием Олешей. Беседуют за столиком в углу. Вдруг подходит кто-то из общих знакомых и трагическим шепотом сообщает:
   — Только что умер величайший актер нашей эпохи, гениальный исполнитель роли Ленина — Борис Щукин.
   За столиком воцаряется молчание, а подошедший продолжает:
   — И знаете, как он умер?
   — Как? — спрашивает Олеша.
   — С томиком Ленина в руках!
   Снова возникает молчание, и через паузу Зощенко резюмирует:
   — Подложили!

Повод для соавторства

   Два кинорежиссера, И. Хейфиц и А. Зархи, много работали вместе, фильмы их были широко известны. Но за одним — который Xейфиц — ходила слава вдумчивого, тонкого, талантливого человека, а за другим — тем, что Зархи, — слава позера и болтуна. И как-то после очередного бездарного и конформистского выступления Зархи на многолюдном кинематографическом совещании к Xейфицу подошел старый оператор Кальцатый и спросил:
   — Еся, почему ты работаешь с Зархи? Он что, видел, как ты кого-то убил?

Одесский урок

   После войны Аркадий Райкин с театром гастролировал в Одессе. На концерт пришел оказавшийся в родном городе Утесов. Одесситы были удовлетворены: за одни и те же деньги можно видеть и Райкина, и Утесова. Райкин был в ударе, много импровизировал, в конце спектакля вышел на просцениум и сказал:
   — Я устал, вы тоже устали, давайте встанем и пойдем по домам.
   Он спустился в зал, пошел по проходу. И весь зал поднялся и проводил Райкина до гостиницы «Лондонская». Демонстрация славы!
   На следующем спектакле Райкин снова в финале вышел на просцениум, снова сказал:
   — Я устал, вы тоже устали, давайте встанем и пойдем по домам.
   Он спустился в зал, но зал не последовал за артистом. У самой гостиницы двенадцатилетний одесский шпаненок окликнул артиста:
   — Дядя Райкин, старая хохма уже не хохма!

Пароль: «Вий»

   По обязанности ассистента режиссера я провожал по Невскому проспекту явно нетрезвого, с потухшим взглядом актера Сергея Филиппова из Театра комедии на съемку фильма «Две жизни». Возле подвальчика «Советское шампанское» артист остановился:
   — Здесь я задержусь ненадолго.
   Он, осторожно ступая и стараясь не шататься, спустился на три мраморные ступеньки вниз, оперся о буфетную стойку и произнес:
   — Поднимите мне веки!
   Тонкий стакан коньяка через мгновение зажег его взгляд.

Универсальный ответ

   Во время одной встречи со зрителями мне передали записку. Разворачиваю и вижу два вопроса:
   1) Что вас волнует?
   2) Ваше семейное положение?
   Я ответил сразу:
   — Меня еще волнует, но я уже женат.

Очевидцы

   На киностудии «Ленфильм» был закончен фильм «Чапаев». Художественный совет принял картину кисло. Режиссеры — братья Васильевы — попросили руководство студии собрать на обсуждение людей, лично знавших Чапаева. Друзья, соратники полководца, его жена и дети, посмотрев картину, в один голос заявили:
   — Чапаев таким не был, это искажение образа героя. Заявляем как очевидцы!
   Тут же в «Ленинградской правде» появилась огромная статья критика Херсонского, не оставившая от фильма камня на камне.
   Но какова бы ни была оценка картины на студии, ее, по обычаям тех лет, повезли показывать лично Сталину.
   В полной тишине вождь посмотрел фильм, и, когда после титра «конец фильма» медленно зажегся свет в зале, руководитель Кинокомитета Б. Шумяцкий робко выдавил:
   — Товарищ Сталин, картину мы показали соратникам и членам семьи Чапаева... Они признали ее неправдивой.
   Повисла пауза.
   Наконец Сталин поднял палец вверх и медленно заключил:
   — Они врут, как очевидцы!

