Майклс Ли. У тебя есть сын

   — Но зачем ты это сделал? — прошептала Линдсей.
   Бип пожал плечами.
   — Я просто подумал, что если вы наконец перестанете пререкаться, то все-таки поймете, что нравитесь друг другу. И я был прав, раз так и получилось. Я видел, как вы тут целовались. Брр. — Он повернулся к Гиббу. — А ты, значит, и вправду мой отец?

Глава 10

   Голос Гибба, когда он заговорил, был страшен.
   — Как ты посмел так напугать свою мать, Бенджамен?
   Бип удивленно посмотрел на него. Его личико побелело, он, видимо, начал осознавать, что натворил.
   — Я думал… я…
   Линдсей с трудом поднялась, но, чтобы не упасть, ей пришлось схватиться за перила.
   — Гибб…
   Гибб словно не услышал ее.
   — Этому нет никакого извинения! — Развернувшись, он решительно направился к двери. — Я разыщу шефа полиции и людей, которые занимаются твоими поисками, Бенджамен. И ты будешь извиняться перед ними, перед каждым, даже если это займет целую ночь!
   Бип сглотнул.
   — Хорошо, — еле слышно ответил он. Дверь захлопнулась за Гиббом. Линдсей снова опустилась на ступеньку, глядя на сына, стоящего посреди кладовой словно статуя. Она не знала, что делать — то ли схватить его и прижать к себе, то ли сначала отшлепать.
   — Бенджамен Патрик Гарднер, думаю, что таких неприятностей, какие у тебя теперь, ты еще никогда не испытывал. Тебе мало было того, что ты уже наказан за непослушание? Как ты мог так поступить?
   — Но я ничего не нарушал, — возразил Бип. Голос его немного дрожал. — Ты запретила мне выходить из дома, я и не выходил. Только сказал Хейди, что пойду в магазин. Но это ведь не одно и то же.
   Через перила перегнулся Бен.
   — Я не ослышался? Бип! — Он сбежал вниз по ступенькам и сгреб внука в охапку. — Ты цел? Слава Богу! Как я рад! Мальчик мой! Теперь все в порядке.
   — Нет, папа, не в порядке. Твой мальчик уже стал предметом общенационального розыска, — сурово произнесла Линдсей. — Если от него что-нибудь останется после объяснений с шефом полиции, я посажу его в комнату на хлеб и воду до самого совершеннолетия и… Лицо Бипа скривилось.
   — Но я только хотел… — Он жалобно всхлипнул, вырвался из объятий Бена и бросился к матери. Внезапно она вновь поняла, что перед ней всего лишь маленький ребенок, нуждающийся в материнской защите и ласке. — Он правда мой папа?
   — Да, мой хороший. — Линдсей погладила мальчика по голове и прижала к себе. Она уже не верила, что когда-нибудь сможет сделать это снова, и теперь с благодарным вздохом закрыла глаза.
   Она все еще держала Бипа в объятиях, когда вернулся Гибб.
   — Прятаться под мамино крылышко бесполезно, Бенджамен, — суровым голосом произнес он.
   Бип задрожал и крепче прижался к плечу Линдсей. Она сильнее стиснула руки.
   Гибб нахмурился.
   — Линдсей, я не намерен с тобой препираться, — тихо, но твердо заявил он. — Шеф полиции уже вызвал всех спасателей, и я настаиваю на том, чтобы Бенджамен ответил за свои поступки.
   — Разве я возражаю? — мягко спросила Линдсей. — Я считаю, что ты совершенно прав. — Она подтолкнула Бипа, и тот поднялся. — Но пойду вместе с ним, если ты не против.
   Двор был заполнен народом. Тут находились и их друзья и соседи. Но большинство из них Линдсей не знала.
   Глаза Бипа изумленно распахнулись.
   — И все эти люди собирались разыскивать меня? — прошептал он.
   — Да, именно тебя, приятель, — сказал Гибб. — Ты поднял панику и испортил воскресный вечер очень многим хорошим людям, которые стоят здесь. Так что же ты должен сказать им всем?
   Бип вцепился в руку Линдсей и попытался зарыться лицом в се рукав, но Гибб твердо взял его за локоть и вывел на середину двора. Сам он встал рядом с ним, положив руку ему на плечо, и Бип пролепетал нечто вроде извинения, смешанного со слезами.
   Линдсей казалось, что ее сердце разорвется от зрелища высокого мужчины и маленького мальчика, стоящих вдвоем против всей толпы. Это было ее заветной мечтой все годы, даже тогда, когда она уже потеряла надежду увидеть Гибба и сказать, что у него есть сын.
   Они медленно шли сквозь толпу людей, останавливаясь перед каждым, кто помогал в поисках. Бип благодарил их, а Гибб по-прежнему держал руку на его плече. К тому времени, когда все закончилось, каждый нерв в теле Линдсей трепетал от напряжения. Толпа постепенно рассосалась. Последним ушел шеф полиции.
   — Видите? — спросил он, укладывая обратно в машину горшок с юккой и мрачновато улыбаясь. — Я же говорил, что в подобных случаях всегда замешаны семейные отношения!
   Во дворе повисла оглушительная тишина. Бен перевел взгляд с одеревеневшего личика Бипа на Линдсей и сказал:
   — Ну, я думаю, вам есть о чем поговорить, а я тут только мешать буду. Мне Бипа забрать на сегодня к себе?
   — И утешать его с помощью игрушек и мороженого? — Линдсей покачала головой. — Нет, папа, не надо.
   — Да я, в общем-то, и не собирался. Просто я так рад, что он в безопасности… — голос Бена сорвался. — Но я тебя понял. Ухожу.
   Бип, едва волоча ноги, поднимался за ними по лестнице. Когда они оказались в квартире, Гибб произнес:
   — Думаю, тебе следует идти к себе, Бенджамен. Твоей маме есть что тебе сказать, но сначала нам надо поговорить с ней наедине.
   — Да. — Бип, опустив голову, медленно побрел в свою комнату.
   Когда дверь за ним закрылась, Гибб сказал:
   — Прости, если тебе показалось, что я все еще сержусь на него. Но я не мог не отреагировать на подобный поступок.
   — Ничего. Ты отлично справился.
   — Просто иначе нельзя было поступить. Он должен понять, что его шалость привела к неприятностям.
   — Но это было ясно не для всех. — Линдсей подумала о Бене и не сомневалась, что Гибб думает о том же. — Мне кажется, ты повел себя как настоящий отец и…
   Гибб резко поднял руку:
   — Черт побери, Линдсей, перестань мной манипулировать!
   Линдсей ни разу прежде не слышала такой резкости в его голосе.
   — Но я и не пытаюсь, — возразила она. — Я хотела сказать тебе приятное. Гибб глубоко вздохнул.
   — Послушай, я очень рад, что твой сын вернулся.
   — Мой сын? Пока он не нашелся, ты говорил о нашем сыне. И вел себя как его отец…
   — Я просто поддался чувствам. Ничего не изменилось, Линдсей, и давай не будем притворяться.
   Линдсей почувствовала, как ее щеки заливаются краской.
   — Что ты такое болтаешь, Гибб? Он, кажется, даже не услышал.
   — Я согласен подписать любые обязательства о финансовой поддержке.
   — Мне не нужны твои деньги!
   — Они тебе еще могут понадобиться, если мне не удастся наладить дела на фабрике твоего отца.
   Против этого Линдсей возразить было нечего, но гордость не позволила ей согласиться.
   — Я лучше буду голодать, — фыркнула она.
   — Не говори глупостей. Мой адвокат свяжется с тобой, чтобы обговорить детали.
   Рука Гибба уже лежала на перилах лестницы, когда Линдсей сказала:
   — Неужели ты думаешь, что мы сами не смогли бы обсудить такие вещи, как свидания, и собираешься для этого присылать адвоката?
   Гибб покачал головой:
   — О свиданиях можешь не волноваться. Я согласен только оказывать материальную помощь, Линдсей.
   Она потрясенно открыла рот.
   — И ты не хочешь даже видеться с ним?
   — Мой образ жизни едва ли позволит мне это.
   — Не увиливай от ответа! Он обернулся к ней.
   — Хочешь, чтобы я повторил, Линдсей? Ладно! Ничего не изменилось. Я буду давать деньги на его содержание, потому что должен. Но это совсем не то, что встречи по выходным и месяц на летних каникулах вместе.
   Линдсей молчала. Да, Гибб прав насчет трудностей. Такая работа, как у него, постоянные переезды из одного города в другой не позволят ему видеться с Бипом…
   — Он твой сын, — наконец сказала она.
   — Тебе надо напомнить? Это было твое желание, не мое.
   Он тихо, медленно пошел вниз по лестнице и скрылся из виду. Линдсей услышала, как за ним захлопнулась входная дверь. И она знала, хорошо знала, что он не вернется. Все надежды, которые Линдсей снова взрастила в своей душе, умерли.
   Повторная утрата иллюзий оказалась намного тяжелее. Девять лет назад на ее стороне была молодость, поддерживавшая жажду жизни. А теперь Линдсей чувствовала себя старой, усталой, больной и измученной.
   Тогда, девять лет назад, Линдсей сделала единственно правильный выбор. Только сейчас она полностью осознала, что ее решение не сообщать Гиббу о ребенке было вызвано не только желанием защитить себя, но и страхом. Пока ему ничего не было известно, в Линдсей жила надежда, что, узнай он правду, не отвернулся бы от нее — от них.
   Она лелеяла эту мечту, эту химеру, и так тщательно прятала ее в самом дальнем уголке своей души, что порой даже сомневалась в ее существовании. А когда пару недель назад снова увидела Гибба и встретилась с ним несколько раз, ее мечта снова возродилась и стала давать пышные побеги надежды — надежды на семью, которой они могли бы стать…
   Но теперь ей придется смириться с двойной потерей — и старых, и новых иллюзий. Гибб знает правду, но это не помешало ему хладнокровно повернуться и уйти. Ему нет дела ни до Линдсей, ни до Бипа, и им нет даже самого крошечного местечка в его жизни. Пусть старые раны девятилетней давности снова начали кровоточить, все же эту боль она пережить смогла и смогла понять Гибба. Но простить равнодушие Гибба к его собственному сыну она не могла. Бип никогда не делал ему ничего плохого.
   А ведь именно Бип будет страдать больше всех.
   Дни тянулись, а Гибба все не было. Бип уныло и безрадостно бродил по квартире. Еще больше Линдсей тревожило странное послушание, с которым Бип беспрекословно и немедленно выполнял все свои обязанности.
   В тот вечер, когда он, не дождавшись указаний, сам убрал посуду после ужина, Линдсей не выдержала и решила померить ему температуру. Но термометр показал, что все в порядке. Ее это напугало еще сильнее. Будь у сына лихорадка, она знала бы, что делать. Но как лечить разбитое сердце?
   Конечно, он все еще был наказан и сидел дома, что отнюдь не добавляло им обоим хорошего настроения. Иногда, невольно думалось Линдсей, запереть ребенка — это большее наказание для родителей, чем для детей.
   Она посыпала три больших лососевых стейка специями и поставила сковороду в духовку.
   — Бип, пора накрывать на стол. Дедушка вот-вот придет.
   Бип отложил книгу и послушно прошел в кухню.
   — А что на ужин?
   — Лососина и рис.
   Он даже не поморщился и не протянул свое обычное «у-у», которым всегда встречал новости о рыбе. Просто достал тарелки из буфета.
   — А почему Гибб… Почему папа не приходит повидать меня?
   — Не знаю, милый. Я его тоже не видела.
   — Он все еще злится на меня за ту шутку с похищением?
   — Думаю, он и не злился. Просто очень испугался за тебя, как и я. Бип вздохнул.
   — А здорово я вас разыграл, да?
   Линдсей была избавлена от необходимости отвечать, потому что в этот момент появился Бен с бумажным пакетом под мышкой.
   Линдсей обеспокоенно покосилась на него:
   — Папа, если ты опять купил Бипу какой-нибудь подарок только потому, что жалеешь его…
   — Нет, моя дорогая. — Бен вынул из пакета две бутылки — одну шампанского, другую с газированным виноградным соком. Подняв бутылку шампанского, сказал:
   — Объявляю сегодня праздничный день. Так что глядите веселее, вы оба, и давайте пировать.
   Линдсей достала два фужера и спросила:
   — А что мы сегодня празднуем? Бен, не отвечая, откупорил бутылку и только тогда сказал:
   — Второе рождение «Арментраут индастриз». — Он налил Бипу сок и чокнулся с ним бокалами. — Сегодня мы подписали очень выгодный контракт на производство батарей. Это новая технология, и мы первыми выпустим такую продукцию на рынок — высокомощные батареи с более длительным сроком действия. Они дадут возможность автомобилям, работающим на электричестве, гораздо дольше ездить без подзарядки, и через пару лет двигателям внутреннего сгорания появится реальная альтернатива.
   Линдсей смотрела на отца.
   — Значит, Гибб это сделал, — прошептала она.
   — Да, сделал. — Бен отставил в сторону нетронутый бокал Линдсей, взял ее за руки и затанцевал с ней по кухне. — Что означает одно, моя милая: «Траст Арментраута» снова будет получать достаточные дивиденды…
   А Гибб уедет, подумала Линдсей. Прежде она желала этого, но теперь и сама не знала, чего хочет. Если Гибб исчезнет, она будет дышать свободнее. Но в душе останется пустота — ведь они больше никогда не увидятся.
   А как же Бип?
   Он впервые за неделю заулыбался и повеселел и принялся оживленно расспрашивать Бена о новой технологии. Линдсей слушала вполуха, помешивая в сковороде рис. Конечно, Бип еще не понял, что эти перемены влекут за собой не только радость, но и отъезд Гибба. А когда поймет…
   — Ты что-то не пьешь шампанское, девочка моя, — с упреком заметил Бен.
   — Я рада за тебя, папа.
   Бен пристально посмотрел на дочь.
   — Я надеялся, что вы с Гиббом поладите, Линдсей.
   Она пожала плечами.
   — Для этого необходимо обоюдное желание.
   — Гибб — хороший человек. Линдсей попыталась улыбнуться.
   — Думаю, теперь он с лихвой вернул тебе деньги, которые ты дал ему девять лет назад.
   — О, он сделал это давным-давно. — Бен отпил глоток шампанского. — Вскоре после основания «Триангл» — хотя тогда я и понятия не имел, откуда у него деньги.
   Она изумленно уставилась на отца.
   — Ты мне ничего не говорил!
   — Гибб не хотел, чтобы ты знала. Впрочем, я не много мог бы тебе рассказать — мне пришел по почте чек и записка с просьбой ничего не разглашать. — Бен пожал плечами. — Так я и сделал.
   Бип допил сок и потянулся за бутылкой.
   — Если бы папа не был так занят на фабрике, — сказал он, как бы размышляя вслух, — он, может быть, нашел бы время навестить меня.
   Линдсей прикусила губу. Она так и не поведала Бипу, что Гибб не намерен вообще видеться с ним. Правда казалась ей слишком чудовищной, а Бип в тот вечер был слишком уставшим и измученным. Поэтому она промолчала.
   Теперь Линдсей жалела о своей слабости. Какой жестокой бы ни была реальность, лучше сразу перестрадать, чем питать неосуществимые надежды.
   Бен посмотрел ей в глаза.
   — Линдсей…
   — Бип, иди мыть руки, — сурово сказала она. — Рыба почти готова.
   Бип только недовольно поморщился.
   — Рыба, — протянул он, но тихо, и послушно пошел в ванную.
   Пока Бип не мог слышать разговора, Бен спросил:
   — Гибб видел его после того вечера? Линдсей отрицательно покачала головой. Бен вздохнул:
   — Я думал… Знаешь, я еще кое о чем должен тебе сказать, дочка. Я предложил Гиббу большую часть своей фабрики.
   — О, папа… — В ее груди словно принялся медленно надуваться воздушный шарик радости, распиравший ее изнутри. Если Гиббу будет принадлежать часть в деле Арментраута, он волей-неволей должен будет хоть иногда наведываться в Элмвуд, если не останется здесь жить.
   — По-моему, это вполне резонно, — проворчал Бен. — Если бы не Гибб, фабрика уже была бы закрыта. Только благодаря его связям мы получили новый контракт, и я подумал, что он заслуживает права получить часть дела, которое сам же возродил к жизни. — Подняв бокал, он принялся рассматривать вино на свет. — Но Гибб отказался, Линдсей. И уезжает завтра. Хотя я думал, что он заглянет к вам, прежде чем уехать.
   Надежда лопнула. Каждый нерв в теле Линдсей болезненно вибрировал от страшного напряжения, и ее голова готова была вот-вот расколоться.
   Бип, насвистывая, вернулся на кухню. Спросил:
   — Мам, а папе нравится…
   — Не сейчас, Бип, — резко оборвала она его. Бип беспомощно захлопал глазами и расплакался.
   — Ты говорила, что никогда не будешь сердиться на меня за то, что я спрошу что-нибудь о моем папе!
   Линдсей прижала пальцы к вискам.
   — Прости меня, малыш. Да, говорила. Я и не сержусь. Просто сейчас не самое подходящее время…
   — Но ты же обещала! — Бип почти рыдал. — Я только спросил, а ты кричишь на меня! Мой папа меня ненавидит, и мама…
   Больше Линдсей вынести не могла.
   — Бип, ради Бога, никто и не думает тебя ненавидеть!
   — Но он даже не пришел, чтобы меня повидать! Он меня ненавидит! Меня все ненавидят! — Он бросился в свою комнату, и дверь захлопнулась за ним с такой силой, что казалось, сейчас рухнет весь дом.
   Линдсей посчитала в уме до десяти, потом до двадцати и решила, что лучше всего дать Бипу время успокоиться.
   — Папа… ты не хочешь попробовать лососину?
   — Праздничное блюдо, да? — усмехнулся Бен. Линдсей заставила себя откусить кусочек рыбы. Наконец, не выдержав, отодвинула тарелку и пошла к Бипу. В его комнате свет включен не был, а он сам лежал на кровати лицом вниз.
   — Сынок? — прошептала она.
   Он не поднял головы, но и не отстранился, когда Линдсей села рядом и принялась гладить его по волосам.
   — Прости, Бип, что у тебя нет отца. Но иногда все идет в жизни не так, как нам хочется.
   — Почему? — почти беззвучно выдохнул он, но в одном этом слове теснилось такое множество вопросов, что сердце Линдсей готово было разорваться под их тяжестью.
   — Не знаю, мой хороший. Но зато у тебя есть я, а у меня — ты, и мы никогда не расстанемся.
   Сначала она подумала, что Бип не слышит ее слов, но тут он всхлипнул и, сев, уткнулся носом ей в грудь. От слез тонкая ткань блузки Линдсей скоро промокла насквозь. Наконец Бип задремал, и она, осторожно уложив его на постель, бесшумно вышла.
   Бен все еще сидел за кухонным столом, ковыряя вилкой в тарелке.
   — Как он?
   — Нормально. Папа, ты не побудешь у нас еще немного? Мне надо кое-куда отлучиться.
   Он кивнул, и Линдсей быстро, чтобы не потерять решимости, натянула первый попавшийся свитер и бросилась вниз по лестнице. Пересекла площадь и бегом взбежала наверх, к двери квартиры Оливеров.
   Дважды нажала на кнопку звонка и уже решила, что никого нет, когда вдруг Гибб открыл дверь. В руках у него была стопка сложенных рубашек. Он встревоженно посмотрел на нее.
   Линдсей облизнула губы.
   — Папа сказал, что ты завтра уезжаешь.
   — Все так. Поэтому, в чем бы ни было дело, у меня нет времени, Линдсей.
   — Я ненадолго. Прости, что беспокою тебя, но ведь ты обещал чек для реабилитационного центра, а им сейчас очень нужны деньги.
   Ей показалось в какой-то момент, что он собирается захлопнуть дверь перед ее носом.
   — Забыл. Прости. Заходи, я сейчас выпишу чек.
   Линдсей прошла за ним в гостиную. На столе у окна стоял открытый дипломат, в который были уложены документы и ноутбук. Около дивана она увидела уже упакованный чемодан. Гибб положил стопку рубашек на стул и вытащил из кармашка в дипломате чековую книжку.
   — Насколько я поняла, фабрика теперь получила новый контракт, — сказала Линдсей.
   — Да.
   — Папа, кажется, очень доволен.
   — Если Бен сумеет правильно разыграть свои козыри, он откроет для себя настоящее золотое дно. Его фабрика будет выпускать продукцию, о которой остальные будут еще долгое время только рассуждать. И если все пойдет хорошо, тебе не понадобится больше искать разовые дотации для своего траста. — Он помахал чеком в воздухе, чтобы чернила поскорее высохли, потом отдал его Линдсей и спрятал ручку в нагрудный карман.
   — Он мне говорил.
   — Если у тебя все…
   — Нет. — Линдсей собрала всю волю в кулак. — Бип скучает по тебе, Гибб. Сегодня он плакал, пока не заснул, потому что хочет непременно тебя увидеть.
   — Мне жаль, но я не могу. Неудержимый гнев охватил Линдсей.
   — Почему? Он же тебя без памяти обожает — одному Богу известно, за что! Да и тебе он тоже нравился, до тех пор пока ты не узнал, чей он на самом деле сын! Неужели ты не можешь сделать такую малость?
   — Повторяю: я не могу, Линдсей. Его это еще и раздражает?
   — Не можешь? — медленно и отчетливо повторила Линдсей. Упершись руками в бока, она посмотрела на него. — Я не уйду, пока ты не объяснишь мне, почему.
   — Я могу силой тебя выставить.
   — Попробуй. — Он не ответил, и через минуту Линдсей заговорила снова, но уже мягче:
   — Гибб, я должна сказать ему хоть что-нибудь. Если у тебя есть для того причины, скажи мне какие. Сейчас он уверен, что ты ненавидишь его.
   Гибб выругался.
   Но Линдсей почувствовала, что что-то изменилось. С замиранием сердца она ждала…
   — Линдсей, какое у тебя первое воспоминание? Она удивленно спросила:
   — О тебе?
   — Нет. Первое воспоминание из детства. Она задумалась.
   — Кажется, моя мама. Она пришла, чтобы пожелать мне спокойной ночи, перед уходом куда-то в гости. Может быть, собиралась на костюмированный бал, или это мне показалось, но она похожа была на сказочную принцессу. А что?
   — А мое первое воспоминание — это побои. — Его голос был резким и срывающимся, он словно заставлял себя говорить с нечеловеческим усилием. — Не помню, в чем я провинился — если провинился вообще. Помню только ремень и как я пытался увернуться от него. Но безуспешно. Мне было года три, наверное.
   Линдсей закрыла глаза, но не могла не слышать боль в его голосе и заставить себя не представлять эту картину.
   — О, Гибб…
   Он смотрел на нее, но Линдсей была уверена, что его взгляд сейчас был устремлен внутрь себя, словно в адову бездну. В отрывистых, обрывающихся предложениях он рассказал ей всю историю своего детства: о постоянных побоях, сыпавшихся на него и на его мать — от мужчин, которые появлялись в ее жизни и исчезали, сменяясь новыми. Синяки, подбитые глаза, переломы… список можно было продолжать дальше и дальше.
   Линдсей хотелось броситься к нему, обнять, прижать к себе, но она чувствовала, что сейчас нельзя, что он находится в ином измерении, недосягаемом для нее. И Линдсей могла только ждать, пока его боль утихнет, и надеяться, что старая рана, открывшись, наконец может быть излечена.
   Прошло почти полчаса. Наконец Гибб умолк, но даже теперь, когда Линдсей попыталась коснуться его руки, он отстранился.
   — Не знаю, почему я все это тебе рассказываю. Прежде я никому об этом не говорил.
   — Может быть, тебе необходимо было избавиться от этой тяжести, — мягко произнесла Линдсей.
   — Не рассказывай Бипу подробностей, ладно? Не стоит ему знать такое. Но теперь ты по крайней мере понимаешь, почему я не могу даже попытаться. Может быть, когда-нибудь он поймет, что это не его, а моя вина.
   Линдсей нахмурилась.
   — Ты не хочешь видеться с ним, потому что с тобой в детстве обращались жестоко и теперь ты боишься повторить то же самое, — медленно проговорила она.
   Гибб кивнул.
   — Я боюсь оставаться наедине с ним — да и с любым ребенком — дольше чем на несколько минут. Боюсь той злости, которая скрывается во мне. Ты работаешь с реабилитационным центром, Линдсей. Тебе должно быть известно, что дети, которых бьют, вырастают озлобленными и сами начинают бить более слабых.
   — Не все дети.
   — Большинство. Неужели ты готова рисковать Бипом?
   Линдсей слишком хорошо поняла его. Да, данные статистики были действительно устрашающими.
   — Я пробовал один раз, с тобой, — тихо сказал Гибб. — Я каждый раз молился, чтобы удержать себя под контролем.
   — И тебе это удавалось.
   — Это ничего не меняет. Я и тобой не имел права рисковать, и тем более — ребенком.
   В его голосе зазвучали безнадежные нотки, и Линдсей вспыхнула.
   — Значит, ты предпочитаешь бросить своего сына? — Она расправила плечи. — Знаешь что, Гибб? Ты просто трус.
   — Можешь называть это как угодно.
   — Ты просто слишком труслив, чтобы стать настоящим отцом!
   — Если бы ты поверила мне, когда я говорил, что не хочу иметь детей…
   — Я знаю, что ты не хотел его рождения. Но что ты предлагаешь делать теперь? Вывести его во двор и пристрелить, что ли?
   — Линдсей, прекрати. Не надо меня доводить до предела.
   Но она уже не могла остановиться.
   — Ты оказался неспособным быть даже мужем, так что Бипу очень повезло, что он никак с тобой не связан. Слышишь меня? Довезло!
   Ее слова эхом прозвучали по всей квартире. Потом наступила гробовая тишина.
   — Ты права, — устало согласился Гибб. — Это именно то, о чем я тебе говорил. Может быть, теперь ты все-таки уйдешь?
   — Нет. — Линдсей трясло, но было слишком поздно отступать. Она все на свете поставила на этот единственный шанс, и ее жизнь — как и жизнь ее сына — висела на волоске. — Неужели ты не понимаешь, Гибб? Ты только что сам доказал, что именно это тебе и нужно. Если даже такие несправедливые и грубые слова, которые ты только что от меня услышал, не заставили тебя ударить меня, ты этого никогда не сделаешь. Неужели ты сам не понимаешь?
   — Нет. Но… — Он посмотрел на нее. — Линдсей, что ты хочешь доказать?
   — Когда Бип устроил всю эту проклятую выходку с похищением, тебе, должно быть, больше всего хотелось выдрать его как следует. Мне этого хотелось точно — если он когда-либо и заслуживал хорошей трепки, то в тот вечер. Но ты сдержался и заставил его самого осознать, что он сделал. Ты не стал наказывать его — ты его научил, объяснил ему. Тобой руководил не гнев, а любовь. — Она плакала, понимая, что выглядит глупо, хлюпая носом, словно девчонка, но ничего не могла с собой поделать и торопливо продолжала:
   — Быть добрым гораздо труднее, чем жестоким. Гибб, я знаю тебя лучше, чем ты сам. Я всегда знала! И не сомневалась, что ты будешь любить ребенка — нашего ребенка. Я была так в этом уверена, что предпочла рискнуть. Знала, что ты немного посердишься на меня за ослушание, но потом, взяв нашего ребенка на руки, ты…