– Ты, конечно же, этому не веришь? – Мадлен пристально смотрела на меня.
– А чему мне еще верить? Я видел дьявола, Мадлен. Я видел его собственными глазами. Я видел Антуанетту, утыканную ножами. Я видел отца Энтона, распотрошенного, как говяжья туша.
– О, Господи, – сказала она тихим, тревожным голосом, – я не могу этого вынести.
– Ты должна. Ну же, пошли.
Мы прошли по полированному паркету гулкой передней. Я снял с крючка ключ, открыл подвальную дверь и провел Мадлен вниз, в пахнувшую плесенью темноту. Возле нижней ступеньки лестницы я наткнулся на фонарь и включил его.
Обшитый медью и свинцом сундук ждал нас. Это был старинный, с поблекшей краской прямоугольный ящик, запертый на три медных крючка. Наверное, ему было сотен шесть или семь лет; он был украшен медными инкрустациями, изображавшими лошадей, всадников в шлемах и геральдические лилии.
– Это он? Дьявол там? – прошептала Мадлен.
Я кивнул.
– Тебе придется помочь мне его поднять. Как ты думаешь, ты справишься?
– Я многие недели дою коров и убираю навоз. Думаю, что я достаточно сильная.
Полные дурных предчувствий, мы приблизились к сундуку и встали рядом с ним. Затем обеими руками взялись за изогнутые ручки и медленно оторвали его от пола подвала. Он был ужасно тяжелым, – весил, наверное, фунтов сто двадцать, – и нам пришлось тащить его к ступенькам волоком. Потом, ступенька за ступенькой, мы поднимали сундук вверх, пока не достигли передней.
Нам потребовалось минуты три или четыре, чтобы выволочь эту тяжесть из дома на двор. Я открыл заднюю дверь «Ситроена», но не успел передвинуть свои собственные ящики, чтобы поместился сундук, когда услышал голос Мадлен.
– Смотри! Ты только посмотри на это!
На том месте, где стоял сундук, снег таял. И ни одной снежинки не опускалось на его крышку, словно они в страхе избегали нашей нечистой и злобной ноши.
– Последний рывок, – сказал я сухо, и мы подняли сундук в багажник «Ситроена». Я посмотрел на часы. Если бы мы поехали по Национальной магистрали из Канна, то часа через три мы смогли бы быть в Дьеппе. Я захлопнул и запер на ключ багажник, и мы забрались в машину и расслабились в своих сиденьях.
– Ты не обязана в этом участвовать, если не хочешь, – мягко сказал я Мадлен. – Я хочу сказать, что если ты в самом деле не веришь, что этот дьявол причинит тебе вред, то ты можешь рискнуть и остаться дома.
– Что ты имеешь в виду?
– Я не уверен, – пожал я плечами. – Но мне всегда казалось, что любой дьявол имеет ровно столько силы, сколько ты готов ему дать. Если бы мы не боялись Элмека, то, возможно, он не смог бы причинить нам вреда.
Мадлен покачала головой.
– Я верю в этого дьявола, Ден. Я верю в него еще дольше, чем ты. И, к тому же, я сама заварила всю эту ужасную резню, так что я думаю, что мой долг – пройти через это.
– Это – твой выбор, – сказал я и включил зажигание. Я вырулил с занесенного снегом двора и поехал по холодным и пустым улицам Понт Д'Уолли, глядя в зеркало на тусклый средневековый сундук, а также высматривая, не поднимался ли уже дым над домом священника. Но сундук оставался тихим и не открывался, а всего лишь через несколько минут езды по продуваемым всеми ветрами дорогам деревня скрылась за деревьями и холмами, так что я так и не увидел в действии необыкновенных сил Элмека.
– Прости меня, Ден, – промолвила Мадлен. – Если бы я только знала.
– Мы все равно их побьем, – сказал я ей. – И Элмека, и Адрамелека, и всю эту чертову команду.
Но когда я снова взглянул на злобную махину старинного сундука, во мне уже не было такой уверенности; и я даже не мог предположить какие ужасные зверства уже замышлял его кошмарный обитатель.
Впереди на велосипеде замаячил торговец луком, и я гневно ударил по клаксону.
– Cochon! [40]– крикнул тот. И я видел, как он, исчезая из вида в снежной завесе, потрясал своим кулаком.
Дьепп был таким же мрачным и унылым, как и любой порт на побережье пролива, и мы остановились только раз, исключительно для того чтобы поменять немного французских франков на английские фунты, – на центральной площади, вымощенной булыжником. Время приближалось к ленчу, и нам повезло, что мы успели попасть в банк до его закрытия: во Франции очень серьезно относятся к ленчу. Затем, мимо разбросанных вокруг маленьких кафе, туристических пассажей и баров, с названиями вроде «Англичанин» или «Черчилль», где однодневные британские туристы просаживали свои последние несколько франков на самое обычное вино, мимо кранов и доков, мимо сваленных в беспорядке ящиков и чемоданов, – мы ехали к парому, и наконец, когда повернули за угол, увидели черно-белое судно, с выкрашенной красной краской трубой и бледным, цвета зеленых щей, флагом Ла-Манша.
Я купил билет, и, прежде чем наш «Ситроен» покачиваясь съехал по металлическому пандусу в недра судна, мы провели двадцать минут в нервном ожидании нашей очереди. Оставив машину среди теснившихся «Мерседесов», «Ауди» и «Рено», мы поднялись на верхнюю палубу, чтобы провести там три с половиной часа путешествия через пролив в Нью-Хейвен, – одного из скучнейших морских вояжей.
Мы зашли в ресторан, чтобы отведать лукового супа и телятины с застывшей подливкой, слушая при этом барабанную дробь двигателей и наблюдая, как поднималось и кренилось море за изъеденными солью окнами.
– Ты очень спокоен, – сказала Мадлен.
– Я думал о прошлой ночи, – ответил я, промокнув губы кусочком зачерствевшего французского хлеба.
– Это было действительно ужасно?
– Я оцепенел от страха, если хочешь знать.
– Думаешь, мы сможем его изгнать? – Она посмотрела в окно. – Ты думаешь, есть какой-нибудь способ?
– Ну, может быть, его преподобие Вудфол Тейлор знает ответ на этот вопрос, – если его преподобие Вудфол Тейлор еще жив.
– О, Господи, я надеюсь, что это так.
Принесли мясо и целый выбор перевареных овощей. Хорошо, что у них хоть было приличное вино – бутылка дорогого и крепкого «Марго», от испарений которого меня чуть было не бросило в сон. Я ел, потому что был голоден, но каждый кусок казался словно бы бальзовым деревом.
– А мы не могли бы просто выбросить сундук за борт? – спросила Мадлен.
