Марягин Леонид Георгиевич. Изнанка экрана

   — Из Лос-Анджелеса. Еду в гостиницу.
   — Ну, счастливо.
   На этом мой разговор оборвался, но на заднем сиденье заворочался Витя Демин.
   — Я тоже хочу позвонить.
   Франц через плечо передал Вите трубку. Он набрал свой московский домашний номер. Никто не подходил к телефону — оно и понятно, разница во времени, в Москве утро, жена могла уже уехать на работу. И тогда он набрал рабочий телефон жены. Подошла сотрудница.
   — Вам кого? — услышал я в машине, так силен был передающийся звуковой сигнал.
   — Таню.
   — Она еще не пришла. Что ей передать?
   — Передайте, что звонил муж.
   — Хорошо, передам. Куда вам позвонить?
   — В Лос-Анджелес, — гордо произнес Демин и получил в ответ:
   — Проспитесь, — и гудки в трубке.
   Виктор обиженно засопел, но ненадолго. Вилла, куда нас привезли, находилась в пальмовой роще на берегу океана, наши комнаты рядом, на втором этаже, вход через открытую веранду, прямо с улицы. В номерах — французское шампанское, разовые фужеры под хрусталь, постели засыпаны конфетками, жвачками и еще какими-то симпатичными пакетиками, которые на поверку оказались презервативами.
   Выпили «с приездом», и продюсер, перед тем как покинуть нас, строго предупредил:
   — На ночь обязательно закрывайте дверь на цепочку.
   — Почему? — удивились и встревожились мы.
   — Могут прийти девочки, а вам нечем платить.
   Мы разошлись по спальням, и я пунктуально выполнил инструкцию шефа — спал, закрывшись на цепочку.
   Едва в комнате начал рассеиваться мрак, я повернул жалюзи и увидел, как светится океан. Вскочил, отбросил цепочку и вышел на веранду любоваться восходом солнца. Но, повернув голову влево, отвлекся. Дверь в комнату Демина была распахнута настежь. «Вот так всегда — я опаздываю, а он уже видел самое начало рассвета, самое зарождение этой красоты», — подумал я и заглянул в комнату. Витя лежал на широченной кровати, разметав свое огромное тело, и мирно похрапывал.
   — Витя! — позвал я друга.
   Он открыл глаза.
   — Ты так и спал с открытой дверью?
   — Ну да, жду девочек, а они не приходят.

Безграничное признание

   В свое время, когда фильм Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны» только начал шествие по экранам мира, группа кинорежиссеров, работавших на телевидении: В. Жалакявичус, С. Колосов, Т. Лиознова и я, — выехала в Венгрию для встреч с коллегами и обсуждения творческих проблем. Чего было больше на таких симпозиумах — обсуждений или возлияний, сказать трудно. Но по обязательному обычаю той поры в один из дней тусовка в Будапеште была прервана и нас вывезли встречаться с венгерскими трудящимися. Ими оказались почему-то пограничники на границе с Австрией. Естественно, на встрече в местном клубе каждый режиссер, что называется, «хвалил свой товар» — собственные фильмы. Но поскольку пограничники их не видели, речи наши отзвука не имели. Иное дело у Лиозновой — ее фильм шел по венгерскому телевидению.
   После выступлений был, как водится, банкет в офицерской столовой. И я, разгоряченный напитками, задал командиру заставы «нетабельный» вопрос:
   — А что, много народу бежит сейчас из народной Венгрии в капиталистическую Австрию?
   — Сейчас — нет.
   — Почему сейчас?
   — Сейчас все смотрят «Семнадцать мгновений весны».
   — И ни одного случая перехода границы? — усомнился я.
   — Подчиненные мне не докладывают, — развел руками командир.
   — Может, они смотрят фильм вместо того, чтобы смотреть за границей?
   Командир заставы согласился:
   — Я тоже смотрю.
   Это было поистине безграничным признанием фильма в самом прямом смысле слова.

