Май Карл. Наследники Виннету

   Крест покоится на земле, но стремится ввысь, к Богу, — таково его предназначение. Но он еще и распахивает руки, чтобы обнять каждого и весь мир. Никто из нас этого раньше не знал. И только Олд Шеттерхэнд принес нам знание. А мы не приняли его. Только один-единственный воспринял благую весть — Виннету! Он наблюдал, он испытывал. Он начинал думать. И чем крепче становилось убеждение, тем чаще он приходил ко мне, чтобы попросить разрешения вырастить в месте моей молитвы эти цветы покаяния и этот крест.
   Его сокровенным желанием было привести ко мне Олд Шеттерхэнда. Его белый брат должен был увидеть здесь, что мысль о кресте и думы о Единственном Великом Маниту пустили корни в сердце его красного брата и дали плоды. Но я был против. Я ненавидел Олд Шеттерхэнда. Тогда Виннету, великий и несравненный, ушел и больше не возвращался. Но то, что жило в его сердце, вернулось. Оно пришло ко мне! Оно ежедневно гнало меня сюда, в это помещение. Оно учило меня размышлять. Оно принесло мне свет. Оно научило меня молиться не слабому, маленькому Маниту красных людей, а сильному и высокому Маниту Олд Шеттерхэнда, который один в состоянии вселить в нас, красных детей, новые души, чтобы мы наконец стали теми, кем должны стать, хотя пока еще не стали.
   Сегодня он здесь, Олд Шеттерхэнд, которому я обещал свой дом и свое сердце. Сегодня я люблю его. Сегодня я знаю, что я ничего не смог бы без него, так же,. как и красная раса ничего не смогла бы сделать без белой. Он будет тем бледнолицым, который вернет утерянные нами «лекарства». Знаете, что это означает? Именно он объединит нас в любви, хотя сами мы по глупости хотим погибнуть в ненависти. А пока мы…
   На этом он оборвал свою речь. Наш факел начал громко трещать, и предательский дым стал выползать из отверстия рядом со мной. Его тотчас учуяли острые носы индейцев, и мне ничего не оставалось, как вылезти из люка и в полный рост подняться.
   — Олд Шеттерхэнд?! — воскликнул Таттела-Сата, вскочив со своего места.
   — Олд Шеттерхэнд?! Это он? — в свою очередь стали повторять вожди.
   — Да! — подтвердил шаман. — Откуда ты?
   Последние слова уже были обращены ко мне. Я молча направился прямо к нему, вытащил карту, отнятую у команча, развернул и подал шаману. Он воскликнул:
   — Она из тайной библиотеки! Вот эту важнейшую карту украли у моего предка! Все это время мы тщетно искали ее и вора. Подозревали тогдашнего шамана команчей, который гостил здесь и часто посещал библиотеку. И вот теперь Олд Шеттерхэнд принес ее мне. Какое чудо, какое великое чудо! Откуда она у тебя?
   — От правнука того вора. Я покажу.
   По моему зову явились Инчу-Инта и факельщик, несшие на плечах обоих пленников. Вожди апачей тотчас узнали их. Они издали громкие восклицания, но я остановил их взмахом руки и тихо сказал:
   — Спокойно. Пусть враги не узнают, где они находятся. Есть ли здесь место, куда можно поместить пленников, чтобы никто их не увидел?
   — У нас тут надежное и крепкое подземелье, — ответил Тателла-Сата.
   — Тогда пусть Инчу-Инта оставит их там, а потом вернется. Мне он еще нужен.
   Тателла-Сата вполголоса отдал гиганту несколько распоряжений. Представьте себе удивление вождей!
   Я рассказал им то, что счел нужным, поскольку полностью выкладывать все свои планы и намерения пока не собирался. Когда я закончил, вернулся Инчу-Инта и доложил, что пленники надежно спрятаны и что Папперман со спутниками прибыли в «замок». Я велел ему сопроводить меня в пещеру и позаботиться о двух новых факелах. Душенька пожелала было идти вместе с нами, но я запротестовал. Тогда Тателла-Сата попросил меня доверить ему мою скво. Они вместе будут ждать посещения Кольмы Пуши, с которой он с большим удовольствием познакомит Душеньку. Я, разумеется, ни малейшим образом не возражал.
