– Мне кажется, что этот план удалось почти осуществить.
– Пуес (правда), сеньор! Я должен был сопровождать путников; дон Эусебио легко согласился на это из-за моего положения в семье. Меня тоже мнимые разбойники должны были взять в плен. Брак должен был быть заключен без согласия дона Эусебио. И он уже совершался. Иисус Христос! Какой печальный конец! Вот лежит жених. А где невеста? Где ее сестра Мерседес? Ах, сеньор, вам следовало увидеть Мерседес. Красивее ее не было в городе Пуэбло!
– Кроме Долорес. –
Эти слова я произнес почти машинально. Я был не в настроении защищать красоту той, которая меня не привлекала.
– Значит, ограбление дилижанса было уловкой?
– Си, сеньор! Уна энгана (Да, сеньор. Обман). Хитрость дона Франсиско и его друзей.
– Мне показалось в этом что-то странное, – заметил кучер.
– Но что означает требование выкупа – десять тысяч долларов? – спросил я.
– Сеньор капитан, это часть плана. Дон Эусебио миу рико – он очень богат. Тем не менее он немного скуповат. Молодые люди знали, что им потребуются деньги на жизнь; и пройдет немало времени, прежде чем достойный отец смягчится и простит их. И они решили, что стоит до того времени занять у него немного денег.Сантиссима ! Это было ошибкой – все, все! О, сеньоры, вы ведь не выдадите меня? Если станет известно, что я сознательно участвовал в этом обмане, я потеряю не только положение в семье дона Эусебио, но и свою сутану.
– Мой добрый падре! – бесцеремонно ответил я. – У нас нет времени тревожиться из-за вашего будущего. Мы хотим получать от вас еще кое-какие разъяснения. Брачная церемония, о которой вы говорите, была прервана. Это мы знаем. Но почему и кем?
– Разбойниками, сеньор, настоящими разбойниками! Сальтерадоресдель камино гранде (Разбойниками с большой дороги)!
Это был ответ на оба мои вопроса. Поняв это, монах больше не стал объяснять.
– Их целью был только грабеж?
– Ах, сеньор, хотел бы я думать так!
– Вы считаете, что у них была другая цель?
– Увы, да! Смотрите, кабаллеро!
Священник указал на тело молодого человека, которого назвал сыном судьи. Тот лежал лицом вверх. Я увидел на его груди блеск золота – золотую цепочку от часов. Раздутый карман свидетельствовал, что часы там.
– Странно, – сказал я. – Вы уверены, что это были настоящие грабители?
– Конечно, конечно, – ответил падре, печально покачав головой. – Совершенно уверен, кабаллеро. На них были маски, и я не видел их лиц. Но услышал имя, которое сказало мне все. Я услышал его, когда они проходили мимо меня и уводили с собой мучачас .
– Какое имя? – спросил я с нехорошим предчувствием.
– Ах, сеньор капитан, это имя хорошо известно на здешних дорогах.
– Карраско? – почти закричал я, не дожидаясь, пока падре его произнесет.
– Клянусь Господом, сеньор, вы все знаете! Да, так его зовут. Я слышал, как его назвал так один из разбойников, когда они уходили. Предводитель разбойников, который сделал это, действительно известный капитан Карраско! Побрес ниньяс ! (Бедные девочки!)
Глава XXXV
Печальное, но сладкое
Я больше не ждал объяснений францисканца.
Мне показалось, что теперь я понимаю ситуацию не хуже его – вероятно, лучше.
Мысль о том, что Долорес во власти какого-то разбойника, причиняла мне боль. Но совсем другое дело – думать, что она в руках Торреано Карраско!
Я вспомнил сцены в соборе и на улице Ласточек.
– Готовьтесь, ребята! Проверьте ружья и револьверы! Сержант! Выстроить всех цепочкой: нам предстоит подъем по горной тропе!
Сержант принялся исполнять приказ, а я повернулся к Франсиско Морено.
С непередаваемым чувством нагнулся я к раненому.
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он тяжело ранен.
Вдобавок к нескольким ударам кинжалом левое бедро ему пробила пуля, и рана располагалась непосредственно над бедренной артерией!
Я сам получил такую огнестрельную рану при штурме Чапультепека; рана была рваная, но, к счастью, не задела вену. Я знал, что если пуля задела артерию, кровь на полу – это жизнь Франсиско.
Количество крови и сметельная бледность раненого были дурными признаками.