Гимн «хамству»

   Снимаем перед выездом на площадь пригородного ростовского вокзала начальную сцену по фильму «Вас ожидает гражданка Никанорова». Актриса Гундарева стоит спиной к площади у расписания поездов, установленного нашим художником, я стою лицом к актрисе, спиной к проезжей части. За мной — камера. Я активно жестикулирую, объясняя актрисе свои соображения по следующему кадру. Она вроде бы внимательно слушает, потом на мгновение отвлекается и резко дергает меня за руку. Гундарева — женщина плотная, сильная, и я, не удержавшись, лечу в кювет. А в полете уже мелькает мысль: «Что за хамство! Так обращаться с режиссером. Не прощу».
   Через минуту я понял, что Наташа Гундарева спасла мне жизнь. На площадку с проезжей части врезалось такси, сбивая зрителей и съемочную камеру. Следующим должен был сбит я...
   С тех пор я многое прощаю актрисам.

Урок классика

   Лет двадцать пять назад я назначил свидание симпатичной мне девушке. Торжественный, с цветами, пришел на место встречи. Ждал двадцать минут, полчаса, сорок минут... Безрезультатно. Бросил с досады цветы в урну, побрел по улице Горького — ныне Тверской — и на углу у ВТО встретил своего старшего друга, классика нашего кино, педагога, писателя, одного из создателей ФЭКСа (фабрики эксцентрического актера), трилогии о Максиме и, что немаловажно для меня, большого знатока женщин — Трауберга.
   — Леонид Захарович, — обратился я к нему, — скажите, на сколько прилично даме опаздывать на свидание?
   — Опаздывать прилично на пятнадцать минут, — моргнул раскосыми глазами Трауберг, — но ждать прилично — только десять.

Сравнялись

   Звезда экрана пятидесятых годов — «Мексиканец» и «Овод» — тогда еще первого разлива, Олег Стриженов пришел на день рождения к не менее известному красавцу актеру Владимиру Гусеву. За столом произносились тосты согласно ритуалу, и наконец черед дошел до Стриженова. Тот поднялся и произнес:
   — Я хочу выпить стоя за моего талантливого друга!
   — Нет, — возразил Гусев, — я не могу сидеть, когда стоит великий Стриженов.
   И встал.
   — Нет, — в свою очередь не согласился Стриженов, — я не могу быть вровень с Володей, я должен быть ниже.
   И стал на колени.
   Теперь настала пора Гусева.
   — Я не имею права возвышаться над Олегом!
   И тоже стал на колени.
   Но Стриженов настаивал:
   — Я должен быть ниже тебя!
   И лег на пол.
   — В таком случае я буду рядом с тобой, Олег! — Гусев лег возле Стриженова.
   Пили лежа.

Профессия «худрук»

   Один из моих американских продюсеров по фильму «Враг народа Бухарин» Франц Бадер перед нашей поездкой на съемки в Голливуд на студию «Уорнер Бразерс» должен был в Москве утвердить список лиц, нужных для дела там, в Америке. Я с трепетом ждал этого часа. Еще бы, каждый член группы надеялся на это прибыльное (платят долларами) и познавательное путешествие в «кинематографическую Мекку». Любой отказ — драма, глубокая обида на меня, выяснение отношений и еще куча неприятностей, которые будут всплывать по ходу работы, невесть откуда взявшись.
   Час настал. Я оглашал кандидатов на поездку.
   — Соавтор сценария Виктор Демин...
   Целесообразность Витиной поездки не вызвала сомнений продюсера.
   — Может быть, придется поправить какие-то сцены на ходу, — согласился он.
   — Режиссер-постановщик...
   Продюсер счел обсуждение моей кандидатуры пустой тратой времени и махнул рукой:
   — Дальше...
   Я робко спросил:
   — Нельзя ли взять в Лос-Анджелес мою супругу?..
   — Режиссер, — поучительно заявил Бадер, — может брать с собой свою супругу, чужую супругу, свою девочку, своего мальчика. Мне все равно. Я оплачу.
   — Почему? — удивился я щедрости американца, до этого считавшего каждый цент.
   — Мне выгодно, чтобы режиссер чувствовал себя комфортно, а не бегал по ночным клубам Голливуда. Быстрее будешь работать.
   Дальше в списке шли: оператор, художник, гример, костюмер... Все они и механики съемочной аппаратуры, и ассистенты оператора, и даже помреж — не вызвали возражений.
   Я зачитал последнюю строчку списка:
   — Худрук Владимир Наумов.
   — Что такое «худрук»? — спросил продюсер.
   Я попытался объяснить:
   — Это человек, который объясняет, как нужно снимать, как трактовать сцену, как собрать, смонтировать фильм...
   Бадер перебил меня:
   — Если ты сам этого не умеешь, я вызову другого режиссера, — и вычеркнул Наумова из списка.
   Наумов поехал в Голливуд, но уже в качестве актера эпизода, который показался продюсеру нужнее худрука.