– Полагаю, что могли бы, – ответил я, потягивая вино. – Но я не думаю, что дьяволы тонут. А ты? А что, если он убьет нас до того, как мы его выбросим? Или после того? И помимо всех этих проблем, нам бы, вероятно, помешал экипаж. Я думаю, они не очень любят людей, которые кидают за борт какие-то странные ящики.
Мадлен отложила вилку, хотя едва притронулась к своей телятине.
– Ден, – сказала она, – я боюсь.
– У тебя есть на это полное право.
– Нет, Ден, я хочу сказать: оченьбоюсь. Как будто должно случиться что-то ужасное.
Я смотрел на девушку поверх краешка своего стакана с вином; мне нечего было сказать. Я не мог притворяться, что все идет к лучшему, потому что все это выглядело так, что будет только еще хуже. Я не мог даже притворяться, что у меня есть план выхода из этих трудностей. Все что я делал – это тянул время, не имея возможности отделаться от ужасного понимания, что Элмек, очевидно, в любом случае пожертвует нас обоих Адрамелеку. Зачем ему хранить свое обещание, если он в любой момент, когда захочет, может разрезать нас на кусочки, и мы будем бессильны что-либо сделать? Судно продолжало свой мерный бег; ножи и графины, стаканы и пепельницы – все вибрировало, дребезжало и звякало в несмолкаемой кантате.
Потом мы стояли у парапета и наблюдали, как по левому борту появлялось белое пятно Англии – семь меловых утесов, которые называли Семь Сестер, постепенно спускавшихся в западном направлении, к Сифорд бич и гавани Нью-Хейвен. Паром развернулся задом наперед, направляясь кормой в узкий вход в гавань, и едва понятный голос по-французски попросил нас, по внутренней связи, вернуться в свои машины.
Чувствуя страх и подавленность, мы спустились на палубу, где располагались автомобили, и неохотно присоединились к нашему адскому грузу. Ожидая когда откроются двери кормы, мы оба молчали, ни разу не обернувшись на мрачный средневековый сундук, в котором приютился дьявол. Мне было невыносимо находиться внутри этого судна, как будто бы тонны металла давили на меня сверху. Наконец нам махнули, чтобы мы выезжали, и по пандусу мы поднялись на причал. На улице стоял светлый безрадостный день и веял влажный морской ветер. Весело выглядевший таможенный служащий кивком головы подозвал нас к свободному смотровому отсеку; мы подъехали и остановились.
Мадлен открыла свое окошко и этот человек наклонился к нему. Он был непреклонно вежлив, что всегда бесило меня в британских офицерах таможенной службы: то же самое, что и в джи-эф-кей, где жующие жевачку леди в шерстяных пиджаках всегда настаивают, чтобы вы открыли все свои сумки.
– Как долго вы планируете оставаться в Англии, сэр?
– Я не знаю. В районе недели. Может быть две.
– Отдых?
– Да, верно.
Закрыв рукой глаза от солнечного зайчика из зеркала, он уставился в заднюю часть машины. Затем обошел ее со всех сторон и заглянул в мое окно. Сидя со спокойной и любезной, – как я надеялся, – улыбкой, я опустил стекло. По-видимому, я выглядел, как кот Сильвестр, когда в саду внезапно появляется приятель бульдога Твитти-Пайя: со стиснутыми зубами и болезненной ухмылкой.
– Знаете ли вы, что попытка контрабандного провоза животных в Объединенное Королевство – это серьезное преступление, сэр? – произнес таможенник.
– Да, я это знаю, – кивнул я, как идиот. – Что-то связанное с бешенством, правильно?
– Правильно, сэр. Не хотите ли вы теперь мне сказать, что находится у вас в том ящике?
– Ящике? А, вы имеете в виду этот сундук.
– Да, сэр.
– Ну, там всего лишь немного необычной всякой всячины. Я коллекционирую антиквариат. Там несколько книг. Пара статуэток. Всякая всячина.
Таможенник сделал пометку в своем блокноте и указал своей шариковой ручкой на боковой отсек, где уже тщательно осматривали «Мерседес» какой-то германской парочки. Он собрался уже что-то сказать, когда вдруг нахмурился, снова посмотрел на меня, потом вокруг, как будто что-то потерял.
– Все в порядке? – спросил я.
Он покачал головой, словно ничего не соображая.
– Да, сэр. Просто у меня было чувство, будто я собирался что-то сказать. И не могу вспомнить – что?
Я нервно облизал губы и посмотрел на Мадлен. Мы оба молчали.
– Хорошо, сэр. Приятного времяпрепровождения, – сказал таможенник и прилепил к лобовому стеклу «Ситроена» бирку. Я завел мотор и направил машину из порта, в город. Только когда скрылись из вида краны и суда, я позволил себе сделать выдох облегчения.
– Наверное, дьявол знал, что происходит! – прошептала Мадлен. Ты видел, что он сделал с памятью этого человека? Он очистилее.
Я бросил быстрый взгляд на потускневший, свинцового цвета сундук, начиная чувствовать такое волнение из-за этого сундука, что моя кожа чесалась от воображаемого зуда, а правый глаз моргал в нервном тике. Я не мог осмелиться попытаться представить себе, как в действительности выглядело существо там внутри. Я достаточно видел в темноте спальни отца Энтона; наслушался шуршания его тела, царапанья его когтей, его сиплого, злобного голоса.
Мы бесцельно объехали Нью-Хейвен, город, который, так же как и Дьепп, едва ли мог успокаивающе повлиять на нас: низкие, красные крыши домов, выкрашенные бледно-желтым цветом ворота; склады и магазины.
– Что мы теперь будем делать? – спросила Мадлен.
– Я не знаю. Думаю, что найдем место, где остановиться.
Она посмотрела на часы.
– Думаю, что сначала мы должны попытаться найти, где живет его преподобие Тейлор. Пабы сейчас открыты. Давай что-нибудь поедим, выпьем, а потом мы сможем поехать в местную библиотеку. У них есть адресная книга священнослужителей, – в Англии ее называют книгой Крокфорда, – если он все еще жив, мы найдем там его имя.
Припарковав «Ситроен» на муниципальной стоянке, мы перешли дорогу и зашли в большой, грязный и старомодный паб с названием «Принц Уэльский», пахнувший пролитым пивом и жареным салом.
Мы сидели возле окна с резным стеклом; пили тепловатое, слабое пиво «Скол», ели холодные пирожки с сосисками, в которых не доставало сосисок. Что касается кулинарии, то в Англии, после Франции, всегда чего-то не хватает. Бармен – жирный парень в клетчатой рубашке, с моржовыми усами – без устали накачивал себе пинту за пинтой и обсуждал достоинства А23 и А24, – оказалось, что это были дороги. Одна из навязчивых идей англичан, после крокетных счетов, – это планирование маршрутов своих поездок; и если вы увидите дороги, то поймете, почему.
