Страница:
В Своей беседе с самарянкой Христос, предрекая то время, когда люди будут чтить Бога повсюду, не оправдывал, однако, действий раскольников. "Спасение - от иудеев", - сказал Он, тем самым давая понять, что Иерусалим город Мессии - есть подлинный оплот ветхозаветного Откровения. На этом же стояла иудейская Община, которая по праву считала себя преемницей древнего Израиля.
Самосознание Общины тех лет нашло отражение в книге одного из иудейских историков. Она называлась Дибрей хаямим, то есть "Дела (минувших) дней", а в греческом и латинском переводах - Летопись (Паралипоменон, Хроника). Она была написана около 300 года в Иерусалиме (5). В ней излагаются те же события, что и в Книгах Царств, но под иным углом зрения. Если целью авторов Второзаконнической истории было привести народ к покаянию, показав ему падения его и измены Богу в прошлом, то Хроника рассказ о происхождении иудейской Общины.
(О Второзаконнической истории см. том. 5.)
Книга начинается генеалогией, восходящей к праотцам человечества. Этим Священная История включается в рамки и истории мировой. Североизраильское царство как раскольничье почти выпадает из поля зрения автора. Он хочет показать, что Моисея и Ковчег связывает с Иерусалимом и его Храмом непрерывная традиция. "Остаток Израиля" - это не просто те, кто уцелел после нашествий, разрухи и плена, а сохранившие дух Моисея и верность Нафанову пророчеству.
Автор Паралипоменона был, вероятнее всего, священником. Его книгу справедливо называют "церковной историей". В ней много внимания уделяется духовенству и богослужению, подробно и вдохновенно описаны праздники и религиозные торжества перед Храмом. Ликование народа, уповающего на Господа, - излюбленная картина писателя, не раз повторяющаяся на страницах его книги. Но при этом он очень далек от идей иерократических и не является сторонником светской власти первосвященника. Единственная богопоставленная власть - это власть дома Давидова; мессианское царство неотделимо от нее. То, что Бог изрек некогда через пророка Нафана, не может быть отменено никакими историческими обстоятельствами.
А между тем обстоятельства складывались скорее в пользу иерократии. После Зерубабеля мы уже ничего не слышим о судьбе потомков Давида. Хотя они не исчезли бесследно и, конечно, свято хранили память о своем происхождении, но персы не допускали их к власти, зная о склонности иудеев к восстаниям. Такое же положение сохранилось при греках. Единственным национальным правителем оставался первосвященник. Возможно, иудеи считали его временным наместником Дома Давидова, и поэтому его вступление на престол стали сопровождать торжественным обрядом помазания (6). Первоиерарха даже прямо именовали Помазанником, но, как явствует из Книги Хроник, помазание его не было тождественно царскому. А именно с Царем-Мессией связывали День Господень. Чем меньше было надежд на восстановление гражданской монархии, тем большим ореолом окружалась мессианская теократия будущего. Она никак не отождествлялась с властью духовенства. Его роль сводилась к укреплению Израиля как Церкви, спаянной единой верой, едиными обычаями, единым Законом.
Символами церковного единства иудеев по-прежнему оставались Тора и Храм. Как выглядело в то время Сионское святилище, мы узнаем из сообщения грека Гекатея.
"Приблизительно в середине города,- пишет он, -поднимается каменная стена, имеющая в длину пять метров и в ширину сто локтей, с двумя воротами. Внутри этой стены возвышается четырехугольный жертвенник, сложенный из необтесанных, но просто собранных и необделанных камней в таком виде, что каждая сторона имеет двадцать локтей, вышина же его десять локтей. Близ него построено большое здание, в котором стоят жертвенник и светильник, оба из золота, весом в два таланта. На них неугасаемый огонь горит днем и ночью. В храме нет ни изображения, ни дароприношения, там отсутствует всякое растение, нет ни рощи, ни чего-либо подобного в этом роде. Священники там проводят дни и ночи, исполняя разные священнодействия" (7).
Святая Святых, Двир, хотя уже и лишенный Ковчега, как и в древности, знаменовал Божие присутствие. Благоговение перед ним постоянно возрастало. Даже сам первосвященник входил туда лишь раз в год. Библейские книги неоднократно повествуют о наказании язычников, которые пытались проникнуть в Двир.
Одно из таких покушений произошло, когда вновь вспыхнула война между Птолемеями и Селевкидами. К тому времени восточноэллинистическая держава уже утратила свои владения в Персии, поэтому Антиох III, прозванный Великим, царь молодой и энергичный, решив компенсировать потери за счет Палестины, сделал попытку вырвать ее из рук Птолемея IV.
Войска соперников сошлись весной 217 года до н.э. близ сирийского города Рафии. Силы их были равны; с той и другой стороны выступали десятки тысяч пехотинцев, колесницы и слоны. Птолемей выиграл сражение благодаря тому, что опирался не только на наемников, но вооружил египтян, которые прежде не несли военной службы. После отступления Антиоха III Птолемей для покрытия расходов решил воспользоваться сокровищами Иерусалимского Храма, и только чудо спасло святилище от разграбления. В другой раз посягательство на Храм предпринял Гелиодор, министр Селевка IV, но был, как рассказывает 2 Маккавейская книга, изгнан ангелами (8). Эта вторая попытка относится уже к 176 году - к эпохе правления в Иудее Селевкидов.
Сирийские цари овладели страной не сразу. Вскоре после битвы при Рафии египтяне осознали свою силу и Птолемей IV оказался на грани катастрофы. Только соглашение с жрецами спасло его. Этим воспользовался Антиох Великий и еще раз попытал счастья в Палестине. На этот раз дело обернулось в его пользу. В борьбе с египетским генералом Скопасом он получил поддержку иудеев, которые были оскорблены неуважительным отношением Птолемея к Храму.
"Антиох, -пишет Полибий,- занял Батанею, Самарию, Авилу и Гадару, и вскоре за тем к нему явились иудеи, живущие около храма, носящего название Иерусалим" (9). Антиох подтвердил все права евреев, которые те имели раньше, и даже послал щедрые дары Храму. Две тысячи иерусалимских семей было взято царем для гарнизонной службы в Вавилонии.
В 198 году был наконец заключен мир; согласно договору Иерусалим переходил под контроль Селевкидов. Никто не догадывался, что новая власть окажется неизмеримо хуже старой. Селевкиды были, как мы уже знаем, фанатичными эллинизаторами и в этом отношении представляли для евреев куда большую опасность, чем либеральные Птолемей. Но сам Антиох Великий правил пока сравнительно гуманно. Он был благодарен иудеям за их помощь. Кроме того, на его горизонте показался новый могущественный противник. Это был Рим, недавно с успехом завершивший вторую войну с Карфагеном. В 190 гиду римляне разбили армию Антиоха Великого, и под их нажимом он отказался от дальнейшей экспансии. В 187 году Антиох погиб при попытке ограбить храм Бэла в Эламе. А через несколько лет покончил с собой Ганнибал. Два главных врага Рима пали. Однако царство Селевкидов еще не утратило своей силы, и власть его над всей Сирией сохранялась.
По рассказу 3 Маккавейской книги, в годы борьбы между Антиохом III и Птолемеями в Иерусалиме правил первосвященник Симон II. Автор вкладывает в его уста вдохновенную молитву, в которой первосвященник молит Бога защитить святыню и народ. Иосиф Флавий говорит, что еще раньше был в Иудее верховный пастырь по имени Симон, которого прозвали Праведным. Но, по-видимому, так называли Симона, жившего при Антиохе III (10). Иудейский мудрец Бен-Сира писал о нем около 180 года и изображал Симона настоящим отцом города: он заботился о жителях Иерусалима, отремонтировал Храм, восстановил крепостные стены, разрушенные в годы войн, провел в цитадель новый водопровод. Вероятно, сам Бен-Сира присутствовал в Доме Божием, когда Симон Праведный совершал богослужение. Во всяком случае, описывая ритуал Судного Дня, он говорит как очевидец, видевший Симона в Храме.
Сколь величав был он, когда появлялся из скинии и когда выходил из за завесы,
Как яркая звезда из облаков и как полная луна во дни праздника
Когда он облачался в одеяния славы и одевался в полное убранство.
И певцы начинали петь, и звуки музыки сливались со сладостной хвалой.
Когда же он оканчивал службу Господню и приносил положенное Ему,
Тогда он сходил и поднимал руки свои над всей Общиной Израиля (11).
Бен-Сира изображает Симона II преемником пророков, а талмудическое предание именует его последним из Мужей Великого Собора. По-видимому, после Симона этот институт пришел в упадок. Его оттеснил национальные гражданский орган - Совет старейшин, или Герусия, получивший потом название Синедриона (12).
О Симоне в народной памяти сохранилось много сказаний. Талмуд говорит, что при его жизни в Храме никогда не гасла лампада и не ослабевал огонь жертвенника. Считалось, что именно Симон запретил произносить имя Божие Ягве, заменив его словом "Адонай", Господь. По другому сказанию, он задолго предвидел свою смерть. Праведник говорил, что каждый год в Двир его сопровождал таинственный старец в белых одеждах. Но однажды старец не вышел вместе с Симоном, и тот понял, что конец его близок. В этом же году первосвященник, действительно, умер (13).
То, что мы знаем о Симоне Праведном, показывает его человеком, чуждым крайностей и нездорового мистицизма. Свое мировоззрение он выразил в лапидарной форме "На трех вещах стоит мир на Торе, на богослужении и на делах милосердия" (14). Смысл этого изречения, ставшего пословицей, заключается в том, что истинная религия есть вера в Откровение, выражающаяся в благочестии и добродетельной жизни.
Учеником Симона II был Антигон из Сохо. На широту его взглядов указывает хотя бы то, что он не считал зазорным носить иноземное, греческое имя Антигон полагал, что благочестие не сводится к рабскому и формальному следованию уставам Торы. Главное - не награда или кара, а любовь к Богу. Только тот, кто вдохновляется ею, может быть угоден Богу. "Не уподобляйтесь,- говорил Ангигон, - рабам, которые служат господину с целью получить вознаграждение, но будьте похожи на тех, кто служит господину бескорыстно, и да будет у вас страх Божий" (15). Подобная мысль свидетельствует о высоком уровне религиозного сознания иудейства.
Однако в то же самое время в стране появились люди, особенно среди знати, которые стали оказывать сопротивление режиму Торы. Побывав в чужих краях, они пленились светским духом, царившим в эллинизированных городах Сирии и Египта, и требования Закона стали представляться им ненужной и тягостной обузой. Народ называл этих иудеев решаим, нечестивцами, а книжники видели в них серьезную угрозу. Чтобы создать заслон от пагубного влияния вольнодумцев, они усилили церковную замкнутость. Таким образом, Израиль, избежавший индийского аскетизма, познал иной тип отрешенности: отгородился от мира за стенами Торы.
В этом конфликте выявилась извечная проблема религиозного сознания: как соединить открытость к жизни с защитой глубочайших духовных ценностей веры от эрозии? Иудейство предпочло оборонительную позицию. Еще не пришло время для евангельского синтеза, да и для народов, принявших христианство, он будет очень труден. Им не раз придется идти по стопам древних иудеев и запирать свои ворота. Нужно будет многое понять и пережить, прежде чем отрицание "мира сего" и любовь к миру сольются воедино.
Попытки синтеза станут предприниматься уже и в конце ветхозаветного периода, но пока ревнителям Закона оставалось лишь готовиться к духовному сражению. О чем они думали и чем жили в эти годы, красноречиво говорят псалмы, посвященные Торе. Их авторы не ведают компромиссов с решаим: они сделали свой выбор.
Блажен муж, который не ходил на совет нечестивых, и на пути грешных не стоял,
И на сборище кощунствующих не сидел.
Но к Закону Господню - влечение его, и о Законе Его помышляет он день и ночь.
Пс 1,1-2
Никакие глумления решаим не могут поколебать псалмопевца.
Гордые насмехались надо мною,
но я не уклонился от Закона Твоего,
вспоминал суды Твои, Господи, от века и утешался.
Ужасают меня нечестивые, оставляющие Закон Твой.
Пс 118, 51-53
При чтении псалмов о Торе бросается в глаза отношение человека к заповедям Божиим. Они для него "благое бремя", а не внешний гнет, который человек несет лишь вынужденно. Псалмопевцы-законники одушевлены глубокой любовью к Богу, в их молитвах как бы находит свое развитие мысль, высказанная Антигоном из Сохо. Не боязнь кары ведет праведника, но уверенность в том, что высшее благо сосредоточено в Боге и Его заповедях:
Закон Господень совершен, укрепляет душу,
Откровение Господа верно, умудряет непорочных.
Пс 18, 8
Люди должны увидеть свое несовершенство и нечистоту: от внешних поступков до тайных движений души; только тогда они поймут, где искать спасение и источник истинной жизни. Кто, кроме Господа, может исцелить человека от его немощей и искупить от зла? Знаменитый 118-й псалом - этот шедевр хокмической поэзии - весь проникнут жаждой святости. Нигде в Ветхом Завете с такой глубиной не воплотилась любовь к Богу и благоговение перед Его спасающей волей.
Всем сердцем моим ищу я Тебя, не дай мне уклониться от заповедей Твоих.
В сердце моем я сохранил слово Твое, чтоб не творить греха пред Тобою.
Благословен Ты, Господи! Научи,меня уставам Твоим .
О пути откровений Твоих я радуюсь, как о всяком богатстве.
О заповедях Твоих размышляю и взираю на пути Твои.
По милосердию Твоему оживляй меня, и буду хранить откровения уст Твоих.
Навеки, Господи, слово Твое утверждено в небесах, истина Твоя в род и род.
Ты поставил землю - и она стоит, по определениям Твоим все стоит доныне, ибо все служит Тебе...
Я заблудился, как овца потерянная, взыщи служителя Твоего, ибо заповедей Твоих я не забыл.
Пс 118, 10 сл.
Хотя эти слова очень часто звучат в христианских храмах, нередко забывают о великой духовной и нравственной силе, присущей "религии Закона". Конфликт между Иисусом Христом и учителями Торы давал повод многим богословам забывать о положительных сторонах законничества. А ведь именно Спаситель говорил ученикам о книжниках: "Все, что они велят вам, соблюдайте и делайте" (Мф 23, 3). Он упрекал наставников иудейства прежде всего в бездушном и формальном исполнении заповедей, в лицемерии и ханжестве; сам же Закон был объявлен Христом - священным (Мф 5, 17-19). Он обличал лишь его искажения.
Не отвергал Закона и апостол Павел, которого часто считают его непримиримым врагом. Павел учил о временном характере многих установлении Торы. В этом он оставался всецело верен Христу, учившему о "поклонении Богу в духе и истине", о религии, которая возвысится над национальными рамками. Закон же, создав ветхозаветную Церковь, не мог создать Церкви Вселенской. Однако на определенном этапе истории эта его ограниченность была необходима.
Что касается жизненного идеала Закона, то в сравнении с евангельским он, конечно, тоже обнаруживает свое несовершенство. В нем слишком силен элемент "договора", буквализма, внешней "исполнимости", ритуальной скованности.
Тем не менее мы должны помнить об исторической задаче законоучителей в те годы.
Община была обязана противопоставить брожению, охватившему мир, твердую веру, строгую этику, здравый смысл. Эта оборонительная позиция служила как бы цементом, скреплявшим камни церковного фундамента в эпоху эллинизма. Мы не найдем у законников смелости пророков или автора Книги Иова. Но до этих высот способны были подняться лишь немногие. Рядовой же человек мог дорасти до свободы, только руководствуясь Законом. Для такого человека необходимы были ясные практические ориентиры. Поэтому хакамы в своих кружках и раввины в синагогах неустанно трудились над тем, чтобы выковать характер иудея, оградив его от языческих соблазнов и искушений.
В начале II века до н. э. произошло слияние традиции Торы с традицией хакамов. Земная мудрость последних стала отныне опираться на Тору. Это нашло отражение в книге "Премудрость", написанной человеком по имени Иешуа Бен-Сира, известным в грекоязычных странах как Иисус сын Сирахов или просто Сирах.
В царствование Птолемея VII в Египет приехал внук Сираха, который заметил, что александрийские иудеи недостаточно знают основы отечественной религии. Чтобы помочь им, он решил перевести на греческий язык книгу своего деда, которую считал наиболее подходящим наставлением в вере и жизни. Приступил он к своей работе в 123 году, из чего можно заключить, что сам Иешуа писал около 180 года (16).
Вплоть до конца XIX века были известны лишь эта греческая версия труда Бен-Сиры и другие, более поздние его переложения.
Но сейчас мы уже располагаем еврейским текстом, что во многом облегчает понимание книги (17).
Хотя "Премудрость" Бен-Сиры не была включена иудеями в Библию, а Церковью была отнесена к разряду неканонических писаний, она пользовалась большой популярностью среди христиан. Св. Киприан называл ее даже "Церковной Книгой" (Экклезиастикус), имея в виду уважение, которое она снискала среди верующих. В "Премудрости" Бен-Сиры видели противоядие от нездоровой мечтательности и своего рода руководство для повседневной жизни.
Биографических сведений о Бен-Сире не сохранилось. По-видимому, он происходил из знатного иерусалимского рода и провел молодые годы в путешествиях, откуда вынес разнообразные знания. Его книга - настоящая энциклопедия жизни: в ней говорится о придворных обычаях и храмовых ритуалах, о торговле и Священном Писании, о медицине и воспитании. Возможно, он был знаком и с греческой литературой, но лучше всего знал Библию (18). Он - первый ветхозаветный писатель, который имел ее уже почти в полном объеме. Вторым его учителем была сама жизнь. Он пишет:
Много видел я в скитаниях моих и знаний у меня больше, чем я могу высказать.
Часто был я близок к смерти и спасался благодаря опытности моей.
Сир 34, 11-12
В зрелые годы он окончательно поселился в Иерусалиме и там составил свою книгу, с целью научить людей "преуспевать в жизни согласно Закону".
"Премудрость" рисует Бен-Сиру человеком трезвым, рассудительным, уравновешенным и благожелательным. Последний из хакамов, он идеально воплощает в себе образ мудреца-книжника. Иешуа влюблен в свой труд, он ставит свое дело выше всех других профессий, потому что для него понимание происходящего и знание Закона есть ключ к праведной и правильной жиэни. Без этого знания человек надмевается и тем ввергает себя и других в неисчислимые страдания.
Гордость ненавистна перед Богом и людьми, и угнетение преступно перед ними.
Царство переходит от народа к народу по причине нечестия и гордости.
Что гордится прах и пепел, тело которого тлеет уже заживо?
Сир 10, 7-9
Удивителен контраст между настроением, царящим в книге, и той беспокойной эпохой, в которую жил ее автор. Но нередко именно так и бывает, что произведения, насыщенные бурными чувствами, рождаются в годы внешнего мира и, напротив, в периоды катастроф, как оазисы, возникают островки мира. Книга Иова была написана в обстановке сравнительно спокойной; Бен-Сира же сохранил свою невозмутимую ясность в дни, когда осаждались крепости и чужеземные солдаты непрерывным потоком проходили по Палестине.
Иешуа - проницательный психолог, он хорошо изучил человеческую природу и чужд романтических иллюзий.
Не советуйся с женою о сопернице ее
и с трусливым - о войне,
с продавцом - о покупке и с покупателем - о продаже,
с жадным - о благодарности,
с немилосердным - о благотворении,
с ленивым работником - о его работе.
Сир 37, 11-12
Но ирония мудреца не переходит в сарказм и мизантропию. Говоря о женских пороках, он не забывает и о доброй жене, этом венце совершенства; обличая алчных богачей, не отрицает возможности употребить имение во благо.
Книга Бен-Сиры поразительно многогранна. Наряду с советами относительно хозяйства в духе Гесиода или о воспитании детей в ней содержатся псалмы, поднимающиеся до уровня лучших творений священной поэзии. Однако Иешуа прежде всего - выразитель идеалов рядового человека. От него мы узнаем, чем жил, о чем думал и к чему стремился иудей накануне страшного испытания, которому неожиданно подверглась его вера. Странно, однако, что Апокалипсис Исайи и Книга Иова как будто бы прошли мимо мудреца. Это показывает, насколько сложной была жизнь ветхозаветной Церкви и как много было в ней независимых течений. Сам Иешуа, как мы уже говорили, соединил в своей книге две различные традиции. С одной стороны, она - произведение светского мудреца-хакама, а с другой - вдохновлена любовью к Торе и Храму, что резко отличает ее от Притчей и Экклезиаста.
"Премудрость" Бен-Сиры состоит из стихотворных глав, которые собраны без определенного плана. Однако, несмотря на это, она проникнута единым духом. Иешуа проповедует "знание"; но это не научное познание, как его понимали греки, а своего рода "наука жизни", та наука, которую Толстой впоследствии назовет самой важной для человека. Бен-Сира-моралист, чем-то напоминающий французских писателей XVII века. В его сентенциях, наблюдениях, оценках бытие человека рассматривается под определенным углом зрения. Свой практический опыт он взвешивает на весах Закона.
Лютер как-то сказал, что книга Сираха "полезна для народа, так как ее цель сделать гражданина или домохозяина богобоязненным, благочестивым и мудрым". Местами писание Бен-Сиры кажется прозаичным и тривиальным. Его мораль сближается с этикой Эпикура Или Конфуция. Более того, она как бы стоит вне того потока, который увлекал Израиль к Царству Божию. Философ весь сосредоточен на сегодняшнем дне.
Причины этой установки понятны. Отражая атаки хаотического мира, еврейский моралист больше всего ценил прочность, незыблемость, постоянство. Неизменность всего созданного он связывая с верой в Творца, пребывающего над миром.
Когда сотворил Бог создания Свои, то при сотворении их назначил им законы,
Он навек упорядочил дела их и пределы власти их на все роды их.
Сир 16, 26-27
Динамика космоса и истории мало интересует философа. Он дорожит непреложностью верховного Порядка. Законы для него проявление сокровенной Премудрости Сущего, о которой говорили еще авторы Притчей и Иова. При этом Бен-Сира отождествляет Тору, которая была дарована Израилю через Моисея, с Хокмой. Иешуа вкладывает в ее уста слова, из которых явствует, что и Премудрость и Закон лишь различные выражения единой божественной воли.
Я вышла из уст Всевышнего и, как облако, покрыла землю.
Я одна обошла круг небесный и шествовала по глубинам бездны,
Волнами морскими, и всею землею, и всеми народами и языками я владела.
У всех у них я искала жилища, в чьем бы наследии мне водвориться.
Тогда заповедал мне Творец всяческих, и Создатель назначил мне место обитания.
И сказал поселись во Иакове и в Израиле получи удел свои.
Прежде века в начале Он создал меня, и во веки я нс скончаюсь.
Я служила пред Ним во Святой скинии, и затем утвердилась я в Сионе.
Сир 24, 3 сл.
В то время как природа, по мнению Сираха, не может нарушить космического строя, человек находится перед Законом в ином положении. Он свободное существо. Наделенный великими дарами, созданный по образу Творца, он должен сам избрать себе путь. Когда Бог в начале сотворил человека,
Он отдал ему во власть произволения его.
Если захочешь - соблюдешь заповеди и будешь тверд в исполнении воли Его.
Перед лицом человека жизнь и смерть, то, чего он захочет, - будет ему.
Сир 15, 14 сл.
Здесь впервые в ветхозаветной письменности столь четко выражена мысль о свободе и ответственности человека. Мудрая жизнь есть осуществление в поступках, мыслях и чувствах высшей Премудрости, то есть воли Господней, запечатленной в Торе. Мудрец при этом не хочет ограничиваться общими утверждениями, а стремится дать вполне конкретные уроки жизни. Сама тема заставляет его входить в детали, которые порой придают некоторым его поучениям банальный характер. Однако в целом этические воззрения Бен-Сиры привлекательны и гуманны. Следует к тому же учесть, насколько они должны были цениться теми, кто ждал от него прямых и ясных ответов.
Рациональная этика Сираха не утратила своего значения и сегодня. Ее достоинство в том, что она коренилась в религии, не претендуя на автономию. Нравственное поведение определяется для мудреца Законом, а Закон вытекает не из природы мира или человека, а из божественной воли.
В "Премудрости" нельзя найти разработанного учения о первородном грехе; тогда к этой идее ветхозаветная мысль едва только подходила. Но Иешуа уже знает, что грех имел в истории "начало", и он связывает его с рассказом Книги Бытия (Сир 25, 27). В отличие от стоиков и киников, Бен-Сира не верит, что "естественный человек" есть существо добродетельное по природе. Он слишком хорошо знает силу зла в душе человеческой:
Как от змеи, беги от греха, ибо, если приблизишься, он ужалит тебя.
Зубы его - зубы львиные, они лишают жизни людей.
Сир 21, 2-3
Характерно, что в своем учении о зле Бен-Сира остается чужд эсхатологическим обетованиям. В то время как уже первые пророки предвидели конечную победу добра в мессианском Царстве, Иешуа полагает, что зло неотъемлемый компонент мироздания. Подобно Эмпедоклу и Гераклиту, он считает полярность начал постоянным свойством тварного бытия.
Самосознание Общины тех лет нашло отражение в книге одного из иудейских историков. Она называлась Дибрей хаямим, то есть "Дела (минувших) дней", а в греческом и латинском переводах - Летопись (Паралипоменон, Хроника). Она была написана около 300 года в Иерусалиме (5). В ней излагаются те же события, что и в Книгах Царств, но под иным углом зрения. Если целью авторов Второзаконнической истории было привести народ к покаянию, показав ему падения его и измены Богу в прошлом, то Хроника рассказ о происхождении иудейской Общины.
(О Второзаконнической истории см. том. 5.)
Книга начинается генеалогией, восходящей к праотцам человечества. Этим Священная История включается в рамки и истории мировой. Североизраильское царство как раскольничье почти выпадает из поля зрения автора. Он хочет показать, что Моисея и Ковчег связывает с Иерусалимом и его Храмом непрерывная традиция. "Остаток Израиля" - это не просто те, кто уцелел после нашествий, разрухи и плена, а сохранившие дух Моисея и верность Нафанову пророчеству.
Автор Паралипоменона был, вероятнее всего, священником. Его книгу справедливо называют "церковной историей". В ней много внимания уделяется духовенству и богослужению, подробно и вдохновенно описаны праздники и религиозные торжества перед Храмом. Ликование народа, уповающего на Господа, - излюбленная картина писателя, не раз повторяющаяся на страницах его книги. Но при этом он очень далек от идей иерократических и не является сторонником светской власти первосвященника. Единственная богопоставленная власть - это власть дома Давидова; мессианское царство неотделимо от нее. То, что Бог изрек некогда через пророка Нафана, не может быть отменено никакими историческими обстоятельствами.
А между тем обстоятельства складывались скорее в пользу иерократии. После Зерубабеля мы уже ничего не слышим о судьбе потомков Давида. Хотя они не исчезли бесследно и, конечно, свято хранили память о своем происхождении, но персы не допускали их к власти, зная о склонности иудеев к восстаниям. Такое же положение сохранилось при греках. Единственным национальным правителем оставался первосвященник. Возможно, иудеи считали его временным наместником Дома Давидова, и поэтому его вступление на престол стали сопровождать торжественным обрядом помазания (6). Первоиерарха даже прямо именовали Помазанником, но, как явствует из Книги Хроник, помазание его не было тождественно царскому. А именно с Царем-Мессией связывали День Господень. Чем меньше было надежд на восстановление гражданской монархии, тем большим ореолом окружалась мессианская теократия будущего. Она никак не отождествлялась с властью духовенства. Его роль сводилась к укреплению Израиля как Церкви, спаянной единой верой, едиными обычаями, единым Законом.
Символами церковного единства иудеев по-прежнему оставались Тора и Храм. Как выглядело в то время Сионское святилище, мы узнаем из сообщения грека Гекатея.
"Приблизительно в середине города,- пишет он, -поднимается каменная стена, имеющая в длину пять метров и в ширину сто локтей, с двумя воротами. Внутри этой стены возвышается четырехугольный жертвенник, сложенный из необтесанных, но просто собранных и необделанных камней в таком виде, что каждая сторона имеет двадцать локтей, вышина же его десять локтей. Близ него построено большое здание, в котором стоят жертвенник и светильник, оба из золота, весом в два таланта. На них неугасаемый огонь горит днем и ночью. В храме нет ни изображения, ни дароприношения, там отсутствует всякое растение, нет ни рощи, ни чего-либо подобного в этом роде. Священники там проводят дни и ночи, исполняя разные священнодействия" (7).
Святая Святых, Двир, хотя уже и лишенный Ковчега, как и в древности, знаменовал Божие присутствие. Благоговение перед ним постоянно возрастало. Даже сам первосвященник входил туда лишь раз в год. Библейские книги неоднократно повествуют о наказании язычников, которые пытались проникнуть в Двир.
Одно из таких покушений произошло, когда вновь вспыхнула война между Птолемеями и Селевкидами. К тому времени восточноэллинистическая держава уже утратила свои владения в Персии, поэтому Антиох III, прозванный Великим, царь молодой и энергичный, решив компенсировать потери за счет Палестины, сделал попытку вырвать ее из рук Птолемея IV.
Войска соперников сошлись весной 217 года до н.э. близ сирийского города Рафии. Силы их были равны; с той и другой стороны выступали десятки тысяч пехотинцев, колесницы и слоны. Птолемей выиграл сражение благодаря тому, что опирался не только на наемников, но вооружил египтян, которые прежде не несли военной службы. После отступления Антиоха III Птолемей для покрытия расходов решил воспользоваться сокровищами Иерусалимского Храма, и только чудо спасло святилище от разграбления. В другой раз посягательство на Храм предпринял Гелиодор, министр Селевка IV, но был, как рассказывает 2 Маккавейская книга, изгнан ангелами (8). Эта вторая попытка относится уже к 176 году - к эпохе правления в Иудее Селевкидов.
Сирийские цари овладели страной не сразу. Вскоре после битвы при Рафии египтяне осознали свою силу и Птолемей IV оказался на грани катастрофы. Только соглашение с жрецами спасло его. Этим воспользовался Антиох Великий и еще раз попытал счастья в Палестине. На этот раз дело обернулось в его пользу. В борьбе с египетским генералом Скопасом он получил поддержку иудеев, которые были оскорблены неуважительным отношением Птолемея к Храму.
"Антиох, -пишет Полибий,- занял Батанею, Самарию, Авилу и Гадару, и вскоре за тем к нему явились иудеи, живущие около храма, носящего название Иерусалим" (9). Антиох подтвердил все права евреев, которые те имели раньше, и даже послал щедрые дары Храму. Две тысячи иерусалимских семей было взято царем для гарнизонной службы в Вавилонии.
В 198 году был наконец заключен мир; согласно договору Иерусалим переходил под контроль Селевкидов. Никто не догадывался, что новая власть окажется неизмеримо хуже старой. Селевкиды были, как мы уже знаем, фанатичными эллинизаторами и в этом отношении представляли для евреев куда большую опасность, чем либеральные Птолемей. Но сам Антиох Великий правил пока сравнительно гуманно. Он был благодарен иудеям за их помощь. Кроме того, на его горизонте показался новый могущественный противник. Это был Рим, недавно с успехом завершивший вторую войну с Карфагеном. В 190 гиду римляне разбили армию Антиоха Великого, и под их нажимом он отказался от дальнейшей экспансии. В 187 году Антиох погиб при попытке ограбить храм Бэла в Эламе. А через несколько лет покончил с собой Ганнибал. Два главных врага Рима пали. Однако царство Селевкидов еще не утратило своей силы, и власть его над всей Сирией сохранялась.
По рассказу 3 Маккавейской книги, в годы борьбы между Антиохом III и Птолемеями в Иерусалиме правил первосвященник Симон II. Автор вкладывает в его уста вдохновенную молитву, в которой первосвященник молит Бога защитить святыню и народ. Иосиф Флавий говорит, что еще раньше был в Иудее верховный пастырь по имени Симон, которого прозвали Праведным. Но, по-видимому, так называли Симона, жившего при Антиохе III (10). Иудейский мудрец Бен-Сира писал о нем около 180 года и изображал Симона настоящим отцом города: он заботился о жителях Иерусалима, отремонтировал Храм, восстановил крепостные стены, разрушенные в годы войн, провел в цитадель новый водопровод. Вероятно, сам Бен-Сира присутствовал в Доме Божием, когда Симон Праведный совершал богослужение. Во всяком случае, описывая ритуал Судного Дня, он говорит как очевидец, видевший Симона в Храме.
Сколь величав был он, когда появлялся из скинии и когда выходил из за завесы,
Как яркая звезда из облаков и как полная луна во дни праздника
Когда он облачался в одеяния славы и одевался в полное убранство.
И певцы начинали петь, и звуки музыки сливались со сладостной хвалой.
Когда же он оканчивал службу Господню и приносил положенное Ему,
Тогда он сходил и поднимал руки свои над всей Общиной Израиля (11).
Бен-Сира изображает Симона II преемником пророков, а талмудическое предание именует его последним из Мужей Великого Собора. По-видимому, после Симона этот институт пришел в упадок. Его оттеснил национальные гражданский орган - Совет старейшин, или Герусия, получивший потом название Синедриона (12).
О Симоне в народной памяти сохранилось много сказаний. Талмуд говорит, что при его жизни в Храме никогда не гасла лампада и не ослабевал огонь жертвенника. Считалось, что именно Симон запретил произносить имя Божие Ягве, заменив его словом "Адонай", Господь. По другому сказанию, он задолго предвидел свою смерть. Праведник говорил, что каждый год в Двир его сопровождал таинственный старец в белых одеждах. Но однажды старец не вышел вместе с Симоном, и тот понял, что конец его близок. В этом же году первосвященник, действительно, умер (13).
То, что мы знаем о Симоне Праведном, показывает его человеком, чуждым крайностей и нездорового мистицизма. Свое мировоззрение он выразил в лапидарной форме "На трех вещах стоит мир на Торе, на богослужении и на делах милосердия" (14). Смысл этого изречения, ставшего пословицей, заключается в том, что истинная религия есть вера в Откровение, выражающаяся в благочестии и добродетельной жизни.
Учеником Симона II был Антигон из Сохо. На широту его взглядов указывает хотя бы то, что он не считал зазорным носить иноземное, греческое имя Антигон полагал, что благочестие не сводится к рабскому и формальному следованию уставам Торы. Главное - не награда или кара, а любовь к Богу. Только тот, кто вдохновляется ею, может быть угоден Богу. "Не уподобляйтесь,- говорил Ангигон, - рабам, которые служат господину с целью получить вознаграждение, но будьте похожи на тех, кто служит господину бескорыстно, и да будет у вас страх Божий" (15). Подобная мысль свидетельствует о высоком уровне религиозного сознания иудейства.
Однако в то же самое время в стране появились люди, особенно среди знати, которые стали оказывать сопротивление режиму Торы. Побывав в чужих краях, они пленились светским духом, царившим в эллинизированных городах Сирии и Египта, и требования Закона стали представляться им ненужной и тягостной обузой. Народ называл этих иудеев решаим, нечестивцами, а книжники видели в них серьезную угрозу. Чтобы создать заслон от пагубного влияния вольнодумцев, они усилили церковную замкнутость. Таким образом, Израиль, избежавший индийского аскетизма, познал иной тип отрешенности: отгородился от мира за стенами Торы.
В этом конфликте выявилась извечная проблема религиозного сознания: как соединить открытость к жизни с защитой глубочайших духовных ценностей веры от эрозии? Иудейство предпочло оборонительную позицию. Еще не пришло время для евангельского синтеза, да и для народов, принявших христианство, он будет очень труден. Им не раз придется идти по стопам древних иудеев и запирать свои ворота. Нужно будет многое понять и пережить, прежде чем отрицание "мира сего" и любовь к миру сольются воедино.
Попытки синтеза станут предприниматься уже и в конце ветхозаветного периода, но пока ревнителям Закона оставалось лишь готовиться к духовному сражению. О чем они думали и чем жили в эти годы, красноречиво говорят псалмы, посвященные Торе. Их авторы не ведают компромиссов с решаим: они сделали свой выбор.
Блажен муж, который не ходил на совет нечестивых, и на пути грешных не стоял,
И на сборище кощунствующих не сидел.
Но к Закону Господню - влечение его, и о Законе Его помышляет он день и ночь.
Пс 1,1-2
Никакие глумления решаим не могут поколебать псалмопевца.
Гордые насмехались надо мною,
но я не уклонился от Закона Твоего,
вспоминал суды Твои, Господи, от века и утешался.
Ужасают меня нечестивые, оставляющие Закон Твой.
Пс 118, 51-53
При чтении псалмов о Торе бросается в глаза отношение человека к заповедям Божиим. Они для него "благое бремя", а не внешний гнет, который человек несет лишь вынужденно. Псалмопевцы-законники одушевлены глубокой любовью к Богу, в их молитвах как бы находит свое развитие мысль, высказанная Антигоном из Сохо. Не боязнь кары ведет праведника, но уверенность в том, что высшее благо сосредоточено в Боге и Его заповедях:
Закон Господень совершен, укрепляет душу,
Откровение Господа верно, умудряет непорочных.
Пс 18, 8
Люди должны увидеть свое несовершенство и нечистоту: от внешних поступков до тайных движений души; только тогда они поймут, где искать спасение и источник истинной жизни. Кто, кроме Господа, может исцелить человека от его немощей и искупить от зла? Знаменитый 118-й псалом - этот шедевр хокмической поэзии - весь проникнут жаждой святости. Нигде в Ветхом Завете с такой глубиной не воплотилась любовь к Богу и благоговение перед Его спасающей волей.
Всем сердцем моим ищу я Тебя, не дай мне уклониться от заповедей Твоих.
В сердце моем я сохранил слово Твое, чтоб не творить греха пред Тобою.
Благословен Ты, Господи! Научи,меня уставам Твоим .
О пути откровений Твоих я радуюсь, как о всяком богатстве.
О заповедях Твоих размышляю и взираю на пути Твои.
По милосердию Твоему оживляй меня, и буду хранить откровения уст Твоих.
Навеки, Господи, слово Твое утверждено в небесах, истина Твоя в род и род.
Ты поставил землю - и она стоит, по определениям Твоим все стоит доныне, ибо все служит Тебе...
Я заблудился, как овца потерянная, взыщи служителя Твоего, ибо заповедей Твоих я не забыл.
Пс 118, 10 сл.
Хотя эти слова очень часто звучат в христианских храмах, нередко забывают о великой духовной и нравственной силе, присущей "религии Закона". Конфликт между Иисусом Христом и учителями Торы давал повод многим богословам забывать о положительных сторонах законничества. А ведь именно Спаситель говорил ученикам о книжниках: "Все, что они велят вам, соблюдайте и делайте" (Мф 23, 3). Он упрекал наставников иудейства прежде всего в бездушном и формальном исполнении заповедей, в лицемерии и ханжестве; сам же Закон был объявлен Христом - священным (Мф 5, 17-19). Он обличал лишь его искажения.
Не отвергал Закона и апостол Павел, которого часто считают его непримиримым врагом. Павел учил о временном характере многих установлении Торы. В этом он оставался всецело верен Христу, учившему о "поклонении Богу в духе и истине", о религии, которая возвысится над национальными рамками. Закон же, создав ветхозаветную Церковь, не мог создать Церкви Вселенской. Однако на определенном этапе истории эта его ограниченность была необходима.
Что касается жизненного идеала Закона, то в сравнении с евангельским он, конечно, тоже обнаруживает свое несовершенство. В нем слишком силен элемент "договора", буквализма, внешней "исполнимости", ритуальной скованности.
Тем не менее мы должны помнить об исторической задаче законоучителей в те годы.
Община была обязана противопоставить брожению, охватившему мир, твердую веру, строгую этику, здравый смысл. Эта оборонительная позиция служила как бы цементом, скреплявшим камни церковного фундамента в эпоху эллинизма. Мы не найдем у законников смелости пророков или автора Книги Иова. Но до этих высот способны были подняться лишь немногие. Рядовой же человек мог дорасти до свободы, только руководствуясь Законом. Для такого человека необходимы были ясные практические ориентиры. Поэтому хакамы в своих кружках и раввины в синагогах неустанно трудились над тем, чтобы выковать характер иудея, оградив его от языческих соблазнов и искушений.
В начале II века до н. э. произошло слияние традиции Торы с традицией хакамов. Земная мудрость последних стала отныне опираться на Тору. Это нашло отражение в книге "Премудрость", написанной человеком по имени Иешуа Бен-Сира, известным в грекоязычных странах как Иисус сын Сирахов или просто Сирах.
В царствование Птолемея VII в Египет приехал внук Сираха, который заметил, что александрийские иудеи недостаточно знают основы отечественной религии. Чтобы помочь им, он решил перевести на греческий язык книгу своего деда, которую считал наиболее подходящим наставлением в вере и жизни. Приступил он к своей работе в 123 году, из чего можно заключить, что сам Иешуа писал около 180 года (16).
Вплоть до конца XIX века были известны лишь эта греческая версия труда Бен-Сиры и другие, более поздние его переложения.
Но сейчас мы уже располагаем еврейским текстом, что во многом облегчает понимание книги (17).
Хотя "Премудрость" Бен-Сиры не была включена иудеями в Библию, а Церковью была отнесена к разряду неканонических писаний, она пользовалась большой популярностью среди христиан. Св. Киприан называл ее даже "Церковной Книгой" (Экклезиастикус), имея в виду уважение, которое она снискала среди верующих. В "Премудрости" Бен-Сиры видели противоядие от нездоровой мечтательности и своего рода руководство для повседневной жизни.
Биографических сведений о Бен-Сире не сохранилось. По-видимому, он происходил из знатного иерусалимского рода и провел молодые годы в путешествиях, откуда вынес разнообразные знания. Его книга - настоящая энциклопедия жизни: в ней говорится о придворных обычаях и храмовых ритуалах, о торговле и Священном Писании, о медицине и воспитании. Возможно, он был знаком и с греческой литературой, но лучше всего знал Библию (18). Он - первый ветхозаветный писатель, который имел ее уже почти в полном объеме. Вторым его учителем была сама жизнь. Он пишет:
Много видел я в скитаниях моих и знаний у меня больше, чем я могу высказать.
Часто был я близок к смерти и спасался благодаря опытности моей.
Сир 34, 11-12
В зрелые годы он окончательно поселился в Иерусалиме и там составил свою книгу, с целью научить людей "преуспевать в жизни согласно Закону".
"Премудрость" рисует Бен-Сиру человеком трезвым, рассудительным, уравновешенным и благожелательным. Последний из хакамов, он идеально воплощает в себе образ мудреца-книжника. Иешуа влюблен в свой труд, он ставит свое дело выше всех других профессий, потому что для него понимание происходящего и знание Закона есть ключ к праведной и правильной жиэни. Без этого знания человек надмевается и тем ввергает себя и других в неисчислимые страдания.
Гордость ненавистна перед Богом и людьми, и угнетение преступно перед ними.
Царство переходит от народа к народу по причине нечестия и гордости.
Что гордится прах и пепел, тело которого тлеет уже заживо?
Сир 10, 7-9
Удивителен контраст между настроением, царящим в книге, и той беспокойной эпохой, в которую жил ее автор. Но нередко именно так и бывает, что произведения, насыщенные бурными чувствами, рождаются в годы внешнего мира и, напротив, в периоды катастроф, как оазисы, возникают островки мира. Книга Иова была написана в обстановке сравнительно спокойной; Бен-Сира же сохранил свою невозмутимую ясность в дни, когда осаждались крепости и чужеземные солдаты непрерывным потоком проходили по Палестине.
Иешуа - проницательный психолог, он хорошо изучил человеческую природу и чужд романтических иллюзий.
Не советуйся с женою о сопернице ее
и с трусливым - о войне,
с продавцом - о покупке и с покупателем - о продаже,
с жадным - о благодарности,
с немилосердным - о благотворении,
с ленивым работником - о его работе.
Сир 37, 11-12
Но ирония мудреца не переходит в сарказм и мизантропию. Говоря о женских пороках, он не забывает и о доброй жене, этом венце совершенства; обличая алчных богачей, не отрицает возможности употребить имение во благо.
Книга Бен-Сиры поразительно многогранна. Наряду с советами относительно хозяйства в духе Гесиода или о воспитании детей в ней содержатся псалмы, поднимающиеся до уровня лучших творений священной поэзии. Однако Иешуа прежде всего - выразитель идеалов рядового человека. От него мы узнаем, чем жил, о чем думал и к чему стремился иудей накануне страшного испытания, которому неожиданно подверглась его вера. Странно, однако, что Апокалипсис Исайи и Книга Иова как будто бы прошли мимо мудреца. Это показывает, насколько сложной была жизнь ветхозаветной Церкви и как много было в ней независимых течений. Сам Иешуа, как мы уже говорили, соединил в своей книге две различные традиции. С одной стороны, она - произведение светского мудреца-хакама, а с другой - вдохновлена любовью к Торе и Храму, что резко отличает ее от Притчей и Экклезиаста.
"Премудрость" Бен-Сиры состоит из стихотворных глав, которые собраны без определенного плана. Однако, несмотря на это, она проникнута единым духом. Иешуа проповедует "знание"; но это не научное познание, как его понимали греки, а своего рода "наука жизни", та наука, которую Толстой впоследствии назовет самой важной для человека. Бен-Сира-моралист, чем-то напоминающий французских писателей XVII века. В его сентенциях, наблюдениях, оценках бытие человека рассматривается под определенным углом зрения. Свой практический опыт он взвешивает на весах Закона.
Лютер как-то сказал, что книга Сираха "полезна для народа, так как ее цель сделать гражданина или домохозяина богобоязненным, благочестивым и мудрым". Местами писание Бен-Сиры кажется прозаичным и тривиальным. Его мораль сближается с этикой Эпикура Или Конфуция. Более того, она как бы стоит вне того потока, который увлекал Израиль к Царству Божию. Философ весь сосредоточен на сегодняшнем дне.
Причины этой установки понятны. Отражая атаки хаотического мира, еврейский моралист больше всего ценил прочность, незыблемость, постоянство. Неизменность всего созданного он связывая с верой в Творца, пребывающего над миром.
Когда сотворил Бог создания Свои, то при сотворении их назначил им законы,
Он навек упорядочил дела их и пределы власти их на все роды их.
Сир 16, 26-27
Динамика космоса и истории мало интересует философа. Он дорожит непреложностью верховного Порядка. Законы для него проявление сокровенной Премудрости Сущего, о которой говорили еще авторы Притчей и Иова. При этом Бен-Сира отождествляет Тору, которая была дарована Израилю через Моисея, с Хокмой. Иешуа вкладывает в ее уста слова, из которых явствует, что и Премудрость и Закон лишь различные выражения единой божественной воли.
Я вышла из уст Всевышнего и, как облако, покрыла землю.
Я одна обошла круг небесный и шествовала по глубинам бездны,
Волнами морскими, и всею землею, и всеми народами и языками я владела.
У всех у них я искала жилища, в чьем бы наследии мне водвориться.
Тогда заповедал мне Творец всяческих, и Создатель назначил мне место обитания.
И сказал поселись во Иакове и в Израиле получи удел свои.
Прежде века в начале Он создал меня, и во веки я нс скончаюсь.
Я служила пред Ним во Святой скинии, и затем утвердилась я в Сионе.
Сир 24, 3 сл.
В то время как природа, по мнению Сираха, не может нарушить космического строя, человек находится перед Законом в ином положении. Он свободное существо. Наделенный великими дарами, созданный по образу Творца, он должен сам избрать себе путь. Когда Бог в начале сотворил человека,
Он отдал ему во власть произволения его.
Если захочешь - соблюдешь заповеди и будешь тверд в исполнении воли Его.
Перед лицом человека жизнь и смерть, то, чего он захочет, - будет ему.
Сир 15, 14 сл.
Здесь впервые в ветхозаветной письменности столь четко выражена мысль о свободе и ответственности человека. Мудрая жизнь есть осуществление в поступках, мыслях и чувствах высшей Премудрости, то есть воли Господней, запечатленной в Торе. Мудрец при этом не хочет ограничиваться общими утверждениями, а стремится дать вполне конкретные уроки жизни. Сама тема заставляет его входить в детали, которые порой придают некоторым его поучениям банальный характер. Однако в целом этические воззрения Бен-Сиры привлекательны и гуманны. Следует к тому же учесть, насколько они должны были цениться теми, кто ждал от него прямых и ясных ответов.
Рациональная этика Сираха не утратила своего значения и сегодня. Ее достоинство в том, что она коренилась в религии, не претендуя на автономию. Нравственное поведение определяется для мудреца Законом, а Закон вытекает не из природы мира или человека, а из божественной воли.
В "Премудрости" нельзя найти разработанного учения о первородном грехе; тогда к этой идее ветхозаветная мысль едва только подходила. Но Иешуа уже знает, что грех имел в истории "начало", и он связывает его с рассказом Книги Бытия (Сир 25, 27). В отличие от стоиков и киников, Бен-Сира не верит, что "естественный человек" есть существо добродетельное по природе. Он слишком хорошо знает силу зла в душе человеческой:
Как от змеи, беги от греха, ибо, если приблизишься, он ужалит тебя.
Зубы его - зубы львиные, они лишают жизни людей.
Сир 21, 2-3
Характерно, что в своем учении о зле Бен-Сира остается чужд эсхатологическим обетованиям. В то время как уже первые пророки предвидели конечную победу добра в мессианском Царстве, Иешуа полагает, что зло неотъемлемый компонент мироздания. Подобно Эмпедоклу и Гераклиту, он считает полярность начал постоянным свойством тварного бытия.