Что такое хорошо

   Леонид Утесов рассказывал:
   — Одесса в очередной раз занята красными. В дождь и слякоть, по лужам и колдобинам, поеживаясь от холода, солдат ведет расстреливать интеллигента, подталкивает его прикладом в спину и ворчит: «Иди быстрей, сволочь. Тебе хорошо, тебе только туда идти, а мне — туда и обратно».

Спутник Шостаковича

   Сталин отправил великого Шостаковича в Америку, доказывая миру, что у нас его почитают и не притесняют. Перелет — дальний, самолет — несовершенный, и в полете композитора укачало. Летевший вместе с композитором кинорежиссер С. Герасимов поддерживал Дмитрия Дмитриевича под локоток, когда они спускались по трапу самолета в нью-йоркском аэропорту. Репортеры сняли эту сцену. Вечерние газеты вышли с фотографиями и подписями: «В Америку прибыл известный композитор Шостакович. Рядом с ним — неизвестный». Все последующее время пребывания композитора в Америке Шостаковича снимали так, что за его спиной всегда оказывался кинорежиссер. И каждая подпись к снимку гласила: «На переднем плане известный композитор Шостакович, за ним — неизвестный». С. Герасимов не выдержал и взмолился:
   — Дима, представь меня наконец!
   На очередной пресс-конференции Шостакович опередил корреспондентов:
   — На вопросы культуры, кино и театра ответит мой друг — он кинорежиссер...
   Газеты вышли с шапками: «Неизвестный назвался кинорежиссером».

На все времена

   Актриса, известная своими легкими, многочисленными и небескорыстными связями с деятелями разного ранга и окраски, возникла из небытия, опубликовав мемуары о своей интимной жизни.
   Ее ровесник, сценарист, прочитав эти откровения, заметил:
   — Она — на все времена. Только раньше она торговала своим телом, а теперь — воспоминаниями о своем теле.

Рационалист

   Сергей Михайлович Эйзенштейн принимал костюмы и гримы опричников по фильму «Иван Грозный». Костюмы были тяжелыми, массивными, с накладными плечами и торчащими воротниками — силуэтами напоминали хищных птиц. Комик Сорокин, волею людей попавший в опричники, предстал в порядке общей очереди перед режиссером.
   — Повернитесь налево, — попросил Эйзенштейн.
   Актер выполнил просьбу.
   — Теперь направо.
   И это было выполнено.
   — Пожалуйста, опять налево.
   Взопревший комик остановился:
   — По-моему, вам было бы легче обойти меня кругом.

Ему простили

   Джаз Утесова был приглашен в клуб НКВД на концерт сразу после торжественного доклада по случаю какого-то праздника.
   Леонид Осипович вышел на сцену, обвел глазами зал, заполненный «шпалами» и «кубарями» (по тем временам — офицерские знаки различия), и выдал:
   — Я рад, что здесь стою, а вы все без исключения сидите!
   Последовала оглушительная пауза и — шквал оваций.

Средство общения

   Михаил Козаков, вернувшись с гастролей из Израиля, рассказывал, что был там как раз в тот период, когда Саддам Хусейн посылал в сторону Израиля ядовитые ракеты и вся страна ходила в противогазах.
   — Что ты там читал? — спросил собеседник.
   — Пастернака, Бродского...
   — И тебя все понимали?
   — Я читал в противогазе.

Чтоб ты лопнул

   На одном ученом собрании человек энциклопедической эрудиции, режиссер и педагог С. Эйзенштейн сделал доклад, показавшийся одному режиссеру, обласканному начальством и претендующему на роль большого педагога, непонятным и наукообразным. Обласканный начальством режиссер желчно заметил:
   — Эйзенштейн скоро лопнет от ненужных знаний.
   — Лопаются не от знаний, а от зависти, — парировал выпад пионер нашего кино Л. Кулешов.

Незабываемый

   Одного драматурга, поэта и сценариста спросили:
   — Вас не огорчает, что раньше вас очень хвалили в прессе, а теперь только ругают?
   — Нисколько. Главное — мелькать.

