Маслов Александр. Сапожок Пелесоны

   Наше чудесное судно отчалило от берега и, подхваченное течением, двинулось вниз по Алраки. Авангард копателей, добравшийся до кромки воды через минуту, лишь метал нам вслед камни и орал ругательства. Я тоже, чтобы не оставаться в долгу, сообщил им, что думаю об их родителях, их самих и виконте Марге, а затем выпустил из посоха оставшийся фаербол. Огненный плевок озарил реку багровым светом и с шипением канул в прибрежной волне.
   – Руки! – взвизгнула где-то внизу Рябинина. – Это вы, Дебош?! Уберите свои лапы!
   – Извиняюсь, госпожа Элсирика! Пожалуйста, простите! – сконфуженно отозвался рыцарь. – Здесь так темно – я не вижу, что трогаю.
   – Не видите, но прекрасно чувствуете, что это я, и все равно лезете, лезете! – возмутилась великая кенесийская писательница. – Булатов, в конце концов, у тебя есть фонарик?! Или ты их все своим непорочницам роздал?
   – У меня все есть, – я пошарил в верхнем отделении, нащупал округлый предмет и щелкнул кнопкой.
   Луч желтого света выхватил распухшую от побоев физиономию рыцаря, потом Анну Васильевну, устроившуюся в неудобной позе между Дебошем и стопкой коробок.
   – Дереванш, вы здесь? – спросил я.
   – Здесь! – раздался голосок архивариуса с холщевого тюка, и я увидел его полупрозрачную фигуру. – Как же у вас здесь чудесно! И страшно… Скажите, мы плывем по реке?
   – Самым настоящим образом, – подтвердил я и спустился вниз, проверить, не сочиться ли вода из швов.
   – Но как же это? – продолжил недоумевать Дереванш. – Честное слово, я с трудом поверил, что вы сюда помещались вдвоем с госпожой Элсирикой, а теперь мы в сумке вчетвером! И здесь столько много всяких вещей! Теперь-то я понимаю, как в вашей сумочке не кончается шипящая водичка и прочие волшебные вещи! Вернее, я ничего не понимаю!
   – Вам это и не нужно понимать, – я откинул пеньюары Рябининой от ящиков, обнажая край тускло-светящейся руны.
   Шов, скрепленный в три строчки, был вроде сухим. По крайней мере, в этом месте в наше «суденышко» не просочилось ни капли влаги. Отбросив с днища еще какие-то тряпки, я провел пальцами по другому шву – он так же оставался сухим.
   – Осторожнее с моими одеждами, Игореша! – сердито прошипела Анна Васильевна. – Мало того, что все по ним ногами топчутся, ты еще так небрежно швыряешь! Я тебя потом заставлю все это стирать и гладить! А вы, господин Дебош, стоите на моем вечернем платье, шитом самой госпожой Шален! Брысь с него!
   Писательница топнула ногой, и под нами что-то булькнуло. Бланш отскочил в сторону, будто под ногами у него было не вечернее платье, а клубок ядовитых змей, споткнулся о сверток с палаткой и упал, едва не повалив на себя коробки с шампанским. Наше судно дало крен и опасно качнулось несколько раз.
   – Эй, ну-ка тихо! Без резких движений! – предупредил я. – Не забывайте, что мы плывем по реке. Еще одна такая выходка, и ты, госпожа Элсирика, будешь собирать свои шмотки на дне Алраки!
   Моя угроза подействовала. Рыцарь, осторожно отодвинув одежды писательницы, сидел, не шевелясь. Дереванш, похоже, прекратил даже дышать, а Элсирика выражать неуместное возмущение. Я же получил возможность закурить честерфилдку и, глядя на полоску звездного неба над головой, обдумать сложившееся положение.
