— Выйди, пожалуйста… — попросила я. — Мне надо одеться.
— Одевайся. Здесь просторно… Разве я тебе не говорил, что меня однажды кинули. И мне это не понравилось?..
— О господи… Феликс!.. — схватив свою одежду, я начала торопливо одеваться. Взгляд, которым он рассматривал меня, был слишком хорошо мне знаком.
— А ведь я тебе нужен… — заметил Феликс. — Без меня все может плохо кончиться… Ты слышишь меня, Полина? Ты хочешь, чтобы все плохо кончилось?..
В этот момент он был похож на мелкого беса, на местечкового Мефистофеля, который был способен запугать разве что ребенка.
— Хватит! — с яростью прошипела я. — Хватит меня пугать!.. «Все плохо кончится!» А как еще все это может кончиться?!
Феликс с силой прижал меня к зеркалу.
— Они поженятся, например… — хрипло прошептал он. — Будут жить долго и счастливо…
Я почувствовала, как его руки принялись расстегивать мои джинсы.
— Прекрати, идиот!
— Что за джинсы ты себе завела?.. Какая-то дурацкая шнуровка… — не обращая на меня внимания, пробормотал он.
— Убери руки!.. Ты с ума сошел?! Мы в магазине!
— Странно… — сдавленно проговорил он. — Мысль о примерочной кабине… Никогда… Не приходила мне… В голову… Ну, не дергайся…
— Я сейчас закричу… — с отчаянием сказала я, понимая, что как раз кричать в этом магазине невозможно, не нужно, нельзя — сюда мы часто приезжали вдвоем с Вадимом.
— Кричи… — согласился Феликс. — Только тихо…
Это было безумие: шикарный магазин, невозможность позвать на помощь, руки Феликса, его сосредоточенное дыхание, холодное зеркало, к которому я была прижата спиной. Я молчала. Мне казалось, я вижу все это со стороны. Пришедшая в голову мысль почти успокоила меня: теперь я знаю и это, теперь я об этом напишу… Но что об этом напишешь? И — как?.. Что чувствует униженный человек?.. Оказывается, ничего. Как будто то, что всегда в воображении казалось ему ужасным, непереносимым, происходит не с ним — он всего лишь зритель.
Дыхание Феликса выровнялось. Он опустил руки, некоторое время стоял неподвижно, прикрыв глаза, потом посмотрел на меня.
— Одевайся, — сказал он тихо и буднично. Я молча привела в порядок одежду.
— У тебя есть расческа? — спросил он. Поскольку я никак не среагировала на вопрос, он открыл мою сумку, нашел щетку и причесал мои волосы заботливой рукой.
Когда мы вышли из кабинки, продавщица вежливо отвернулась. Она все видела или, по крайней мере, все поняла. В конце концов, занавески в кабинках не достают до пола.
На улице возле магазина Феликс уселся рядом со мной в мою машину. Я молча ждала, когда он уйдет. У меня не было сил ни гнать его, ни разговаривать с ним.
— Ну?.. — подал голос Феликс. — Долго ты будешь скорбеть о невинности, потерянной в примерочной кабине?..
Я по-прежнему молчала. Феликс протянул руку, погладил меня по голове:
— Ты спрашивала, возможен ли счастливый финал? Отвечаю: да. Вы поженитесь… А пока мне нужны деньги…
— И Вадим, — подсказала я.
— Умница, — отозвался Феликс и, потянувшись ко мне, прошептал: — Ты мое маленькое чудо… Не переживай… Мне было хорошо с тобой…
Через час, сидя в ванной, пытаясь смыть с себя Феликса, его запах, его руки, я вдруг поняла, каким будет финал моей книги.
Зная по опыту, что с жизнью лучше не спорить и не пытаться навязывать ей свою волю, я сделала все, что задумала и уже затем написала об этом.
В ту же ночь после того, как уснул Вадим, я осторожно выбралась из кровати, оделась, спустилась в гостиную и, распечатав написанное мною, положила листы стопочкой на столе. Рядом я оставила ключи от квартиры, ключи от машины и записку — короткую:
«Вадим, прочти. Ты все поймешь. Полина»… Уже от двери я вернулась и дописала: «Видишь, я не врала, что пишу»…
Хотя бы в чем-то я и в самом деле не врала ему.
Бесшумно прикрыв за собой дверь, я навсегда ушла из этой квартиры.
Во дворе стояла моя машина, но я прошла мимо. Ее окраска больше не волновала меня. Пусть красный автомобиль достанется кому-нибудь другому. Что может быть страшнее, чем сбывшаяся мечта?..
Надо было видеть лицо Ряжского, когда около полуночи, распахнув дверь, он обнаружил за порогом меня.
— Вы с ума сошли!.. прошипел он. — Чего вы хотите?
— Я хочу сказать…
За спиной Ряжского возникла Инга. Молча и с любопытством она изучала меня.
— Это ко мне, Инга, — нервно заметил Ряжский.
— Я вижу, — невозмутимо отозвалась она.
— Ну, так что? — Ряжский посмотрел на меня умоляющими глазами.
— Я хочу сказать, что отказываюсь от своего иска…
— Что?..
Ряжский оглянулся на Ингу и затем с ужасом уставился на меня.
— Я отказываюсь от иска.
— Почему?..
— Потому что мой муж не избивал меня.
— То есть как?..
— Очень просто, — заметила Инга. — Ряжский, пусть она войдет.
— Зачем, детка? — растерянно спросил он.
— Чтобы сделать отказ от иска. В письменном виде. — Инга кивнула мне: — Войдите.
— Ничего не понимаю… — пробормотал Ряжский и посторонился.
Тем временем Инга принесла лист бумаги и ручку. Я присела к маленькому столику вкупе с мягкими креслами стоявшему в прихожей. Инга следила за тем, как я пишу. Где-то на заднем фоне маячил Ряжский.
— И что же вас сподвигло? — поинтересовалась Инга, забирая мое заявление. — На такое признание?..
— Вы, — ответила я. — Вы все.
— Не очень понятно.
— Со временем поймете, — ответила я. Тут Ряжский решил подать голос и спросил:
— Что, собственно, здесь происходит?!
— Больше ничего. — Я поднялась и направилась к двери.