Как посмотреть

   Борис Ливанов увидал в ресторане ВТО молодого актера из его МХАТа, одетого в свитер с яркой полосой по горловине, при этом изрядно веселого.
   Ливанов спросил молодого коллегу, указав на полосу:
   — У вас это что — линия налива?

Не ко двору

   Конферансье Алексеев отбывал свой срок в лагере и иногда работал там по своей основной профессии. Пришлось ему вести концерт и для охранников лагерей. Артист вышел на сцену и сказал:
   — Здравствуйте, товарищи.
   Из зала его одернули:
   — Гусь свинье не товарищ!
   — Согласен! — И Алексеев, взмахнув руками, исчез со сцены. — Улетаю! Улетаю!

Редкое звание

   Провинциальный режиссер приехал на актерскую биржу в Москву в сад Баумана набирать актеров для своего театра. Поставил столик, уселся на стул за ним и выставил табличку:

   «Требуются актеры:
   Народные — два,
   Заслуженные — три,
   Талантливый — один».

Братьев нужно беречь

   Неподражаемый мастер реализма питерский актер Певцов, тот самый, что играл полковника в «Чапаеве», должен был приступить к сценическим репетициям главной роли в спектакле «Страх», который оформлял Н.П. Акимов. Художник «болел» в то время конструктивизмом и соорудил на сцене квартиру главного персонажа спектакля со скошенным полом, заваленными стенами, окнами в форме трапеций, кривой мебелью. Певцов увидел декорацию. Его реалистическая природа восстала, и он заявил:
   — В эту квартиру я не войду!
   Однако на следующее утро как ни в чем не бывало он явился на репетицию и работал в конструктивистской обстановке на славу.
   После репетиции его спросили:
   — Почему вы изменили решение?
   Певцов ответил от имени своего героя:
   — Я думал всю ночь и вспомнил. У меня ведь есть брат — архитектор. Он — душевнобольной. Он и построил мне эту квартиру. Если я съеду с нее — он огорчится и попадет в сумасшедший дом. А братьев нужно беречь!

Свое место

   Наш маститый скрипач давал концерт за рубежом. Послушать его пришел не менее известный и авторитетный коллега. После концерта коллега поздравил нашего концертанта и заверил:
   — Ты — лучшая вторая скрипка в мире!
   — Кто же тогда первая? — удивился наш скрипач.
   Последовал ответ:
   — Ну, первых много!

Экранная пикировка

   Мои приятели режиссеры Краснопольский и Усков пригласили посмотреть отснятый материал своего фильма «Таежный десант», и я услышал с экрана следующее:
   — Что умеешь делать? — спрашивал бригадир новобранца, прибывшего на таежную стройку.
   — Ничего, — отвечал тот.
   — Тогда пойдешь в бригаду Марягина!
   Я «намотал на ус» этот выпад и на озвучании своей картины «Арбузный рейс» срочно придумал ответную реплику.
   Во время дележки арбузов на товарном дворе руководитель заявляет:
   — Экспедитору Ускову — одну тонну арбузов, грузчиком возьмешь Краснопольского!
   Выпад приятелей был отбит, но неожиданно Пырьев, руководитель объединения, где снимали Усков и Краснопольский, вывел меня в победители: он выкинул сцену с упоминанием моей фамилии.
   А моя реплика звучит в фильме и по сей день!

Утесов и Мейерхольд

   В каких-то ночных посиделках Утесов, которого к тому времени Мейерхольд никогда не видел, выдавал себя за английского антрепренера, а режиссер Гутман — за переводчика с английского. Мейерхольд стал предлагать английские гастроли своего театра, Гутман переводил, а Утесов немногословно согласился: «О, йес!» — да и только. К утру Мейерхольд предложил поставить несколько спектаклей в театрах английского антрепренера. Утесов расхохотался и на чистом одесском ответил:
   — Поставьте лучше программу в моем джазе!
   Мейерхольд не забыл этого случая, и пару лет спустя Утесова разбудил звонок.
   — Завтра в 10 утра правительственный концерт в Кремле. Я — режиссер. Ваш оркестр идет первым, — говорит Мейерхольд.
   Утесов сел в свою машину и целую ночь собирал музыкантов, а Мейерхольд время от времени интересовался, как идут сборы. На рассвете Всеволод Эмильевич проинформировал Утесова:
   — Концерта не будет. Я поставил ночную программу вам и вашему джазу.