   Что вода просочиться сквозь швы теперь не вызвало моего беспокойства: с первых же минут плаванья стало ясно – мы находимся в пространстве не только волшебном, но еще и добротно сшитом. Меня волновало другое: не имея ни весел, ни других средств управления, мы могли спускаться по реке довольно долго и рано или поздно попасть в какую-нибудь неприятную ситуацию. Например, зацепиться за корягу, попасть в водоворот и, спаси Гред, перевернуться. А еще, я слышал, что Алраки ниже по течению имела пороги, которые вполне могли сыграть злую шутку с неприспособленным для таких оказий судном.
   – Булатов, Сапожок покажи, – тихо попросила Рябинина, сидевшая до сих пор тихо.
   – Пока не выберемся на берег, никаких Сапожков, – ответил я, выкидывая окурок. – Неизвестно, что за сила в этой штуке и играть ей здесь опасно.
   – А когда мы выберемся на берег? – поинтересовался архивариус, фигура которого постепенно теряла невидимость и уже походила на плотный табачный дым. – И как вы собираетесь это сделать?
   – Я думаю над этим… Думаю, – раздраженно отозвался я.
   Я действительно думал, прикидывал всякие варианты, но ни один нормальный способ управления плывущей по реке сумкой из самой сумки не приходил мне в голову. Дело в том, что высунись я из нашего великолепного корабля хотя бы на треть, и он мгновенно бы затонул под весом моего тела, обозначившегося в реальном пространстве. Ведь сейчас мы находились не на мелководье, как при отплытии, а посередине не такой уж маленькой реки. От сильного умственного напряжения мой разум начал рождать довольно экстравагантные идеи. Например, я подумал, что Дереванш – самый легкий из нас, и если на дне сумки мы правильно расставим ящики, поднимемся на них, то при должном старании сможем вышвырнуть архивариуса из сумки, так чтобы его тело мгновенно одолело грань между волшебным и обычным пространством. Тогда кенесиец плюхнется в воду рядом с саквояжем и сможет вплавь дотолкать его до берега. Увы, эта идея вызвала шумный протест моих компаньонов, такой, что судно снова опасно закачалось, и мне пришлось успокаивать и Дебоша, и Элсирику, и Дереванша, повторявшего с истерическими нотками, что он не умеет плавать. Я, было, предложил одеть ему акваланг, но тут же отказался от такой мысли – ведь это бы слишком утяжелило библиотекаря, и мы бы уже не смогли подбросить его достаточно высоко.
   Затем я вспомнил о длинных трубочках-ракетницах китайского производства. Если их укрепить наверху, у «кормы» нашего судна и поджечь, то их реактивный импульс вполне мог дать нам какой-то ход и позволить кое-как управлять направлением движения. Однако палочек-ракетниц оказалось мало, и я решил, что мы используем их в крайнем случае. Например, если будем проплывать достаточно близко от берега.
   Тут же меня осенила более плодотворная идея: связать все платья, пеньюары и прочие одежки Элсирики в длинную веревку, приладить на ее конец не слишком тяжелый груз. С помощью такой хитрой системы – импровизированного каната с якорем – такого можно было бы добраться до берега: бросать ее за борт подальше от судна, а потом подтягиваться к месту затопления якоря. При этом мы получили бы двойную пользу: постирали бы Анькины вещи, испачканные грязной обувью, и привели бы наш корабль к суше. Но, увы, Рябинина приняла мою спасительную и красивую мысль в штыки, вернее в ногти, которые чуть не поцарапали мне щеку. Лишь получив от меня сигарету, закурив и успокоившись, она предложила свой способ управления сумкой.
   – Игореша, у тебя спиннинг есть? – поинтересовалась она, поглядывая на рукояти телескопических удилищ, торчавших из-под акваланга. – Вижу – есть.
   – Четыре штуки, – подтвердил я.
   – Вот и чудесно. Нужно использовать спиннинг: закидывать снасть подальше и сматывать. Рано или поздно блесна зацепится за дно или корягу, и мы подтянемся к берегу. Это намного умнее, чем мочить в реке мои вещи, которые, между прочим, стоят, сколько ты за всю жизнь не заработаешь!