Это зрелище вызвало у меня двойную боль. В этом прекрасном лице, еще более совршенном из-за бледности, я увидел причину предпочтения Долорес. Неудивительно, что она полюбила его!
Но он уходит из нашего мира, и моя ревность должна уйти вместе с ним.
И она ушла, ее прогнали мысли о Карраско; с прежней силой вернулись дружеские чувства к Франсиско Морено.
Я осмотрелся. Никакой мебели, кроме той, что, очевидно, принесли по случаю. Я прошел в небольшую соседнюю комнату. В ней оказалась походная кожаная кровать на раме. На кровати были набросаны шали, шарфы и другие предметы женского обихода. Кровать должна была послужить брачным ложем !
Жених ляжет на эту кровать, но обнимет его не Долорес, а смерть!
Быстро осмотрев раны, я решил, что они не настолько тяжелы. Кровотечение обильное. Но артерия, по-видимому, не тронута.
Франсиско ослабел, как ребенок: он нуждается в подкреплении.
Я мог подумать только о том, что в аналогичных обстоятельствах вернуло силы и мне, – о глотке каталанского вина. Фляжка у меня была полна лучшего вина, какое только можно найти в столице.
Я прижал фляжку к его губам и заставил сделать несколько глотков.
Как я и предвидел по собственным воспоминаниям, вино произвело действие. Сосуды раненого словно заполнились свежей кровью.
Скоро Франсиско пришел в себя и узнал меня.
– Ах, сеньор, – сказал он, благодарно глядя мне в глаза. – Это вы, вы с такой добротой относитесь ко мне! О, скажите, где она, Долорес, моя Долорес, моя невеста, моя жена? Нет, ее здесь нет. Но где же…где…
– Не тревожьтесь о ней, – ответил я с горечью. Даже его страдания не могли помешать мне ее проявить. – Она о себе позаботится.
– Но где она? О, сеньор, скажите мне!
– Возьмите себя в руки, дон Франсиско. Леди не может быть далеко. Я думаю, что сумею догнать негодяев, которые ее увели.
– Ее увели? О Боже! Увели! Увел он… он…
– Кто?
Вопрос излишний. Я заранее знал ответ. В ушах у меня звучал голос, который, как мне показалось, я слышал и раньше. Теперь я знал, что не ошибся. И священник подтвердил мою догадку.
– Этот негодяй Карраско! – сказал раненый. – Я уверен, что это он. Я узнал его, несмотря на маску. Лола, Лола, ты погибла! И еще больше Мерседес! Бедная Мерседес !
Я не стал просить у него разъяснений странных и непонятных слов. В ответ я только сказал:
– Сеньор Морено, не утомляйте себя! Предоставьте дело мне. Долг обязывает меня приложить все усилия, чтобы освободить девушек и наказать негодяев, которые их похитили. Не сомневайтесь, я это сделаю. Если судьба повзолит, ваша Долорес вернется к вам.
– Спасибо, спасибо, сеньор! Я уверен, что вы сделаете все возможное. Если не ради Долорес, вы должны это сделать ради ее сестры.
– Сестры? Что значат ваши слова, капитан Морено?
– Ах, кабаллеро, вы должны знать, что она вас любит!
– Любит меня ?
– Да. В надежде увидеть вас согласилась она участвовать в проделке, о которой мне нет необходимости вам рассказывать. А кончилось все это поездкой в столицу; она знала, что после штурма Чапультепека вы находитесь там. Она слышала о вашем храбром поведении в этих кровавых боях и об опасной ране, которую вы получили. Вы не можете представить себе, как она тревожилась за вас, несмотря на свое раздражение. Бедная Мерседес!
– Мерседес? Опечаленная? Раздраженная? Вы меня удивляете.
– Ах, сеньор, это вы меня удивляете. Больше того, вы разбили ей сердце.
– Франсиско Морено! Ради Бога, обяснитесь! Что все это значит? При чем тут Мерседес ? Молю вас, объясните!
– Но вы ведь сами все знаете. Побре нинья ! Она доверилась мне. Ведь я долго через нее переписывался с Лолой. О сеньор, вы были так добры ко мне! Сейчас вы вдвойне добры. Но почему вы так обошлись с Мерседес? Возможно, я никогда не встану на ноги, но все равно скажу: вы обошлись с ней бесчестно, даже жестоко !
– Могу я спросить, а в чем проявилась эта жестокость?
