— Вот и ты, Джейн, — Диллон положил ей руку на талию и повел к сенатору, который расположился у переносного бара со стаканом лимонада в руке.
   Лимонад? Чуть раньше она видела его со стаканом неразбавленного виски.
   Джейн огляделась, увидела телекамеры и все поняла.
   Конечно. Лимонад.
   — Я нашел ее, сенатор, — радостно прощебетал Диллон, поставив Джейн справа от большой шишки.
   — Сенатор, — произнесла Джейн, выуживая из глубин памяти все правила этикета, которые мама годами вбивала в ее голову. — Я хочу поблагодарить вас за то, что вы пригласили нас с профессором на этот вечер. Чудесная вечеринка.
   — Это я благодарю вас, Джейни, — сенатор обнял ее за талию. Пониже. — Но сейчас пришло время заработать себе на ужин или хотя бы на канапе. Диллон, мы готовы.
   Рука сенатора скользнула еще ниже. Джейн хотела отойти, но прямо перед ней выросла камера и микрофон. Неожиданно включился свет, и какой-то человек, глядя в камеру, рассказал о том, что сенатор Обри Харрисон, главный кандидат своей партии на президентские выборы следующего года, приехал в Кейп-Мэй побеседовать с мировыми умами, лидерами промышленности и, конечно, с «рядовыми людьми».
   Джейн покосилась влево, выискивая Джона, и подумала: «Угадай, кто ты в этом списке, Джейни. Ну, вперед, догадайся».
   Репортер повернулся, все еще перед камерой, и произнес:
   — Добрый вечер, сенатор Харрисон. Позволю себе сказать, что для Нью-Джерси большая честь принимать у себя любимого сына.
   — Спасибо, Джим. Для меня нет лучше места, чем великий штат Нью-Джерси.
   И пошло-поехало.
   Джейн подумала, что, поскольку «Джим» стоит прямо перед ней, можно тихонько выйти из кадра, но сенатор крепче сжал ее талию. Нет, не талию. Его рука лежала ниже талии.
   Она пыталась слушать интервью.
   — За годы я беседовал со многими специалистами на разные темы, но лучший способ узнать, что происходит тут, в траншеях, так сказать, поговорить с людьми, которые каждый день проводят в этих траншеях. Как, например, Джейни Престон.
   Джейн сглотнула.
   — Джейни живет в Фэйрфаксе, штат Виргиния. С родителями. Эта одинокая женщина заботится о своих стариках и заведует Детским садом «Беззаботное детство» — это ее собственное небольшое предприятие. Его финансировало «Управление по делам малого бизнеса», Джейни?
   — Нет, мы с родителями на самом деле не…
   — Мы все знаем о нынешних проблемах с детскими садами, — перебил сенатор, — но абстрактно, если только у нас нет своих детишек и нам не нужно отдавать их в детский сад. А поскольку у меня нет своих малышей… — Пауза. Ожидание вежливого смеха. — …я пригласил Джейни Престон, которая расскажет мне, что тревожит родителей, которым так нужны хорошие и доступные детские сады. Верно, Джейни?
   — Что ж, — ответила Джейни, не забывая о телекамере и Джоне, который стоял справа и скалился, — раз вы спросили, я могу изложить несколько четких идей о…
   — Прекрасно, — сенатор, опустил руку еще на дюйм и ущипнул ее. Ущипнул ее! — Джим, Джейни — лишь одна из многих в нашей огромной стране, с кем я беседовал, чтобы определить цели предвыборной кампании, создать прочную платформу, которую моя партия построит в следующем году.
   — Спасибо, сенатор. — Джим повернулся лицом к камере и снова загородил Джейн. — С сенатором Обри Харрисоном в Кейп-Мэй беседовал Джим Уотерс. Мы будем всю неделю вести прямой репортаж с конференции для шестичасовых новостей. Возвращаемся в студию, Сьюзан.
   Лампы погасли, и Джейн отошла от сенатора.