Через полтора часа я стояла у ворот дома Алены и нажимала на кнопку звонка. Минуты через две распахнулась калитка, и за порогом возник заспанный охранник. Все было как полгода тому назад с той только разницей, что теперь была зима и ночь, и я уже мало походила на робкую девочку, стучавшуюся когда-то в эту дверь.
— Кто вам нужен? — поинтересовался охранник.
— Вызовите хозяйку. Срочно.
— Она спит.
— Это срочно, — повторила я. — Скажите, что дело касается Вадима Григорьевича.
Охранник помедлил и ушел, пообещав узнать у Алены, сможет ли она принять меня.
Разумеется, она смогла. Очень скоро вновь появился охранник и предложил мне войти в дом. По длинной, вымощенной камнем дорожке я прошла к парадному крыльцу. Впервые в жизни и, конечно, в последний раз я вошла в дом Вадима и оказалась в просторном фойе. Там уже ждала Алена. Кутаясь в широкий теплый шарф, она тревожно посмотрела на меня:
— Что-то случилось?.. — и осеклась, узнав мое лицо. — Это вы?..
—Да.
— Я ведь просила вас…
— Да. Просили.
— Зачем вы пришли?
— Вернуть вам мой долг.
Алена шевельнула побледневшими губами:
— Вы не передали деньги?..
— Нет… Я осталась в Москве… И потом… Послушайте, это я виновата в том, что баба Валя оказалась здесь…
Алена вздрогнула, но ничего не сказала, пристально вглядываясь в мое лицо.
— И в том, что Вадим ушел… — добавила я. Она судорожно вздохнула и спросила еле слышно:
— Он ушел к вам?..
Я кивнула.
Мы стояли и молча смотрели друг на друга.
— Когда я приехала из Рабочего поселка — помните? — я нуждалась в вашей помощи, — сказала я. — Просто тогда мне не хватило слов. А потом — все стало происходить помимо моей воли… Я только успевала записывать…
— Что значит «записывать»?..
— Это неважно… Я надеялась, что вы поможете мне. Просто — протянете руку. И все. Но вы…
— Я помню, — быстро сказала Алена. — И что же?
— И я сделала то, что я сделала.
— Вадим, да?
— Да. Мне больше ничего не оставалось после того, как вы вышвырнули меня из машины, около вокзала…
Алена взглянула на меня исподлобья и еле заметно усмехнулась:
— Больше ничего?
— По крайней мере тогда… я так считала…
— Понятно… — кивнула Алена и спросила: — То есть — если бы тогда я протянула вам руку, то?..
— Да, — подтвердила я. — Все было бы по-другому…
Она покачала головой, улыбнулась как-то смутно, словно далеким мыслям — и вдруг — протянула мне руку:
— Вот, — легко сказала она. — Вот вам моя рука…
Я осторожно сжала ее пальцы — они оказались холодными и твердыми.
— Ну? — с иронией спросила Алена. — Теперь все будет по-другому?..
Я опустила руку.
— Я… возвращаюсь назад… Туда, откуда приехала…
— Что так? — поинтересовалась Алена.
— Все очень просто, — ответила я. — Мне никогда не стать такой, как вы. Я имею в виду вас и ваших подруг.
— Зачем же вы пришли? Попросить прощения?
— Примерно так… — ответила я. Алена окинула меня тяжелым взглядом:
— Вряд ли я смогу простить вас… Уезжаете — уезжайте…
Она кивнула на дверь, а я — в ответ… Я шла назад к воротам по вымощенной камнем дорожке и думала о том, что Вадим вернется сюда. Я чувствовала это. Я знала.
За воротами ждал «частник», подрядившийся возить меня по адресам за немалую сумму. Последним пунктом назначения в моем списке значился Феликс. Я открыла дверь квартиры собственным ключом. Было около четырех утра.
Феликс спал. Но от стука двери тут же проснулся. Я видела, как он рукой нащупывает возле матраса очки, как включает настольную лампу. Он был беззащитен спросонок и даже вызывал теплые чувства.
— Что-то случилось?.. Я улыбнулась ему:
— Как тебе сказать?… Ничего особенного… Просто Вадим все знает…
Феликс прищурился. Почуяв опасность, таившуюся, видимо, в моем взгляде, моей улыбке, он поднялся, запахнулся в плед. Ни дать, ни взять — Гамлет, принц датский. Он непроизвольно шевельнул плечами, и это движение выдало его привычное желание скрестить руки на груди. Если бы не плед, он бы непременно это сделал — именно так выражалось его привычное презрение в мой адрес.
— Что же он знает? — поинтересовался Феликс.
— Все, — пояснила я.
— Как мило сказано, — заметил Феликс. — И главное, всеобъемлюще. Все — к этому ничего не прибавишь.
— Тебе объяснить?..
— Если не сложно… — Феликс отвесил короткий поклон.
Улыбнувшись дрожавшими губами, я рассказала ему все: о своих одиноких вечерах, о его рукописи, на обороте которой я от нечего делать начала писать свои дневники, о том, как рукопись попала к издателю, и он заинтересовался ее изнанкой — то есть тем, что было с обратной стороны страниц, как затем я подписала договор…
Феликс вдруг опустил руки, плед соскользнул, обнажив неуместно тонкие ноги, словно по ошибке приставленные к этому телу.
— Ты хочешь сказать, — медленно проговорил Феликс, — что написала книгу?..
— Да… Обо всем, что здесь со мной произошло…
— И ее собираются выпустить в том самом издательстве?..
— Да. В которое я пришла как твой агент… Феликс потрясенно покачал головой:
— Шикарно… Такое даже я не смог бы придумать…
Он пошел по квартире, зачем-то поочередно включая все лампы — бра, торшер, люстру. Постояв в центре освещенного пространства, он резко повернулся ко мне:
— И что же — Вадим это прочел?
— Я оставила распечатку на столе.
Феликс стремительно подошел ко мне, схватил меня за запястье.
— Он спал, когда ты уходила?!
— Да… — поморщившись от боли, ответила.
— Так вернись и забери этот хлам!.. Ты на машине?
— Нет…
Феликс схватил брюки. Прыгая, стал надевать их. Лучше бы он спал в штанах. Лучше бы я не видела его тонких ног — почти старческих и немощных. Вот уж колосс на глиняных ногах!..
— Я тебя отвезу, — деловито заметил Феликс, влезая в свитер.
Я пожала плечами и заметила:
— Ключи я оставила там же… На столе…
— Ключи от квартиры? — уточнил Феликс, замерев.