– Вы смеетесь надо мной, амиго ? Вы должны помнить. Она назначила вам свидание на Аламеде; и хотя вы пришли и она вас увидела, вы ушли, не поговорив с ней. И после этого она вас больше не видела! Завоевать сердце женщины и так с ней обойтись! Разве это не жестоко? Я вас спрашиваю, разве не жестоко?
Изумление помешало мне ответить. Но не только оно вызвало мое молчание. Сквозь тьму, в которую давно погрузилась моя душа, я увидел признаки рассвета.
– Вы ведь не забыли тот случай? – укоризненно продолжал раненый. –У меня самого есть все основания его помнить, потому что тогда я получил записку от Лолы, более радостной записки я еще не получал от своей кверида (возлюбленной). Это было обещание, клятва, записанная эн папель (на бумаге). Она предпочтет монастырю… Вы понимаете, о чем я?
Хотя я понимал смысл его слов, но был не в состоянии ответить. И задал собственный вопрос, который для меня был гораздо важнее.
– Вы получили записку через окно кареты? Разве его отдала не сама написавшая?
– Пор Диос , нет! Записка, о которой вы говорите, была от Долорес . Она передала мне ее через Мерседес !
Мне захотелось по-дружески обнять Франсиско Морено. Я мог бы остаться у его постели и ухаживать за ним или, что более вероятно, закрыть ему глаза после смерти!
Я мог объявить его святым за эти слова. Мне они дали новую жизнь – вместе с решимостью, которая поглотила все остальное.
Мне не нужно объяснять, что это за решимость. Через несколько мгновений я поднимался по склону Икстисихуатла в поисках своей утраченной возлюбленной. Это снова была Мерседес !
Глава XXXVI
Бандиты в западне
Мы двинулись в сопровождении проводника; иначе наш подъем мог оказаться напрасным.
В роли проводника снова выступал кучер дилижанса. Нам повезло, что он в прошлом уже поднимался здесь – по какому-то особому случаю, когда в руках у него не было вожжей; и он знал о существовании второго «гнезда» разбойников, которое гораздо выше того, в котором проходила брачная церемония.
Это была длинная низкая хижина, жилище известного углежога; однако так высоко вряд ли требуется древесный уголь; и, по мнению Сэма, «углежог» был просто бандолеро.
Была вероятность того, что мы в этой хижине встретим Карраско; если не там, то где-нибудь поблизости в горах.
Как отличались мои чувства от тех, с какими я начинал экспедицию! Я больше не был равнодушен к бегству разбойников. Я решил захватить их, даже если для этого придется пересечь Кордильеры и подняться на вершину Попокатепетля!
Я готов был броситься в огненный кратер, чтобы спасти пленницу; а ведь всего час назад я бы руки не протянул, чтобы удержать ее!
Теперь все изменилось. Рана, которая шесть месяцев кровоточила, неожиданно затянулась. Тяжесть спала у меня с сердца.
Поднимаясь, я чувствовал себя легким и проворным. Никакой альпинист не сравнился бы со мной в силе и энергии: ведь у него не было такого стимула. Что такое подъем на Маттерхорн по сравнению с освобождением Мерседес Вилла-Сеньор!
Тропа оказалась не только трудной, но и опасной. По ней тяжело было бы подниматься днем. Ночью и трудность и опасность удвоились. Крутизна была как на груде камней, и идти не легче. Поверхность изрезана потоками лавы, которые несколько столетий назад были жидкими, а теперь зстыли и превратились в окалину, напоминающую шлак из печи.
Была здесь и растительность, но редкая: кактусы, стебли напоминающей траву замиты , искривленные папоротники. Тут и там виднелись голые черные полоски, как будто лава остыла только недавно после того, как ее изрыгнул вулкан.
Два обстоятельства очень мешали нам: темнота и необходимость двигаться бесшумно. Малейший звук, произнесенное вслух слово могли нас выдать.
Я строго приказал не разговаривать, даже шепотом. Только проводнику разрешалось давать указания – тоже шепотом. Мы знали, что наши голоса могут достичь слуха бандитов, в то время как мы их можем и не услышать.
Мы почти не сомневались, что они над нами, хотя не видели и не слышали их. Нас убеждала тропа. Она шла по вершине хребта; по обе стороны от нее крутые пропасти. Хребет служил продолжением двух утесов, к которым прижималась хасиенада внизу. Никаких боковых троп мы не видели; разбойникам некуда было уйти. Мы были уверены, что они перед нами.