Выпив, мы отправились на поиски библиотеки. Она оказалась маленьким кирпичным зданием неподалеку от автомобильной стоянки; старая дева в бледно-голубом кардигане и запачканных очках уже почти собралась закрывать ее на ночь. Она нашла для нас экземпляр адресной книги священнослужителей и со страдальческим видом, словно бы у макаки-резус, набравшей полный рот уксуса, принесла ее к столу выдачи. Так быстро, как только могли, мы листали его страницы, – в то время как женщина надевала свой плащ и недовольно фыркала, потом натягивала свои перчатки и снова недовольно фыркала, потом выключала все светильники в дальнем конце комнаты.
Но после недолгих поисков, мы нашли то, что было нам нужно. Тейлор, Перси Вудфолл. Викарий церкви святой Катерины в деревне Страдхоу, возле Льюиса.
– Вот! – вздохнула Мадлен. – Это он! Он все еще жив!
Я поднял голову и позвал госпожу библиотекаршу:
– Извините, мадам. Вы не подскажете мне, где находиться Льюис? Это близко отсюда?
Она фыркнула, шмыгнула и посмотрела на меня, как будто я был слабоумным.
– Восемь миль по этой дороге. Но проехать вы не сможете. Там разрушенный замок.
– А Страдхоу?
– Ну, о Господи, это еще ближе. Три мили по дороге на Льюис, справа. Между самой дорогой и рекой.
Я обернулся к Мадлен; полагаю, что я был так же бледен, как и она. Если его преподобие Тейлор живет так близко и если он знает, где находятся двенадцать братьев-дьяволов Элмека, то мы могли бы закончить наше абсурдное занятие этим вечером.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
– А чему мне еще верить? Я видел дьявола, Мадлен. Я видел его собственными глазами. Я видел Антуанетту, утыканную ножами. Я видел отца Энтона, распотрошенного, как говяжья туша.
– О, Господи, – сказала она тихим, тревожным голосом, – я не могу этого вынести.
– Ты должна. Ну же, пошли.
Мы прошли по полированному паркету гулкой передней. Я снял с крючка ключ, открыл подвальную дверь и провел Мадлен вниз, в пахнувшую плесенью темноту. Возле нижней ступеньки лестницы я наткнулся на фонарь и включил его.
Обшитый медью и свинцом сундук ждал нас. Это был старинный, с поблекшей краской прямоугольный ящик, запертый на три медных крючка. Наверное, ему было сотен шесть или семь лет; он был украшен медными инкрустациями, изображавшими лошадей, всадников в шлемах и геральдические лилии.
– Это он? Дьявол там? – прошептала Мадлен.
Я кивнул.
– Тебе придется помочь мне его поднять. Как ты думаешь, ты справишься?
– Я многие недели дою коров и убираю навоз. Думаю, что я достаточно сильная.
Полные дурных предчувствий, мы приблизились к сундуку и встали рядом с ним. Затем обеими руками взялись за изогнутые ручки и медленно оторвали его от пола подвала. Он был ужасно тяжелым, – весил, наверное, фунтов сто двадцать, – и нам пришлось тащить его к ступенькам волоком. Потом, ступенька за ступенькой, мы поднимали сундук вверх, пока не достигли передней.
Нам потребовалось минуты три или четыре, чтобы выволочь эту тяжесть из дома на двор. Я открыл заднюю дверь «Ситроена», но не успел передвинуть свои собственные ящики, чтобы поместился сундук, когда услышал голос Мадлен.
– Смотри! Ты только посмотри на это!
На том месте, где стоял сундук, снег таял. И ни одной снежинки не опускалось на его крышку, словно они в страхе избегали нашей нечистой и злобной ноши.
– Последний рывок, – сказал я сухо, и мы подняли сундук в багажник «Ситроена». Я посмотрел на часы. Если бы мы поехали по Национальной магистрали из Канна, то часа через три мы смогли бы быть в Дьеппе. Я захлопнул и запер на ключ багажник, и мы забрались в машину и расслабились в своих сиденьях.
– Ты не обязана в этом участвовать, если не хочешь, – мягко сказал я Мадлен. – Я хочу сказать, что если ты в самом деле не веришь, что этот дьявол причинит тебе вред, то ты можешь рискнуть и остаться дома.
– Что ты имеешь в виду?
– Я не уверен, – пожал я плечами. – Но мне всегда казалось, что любой дьявол имеет ровно столько силы, сколько ты готов ему дать. Если бы мы не боялись Элмека, то, возможно, он не смог бы причинить нам вреда.
Мадлен покачала головой.
– Я верю в этого дьявола, Ден. Я верю в него еще дольше, чем ты. И, к тому же, я сама заварила всю эту ужасную резню, так что я думаю, что мой долг – пройти через это.
– Это – твой выбор, – сказал я и включил зажигание. Я вырулил с занесенного снегом двора и поехал по холодным и пустым улицам Понт Д'Уолли, глядя в зеркало на тусклый средневековый сундук, а также высматривая, не поднимался ли уже дым над домом священника. Но сундук оставался тихим и не открывался, а всего лишь через несколько минут езды по продуваемым всеми ветрами дорогам деревня скрылась за деревьями и холмами, так что я так и не увидел в действии необыкновенных сил Элмека.
– Прости меня, Ден, – промолвила Мадлен. – Если бы я только знала.
– Мы все равно их побьем, – сказал я ей. – И Элмека, и Адрамелека, и всю эту чертову команду.
Но когда я снова взглянул на злобную махину старинного сундука, во мне уже не было такой уверенности; и я даже не мог предположить какие ужасные зверства уже замышлял его кошмарный обитатель.
Впереди на велосипеде замаячил торговец луком, и я гневно ударил по клаксону.
– Cochon! [40]– крикнул тот. И я видел, как он, исчезая из вида в снежной завесе, потрясал своим кулаком.
Дьепп был таким же мрачным и унылым, как и любой порт на побережье пролива, и мы остановились только раз, исключительно для того чтобы поменять немного французских франков на английские фунты, – на центральной площади, вымощенной булыжником. Время приближалось к ленчу, и нам повезло, что мы успели попасть в банк до его закрытия: во Франции очень серьезно относятся к ленчу. Затем, мимо разбросанных вокруг маленьких кафе, туристических пассажей и баров, с названиями вроде «Англичанин» или «Черчилль», где однодневные британские туристы просаживали свои последние несколько франков на самое обычное вино, мимо кранов и доков, мимо сваленных в беспорядке ящиков и чемоданов, – мы ехали к парому, и наконец, когда повернули за угол, увидели черно-белое судно, с выкрашенной красной краской трубой и бледным, цвета зеленых щей, флагом Ла-Манша.