— И от квартиры тоже…
Феликс потрясенно смотрел на меня. Некоторое время он не мог выговорить ни слова. Наконец сумел:
— Дура… — простонал он. — Идиотка… Баба… Он схватил меня за плечи, вдавил спиной в стену.
— А молча?! — хрипло крикнул он. — Нельзя было уйти молча?! По-простому?! Без этих финтов?! Без книжек и ключей на столе?! А?!!
Он, тяжело дыша, с яростью смотрел на меня. Было время — этот взгляд действовал на меня, как взрыв бомбы на обывателя, — я теряла самообладание и была готова на все, лишь бы в его глазах вновь проглянуло что-то человеческое. На сей раз я ответила ему таким же яростным взглядом — моя убежденность в собственной правоте помогла мне устоять и не дрогнуть.
— Я не буду жить, как ты прикажешь!.. — сказала я. — Как ты сочинишь за меня!.. Понятно?! Я тебе не вещь! Не персонаж!
— Ну, конечно! — саркастически воскликнул Феликс. — Ты теперь сама писатель! Это я — твой персонаж!.. — Он рассмеялся — нервно и зло — и по привычке скрестил руки на груди: — Ну, расскажи, писатель, что со мною будет дальше! По твоему сюжету!
Я задумалась. Что будет с Феликсом дальше, меньше всего интересовало меня.
— Понимаешь, мой сюжет не о тебе, — объяснила я. — Ты возник и исчезнешь.
— Так не бывает, — заметил он. — Если какая-то линия началась, она должна закончиться.
— Ты опять поучаешь меня?
— Просто объясняю. Писатель не вправе бросать своих персонажей.
— Почему же не вправе? Как захочет, так и сделает!
— Читатель ему не простит.
Феликс улыбнулся, наслаждаясь моей минутной растерянностью.
— Хорошо… — согласилась я. — Дальше с тобой будет вот что. Ты уберешь свои руки… Я уйду… И больше мы с тобой не встретимся…
Феликс опустил руки. Он по-прежнему улыбался, но в улыбке возникло что-то новое, какой-то иной оттенок. Горечи, печали, растерянности — не знаю. Но он вдруг сказал тихо:
— Двойка с минусом.
— Что?..
— Двойка с минусом за твой сюжет… — Он обернулся: — Разве ты не чувствуешь, что здесь чего-то не хватает?..
— Чего? — спросила я, стараясь не расслабиться и не угодить вновь в его сети.
— Одной детали… — пояснил Феликс. Я молчала, напряженно глядя на него.
— Ну? Дать тебе последний урок? — спросил он.
— Дай… — помедлив, согласилась я.
' Он прошелся по комнате, как учитель по классу. Остановился. Склонил голову к плечу и проговорил легко и спокойно:
— Такая сволочь, как я, напоследок должна заплакать… Сделай так, чтобы я заплакал… Сумеешь — значит, писатель…
Я понимала, что, скорее всего Феликс опять дразнит меня. Что эти его парадоксы — не более, чем способ снова загнать меня в тупик. Но и задание, которое он так неожиданно сформулировал, своеобразный тест для начинающего писателя, не могло не заинтриговать меня.
Я с интересом смотрела на него. Он ждал. Его лицо было непроницаемо.
Что я могла сделать для того, чтобы Феликс — редкая сволочь, по его же собственному определению, — мог заплакать?.. Я вспомнила нашу первую встречу — его взгляд, показавшийся мне таким высокомерным при всей его приветливости и улыбчивости; вспомнила, как разделась при нем и для него, как он произнес это дурацкое слово «опаньки!» и затем долго выговаривал мне — и снова в этом было высокомерие; оно же, высокомерие, двигало им, когда он объявил мне впервые о том, что Вадим непременно уйдет из семьи; и с бабой Валей, когда он вез ее в качестве сюрприза в дом Алены, он наверняка был так же высокомерен, как со мной, как со всеми меньшими братьями и сестрами… Самым тяжким воспоминанием было его лицо в примерочной кабине, когда, изнасиловав меня, он заботливо расчесывал мои волосы щеткой… Подобное лечат подобным, вспомнилось мне. Я шагнула к Феликсу. Тронула ладонями его лицо. Он вздрогнул. Растерянно сморгнул. Сжал губы, которые помимо его воли задрожали. Я почувствовала, что на верном пути.
— Бедный… — прошептала я и обняла его.
Под моими ладонями задрожала его спина. Уткнувшись мне в плечо, он плакал. О своей несостоявшейся книге. О нашей с ним истории, которая тоже не состоялась. О любви, которой он боялся больше бедности и смерти. О себе, таком умном и бесплодном… Наверное, обо всем сразу, как это свойственно неудачникам в тот момент, когда открывается истина и кончаются силы бороться с ней.
— Послушай, Полина…
Я не стала слушать его — резко развернулась и, захлопнув за собой дверь, ушла.
Незадолго до Нового года я собралась с Сережкой в Москву. У меня оставалось там два дела: я обещала повести сына в «My-My» и должна была сдать издателю рукопись.
Путь к автобусной остановке лежал мимо дома бабы Вали. Поравнявшись с ним, я невольно остановилась.
Там, за покосившимся щербатым забором, сидела на ступеньке крыльца баба Валя, трезвая и потому, наверное, мрачная. Перед нею сгребала лопатой снег ее дочь — Алена.
— Ну, зачем? — недовольно кричала ей баба Валя. — Зачем снег-то грести? Он ведь снова насыплется… Зима же!.. — она всплеснула руками и коротко хохотнула.
Алена, тяжело дыша, покосилась на нее:
— Однажды ты увязнешь в сугробе. И замерзнешь. В собственном дворе.
— А тебе не плевать?.. — мрачно спросила баба Валя.
Алена снова молча принялась за работу.
— Нет в тебе жалости, Алена… — вздохнула баба Валя. — К празднику пузырь бы матери привезла!.. А то закуски притащила на целый экипаж, а выпить нечего.
— Я привезла не закуску, а еду. Это первое. Второе: пузыри возить я не буду. Никогда.
Баба Валя махнула рукой и тяжело вздохнула.
— Елку нарядить? — спросила Алена. Баба Валя с тоской посмотрела на нее:
— На хрен мне елка-то? Что с ней делать?.. Алена прислонила лопату к стене дома.