Месть

   Сергей Бондарчук неприязненно относился к критику Демину. И понятно почему: Демин устно и письменно разносил последние работы режиссера. Я с Деминым дружил и пригласил сыграть в фильме «Дорогое удовольствие» роль мафиозо по двум причинам: во-первых — друг, во-вторых — неповторим в своей огромности. Его штучные формы могла прикрывать одежда только очень штучных размеров.
   В сцене разгула мафиози на даче мимо Демина, одетого в нечто белоснежное и безразмерное, прогуливались, играя попками, обнаженные девицы. Генеральный директор «Мосфильма» встревожился — по тем временам сцена была весьма смелой. Было созвано правление студии. Явился и Бондарчук. Посмотрел на своего «друга» Демина в соответствующем окружении и на вопрос «Не нужно ли в этой сцене какие-либо кадры вырезать?» — ответил:
   — Ничего вырезать не нужно! Но для большего впечатления я бы доснял один кадр.
   — Какой? — спросил «правленец» драматург Валя Черных.
   — Голую жопу Демина!

Шитье-бытье

   Профессия везде профессия. В 40-м году, после присоединения Латвии, Утесов приехал в Ригу. Пришел к знаменитому портному и попросил сшить костюм.
   — Но учтите, я в Риге всего три дня, — уточнил он.
   — Вы получите костюм завтра, — абсолютно равнодушно ответил портной.
   — Как вы успеете? — удивился Леонид Осипович.
   — У нас еще нет планового хозяйства, — объяснил портной.
   — Я хотел бы, чтобы новый костюм выглядел не хуже этого. — И Утесов показал на свой, лучший, надетый по случаю «заграничного» вояжа.
   Портной обошел вокруг артиста, осматривая каждый шов, каждую складку:
   — Кто вам шил это?
   — Зингер, — гордо ответил Утесов.
   — Меня не интересует фамилия, — отрезал портной, — я спрашиваю, кто он по профессии?

Соотношение величин

   К знаменитому мхатовскому актеру Борису Ливанову в гримуборную заглянул помощник режиссера.
   — Вас просили зайти в художественную часть.
   — И не подумаю, — отрезал Ливанов, продолжая снимать грим.
   — Меня же спросят: почему? Что мне сказать? — робко добивался ответа помреж.
   — Скажи: целое не может ходить к части.

Творческое лицо

   Праздновался юбилей драматурга Иосифа Прута. Обладателя ряда призов, постановок, солидной фигуры и огромных вислых щек.
   Первый оратор начал:
   — В вашем лице мы приветствуем смелость и новаторство.
   Второй:
   — В вашем лице мы приветствуем открытие новых тем и горизонтов.
   Композитор Н. Богословский был конкретнее. Он заявил:
   — В вашем лице мы приветствуем ваши щеки.

Урок русского языка

   Сергей Михайлович Эйзенштейн работал в павильоне после очередной накачки по «Ивану Грозному». На съемку зашел очень популярный Николай Крючков, покровительственно похлопал режиссера по плечу и подбодрил:
   — Ты, Сережа, не тушуйся, все будет как надо.
   После ухода киногероя кто-то из окружения мастера в тишине выдавил:
   — Сергей Михайлович, а почему он с вами на «ты»?
   — «Вы» — для него множественное число, — пожал плечами Эйзенштейн.

Затирка кое-что знал

   Кинорежиссеру Ивану Пырьеву в сталинские времена выдали отрез синего бостона на костюм. Известный кинематографический портной Затирка почему-то отказался шить костюм из предложенного материала, и прекрасную двубортную пару соорудил Пырьеву другой портной.
   В какой-то день время съемок у Пырьева наползло на время приема в Кремле, и режиссер, с утра облачась в прекрасный новый костюм, сразу после съемок поехал в Кремль. Прием уже затухал, но Пырьев нашел за столом свободное место и с аппетитом намазывал черную икру на хлеб, когда услышал за своей спиной голос:
   — Начальник сказал — икрой не увлекаться! Для наших — пирожки в углу.
   Пырьев обернулся: за его спиной стоял человек в синем бостоновом костюме. Пырьев обвел глазами стол — каждый четвертый за столом тоже был в синем бостоне.