Я купил билет, и, прежде чем наш «Ситроен» покачиваясь съехал по металлическому пандусу в недра судна, мы провели двадцать минут в нервном ожидании нашей очереди. Оставив машину среди теснившихся «Мерседесов», «Ауди» и «Рено», мы поднялись на верхнюю палубу, чтобы провести там три с половиной часа путешествия через пролив в Нью-Хейвен, – одного из скучнейших морских вояжей.
Мы зашли в ресторан, чтобы отведать лукового супа и телятины с застывшей подливкой, слушая при этом барабанную дробь двигателей и наблюдая, как поднималось и кренилось море за изъеденными солью окнами.
– Ты очень спокоен, – сказала Мадлен.
– Я думал о прошлой ночи, – ответил я, промокнув губы кусочком зачерствевшего французского хлеба.
– Это было действительно ужасно?
– Я оцепенел от страха, если хочешь знать.
– Думаешь, мы сможем его изгнать? – Она посмотрела в окно. – Ты думаешь, есть какой-нибудь способ?
– Ну, может быть, его преподобие Вудфол Тейлор знает ответ на этот вопрос, – если его преподобие Вудфол Тейлор еще жив.
– О, Господи, я надеюсь, что это так.
Принесли мясо и целый выбор перевареных овощей. Хорошо, что у них хоть было приличное вино – бутылка дорогого и крепкого «Марго», от испарений которого меня чуть было не бросило в сон. Я ел, потому что был голоден, но каждый кусок казался словно бы бальзовым деревом.
– А мы не могли бы просто выбросить сундук за борт? – спросила Мадлен.
– Полагаю, что могли бы, – ответил я, потягивая вино. – Но я не думаю, что дьяволы тонут. А ты? А что, если он убьет нас до того, как мы его выбросим? Или после того? И помимо всех этих проблем, нам бы, вероятно, помешал экипаж. Я думаю, они не очень любят людей, которые кидают за борт какие-то странные ящики.
Мадлен отложила вилку, хотя едва притронулась к своей телятине.
– Ден, – сказала она, – я боюсь.
– У тебя есть на это полное право.
– Нет, Ден, я хочу сказать: оченьбоюсь. Как будто должно случиться что-то ужасное.
Я смотрел на девушку поверх краешка своего стакана с вином; мне нечего было сказать. Я не мог притворяться, что все идет к лучшему, потому что все это выглядело так, что будет только еще хуже. Я не мог даже притворяться, что у меня есть план выхода из этих трудностей. Все что я делал – это тянул время, не имея возможности отделаться от ужасного понимания, что Элмек, очевидно, в любом случае пожертвует нас обоих Адрамелеку. Зачем ему хранить свое обещание, если он в любой момент, когда захочет, может разрезать нас на кусочки, и мы будем бессильны что-либо сделать? Судно продолжало свой мерный бег; ножи и графины, стаканы и пепельницы – все вибрировало, дребезжало и звякало в несмолкаемой кантате.
Потом мы стояли у парапета и наблюдали, как по левому борту появлялось белое пятно Англии – семь меловых утесов, которые называли Семь Сестер, постепенно спускавшихся в западном направлении, к Сифорд бич и гавани Нью-Хейвен. Паром развернулся задом наперед, направляясь кормой в узкий вход в гавань, и едва понятный голос по-французски попросил нас, по внутренней связи, вернуться в свои машины.
Чувствуя страх и подавленность, мы спустились на палубу, где располагались автомобили, и неохотно присоединились к нашему адскому грузу. Ожидая когда откроются двери кормы, мы оба молчали, ни разу не обернувшись на мрачный средневековый сундук, в котором приютился дьявол. Мне было невыносимо находиться внутри этого судна, как будто бы тонны металла давили на меня сверху. Наконец нам махнули, чтобы мы выезжали, и по пандусу мы поднялись на причал. На улице стоял светлый безрадостный день и веял влажный морской ветер. Весело выглядевший таможенный служащий кивком головы подозвал нас к свободному смотровому отсеку; мы подъехали и остановились.
Мадлен открыла свое окошко и этот человек наклонился к нему. Он был непреклонно вежлив, что всегда бесило меня в британских офицерах таможенной службы: то же самое, что и в джи-эф-кей, где жующие жевачку леди в шерстяных пиджаках всегда настаивают, чтобы вы открыли все свои сумки.
– Как долго вы планируете оставаться в Англии, сэр?
– Я не знаю. В районе недели. Может быть две.
– Отдых?
– Да, верно.
Закрыв рукой глаза от солнечного зайчика из зеркала, он уставился в заднюю часть машины. Затем обошел ее со всех сторон и заглянул в мое окно. Сидя со спокойной и любезной, – как я надеялся, – улыбкой, я опустил стекло. По-видимому, я выглядел, как кот Сильвестр, когда в саду внезапно появляется приятель бульдога Твитти-Пайя: со стиснутыми зубами и болезненной ухмылкой.
– Знаете ли вы, что попытка контрабандного провоза животных в Объединенное Королевство – это серьезное преступление, сэр? – произнес таможенник.
– Да, я это знаю, – кивнул я, как идиот. – Что-то связанное с бешенством, правильно?
– Правильно, сэр. Не хотите ли вы теперь мне сказать, что находится у вас в том ящике?
– Ящике? А, вы имеете в виду этот сундук.
– Да, сэр.
– Ну, там всего лишь немного необычной всякой всячины. Я коллекционирую антиквариат. Там несколько книг. Пара статуэток. Всякая всячина.
Таможенник сделал пометку в своем блокноте и указал своей шариковой ручкой на боковой отсек, где уже тщательно осматривали «Мерседес» какой-то германской парочки. Он собрался уже что-то сказать, когда вдруг нахмурился, снова посмотрел на меня, потом вокруг, как будто что-то потерял.
– Все в порядке? – спросил я.
Он покачал головой, словно ничего не соображая.
– Да, сэр. Просто у меня было чувство, будто я собирался что-то сказать. И не могу вспомнить – что?
Я нервно облизал губы и посмотрел на Мадлен. Мы оба молчали.
– Хорошо, сэр. Приятного времяпрепровождения, – сказал таможенник и прилепил к лобовому стеклу «Ситроена» бирку. Я завел мотор и направил машину из порта, в город. Только когда скрылись из вида краны и суда, я позволил себе сделать выдох облегчения.
– Наверное, дьявол знал, что происходит! – прошептала Мадлен. Ты видел, что он сделал с памятью этого человека? Он очистилее.