— Я поехала… — Шагнув к калитке, она остановилась, оглянулась и, помедлив, сказала матери: — Если захочешь увидеть внуков, позвони. Но в этом случае тебе придется не пить.
— Легко сказать… — уныло отозвалась баба Валя.
— Не можешь сама — соглашайся на лечение.
— Вот ты и лечись!.. А я здоровая!.. Давай, катись отсюда!.. Жила без тебя — и дальше проживу!..
Некоторое время Алена с тоской вглядывалась в лицо матери.
— Ты-то проживешь — как захочешь!.. — тихо сказала она. — А я свое детство уже никогда не проживу по-другому!.. Ты знаешь, каким оно у меня было?!
— Что твой папка погиб — я не виновата… — заметила баба Валя, кивнув на самолет.
Алена невольно оглянулась на фанерную модель, покрытую снегом.
— Папка?… — повторила она. — А сколько их было, этих «папок»? Ты помнишь?.. Я — нет! Я только помню, как вечно сидела под столом и слушала вашу пьяную ругань! Как мне было стыдно за тетради, залитые портвейном! За себя! За тебя!.. Ты, вообще, знаешь, что такое стыд?!
Баба Валя тяжело пошевелилась на ступеньке, сделала попытку подняться и выдохнула:
— Бедная ты моя…
Растерявшись, Алена безмолвно смотрела на нее. Та, не в силах подняться сама, подняла к ней лицо, искаженное гримасой — то ли сопереживания, то ли собственной боли. Подняла руку, махнула:
— Иди сюда… — и, видя, что Алена не двигается, повторила: — Иди, чего скажу…
Алена сделала несколько осторожных шагов по скользкой тропинке, склонилась к матери.
— Выпей, — сказала баба Валя и прибавила убежденно: — Станет легче. Вот увидишь, дочка!..
Алена отпрянула и в этот момент увидела меня, стоявшую позади забора.
— О господи… — пробормотала она.
Я поспешила уйти. Это было лучшее, что я могла сделать для нее в эту минуту.
Пока мы с Сережкой ехали в автобусе и потом в электричке я, рассеянно отвечая на бесконечные детские вопросы, думала об Алене. Вернулся ли к ней Вадим? И если вернулся, то, как это произошло? Что она почувствовала? Как вообще она пережила его уход?.. Я вдруг поняла, что в своей книге писала не о том. Главной героиней событий, произошедших со мной, как ни парадоксально была Алена. И тема, которую обозначил издатель, — как заполучить чужого мужа — была хоть и завлекательной, но тоже далеко не главной…
— Чего ты улыбаешься? — спросил Сережка.
— Так… Кое-что поняла…
Я поняла, о чем должна быть моя следующая книга: о том, как вернуть своего мужа… Нет, не так, в этом есть какая-то обреченность. Не всякого мужа стоит возвращать… Тема должна быть другой: как не потерять себя, потеряв мужа… И героиней будет не только Алена. Я ведь еще не знаю, что произойдет с Ингой. Помирится она со своим Ряжским или так и будет изредка встречаться с моим мужем, который, наверное, скоро станет бывшим. И Катя — что станет с ней? Вернется ли она к Игорю, сделает ли свое ток-шоу? Как изменится их мир — теплый круг подруг — с моим уходом? Вряд ли они заметят его… И что станет с Зиной, которая посмела противоречить самому Феликсу?.. Феликс…
— Чего ты больше не улыбаешься? — спросил Сережка.
— Так…
— Чего-то не поняла?
Я удивленно подняла брови.
— Ты сказала, улыбаешься, потому что чего-то поняла. А теперь — не улыбаешься. Значит, чего-то не поняла?..
Я невольно улыбнулась.
— Поняла? — уточнил он, и я кивнула.
Оказавшись наконец в «My-My», о котором он так долго мечтал, Сережка притих. С молчаливым восторгом он разглядывал коров у входа, фирменные воздушные шарики с названием ресторана, пробовал салаты и десерты.
— Это настоящее «My-My»?.. — тревожно спрашивал он.
— Настоящее не бывает…
Вздохнув, он снова принялся за десерт. Я видела, что Сережка сыт, но не доесть он не мог — из уважения к собственной мечте.
Неожиданно перед моим лицом качнулись ключи — чья-то рука опустила их на столик. Я подняла голову и сразу узнала телохранителя Вадима. Он кивнул мне. Не сказав ни слова, направился к двери.
— Что это? — спросил Сережка. — Это какие ключи? Что ими открывают?
Я схватила связку и бросилась к стеклянной двери.
Вадим стоял у джипа. Телохранитель быстро подошел к нему, распахнул перед ним дверцу. Прежде, чем сесть в машину, Вадим оглянулся на меня.
В эту секунду мне показалось, что все возможно. Сейчас я подхвачу шубу, накинув ее на плечи, выбегу наружу, Вадим обнимет меня, не обращая внимания на прохожих, к нам подбежит Сережка, будет падать снег, как он падает сейчас за стеклянной дверью, и я пойму, что Вадим простил меня просто потому, что любит.
Я подхватила шубу. Накинув ее на плечи, выбежала наружу.
Вадим сел в свой джип. Телохранитель захлопнул дверцу, прыгнул на переднее сиденье. Когда я подбежала, джип снялся с места и, словно отодвинувшийся занавес, открыл мне красную машину, подарок Вадима.
В ладони я сжимала ключи от автомобиля своей мечты. Все-таки она осуществилась. И падал снег.
Как во сне, я отперла машину, заглянула внутрь. На заднем сидении лежала сумка с моими вещами. Я села за руль, уткнулась лбом в холодную кожу… Мне вдруг показалось, что это не я ушла от Вадима — это он бросил меня…
Из стеклянной двери выбежал Сережка, на ходу надевая куртку.
— Мама! — закричал он, подбегая. — Это что — наша машина?! Наша?!
— Да… — выдохнула я.
— Это нам дед Мороз подарил?!
— Да.
— Чего же ты плачешь?
— От радости… — ответила я.
Сережка сел в машину, ощупал все ручки, потрогал обивку сидений, заглянул мне в лицо и спросил тревожно:
— А ты будешь что-нибудь понимать?.. Я кивнула:
— Конечно, — и улыбнулась.
Это все, что я успела написать, прежде, чем отнести свою рукопись издателю. Остальное я напишу потом, если, даст бог, издатель решит заключить со мной новый договор. Все.