   У меня была важная причина еще раз спуститься в пещеру. Оставалась неизведанной маленькая ее часть — узкая тропа, которую не заметили мои спутники. Я взял с собой только Инчу-Инту, потому что он был доверенным лицом шамана, — ведь речь шла об очень щепетильном деле. Поскольку широкая дорога выходила в долину позади водопада, а узкое ответвление — в «замок», значит, находящаяся между ними третья тропа должна была выходить на поверхность между водопадом и «замком». Когда я спрашивал себя, какое место там самое подходящее, всякий раз делал вывод: Утес Дьявола, или, как его называли, Ухо Дьявола, мимо которого мы шли, когда шаман показывал нам водопад. Наверняка то место сообщалось с большой пещерой. Кто знает, какие важные связи существовали между верхом и низом сотни лет назад. Поэтому я не мог довериться случайному провожатому и взял с собой только верного Инчу-Инту.
   Достигнув нужного места и расчистив путь, мы вскоре обнаружили тропу, ведущую кверху. Мое предположение подтвердилось. Неясно только было, куда она выходила.
   Мы уже собрались отправиться по неизведанному пути, когда услышали какой-то треск, доносившийся со стороны развилки. Мы подняли факелы выше и поспешили в том направлении. Очень скоро мы поняли, что крошился камень памятника, как раз в том самом месте, где я недавно сидел и где на меня сыпалась порода. Расщелина заметно расширилась и явно стала больше, чем раньше. На полу валялись куски сталактитов внушительных размеров. Проходить здесь уже было небезопасно. Но я и на этот раз не придал происходящему особого значения, потому что не имел ни малейшего понятия об истинных причинах обнаруженного явления.
   Мы вернулись назад и вошли в боковой коридор. Гигант Инчу-Инта не переставал удивляться:
   — Как будто ты и есть Виннету! Все слышишь, все видишь, все находишь! А мы, которые вечно здесь живем, ничего не слышим, ничего не видим и не знаем. Ты как он, а он был как ты.
   Тропа вела нас от пещеры к пещере, пока мы не натолкнулись на ступени, высеченные в камне. Но мы не увидели ни двери, ни стены, ни плиты. Вместо них перед нами оказалось бесчисленное множество корней, торчащих прямо из земли, именно из земли, а не из камня, которого здесь почти не было. Нам пришлось прибегнуть к помощи ножей, чтобы продвигаться вперед. Наконец дневной свет, пробивавшийся сквозь ветви густого кустарника, засвидетельствовал, что мы вышли наружу.
   Мы проползли сквозь кусты, стараясь как можно меньше шевелить ветками, и оказались на левом Ухе Дьявола, то есть именно там, где я и предполагал.
   — Уфф! — вырвалось у Инчу-Инты. — Это чудо!
   — Открыть заново давно забытое — вовсе не чудо, — заметил я. — Мы сейчас на вашем Утесе Дьявола.
   — Эту тайну не смог бы открыть ни один смертный!
   — В самом деле?
   — Конечно. Даже Виннету не сделал этого!
   — Так подожди же! Может, ты сам это сделаешь.
   — Я? — удивился Инчу-Инта.
   — Да, ты! Но ты должен молчать и не говорить об этом даже Тателла-Сате, хотя бы некоторое время!
   — Буду молчать! — заверил взволнованный гигант, так и не оправившийся от удивления.
   — Хорошо. Давай заберемся на Ухо Дьявола и познакомимся с его свойствами.
   Мы поднялись наверх. Все здесь очень напоминало тот Утес Дьявола, где Молодой Орел уложил медведя. Тут, как и там, были два утеса. А на другой стороне дороги — еще два; они точно так же располагались неподалеку друг от друга. На первый взгляд получались два эллипса, но склонный к размышлению наблюдатель сразу заметил бы, что эта фигура появлялась лишь тогда, когда мысленно связывались через проезжую дорогу все четыре утеса. Вот тогда и получался большой двойной эллипс с четырьмя фокусами: двумя по эту сторону и двумя по ту, что позволяло проводить акустические эксперименты.
   Внезапно какая-то дисгармония в окружающей природе нарушила ход моих размышлений. Конечно же, ее создавала статуя Виннету. Только сейчас я смог оценить, какой безумный вес должна была иметь конструкция и какое огромное количество рабочих были заняты тем, что пытались соорудить ее из каменных плит, закрепляя их железными скобами и болтами. Размеры лесов, на которых должны работать монтажники, судя по нижней части фигуры, предполагались поистине гигантские. Увидев, что все мое внимание поглощено этим невиданным зрелищем, Инчу-Инта произнес:
   — Их охватила лихорадка. Они уже поняли, что не все их поддерживают, поэтому хотят, чтобы фигура произвела грандиозное впечатление на всех их сторонников. Когда я ходил за факелами, я узнал, что теперь они решили работать над статуей днем и ночью, потому что прослышали, что и ты против нее. Но они полагают, что все-таки смогут перетянуть тебя на свою сторону.
   — Вот как! Наверное, мистер Оки-Чин-Ча, которого зовут Антонием Пэпером, старается больше всех. Ну-ну! А мы вернемся к нашей сегодняшней задаче. Сейчас мы узнаем, сможешь ли ты открыть тайну вашего Утеса Дьявола. Я останусь здесь, а ты пойдешь на ту сторону и заберешься на первый Утес. Там остановишься и обычным голосом назовешь десять четных чисел начиная с любого. Я вряд ли смогу на таком расстоянии услышать твой голос, но тем не менее назову те же цифры.
   — И я их услышу?
   — Конечно.
   — Быть того не может!
   — Посмотрим. Иди. Но никому не говори, куда ты идешь и зачем.
   Индеец с недоверчивым видом удалился. Я смотрел ему вслед, не выдавая своего присутствия проезжающим по дороге людям. На него они не обратили никакого внимания.
   Инчу-Инта пересек дорогу и поднялся на первый Утес Дьявола. Можно представить, с каким напряжении я ожидал, удастся ли эксперимент. Я весь обратился в слух. И вот, слава Богу, эти десять цифр, от двух до двадцати, прозвучали. Я выдержал паузу, после чего повторил их так же медленно и четко, как он их произнес.
   — Уфф! — услышал я удивленный возглас индейца. — Это ты или не ты?
   — Это я, — ответил я.
   — И ты меня слышал?
   — Точно так, как и ты меня. Сейчас ты перейдешь на второй Утес Дьявола и скажешь что-нибудь другое.
   — Что?
   — Что-нибудь. Задай вопрос — я отвечу. Итак, давай!
   — Хорошо, иду!
   Я тоже спустился с утеса и направился к другому. Там зарослей не было, и я очень быстро оказался наверху. Тут же я услышал, как хрустнули ветки, и до меня донеслось:
   — Ты еще там? Ты слышишь меня?
   — Да, слышу, — ответил я, не говоря о том, что уже сменил место.
   — Мне посчитать снова?
   — Десять нечетных чисел.
   Он произнес десять чисел, от тридцати одного до сорока девяти, а я повторил их за ним. Затем я попросил его вернуться на старое место, чтобы еще раз произнести десять чисел. Я видел, как он спускался, а потом снова поднимался на другой утес, но так ничего и не услышал. Теперь я знал все. Все дело в месте, которое выбираешь.
   Я спустился с утеса и направился к дороге.
   — Ты не ответил в последний раз, — сказал Инчу-Инта, подойдя ко мне. — Или, может, это я не услышал тебя? Что за чудо! Уфф! На таком удалении ни один человек не поймет ни слова, и все же я тебя понял. Как это объяснить?
   — Подумай сам! Именно ты должен разгадать тайну.
   — Ты шутишь! Почему я должен ломать себе голову над тем, что ты уже давно знаешь? Если бы ты этого не знал, разве указал бы мне точное место? Могу я узнать секрет?
   — Если Тателла-Сата позволит, то да.
   — Я и теперь не имею права рассказывать ему об этом?
   — Скажи ему только, что мы разгадали тайну. Больше ничего и никому не говори! Иначе можешь навлечь на себя беду. А сейчас пойдем наверх, в «замок», — солнце уже садится.
   Небо затянулось золотистыми прозрачными облачками. На западе появились алмазные блики. Это сверкал, отражаясь в лучах заходящего солнца, Таинственный водопад. Как жаль, как безумно жаль, что воздвигаемая перед ним мертвая каменная фигура мешала полностью насладиться этой красотой. Мы стояли на развилке дороги и долины, наслаждаясь открывающимся видом. Отсюда, если смотреть из Верхнего города, Таинственный водопад представал во всем своем великолепии. Только громоздкая фигура торчала на его фоне, как бельмо на глазу. Деревянные леса, поднимающиеся перед этой божественной пеленой, в полном смысле резали глаз. К тому же невооруженным взглядом было видно, что они выстроены без применения отвеса. Лишь одна-единственная несущая конструкция стояла вертикально. Эти наблюдения казались мне совершенно неважными. Но во всем, что происходит в мире, нет ничего случайного, и в этом мне очень скоро в очередной раз пришлось убедиться.
   Теперь мы шли к «замку». Инчу-Инта всю дорогу молчал. Очевидно, его мысли заняты были сегодняшними открытиями. Добравшись до вершины, мы расстались; он отправился к Тателла-Сате, а я к себе, где полагал встретить Душеньку. Она действительно была там, но не одна. С ней сидела Кольма Пуши.
   Когда я вошел, они поднялись мне навстречу. Надо сказать, что имя Кольма Пуши на диалекте моки означает Черноглазая или Темноокая. По этим глазам, с их неповторимым блеском, я и узнал ее, хотя она сильно изменилась. Она была значительно старше меня. Ее фигура, прежде такая гибкая, заметно согнулась. Седые волосы были уложены в тонкие косы, а постаревшее лицо испещрено множеством маленьких морщинок — результат переживаний и размышлений. И все же оно было прекрасно, ее лицо! Само собой разумеется, теперь Кольма Пуши была одета не в мужскую, а в женскую одежду. Она смотрела на меня долго и испытующе и в конце концов воскликнула:
   — Да, это он! Такой, как прежде! Несмотря на прошедшие годы! Могу ли я приветствовать Олд Шеттерхэнда?
   Она спросила не протягивая мне руки.
   — А разве есть причина не делать этого? — ответил я.
   — Да, Олд Шеттерхэнд — наш противник в постройке памятника.
   — Может быть, противник, но не враг! Я всегда чтил Кольму Пуши, любил и восхищался ею и буду хранить это чувство, пока я жив. Я прошу протянуть мне руку, которая могла быть так мужественна и храбра, но одновременно так нежна и благосклонна!
   Тут ее лицо посветлело, и мы протянули друг другу руки. Я крепко прижал ее к себе и поцеловал в глаза. Потом мы сели рядом, чтобы продолжить прерванный моим появлением разговор.
   Очень скоро я понял, что Кольма Пуши многому научилась за последние десятилетия. Вместе со своими внуками, Янг Шурхэндом и Янг Апаначкой, она духовно выросла, но, к сожалению, не ушла дальше мнений и взглядов последних. Она была увлечена чисто внешними знаками почитания Виннету и верила, что я и Душенька чувствуем то же самое. Когда же возникли разногласия, она убедила себя, что наше присутствие поможет разрешить их. Она приехала совсем недавно, с Олд Шурхэндом и Апаначкой, и сразу же узнала, что с нами обошлись пренебрежительно и что мы были персонально встречены Тателла-Сатой, отведены им в «замок», став там его особыми гостями. Это еще сильнее обострило конфликт между Нижним и Верхним городом. В Нижнем городе опасались, что Олд Шеттерхэнд сыграет решающую роль в вопросе возведения памятника, и поэтому Олд Шурхэнд и Апаначка решили не посещать меня в доме Тателла-Саты. Но Кольма Пуши не смогла поступить так. Она попросила позволения у Хранителя Большого Лекарства повидаться с нами, и тот охотно согласился.
   В мое отсутствие женщины уже больше часа провели вместе, и Душеньке казалось, что ей уже удалось объяснить гостье то, ради чего мы приехали. Письмо, которое Кольма Пуши прислала нам, заканчивалось словами любви к сестре. И теперь любовь, добро и вера возвратились к ней. То, что я мог сказать по-мужски резко, Душенька сказала в присущей ей мягкой манере, и к моменту моего прихода Кольма Пуши почти согласилась с нашим мнением, — потребовалось совсем немного усилий, чтобы она уяснила мои взгляды. Но когда она попросила меня спуститься в Нижний город и разыскать Олд Шурхэнда и Апаначку, я ответил:
   — Я гость Тателла-Саты, и тот, кто избегает встречи с ним, не должен встречаться со мной.
   — Неужели это так? — спросила она с сожалением.
   — Да! — подтвердил я. — По закону красных людей дом моего хозяина — мой дом. Кто презирает его, тот презирает и меня!
   — Прости, но, говоря о презрении, ты ошибаешься! Никому совесть не позволит презирать тебя.
   — Ошибаюсь не я. Меня пригласили к горе Виннету. Я приехал. Поскольку меня пригласили, то должны были принять. Но никто даже не пришел ко мне. Это от меня потребовали прийти к вам! И вот теперь тебе суждено выслушать мой ответ.
   Душенька знаками давала мне понять, что не следует так напористо говорить с женщиной! Но я знал, чего хотел добиться, а потому продолжал в том же духе:
   — Я прошу Кольму Пуши пойти к Олд Шурхэнду и Апаначке и сказать им, что я приглашаю их завтра на обед в мое жилище. Приглашены будут и другие, но кто — я пока еще не знаю.
   Тут ее лицо снова стало совсем серьезным.
   — Ты думаешь, мои сыновья придут?
   — Надеюсь.
   — А если нет?
   — Тогда я посчитаю это самым большим оскорблением, которое мне когда-либо наносили. Пусть тотчас огородят место схватки, а потом заговорят пули!
   — Между такими друзьями, какими были вы?
   — Друг, который меня оскорбляет, хуже врага. Скажи им, что я хоть и сед, но все еще Олд Шеттерхэнд. Если они не придут, мы будем стреляться. И тогда ваш комитет полетит ко всем чертям и будет избран новый, достойный этого звания. Виннету был вождем апачей. Каким образом его чествовать — решать только апачам!
   — Угроза Олд Шеттерхэнда — это не шутка! Ты говоришь серьезно?
   — Абсолютно! Для чего жил Виннету? Во имя чего умер? Разве для того, чтобы стать моделью для молодого художника и такого же юного скульптора? Где его душа? Любой ковбой, авантюрист или бродяга может стоять точно в такой же агрессивной позе, как та глиняная фигура там, внизу, которую назвали Виннету! Прошу, Душенька, покажи ей другого Виннету, нашего!
   Моя жена вытащила из чемодана фотографии, сделанные ею дома. Когда я подошел к ней, чтобы отыскать нужные, она шепнула:
   — Будь все же добрее. Она же чуть не плачет!
   — Она ничего не понимает в искусстве, — ответил я так же тихо, — и боготворит своих внуков. Оставь меня!
   Я уже говорил раньше, что взял с собой великолепного «Виннету» Саши Шнайдера. У нас было много снимков с его картины. Я вынул один и повесил на стену, потом зажег лампу. Свет теперь падал на фото с двух сторон, и крест, над которым парил вождь апачей, стал светиться.
   — Это наш Виннету, — пояснил я, — а не ваш. Посмотри на него!
   Она подняла глаза, но ничего не сказала. Молча подошла ближе, отступила назад, шаг за шагом — снова молчание. На ее лице застыло выражение высшей радости, источник которой она не смогла указать.
   В это время в помещение вошел тот, чьего появления ожидали меньше всего, — Тателла-Сата. Видимо, после сегодняшнего открытия — полагаю, Инчу-Инта уже сообщил ему о нем — у него появилось неодолимое желание разыскать меня, чтобы узнать подробности. Увидев фото, он застыл у дверей, не спуская с него восхищенных глаз.
 
   — Уфф! — наконец сорвалось с его уст. — Это Виннету? В самом деле наш Виннету?
   Я кивнул.
   — Но не плоть, а душа! — продолжал он. — Его душа парит в небесах. Над крестом. Прямо как над тем крестом, который он вырастил у меня дома. Я вижу, что из его волос выпало перо вождя — последнее земное, что у него оставалось. Теперь он спасен, он свободен. И это прекрасно!
   Шаман был в восторге. Его губы шевелились, но слов не было слышно. Прошло несколько секунд, прежде чем он громко произнес:
   — Это он, да, это он! Если бы мы могли показать его нашим народам таким, каким мы его видим здесь, чтобы они почувствовали его душу!
   — Мы сможем это сделать, — заметил я.
   — Правда? — еще больше оживился он. — Но ведь его душу не оденешь в мрамор или камень!
   — Да нет же! Никакого камня! Его душа выше и величественнее того монумента, который должны воздвигнуть на горе Виннету.
   — Не понимаю тебя.
   — Скоро поймешь, — быть может, уже завтра. Проходи и садись. Я должен показать тебе еще кое-что.
   Он последовал приглашению. Тут заговорила Кольма Пуши:
   — Олд Шеттерхэнд, как всегда, одержал верх. Но не один, а вместе с другом и братом Виннету. — Она указала на фотографию: — Конечно, такого Виннету не сделают ни Янг Шурхэнд, ни Янг Апаначка. А теперь я пойду. Я передам твое приглашение, и, надеюсь, те, кого ты хочешь увидеть, придут сюда. Покажешь ли ты им своего Виннету?
   — Если они захотят его увидеть.
   — До сих пор не ведала, что есть такой образ, который сильнее, чем даже слова проповеди. — С этими словами она вышла.
   Да, она в самом деле и не помышляла, каким языком говорит настоящее искусство. Но я знал. Потому и показал этот образ, голос которого достучался до ее сердца. Она поняла его. Все прошлые годы она всегда была благодарна вождю апачей за то, что в ее безрадостной жизни так неожиданно забрезжил маячок счастья. И конечно, его образ не мог не оказать на нее воздействия.
   Моя строгость по отношению к ней была намеренной, и теперь мой расчет должен был оправдаться. Когда она удалилась, Тателла-Сата сказал:
   — Я пришел, чтобы услышать от тебя все, что ты обнаружил при обследовании пещеры, и показать тебе потом библиотеку, из которой украли карту. Но сначала поговорим об этой картине. У тебя только она, одна-единственная? Если так, то я не имею права высказывать свое желание.
   — У меня их много.
   — Тогда я попрошу тебя подарить мне одну!
   — Бери, она твоя.
   — Благодарю тебя! Не странно ли, что Олд Шеттерхэнд всегда приходит к своим красным братьям, чтобы что-нибудь дать им? Он ведь ничего не получал и не получит от них — они бедны. А то, что он дает, — настоящее богатство, для которого не существует цены. Ты думаешь этим образом победить противников?
   — Не образом Виннету, а благодаря самому Виннету. Образ лишь ключ, открывающий сердца и разум. Пока у Таинственного водопада они будут возводить монумент, я тоже буду строить.
   — Что?
   — Фигуру Виннету. Но самую красивую и благородную, какую только может создать художник.
   — Ты построишь свой памятник?
   — Я? Нет. Если этого не сможет художник, то у меня шансов еще меньше. Автором будет сам Виннету! А его творение уже готово. Мне остается только водрузить его на место.
   — Где же оно?
   — Здесь, в соседней комнате. Я вырыл его на Наггит-циль. Это написанные им манускрипты. Пусть Шурхэнд с Апаначкой возводят там, внизу, свой памятник. Мы тоже будем строить, но только здесь, у тебя в замке. Посмотрим, чье творение будет готово первым и окажется ценнее! У меня к тебе просьба: устрой завтра обед. Ровно в двенадцать. Я через Кольму Пуши приглашаю Олд Шурхэнда и Апаначку.
   — Уфф! Они не придут.
   — Они придут. Я передал им, что, если они оскорбят меня отказом, заговорят пули.
   — Тогда придут.
   — Я приглашаю и всех твоих вождей. А также Атапаску и Алгонку, Вагаре-Тея, Ават-Ниа, Шако-Матто и других. Только тебя не приглашаю — ты выше, чем все они, вместе взятые.
   — Делай как тебе хочется. Скажи Инчу-Инте обо всем, что тебе понадобится, скажи о блюдах, которые ты выбрал. Он обо всем позаботится. Могу я только спросить: зачем этот обед?
   — Во-первых, чтобы вынудить прийти сюда Олд Шурхэнда и Апаначку. Во-вторых, и это самое главное, чтобы вместе с вождями создать то, что у бледнолицых обычно называется «литературным кружком». Все они будут приходить сюда по вечерам. Ты станешь председателем, а я прочитаю то, что Виннету написал и оставил всем красным, белым и другим людям.
   — Уфф! Прекрасно! — воскликнул Хранитель Большого Лекарства.
   — В этих бумагах его душа. С нами будет чистая, благородная и истинно великая личность. В сердцах слушателей поселится настоящий образ моего и твоего Виннету. Кто в себе его почувствует, кто душой своей его поймет, тот будет потерян для комитета и мистера Оки-Чин-Чи! Ты согласен со мной?
   Шаман протянул мне руку в знак согласия и произнес:
   — От всего сердца! Хотя то, что писал наш Виннету, я знаю. Он часто позволял мне бросить взгляд на бумагу. Зная, что думал Виннету, и понимая, что предложенный тобой путь ведет к миру, я выражаю свое согласие.
   — Тогда бери портрет и позволь мне показать тебе другой.
   Я отдал ему фото, а на его место водрузил большой снимок Мары Дуриме. Едва он его увидел, как вскочил и воскликнул:
   — Кто это? Я? Моя сестра? Моя мать? Или какой-нибудь мой предок?
   — Это Мара Дуриме.
   — Наша королевская дочь Мариме?
   — Да, но об этом позже. А теперь я покажу тебе и третий образ.
   С этими словами я повесил на стену снимок Абу Киталя. Странное впечатление произвел он на Тателла-Сату. Он пристально вглядывался в него, потом прикрыл веки, задумался и прошептал, не открывая глаз:
   — Я знаю его. Мне его описывал Виннету. Он сказал мне, что услышал рассказ про него от тебя. Это самый настоящий насильник, от одного взгляда которого уже болит сердце! Тогда ты назвал его Абукаль.
   — Верно! Но только Абу Киталь, а не Абукаль. Я рассказывал о нем Виннету. Возьми себе эти снимки — у меня их много.
   Я передал фотографии ему. Лишь когда он взял их в руки, он открыл глаза вновь и произнес:
   — Я возьму с собой все три образа. Теперь они крепко завладели моими мыслями. Я их пленник. Сегодня у меня нет времени показать тебе библиотеку. Я сделаю это завтра. Итак, скажи Инчу-Инте, что тебе нужно на обед. Я ухожу.