Я бросил быстрый взгляд на потускневший, свинцового цвета сундук, начиная чувствовать такое волнение из-за этого сундука, что моя кожа чесалась от воображаемого зуда, а правый глаз моргал в нервном тике. Я не мог осмелиться попытаться представить себе, как в действительности выглядело существо там внутри. Я достаточно видел в темноте спальни отца Энтона; наслушался шуршания его тела, царапанья его когтей, его сиплого, злобного голоса.
Мы бесцельно объехали Нью-Хейвен, город, который, так же как и Дьепп, едва ли мог успокаивающе повлиять на нас: низкие, красные крыши домов, выкрашенные бледно-желтым цветом ворота; склады и магазины.
– Что мы теперь будем делать? – спросила Мадлен.
– Я не знаю. Думаю, что найдем место, где остановиться.
Она посмотрела на часы.
– Думаю, что сначала мы должны попытаться найти, где живет его преподобие Тейлор. Пабы сейчас открыты. Давай что-нибудь поедим, выпьем, а потом мы сможем поехать в местную библиотеку. У них есть адресная книга священнослужителей, – в Англии ее называют книгой Крокфорда, – если он все еще жив, мы найдем там его имя.
Припарковав «Ситроен» на муниципальной стоянке, мы перешли дорогу и зашли в большой, грязный и старомодный паб с названием «Принц Уэльский», пахнувший пролитым пивом и жареным салом.
Мы сидели возле окна с резным стеклом; пили тепловатое, слабое пиво «Скол», ели холодные пирожки с сосисками, в которых не доставало сосисок. Что касается кулинарии, то в Англии, после Франции, всегда чего-то не хватает. Бармен – жирный парень в клетчатой рубашке, с моржовыми усами – без устали накачивал себе пинту за пинтой и обсуждал достоинства А23 и А24, – оказалось, что это были дороги. Одна из навязчивых идей англичан, после крокетных счетов, – это планирование маршрутов своих поездок; и если вы увидите дороги, то поймете, почему.
Выпив, мы отправились на поиски библиотеки. Она оказалась маленьким кирпичным зданием неподалеку от автомобильной стоянки; старая дева в бледно-голубом кардигане и запачканных очках уже почти собралась закрывать ее на ночь. Она нашла для нас экземпляр адресной книги священнослужителей и со страдальческим видом, словно бы у макаки-резус, набравшей полный рот уксуса, принесла ее к столу выдачи. Так быстро, как только могли, мы листали его страницы, – в то время как женщина надевала свой плащ и недовольно фыркала, потом натягивала свои перчатки и снова недовольно фыркала, потом выключала все светильники в дальнем конце комнаты.
Но после недолгих поисков, мы нашли то, что было нам нужно. Тейлор, Перси Вудфолл. Викарий церкви святой Катерины в деревне Страдхоу, возле Льюиса.
– Вот! – вздохнула Мадлен. – Это он! Он все еще жив!
Я поднял голову и позвал госпожу библиотекаршу:
– Извините, мадам. Вы не подскажете мне, где находиться Льюис? Это близко отсюда?
Она фыркнула, шмыгнула и посмотрела на меня, как будто я был слабоумным.
– Восемь миль по этой дороге. Но проехать вы не сможете. Там разрушенный замок.
– А Страдхоу?
– Ну, о Господи, это еще ближе. Три мили по дороге на Льюис, справа. Между самой дорогой и рекой.
Я обернулся к Мадлен; полагаю, что я был так же бледен, как и она. Если его преподобие Тейлор живет так близко и если он знает, где находятся двенадцать братьев-дьяволов Элмека, то мы могли бы закончить наше абсурдное занятие этим вечером.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Зимой долина реки Уз, в графстве Сассекс, серая от тумана, и сложно отличить ее от отдаленных вершин холмов, окружающих ее с обеих сторон. В верхней части можно увидеть беспорядочное нагромождение крыш города Льюиса, его мрачный, обрушившийся замок; с того места река Уз течет равнодушно и невыразительно в своих поднимающихся берегах, скользя к морю. Когда мы выехали из Нью-Хейвен и направились на север вдоль западного берега этой реки, было уже слишком темно, чтобы что-то увидеть, но мы могли разглядеть темные кляксы отдельных групп деревьев и заплатки полурастаявшего снега на полях.
Я не закрывал окно. Зимой английская глубинка имеет своеобразный и везде одинаковый запах, к которому примешивается резкий аромат горящего дерева, тогда как во Франции поля всегда пахнут навозом и инеем. Мадлен напряженно всматривалась в дорогу, чтобы не пропустить указателя на Страдхоу и постоянно с раздражением напоминала мне, чтобы я ехал по левой стороне. Свинцово-медный ящик в багажнике негромко и зловеще постукивал по кузову, когда наша машина подпрыгивала на ухабах дорогах.
– Вон там! – сказала Мадлен. – Это он! Следующий направо!
Я заметил, как в желтом свете фар промелькнул знак, и надавил на тормоза. Поворот был почти совершенно скрыт нависавшими ветками и жавшимися друг к другу каменными стенами, и когда я все же уговорил «Ситроен» пересечь главную дорогу и направиться в сторону деревни, то у меня возникло ощущение, словно мы юркнули в кроличью нору.
Мы медленно ехали мимо побеленных домов, крыши которых были покрыты старым шифером; крошечных садиков, обнесенных стенами; узких, кирпичных тротуаров. В деревне было всего-навсего домов двадцать или тридцать, и всем им было лет по сто; я почти уже пересек всю деревню и выехал на поля, когда понял, что мы уже прибыли. Я остановил машину и дернул рычаг ручного тормоза.
– Интересно, где находится дом священника, – произнесла Мадлен.
– Не знаю. Думаю, будет легче выйти и искать пешком.
Девушка протянула руку и крепко сжала мою кисть.
– О, Господи, Ден, я боюсь.
Я заглушил двигатель, и только после этого мы услышали тихие, едва различимые звуки, доносившиеся из сундука сзади нас. Мы замерли, не в состоянии произнести ни слова, в ужасе глядя друг на друга. И потом мы снова услышали наводящий ужас шепчущий голос Элмека.
– Мы близко, не так ли?
Я промолчал.
– Мы близко, не так ли? – настаивал Элмек.
Мадлен кивнула мне, воодушевляя на ответ, и я проговорил голосом, неестественным от напряжения:
– Да. Да, мы близко.
– Вы хорошо поработали. Вы быстро нашли его преподобие Тейлора. Вы знаете, я награжу вас. Я дам вам силу ломать шею мужчине, если это то, что вы хотите. Или вонзать ножи и бритвы в девушку. Вам было бы приятно это, не правда ли?
Я в отчаянии закрыл глаза, но Мадлен сжала мою руку и прошептала:
– Соглашайся, Ден. Все, что ты должен делать – это соглашаться.
– Да, Элмек, – сказал я громко. – Мне было бы приятно это.
Элмек засмеялся.
– Теперь вы собираетесь отыскать его преподобие Тейлора? Я чувствую его! Он близко!
– Да, мы собираемся отыскать его.
– И вы не будете делать глупостей, не так ли? Я уверен, что в доме его преподобия Тейлора так же много ножей, как в доме отца Энтона. Просто не забывайте Антуанетту. Разве она не кричала? Разве ей не причинили боли все эти ножи и шампуры?
Я с трудом проглотил слюну.
– Да. Они причинили ей очень сильную боль.
Дьявол засмеялся и издал тихий, скрипучий звук, от которого я задрожал.
– Давай Мадлен. Пойдем и отыщем его преподобие Тейлора, – сказал я и открыл дверь.
Когда я выходил, из запертого сундука послышался шепот Элмека:
– Помните: солнце село. Ваше кольцо из волос больше не защищает вас. Так что действуйте мудро!
Я вылез из машины на холодный вечерний воздух. Единственный уличный фонарь, стоявший на углу обшитого досками дома, тускло светил сквозь ореол тумана. Можно было почувствовать, что мы недалеко от реки: холод пронзал до костей, а в воздухе было едва ощутимое движение, словно мимо нас проносились призраки, невидимые и всеми позабытые. Я закашлялся.
Глядя то налево, то направо, мы двинулись по шедшей под уклон улице; но деревня была пустынна. Где-то далеко, на другой стороне реки, прогромыхал поезд в Нью-Хейвен, и сквозь деревья на какое-то мгновение мы увидели свет его окон.
– Ден, тут знак, – сказала Мадлен.
Я всмотрелся в туман. На одной из старых каменных стен была надпись, сделанная белой краской: «Церковь Святой Катерины и дом священника». Она указывала вверх по дороге, куда-то во мрак. На секунду я обернулся и посмотрел на наш «Ситроен», припаркованный под углом к невысокой изгороди.
– Ну, хорошо. Неплохо было бы узнать, дома ли его преподобие Тейлор, – сказал я.
У меня было ощущение, что в моем рту находятся пушистые гусеницы. Я дотянулся до руки Мадлен, и мы пошли, – так медленно, как только было возможно; но уже через несколько шагов мы увидели среди домов церковь Святой Катерины – древнее строение с пирамидальной крышей, покрытую мхом покойницкую, кладбище с покосившимися надгробиями. Рядом с церковью, с окнами, освещенными теплым светом, располагался дом священника, выполненный в стиле королевы Анны, облицованный блестящим сине-черным кирпичом. Ко внушительной, черной парадной двери, отполированной как гроб, вело белое крыльцо, обвитое потерявшими листья вьющимися растениями.
Перейдя улицу, бесшумно, как только могли, мы приблизились к этому крыльцу. Почему-то казалось кощунственным ходить по этой безмолвной, окутанной туманом деревушке и говорить резкими голосами. Мадлен наклонилась вперед, чтобы прочитать выгравированную на латунной пластинке надпись.
– Вот оно, Ден. Его преподобие П. Вудфолл Тейлор.
Я прижал ее к себе и поцеловал в щеку. От нее пахло французской парфюмерией и мылом.
– У тебя холодный нос, – сказала девушка.
Я отвел увесистый латунный дверной молоток и дважды стукнул. По другую сторону дороги кто-то включил свет в спальне.
Внутри дома священника я услышал, как открывались и закрывались двери; потом послышался звук приближавшихся к двери шагов. В замке повернулся ключ, и затем полоска света пересекла тропинку возле дома; в щели приоткрытой двери появилось пожилое лицо.
– Да?
– Ваше преподобие Тейлор, сэр? – произнес я с неуверенностью в голосе.
– Правильно. Вы хотели меня видеть?
Я кашлянул.
– Простите за беспокойство, сэр. Но я должен с вами кое-что обсудить.
Старик посмотрел на меня с подозрением. На его голове была грива жестких седых волос; красноватое лицо его блестело, – английское духовенство всегда вызывало во мне ассоциацию с ящиком каролинских яблок. На нем был воротничок священнослужителя, домашние шлепанцы и штаны, выглядевшие так, будто он их гладил под матрасом. На его носу была глубокая отметина, там, где он, очевидно, обычно носил очки; видимо поэтому его тусклые, выпуклые глаза смотрели на меня так пристально.
– Вы американец, не так ли? – произнес священник, тщательно выговаривая слова. – Вы не от мормонов? Потому что, боюсь, мне нечего сказать мормонам.
– Я не мормон, сэр.
– Они ужасно надоедливы, вы понимаете. И вся эта смехотворная неразбериха по поводу Морони и Борони.
– Мы пришли по поводу танка, – сказала Мадлен.
Викарий повернул свою мордастую голову и прищурился на нее.
– Танка?Это очень странно.
– Почему же это странно? – спросил я. Неужели, подумал я, у него, как и у Элоиз, было какое-то предчувствие или какая-то психическая связь.
– Ну, – сказал его преподобие, – только в четверг его очистили.
Я, ничего не понимая, уставился на него, а он на меня.
– Септический танк, – объяснил он. – Вы не это имеете в виду?
Если бы я не чувствовал такую депрессию, и все это не было бы так серьезно, то, думаю, я смог бы рассмеяться. Но я смог сказать только:
– Не тоттанк, сэр. Танк, над которым вы однажды, во время войны, в Нормандии, читали молитвы.
Рот его медленно открылся, словно какая-то невидимая, сильная рука потянула вниз его челюсть.
– В Нормандии?Танк в Нормандии? – вымолвил он ошеломленно.
Я кивнул.
– Он открыт. Дьявол на свободе.
Он пристально, словно в замедленном кадре, глядел на меня, находясь в совершенном ужасе. Затем открыл дверь настежь и буквально втащил нас обоих в беспорядочно загроможденную маленькую прихожую, и мы оказались среди теснившихся в ней подставки для зонтов, дедовских часов и вешалки со священническими плащами и шляпами. Его преподобие захлопнул за нами дверь и закрыл ее на ключ.
– Вам бы лучше пройти внутрь, – беспокойно произнес он и проводил нас в свою гостиную. – Моей жены сегодня нет: организует вечеринку для женского общества; и это, очевидно, очень кстати.
В гостиной пахло трубочным табаком и дровами. Там был широкий, открытый очаг, перед которым грелся рыжий кот и стояли три потертых кресла. Одна из стен была занята рядами книг, вроде «Путь Христа, том IХ», а на дымоходе висело грязное масляное полотно, изображавшее холмы Сассекса возле Фалкинга.