— Одевайся. Здесь просторно… Разве я тебе не говорил, что меня однажды кинули. И мне это не понравилось?..
— О господи… Феликс!.. — схватив свою одежду, я начала торопливо одеваться. Взгляд, которым он рассматривал меня, был слишком хорошо мне знаком.
— А ведь я тебе нужен… — заметил Феликс. — Без меня все может плохо кончиться… Ты слышишь меня, Полина? Ты хочешь, чтобы все плохо кончилось?..
В этот момент он был похож на мелкого беса, на местечкового Мефистофеля, который был способен запугать разве что ребенка.
— Хватит! — с яростью прошипела я. — Хватит меня пугать!.. «Все плохо кончится!» А как еще все это может кончиться?!
Феликс с силой прижал меня к зеркалу.
— Они поженятся, например… — хрипло прошептал он. — Будут жить долго и счастливо…
Я почувствовала, как его руки принялись расстегивать мои джинсы.
— Прекрати, идиот!
— Что за джинсы ты себе завела?.. Какая-то дурацкая шнуровка… — не обращая на меня внимания, пробормотал он.
— Убери руки!.. Ты с ума сошел?! Мы в магазине!
— Странно… — сдавленно проговорил он. — Мысль о примерочной кабине… Никогда… Не приходила мне… В голову… Ну, не дергайся…
— Я сейчас закричу… — с отчаянием сказала я, понимая, что как раз кричать в этом магазине невозможно, не нужно, нельзя — сюда мы часто приезжали вдвоем с Вадимом.
— Кричи… — согласился Феликс. — Только тихо…
Это было безумие: шикарный магазин, невозможность позвать на помощь, руки Феликса, его сосредоточенное дыхание, холодное зеркало, к которому я была прижата спиной. Я молчала. Мне казалось, я вижу все это со стороны. Пришедшая в голову мысль почти успокоила меня: теперь я знаю и это, теперь я об этом напишу… Но что об этом напишешь? И — как?.. Что чувствует униженный человек?.. Оказывается, ничего. Как будто то, что всегда в воображении казалось ему ужасным, непереносимым, происходит не с ним — он всего лишь зритель.
Дыхание Феликса выровнялось. Он опустил руки, некоторое время стоял неподвижно, прикрыв глаза, потом посмотрел на меня.
— Одевайся, — сказал он тихо и буднично. Я молча привела в порядок одежду.
— У тебя есть расческа? — спросил он. Поскольку я никак не среагировала на вопрос, он открыл мою сумку, нашел щетку и причесал мои волосы заботливой рукой.
Когда мы вышли из кабинки, продавщица вежливо отвернулась. Она все видела или, по крайней мере, все поняла. В конце концов, занавески в кабинках не достают до пола.
На улице возле магазина Феликс уселся рядом со мной в мою машину. Я молча ждала, когда он уйдет. У меня не было сил ни гнать его, ни разговаривать с ним.
— Ну?.. — подал голос Феликс. — Долго ты будешь скорбеть о невинности, потерянной в примерочной кабине?..
Я по-прежнему молчала. Феликс протянул руку, погладил меня по голове:
— Ты спрашивала, возможен ли счастливый финал? Отвечаю: да. Вы поженитесь… А пока мне нужны деньги…
— И Вадим, — подсказала я.
— Умница, — отозвался Феликс и, потянувшись ко мне, прошептал: — Ты мое маленькое чудо… Не переживай… Мне было хорошо с тобой…
Через час, сидя в ванной, пытаясь смыть с себя Феликса, его запах, его руки, я вдруг поняла, каким будет финал моей книги.
Зная по опыту, что с жизнью лучше не спорить и не пытаться навязывать ей свою волю, я сделала все, что задумала и уже затем написала об этом.
В ту же ночь после того, как уснул Вадим, я осторожно выбралась из кровати, оделась, спустилась в гостиную и, распечатав написанное мною, положила листы стопочкой на столе. Рядом я оставила ключи от квартиры, ключи от машины и записку — короткую:
«Вадим, прочти. Ты все поймешь. Полина»… Уже от двери я вернулась и дописала: «Видишь, я не врала, что пишу»…
Хотя бы в чем-то я и в самом деле не врала ему.
Бесшумно прикрыв за собой дверь, я навсегда ушла из этой квартиры.
Во дворе стояла моя машина, но я прошла мимо. Ее окраска больше не волновала меня. Пусть красный автомобиль достанется кому-нибудь другому. Что может быть страшнее, чем сбывшаяся мечта?..
Надо было видеть лицо Ряжского, когда около полуночи, распахнув дверь, он обнаружил за порогом меня.
— Вы с ума сошли!.. прошипел он. — Чего вы хотите?
— Я хочу сказать…
За спиной Ряжского возникла Инга. Молча и с любопытством она изучала меня.
— Это ко мне, Инга, — нервно заметил Ряжский.
— Я вижу, — невозмутимо отозвалась она.
— Ну, так что? — Ряжский посмотрел на меня умоляющими глазами.
— Я хочу сказать, что отказываюсь от своего иска…
— Что?..
Ряжский оглянулся на Ингу и затем с ужасом уставился на меня.
— Я отказываюсь от иска.
— Почему?..
— Потому что мой муж не избивал меня.
— То есть как?..
— Очень просто, — заметила Инга. — Ряжский, пусть она войдет.
— Зачем, детка? — растерянно спросил он.
— Чтобы сделать отказ от иска. В письменном виде. — Инга кивнула мне: — Войдите.
— Ничего не понимаю… — пробормотал Ряжский и посторонился.
Тем временем Инга принесла лист бумаги и ручку. Я присела к маленькому столику вкупе с мягкими креслами стоявшему в прихожей. Инга следила за тем, как я пишу. Где-то на заднем фоне маячил Ряжский.
— И что же вас сподвигло? — поинтересовалась Инга, забирая мое заявление. — На такое признание?..
— Вы, — ответила я. — Вы все.
— Не очень понятно.
— Со временем поймете, — ответила я. Тут Ряжский решил подать голос и спросил:
— Что, собственно, здесь происходит?!
— Больше ничего. — Я поднялась и направилась к двери.
Через полтора часа я стояла у ворот дома Алены и нажимала на кнопку звонка. Минуты через две распахнулась калитка, и за порогом возник заспанный охранник. Все было как полгода тому назад с той только разницей, что теперь была зима и ночь, и я уже мало походила на робкую девочку, стучавшуюся когда-то в эту дверь.