Поклоны за Кутузова

   С одним исполнителем роли в моем фильме я приехал на гастроли в Нижний Новгород, тогда еще Горький. Успех наших выступлений и фильма превзошел ожидания: приходилось назначать дополнительные сеансы, и к концу дня мы здорово выдыхались. Особенно тяжело было исполнителю роли — человеку весьма тучному. На пятом вечернем выступлении я, стоя у микрофона, заметил, что женщина в первом ряду делает мне какие-то знаки. Пришлось прерваться:
   — Я что-нибудь не то говорю?
   — То, то! — И женщина, с которой я не спускал теперь глаз, принялась за записку, переданную мне ее спутником тотчас же. В записке значилось: «Разбудите исполнителя».
   Я повернулся в сторону моего коллеги-гастролера, и, естественно, теперь весь зал смотрел на него. Исполнитель, разогретый прожекторами, и не только ими, спал, конечно, похрапывая.
   Нужно было срочно выходить из положения, и я уверенно заявил:
   — Кутузов тоже спал на военных советах, но победил Наполеона!
   В зале засмеялись и зааплодировали.
   Исполнитель открыл глаза, встал и с большим достоинством поклонился.

При звании

   Оба артиста писали. Один — фельетоны для собственного исполнения (Н. Смирнов-Сокольский). Другой — куплеты (И. Набатов). Оба работали в одной эстрадной программе. Фельетонисту присвоили звание заслуженного артиста, а куплетист долго ходил без звания. Вообще-то оно было — звание лауреата Сталинской премии за участие в «великом» фильме «Клятва», но в ту пору говорить об этом было неприлично, и куплетист мучился от собственной ущербности. Документы на звание засылали в инстанции не раз, однако инстанции тянули. И наконец куплетист прочитал указ о присвоении ему звания «Заслуженный деятель искусств». Он примчался к фельетонисту и гордо заявил:
   — Ты всего-навсего заслуженный артист, а я, — куплетист воздел руку к небу, — заслуженный ДЕЯТЕЛЬ искусств.
   — Правильно, — парировал фельетонист, ничуть не обидевшись, — ты и есть деятель, мы тебя никогда за артиста и не держали.

Долг Моргунова

   Моргунов не сразу стал «Бывалым». Он был и Стаховичем в «Молодой гвардии» С. Герасимова, и одноглазым офицером в «Двух жизнях» Л. Лукова. В бытность «одноглазым офицером» Моргунов в час ночи постучался ко мне в номер гостиницы «Московская» в Питере, где жила съемочная группа.
   — Очень нужно, Леня. Открой.
   Я открыл дверь. Моргунов выложил на тумбочку три пончика стоимостью по пять копеек каждый и заявил:
   — Ты будешь третьим. Ты, я и Жора Петров. Давай рубль — и я иду за бутылкой! Это, — он показал на пончики, — закуска!
   — Не хочу! — отнекивался я, но Моргунов был неутомим в уговорах.
   Пришлось дать рубль.
   Прихода Моргунова с бутылкой я не дождался — уснул.
   Утром выяснил, что Моргунов собрал взамен пятикопеечных пончиков по рублю со всей мужской части группы, человек с тридцати.

Место для веселья

   За столик Юрия Олеши в кафе «Националь» попал американский турист, что было нечасто в хрущевские времена.
   Юрий Карлович сидел нахохлившись, а американец, при помощи разговорника, спрашивал:
   — Скажите, где в Москве можно весело провести время?
   — В парткабинете, — безапелляционно отрезал Олеша.

Не по карману

   В конце двадцатых в Мариуполе ходили по «буржуазным» кварталам красноармеец и работница в красной косынке с кружкой — собирали средства на строительство социализма. Заглянули они и к местному конферансье.
   — Внесите на построение социализма! — потребовал красноармеец.
   И тотчас получил ответ:
   — Если нет денег, то не строятся!

Цена каждого слова

   Театральный администратор с юга России приехал в Москву и решил посетить знаменитый МХАТ, руководимый Станиславским и Немировичем-Данченко. Мхатовский вальяжный администратор небрежно взял из ящика карточку, начертал на ней «на свободное» и подал своему провинциальному коллеге. Тот в знак признательности хотел было пожать руку своему благодетелю, но взамен получил только два пальца.
   — Я встречался с самим Львом Толстым, — удивленно покрутил головой провинциал, — он написал всю «Анну Каренину» и подавал целую руку, а вы — только два слова и за каждое — по пальцу!

Мой диагноз

   После инфаркта я поехал долечиваться в привилегированный санаторий. Рассчитывал прожить там положенный срок келейно и без волнений. Но не тут-то было. Меня извлек на свет божий местный клубный работник и заставил перед партийно-советским руководством средней руки (было межсезонье, когда путевки достаются «второму составу») прочесть лекцию о положении нашего кино. Отказаться не удалось, и я начал:
   — Я считаю... мне кажется... я вижу... я думаю...
   Из зала на сцену поднялась дама с хорошо уложенной на голове «халой» и заявила проработанным тоном:
   — Что вы все — «я» да «я»! Вы от скромности не умрете.
   — Верно, — отвечаю, — я приехал сюда лечиться от других болезней.

Воспитание режиссеров

   Леонид Луков привез в Москву сдавать начальству фильм «Я люблю». Киноруководитель Шумяцкий, похвалив картину, потребовал вырезать эпизод, где девочка-подросток в исполнении известной Гули Королевой, резвится в березовой роще под напором пробуждающейся плоти. Луков гордился этой сценой и вырезать отказался.
   — Смотри, — сказал Шумяцкий, — сейчас ведущим режиссерам автомобили выдают!
   — Сцена мне дороже, — непреклонно заявил Луков.
   На премьере в Доме кино Луков ждал любимой сцены, как ждал и аплодисментов после нее. Но мелькнуло только начало первого ее кадра. Сцены в фильме не оказалось. Рядом с режиссером сидел тот же Шумяцкий, и Луков, наклонившись к нему, спросил:
   — Значит, мне дадут автомобиль?
   — Нет. Нужно было самому вырезать!

Телеграфная дуэль

   Утесов был на долгих гастролях в столице соседней республики, только вернулся домой — и снова гастроли. Жена Утесова сразу после его нового отъезда получила телеграмму. Неизвестная ей женщина из столицы соседней республики обращалась к актеру: «Я беременна зпт сообщи что делать вопрос».
   Жена актера пошла на почту, послала телеграфом тридцать рублей и сделала приписку: «Делайте аборт восклицание». И подписалась.
   На следующий день она получила телеграфный перевод на тридцать рублей и, соответственно, словесное дополнение: «Я беременна не от вас зпт а от вашего мужа тчк».

Традиции новатора!

   Театральный режиссер, новатор времен хрущевской оттепели, поставил спектакль, о котором много говорили. Посмотреть его пришел старинный зритель, еще заставший расцвет нашего театра в период НЭПа. После спектакля он резюмировал:
   — Это Мейерхольд, но шепотом.

Главная утрата

   Знакомый кинозрителям по фильму «Антон Иванович сердится», где исполнял куплеты «По улицам ходила большая крокодила», легендарный опереточный комик Александр Александрович Орлов, семидесяти пяти лет, рассказывал, как когда-то на ночной пирушке на пари с самим Григорием Распутиным он сплясал вприсядку на полированном столике красного дерева и выиграл десять золотых десяток. Я усомнился в возможности танца на такой площадке. Орлов полез в карман, вытащил пригоршню крупной соли, посыпал ею прикроватную тумбочку, чтобы не скользить, и выдал на ней русского с присядкой. Я был посрамлен и мямлил грустно, что где, мол, теперь пирушки, туалетные столики красного дерева, пари, золотые десятки.
   — Ну, ты неправ, — перебил меня Александр Александрович, — все это можно организовать, а вот крупной соли — не достанешь!

Их нравы

   Маститый детский кинорежиссер купил новую машину.
   — Где ты ее будешь держать? — поинтересовалась жена.
   — У нас чудный двор.
   — У нас полный двор шпаны, — уточнила жена.
   — У нас полный двор подростков, — не согласился со спутницей жизни кинорежиссер, — а я, как никто, знаю их нравы. Все будет тип-топ.
   И назавтра подозвал к себе самого крутого подростка.
   — Тебя как зовут?
   — Саня, а что?
   — Вот что, Саша, каждый день будешь иметь от меня на мороженое, но чтобы никто мою машину пальцем не тронул. Понял?
   — Понял, — кивнул Саня.
   Утром режиссер вышел к своей машине и остолбенел. Крупно, гвоздем, во всю длину кузова было нацарапано:
   Попробуй тронь Саня.

Его формула

   Незадолго до смерти Довженко мечтал уйти с «Мосфильма» и образовать свою студию. Я, юный, влюбленный в мосфильмовский гигант, был ошарашен.
   — Чем вам не нравится «Мосфильм»? — робко спросил я у Александра Петровича.
   И получил многозначительный ответ:
   — На «Мосфильме» везде далеко и нигде прямо!

Аргумент антисемита

   Антрепренер, известный от Ростова до Харькова, послал сразу после революции администратора — «передового» — готовить гастроли в какой-то городок центра республики. Через пару недель поехал проверять его работу. Поезда ходили уже нерегулярно, и антрепренер смог проверить работу своего служащего не скоро. Собственно, проверять было нечего — на улицах не оказалось ни одной афиши о гастролях его театра.
   — Френкель, — спросил он у подчиненного, — почему в городе нет афиш?
   — В городе нет клея.
   — Прибей афиши гвоздями.
   — Здесь теперь военный коммунизм — гвоздей нет тоже.
   — А когда вы нашего Христа распяли — гвозди нашлись?

С позиции летописца

   Поэт Михаил Светлов приехал в Сочи. Вышел на пляж, окинул лежбище цепким взглядом, увидел множество старых друзей и подруг и изрек:
   — Тела давно минувших дней.

Не высовывайся

   Алексей Толстой стоял в кругу своих почитателей в вестибюле Дома кино и вещал:
   — Каждый человек похож на какого-нибудь зверя. Вот идет слон, вот — бегемот, этот — волк, этот — лань, этот похож на зайца, вот тот — еж.
   Случившийся рядом вездесущий композитор-песенник решил обратить на себя внимание Толстого:
   — А на кого похож я?
   — Ты, — Толстой окинул его взглядом сверху вниз и снизу вверх, — а ты похож... на горжетку.

Освоение пространства

   Моего друга и соавтора по фильму «Бухарин» Виктора Демина и меня продюсер Франц Бадер встретил радушно. Сам приехал на «кадиллаке» в аэропорт Лос-Анджелеса и покатил по ночной неведомой дороге куда-то, где, как он выразился, «люди живут, если приезжают в Голливуд работать». Мы приехали туда выбирать натурные декорации, что можно было считать работой, и не возражали против формулировки продюсера. В дороге хозяин «кадиллака» предложил мне позвонить в Москву.
   — Откуда? — спросил я.
   — Отсюда. — Он протянул мне телефонную трубку, что по нашим меркам в то время считалось чудом: машина летит по другой стороне планеты и — звонок в Москву...
   Я согласился, набрал номер и, услышав «алле» жены, спросил:
   — Как дела?
   — Какие дела? Мы же только вчера виделись. Ты откуда звонишь? — удивилась она.