Страница:
Хотя на Кеннеди и оказывалось сильное давление, он не спешил принимать вызов в невыгодных условиях. Он решил вначале просто познакомиться со своим противником и предложил провести встречу с Хрущёвым в одной из нейтральных стран. Хрущёв принял это предложение, и скоро все узнали, что встреча состоится в Вене 3 — 4 июня 1961 года.
Хрущёв выехал из Москвы поездом 27 мая, два дня провёл на Украине — в Киеве и в г. Каневе, побывал у могилы Тараса Шевченко. Затем в Словакии встретился с президентом ЧССР А. Навотным. 2 июня он прибыл в Вену. Но и Кеннеди выехал в Европу в конце мая. В Париже он долго беседовал с де Голлем, а в Лондоне с Г. Макмилланом.
3 июня произошла первая встреча Хрущёва с Кеннеди. Журналисты Е. Литошко и М. Подключников писали в эти дни: «Нельзя закрывать глаза на трудности и сложности происходящей сейчас в Вене беседы. Её участники — люди разного склада ума, убеждений, воспитания и традиций. С одной стороны, сын рабочего и сам рабочий, закалённый в боях революционер, убеждённый коммунист, неутомимый борец за мир и дружбу между народами, руководитель могучей социалистической державы. С другой — сын миллионера и сам миллионер, набожный католик, человек, выражающий интересы своего класса, защищающий политику самой большой страны капиталистического мира»[80].
В течение 3 июня и на следующий день Хрущёв и Кеннеди встречались несколько раз. Встречи не носили характера формальных переговоров, и по их окончании не было опубликовано никаких соглашений или коммюнике. Как говорили затем Хрущёв и Кеннеди, их встречи происходили в атмосфере доброжелательства, при которой оба государственных руководителя откровенно, но вежливо изложили свои точки зрения. Д. Кеннеди, выступая в США по телевидению, сказал: «Я отправился в Вену для встречи с руководителем Советского Союза господином Хрущёвым. Мы вели трезвые и интересные беседы, и я считаю своим долгом искренне и открыто рассказать об этих беседах. Г-н Хрущёв и я имели весьма широкий и откровенный обмен мнениями по важнейшим проблемам, разделяющим сейчас наши две страны… Ни одна сторона не проявляла невежливости, никто не выступал с угрозами и ультиматумами. Никаких преимуществ не было сделано или получено. Никаких решений не было принято и не планировалось, не было достигнуто никакого значительного прогресса, да мы и не претендовали на это»[81].
Как вспоминал позднее посол США в СССР Ч. Болен, «в ходе самой дискуссии в Вене Кеннеди допустил ошибку. Он позволил вовлечь себя в псевдоидеологическую дискуссию о марксизме и роли колоний, т. е. по предметам, которые Хрущёв, благодаря многолетней тренировке, трактовал мастерски. Кеннеди знал марксизм, но был непривычен к большевистской логике. „Вы хотите уничтожить влияние моей страны там, где оно традиционно существовало, — говорил президент, — вы хотите ликвидировать свободные системы там, где они существуют“. За это Хрущёв назвал Кеннеди колониалистом, который тормозит мировой прогресс, а себя — освободителем. „Идеи коммунизма не остановить. Однако это в решающей мере зависит от воли самих народов“.
… После первого тура переговоров Кеннеди был подавлен. Он оказался неспособен заставить Хрущёва понять, что новое американское правительство ищет мира, базирующегося на реальном балансе сил. Главное впечатление, возникавшее от встреч, состояло в том, что Хрущёв пытается запугать нового президента жёстким тоном бесед. Меня это не впечатляло, может быть, потому, что я много раз слышал, как Хрущёв использует этот язык. А может, я неверно понял Хрущёва. Возможно, он просто испытывал Кеннеди. Если так, то он скоро получил ответ. Вскоре после возвращения в Вашингтон Кеннеди обратился к нации с телевизионной речью, в которой объявлял об угрозе Берлину со стороны Хрущёва и о мобилизации резервистов»[82].
И действительно, в свете последующих событий можно утверждать, что Хрущёв и Кеннеди не слишком хорошо поняли друг друга. Каждый из них недооценил своего противника. Лучшее знание пришло не из вежливых бесед в Вене, а в ходе крупных международных кризисов — Берлинского в 1961 году и Кубинского в 1962-м.
Берлинский вопрос являлся одной из главных тем на венской встрече. Кеннеди постарался со всей определённостью разъяснить Хрущёву, что безопасность Запада связана с безопасностью ФРГ и Западного Берлина, с присутствием Запада в Берлине и свободным доступом в этот город. «Это, — заявил Кеннеди, — наше право, а не молчаливое согласие, и мы полны решимости сохранить это право при любом риске». Но не прошло и двух месяцев после встречи в Вене, как разразился острый кризис, получивший название «Берлинского».
Новый кризис не был случайным. Известно, что возникшие на немецкой земле два государства — ФРГ и ГДР — не входили ещё в Организацию Объединённых Наций и враждовали друг с другом. ФРГ стала важным участником военного блока НАТО, а ГДР вошла в военную организацию Варшавского Договора. Советский Союз имел дипломатические отношения с ФРГ, но западные страны отказались установить дипломатические отношения с ГДР. Правящая партия ФРГ — Христианско-демократический союз — не признавала новых границ и отказывалась установить нормальные дипломатические отношения с ГДР. Но несмотря на враждебные отношения, между ФРГ и ГДР не существовало обычной государственной границы, а имелась граница «секторальная», установленная в 1945 году союзниками при разделении Германии на зоны оккупации. Эта граница не служила препятствием для передвижения немцев из одного государства в другое. Чисто символической являлась и граница между Западным и Восточным Берлином. Город имел единую систему транспорта и единое коммунальное хозяйство. Многие граждане Восточного Берлина работали в Западном, и наоборот. Для перехода из одной части Берлина в другую не требовалось никаких документов.