Поиск обещал нам успех. Грабители не знают, что их преследуют, тем более американские солдаты. Они считают, что их единственный противник остался внизу. Он беспомощен.
Мы молча поднимались, ступая по лаве как можно легче.
Время от времени мы останавливались и прислушивались. Нам казалось, что впереди слышатся шаги и голоса. Но мы не были уверены. Все заглушал шум водопада поблизости.
Все равно грабители не могут намного опередить нас. Не подозревая о преследовании, они движутся не торопясь; впрочем, у Карраско есть повод поторопиться – Мерседес!
Ужасная мысль оледенила кровь у меня в жилах, заставив идти быстрей и нетерпеливей.
Хотя место, куда мы направлялись, находилось всего в миле от того, что мы оставили, прошло почти два часа, прежде чем мы его увидели.
Но наконец мы его увидели.
Увидели мы темный параллелепипед на фоне освещенного луной неба. Эта была хижина, сложенная из древесных стволов; очень похожая на те, что сооружаются в Штатах, но с плоской крышей в виде террасы, а не наклонной, выложенной досками.
Хижина стояла на самом краю пропасти; задняя ее стена у самого начала обрыва. В стене, обращенной к нам, только одно отверстие – узкий вход с дверью; дверь показалась нам запертой.
Но вскоре она отворилась изнутри, выпустив луч света, упавший на ровную площадку. На площадке мы увидели нескольких человек, которых раньше в темноте не могли разглядеть. Бревна тщательно пригнаны друг к другу, словно для того, чтобы не пропустить холод: хижина находится на самом краю вечного снега.
Пока дверь оставалась открытой, мы видели, как внутрь вошло несколько человек и среди них женщина. Среди темных плащей и жакетов мелькнул белый шарф.
Грабители как будто только что пришли. Мы знали, что они не могут здесь долго находиться. Изнутри показались другие, с факелами в руках. Факелы зажжены недавно.
Те, что остались снаружи, разожгли костер; вскоре он уже пылал, бросая красные отсветы на стволы сосен. Вокруг хижины росла целая роща этих деревьев.
У костра сидели младшие члены шайки, для которых не нашлось места внутри.
Мы слышали голоса и в доме и снаружи; но водопады – выше и ниже хижины – по-прежнему не давали различить слова.
Но нам не нужны были слова, чтобы понять увиденное. Все было и так понятно. Мы проследили бандитов до их логова. Они в нем – и жертвы вместе с ними!
***
Впервые с начала подъема мы задумались, что делать дальше. Мне хотелось устремиться вперед и побыстрее покончить с этим делом.
Что касается исхода, то я за него не опасался. Хотя отряд Карраско и наш почти равны по численности, я знал, что по реальной силе, по храбрости и вооружению мы их превосходим вдвое.
Но даже если бы превосходство было на строне врага, мои люди не уклонились бы от схватки; даже если бы врагов было в десять раз больше.
Что касается меня – у меня была причина, сводившая с ума, – и поэтому я о соотношеннии сил даже не думал.
Мы считали, что перед нами паразиты , которых нужно просто растоптать.
Испытывая презрение к противнику, мы хотели побыстрее с ним встретиться. Мои люди ждали только приказа.
Но меня остановили размышления. Разве при уничтожении паразитов не пострадают и их жертвы? Мерседес и ее сестра – я думал только о Мерседес – могут быть ранены, даже убиты в схватке.
Этот страх сдерживал меня. Мои товарищи интуитивно разделяли со мной этот страх, и мне не трудно было их останавливать.
Некоторое время мы скрывались за деревьями, на том месте, откуда впервые увидели хижину.
Кто скажет, как лучше поступить? Такой вопрос задавали мы друг другу.
Первым пришла в голову мысль сержанту. Это был ветеран техасских войн, он участвовал в Хьюстонской кампании и хорошо знал характер мексиканцев.
– Лучше всего, капитан, – прошептал он мне на ухо, – осадить их и заставить сдаться.
– Как это сделать?
– Окружить все место. Оно и так наполовину окружено. Нужно только закрыть другую половину, и они окажутся в ловушке.
Предложение сержанта показалось мне разумным. Я готов был на него согласиться, если бы не одна мысль – мне не стоит уточнять, какая именно. Время было врагом, которого я больше всего опасался. Каждый час казался мне вечностью!
– Нет, – ответил я, – нужно нападать немедленно. Если мы оставим их в покое до утра, наше преследование будет бесполезным. Эти женщины…
– Я вас понимаю, капитан. Я и не предлагал ждать до утра. Давайте нападем немедленно – на тех, что остались снаружи. Сначала уберем этих, а потом предложим остальным сдаваться. Когда они увидят, что их товарищи захвачены, а сами они окружены, когда поймут, что у них нет выхода, с готовностью отдадут нам женщин, даже волосок на их голове не тронут. К тому же, – продолжал сержант, указывая на вершину Икстисихуатла, которая прекрасно была видна с нашего места, – посмотрите сами, капитан. Утро уже близко!
Я взглянул вверх. Снег окрасился розовым цветом. Это был первый поцелуй Авроры. Там, где находимся мы, еще ночь, но на вершине видно уже приближающееся утро. Менее чем через двадцать минут и у нас будет дневной свет.
Эта мысль побудила меня согласиться с предложением сержанта.
Я негромко отдал приказ; последовал мгновенный бросок черз открытое место; все сидящие у костра были захвачены.
Возможно, мы бы даже не встревожили их товарищей внутри, но один из разбойников разрядил свой карабин.
Это был неблагоразумный поступок с его стороны. Выстрел оказался для него последним. Он никому не причинил вреда; но сам разбойник мгновение спустя упал мертвым, пораженный пулями из наших револьверов.
Остальные сдались без сопротивления; через минуту они были нашими пленниками.
Выстрелы, конечно, услышали внутри; но дверь не только не открыли; напротив, мы заметили, что ее укрепляют изнутри.
Мы обнаружили это, когда попытались ее взломать. Она была ссоружена с учетом такой возможности.
Оказавшись перед ней, мы стали уязвимы для выстрелов сверху. В то же время осажденные бандиты скрывались за парапетом азотеи.
Прежде чем мы успели ответить на огонь, они все пригнули головы; нам пришлось не стрелять или стрелять в воздух.
Я подумал, что нас перехитрили. Товарищи разделяли мои опасения. Один из моих людей был ранен. Второй опустился на колени; задело еще трех или четырех.
Мы были совершенно открыты. Чтобы взломать дверь, требуется время. Прежде чем мы успеем это сделать, последует второй залп с крыши, и у нас не будет возможности ответить на него: мы видели, что в парапете устроены специальные бойницы, грубые, но вполне достаточные для обороны.
Отступать нам не хотелось. Казалось, есть возможность укрыться у стен; некоторые, подчиняясь инстинкту, так и сделали. Но сверху на них сбросили тяжелые камни, и эта позиция тоже оказалась уязвимой.
Ничего не оставалось, как отступить под защиту деревьев. Так мы и поступили, прихватив с собой раненых.
Мы потеряли немного времени. Период нерешительности занял всего несколько секунд; и прежде чем бандиты успели зарядить свои карабины для второго залпа, мы были в безопасности от таких «снайперов», как они.
Глава XXXVII
Негодяй под защитой
Конечно, об окончательном отступлении мы и не думали. Неудачный штурм сделал моих людей еще более решительно настроенными; они еще больше рассвирепели.
К счастью, раны, полученные нашими товарищами, оказались не смертельными, хотя и их было достаточно, чтобы вызвать желание отомстить. Теперь все понимали, в каком положении оказались пленницы, и это не допускало и мысли об уходе – даже если бы враг превосходил нас численно.
Мы считали, что разбойники в ловушке и время и стратегия вынудят их сдаться.
Отступив к деревьям, мы получили более выгодную позицию. У нас появилась возможность стрелять по азотее прицельно; небо с каждым мгновением светлело, и мы теперь видели отверстия в парапете.
Это всего лишь грубо прорубленные дыры, промежутки между бревнами, но вполне достигают цели, с которой их и сделали при строительстве хижины.
Мы ожидали увидеть в них лица или что-нибудь, во что можно выстрелить. Но ничего не увидели – даже руки!
К этому времени бандиты поняли, кто на них напал. Конечно, они слышали о меткости американских стрелков. И потому даже не осмеливались выглянуть в амбразуры.
И правильно поступали. Не было места на крыше, за которым не следили бы внимательные глаза. У всех пальцы лежали на курках, готовые выстрелить.
Целых пять минут продолжался перерыв – эти пять минут показались пятьюдесятью!
Для меня это выжидание было таким же мучительным, как медленная пытка. Я думал, как положить этому конец, когда, к своему изумлению, увидел, что над парапетом появляется какая-то фигура. Это был высокий мужчина, хорошо видный на фоне светлого неба.
С первого взгляда я узнал в нем Карраско !
Не могу сказать, что удержало меня от выстрела. Может, удивление и неожиданность.
Казалось, моих людей удержало то же самое; никто не нажал на курок.
Должно быть, главарь разбойников рассчитывал на что-то подобное, иначе не стал бы показываться так нагло.
Он также правильно рассчитал, сколько времени удержит нас неожиданность. Это время оказалось недолгим; но прежде чем мы пришли в себя, мы увидели, что перед ним появился белый шарф, почти полностью скрывший его от нас.
– Сигнал перемирия! – подумали мы, опуская пистолеты и ружья.
И снова мы обманулись: это был совсем не флаг. Белое женское платье, а в нем женщина! Несмотря на еще слабый утренний свет, я видел, кто эта женщина.
Появилась она неожиданно и быстро – и не по своей воле: Карраско заставил ее встать перед собой. Мне показалось, что я заметил его протянутую руку, которой он подтащил к себе жертву.
Мои люди опустили ружья; послышался крик:
– Позор!
Все были возмущены. Это чудовище использует молодую прекрасную женщину для защиты своего тела!
Многие из нас содрогнулись при мысли об убийстве, которое только что едва не совершили.
Сам я испытывал странное чувство, еще более болезненное: я знал, что там на крыше Мерседес!
Теперь света было достаточно, чтобы я разглядел ее лицо. Но мне это и не было нужно. Очертания головы, шеи и плеч, видимые на фоне неба, как камея, – этого было достаточно для узнавания.
Слишком хорошо я ее помнил, слишком глубоко она врезалась мне в сердце, чтобы я мог ошибиться.
Я видел, что платье ее порвано, волосы растрепаны и падают на плечи; она бледна и испугана. И тут послышался голос Карраско.
– Кабаллерос! – воскликнул разбойник. – В темноте у меня не было возможности разглядеть вас; но судя по способу вашего появления я понял, что передо мной враг. Вы вооружены пистолетами, следовательно, вы американос ! Я прав?
У меня еще не было достаточно хладнокровия, чтобы ответить. Глаза и мысли были по-прежнему заняты Мерседес.
– Кто же еще? – ответил за меня кучер. – Они самые, тут нет ошибки.
– Зачем вы сюда пришли?
– Чтобы захватить самого отъявленного головореза в Мексике; если не ошибаюсь, это вы, мистер капитан Карраско.
– Хола, амиго (Вот это да, друг!)! На этот раз вы допустили ошибку. Вы меня принимаете за известного Карраско; а моих людей, конечно, за сальтеадоров. Уверяю вас, ничего подобного. Мы всего лишь отряд патриотов; мы любим свою страну и хотим сражаться за нее. Как вы знаете, наша армия оставила поле боя. Пор Диос, сеньорес американос ! Разве вы можете нас винить в этом? Мы признаем себя побежденными; сейчас мы в осаде. В нашем замке достаточно припасов – можете мне поверить на слово. Однако мы считаем, что сопротивляться бесполезно, и потому решили сдаться. Но просим, чтобы условия сдачи были почетными.
Сдаться! Слово показалось мне необыкновенно приятным. И не без причины. Оно обещало безопасность Мерседес.
– Давайте, кабаллерос! – продолжал главарь разбойников. – Сформулируйте свои условия; надеюсь, они не будут очень строгими.
Несколько секунд я воздерживался от ответа. Отчасти меня удивила наглость разбойника, отчасти я обдумывал свой ответ.
Будь на моем месте другой человек, он бы всерьез задумался над условиями. Но перед нами был негодяй Карраско; и я помнил, как он обманывал меня в Пуэбло. Я вспомнил о Франсиско Морено, лежащем сейчас на смертном одре, вспомнил своего друга художника, который, вполне вероятно, убит той же рукой.
И когда я все это вспомнил, то почувствовл не только подозрения; жажда мести вспыхнула с новой силой; и именно эти чувства определили мой ответ.
– Условия! – презрительно ответил я. – Мы не заключаем условий с такими, как вы! Сдавайтесь и положитесь на наше милосердие!
– Миль демониос (Тысяча чертей!)! – закричал разбойник, впервые узнав меня. – Караджо ! Это вы! Вы, мой набожный друг! Я имел удовольствие наблюдать за вашими молитвами в соборе Ла Пуэбло! Могу ли спросить, чему обязан чести столь раннего визита – и в поместье, таком далеком от обычного места для прогулок?