   – Детка, у меня очень хорошие блесны – канадские. Просто так за дно блесна не зацепится, а будет над ним скользить. А вот за корягу… За нее можно, если встретится нормальная коряга и я смогу в нее удачно попасть, – мысль Анны Васильевны мне показалось не такой уж глупой, и я наклонился и потянул рукоять удилища.
   – В любом случае, господин Блатомир, нам нужно хотя бы посмотреть, где мы находимся. Может берег не так далеко, и можно что-то сделать вашей блесной, – высказался Дереванш.
   Вытащив из-под аквалангов спиннинг, я вскарабкался на ящики и осторожно высунул голову.
   Увы, мы находились посередине Алраки. Леда и клонящаяся к горизонту Виола серебряными чешуйками отражались в воде. До правого берега казалось так же далеко, как и до левого. Позади нас плыл здоровенный выворотень с торчащими вверх безобразными корнями, но я не мог представить, какую пользу извлечь из этого соседства. Скорее от нашего попутчика следовало ждать беды: если бы он ткнулся нам в «корму» или «борт», возвышавшийся над водой сантиметров на тридцать, то это вполне могло бы стать причиной затопления отважного фрегата «Волшебная сумка».
   – Эй, капитан Блат! Ну что там? – нетерпеливо спросила из трюма Рябинина.
   – Полная срань, – отозвался я. – До берега метров сто – не меньше. Впереди… не пойму. Вроде какой-то остров.
   – Давай, спиннингом попробуй, – напомнила Анна Васильевна. – Спиннингом точно получится. Помню, в летнем лагере мы рыбу ловили, так у нас всякий раз крючочки за что-нибудь цеплялись.
   Я выдвинул несколько колен удилища, освободил блесну и привел в рабочее положение катушку. Размахиваться, сидя по плечи в сумке, было не удобно, и первый мой бросок вышел метров на пять – не больше. Потом я приловчился и, описывая концом удилища лихую петлю, бросал снасть все дальше, но даже самые удачные попытки не перекрывали трети расстояния до берега. Через минут десять эти упражнения мне порядком надоели. И последний раз, когда я уже собирался прекратить бесполезное занятие и торопливо сматывал катушку, леска вздрогнула и натянулась струной. От сильного рывка я не удержал равновесие и свалился вниз, едва не сев на шею госпоже Элсирике.
   – Вот, псих еще! – выругалась писательница.
   В этот момент наше судно дернуло и понесло, мотая то влево, то вправо. Я поднял голову и в слабом свете фонарика увидел, что спиннинг, который я выпустил из рук и думал, что уронил в реку, на самом деле застрял между ящиком с пивом и кожаной стенкой отделения. Конец удилища водила какая-то тугая сила.
   – Ай, господин Блатомир, что же это такое?! – испуганно вскрикнул Дереванш.
   – Что такое?! Поймали мы кого-то. Судочка или, спаси Гред, крупную щуку! Елки-свиристелки! – я вскарабкался на ящик и потянулся к удилищу. – Твоя дурацкая идея, госпожа Элсирика!
   – Моя?! Я тебя не просила рыбу ловить! – фыркнула Анна Васильевна. – Требовалось только зацепиться за что-нибудь, и притянуть нас к берегу.
   – Вот и зацепились! – в подтверждение мох слов, рыбина дернула так сильно, что судно клюнуло носом, и сверху на меня обрушилось с пол ведра воды.
   Следующий рывок лески оказался еще более беспощадным: вода обрушилась на нас с левого борта, окатила Элсирику, по коробкам стекла на платья, разбросанные у нас под ногами.
   – Булатов! Делай же что-нибудь! Все мои вещи намокли! – разволновалась великая писательница.