– Садитесь, пожалуйста, садитесь, – сказал его преподобие Тейлор. – Может быть мне удастся позвать служанку, чтобы она сделала вам кофе. Или есть виски, если вы предпочитаете.
– Виски было бы замечательно, – сказал я ему. – Сегодня мы проделали весь путь из Франции.
Викарий подошел к старомодному серванту и достал три не очень-то подходящих к случаю рюмки. Он наполнил их неразбавленным «Вэт 69» и дрожащими руками принес к камину. Проглотив содержимое своего стакана не сходя с места, он вытер губы мятым платком.
– Хорошо, – сказал он.
– Нам нужна ваша помощь, мистер Тейлор, – заговорила Мадлен. – Мы знаем кое-что об этом дьяволе, но не много. С самой войны он оказывал ужасное воздействие на нашу деревню.
– О Господи, – произнес его преподобие Тейлор. – Говорил я им, что все это дело не приведет ни к чему хорошему. Сто раз я им повторял. Но, – о, нет, – они никогда не слушали. «Вы делаете своедело, – говорили они, – а мы позаботимся о своихделах».
– Кто – они? – спросил я у него.
Его преподобие Тейлор с удивлением посмотрел на меня.
– Мой дорогой друг, у меня нет никакой возможности сказать вам это. Об этом не может быть и никакой речи. Я до сих пор был связан актом о служебной тайне, и пока я не услышу обратного, это будет продолжаться.
– Мистер Тейлор, – сказал я ему, – я не хочу вас обидеть, но вот эта молодая леди и я находимся в очень серьезной опасности, которая связана с этим танком; боюсь, что акт о служебной тайне нужно послать туда, откуда обезьяна вывыаливает свои орехи.
Наступила тишина. Полено, в потрескивавшем огне, перегорело и упало, и в дымоход устремились сотни искр.
– Боюсь, что я никогда в хорошо не понимал этого выражения, – сказал его преподобие Тейлор.
Мадлен решительно подалась вперед.
– Мистер Тейлор, – сказала она, – вы должны нам помочь. Дьявол угрожает убить нас, если мы не поможем ему найти его собратьев.
Я не закрывал окно. Зимой английская глубинка имеет своеобразный и везде одинаковый запах, к которому примешивается резкий аромат горящего дерева, тогда как во Франции поля всегда пахнут навозом и инеем. Мадлен напряженно всматривалась в дорогу, чтобы не пропустить указателя на Страдхоу и постоянно с раздражением напоминала мне, чтобы я ехал по левой стороне. Свинцово-медный ящик в багажнике негромко и зловеще постукивал по кузову, когда наша машина подпрыгивала на ухабах дорогах.
– Вон там! – сказала Мадлен. – Это он! Следующий направо!
Я заметил, как в желтом свете фар промелькнул знак, и надавил на тормоза. Поворот был почти совершенно скрыт нависавшими ветками и жавшимися друг к другу каменными стенами, и когда я все же уговорил «Ситроен» пересечь главную дорогу и направиться в сторону деревни, то у меня возникло ощущение, словно мы юркнули в кроличью нору.
Мы медленно ехали мимо побеленных домов, крыши которых были покрыты старым шифером; крошечных садиков, обнесенных стенами; узких, кирпичных тротуаров. В деревне было всего-навсего домов двадцать или тридцать, и всем им было лет по сто; я почти уже пересек всю деревню и выехал на поля, когда понял, что мы уже прибыли. Я остановил машину и дернул рычаг ручного тормоза.
– Интересно, где находится дом священника, – произнесла Мадлен.
– Не знаю. Думаю, будет легче выйти и искать пешком.
Девушка протянула руку и крепко сжала мою кисть.
– О, Господи, Ден, я боюсь.
Я заглушил двигатель, и только после этого мы услышали тихие, едва различимые звуки, доносившиеся из сундука сзади нас. Мы замерли, не в состоянии произнести ни слова, в ужасе глядя друг на друга. И потом мы снова услышали наводящий ужас шепчущий голос Элмека.
– Мы близко, не так ли?
Я промолчал.
– Мы близко, не так ли? – настаивал Элмек.
Мадлен кивнула мне, воодушевляя на ответ, и я проговорил голосом, неестественным от напряжения:
– Да. Да, мы близко.
– Вы хорошо поработали. Вы быстро нашли его преподобие Тейлора. Вы знаете, я награжу вас. Я дам вам силу ломать шею мужчине, если это то, что вы хотите. Или вонзать ножи и бритвы в девушку. Вам было бы приятно это, не правда ли?
Я в отчаянии закрыл глаза, но Мадлен сжала мою руку и прошептала:
– Соглашайся, Ден. Все, что ты должен делать – это соглашаться.
– Да, Элмек, – сказал я громко. – Мне было бы приятно это.
Элмек засмеялся.
– Теперь вы собираетесь отыскать его преподобие Тейлора? Я чувствую его! Он близко!
– Да, мы собираемся отыскать его.
– И вы не будете делать глупостей, не так ли? Я уверен, что в доме его преподобия Тейлора так же много ножей, как в доме отца Энтона. Просто не забывайте Антуанетту. Разве она не кричала? Разве ей не причинили боли все эти ножи и шампуры?
Я с трудом проглотил слюну.
– Да. Они причинили ей очень сильную боль.
Дьявол засмеялся и издал тихий, скрипучий звук, от которого я задрожал.
– Давай Мадлен. Пойдем и отыщем его преподобие Тейлора, – сказал я и открыл дверь.
Когда я выходил, из запертого сундука послышался шепот Элмека:
– Помните: солнце село. Ваше кольцо из волос больше не защищает вас. Так что действуйте мудро!
Я вылез из машины на холодный вечерний воздух. Единственный уличный фонарь, стоявший на углу обшитого досками дома, тускло светил сквозь ореол тумана. Можно было почувствовать, что мы недалеко от реки: холод пронзал до костей, а в воздухе было едва ощутимое движение, словно мимо нас проносились призраки, невидимые и всеми позабытые. Я закашлялся.
Глядя то налево, то направо, мы двинулись по шедшей под уклон улице; но деревня была пустынна. Где-то далеко, на другой стороне реки, прогромыхал поезд в Нью-Хейвен, и сквозь деревья на какое-то мгновение мы увидели свет его окон.
– Ден, тут знак, – сказала Мадлен.
Я всмотрелся в туман. На одной из старых каменных стен была надпись, сделанная белой краской: «Церковь Святой Катерины и дом священника». Она указывала вверх по дороге, куда-то во мрак. На секунду я обернулся и посмотрел на наш «Ситроен», припаркованный под углом к невысокой изгороди.
– Ну, хорошо. Неплохо было бы узнать, дома ли его преподобие Тейлор, – сказал я.