Новый жанр

   А. Довженко смотрел фильм С. Эйзенштейна «Иван Грозный» и после красно-черного эпизода плясок опричников изрек:
   — Опера.
   Его сосед по просмотровому залу напомнил:
   — Вы это уже говорили по поводу «Александра Невского».
   — То была опера днем, а это — опера ночью.

Уточнение

   На предвоенном худсовете «Мосфильма» режиссер Григорий Рошаль весьма темпераментно докладывал замысел фильма о Парижской коммуне.
   — Он просто вулкан! — восхитилась почитательница этого режиссера, прослушав выступление.
   Эйзенштейн уточнил:
   — Он вулкан, извергающий вату!

Долг платежом красен

   Во времена борьбы с космополитизмом режиссер М. Донской с трибуны кричал «космополиту» режиссеру С. Юткевичу, доктору искусствоведения:
   — Сережа! Ты положи докторскую на стол!
   После этого случая Донской и Юткевич оказались в одно время в Доме творчества «Болшево». На завтрак подавали докторскую колбасу. На столе у Донского появилась тарелка с колбасой и рядом записка: «Марк, ты просил докторскую — получи!»

Русские идут

   Съемочная группа «Враг народа Бухарин» возвращалась в отель после первого рабочего дня на студии «Уорнер Бразерс». Возле огромного и, как потом оказалось, безлюдного универмага продюсер остановил автобус и предложил всем ознакомиться с американской торговлей. Большинство осталось в автобусе, но несколько человек вошли в магазин и по своим возможностям выбрали покупки: кто куртки, кто жвачку, кто батарейку для транзистора. И сразу образовали очередь у одной из касс. Продюсер, не случайно оказавшийся тут же, вытащил кредитную карточку и разом оплатил все покупки.
   Назавтра автобус после съемок по предложению того же продюсера снова остановился возле универмага. В этот раз все поголовно бросились в магазин. И снова у кассы образовалась очередь из наших. Только теперь проволочные корзины раздувались от товаров. Первым в очереди оказался сотрудник группы Б. Новоселов, у которого поверх разнообразных шмоток лежало с десяток китайских зонтов. Продюсер спросил:
   — Борис, зачем вам столько зонтов?
   — У меня много родственников.
   — Тогда постройте им тент, — посоветовал продюсер и ушел от кассы.

Влез в бутылку

   Я был приглашен на переговоры к американскому продюсеру, достаточно хорошо изучившему русский. По дороге, выполняя просьбу сына, решил сдать пустые бутылки и, как водится у нас, застрял в очереди у приемного пункта на час.
   Когда я появился на переговорах, мой коллега, организовавший эту встречу, набросился на меня:
   — Что это за манеры! Мы ждем целый час!
   Пришлось оправдываться:
   — Я сдавал бутылки!
   У американского продюсера брови поползли вверх, и я понял, что совершил роковую ошибку: ну кому охота иметь дело с режиссером, который промышляет сдачей бутылок?
   На выручку пришел мой коллега:
   — У Марягина много старинных бутылок. Он сдавал их в музей.

Достоинство оптики

   Конферансье Михаил Гаркави, огромного объема и веса, вел очередной концерт и заметил в зале даму, которая внимательно рассматривала его не в театральный, а в полевой бинокль.
   — Простите, — поинтересовался Гаркави, — вы рассматриваете в бинокль меня?
   Дама утвердительно кивнула.
   — Странно, — удивился Гаркави, — я считал, что при моей фигуре меня хорошо видно с любого места.
   — Бинокль приближает — надо знать, — ответила дама.
   — Тогда скажите, пожалуйста, какую часть моего тела вы хотите приблизить?

С кого спрашивать

   Режиссер выступал перед курсантами военно-финансового училища. Его спросили:
   — Сколько стоит средний фильм?
   — Спросите у среднего режиссера. Я знаю, сколько стоит хороший.

Цена каламбура

   В начале пятидесятых на экранах появился фильм «Сталинградская битва». Все привыкли, что Сталина в кино играют грузины — Кобладзе, Геловани, а тут — русский режиссер и актер Алексей Дикий. Мы с приятелем, балагуром и острословом, вышли из кинотеатра «Художественный» после просмотра этого фильма. Приятель, раскуривая папироску «Норд», которую еще не переименовали в «Север», заявил звонко и весело, привлекая всеобщее внимание:
   — Фильм замечательный, вот только Сталин — дикий!
   Больше я своего приятеля не встречал.