Сложившееся положение создавало большие трудности для ГДР. Восточная Германия и в прошлом была менее развитой в экономическом отношении. Эта часть сильнее пострадала от военных действий в 1944 — 1945 годах. Общий уровень жизни в ГДР был ниже, чем в ФРГ. Власти не слишком огорчились, когда с Востока на Запад уходили бывшие промышленники, крупные и средние землевладельцы, богатые крестьяне, недовольные происходящими в ГДР социальными преобразованиями. Все чаще, однако, из ГДР в ФРГ уходили и квалифицированные рабочие, и дипломированные специалисты. Иногда около 1/3 выпускников технических вузов отправлялись жить и работать в ФРГ, где получали заметно более высокую заработную плату. Такая «утечка умов» являлась заметной потерей для ГДР.
Как и в других социалистических государствах, в ГДР существовали низкие розничные цены на основные продукты потребления. Многие жители ФРГ считали выгодным для себя покупать эти товары в ГДР. Особенно много покупок такого рода делали жители Западного Берлина. Так как низкие цены на потребительские товары субсидировались из государственного бюджета, экономика ГДР терпела большие убытки. По подсчётам экономистов, общие потери от существования открытых границ составляли до 15 миллиардов марок в год.
Особое положение сложилось в Берлине, высшая власть в котором принадлежала после войны военным комендантам СССР, США, Англии и Франции. При образовании ГДР Восточный Берлин стал столицей нового государства. ФРГ не могла поступить аналогичным образом, так как Западный Берлин находился на территории ГДР. Тем не менее ФРГ претендовала на то, чтобы Западный Берлин входил в состав ФРГ на правах одной из «земель». Большинство населения Западного Берлина поддерживало эти притязания, что нашло отражение и в конституциях ФРГ и Западного Берлина. В Западном Берлине располагались некоторые учреждения ФРГ, здесь действовали те же партии и те же правовые нормы, что и в ФРГ. В экономическом и культурном отношениях Западный Берлин являлся частью ФРГ. Но общий юридический статут города не был чётко определён, и Западный Берлин не избирал своих представителей в бундестаг ФРГ. При утверждении Конституций ФРГ и Западного Берлина западные державы сделали оговорки об особом статуте Западного Берлина: ни США, ни Англия, ни Франция не поддерживали безоговорочно притязаний ФРГ на Западный Берлин.
Н. С. Хрущёв предложил разрубить этот гордиев узел, подписав мирный договор с двумя Республиками на основе фактически сложившихся границ. Западный Берлин Хрущёв предлагал объявить самоуправляющимся «вольным» городом, существование и внешние связи которого должны быть гарантированы великими державами. Это предложение не встретило поддержки на Западе. Тогда Хрущёв заявил, что СССР подпишет с ГДР сепаратный договор и после этого сложит с себя полномочия оккупационной державы. Он ссылался на недавний прецедент — на сепаратный договор, подписанный США и Англией с Японией и не подписанный СССР, КНР, Индией и Бирмой, которые участвовали в войне с Японией.
Западные державы весьма неприязненно встретили заявление Хрущёва. До сих пор связь с Западным Берлином обеспечивалась советскими властями, а не властями ГДР, не имевшей дипломатических отношений с большинством западных стран. Необходимость просить у властей ГДР разрешения на доступ в Западный Берлин казалась для США, Англии и Франции унизительной и недопустимой. Раздавались голоса, что в случае ухода СССР из ГДР западные страны «прорвутся силой» в Берлин. В любом случае изменение «статус-кво» грозило непредсказуемыми международными осложнениями.
Встреча в Вене показала, что вопрос о мирном договоре не может найти быстрое решение. Однако Хрущёв пришёл к выводу, что СССР способен оказать давление на западные страны, чтобы помочь ГДР в установлении строгого пограничного контроля. Этот вопрос стал темой нескольких выступлений Хрущёва. На вечере в Кремле в честь выпускников военных академий он заявил: «Мы подпишем мирный договор, а нашим вооружённым силам дадим приказ, чтобы любой агрессор, если он поднимет руку на Советский Союз или на наших друзей, получил бы достойный отпор»[83].
3 августа 1961 года Советское правительство направило западным державам близкое к ультиматуму требование: «В течение этого года так или иначе должен быть решён вопрос о заключении германского мирного договора и об урегулировании на его основе положения в Западном Берлине»[84].
7 августа Хрущёв выступил по телевидению и, упомянув об угрозах западных деятелей «прорываться силой» в Берлин, заявил, что ввиду опасности сложившегося положения Советскому Союзу, возможно, придётся увеличить численный состав армии на западных границах СССР и призвать часть резервистов, чтобы обеспечить полный комплект советских дивизий. Военные деятели, протестовавшие против сокращения Вооружённых Сил СССР на 1/3, могли быть довольны. Когда умер Сталин, общая численность Вооружённых Сил СССР приближалась к 6 миллионам человек, но к середине 1961 года она сократилась в соответствии с принятым Законом до 2,4 миллиона. Теперь армия могла снова увеличить свою численность. Выступление Хрущёва обострило общее положение в Европе; в вооружённых силах НАТО объявлялась повышенная боеготовность.
Тем временем в Москве произошло краткое совещание представителей стран Варшавского Договора, призвавшее ГДР установить на границах республики «порядок, предотвращающий подрывную деятельность против стран социалистического лагеря»
12 августа Совет Министров ГДР постановил ввести строгий контроль на границах республики. Граница между ГДР и ФРГ была закрыта, и все пути сообщения через неё взяты под строгий контроль. Для перехода границы нужен был особый пропуск. Вокруг всего Западного Берлина быстро возводилась высокая стена с колючей проволокой и небольшим количеством пропускных пунктов. Движение городского транспорта изменялось, а доступ граждан из Западного Берлина в Восточный и обратно стал возможен лишь при наличии удостоверения и пропуска.
Принятые в ГДР меры вызвали бурные протесты на Западе. Кеннеди проводил срочные консультации. Американские парашютно-десантные войска перебрасывались в Европу. В армию ФРГ призывали резервистов. Вице-президент США Л. Джонсон вылетел в Западный Берлин, где было сделано несколько попыток разрушить воздвигаемую стену, которая тут же восстанавливалась. В Берлине с одной стороны воздвигнутой стены стояли американские, а с другой — советские танки. Это был серьёзный военно-политический кризис, однако в самый разгар событий Хрущёв покинул Москву и направился на совещание секретарей обкомов на Украине.