   Самое простое и быстрое, что я мог сделать, пока пойманная рыбина не пустила нас ко дну, это освободить спиннинг, бросить его за борт или перерезать снасть. Быстро поднявшись к верхнему отделению, я нащупал консервный нож и подцепил им леску, но в последний момент удержал руку и решил посмотреть, куда же нас все-таки несет. Упершись коленом, я тихонько поднял голову и увидел, что впереди река делилась на несколько рукавов, охватывавших большой остров и несколько мелких, между которыми лунной рябью выделялись мелководья. Я рассудил, что если леску перерезать сейчас, то нас понесет, скорее всего, по большой воде мимо лесистого острова, а если выждать немного, то был шанс, что рыбина уйдет куда-нибудь вправо к мелководьям.
   Словно услышав мои мысли, рыбина решила проявить несогласие и взяла влево. Нас крепко мотнуло. Я стукнулся зубами о бутылку с «Клинским» и умылся несколькими пригоршнями воды. Выронив консервный нож, я кое-как освободил спиннинг, поднял его повыше, чтобы компенсировать рывки гибкостью верхних колен удилища. Тут же леска круто ушла вправо. Когда я снова выглянул из сумки, то едва не вскричал от радости: мы были недалеко от берега и плыли точно на перекат.
   – Как там дела, капитан Блат? До гавани далеко или ты собрался утопить нас к едрене фене? – проявила нетерпение Рябинина.
   Я, стиснув зубы, мочал. Перекат сверкал рядом мелкой рябью, дрожащим светом двух лун. За ним среди черных деревьев желтыми завитками мелькнула руна Арж, и мне показалось, что оттуда на меня смотрят глаза Варшпаграна.
   – Мать грешная, Юния, Гред с Виргом, помоги! – прошептал я.
   Скоро каменистое дно реки зашуршало под днищем сумки. Я выпустил спиннинг и вскарабкался на ящик с пивом. Убедившись, что волшебный саквояж прочно сел на мель, я стал на верхний ящик и спрыгнул в реку. Воды здесь было как в неглубокой луже. Мы были спасены. Чудесной свежестью ласкал лицо ночной воздух. О чем-то веселом шумела Арлаки, и справа от меня в три голоса что-то кричали Дереванш, господин Дебош и Рябинина. Не слушая их, я поднял сумку и, держась края отмели, зашагал к берегу.

12

   Мы не стали уходить далеко от реки – слишком велико было желание скорее устроить привал и осмотреть Сапожок. К тому же великая кенесийская писательница требовала немедленно развести костер и повесить на просушку намокшие одежды. Ее требования были столь настойчивыми, что не доходя до подъема на скалистый утес, мы остановились на небольшой полянке, огляделись и решили основать наш маленький лагерь там. Дебош, воспользовавшись фонариком, отправился собирать сухие сучья и натаскал их несколько охапок раньше, чем Элсирика с Дереваншем успели достать из сумки ворохи промокших вещей. Тем временем между камней запылал огонь, и стало как-то тепло и уютно. Я бросил на траву полиэтиленовую скатерку и с торжественным видом положил на нее красивую коробку с конфетами «Ассорти», достал две бутылки шампанского. Хотя, после застолья у ручницы Шельды, от шипучего напитка меня немного тошнило, ночь сегодня была особо тожественная, и требовалось совершить небольшое возлияние со стрельбой пробками, радостными криками и пенными брызгами.
   – Золотые рыбки в баночке будут? – поинтересовался Дереванш, со страдальческим волнением наблюдавший за моими хлопотами возле сумки.
   Я догадался, что организм кенесийца снова испытывает потребность в рижских шпротах, и в его удовольствие выложил консервный нож и соответствующую банку.
   – Радуйтесь, мой прожорливый друг, – сказал я, бросил еще на скатерть пару пакетиков с арахисом в сахаре и сунул руку в саквояж, в поисках Сапожка Пелесоны.
   Как только я достал реликвию и осторожно поставил ее на край скатерти, архивариус мигом потерял интерес к лакомствам. Бланш Дебош, сверкая глазами, стал на четвереньки, даже Рябинина прекратила развешивать на кустах наряды и мигом подбежала к нам.
   – Вот он какой!… Са-по-жок!… – с умилением проговорил Дереванш и потянулся к реликвии.
   – Руки! – я шлепнул его по кончикам пальцев. – Лучше вон со шпротами своими развлекайтесь! А эта вещь опасная – магией пахнет!
   – Божественной магией! – проговорил Дебош, добравшись на четвереньках до середины скатерти и упершись подбородком в бутылку шампанского. – И еще Истиной! Потерянной Истиной! Я чувствую первородный замысел богов! Он витает над этой святой Вещью! Божественным фимиамом он поднимается над нашими головами! – рыцарь засопел распухшим от побоев носом. – Все дело, конечно, в этом Сапожке!
   – Заткнитесь, Дебош! – попросил я, внимательно изучая взглядом обувку.
   – Дай сигарету, – опустившись возле меня на корточки, попросила Рябинина.
   Я протянул ей пачку «Честерфилд» и, когда писательница нервно сжала губами фильтр, щелкнул зажигалкой.
   – Трудно поверить, что в этой штуке такая сила, о которой говорят древние пророчества! И все-таки мурашки по коже, когда глядишь на нее, – прислонившись ко мне, Анна Васильевна выпустила густое облачко дыма. – Такое чувство, будто сейчас лишишься чувств. Тревожно мне, Игореша… Что в этом Сапожке?!
   – Это мы сейчас узнаем, – ответил я, приподняв реликвию и разглядывая потертую подошву.
   – Господин Блатомир! Осторожнее, пожалуйста! – проговорил архивариус. – Вам ли мне напоминать, что говорят древние пророчества!
   – Не надо напоминать, – не найдя на подошве ничего примечательного, я повернул сапог верхом и принялся разглядывать орнаменты, тесненные на старой сморщенной коже. Невзирая на ее ветхое состояние, потертости и сеть глубоких трещин, орнаменты сохранились неплохо. Я провел пальцем по изображению сплетенных лилий, вспоминая, что эти цветки когда-то считались символами святости. Оглядел сморщенную гроздь винограда – виноград в сакральных книгах Гильды всегда толковали, как знак радости и торжества. Больше на Пелесониной вещице не было никаких приметных изображений: никаких заклятий, рун, магических пиктограмм или формул – ничего такого, чтобы придавало Сапожку огромную силу, о которой говорили почти две тысячи лет. Меня тронуло сомнение: а не были ли все эти пророчества, тайные разговоры, пересуды о Сапожке святейшей обычным пустозвонством, кочевавшим через века, как частенько бывает в истории любого мира?
   В надежде, что какая-нибудь таинственная вещица скрыта внутри Сапожка, я сунул в него руку и что-то нащупал.
   – Господин Блатомир! Позволю напомнить, что король Люпик сказал не ковыряться в Сапожке! – зловещим шепотом проговорил Дереванш. – Король требовал даже не разглядывать реликвию, не читать знаки на ней и не пытаться…
   – Плевать мне, что требовал ваш король, – оборвал я архивариуса. – Пока я сам не разберусь, что за хреновина досталась нам от госпожи Пелесоны, все короли и королевства пусть пребывают в священном ожидании. А чего они дождутся, уже нам решать.
   Внутри сапога лежала всего лишь дохлая мышь, совершенно высохшая и, несомненно, святая. Выругавшись, я отбросил ее подальше, и начал ковырять консервным ножом каблук в надежде, что в нем имеется какой-нибудь важный секрет.
   – Не надо бы этого делать, Булатов… – с опаской произнесла Элсирика.
   Господин Дереванш ничего не произнес – он смотрел на меня, парализованный ужасом.
   – Не надо? А как по-вашему извлечь наружу Истину? – поинтересовался я и повернулся к рыцарю: – Правильно я говорю, господин Дебош?
   – Ну… не знаю… Может быть не стоит нам так торопиться с извлечением Истины… – ответил он, наблюдая за мной лихорадочно светящимися глазами.
   – И здесь ничего нет, – мрачно произнес я, убедившись, что в каблуке не таилось ничего неожиданного. – Остается кому-нибудь надеть эту обувку. Только так мы узнаем, в чем ее сила и чего так боялся король. Пожалуйста, госпожа Элсирика, вашу ножку, – я ухватил Аньку за ступню.
   Она взвизгнула и испугано оттолкнула меня.
   – Совсем, Булатов, свихнулся! Размерчик не мой! Это, наверное, будет сороковой. А у меня, между прочим, тридцать шестой! В общем, не одену я! Тем более такое старье! – она отползла от меня к Дебошу.
   – Ну, как знаете. А у меня, тоже между прочим, не сороковой. Хотя, госпожа Пелесона была крупной женщиной, мне ее башмак напялить будет не легко, – я стащил свой сапог, сел поудобнее, упираясь спиной в ствол дерева.
   – Господин Блатоми-ир! – простонал архивариус, глядя, как я примериваюсь натянуть святейшую реликвию на ногу. – Умоляю, не делайте этого! Король Люпик строго настрого предупреждал! Вы подумайте, подумайте, что из этого может получиться! Предупреждаю, будет большая беда! И нам, и Люпику, и нашей Кенесии!
   – Не скулите, Дереванш! Большая беда! Король Люпик! Король Люпик! Хлюпик он, а не Люпик. А до Рорида и ближних границ Кенесии отсюда не одна сотня лиг, – успокоил я библиотекаря. – Вы что, всерьез думаете, что если высвободиться какая-то тайная сила, то достигнет кенесийской столицы?! Глупости это! И вспомните, как в пророчестве сказано: «Великая сила скрывается в Сапожке. Сила перейдет сия к тому, кто…», – я поскреб затылок, вспоминая слова из пергамента Мертаруса, которые архивариус повторял много раз.
   – «Все начнется с того Сапожка, ибо великая сила скрывается в нем, – подняв взгляд к небу, продекламировал Дереванш. – И перейдет сила к тому, кто завладеет им, ибо ему тогда предстоит решать чему быть, а чему никогда не быть».
   – Вот видите, друг мой, как все просто. Если эта штука реально работает, то я всего лишь решу, чему это… быть, а чему быть не следует. И все – без всяких потрясений, землетрясений, смерчей и волшебных ураганов! А я уж решить смогу. Так что расслабьтесь и спокойнее относитесь ко всяким божественным пустякам, – я сунул ногу в голенище и потянул Сапожек на себя.
   – Игореша, ты уверен, что все так просто? И что потом предстоит решать? – Элсирика вздрогнула от жалобного скрипа старой кожи.
   – Не волнуйся, детка. Что потребуется решать, то и решим. Все решим, по справедливости, как примеры по арифметике для третьего класса, – чертова обувка никак не хотела налезать мне на ногу.
   Опираясь на дерево, я привстал и с решимостью потянул голенище на себя. Кожа затрещала, и ступня моя просунулась чуть дальше.
   – Погубите вы нас, господин Блатомир! Решать в этом мире могут только боги или короли! – обреченно произнес Дереванш. – Им для этого сила и власть…
   – Боги, извините, заняты другими делами, – ответил я, вспотев от борьбы с Сапожком. – А короли ничего решить не в состоянии. Одним ума не хватает, другим силенок. Если бы короли сами были на что-то способны, то не обращались бы за помощью к магам. Я вам обещаю, господин Дереванш: утром, если все нормально будет, отправимся ко двору вашего многопочитаемого Люпика и торжественно вручим ему этот сапог.
   Я засунул ногу в реликвию довольно глубоко и утвердился, что слухи, ходившие о ее таинственном могуществе, были сильно преувеличены. Единственная пользу, которую можно было извлечь из ветхой штучки Пелесоны – это приличные деньги (если поторговаться) и расположение кенесийского короля. Поморщившись от боли в стиснутой ступне, я потянул Сапожок еще раз со всей силы. И тут случилось совершенно неожиданное, от чего сердце в моей груди жалобно сжалось и не разжималось несколько секунд: старая кожа Сапожка затрещала и разорвалась по швам. Подошва с частью великой реликвии шлепнулась на землю; в моих руках осталось два безобразных куска голенища.