У меня было ощущение, что в моем рту находятся пушистые гусеницы. Я дотянулся до руки Мадлен, и мы пошли, – так медленно, как только было возможно; но уже через несколько шагов мы увидели среди домов церковь Святой Катерины – древнее строение с пирамидальной крышей, покрытую мхом покойницкую, кладбище с покосившимися надгробиями. Рядом с церковью, с окнами, освещенными теплым светом, располагался дом священника, выполненный в стиле королевы Анны, облицованный блестящим сине-черным кирпичом. Ко внушительной, черной парадной двери, отполированной как гроб, вело белое крыльцо, обвитое потерявшими листья вьющимися растениями.
Перейдя улицу, бесшумно, как только могли, мы приблизились к этому крыльцу. Почему-то казалось кощунственным ходить по этой безмолвной, окутанной туманом деревушке и говорить резкими голосами. Мадлен наклонилась вперед, чтобы прочитать выгравированную на латунной пластинке надпись.
– Вот оно, Ден. Его преподобие П. Вудфолл Тейлор.
Я прижал ее к себе и поцеловал в щеку. От нее пахло французской парфюмерией и мылом.
– У тебя холодный нос, – сказала девушка.
Я отвел увесистый латунный дверной молоток и дважды стукнул. По другую сторону дороги кто-то включил свет в спальне.
Внутри дома священника я услышал, как открывались и закрывались двери; потом послышался звук приближавшихся к двери шагов. В замке повернулся ключ, и затем полоска света пересекла тропинку возле дома; в щели приоткрытой двери появилось пожилое лицо.
– Да?
– Ваше преподобие Тейлор, сэр? – произнес я с неуверенностью в голосе.
– Правильно. Вы хотели меня видеть?
Я кашлянул.
– Простите за беспокойство, сэр. Но я должен с вами кое-что обсудить.
Старик посмотрел на меня с подозрением. На его голове была грива жестких седых волос; красноватое лицо его блестело, – английское духовенство всегда вызывало во мне ассоциацию с ящиком каролинских яблок. На нем был воротничок священнослужителя, домашние шлепанцы и штаны, выглядевшие так, будто он их гладил под матрасом. На его носу была глубокая отметина, там, где он, очевидно, обычно носил очки; видимо поэтому его тусклые, выпуклые глаза смотрели на меня так пристально.
– Вы американец, не так ли? – произнес священник, тщательно выговаривая слова. – Вы не от мормонов? Потому что, боюсь, мне нечего сказать мормонам.
– Я не мормон, сэр.
– Они ужасно надоедливы, вы понимаете. И вся эта смехотворная неразбериха по поводу Морони и Борони.
– Мы пришли по поводу танка, – сказала Мадлен.
Викарий повернул свою мордастую голову и прищурился на нее.
– Танка?Это очень странно.
– Почему же это странно? – спросил я. Неужели, подумал я, у него, как и у Элоиз, было какое-то предчувствие или какая-то психическая связь.
– Ну, – сказал его преподобие, – только в четверг его очистили.
Я, ничего не понимая, уставился на него, а он на меня.
– Септический танк, – объяснил он. – Вы не это имеете в виду?
Если бы я не чувствовал такую депрессию, и все это не было бы так серьезно, то, думаю, я смог бы рассмеяться. Но я смог сказать только:
– Не тоттанк, сэр. Танк, над которым вы однажды, во время войны, в Нормандии, читали молитвы.
Рот его медленно открылся, словно какая-то невидимая, сильная рука потянула вниз его челюсть.
– В Нормандии?Танк в Нормандии? – вымолвил он ошеломленно.
Я кивнул.
– Он открыт. Дьявол на свободе.
Он пристально, словно в замедленном кадре, глядел на меня, находясь в совершенном ужасе. Затем открыл дверь настежь и буквально втащил нас обоих в беспорядочно загроможденную маленькую прихожую, и мы оказались среди теснившихся в ней подставки для зонтов, дедовских часов и вешалки со священническими плащами и шляпами. Его преподобие захлопнул за нами дверь и закрыл ее на ключ.
– Вам бы лучше пройти внутрь, – беспокойно произнес он и проводил нас в свою гостиную. – Моей жены сегодня нет: организует вечеринку для женского общества; и это, очевидно, очень кстати.
В гостиной пахло трубочным табаком и дровами. Там был широкий, открытый очаг, перед которым грелся рыжий кот и стояли три потертых кресла. Одна из стен была занята рядами книг, вроде «Путь Христа, том IХ», а на дымоходе висело грязное масляное полотно, изображавшее холмы Сассекса возле Фалкинга.
– Садитесь, пожалуйста, садитесь, – сказал его преподобие Тейлор. – Может быть мне удастся позвать служанку, чтобы она сделала вам кофе. Или есть виски, если вы предпочитаете.
– Виски было бы замечательно, – сказал я ему. – Сегодня мы проделали весь путь из Франции.
Викарий подошел к старомодному серванту и достал три не очень-то подходящих к случаю рюмки. Он наполнил их неразбавленным «Вэт 69» и дрожащими руками принес к камину. Проглотив содержимое своего стакана не сходя с места, он вытер губы мятым платком.
– Хорошо, – сказал он.
– Нам нужна ваша помощь, мистер Тейлор, – заговорила Мадлен. – Мы знаем кое-что об этом дьяволе, но не много. С самой войны он оказывал ужасное воздействие на нашу деревню.
– О Господи, – произнес его преподобие Тейлор. – Говорил я им, что все это дело не приведет ни к чему хорошему. Сто раз я им повторял. Но, – о, нет, – они никогда не слушали. «Вы делаете своедело, – говорили они, – а мы позаботимся о своихделах».
– Кто – они? – спросил я у него.
Его преподобие Тейлор с удивлением посмотрел на меня.
– Мой дорогой друг, у меня нет никакой возможности сказать вам это. Об этом не может быть и никакой речи. Я до сих пор был связан актом о служебной тайне, и пока я не услышу обратного, это будет продолжаться.
– Мистер Тейлор, – сказал я ему, – я не хочу вас обидеть, но вот эта молодая леди и я находимся в очень серьезной опасности, которая связана с этим танком; боюсь, что акт о служебной тайне нужно послать туда, откуда обезьяна вывыаливает свои орехи.
Наступила тишина. Полено, в потрескивавшем огне, перегорело и упало, и в дымоход устремились сотни искр.
– Боюсь, что я никогда в хорошо не понимал этого выражения, – сказал его преподобие Тейлор.
Мадлен решительно подалась вперед.
– Мистер Тейлор, – сказала она, – вы должны нам помочь. Дьявол угрожает убить нас, если мы не поможем ему найти его собратьев.