— Кто вам нужен? — поинтересовался охранник.
— Вызовите хозяйку. Срочно.
— Она спит.
— Это срочно, — повторила я. — Скажите, что дело касается Вадима Григорьевича.
Охранник помедлил и ушел, пообещав узнать у Алены, сможет ли она принять меня.
Разумеется, она смогла. Очень скоро вновь появился охранник и предложил мне войти в дом. По длинной, вымощенной камнем дорожке я прошла к парадному крыльцу. Впервые в жизни и, конечно, в последний раз я вошла в дом Вадима и оказалась в просторном фойе. Там уже ждала Алена. Кутаясь в широкий теплый шарф, она тревожно посмотрела на меня:
— Что-то случилось?.. — и осеклась, узнав мое лицо. — Это вы?..
—Да.
— Я ведь просила вас…
— Да. Просили.
— Зачем вы пришли?
— Вернуть вам мой долг.
Алена шевельнула побледневшими губами:
— Вы не передали деньги?..
— Нет… Я осталась в Москве… И потом… Послушайте, это я виновата в том, что баба Валя оказалась здесь…
Алена вздрогнула, но ничего не сказала, пристально вглядываясь в мое лицо.
— И в том, что Вадим ушел… — добавила я. Она судорожно вздохнула и спросила еле слышно:
— Он ушел к вам?..
Я кивнула.
Мы стояли и молча смотрели друг на друга.
— Когда я приехала из Рабочего поселка — помните? — я нуждалась в вашей помощи, — сказала я. — Просто тогда мне не хватило слов. А потом — все стало происходить помимо моей воли… Я только успевала записывать…
— Что значит «записывать»?..
— Это неважно… Я надеялась, что вы поможете мне. Просто — протянете руку. И все. Но вы…
— Я помню, — быстро сказала Алена. — И что же?
— И я сделала то, что я сделала.
— Вадим, да?
— Да. Мне больше ничего не оставалось после того, как вы вышвырнули меня из машины, около вокзала…
Алена взглянула на меня исподлобья и еле заметно усмехнулась:
— Больше ничего?
— По крайней мере тогда… я так считала…
— Понятно… — кивнула Алена и спросила: — То есть — если бы тогда я протянула вам руку, то?..
— Да, — подтвердила я. — Все было бы по-другому…
Она покачала головой, улыбнулась как-то смутно, словно далеким мыслям — и вдруг — протянула мне руку:
— Вот, — легко сказала она. — Вот вам моя рука…
Я осторожно сжала ее пальцы — они оказались холодными и твердыми.
— Ну? — с иронией спросила Алена. — Теперь все будет по-другому?..
Я опустила руку.
— Я… возвращаюсь назад… Туда, откуда приехала…
— Что так? — поинтересовалась Алена.
— Все очень просто, — ответила я. — Мне никогда не стать такой, как вы. Я имею в виду вас и ваших подруг.
— Зачем же вы пришли? Попросить прощения?
— Примерно так… — ответила я. Алена окинула меня тяжелым взглядом:
— Вряд ли я смогу простить вас… Уезжаете — уезжайте…
Она кивнула на дверь, а я — в ответ… Я шла назад к воротам по вымощенной камнем дорожке и думала о том, что Вадим вернется сюда. Я чувствовала это. Я знала.
За воротами ждал «частник», подрядившийся возить меня по адресам за немалую сумму. Последним пунктом назначения в моем списке значился Феликс. Я открыла дверь квартиры собственным ключом. Было около четырех утра.
Феликс спал. Но от стука двери тут же проснулся. Я видела, как он рукой нащупывает возле матраса очки, как включает настольную лампу. Он был беззащитен спросонок и даже вызывал теплые чувства.
— Что-то случилось?.. Я улыбнулась ему:
— Как тебе сказать?… Ничего особенного… Просто Вадим все знает…
Феликс прищурился. Почуяв опасность, таившуюся, видимо, в моем взгляде, моей улыбке, он поднялся, запахнулся в плед. Ни дать, ни взять — Гамлет, принц датский. Он непроизвольно шевельнул плечами, и это движение выдало его привычное желание скрестить руки на груди. Если бы не плед, он бы непременно это сделал — именно так выражалось его привычное презрение в мой адрес.
— Что же он знает? — поинтересовался Феликс.
— Все, — пояснила я.
— Как мило сказано, — заметил Феликс. — И главное, всеобъемлюще. Все — к этому ничего не прибавишь.
— Тебе объяснить?..
— Если не сложно… — Феликс отвесил короткий поклон.
Улыбнувшись дрожавшими губами, я рассказала ему все: о своих одиноких вечерах, о его рукописи, на обороте которой я от нечего делать начала писать свои дневники, о том, как рукопись попала к издателю, и он заинтересовался ее изнанкой — то есть тем, что было с обратной стороны страниц, как затем я подписала договор…
Феликс вдруг опустил руки, плед соскользнул, обнажив неуместно тонкие ноги, словно по ошибке приставленные к этому телу.
— Ты хочешь сказать, — медленно проговорил Феликс, — что написала книгу?..
— Да… Обо всем, что здесь со мной произошло…
— И ее собираются выпустить в том самом издательстве?..
— Да. В которое я пришла как твой агент… Феликс потрясенно покачал головой:
— Шикарно… Такое даже я не смог бы придумать…
Он пошел по квартире, зачем-то поочередно включая все лампы — бра, торшер, люстру. Постояв в центре освещенного пространства, он резко повернулся ко мне:
— И что же — Вадим это прочел?
— Я оставила распечатку на столе.
Феликс стремительно подошел ко мне, схватил меня за запястье.
— Он спал, когда ты уходила?!
— Да… — поморщившись от боли, ответила.
— Так вернись и забери этот хлам!.. Ты на машине?
— Нет…
Феликс схватил брюки. Прыгая, стал надевать их. Лучше бы он спал в штанах. Лучше бы я не видела его тонких ног — почти старческих и немощных. Вот уж колосс на глиняных ногах!..
— Я тебя отвезу, — деловито заметил Феликс, влезая в свитер.
Я пожала плечами и заметила:
— Ключи я оставила там же… На столе…
— Ключи от квартиры? — уточнил Феликс, замерев.