   – О, боги! – Бланш Дебош вскочил с места, едва не перевернув волшебную сумку.
   Элсирика, выкрикнув пару междометий, подбежала ко мне. А господин Дереванш даже не пошевелился и не проронил ни звука – так велико было его потрясение. Он лишь посерел лицом и застыл в нелепой позе, протянув скрюченные пальцы к баночке шпрот. Минутой позже, когда архивариус снова обрел возможность дышать и ворочать языком, он простонал:
   – Господин Блатомир!… Прошлый раз вы погубили великую реликвию нашего народа – Клочок Мертаруса. Дражайший свиток, который мы всем королевством берегли сотни лет, в один миг вы превратили в жалкую тряпку, облив элем, бараньим жиром и истерев дном миски до неузнаваемости! Теперь вы погубили величайшую реликвию всей Гильды! Вы порвали Сапожок Пелесоны!!! В клочья! Зачем вы это делаете?! Вы не маг – вы какой-то разрушитель с душою злого демона! Да сотрется из памяти нашего народа день, когда вы пожаловали в Кенесию!
   – Извините, но я же не виноват, что кожа вашего сапожка оказалось такой дряхлой, – оправдался я, потряхивая обрывками голенища. – Никуда не годная кожа! Да и ерундовый был сапожок. Магии в нем – ноль. Никаких полезных свойств. Только одно сомнительное достоинство – мол, его носила святейшая госпожа Пелесона. Еще хрен его знает, насколько она была святой!
   – Не кощунствуйте, господин маг! – резким фальцетом предостерег кенесиец. – После всего, что вы сделали, не вам рассуждать о святости!
   – Что это за штука? – Рябинина присела возле меня на корточки и потрогала грязно-желтый край, торчавший из куска голенища.
   – Видимо подкладка, – отозвался я. – Тоже была не первой свежести.
   – Здесь какие-то буквы, Булатов. На подкладке бывают буквы? – Анна Васильевна тихонько потянула за желтый лоскут.
   – Бывают. Артикул, страна-производитель, инструкция к стирке, – с раздражением пояснил я. – На наших подкладках – наши буквы, на китайских – китайские. Что не понятно?
   – Да это, Игореша, не подкладка, а какой-то пергамент! – разволновавшись, заявила писательница.
   – Пергамент? Ты имеешь в виду, что здесь какое-то послание? – я потянул желтый краешек из обрывка голенища и тут же понял, что писательница права. – Дебош, дайте нож! – скомандовал я, тоже испытывая немалое волнение.
   Всунув стальное острие между двух слоев старой кожи, я осторожно извлек грязно-желтый лоскут. Им действительно оказался пергамент, исписанный мелкими аккуратными буквами.
   – «… так было последние дни. Было при мне и младшей жрице Амфи. В этом свидетельствую вам я – Пелесона. И эту святую тайну…» – прочитал я вслух первые строки и, посмотрев на королевского архивариуса, довольно улыбнулся. – Мой рассерженный друг, боюсь, что вместо пергамента, накарябанного Мертарусом, мы имеем послание от трижды святой Пелесоны. Этот свиток поценнее будет! Вы должны молится на меня! Всей душой благодарить, что я разорвал ваш чертов Сапожок! Как видите, все удачно складывается, и маг Блатомир, знает, что делает!
   – Да, но… – библиотекарь сконфуженно дернул плечами и протянул руку к свитку. – Что там, господин Блатомир? Пожалуйста, покажите!
   – Не знаю еще. Но, убежден – нечто важное. Иначе этот документ не стали бы зашивать от посторонних глаз в сапог и хранить два тысячелетия в столь недоступном месте! Читайте! – я вручил пергамент кенесийцу.