   — Вы ущипнули меня, — прошептала она, сверля его взглядом, когда он отвернулся от нее. — Как вы смели ущипнуть меня? Как вы смели использовать меня? И откуда вы знаете о моих родителях? Я ничего не говорила о них.
   — Он не слышит вас, Джейни; он уже перешел к следующему пункту выступления, — Диллон взял ее за руку и отвел на балкон. А сенатор тем временем кивал всем, кто бросился к нему, будто лемминги в море, поздравлять с выступлением.
   — Он ущипнул меня, — повторила Джейн Диллону. — И откуда он знает, что я живу с родителями?
   — Дорогая, мы знаем размер твоего лифчика. Тут Джейн примолкла.
   Диллон улыбнулся:
   — Джейн, ты среди важных людей, представителей правительства и промышленности. Академиков. На один день сюда приедет президент. Ты думаешь, здесь обошлось бы без проверки? Как старший сенатор, мой дядя имеет доступ к твоим данным.
   — Моим данным… — произнесла Джейн в смятении. Видимо, она прошла. Иначе ее бы здесь не было, так? Ей вежливо указали бы на дверь, как только она показалась бы в « Конгресс-Холле ». Или даже раньше, когда она выехала из Фэйрфакса. — Ты… ты тоже видел этот отчет?
   — Видел. Ты абсолютно чиста. Твоя семья тоже. Есть лишь один маленький изъян.
   «Размер моего лифчика», — решила Джейн в панике, потому что не хотела думать о том, что еще Диллон может посчитать ее изъяном.
   — Молли Эпплгейт. Вот в чем дело.
   — Моя кузина? — почти пропищала Джейн. — А что не так с моей кузиной?
   — Во-первых, она на учете в полиции. Джейн закатила глаза:
   — Из-за сидячей забастовки в колледже. Не могу даже вспомнить, по какому поводу, но Молли была не единственной, кто попал в тюрьму.
   — Она была единственной, кто отработал пятнадцать дней, вместо того чтобы заплатить штраф.
   — У Молли есть принципы, которые время от времени меняются, — тихо напомнила себе Джейн, — но у Молли всегда были принципы. Ее родители также отказались взять ее на поруки или заплатить штраф. Дело еще и в этом.
   Диллон улыбнулся. Мягко. И очень безобидно. Джейн удивилась своей реакции. Ей ужасно захотелось его треснуть.
   — Не считая твоей кузины, — продолжил он, — проверка показала, что ты безупречна, и мы обратили на тебя внимание. Сенатор всерьез намерен подробно обсудить с тобой ситуацию с детскими садами.
   — Угу, — встревоженно ответила Джейн. Она увидела, что мимо застекленных дверей проходит Джон. — То есть Секретная служба, или как там ее, проверяет каждого!
   Диллон чуть повернулся, заглянул в комнату и улыбнулся.
   — Ах да, незнакомец, который нанял тебя. Незнакомец, с которым ты делишь номер, хотя мы на случай проверки внесли в гостиничный журнал изменения, чтобы показать, будто ты живешь отдельно. Что ты хочешь узнать?
   Джейн понятия не имела.
   — Понятия не имею, — она прикрыла глаза. — Есть что-нибудь, что мне стоит знать?
   — Тебе стоит знать, что не следует жить в одном номере с мужчиной. Но, — добавил он, театрально вздохнув, — в наше время можно все, верно? Вы оба одинокие и совершеннолетние.
   — Между нами ничего нет, — Джейн почувствовала, как ее щеки вспыхнули. — Ничего.
   — Хорошо, пусть так и будет. А сейчас извини, но я должен убедиться, что речь сенатора снимают на камеру.
   Джейн вернулась в люкс, глядя Диллону в спину и спрашивая себя, почему считала его безобидным и даже немного трогательным, и принялась искать Джона.
   — Секретная служба или ФБР — или еще кто-то — разузнали о нас все, Джон, — сообщила она, обнаружив его в углу комнаты, где он стоял в одиночестве и наблюдал.
   — Приедет президент, Джейн. Конечно, всех нас тщательно проверили. К счастью, ты нанялась на работу три недели назад, и у них было время, иначе тебя не пустили бы сюда.
   Джейн огляделась, затем посмотрела на него.
   — Не похоже, что ты огорчился. Ты не расстроен?
   — Нет. Это секретные сведения.
   — Да? А тогда как же я узнала о проверке? Он посмотрел на нее, приподняв бровь.
   — Хороший аргумент. Я думал, ты просто догадалась.
   — Нет. Диллон Холмс рассказал. Он знает все обо мне. О моих родителях. О Молли. Обо всем.
   «И размер лифчика. Хотя он, наверное, пошутил».
   Джон взял ее под руку и провел через номер в коридор.
   — Что Холмс сказал о Молли?
   — Ничего. Ну, кроме того, что она на учете в полиции.
   — Отлично. Твоя кузина — преступница. Он не упомянул, что знаком с ней?
   — Нет. А зачем? По его самодовольному лицу было ясно — он в курсе, что я знаю об их знакомстве. Возможно, он просто считает ее безвредной чудачкой. Это обидно.
   — А она чудачка?
   — Ну да, но как смеет Диллон такое говорить? Джон покрутил пальцем у виска.
   — Иногда я слушаю тебя, Джейн, и мне кажется, что у меня плохо со слухом.
   Джейн застегивала и расстегивала магнитный замок на своей сумочке.
   — Он знает, что мы спим в одной комнате.
   — Так уж и знает. Ты соврала ему, что у нас люкс с двумя спальнями?
   — Нет. Он сказал, что в журнале изменили запись, будто у меня собственный номер. Потому что сенатор хочет использовать меня для рекламы.
   — Гм. Сдается мне, что он баллотируется. Похоже на то?
   — Я не думала об этом. Меня больше волновало то, что меня оскорбили. — Тут она оживилась: — А мы можем позвонить Молли и все рассказать? Вряд ли я и дальше выдержу эти интриги.
   — Извини, детка, но этого мало. И мы не можем рассчитывать на Брэнди. По ее мнению, Харрисон просто милейший старикан.
   — Да? Этот милейший старикан ущипнул меня, Джон.
   — Ущипнул тебя? Где?
   Джейн показала резким движением головы.
   — Прямо перед телекамерой. — Джон ухмыльнулся, а она нахмурилась. — Значит, ты не об этом спрашивал? Ты знаешь, где он ущипнул меня.
   — Может, это попало на пленку? Она покачала головой:
   — Нет, репортер меня загораживал, а мы стояли, прислонившись к бару. Но это не случайно. Сенатор не милейший старикан. Он грязный старикашка.
   Джейн крепко сжала губы, потом снова заговорила:
   — Знаешь что? Я хочу опустить его. Так что мы не звоним Молли?
   — Я уже это сказал.
   — Не перебивай, — Джейн погрозила ему пальцем. — Ты был прав, Джон. И твой студент тоже. Этот человек не заслуживает того, чтобы быть президентом. Дело не только в том, что он меня ущипнул, хотя в этом ничего хорошего. Но и не настолько плохо, чтобы не голосовать за него. Например, дядя моей подруги Мэри, Арнольд, всегда щиплет девушек и при этом очень хороший президент банка. Мэри называет его Арни Жополюб.
   — У тебя очень разнообразная жизнь, Джейн, — Джон снова ухмыльнулся и нажал кнопку лифта.
   — Нет, у меня очень скучная жизнь, иначе я не оказалась бы здесь. А ты меня совсем не слушаешь, Джон. Ущипнуть — это одно. Но сам сенатор — совсем другое. На самом деле меня расстроило, что он использовал меня, чтобы хорошо выглядеть в глазах избирателей. Спорим, он никогда не попросит меня сесть и действительно поговорить о детских садах?
   — Я не держу проигрышных пари, Джейн, — сказал Джон, когда двери лифта открылись.
   Джейн шагнула вперед, затем отскочила.
   — Вот черт. Я забыла папку с регистрационными материалами. Подожди здесь, я скоро вернусь.
   — Брось. Можешь взять мою.
   — Нет, нет. Там мои открытки.
   Она почти побежала назад по коридору, влетела в номер и осмотрела столик у кушетки в поисках своей голубой папки.
   — Могу я вам помочь, мисс?
   Ей улыбнулась девушка в форме прислуги, которая подошла, держа поднос с пустыми стаканами. Очевидно, праздник уже кончился, и прислуга наводила порядок.
   Пока Джейн стояла там, из номера вышли по крайней мере шесть человек.
   — Спасибо. Я искала свою регистрационную папку. Помню, что здесь ставила на нее сумочку, но сейчас ее нет.
   — Она голубая?
   — Да, — кивнула Джейн. — Вы знаете, где она?
   — Кто-то пролил на нее напиток, мисс. Я отнесла ее в другую комнату, чтобы вытереть. Я думала, она принадлежит одному из джентльменов. Но будьте осторожны. Там настоящие джунгли.
   Джейн посмотрела, куда указывает молодая женщина, и направилась в спальню слева от гостиной. Постучавшись в приоткрытую дверь, она шагнула в комнату.
   Везде бумаги. Груды бумаг на столе, полу, работающем телевизоре, включенном на канал Си-эн-эн. Папки из манильского картона беспорядочно свалены в кучу. На разобранной кровати валяются распечатки таблиц. На большой мусорной корзине стоит переполненный уничтожитель бумаг.
   Не было грязных носков на полу, ботинок, валяющихся где попало, мятой одежды на стульях… но, по-своему, эта спальня пребывала в таком же беспорядке, как и комната Джона.
   Среди всего этого бардака Джейн увидела на краю ночного столика наклейку и разглядела на ней имя Диллона.
   И, уже собираясь выйти и попросить Диллона о помощи, она обнаружила свою папку. Официантка раскрыла ее и положила на стопку бумаг на столе.
   — Замечательно. Не хочу снова писать вранье на куче открыток.
   Она схватила папку обеими руками, чтобы закрыть ее… и бумажная башня рухнула.
   — Блин, блин, блин, — забормотала Джейн, опускаясь на колени, чтобы все подобрать. Она сгребла листы бумаги, все разного размера, и свалила на стол, взяла свою папку и направилась прочь из комнаты.
   — Ты что-то ищешь, Джейн? — спросил Диллон, который как раз входил в спальню.
   — Диллон, привет, — Джейн через силу улыбнулась. Она чувствовала себя виноватой, потому что вторглась в личное пространство этого человека, и это ее раздражало. — Все в порядке, уже нашла, — она показала папку. — Ее чем-то облили, и официантка отнесла ее в твою спальню, вытереть.
   — Служащая. Мы больше не говорим «официантка», Джейн. Это не политкорректно.
   — Верно, — Джейн снова улыбнулась. — Ну, мне пора.
   Он положил руку ей на предплечье, так что она не могла выйти, не высвободившись. Его улыбка была теплой и сердечной. Как ему это удавалось — включать улыбку, выключать и при этом казаться таким искренним?
   — Ты уверена, что не хочешь остаться? Нам так и не удалось поговорить… наедине.
   — Я знаю, — Джейн склонила голову набок и постаралась изобразить разочарование. — Но Джон ждет меня у лифта.
   — Тогда увидимся за ужином, через несколько минут! — крикнул вслед Диллон. — А потом, если не возражаешь, нам бы хотелось сфотографировать тебя с сенатором на веранде за отелем. Я попросил служащих привести своих детей для снимков. Есть мячи, куклы, теннисные ракетки. Должно отлично получиться.
   Тут Джейн заметила, что его глаза совсем не улыбаются.
   — Конечно, — сказала она, борясь с ощущением, что этот человек, такой безобидный, на самом деле зол на нее. Из-за Молли? Может, он разгадал замысел Молли? — До скорой встречи, — прощебетала она и отправилась к лифтам.

Глава 10

   — Эй, Джейни! Куда бежишь, радость моя? Столовая там.
   Джон похвалил себя за сообразительность. Он сразу заметил, что Джейн его не слушает. Первый признак — она выскочила из лифта, повернула влево и поспешила к веранде, которая выходила на берег.
   Второй признак — она так задумалась, что не замечала его присутствия, не замечала, что он спустился с ней на первый этаж.
   Он последовал за Джейн, удержал дверь, которую она закрыла за собой, и догнал ее на веранде — она стояла, глотая морской воздух. Руки прижаты к бокам, кулаки стиснуты, и он не знал, сердится она, готова заплакать или что-то не то съела.
   Наверное, дело в том, что сенатор ее ущипнул. Джон собрался уходить, но снова посмотрел на Джейн. Если этот дрянной ублюдок…
   — Что случилось? Этот распущенный придурок снова ущипнул тебя?
   Джейн закрыла глаза, глубоко вздохнула и медленно произнесла:
   — Нет. Я даже не видела сенатора, когда вернулась в люкс. И это хорошо, потому что мне очень хочется заявить ему, чтобы он больше ко мне не прикасался. Я очень сильно хочу сказать этому развратнику пару теплых слов.
   Джону понравилась ее злость, но в особенности слово «развратник».
   — Только скажи, когда соберешься, я тоже хочу послушать и, может, даже выступить арбитром. — Тут он снова стал серьезным. — Так в чем дело? Вроде бы в лифте все было нормально, а теперь ты дрожишь как осиновый лист. Что случилось?
   — Ничего, — она покачала головой, — ничего не случилось. Просто хотелось на свежий воздух.
   Конечно. А он — английская королева.
   — Ладно, ты уже надышалась воздухом, — он взял ее за локоть, — пойдем поужинаем.
   — Нет! — Кажется, она занервничала, но не повернулась к нему, а продолжала смотреть на океан, словно пытаясь успокоиться. — Я вот думаю… Может, нам сегодня пропустить ужин? Я так наелась на вечеринке, я совсем не голодная. Особенно после сыра с плесенью. Эти канапе должны специально помечать. Я ненавижу сыр с плесенью. А ты?
   Джейн упорно пыталась сменить тему. Джон знал, что может надавить на нее, вынудить рассказать, что за ерунда тут происходит. Но также знал, что она может удрать, запереться в ванной — совсем по-женски — и ничего не рассказать.
   — Я люблю сыр с плесенью, прости. И я голоден. На берегу есть палатка с хот-догами. С горчицей и луком?
   Она опять закрыла глаза и кивнула.
   — И соусом.
   Хорошо, что он такой проницательный. Все-таки она голодна. Но ей не хотелось ужинать в отеле. Почему?
   Надо просто выждать. Джейн продержалась ровно столько, сколько нужно, чтобы сходить в палатку, купить пять хот-догов и две содовых и отнести все на маленький столик.
   — Я была в спальне Диллона, — сообщила она, как раз когда Джон впихнул в себя здоровенный кусок хот-дога — то есть добрую треть. Он все еще раздумывал, не стоило ли взять себе четыре хот-дога, а не три. Может, именно поэтому заявление Джейн так его поразило.
   Джейн подскочила к нему и колотила по спине до тех пор, пока он снова смог дышать.
   — Извини, я не думала, что это так прозвучит. Джон вытер глаза бумажной салфеткой.
   — Увы, прозвучало именно так.
   — Я поняла, извини еще раз, — она поставила локти на стол, держа хот-дог обеими руками. — Я хотела сказать, что мою папку облили, потом кто-то решил, что она из люкса, и отнес ее в одну из спален. Я вошла туда — что там за бардак! — и когда забирала ее, она упала, и со стола упали все бумаги, и я стала их быстро складывать, а когда собралась уходить, в дверях оказался Диллон.
   Она откусила от хот-дога и продолжила с набитым ртом:
   — Кажется, он разозлился. Здорово разозлился.
   — Потому, что ты вторглась в его личное пространство?
   — Возможно. Это была его комната, потому что я видела старую табличку с именем. Вот что я тебе скажу, Джон, этот человек приехал не для отдыха. В его комнате примерно пять картотек с документами — не считая ящиков. Повсюду только бумаги, папки, распечатки.
   — Потихоньку занимается делами, да? Все идет к тому, что Харрисон выставит свою кандидатуру на этой неделе. Значит, если мы хотим чего-нибудь добиться, нам стоит поспешить. — Джон доедал свой последний хот-дог и поглядывал на второй хот-дог Джейн. Он бы выпросил его, но тогда не сможет смотреть, как она ест, а смотреть, как Джейн ест хот-дог, даже лучше, чем наблюдать, как она ест моцареллу.
   — Тебе случайно не попались заготовки плакатов «Харрисона в президенты»?
   Она покачала головой, взглянула на второй хот-дог и протянула ему.
   — Я ничего не заметила. Знаешь, как говорят? Не видеть леса за деревьями. Если бы я даже отправилась туда за чем-то особенным, пришлось бы искать месяц. Мне повезло, что я увидела папку, потому что она голубая.
   Джон посмотрел на все еще влажную папку, потягивая содовую через соломинку, и вздрогнул, когда все выпил и в соломинке забурчало.
   — Извини. Так ты думаешь, Диллон разозлился? Правда?
   Джейн пожала плечами, встала из-за стола, собрала бумажки от хот-догов и огляделась в поисках урны.
   — Знаешь, свой мусор я могу выбросить сам, — Джон открыл ей крышку мусорной корзины.
   Она кивнула. Ему это все не нравилось. Она грустит. Несомненно, грустит. И, будучи наблюдательным, он заметил, что, чем она несчастнее, тем становится аккуратнее. Наверное, это вроде болезни, от которой сам он не страдает.
   — Диллон ничего не сказал, только чтобы я после ужина поучаствовала в какой-то фотосессии с сенатором. Он даже подыскал детей для фотографий. А это уже совсем пошло. — Джейн поглядела на него, пока они переходили улицу и шли к пляжу. — Тебе так не кажется?
   — Добро пожаловать в чудесный мир политики, Джейн, — Джон с удовольствием взял на себя роль дерева, или чего там еще, Джейн прислонилась к нему и сняла обувь.
   — Не смотри, — она присела на корточки у песка. — Я серьезно, не смотри, — ее руки исчезли под длинной широкой юбкой.
   — Хорошо, — Джон отвернулся, потом снова посмотрел на нее, как раз вовремя, чтобы увидеть, как она медленно поднимается и аккуратно спускает колготки с колен.
   Он снова перевоплотился в дерево, когда она выступила из колготок, свернула их и засунула в сумку.
   — Чтобы не порвать, — пояснила Джейн, забирая свою папку.
   — Может, просто погуляем?
   — Конечно. — Джон снял ботинки и носки, подвернул штанины. Вытащил из кармана брюк бумажник и ключ-карту, переложил их в карман пиджака. Ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, вылез из спортивной куртки и бросил ее на песок, рядом с ботинками.
   — Джон! — Джейн подобрала куртку, встряхнула, вывернула наизнанку, превратила ее в чрезвычайно аккуратный сверток и положила на свою папку и сумочку. — Вот. Так лучше. Ее надо будет погладить, но, по крайней мере, не придется отправлять в чистку.
   — Я счастливец, — Джон взял ее за руку и направился к берегу. — Почему у меня такое чувство, будто я в рекламе мужского одеколона?
   Она широко улыбнулась.
   — Песок, море, неизменная струящаяся юбка на женщине, белая-пребелая рубашка на мужчине. Не хватает только золотистой лошади с белой гривой. Ты ездишь верхом? Он потряс головой.
   — Мне никогда не попадалась настолько крупная лошадь, чтобы я не боялся раздавить ее, а клайдесдальский тяжеловоз[19] — это уж слишком. У меня есть мотоцикл, но я на нем тоже не езжу. Трудно выглядеть крутым, когда коленки торчат из-за ушей.
   — А мне кажется, у тебя размер что надо, — Джейн будто не замечала, что ей приходится идти на цыпочках, чтобы держаться с ним за руки, с ее пятью футами и тремя дюймами роста.
   — Издеваешься. Ты просто хочешь выкрасить меня в зеленый цвет и послать за конфетками на День Всех Святых.
   — Нет, — ответила она, смеясь. — Хотя, если бы ты нарядился зеленым человечком и заглянул в «Беззаботное детство», я бы угостила тебя карамельным яблоком.
   Джон широко улыбнулся.
   — Ты же меня до сих пор боишься.
   — Боюсь? Я тебя не боюсь, — Джейн, пританцовывая, подошла к воде, которая растекалась по берегу после обрушившейся волны.
   — Значит, в воскресенье у эскортного агентства твое лицо исказилось не от ужаса?
   — Нет, конечно… хотя, да. Ты очень большой, Джон. Большой и Ужасный Джон. Кажется, сто лет назад была такая песня. — Ее улыбка чуть погасла. — Или просто «Большой Джон», а не «Большой и Ужасный Джон»?
   — Нет, Большой и Ужасный. Я помню, потому что часто слышал ее в детстве. Но на самом деле я не такой уж и высокий. Высокий для баскетбола в старших классах, высокий для футбольной команды — там из меня сделали отличного защитника, между прочим. Но недостаточно высокий, чтобы стать профессиональным игроком. Я просто большой.
   — Очень большой, — сказала Джейн. Он видел ее макушку. Туфли на высоких каблуках валялись на песке, а она шла босиком. — И волосатый.
   Джон остановился.
   — Что, прости?
   — Волосатый, — она хихикнула, отпустила его руку и вошла в воду по щиколотку. — И не говори мне, что никогда этого не замечал. У тебя, наверное, уходит три электробритвы в месяц.
   — Две в год, — сказал он. — И ты сейчас поплатишься за свои слова, — он вошел в пенящийся прибой и ударил правой ногой, посылая в Джейн поток брызг.
   Результат оказался несколько мокрее, чем он ожидал.
   Она вытерла лицо, отбросила назад мокрые волосы, заправила их за уши и встряхнула юбку.
   — Вы знаете, профессор, что это означает войну?
   — Ой, как страшно.
   — Вот и пусть тебе будет страшно. Очень, очень страшно, — Джейн подальше зашла в воду.
   — Ты красиво говоришь, — он следовал за ней, глядя на ее спину — и бедра, — но пока ничего не происходит. Сначала сделай, а потом говори, Джейни.
   Последнее, что видел Джон, — она остановилась и повернулась к нему с коварной улыбкой. Он снова смог видеть, только когда протер глаза от воды. Он развел руками и улыбнулся ей:
   — Хорошо, ты меня поймала. — Но это не значит, что мы квиты. Все честно?
   — Все честно, — согласилась она, слегка наклонившись вперед и сунув руки в воду. Глаза озорно сияли.
   Волны успокоились, и можно было свободно бежать по щиколотку в воде, по икры и, наконец, по бедра — для Джейн, конечно, не для Джона.
   Они плескались добрых тридцать минут, чаще всего из дуэли победителем выходил Джон.
   Он мог двигаться быстрее, брызгаться сильнее — ноги у него были намного больше, — но Джейн не сдавалась, забрызгивала его, убегала, набрасывалась сзади, снова убегала, так что платье промокло насквозь.
   Но, кажется, ей было наплевать. Ему-то уж точно наплевать. Она смеялась, она была счастлива, и лицо больше не было бледным и осунувшимся, как во время рассказа о происшествии в комнате Диллона Холмса. Грусть, разочарование в Харри-соне и в политике сменились озорной живостью, и от этого Джону захотелось подхватить ее, покружить и крепко чмокнуть во влажные губы.
   Так он и сделал.
   — Зачем это? — Голова Джейн сейчас возвышалась над ним. Он крепко прижимал ее к себе, ее руки лежали на его плечах, их лбы соприкасались.
   — Я не знаю, — честно ответил он. Она весила не больше перышка, даже при том, что промокла до нитки. Он мог сломать ей ребра безо всяких усилий, и эта мысль напугала его. Ведь меньше всего на свете он хотел причинить ей боль. Любую.