Логика развития двух германских государств с неизбежностью вела к установлению более строгого пограничного контроля. Но для этого незачем было возводить громадную стену, ставшую впоследствии символом разобщённости не только между двумя Германиями, но и между Востоком и Западом.
В конце концов удалось смягчить политический кризис. Западным странам пришлось принять к сведению существование не только строгого пограничного контроля на границах ГДР, но и Берлинской стены, так как эти меры проводились в пределах компетенции ГДР и не нарушили связей Западного Берлина с Западом. С другой стороны, и Хрущёв «забыл» о своей угрозе — подписать до конца года мирный договор с ГДР. Сначала он несколько раз «продлевал» этот срок, а затем перестал говорить вообще на подобные темы.
3. XXII съезд КПСС
Хрущёв выехал из Москвы поездом 27 мая, два дня провёл на Украине — в Киеве и в г. Каневе, побывал у могилы Тараса Шевченко. Затем в Словакии встретился с президентом ЧССР А. Навотным. 2 июня он прибыл в Вену. Но и Кеннеди выехал в Европу в конце мая. В Париже он долго беседовал с де Голлем, а в Лондоне с Г. Макмилланом.
3 июня произошла первая встреча Хрущёва с Кеннеди. Журналисты Е. Литошко и М. Подключников писали в эти дни: «Нельзя закрывать глаза на трудности и сложности происходящей сейчас в Вене беседы. Её участники — люди разного склада ума, убеждений, воспитания и традиций. С одной стороны, сын рабочего и сам рабочий, закалённый в боях революционер, убеждённый коммунист, неутомимый борец за мир и дружбу между народами, руководитель могучей социалистической державы. С другой — сын миллионера и сам миллионер, набожный католик, человек, выражающий интересы своего класса, защищающий политику самой большой страны капиталистического мира»[80].
В течение 3 июня и на следующий день Хрущёв и Кеннеди встречались несколько раз. Встречи не носили характера формальных переговоров, и по их окончании не было опубликовано никаких соглашений или коммюнике. Как говорили затем Хрущёв и Кеннеди, их встречи происходили в атмосфере доброжелательства, при которой оба государственных руководителя откровенно, но вежливо изложили свои точки зрения. Д. Кеннеди, выступая в США по телевидению, сказал: «Я отправился в Вену для встречи с руководителем Советского Союза господином Хрущёвым. Мы вели трезвые и интересные беседы, и я считаю своим долгом искренне и открыто рассказать об этих беседах. Г-н Хрущёв и я имели весьма широкий и откровенный обмен мнениями по важнейшим проблемам, разделяющим сейчас наши две страны… Ни одна сторона не проявляла невежливости, никто не выступал с угрозами и ультиматумами. Никаких преимуществ не было сделано или получено. Никаких решений не было принято и не планировалось, не было достигнуто никакого значительного прогресса, да мы и не претендовали на это»[81].
Как вспоминал позднее посол США в СССР Ч. Болен, «в ходе самой дискуссии в Вене Кеннеди допустил ошибку. Он позволил вовлечь себя в псевдоидеологическую дискуссию о марксизме и роли колоний, т. е. по предметам, которые Хрущёв, благодаря многолетней тренировке, трактовал мастерски. Кеннеди знал марксизм, но был непривычен к большевистской логике. „Вы хотите уничтожить влияние моей страны там, где оно традиционно существовало, — говорил президент, — вы хотите ликвидировать свободные системы там, где они существуют“. За это Хрущёв назвал Кеннеди колониалистом, который тормозит мировой прогресс, а себя — освободителем. „Идеи коммунизма не остановить. Однако это в решающей мере зависит от воли самих народов“.
… После первого тура переговоров Кеннеди был подавлен. Он оказался неспособен заставить Хрущёва понять, что новое американское правительство ищет мира, базирующегося на реальном балансе сил. Главное впечатление, возникавшее от встреч, состояло в том, что Хрущёв пытается запугать нового президента жёстким тоном бесед. Меня это не впечатляло, может быть, потому, что я много раз слышал, как Хрущёв использует этот язык. А может, я неверно понял Хрущёва. Возможно, он просто испытывал Кеннеди. Если так, то он скоро получил ответ. Вскоре после возвращения в Вашингтон Кеннеди обратился к нации с телевизионной речью, в которой объявлял об угрозе Берлину со стороны Хрущёва и о мобилизации резервистов»[82].
И действительно, в свете последующих событий можно утверждать, что Хрущёв и Кеннеди не слишком хорошо поняли друг друга. Каждый из них недооценил своего противника. Лучшее знание пришло не из вежливых бесед в Вене, а в ходе крупных международных кризисов — Берлинского в 1961 году и Кубинского в 1962-м.
Берлинский вопрос являлся одной из главных тем на венской встрече. Кеннеди постарался со всей определённостью разъяснить Хрущёву, что безопасность Запада связана с безопасностью ФРГ и Западного Берлина, с присутствием Запада в Берлине и свободным доступом в этот город. «Это, — заявил Кеннеди, — наше право, а не молчаливое согласие, и мы полны решимости сохранить это право при любом риске». Но не прошло и двух месяцев после встречи в Вене, как разразился острый кризис, получивший название «Берлинского».
Новый кризис не был случайным. Известно, что возникшие на немецкой земле два государства — ФРГ и ГДР — не входили ещё в Организацию Объединённых Наций и враждовали друг с другом. ФРГ стала важным участником военного блока НАТО, а ГДР вошла в военную организацию Варшавского Договора. Советский Союз имел дипломатические отношения с ФРГ, но западные страны отказались установить дипломатические отношения с ГДР. Правящая партия ФРГ — Христианско-демократический союз — не признавала новых границ и отказывалась установить нормальные дипломатические отношения с ГДР. Но несмотря на враждебные отношения, между ФРГ и ГДР не существовало обычной государственной границы, а имелась граница «секторальная», установленная в 1945 году союзниками при разделении Германии на зоны оккупации. Эта граница не служила препятствием для передвижения немцев из одного государства в другое. Чисто символической являлась и граница между Западным и Восточным Берлином. Город имел единую систему транспорта и единое коммунальное хозяйство. Многие граждане Восточного Берлина работали в Западном, и наоборот. Для перехода из одной части Берлина в другую не требовалось никаких документов.
Сложившееся положение создавало большие трудности для ГДР. Восточная Германия и в прошлом была менее развитой в экономическом отношении. Эта часть сильнее пострадала от военных действий в 1944 — 1945 годах. Общий уровень жизни в ГДР был ниже, чем в ФРГ. Власти не слишком огорчились, когда с Востока на Запад уходили бывшие промышленники, крупные и средние землевладельцы, богатые крестьяне, недовольные происходящими в ГДР социальными преобразованиями. Все чаще, однако, из ГДР в ФРГ уходили и квалифицированные рабочие, и дипломированные специалисты. Иногда около 1/3 выпускников технических вузов отправлялись жить и работать в ФРГ, где получали заметно более высокую заработную плату. Такая «утечка умов» являлась заметной потерей для ГДР.
Как и в других социалистических государствах, в ГДР существовали низкие розничные цены на основные продукты потребления. Многие жители ФРГ считали выгодным для себя покупать эти товары в ГДР. Особенно много покупок такого рода делали жители Западного Берлина. Так как низкие цены на потребительские товары субсидировались из государственного бюджета, экономика ГДР терпела большие убытки. По подсчётам экономистов, общие потери от существования открытых границ составляли до 15 миллиардов марок в год.
Особое положение сложилось в Берлине, высшая власть в котором принадлежала после войны военным комендантам СССР, США, Англии и Франции. При образовании ГДР Восточный Берлин стал столицей нового государства. ФРГ не могла поступить аналогичным образом, так как Западный Берлин находился на территории ГДР. Тем не менее ФРГ претендовала на то, чтобы Западный Берлин входил в состав ФРГ на правах одной из «земель». Большинство населения Западного Берлина поддерживало эти притязания, что нашло отражение и в конституциях ФРГ и Западного Берлина. В Западном Берлине располагались некоторые учреждения ФРГ, здесь действовали те же партии и те же правовые нормы, что и в ФРГ. В экономическом и культурном отношениях Западный Берлин являлся частью ФРГ. Но общий юридический статут города не был чётко определён, и Западный Берлин не избирал своих представителей в бундестаг ФРГ. При утверждении Конституций ФРГ и Западного Берлина западные державы сделали оговорки об особом статуте Западного Берлина: ни США, ни Англия, ни Франция не поддерживали безоговорочно притязаний ФРГ на Западный Берлин.
Н. С. Хрущёв предложил разрубить этот гордиев узел, подписав мирный договор с двумя Республиками на основе фактически сложившихся границ. Западный Берлин Хрущёв предлагал объявить самоуправляющимся «вольным» городом, существование и внешние связи которого должны быть гарантированы великими державами. Это предложение не встретило поддержки на Западе. Тогда Хрущёв заявил, что СССР подпишет с ГДР сепаратный договор и после этого сложит с себя полномочия оккупационной державы. Он ссылался на недавний прецедент — на сепаратный договор, подписанный США и Англией с Японией и не подписанный СССР, КНР, Индией и Бирмой, которые участвовали в войне с Японией.
Западные державы весьма неприязненно встретили заявление Хрущёва. До сих пор связь с Западным Берлином обеспечивалась советскими властями, а не властями ГДР, не имевшей дипломатических отношений с большинством западных стран. Необходимость просить у властей ГДР разрешения на доступ в Западный Берлин казалась для США, Англии и Франции унизительной и недопустимой. Раздавались голоса, что в случае ухода СССР из ГДР западные страны «прорвутся силой» в Берлин. В любом случае изменение «статус-кво» грозило непредсказуемыми международными осложнениями.
Встреча в Вене показала, что вопрос о мирном договоре не может найти быстрое решение. Однако Хрущёв пришёл к выводу, что СССР способен оказать давление на западные страны, чтобы помочь ГДР в установлении строгого пограничного контроля. Этот вопрос стал темой нескольких выступлений Хрущёва. На вечере в Кремле в честь выпускников военных академий он заявил: «Мы подпишем мирный договор, а нашим вооружённым силам дадим приказ, чтобы любой агрессор, если он поднимет руку на Советский Союз или на наших друзей, получил бы достойный отпор»[83].
3 августа 1961 года Советское правительство направило западным державам близкое к ультиматуму требование: «В течение этого года так или иначе должен быть решён вопрос о заключении германского мирного договора и об урегулировании на его основе положения в Западном Берлине»[84].
7 августа Хрущёв выступил по телевидению и, упомянув об угрозах западных деятелей «прорываться силой» в Берлин, заявил, что ввиду опасности сложившегося положения Советскому Союзу, возможно, придётся увеличить численный состав армии на западных границах СССР и призвать часть резервистов, чтобы обеспечить полный комплект советских дивизий. Военные деятели, протестовавшие против сокращения Вооружённых Сил СССР на 1/3, могли быть довольны. Когда умер Сталин, общая численность Вооружённых Сил СССР приближалась к 6 миллионам человек, но к середине 1961 года она сократилась в соответствии с принятым Законом до 2,4 миллиона. Теперь армия могла снова увеличить свою численность. Выступление Хрущёва обострило общее положение в Европе; в вооружённых силах НАТО объявлялась повышенная боеготовность.
Тем временем в Москве произошло краткое совещание представителей стран Варшавского Договора, призвавшее ГДР установить на границах республики «порядок, предотвращающий подрывную деятельность против стран социалистического лагеря»
12 августа Совет Министров ГДР постановил ввести строгий контроль на границах республики. Граница между ГДР и ФРГ была закрыта, и все пути сообщения через неё взяты под строгий контроль. Для перехода границы нужен был особый пропуск. Вокруг всего Западного Берлина быстро возводилась высокая стена с колючей проволокой и небольшим количеством пропускных пунктов. Движение городского транспорта изменялось, а доступ граждан из Западного Берлина в Восточный и обратно стал возможен лишь при наличии удостоверения и пропуска.
Принятые в ГДР меры вызвали бурные протесты на Западе. Кеннеди проводил срочные консультации. Американские парашютно-десантные войска перебрасывались в Европу. В армию ФРГ призывали резервистов. Вице-президент США Л. Джонсон вылетел в Западный Берлин, где было сделано несколько попыток разрушить воздвигаемую стену, которая тут же восстанавливалась. В Берлине с одной стороны воздвигнутой стены стояли американские, а с другой — советские танки. Это был серьёзный военно-политический кризис, однако в самый разгар событий Хрущёв покинул Москву и направился на совещание секретарей обкомов на Украине.
Логика развития двух германских государств с неизбежностью вела к установлению более строгого пограничного контроля. Но для этого незачем было возводить громадную стену, ставшую впоследствии символом разобщённости не только между двумя Германиями, но и между Востоком и Западом.
В конце концов удалось смягчить политический кризис. Западным странам пришлось принять к сведению существование не только строгого пограничного контроля на границах ГДР, но и Берлинской стены, так как эти меры проводились в пределах компетенции ГДР и не нарушили связей Западного Берлина с Западом. С другой стороны, и Хрущёв «забыл» о своей угрозе — подписать до конца года мирный договор с ГДР. Сначала он несколько раз «продлевал» этот срок, а затем перестал говорить вообще на подобные темы.
3. XXII съезд КПСС
Для мирового коммунистического движения поворотным событием явился XX съезд КПСС. Но для политической ситуации в Советском Союзе XXII съезд имел большое значение. «Закрытый» доклад Хрущёва не публиковался. Саркофаг с телом Сталина продолжал покоиться в Мавзолее рядом с телом Ленина. Имя Сталина сохранялось в названиях городов, улиц, площадей, заводов и колхозов. Общественные науки и литература не могли проводить «линию XX съезда», а миллионы реабилитированных были обречены на молчание. До 1961 года печать не отмечала годовщин, связанных с жизнью крупнейших государственных деятелей и деятелей культуры, ставших жертвами репрессий. Но пресса неизменно отмечала дни рождения и смерти И. Сталина, особенно его 80-летие. Журнал «Коммунист» опубликовал в декабре 1959 года большую статью, в которой можно было прочесть, что Сталин был одним из «виднейших и активнейших деятелей нашей Коммунистической партии и международного коммунистического движения… выдающимся марксистским теоретиком, организатором, стойким борцом за коммунизм, верным марксизму-ленинизму и преданным интересам трудящихся… Он имеет большие заслуги перед партией, Советской Родиной и народом, перед международным коммунистическим и рабочим движением»[85].
Переоценка произошла только после XXII съезда партии. О преступлениях Сталина говорилось не на секретных, а на открытых заседаниях съезда. Этот разговор начал Хрущёв, но продолжили почти все делегаты съезда. Тема сталинских преступлений заслонила обсуждение Программы КПСС. Получая газеты, советские люди читали в первую очередь не то, что говорилось там о светлых перспективах 80-х годов, а о чёрных днях 30 — 40-х годов. При этом речь шла не только о Сталине или Берия, но и о многих других сообщниках Сталина. В этом повороте событий особую роль сыграла опять-таки личная инициатива Хрущёва.
XXII съезд являлся не внеочередным, а отчётным. Было невозможно поэтому избежать в Отчётном докладе разговора об июньском Пленуме 1957 года. Достоверно известно, однако, что Президиум ЦК КПСС рекомендовал лишь кратко упомянуть об июньском Пленуме.
17 октября Н. С. Хрущёв поднялся на трибуну Большого Кремлёвского дворца и открыл работу съезда. В обширном Отчётном докладе он подробно говорил о международном положении, об экономическом развитии СССР, о развитии науки и культуры. Затем перешёл к проблемам самой Коммунистической партии. И здесь, неожиданно для членов ЦК, Хрущёв резко и решительно поставил вопрос о преодолении культа личности Сталина и его последствий.
При этом Хрущёв впервые назвал полный состав так называемой «антипартийной группы», прямо заявив, что эти люди «несут персональную ответственность за многие массовые репрессии в отношении партийных, советских, хозяйственных, военных и комсомольских кадров и за другие явления подобного рода, имевшие место в период культа личности»[86].
Подобный поворот в докладе Хрущёва вызвал в кулуарах съезда оживлённое обсуждение. Некоторые из членов ЦК и Президиума ЦК не скрывали раздражения, но уклониться от обсуждения поднятых Хрущёвым вопросов было уже невозможно. И когда начались прения, их течение шло не по тому руслу, которое намечалось заранее. Уже второй оратор — глава украинской делегации Н. В. Подгорный подверг критике деятельность Кагановича в Москве и на Украине, где этот руководитель был инициатором арестов и истязаний многих честных коммунистов. Под аплодисменты съезда Подгорный назвал Кагановича перерожденцем, которого давно пора исключить из КПСС. Следующий оратор — К. Т. Мазуров подробно рассказал о разгроме Маленковым и Ежовым партийных кадров Белоруссии, где после незаконных арестов партийная организация республики потеряла половину своих членов. О преступлениях Кагановича и Молотова говорила Е. А. Фурцева, Д. С. Полянский рассказал о разгроме партийных кадров на Кубани при участии Кагановича. Особенно подробно о преступлениях Сталина и его помощников говорили Л. Ф. Ильичёв, Н. М. Шверник, А. Н. Шелепин и 3. Сердюк. Шелепин был тогда председателем КГБ, а Сердюк — первым заместителем председателя Комитета партийного контроля, и в их выступлениях содержались сенсационные по тому времени подробности злодеяний 1937 — 1939 годов.
Подводя итоги прений, Хрущёв в заключительном слове уделил вопросу о преступлениях сталинских лет больше внимания и времени, чем в Отчётном докладе. Он подробно рассказал о самоубийстве С. Орджоникидзе, о расстреле А. Сванидзе, о гибели руководителей Красной Армии, членов ЦК ВКП(б), о сомнительных обстоятельствах убийства Кирова. При одобрении съезда Хрущёв предложил соорудить в Москве памятник, чтобы «увековечить память товарищей, ставших жертвами произвола». Перед окончанием съезда по требованию делегатов от Ленинграда, Москвы, Грузии и Украины — И. Спиридонова, П. Демичева, Г. Джавахишвили и Н. Подгорного и после выступления Д. Лазуркиной, проведшей 17 лет в сталинских лагерях, XXII съезд партии принял постановление, в котором говорилось: «Признать нецелесообразным дальнейшее сохранение в Мавзолее саркофага с гробом И. В. Сталина, так как серьёзные нарушения Сталиным ленинских заветов, злоупотребления властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия в период культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в. Мавзолее В. И. Ленина»[87].
Это постановление, принятое 30 октября, было выполнено в ночь на 31 октября. Журналист В. Стрелков вспоминает: «В то время я работал корреспондентом АПН. Узнал, что с трибуны XXII съезда КПСС прозвучало пожелание убрать из Мавзолея тело И. Сталина. Тотчас же пошёл на Красную площадь. Но в тот день ничего не увидел. И лишь на третий раз вместе со своими друзьями стал свидетелем этого события.
… Возле Мавзолея толпилось человек 200. Было холодно. Все думали, что выносить саркофаг с телом И. Сталина будут через главный вход. Никто не обратил внимания, что с левой стороны от Мавзолея стояли деревянные щиты, над которыми горели электролампочки.
Поздно вечером справа к Мавзолею подъехала крытая грузовая военная машина. Все, кто стоял напротив входа, бросились туда. Кто-то крикнул: «Выносят!» Однако мы трое не побежали, а стали смотреть издалека.
Очень быстро откуда-то появились милиционеры, выстроились цепью и «отсекли» толпу от Мавзолея. Мы же остались сзади цепи.
Из боковой двери Мавзолея солдаты вынесли стеклянный саркофаг и погрузили его в машину. Воспользовавшись тем, что нас никто не трогал, мы отошли налево и остановились напротив щитов. Вот тут-то мы и увидели, что за щитами солдаты роют могилу. Там же ходил и мужчина в тёмно-сером пальто и такой же шляпе.
Часов в 10 — начале 11-го появилась женщина (думаю, что это была С. Аллилуева). Она нервничала, движения её были резкими. Никто её не останавливал, когда она заходила за Мавзолей.
Затем появилась чёрная легковая машина, из которой вышел военный (не то генерал, не то маршал, ни звания, ни лица мы не рассмотрели) и тут же прошёл за Мавзолей. «Кто это?» — спросил я шофёра, молодого солдата. Он в ответ улыбнулся. «Кого привёз?» — переспросил я. И снова в ответ — улыбка.
Около 11 часов вечера откуда-то сзади принесли красную крышку гроба и прислонили её к стене Мавзолея. Затем все куда-то ушли.
В 11 часов военный начальник вернулся к машине и уехал. Через некоторое время на площадке возле щитов снова появился мужчина в тёмно-сером пальто, затем вынесли обитый красный гроб…
И в этот момент к нам подошёл человек в штатском и вежливо попросил уйти с Красной площади…
Ни кино, ни телерепортёров в то время возле Мавзолея не было»[88].
Поэт Е. Евтушенко писал в стихотворении «Наследники Сталина»:
Решение съезда о выносе тела Сталина из Мавзолея сделало возможным устранение и других остатков культа Сталина. Были переименованы города, носившие имя Сталина, а Также улицы, площади, колхозы и предприятия «имени Сталина». Многие памятники Сталину сносились ещё после XX съезда, в частности был отправлен на переплавку громадный бронзовый памятник на Волго-Донском канале. Теперь эти памятники сносились везде, и только в Грузии кое-где остались «улицы Сталина» или его памятники.
XXII съезд КПСС принял новый Устав партии. Он мало отличался от прежнего, но в нём имелся пункт, вызвавший недовольство кадровых работников партийного аппарата. Это был пункт 25: «При выборах партийных органов соблюдается принцип систематического обновления их состава и преемственности руководства.
На каждых очередных выборах состав Центрального Комитета КПСС и его Президиума обновляется не менее чем на одну четвёртую часть. Члены Президиума избираются, как правило, не более чем на три созыва подряд…
Состав ЦК компартий союзных республик, крайкомов, обкомов обновляется не менее чем на одну треть на каждых очередных выборах; состав окружкомов, горкомов и райкомов партии, парткомов или бюро первичных организаций — наполовину. При этом члены этих руководящих партийных органов могут быть избраны подряд не более чем на три срока…
Собрание, конференция, съезд могут, исходя из политических и деловых качеств, избрать в состав руководящих органов того или иного работника и на более длительный срок. В таком случае для избрания требуется не менее трёх четвертей голосов коммунистов, участвующих в голосовании»[90].
Введённый в Устав принцип систематического обновления партийного руководства являлся разумным. Но он означал, что партийные руководители не могут отныне рассматривать свою работу как профессию или пожизненную привилегию. И если съезды КПСС проводились раз в пять лет, то выборы в обкомы, горкомы и райкомы проводились один раз в два года. Поэтому предельный срок для большинства партийных руководителей среднего звена составлял всего 6 лет. Но так или иначе, а Устав был принят, и в соответствии с ним происходили выборы в ЦК КПСС, состав которого значительно обновился. Изменился и состав Президиума ЦК КПСС. Вместо А. Б. Аристова, Н. Г. Игнатова и Е. А. Фурцевой членами Президиума стали Г. И. Воронов, а позднее А. П. Кириленко. Из прежнего состава Секретариата ЦК остались лишь Н. Хрущёв, Ф. Козлов и М. Суслов. Новыми членами Секретариата стали: П. Н. Демичев, А. Н. Шелепин, Л. Ф. Ильичёв и Б. Н. Пономарёв. Несколько позднее секретарём ЦК стал и Ю. В; Андропов. Среди делегатов XXII съезда был и 30-летний первый секретарь Ставропольского крайкома ВЛКСМ М. С. Горбачёв. Впервые присутствовал на съезде партии в качестве делегата и первый секретарь Днепропетровского обкома Партии В. М. Чебриков. Через несколько месяцев после съезда на первой сессии Верховного Совета СССР был утверждён и новый состав Совета Министров СССР. Из изменений в Правительстве отметим лишь два. Председателем КГБ вместо А. Шелепина стал недавний секретарь ЦК ВЛКСМ В. Е. Семичастный. Вместо М. Ольшанского новым министром сельского хозяйства СССР стал К. Г. Пысин, недавний заместитель Ольшанского.
Переоценка произошла только после XXII съезда партии. О преступлениях Сталина говорилось не на секретных, а на открытых заседаниях съезда. Этот разговор начал Хрущёв, но продолжили почти все делегаты съезда. Тема сталинских преступлений заслонила обсуждение Программы КПСС. Получая газеты, советские люди читали в первую очередь не то, что говорилось там о светлых перспективах 80-х годов, а о чёрных днях 30 — 40-х годов. При этом речь шла не только о Сталине или Берия, но и о многих других сообщниках Сталина. В этом повороте событий особую роль сыграла опять-таки личная инициатива Хрущёва.
XXII съезд являлся не внеочередным, а отчётным. Было невозможно поэтому избежать в Отчётном докладе разговора об июньском Пленуме 1957 года. Достоверно известно, однако, что Президиум ЦК КПСС рекомендовал лишь кратко упомянуть об июньском Пленуме.
17 октября Н. С. Хрущёв поднялся на трибуну Большого Кремлёвского дворца и открыл работу съезда. В обширном Отчётном докладе он подробно говорил о международном положении, об экономическом развитии СССР, о развитии науки и культуры. Затем перешёл к проблемам самой Коммунистической партии. И здесь, неожиданно для членов ЦК, Хрущёв резко и решительно поставил вопрос о преодолении культа личности Сталина и его последствий.
При этом Хрущёв впервые назвал полный состав так называемой «антипартийной группы», прямо заявив, что эти люди «несут персональную ответственность за многие массовые репрессии в отношении партийных, советских, хозяйственных, военных и комсомольских кадров и за другие явления подобного рода, имевшие место в период культа личности»[86].
Подобный поворот в докладе Хрущёва вызвал в кулуарах съезда оживлённое обсуждение. Некоторые из членов ЦК и Президиума ЦК не скрывали раздражения, но уклониться от обсуждения поднятых Хрущёвым вопросов было уже невозможно. И когда начались прения, их течение шло не по тому руслу, которое намечалось заранее. Уже второй оратор — глава украинской делегации Н. В. Подгорный подверг критике деятельность Кагановича в Москве и на Украине, где этот руководитель был инициатором арестов и истязаний многих честных коммунистов. Под аплодисменты съезда Подгорный назвал Кагановича перерожденцем, которого давно пора исключить из КПСС. Следующий оратор — К. Т. Мазуров подробно рассказал о разгроме Маленковым и Ежовым партийных кадров Белоруссии, где после незаконных арестов партийная организация республики потеряла половину своих членов. О преступлениях Кагановича и Молотова говорила Е. А. Фурцева, Д. С. Полянский рассказал о разгроме партийных кадров на Кубани при участии Кагановича. Особенно подробно о преступлениях Сталина и его помощников говорили Л. Ф. Ильичёв, Н. М. Шверник, А. Н. Шелепин и 3. Сердюк. Шелепин был тогда председателем КГБ, а Сердюк — первым заместителем председателя Комитета партийного контроля, и в их выступлениях содержались сенсационные по тому времени подробности злодеяний 1937 — 1939 годов.
Подводя итоги прений, Хрущёв в заключительном слове уделил вопросу о преступлениях сталинских лет больше внимания и времени, чем в Отчётном докладе. Он подробно рассказал о самоубийстве С. Орджоникидзе, о расстреле А. Сванидзе, о гибели руководителей Красной Армии, членов ЦК ВКП(б), о сомнительных обстоятельствах убийства Кирова. При одобрении съезда Хрущёв предложил соорудить в Москве памятник, чтобы «увековечить память товарищей, ставших жертвами произвола». Перед окончанием съезда по требованию делегатов от Ленинграда, Москвы, Грузии и Украины — И. Спиридонова, П. Демичева, Г. Джавахишвили и Н. Подгорного и после выступления Д. Лазуркиной, проведшей 17 лет в сталинских лагерях, XXII съезд партии принял постановление, в котором говорилось: «Признать нецелесообразным дальнейшее сохранение в Мавзолее саркофага с гробом И. В. Сталина, так как серьёзные нарушения Сталиным ленинских заветов, злоупотребления властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия в период культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в. Мавзолее В. И. Ленина»[87].
Это постановление, принятое 30 октября, было выполнено в ночь на 31 октября. Журналист В. Стрелков вспоминает: «В то время я работал корреспондентом АПН. Узнал, что с трибуны XXII съезда КПСС прозвучало пожелание убрать из Мавзолея тело И. Сталина. Тотчас же пошёл на Красную площадь. Но в тот день ничего не увидел. И лишь на третий раз вместе со своими друзьями стал свидетелем этого события.
… Возле Мавзолея толпилось человек 200. Было холодно. Все думали, что выносить саркофаг с телом И. Сталина будут через главный вход. Никто не обратил внимания, что с левой стороны от Мавзолея стояли деревянные щиты, над которыми горели электролампочки.
Поздно вечером справа к Мавзолею подъехала крытая грузовая военная машина. Все, кто стоял напротив входа, бросились туда. Кто-то крикнул: «Выносят!» Однако мы трое не побежали, а стали смотреть издалека.
Очень быстро откуда-то появились милиционеры, выстроились цепью и «отсекли» толпу от Мавзолея. Мы же остались сзади цепи.
Из боковой двери Мавзолея солдаты вынесли стеклянный саркофаг и погрузили его в машину. Воспользовавшись тем, что нас никто не трогал, мы отошли налево и остановились напротив щитов. Вот тут-то мы и увидели, что за щитами солдаты роют могилу. Там же ходил и мужчина в тёмно-сером пальто и такой же шляпе.
Часов в 10 — начале 11-го появилась женщина (думаю, что это была С. Аллилуева). Она нервничала, движения её были резкими. Никто её не останавливал, когда она заходила за Мавзолей.
Затем появилась чёрная легковая машина, из которой вышел военный (не то генерал, не то маршал, ни звания, ни лица мы не рассмотрели) и тут же прошёл за Мавзолей. «Кто это?» — спросил я шофёра, молодого солдата. Он в ответ улыбнулся. «Кого привёз?» — переспросил я. И снова в ответ — улыбка.
Около 11 часов вечера откуда-то сзади принесли красную крышку гроба и прислонили её к стене Мавзолея. Затем все куда-то ушли.
В 11 часов военный начальник вернулся к машине и уехал. Через некоторое время на площадке возле щитов снова появился мужчина в тёмно-сером пальто, затем вынесли обитый красный гроб…
И в этот момент к нам подошёл человек в штатском и вежливо попросил уйти с Красной площади…
Ни кино, ни телерепортёров в то время возле Мавзолея не было»[88].
Поэт Е. Евтушенко писал в стихотворении «Наследники Сталина»:
Караул у могилы Сталина никто не установил. Недалеко от Мавзолея выкопали глубокую яму и опустили гроб с телом Сталина. К разверстой яме подвели несколько самосвалов с раствором бетона и вылили на лежавший в яме гроб. Сверху положили гранитную плиту, на которой позднее сделали простую надпись «И. В. Сталин». Когда Хрущёв 31 октября закрывал XXII съезд КПСС, в Мавзолее уже не было тела Сталина.
Безмолвствовал мрамор. Безмолвно мерцало стекло.
Безмолвно стоял караул, на ветру бронзовея.
А гроб чуть дымился. Дыханье сквозь щели текло,
Когда выносили его из дверей Мавзолея.
Гроб медленно плыл, задевая краями штыки.
Он тоже безмолвным был — тоже! — но грозно безмолвным.
Угрюмо сжимая набальзамированные кулаки,
В нём к щели приник человек, притворившийся мёртвым…
Он что-то задумал. Он лишь отдохнуть прикорнул.
И я обращаюсь к правительству нашему с просьбой:
Удвоить, утроить у этой плиты караул,
Чтоб Сталин не встал, и со Сталиным — прошлое…[89]
Решение съезда о выносе тела Сталина из Мавзолея сделало возможным устранение и других остатков культа Сталина. Были переименованы города, носившие имя Сталина, а Также улицы, площади, колхозы и предприятия «имени Сталина». Многие памятники Сталину сносились ещё после XX съезда, в частности был отправлен на переплавку громадный бронзовый памятник на Волго-Донском канале. Теперь эти памятники сносились везде, и только в Грузии кое-где остались «улицы Сталина» или его памятники.
XXII съезд КПСС принял новый Устав партии. Он мало отличался от прежнего, но в нём имелся пункт, вызвавший недовольство кадровых работников партийного аппарата. Это был пункт 25: «При выборах партийных органов соблюдается принцип систематического обновления их состава и преемственности руководства.
На каждых очередных выборах состав Центрального Комитета КПСС и его Президиума обновляется не менее чем на одну четвёртую часть. Члены Президиума избираются, как правило, не более чем на три созыва подряд…
Состав ЦК компартий союзных республик, крайкомов, обкомов обновляется не менее чем на одну треть на каждых очередных выборах; состав окружкомов, горкомов и райкомов партии, парткомов или бюро первичных организаций — наполовину. При этом члены этих руководящих партийных органов могут быть избраны подряд не более чем на три срока…
Собрание, конференция, съезд могут, исходя из политических и деловых качеств, избрать в состав руководящих органов того или иного работника и на более длительный срок. В таком случае для избрания требуется не менее трёх четвертей голосов коммунистов, участвующих в голосовании»[90].
Введённый в Устав принцип систематического обновления партийного руководства являлся разумным. Но он означал, что партийные руководители не могут отныне рассматривать свою работу как профессию или пожизненную привилегию. И если съезды КПСС проводились раз в пять лет, то выборы в обкомы, горкомы и райкомы проводились один раз в два года. Поэтому предельный срок для большинства партийных руководителей среднего звена составлял всего 6 лет. Но так или иначе, а Устав был принят, и в соответствии с ним происходили выборы в ЦК КПСС, состав которого значительно обновился. Изменился и состав Президиума ЦК КПСС. Вместо А. Б. Аристова, Н. Г. Игнатова и Е. А. Фурцевой членами Президиума стали Г. И. Воронов, а позднее А. П. Кириленко. Из прежнего состава Секретариата ЦК остались лишь Н. Хрущёв, Ф. Козлов и М. Суслов. Новыми членами Секретариата стали: П. Н. Демичев, А. Н. Шелепин, Л. Ф. Ильичёв и Б. Н. Пономарёв. Несколько позднее секретарём ЦК стал и Ю. В; Андропов. Среди делегатов XXII съезда был и 30-летний первый секретарь Ставропольского крайкома ВЛКСМ М. С. Горбачёв. Впервые присутствовал на съезде партии в качестве делегата и первый секретарь Днепропетровского обкома Партии В. М. Чебриков. Через несколько месяцев после съезда на первой сессии Верховного Совета СССР был утверждён и новый состав Совета Министров СССР. Из изменений в Правительстве отметим лишь два. Председателем КГБ вместо А. Шелепина стал недавний секретарь ЦК ВЛКСМ В. Е. Семичастный. Вместо М. Ольшанского новым министром сельского хозяйства СССР стал К. Г. Пысин, недавний заместитель Ольшанского.