— И от квартиры тоже…
Феликс потрясенно смотрел на меня. Некоторое время он не мог выговорить ни слова. Наконец сумел:
— Дура… — простонал он. — Идиотка… Баба… Он схватил меня за плечи, вдавил спиной в стену.
— А молча?! — хрипло крикнул он. — Нельзя было уйти молча?! По-простому?! Без этих финтов?! Без книжек и ключей на столе?! А?!!
Он, тяжело дыша, с яростью смотрел на меня. Было время — этот взгляд действовал на меня, как взрыв бомбы на обывателя, — я теряла самообладание и была готова на все, лишь бы в его глазах вновь проглянуло что-то человеческое. На сей раз я ответила ему таким же яростным взглядом — моя убежденность в собственной правоте помогла мне устоять и не дрогнуть.
— Я не буду жить, как ты прикажешь!.. — сказала я. — Как ты сочинишь за меня!.. Понятно?! Я тебе не вещь! Не персонаж!
— Ну, конечно! — саркастически воскликнул Феликс. — Ты теперь сама писатель! Это я — твой персонаж!.. — Он рассмеялся — нервно и зло — и по привычке скрестил руки на груди: — Ну, расскажи, писатель, что со мною будет дальше! По твоему сюжету!
Я задумалась. Что будет с Феликсом дальше, меньше всего интересовало меня.
— Понимаешь, мой сюжет не о тебе, — объяснила я. — Ты возник и исчезнешь.
— Так не бывает, — заметил он. — Если какая-то линия началась, она должна закончиться.
— Ты опять поучаешь меня?
— Просто объясняю. Писатель не вправе бросать своих персонажей.
— Почему же не вправе? Как захочет, так и сделает!
— Читатель ему не простит.
Феликс улыбнулся, наслаждаясь моей минутной растерянностью.
— Хорошо… — согласилась я. — Дальше с тобой будет вот что. Ты уберешь свои руки… Я уйду… И больше мы с тобой не встретимся…
Феликс опустил руки. Он по-прежнему улыбался, но в улыбке возникло что-то новое, какой-то иной оттенок. Горечи, печали, растерянности — не знаю. Но он вдруг сказал тихо:
— Двойка с минусом.
— Что?..
— Двойка с минусом за твой сюжет… — Он обернулся: — Разве ты не чувствуешь, что здесь чего-то не хватает?..
— Чего? — спросила я, стараясь не расслабиться и не угодить вновь в его сети.
— Одной детали… — пояснил Феликс. Я молчала, напряженно глядя на него.
— Ну? Дать тебе последний урок? — спросил он.
— Дай… — помедлив, согласилась я.
' Он прошелся по комнате, как учитель по классу. Остановился. Склонил голову к плечу и проговорил легко и спокойно:
— Такая сволочь, как я, напоследок должна заплакать… Сделай так, чтобы я заплакал… Сумеешь — значит, писатель…
Я понимала, что, скорее всего Феликс опять дразнит меня. Что эти его парадоксы — не более, чем способ снова загнать меня в тупик. Но и задание, которое он так неожиданно сформулировал, своеобразный тест для начинающего писателя, не могло не заинтриговать меня.
Я с интересом смотрела на него. Он ждал. Его лицо было непроницаемо.
Что я могла сделать для того, чтобы Феликс — редкая сволочь, по его же собственному определению, — мог заплакать?.. Я вспомнила нашу первую встречу — его взгляд, показавшийся мне таким высокомерным при всей его приветливости и улыбчивости; вспомнила, как разделась при нем и для него, как он произнес это дурацкое слово «опаньки!» и затем долго выговаривал мне — и снова в этом было высокомерие; оно же, высокомерие, двигало им, когда он объявил мне впервые о том, что Вадим непременно уйдет из семьи; и с бабой Валей, когда он вез ее в качестве сюрприза в дом Алены, он наверняка был так же высокомерен, как со мной, как со всеми меньшими братьями и сестрами… Самым тяжким воспоминанием было его лицо в примерочной кабине, когда, изнасиловав меня, он заботливо расчесывал мои волосы щеткой… Подобное лечат подобным, вспомнилось мне. Я шагнула к Феликсу. Тронула ладонями его лицо. Он вздрогнул. Растерянно сморгнул. Сжал губы, которые помимо его воли задрожали. Я почувствовала, что на верном пути.
— Бедный… — прошептала я и обняла его.
Под моими ладонями задрожала его спина. Уткнувшись мне в плечо, он плакал. О своей несостоявшейся книге. О нашей с ним истории, которая тоже не состоялась. О любви, которой он боялся больше бедности и смерти. О себе, таком умном и бесплодном… Наверное, обо всем сразу, как это свойственно неудачникам в тот момент, когда открывается истина и кончаются силы бороться с ней.
— Послушай, Полина…
Я не стала слушать его — резко развернулась и, захлопнув за собой дверь, ушла.
Незадолго до Нового года я собралась с Сережкой в Москву. У меня оставалось там два дела: я обещала повести сына в «My-My» и должна была сдать издателю рукопись.
Путь к автобусной остановке лежал мимо дома бабы Вали. Поравнявшись с ним, я невольно остановилась.
Там, за покосившимся щербатым забором, сидела на ступеньке крыльца баба Валя, трезвая и потому, наверное, мрачная. Перед нею сгребала лопатой снег ее дочь — Алена.
— Ну, зачем? — недовольно кричала ей баба Валя. — Зачем снег-то грести? Он ведь снова насыплется… Зима же!.. — она всплеснула руками и коротко хохотнула.
Алена, тяжело дыша, покосилась на нее:
— Однажды ты увязнешь в сугробе. И замерзнешь. В собственном дворе.
— А тебе не плевать?.. — мрачно спросила баба Валя.
Алена снова молча принялась за работу.
— Нет в тебе жалости, Алена… — вздохнула баба Валя. — К празднику пузырь бы матери привезла!.. А то закуски притащила на целый экипаж, а выпить нечего.
— Я привезла не закуску, а еду. Это первое. Второе: пузыри возить я не буду. Никогда.
Баба Валя махнула рукой и тяжело вздохнула.
— Елку нарядить? — спросила Алена. Баба Валя с тоской посмотрела на нее:
— На хрен мне елка-то? Что с ней делать?.. Алена прислонила лопату к стене дома.
— Я поехала… — Шагнув к калитке, она остановилась, оглянулась и, помедлив, сказала матери: — Если захочешь увидеть внуков, позвони. Но в этом случае тебе придется не пить.
— Легко сказать… — уныло отозвалась баба Валя.
— Не можешь сама — соглашайся на лечение.
— Вот ты и лечись!.. А я здоровая!.. Давай, катись отсюда!.. Жила без тебя — и дальше проживу!..
Некоторое время Алена с тоской вглядывалась в лицо матери.
— Ты-то проживешь — как захочешь!.. — тихо сказала она. — А я свое детство уже никогда не проживу по-другому!.. Ты знаешь, каким оно у меня было?!
— Что твой папка погиб — я не виновата… — заметила баба Валя, кивнув на самолет.
Алена невольно оглянулась на фанерную модель, покрытую снегом.
— Папка?… — повторила она. — А сколько их было, этих «папок»? Ты помнишь?.. Я — нет! Я только помню, как вечно сидела под столом и слушала вашу пьяную ругань! Как мне было стыдно за тетради, залитые портвейном! За себя! За тебя!.. Ты, вообще, знаешь, что такое стыд?!
Баба Валя тяжело пошевелилась на ступеньке, сделала попытку подняться и выдохнула:
— Бедная ты моя…
Растерявшись, Алена безмолвно смотрела на нее. Та, не в силах подняться сама, подняла к ней лицо, искаженное гримасой — то ли сопереживания, то ли собственной боли. Подняла руку, махнула:
— Иди сюда… — и, видя, что Алена не двигается, повторила: — Иди, чего скажу…
Алена сделала несколько осторожных шагов по скользкой тропинке, склонилась к матери.
— Выпей, — сказала баба Валя и прибавила убежденно: — Станет легче. Вот увидишь, дочка!..
Алена отпрянула и в этот момент увидела меня, стоявшую позади забора.
— О господи… — пробормотала она.
Я поспешила уйти. Это было лучшее, что я могла сделать для нее в эту минуту.
Пока мы с Сережкой ехали в автобусе и потом в электричке я, рассеянно отвечая на бесконечные детские вопросы, думала об Алене. Вернулся ли к ней Вадим? И если вернулся, то, как это произошло? Что она почувствовала? Как вообще она пережила его уход?.. Я вдруг поняла, что в своей книге писала не о том. Главной героиней событий, произошедших со мной, как ни парадоксально была Алена. И тема, которую обозначил издатель, — как заполучить чужого мужа — была хоть и завлекательной, но тоже далеко не главной…
— Чего ты улыбаешься? — спросил Сережка.
— Так… Кое-что поняла…
Я поняла, о чем должна быть моя следующая книга: о том, как вернуть своего мужа… Нет, не так, в этом есть какая-то обреченность. Не всякого мужа стоит возвращать… Тема должна быть другой: как не потерять себя, потеряв мужа… И героиней будет не только Алена. Я ведь еще не знаю, что произойдет с Ингой. Помирится она со своим Ряжским или так и будет изредка встречаться с моим мужем, который, наверное, скоро станет бывшим. И Катя — что станет с ней? Вернется ли она к Игорю, сделает ли свое ток-шоу? Как изменится их мир — теплый круг подруг — с моим уходом? Вряд ли они заметят его… И что станет с Зиной, которая посмела противоречить самому Феликсу?.. Феликс…
— Чего ты больше не улыбаешься? — спросил Сережка.
— Так…
— Чего-то не поняла?
Я удивленно подняла брови.
— Ты сказала, улыбаешься, потому что чего-то поняла. А теперь — не улыбаешься. Значит, чего-то не поняла?..
Я невольно улыбнулась.
— Поняла? — уточнил он, и я кивнула.
Оказавшись наконец в «My-My», о котором он так долго мечтал, Сережка притих. С молчаливым восторгом он разглядывал коров у входа, фирменные воздушные шарики с названием ресторана, пробовал салаты и десерты.
— Это настоящее «My-My»?.. — тревожно спрашивал он.
— Настоящее не бывает…
Вздохнув, он снова принялся за десерт. Я видела, что Сережка сыт, но не доесть он не мог — из уважения к собственной мечте.
Неожиданно перед моим лицом качнулись ключи — чья-то рука опустила их на столик. Я подняла голову и сразу узнала телохранителя Вадима. Он кивнул мне. Не сказав ни слова, направился к двери.
— Что это? — спросил Сережка. — Это какие ключи? Что ими открывают?
Я схватила связку и бросилась к стеклянной двери.
Вадим стоял у джипа. Телохранитель быстро подошел к нему, распахнул перед ним дверцу. Прежде, чем сесть в машину, Вадим оглянулся на меня.
В эту секунду мне показалось, что все возможно. Сейчас я подхвачу шубу, накинув ее на плечи, выбегу наружу, Вадим обнимет меня, не обращая внимания на прохожих, к нам подбежит Сережка, будет падать снег, как он падает сейчас за стеклянной дверью, и я пойму, что Вадим простил меня просто потому, что любит.
Я подхватила шубу. Накинув ее на плечи, выбежала наружу.
Вадим сел в свой джип. Телохранитель захлопнул дверцу, прыгнул на переднее сиденье. Когда я подбежала, джип снялся с места и, словно отодвинувшийся занавес, открыл мне красную машину, подарок Вадима.
В ладони я сжимала ключи от автомобиля своей мечты. Все-таки она осуществилась. И падал снег.
Как во сне, я отперла машину, заглянула внутрь. На заднем сидении лежала сумка с моими вещами. Я села за руль, уткнулась лбом в холодную кожу… Мне вдруг показалось, что это не я ушла от Вадима — это он бросил меня…
Из стеклянной двери выбежал Сережка, на ходу надевая куртку.
— Мама! — закричал он, подбегая. — Это что — наша машина?! Наша?!
— Да… — выдохнула я.
— Это нам дед Мороз подарил?!
— Да.
— Чего же ты плачешь?
— От радости… — ответила я.
Сережка сел в машину, ощупал все ручки, потрогал обивку сидений, заглянул мне в лицо и спросил тревожно:
— А ты будешь что-нибудь понимать?.. Я кивнула:
— Конечно, — и улыбнулась.
Это все, что я успела написать, прежде, чем отнести свою рукопись издателю. Остальное я напишу потом, если, даст бог, издатель решит заключить со мной новый договор. Все.