Романы на Фиджи

   Пожилой сценарист и писатель, вернувшийся после многолетнего отсутствия в Россию и занявшийся постановкой фильмов, имел свой, верный способ «кадряжа» прекрасного пола: он предлагал девушке поехать на острова Фиджи, где у него будто бы бунгало.
   — Я буду там рассказывать вам свой новый роман, а вы — слушать, сидя напротив в кресле, — говорил он и добавлял: — Больше ничего от вас не требуется.
   — Если больше ничего не требуется, — ответила его очередная пассия, — пошлите меня туда одну. А с новым романом — я разберусь.

Банкет с нагрузкой

   Режиссер скучнейших фильмов пригласил своего коллегу на премьеру в Дом кино. Коллега был застигнут врасплох и не нашел причины, чтобы сказаться занятым. В день премьеры приглашенный заглянул в ресторан Дома кино и поинтересовался, заказан ли банкет после премьеры. Банкет заказан не был.
   На следующий день режиссер-премьер попенял приглашенному:
   — Что ж тебя не было? Некрасиво!
   — Сам виноват. Твои фильмы можно смотреть только в нагрузку к банкету.

Мужская солидарность

   Поэт Светлов в ресторане ВТО, растянув до ушей улыбку, поздоровался с каким-то явно случайным в этом заведении мужчиной.
   — Вы его знаете? — спросил я.
   — Первый раз вижу.
   — Тогда почему вы его так радушно приветствуете?
   — Смотри, — ответил Михаил Аркадьевич, — он сейчас говорит своей даме на ухо: «Это сам Светлов поздоровался со мной!»
   — Ну и что?
   — И дама будет к нему благосклонна.

Масштаб славы

   Одного пожилого незаметного писателя в свое время выбрали секретарем Московской писательской организации. Узнав об избрании, он воскликнул:
   — Ну вот, слава приходит, а здоровья уже нет!

Репризы стареют

   На одной из встреч со зрителями в пору великого застоя в зале оказалось несколько явно подгулявших. Они выкрикивали несуразности и очень мне мешали. Я решил отделаться от пьяных репризой знаменитого в свое время конферансье Михаила Гаркави и, когда из зала донеслась очередная реплика, согласился:
   — Вы абсолютно правы, но нужно закусывать. Как раз сейчас в буфете для вас бутерброды с колбасой.
   Ни один человек не улыбнулся. Весь зал поднялся и ринулся в буфет.

Идейное обоснование

   Продюсер размещал группу «Враг народа Бухарин» в лос-анджелесском отеле. Исполнитель заглавной роли А. Романцов и исполнитель эпизодической роли Троцкого Лев Лемке поднялись в лифте размещаться в двухкомнатных апартаментах. Через пятнадцать минут я случайно оказался на террасе перед их номером и увидел Лемке—Троцкого, сиротливо сидящего на своем чемодане.
   — Почему вы здесь? — удивился я.
   — Романцов не пускает меня в номер.
   — Как?
   — А вот так.
   Я устремился к двери, постучался к Романцову—Бухарину:
   — Саша, в чем дело?
   — Я буду здесь жить один, без Лемке.
   — Почему?
   — Троцкий мой политический враг!

Мнение эксперта

   Режиссер Курчевский явился на съемку с огромным синяком под глазом. Не дожидаясь вопроса находившегося в павильоне директора объединения Иоси Боярского, стал рассказывать, как шел по мокрому тротуару, как наступил на арбузную корку, как упал... После этого прочувственного рассказа все молчали, только рабочий-постановщик понимающе заявил:
   — А по-моему — ручная работа.

Нахальство — второе счастье

   Балетмейстеру Леониду Якобсону, позже поставившему знаменитый «Спартак» на музыку А. Хачатуряна, в годы борьбы с космополитизмом не давали работать. Он уговорил свою жену, очень красивую балерину, организовать ему встречу со всемогущим шефом «тайной полиции» Лаврентием Берия, по одному жесту которого люди исчезали навсегда. Неизвестно ценой каких усилий, но встреча состоялась. Балетмейстер, не отличавшийся скромностью, выложил на стол Берия свои записи и заявил: