Май Карл. Наследники Виннету

   Я кивнул.
   — Отлично! Могу даже доказать вам, что мы честны. Я приведу неопровержимое доказательство. У меня есть один экземпляр нашего договора. Его подписали четыре вождя, мистер Ивнинг и мистер Пэпер как свидетели. Вот он. — Он подал мне бумагу.
   Это был не договор, а сомнительное обязательство платежа, которое вожди вовсе не собирались выполнять. Они и в мыслях не держали, что бумага может попасть в руки противников, и вскоре собирались забрать ее. Прочитав листок, я хотел вернуть его Гарриману Энтерсу, но тот сказал:
   — Сохраните документ у себя, можете использовать его в своих целях. Считайте его вашей собственностью.
   — Благодарю вас. Этим вы определенно доказываете честность ваших помыслов. А почему вы не взяли с собой брата?
   — Потому что никто ничего не должен знать. Если знают двое — знают все. Как только еще что-нибудь прояснится, вы тотчас узнаете. А теперь я покидаю вас.
   — Он в самом деле искренен, — утвердительно кивнула Душенька, когда Энтерс удалился.
   — А его брат?
   — Не думаю, что он сделает что-нибудь плохое против меня.
   — Против тебя — нет. А против меня? Я чувствую себя в безопасности только потому, что я под твоей защитой.
   Пида пришел ко мне утром в сопровождении большого числа воинов, но принят был только он один, поскольку другие не имели ранга вождей. Он попытался скрыть свое удивление, когда увидел рядом со мной Душеньку, Ашту и Кольму Пуши, но так и не смог это сделать. Я шагнул ему навстречу и произнес:
   — Пида, вождь кайова, давно завоевал мое сердце. Он владеет им еще и сегодня. Но я не знаю, можно ли мне говорить с ним языком сердца. Пусть он скажет: прибыл ли он как гость, приветствующий меня, или как посланец своего отца, отказывающийся даже подать мне руку?
   В далекие времена я знал его юношей, теперь же ему было лет пятьдесят. Лицо его стало суровее, но все же сохранило прежние привлекательные черты, а глаза дружески светились.
   — Олд Шеттерхэнд знает, любит ли его Пида или ненавидит, — ответил гость. — Он знает, что я посланец моего отца и его союзников.
   — Тогда пусть Пида сначала сядет, а потом говорит.
   Вернувшись на место, я подал ему знак рукой сесть передо мной. Но он отказался и продолжал:
   — Пида должен стоять. Садиться и спокойно говорить можно только в согласии. Олд Шеттерхэнд, я передаю послание четырех знаменитейших воинов. Я назову их имена: Тангуа, вождь кайова, То-Кей-Хун, вождь ракурро-команчей, Тусага Сарич, вождь капоте-юта, и Киктахан Шонка, старейший вождь сиу. Давно, много лет и зим назад, эти вожди поклялись стереть Олд Шеттерхэнда с лица земли. Но он ускользнул от них, и он еще жив, хотя так и не искупил свою вину. Он думал, что они о нем забудут. Он рискнул прийти в их землю и ступить на запретную тропу. Итак, он выдал себя им. И теперь он — их собственность. Он должен умереть! Но времена столба пыток миновали, и вожди решили поступить благородно. Они хотят дать ему возможность попытаться уйти от заслуженной смерти еще раз. Они будут бороться с ним! Я пришел вызвать его на эту схватку. Что он ответит мне?
   Я поднялся и сказал:
   — Прошли не только времена столба пыток, но и времена долгих речей. То, что я должен сказать, будет кратким. Я не был врагом ни одного красного человека. Я не заслужил ни ненависти, ни смерти. Я и сегодня не брожу по запретным дорогам и чувствую себя отнюдь не во власти вождей. Минули и времена убийств, поединков и дуэлей. Я стар и стал рассудителен. Я проклинаю любое кровопролитие! Я противник любых дуэлей…
   Душенька незаметно для всех ткнула меня в бок и прошептала:
   — Хорошо, хорошо!
   — Но именно потому, что я знаю славу вождей и учитываю их поседевшие виски, я не хочу оскорблять их отказом. А значит, я готов бороться с ними!
   — Ты с ума сошел! — зашептала Душенька.
   Слово снова взял Пида:
   — Олд Шеттерхэнд стар. Он никогда не знал страха. Но пусть он будет осторожен! Условия, выставленные вождями, строги и безжалостны. Пусть он выставит свои, но не стоит ожидать, что…
   — Я не ставлю никаких условий, — резко перебил его я, — а согласен на все, что потребуют от меня вожди.
   Он взглянул на меня с сомнением и спросил:
   — Олд Шеттерхэнд шутит или говорит всерьез?
 
   — Всерьез!
   — Тогда пусть он повторит то, что я слышал сейчас, еще раз. Но прежде он услышит, чего требуют вожди. Поединок по очереди с каждым. Последовательность определит жребий. По одному выстрелу из ружья с каждой стороны. Противники будут сидеть друг против друга, в шести шагах. Первым всегда стреляет старший. Второй выстрел должен прозвучать ровно через минуту. Исход поединка — смерть одного из участников. Если все четыре вождя промахнутся, а Олд Шеттерхэнд еще не умрет, все начнется сначала. Таковы условия. Пусть Олд Шеттерхэнд обдумает их.
   Говоривший делал паузу после каждой фразы, глядя на меня испытующе и одновременно озабоченно.
   — Я уже их обдумал, — ответил я. — Кто дает сигнал стрелять?
   — Первый председатель комитета.
   — А сколько ждать второго выстрела, если первый не прозвучит?
   — Я не понял вопроса. Все вожди старше Олд Шеттерхэнда, которому нет еще семидесяти. Никто из них не будет медлить. Они будут стрелять, как только раздастся команда.
   — Кто может это подтвердить? Не раз я оказывался свидетелем, казалось бы, невозможного. Итак, я повторяю вопрос: если первый выстрел не прозвучит, когда я смогу выстрелить?
   — Ровно через минуту после того, как должен был он прозвучать!
   — Хорошо. Куда целиться?
   — Точно в сердце.
   — И никуда больше?
   — Нет.
   — Где состоятся поединки?
   — На границе Верхнего и Нижнего города.
   — Когда начнем?
   — За час до того, как солнце исчезнет за горой Виннету.
   — Кто будет следить за соблюдением условий?
   — По двое с каждой стороны. Вожди выбрали для этого агента Уильяма Ивнинга и банкира Антония Пэпера. Пусть Олд Шеттерхэнд тоже выберет двух!
   — Тогда я называю моих друзей: Шако-Матто, вождь оседжей, и Вагаре-Тей, вождь шошонов. Они станут рядом со мной и застрелят любого вождя, который нарушит слово, но не в сердце. Согласен ли с этим Пида, посланец моих врагов?
 
   — Да, — ответил он. — А Олд Шеттерхэнд?
   — Я буду сражаться на условиях, которые мы только что обсудили.
   — Боже мой! — громко воскликнула Душенька. — Я не согласна! Ты погиб!
   Счастье, что она говорила по-немецки, так что никто ее не понял.
   — Олд Шеттерхэнд должен мне сообщить еще что-нибудь? — осведомился Пида.
   — Только то, что мое ружье до сих пор бьет без промаха. Пида, вождь кайова, выполнил свою миссию. Он может идти.
   Сделав прощальный жест рукой, он повернулся, чтобы удалиться, но передумал, быстро подошел ко мне, схватил за руки и произнес с волнением:
   — Пида уважает Олд Шеттерхэнда. Он не хочет, чтобы Олд Шеттерхэнд умер. Он хочет, чтобы он жил и был счастлив! Неужели Олд Шеттерхэнд не может ничего изменить? Ведь поединки закончатся его смертью!
   — Мог бы, но не хочу, Пида — мой брат, а я — его. Эта схватка не закончится моей смертью. Олд Шеттерхэнд всегда знает, что говорит. Пусть Пида доверяет мне, как прежде! Ни один команч, ни один кайова, юта или сиу не убьет меня. Еще немного — и все вы станете нашими друзьями. Я прошу тебя поверить в это!
   — Я верю и хочу этого, — кивнул он. — Олд Шеттерхэнд говорит загадками, но видит и слышит то, чего не видно и что не слышно другому. Поэтому он знает то, чего не знают другие. Я все сказал!
   Пожав мне руку, он зашагал с высоко поднятой головой.
   Разумеется, меня тотчас забросали вопросами. Но я не мог быть вполне откровенным — ведь на карту была поставлена моя жизнь. Только от Душеньки я не смог ничего скрыть и обязан был ее успокоить. И тогда я сказал ей, что у меня есть четыре не пробиваемых пулями панциря. Эти панцири — «лекарства», которые мы привезли из Долины Смерти. Ни одному индейцу не придет в голову испортить свой собственный талисман. Он лучше примет смерть, чем сделает это. «Лекарство» старого Киктахан Шонки состояло из вышитого пояса и собачьих лапок. Я не знал, что представляли собой «лекарства» других вождей, заключенные в кожаные мешочки. Я связал их вместе, отрегулировав длину ремешков таким образом, чтобы «лекарства» прикрывали мне сердце, когда я повешу их через плечо. На этом моя подготовка к схватке закончилась. Увидев это, Душенька тотчас успокоилась. Она начала даже радоваться предстоящей «дуэли».
   Место схватки было размечено заранее; не забыли и о зрителях. В обоих городах царило оживление. Повсюду шли речи о предстоящих смертельных поединках. Утверждали, что Олд Шеттерхэнд не в своем уме, поскольку согласился на такие жесткие условия. Но говорили и совершенно противоположное: Олд Шеттерхэнд часто думал и поступал не так, как все, а потому не нужно делать слишком поспешных выводов, а следует дождаться исхода схватки. Разумеется, Тателла-Сата тоже узнал обо всем, хотя я и не сообщал ему. После обеда он разыскал меня, испытующе посмотрел в лицо и спросил:
   — Ты будешь стреляться с ними?
   — Нет, — ответил я.
   По его лицу пробежала улыбка радости.
   — Я так и думал! Олд Шеттерхэнд не самоубийца. Но ты явишься туда?
   — Да.
   — Тогда я не буду спрашивать, что ты задумал. Ты сам себе господин и знаешь, как тебе поступать. Я обязательно приду!
   — Один? Или с твоими «Виннету»?
   — Как ты захочешь.
   — Тогда приходи один. Пусть они знают, что мы побеждаем не числом, а умением.
   — Сегодня вечером у тебя чтение?
   — Да, как обычно. Дуэль, просто дурачество, шутка, хотя и по очень серьезному поводу.
 
   — Пусть эта шутка не принесет тебе неожиданностей.
   Некоторое время спустя мы увидели его внизу, в лагере. Шаман внимательно осмотрел место поединков и, похоже, отдал какие-то распоряжения. Дружественные нам вожди последовали за ним.
   Мы с женой немного прогулялись. У Таинственного водопада кипела работа. На высокие столбы натянули электрический кабель, кругом лежали груды бумажных фонарей, лампочек, шаров и тому подобных осветительных приборов. Больше всех суетился инженер-индеец. Ему поручили разместить на скалах большой проекционный аппарат. Это крайне заинтересовало Душеньку — ведь она так любит фотографировать и всегда готова почерпнуть что-нибудь новое в этой области. Поэтому, оставив меня, она широким шагом направилась к инженеру.
   Несколько дней назад мне сообщили, что устроители памятника хотят буквально залить светом каменного Виннету, чтобы привлечь ошеломленных зрителей на свою сторону. Я сказал в ответ, что скорее памятник провалится сквозь землю, чем я увижу унижение моего Виннету. Неужели то, что я наблюдаю, и есть подготовка к помпезной иллюминации? Ведь фигура еще не достроена, она выросла лишь до плеч. Мой взгляд блуждал вверх-вниз по скульптуре, и мне вдруг показалось, что она чуть-чуть отклонилась от вертикали. Осмотрев ее с разных сторон, я укрепился в своем предположении. Особенно отчетливо это было видно с дороги.
   Я ужаснулся, вспомнив о щелях и трещинах на потолке пещеры, о крошении и осыпании каменной породы. Неужели причиной был чрезмерный вес скульптуры? Настоящая катастрофа! Вернулась Душенька. Она узнала у инженера, что речь пока идет о пробном включении иллюминации завтра вечером. На это представление приглашены все.
   — А что это за гигантский проекционный аппарат?
   — С его помощью портреты Янг Шурхэнда и Янг Апаначки будут воспроизводиться на зеркальной поверхности водопада с двух сторон от памятника. Авторы фигуры Виннету рядом с их творением!
   — Этого я не потерплю! — не сдержался я.
   — Что ты можешь сделать?
   — Запретить, и все!
   — Да, конечно! Даже если они не посчитаются с твоим мнением, ты своего добьешься. Но подумай: ведь это всего лишь первый опыт! Не целесообразнее ли не мешать этому опыту, а подождать немного, пока все решится само собой?
   — Да, может быть, ты права. Я полагаю, что им радоваться не придется. Все решит сила, которая нам не по плечу.
   — Какая сила?
   — Скажи, прямо или криво стоит фигура?
   Душенька провела свои визуальные наблюдения и заключила:
   — Прямо. Не поставят же ее криво!
   — Специально, конечно, нет. Но все-таки она стоит криво. Ты не замечаешь этого, поскольку твой глаз не так тренирован, как мой, а отклонение фигуры от вертикали еще не так значительно. Сравни линию памятника с направлением падения воды и скажи мне…
   — Она действительно стоит криво… Да, она стоит криво! — перебила она меня. — Господи, что же это?! Думаешь, она проваливается?
   — Уверенно сказать пока нельзя. Нужно подождать и понаблюдать. Завтра я спущусь в пещеру, чтобы осмотреть потолок.
   — Это не опасно?
   — Нет.
   — Памятник может рухнуть?
   — Не просто может, а даже очень вероятно. Но ни сегодня, ни завтра этого не случится. Только прошу тебя держать все в тайне.
   — От всех?
   — Да.
   — И от Тателла-Саты?
   — И от него. Я хотел бы один владеть ситуацией.
   — Ты отдаешь себе отчет, что берешь на себя?
   — Да. Ответственность, конечно, немалая. А теперь идем, Душенька. Нам пора домой. Я не должен опаздывать.
   — К сожалению, ты снова озаботил меня! — вздохнула она.
   — Это лишнее, совершенно лишнее. У тебя гораздо больше поводов улыбаться, чем бояться.
   На подходе к замку мы встретили посланца Тателла-Саты, который передал, что шаман встретит нас. От вождей тоже пришел гонец, он сообщил, что индейцы собираются сопровождать меня. Но я попросил их не делать этого, не тратить время на пустяки.
   Теперь я должен был надеть костюм вождя и зарядить мой старый штуцер «Генри», хотя и считал, что он, скорее всего, не выстрелит ни разу. Я не мог нести в руках четыре талисмана вождей, поэтому Душенька уложила их в свой баул.
   Когда пришло время, мы спустились во двор, где Инчу-Инта держал наших лошадей. Там мы увидели Молодого Орла и нашего старого Паппермана: они должны были сопровождать меня к месту поединка. Вскоре появился Тателла-Сата верхом на белом муле, он был один.
   И вот мы отправились в путь. Хранитель Большого Лекарства, Душенька и я — впереди, Молодой Орел и Папперман — сзади.
   Сверху нам хорошо было видно, что население Верхнего и Нижнего городов плотным кольцом окружило арену. Там находились все, кто только мог ходить.
 
   Четверо моих противников уже сидели наготове. Когда мы ступили в круг, они встали. Только Тангуа остался сидеть — он не мог подняться. Тателла-Сата заранее приготовил себе место прямо за мной. Он занял его и отныне не спускал глаз с четырех вождей.
   Мне было объявлено, что первым будет держать речь председатель комитета, — так оно и произошло. Потом говорили каждый из четырех вождей. Последнее слово было за мной. Я вышел вперед и так громко, чтобы каждый мог меня услышать, произнес:
   — Олд Шеттерхэнд пришел, чтобы не говорить, а сражаться. При приближении опасности только трусость распахивает рот, мужественный воин действует молча. Никто из ораторов почему-то не упомянул о разговоре между Пидой и мной…
   Тут «первый председатель комитета» пренебрежительно отмахнулся:
   — Комитет решил, кому о чем говорить! А что решено на комитете…
   — Молчи! — перебил его я. — Решено было между Пидой и мной. Ваш комитет для меня не существует. Я могу его признавать или не признавать. Я позволил, чтобы ты давал команду стрелять, а больше тебе ничего не позволено!
   — Но я стою здесь не для того, чтобы…
   — Не хочешь стоять — садись! — снова прервал его я и, подойдя к нему, пригнул к земле, куда он, опешив, и уселся. Потом я громко обратился к присутствующим:
   — Вместе с Пидой я выбрал моих знаменитых братьев Шако-Матто и Вагаре-Тея, чтобы они следили за соблюдением всех условий поединков. Пусть теперь они перечислят их все!
   Вожди поднялись и сделали то, о чем я просил, после чего бросили жребий. Моим противникам выпало стрелять в меня в следующей последовательности: Тусага Сарич, То-Кей-Хун, Киктахан Шонка и Тангуа. И вот они, один за другим, образовали передо мной полукруг. Каждый держал в руках двустволку и излучал всем своим видом предвкушение победы. Прежде чем занять свое место, я подошел к Ават-Ниа, стодвадцатилетнему вождю шошонов. Склонившись перед ним, я поцеловал старцу руку и сказал:
   — Ты самый старший из нас, дышащих этим воздухом. На тебе лежит печать благословения и любви Великого Духа, который привел тебя сюда не для того, чтобы увидеть пролитую кровь тех, которые дороги тебе и которым дорог ты. Ты будешь первым, кто увидит, что любая борьба между людьми — это глупость, над которой можно было бы только посмеяться, если бы не последствия…
   Глаза старика блеснули:
   — Олд Шеттерхэнд покажет нам эту глупость, чтобы наши потомки не повторяли ошибок их предков. Победа будет твоей!
   Я вернулся на указанное мне место. Душенька опустилась рядом. В тот же миг Киктахан Шонка гневно воскликнул:
   — Что делает скво среди воинов? Прочь отсюда! Прогоните ее!
   — Ты боишься скво? — усмехнулся я. — Тогда уходи ты! Она ничего не боится, а потому останется.
   — Разве Олд Шеттерхэнд стал женщиной и не чувствует оскорбления, которое ощущаю я, воин? — нахмурил брови вождь.
   — Ты спрашиваешь, что нужно моей скво среди воинов? Ты в самом деле думаешь, что вы воины? Вы слабые старухи! Потому я и пошел на все ваши условия, не вдаваясь в обсуждения. Олд Шеттерхэнду и в голову не придет сражаться с вами, потому что он мужчина. Он привел сюда свою скво, потому что достаточно одного ее жеста, чтобы обезоружить любого из вас. Бойтесь ее!
   — Пусть остается! — зло выкрикнул Киктахан Шонка. — Но моя первая пуля достанется тебе, а вторая — ей!
   — Ладно, пусть остается, — согласились другие вожди. — Пора начинать!
   Мы находились в центре размеченного участка, рядом с помощниками. Первый большой круг вокруг нас образовывали знаменитости, среди них и двенадцать вождей апачей. За ними — младшие вожди и заслуженные воины, обладавшие определенными привилегиями. А дальше, куда ни кинь взгляд, простые люди, среди которых бросались в глаза рабочие, занятые в каменоломнях и на постройке памятника. Они прекратили работу, чтобы насладиться представлением, и вели себя весьма разнузданно. Вместе с заслуженными воинами сидела Кольма Пуши, а около обеих Ашт — жена Пиды и ее сестра. Присутствие их лишний раз подтверждало, что четыре тысячи всадников уже в Долине Пещеры.
   Конечно же, глаза всех присутствующих неотрывно следили за нами. Господин председатель комитета, которого я недавно усадил на землю, вдруг вспомнил о своих обязанностях. Он поднялся и готов был давать сигнал стрелять.
   Шако-Матто и Вагаре-Тей вытащили свои револьверы, взвели курки и предупредили, что мгновенно застрелят любого из моих противников, если только они совершат что-нибудь недозволенное.
   — Начинать каждый из поединков только по взмаху моей руки! — объявил председатель комитета. — Итак, первый — Тусага Сарич, вождь капоте-юта. Он готов?
   Названный вождь взвел курок и ответил:
   — Готов. Только пусть теперь Олд Шеттерхэнд докажет, что одного-единственного жеста руки его скво достаточно, чтобы погубить любого из нас. Пусть она сделает это!
   Я кивнул Душеньке. Та мгновенно вытащила «лекарство» моего первого противника из баула и ловко повесила его мне на шею, позаботившись о том, чтобы тщательно прикрыть сердце. Я повернулся к Хранителю Большого Лекарства и показал ему талисман.
   — Я готов, — обратился я к своему врагу, не обращавшему никакого внимания на наши приготовления. — Можно начинать. Пусть стреляет Тусага-Сарич! Через минуту — я!
 
   Вокруг воцарилась тишина. Каждый смотрел на меня, но никто пока не понял, в чем же дело.
   — Время пришло — начинайте! — поторопил Тателла-Сата.
   Тотчас раздалась команда председателя комитета. Но Тусага Сарич опустил ружье. Он первым понял, что произошло. Широко раскрытыми глазами, в которых застыл ужас, он неотрывно смотрел на мою грудь.
   — Мое «лекарство»! Мое «лекарство»!
   — Стреляй! — приказал я ему.
   — В мое «лекарство»?! — завопил он. — Откуда оно у тебя? Кто его дал тебе?
   — Не спрашивай, стреляй! — приказал я ему во второй раз.
   Тут по толпе прошел громкий гул. Люди еще не поняли, в чем дело, но догадались, что я отнюдь не так беззащитен, как они полагали. Лица моих друзей посветлели. А голос Тателла-Саты зазвучал радостно:
   — Почему Тусага Сарич не стреляет? И почему не подается команда для Олд Шеттерхэнда? Он должен ждать только минуту, не дольше! Итак, пусть Олд Шеттерхэнд возьмет ружье!
   Я сделал это. Во второй раз прозвучала команда моему противнику, но он закричал:
   — Я не могу стрелять! Не имею права! Кто прострелит свое «лекарство», тот погубит собственную вечную жизнь!
   — Минута прошла! — констатировал Тателла-Сата.
   Прозвучала команда для меня.
   — Тусага Сарич отправится в Страну Вечной Охоты! — сказал я, направив ствол моего штуцера ему в грудь.
   — Уфф! — проревел индеец, отпрыгнул в сторону и помчался прочь.
   — Боже мой! — прошептала Душенька. — Теперь у меня отлегло от сердца Я верила в тебя, но все-таки боялась…
   Смешно было видеть старого вождя улепетывающим с резвостью мальчишки, но никто не смеялся. По старому, до сих пор действующему закону прерий он теперь потерял честь, ибо при любых обстоятельствах должен был позволить мне выстрелить.
   Моим следующим противником согласно жребию стал То-Кей-Хун. Выражение его лица просто невозможно описать. Я не стал тянуть время и долго держать его в неведении и попросил Душеньку повесить на место прежнего новое «лекарство», после чего произнес:
   — Стреляет То-Кей-Хун, вождь ракурро-команчей! Я готов! Но что я вижу? У него сперло дыхание от страха?
   Мои слова чуть не подбросили его вверх. Глаза команча яростно слезились.
   — То-Кей-Хун готов? — спросил Тателла-Сата.
   — Нет! Я не готов! — воскликнул тот, вскочил и, так же, как Тусага Сарич, быстро помчался прочь.
   Становилось уже просто смешно.
   — Очередь Киктахан Шонки, вождя сиу! — напомнил я.
 
   Но тот крикнул:
   — Олд Шеттерхэнд — шелудивый пес, подлец и мерзавец! Он крадет «лекарства»! Мое тоже у него?
   — Да, — ответил я, а жена повесила поверх предыдущих новый талисман, но только пока один пояс.
   Увидев это, старый индеец язвительно ухмыльнулся.
   — Неужели Олд Шеттерхэнд думает, что я тоже убегу? Моя пуля не промажет, потому что половина «лекарства» недействительна! А другой половины нет!
 
   — Вторая тоже у меня. Пусть Киктахан Шонка убедится в этом! — Я взял у жены лапки собаки и поднял их так, чтобы краснокожий смог их разглядеть, а потом повесил их туда, где им надлежало висеть.
   Вождь просто оцепенел от ужаса. Он буквально зашипел на меня:
   — Неужели шелудивые псы всемогущи? Кто дал тебе то, что я потерял?
   — Никто. Я нашел этот талисман.
   — Где?
   — На ступенях Утеса Дьявола, где совещались вожди сиу и юта. Они ждали там Олд Шеттерхэнда и хотели схватить его. Пока они разговаривали друг с другом, раздался голос Великого Духа. Они испугались и пустились в бегство, и ты потерял парик и половину «лекарства». Парик тебе потом принесли. А половину лекарства я спрятал у себя, чтобы добавить ее к другой половине.
   — Так ты подслушал нас? Там, на Утесе Дьявола?
   — Да.
   — Уфф, уфф!
   Старик весь съежился, и казалось, что он хотел умереть.
   — Я готов к схватке, — обратился я к Хранителю Большого Лекарства.
   — Киктахан Шонка тоже готов? — спросил тот.
   Вождь команчей поднял голову и подал своим людям
   знак. Двое из них подняли его, помогли сесть на лошадь и пошли рядом.
   Остался Тангуа, отец Пиды, — самый яростный и непримиримый мой противник. Он сидел, словно парализованный, на земле, закрыв глаза и сжав двустволку. Я сказал:
   — Тангуа, старейший вождь кайова, приказал Пиде написать мне следующее: «Если у тебя есть мужество, приходи сюда, к горе Виннету! Одна-единственная пуля, которая у меня осталась, истосковалась по тебе!» Так вот, я пришел! Я здесь! А где твоя пуля?
 
   Пока я говорил, Душенька повесила мне на грудь последнее «лекарство». Он открыл глаза, взглянул на него и сказал:
   — Я так и думал. И мое у тебя. Я не стреляю в «лекарство». Я отказываюсь от своего выстрела. Но прошу тебя об одном: через положенную минуту пусти мне в сердце пулю! А когда я умру, положи мое «лекарство» в могилу.
   — Нет! — ответил я.
   — Тогда я в тебе ошибся. Я ненавижу тебя, как никого другого! Я хочу твоей смерти! Я сделал бы все, чтобы добиться ее! Но я всегда считал тебя честным противником!
   — Ты ошибаешься. Я честен, но я не твой враг и не буду стрелять в тебя. Я не хочу твоей смерти, а потому ничего не должен класть в твою могилу, тем более твое «лекарство».
   — Что ты собираешься с ним делать? Уничтожить?
   — Нет. Ваши «лекарства» не принадлежат мне. Я не оставлю их себе. Но кому я их отдам, этого пока еще не могу сказать. Это вы должны решить сами.
   — Как «сами»? Мы вчетвером?
   — Да. Я испытаю вас. Если вы достойны, получите ваши «лекарства» обратно. Если нет, то я передам их Тателла-Сате. Он — Хранитель Большого Лекарства, а потому добавит их к своему собранию, чтобы дети ваших внуков узнали, что их прадеды были ничтожными людьми. Итак, я дарю тебе жизнь, но не дарю тебе «лекарство». Заслужи его! Я сказал. Хуг! — С этими словами я поднялся.
   Душенька тоже. Встал и Тателла-Сата, громко возвестив: