Меньшов Виктор
Купи себе Манхэттен (= Бабки на бочку)
Виктор Меньшов
"Купи себе Манхэттен..."
выходила под названием
"Бабки на бочку"
Глава 1
В моей жизни тысяча лет как ничего не происходит. Во всем мире происходит, по всей нашей необъятной - тоже. Даже на этом долбаном рынке каждый день много чего происходит.
Но только не со мной.
Со всеми что-нибудь случается. У азербайджанца, справа от меня, украли часы, которые он и снял-то на минутку: что-то с ремешком не заладилось. Парнишке, напротив меня, дали по морде, он с ценами намудрил, что ли.
Только мне никто даже по морде не дает. Куда о такой роскоши мечтать, когда у меня третий день ничего не покупают. Это ж надо было так лажануться с товаром! Шапками взялся торговать, а про сезон забыл. Погнался за дешевизной, идиот, и напоролся, как последний лох! И случилось все как-то вдруг. До этого я перебивался тем, что торговал видеокассетами. Не слишком прибыльно, но и не хило. Свое получал. Перезимовать хватало, а где-то к маю, я уже уматывал в экспедиции, и до осени.
Этой осенью возвращаюсь - а кассетки уже везде лицензионные. Фирмы, где я раньше добывал их по дешевке, чтобы толкнуть потом на рынке, накрылись одним местом. Товар везде стал до убогости одинаковым. Я было попробовал из-под прилавка распродать прошлогодние остатки, но Москва - она бьет с носка: конфисковали враз все мои залежи, а заодно и вновь приобретенный товар, и остался я почти на нулях.
Повертелся, покрутился, попробовал тем поторговать, этим, но как-то не заладилось. Торговля шла из рук вон, и тут я вспомнил, как во время одной экспедиции, лет восемь назад, нас занесло на раскопки в маленький городишко Лабинск, в Краснодарском крае. Раскопки мы вели, конечно, не в самом городе, но почти в его окрестностях.
В город ездили за продуктами, в баню, иногда в кино. Но это редко. Экспедиция тогда получилась довольно удачной, пошел ломовой фарт, и копали мы, как сумасшедшие. После про эти наши находки много писали, даже большая выставка была. А один предмет из найденных в ту экспедицию даже в учебники истории попал картинкой.
Но это все лирика. Я не о том. Так вот, вскоре выяснилось, что попали мы в меховую столицу Краснодарского края. Жители здесь специализировались на выращивании нутрий. Так называемый Северный рынок кишмя кишел хрюкающими и вопящими нутряками всех цветов и оттенков, равно как и всех размеров. Кто-то продавал мелюзгу на развод, кто-то - взрослых зверюг. Вокруг толкались со шкурками, все столики были завалены мехами. Во множестве были представлены на этом рынке и всевозможные шапки, из разного меха. Продавали даже колодки деревянные для пошива шапок всех форм и размеров, а также мясо нутряков. Мы как-то соблазнились, купили, дешевое оно, и на вкус достаточно съедобное, только варить долго пришлось, жесткое.
Девушки наши есть его наотрез отказались, узнав, что нутрии - не что иное, как речные крысы. И никакие уговоры на них не подействовали, даже личный наш пример не вдохновил. Скорее наоборот. Они дружно вскочили со своих мест у костра и ушли доедать бутерброды в степь, чтобы не видеть, как мы потребляем местное кушанье. И, хотя цены на мясо нутрий по всем меркам были бросовые, больше мы его не покупали. Женским населением нашего палаточного городка нам был предъявлен жесткий ультиматум.
Когда я понял, что с такой торговлей, как пошла у меня этой осенью, я долго не протяну и зиму не перезимую, я и вспомнил про цены в городе Лабинске. Какое-то время я ещё колебался, пробовал торговать то тем, то этим, но окончательно едва не сгорел с пресловутым "гербалайфом", за который чаще давали в морду, чем деньги. Распродал все, что оставалось, по закупочным ценам, а "гербалайф" - и того дешевле, и решился все же поехать навестить "меховую столицу".
Но когда я прикинул все расходы, то понял, что средств мне явно не хватает. Пробовал занять у одного, у другого, но ничего не получалось. Все, с кем я был знаком по экспедициям, были вроде меня самого, "со степным ветерком" в голове. Среди них, пожалуй, даже я выглядел деловым. Еще бы! У меня ведь была своя торговая точка, и зимой я хоть что-то стабильно зарабатывал. Другие рабочие экспедиций таскали в лучшем случае ящики для коммерческих ларьков.
Попробовал одолжиться на рынке, но все мои попытки заговорить о займе натыкались на глухую стену молчания и вежливые отказы. Конечно, я понимал торгашей. Кому охота связываться с постоянно исчезающим на полгода мужиком? Да к тому же и не очень удачливым торговцем.
Кое-как, с грехом пополам, наскреб я деньжат, заняв по чуть-чуть у всех, кого знал, съездил, накупил шапок. А зима-то и кончилась. И стоял я теперь, как дурак, под весенним пригревающим солнышком, без гроша, зато с кучей долгов близким людям, которые сами едва концы с концами сводили. А москвичи на эти надоевшие за холода меха даже глядеть не хотели.
Мрачнее тучи, я скучал над своим столиком, когда ко мне подошел Заур, здоровенный молодой чеченец, собиравший дань с лотков.
- Денги давай, - проронил он, скучающе зевнув и обнажив ослепительные зубы, которыми можно было перекусить пополам рельсу.
- Заур, ну чего ты ко мне пристаешь? - от скуки стал я его подначивать. - Я же еле торгую. Ты сам видишь. Ну пропустил бы меня один денечек для разнообразия.
- Э-э-э, - щелкнул он челюстью. - Зачем глупость говоришь? Я что, себе беру? Мое дело собрать и дальше отдать. Ты не знаешь, да? Торгуешь - плати.
- А если нечем?
- Слушай, Николай, ты старше меня. Я что тебе? Ты порядок знаешь. Нечем платить - уходи.
- А с чего это я должен уходить? - почему-то я незаметно для себя самого завелся, достали меня эти сопливые рэкетиры.
- Николай, я тебя добром прошу. Мы все справедливо делаем. Давай пять тысяч и торгуй. Ты должен мне отдать, я должен старшим отдать. Зачем глупости делать? Давай деньги.
- А почему я тебе должен? Я за место уже заплатил.
К нам с интересом прислушивались окружающие продавцы. Заур заметил это и нахмурился.
- Вот у соседа пять тыщ возьми, наторгуешь - отдашь ему. Я не могу тебя пропустить. У меня все точки подсчитаны. Ты не дашь - мне у кого-то придется больше взять. Это справедливо?
Вот тут я разозлился всерьез.
- А чужие деньги отбирать справедливо? Пошел вон, чучело нерусское! Не буду я вам больше ничего платить. Понял?
Надоело мне все это. Стоишь тут на морозе, одетый кое-как, нервничаешь, торговля не идет, налоговая полиция трясет, периодически проверки, налоги, лицензии, разрешение на торговлю, плата за место на рынке.
Заур стоял возле меня, медленно наливаясь кровью. До него дошел смысл сказанного. Вокруг уже гудели продавцы, обсуждая случившееся, подходили ближе другие торговцы, все тянули шеи.
Заур сделал было движение ко мне, но, оглянувшись, передумал, и просто ударил ногой по моему хлипкому столику. В снег, за день превращенный тысячами ног в грязное месиво, полетели мои несчастные шапки. У меня потемнело в глазах, и Заур тоже полетел сверху, сминая грузным своим, молодым и здоровым телом остатки моего товара и разбрызгивая грязь.
Он тут же вскочил на ноги - боец, ничего не скажешь - осмотрел свои новые джинсы и кожанку, которая лопнула на рукаве, хватанул себя за бритую голову, огляделся, увидел в самой грязной луже отлетевшую туда его красу и гордость, ондатровую шапку, заменявшую ему, по всей видимости, папаху, и лицо его исказилось от ярости. Он ощерился, словно собирался и вправду перекусить мне горло, подобрался и бросился на меня. В кулаке его сверкнул большой нож.
Видал я таких. Молодой ишшо. И горяч больно. Я сделал шаг в сторону, дождавшись, пока нож почти уткнулся мне в живот, и рука его проскользнула мимо, он сам пошел по инерции следом, я подсек его ударом по ногам, отчего Заур взвился в воздух и тяжело грохнулся лицом вниз. Нож отлетел, и кто-то из любопытствующих отбросил его ногой подальше.
Здесь все молча болели за меня. Конечно, никто в открытую не стал бы выступать на моей стороне, но тут все платили, и всем это было противно и унизительно. Я тоже не был сторонником борьбы за справедливость - за свои почти пятьдесят лет всякого повидал и понимал всю бесперспективность подобных затей. Но сегодня меня просто достали. Я сообразил, что ввязался в скверную историю. Заура я не боялся. Видал я таких - пучок за пятачок. Но о предстоящих последствиях догадывался.
Рэкетиры могли поиграть в благородство и порассуждать о справедливости, но только до тех пор, пока это не касалось их интересов. Особенно если это были интересы финансового порядка. Я знал, что открытого неповиновения мне не простят.
Заур тем временем с трудом встал. Джинсы разодраны на колене, куртка безнадежно испорчена, лицо разбито в кровь. Он вытер грязные руки о штаны, выплюнул выбитый зуб, принял боевую стойку каратиста и пошел на меня, длинно выругавшись не по-русски.
Ну, это мы тоже видали. То, что он знал про каратэ, я уже давно забыл. В степи у меня были хорошие учителя. К тому же в юности я служил на границе, а это тоже неплохая школа, да и боксом малость баловался, а по боевому самбо даже на союзных соревнованиях выступал. Мышцы я наращивал не на комнатных тренажерах, а почти по году пропадая рабочим в археологических экспедициях. Да и уличных боев провел, наверное, поболее, чем этот спесивый абрек.
Он стоял передо мной, угрожающе покачивая кулаками, но слишком явно готовя прямой удар ногой. Он не просек, что вторично попался на тот же прием. В тот момент, когда он резко махнул ногой, я сделал шаг в сторону. С тактикой боя у него явно было плоховато. Я поймал его ногу, зафиксировал на мгновение, нанес ему сильный удар в промежность, одновременно выкрутив ногу и, проводив его падение, ударом локтя в лицо.
Уделал я его жестоко, ничего не скажешь. Как там с челюстью, не знаю, но что недели две будет ходить в раскорячку, это сто процентов. Заур тихо корчился в мокром черном снегу, все стали быстро расходиться, пряча глаза, а я кое-как собрал свои сокровища, безнадежно потерявшие товарный вид.
Затем поднял столик, протер его протянутой кем-то тряпочкой и принялся раскладывать измочаленные шапки.
- Шел бы ты домой, Николай, - подал голос парень напротив. - Не дадут тебе торговать. Да ещё и хуже будет.
Опасливо оглядываясь, его поддержали другие соседи. Но я уже закусил удила, к тому же при виде испорченного товара на глаза мне накатывались слезы, внутри закипала обида. Обида и злость на этих "хозяев жизни", которые могут растоптать чужое добро, отнять не ими заработанные деньги, жить за мой счет, когда я каждую копейку должен добывать потом и нервами. Мало того, что я - здоровый мужик - вынужден стоять на рынке, так меня ещё грабят и унижают, совершенно открыто, нагло, прилюдно.
Я понимал, что надо уйти, что будет хуже, что мне не простят такого публичного "выступления". Но я действительно закусил удила. Такое со мной бывает.
А сквозь торговые ряды уже протискивались двое в кожаных куртках и кепочках с большими козырьками и кокардами. Муниципальная милиция. Они остановились около Заура, о чем-то пошептались и, как появились, так и исчезли, бормоча на ходу по рации. И тут же подскочили братки. Их было шестеро. Здоровенные качки. Двое принялись поднимать Заура, трое остались в стороне, а один подошел ко мне.
- Ну, собирайся, - он заглянул мне в глаза.
Я прикинул, что если начну потасовку, то меня тут же завалят, церемониться не станут. Надо было сразу рвать отсюда, а теперь уже поздно. Меня подвел "лестничный" склад ума. Это когда нужные слова и поступки приходят в голову только тогда, когда уже попрощался и вышел на лестницу.
Стараясь сохранить лицо, я медленно собрался, уложил товар и столик на каталку, хотел было повезти её за собой, но меня остановил стоявший рядом качок.
- Оставь здесь. За твоим товаром присмотрят.
Я из какого-то нелепого упрямства молча вцепился в каталку. Это были остатки моей свободы хоть что-то сделать по-своему.
На братков мое поведение никакого впечатления не произвело. Они молча повернулись спинами и пошли, не оглядываясь. Заура уже впихнули в машину, какую-то иномарку.
Идти пришлось недалеко. Мы вышли с территории рынка, перешли дорогу и возле метро открыли дверь какого-то не то ресторанчика, не то кафешки. При этом меня, к моей великой радости, едва не выперли обратно, как только я вволок в стеклянные двери свою грязную тележку с притороченными не менее грязными коробками и столиком. Путь мне преградил пожилой мужчина. Он замахал на меня руками, как на муху, влетевшую в окно, но его остановил короткий, резкий свист из угла. Там, возле уставленного бутылками и тарелками стола, переминались с ноги на ногу мои провожатые и что-то докладывали трем сидевшим, лица их были плохо видны. Один из сидевших разговаривал по сотовому телефону.
К нам с пожилым мужичком, преградившим мне дорогу, уже спешил один из качков. Он взял меня за руку и повел к столику, к большому неудовольствию пожилого, потому как я оставлял жуткие следы своей тележкой и тяжелыми ботинками. Я со злостью поглядел на пожилого через плечо, он ответил мне тем же. Постоял бы сам целый день в такой каше, как я. Но меня уже подтолкнули к столику. Сидевшие за ним с интересом меня разглядывали.
Я откашлялся и сел. Качки рванулись было ко мне, но один из сидевших остановил их:
- Пускай покуражится. Это хорошо, что с гонором, помирать легче будет.
Сказал он это так буднично, без тени нарочитой угрозы, что у меня впервые прошел мороз по коже. Я понял, что крепко влип. И что мужики эти за столиком серьезные, шутить не будут. Это явно были авторитеты. Один слегка махнул качкам, и те отошли, присели за соседний стол, поглядывая в нашу сторону, словно ожидая команды.
А мы с хозяевами разглядывали друг друга в упор.
- Как думаешь, почему мы тебя "не замочили" на месте? - спросил худой и лысый, с перстнем на указательном пальце, изображавшим череп.
- Это уж вам виднее, - стараясь держаться достойно, ответил я, но мой голос звучал натянуто. - Я лично не спешу.
- Ну твое мнение на этот счет здесь никого не интересует. Никто не спешит, - усмехнулся второй, почти без шеи, с квадратными плечами и подбородком.
- Ладно, - остановил нашу приятную беседу третий, который и начинал разговор. - Ты, Николай, мужик не робкий, но это нам по барабану. Мы и не таких жизни лишали. Ты вот скажи, ты что - вправду дурак? Ты не понимал, на что нарываешься? Или у тебя совсем страха нет? Ты что - "афганец", нарк, отмороженный?
В его мутном взгляде я не заметил того интереса, который он обозначил словами. Был он сед, лицо изрезано глубокими морщинами или шрамами. Нос перебит, кисти рук в наколках.
"Старший", - подумал я.
И почему-то рассказал ему все. Не им всем, а именно ему, глядя в его водянистые, бесцветные глаза, глаза человека, которому все и все давно были неинтересны. Рассказал, как собирал по крохам деньги на поездку за шкурками, как почти по году пахал в археологических экспедициях под палящим солнцем, как еле сводил концы с концами, как у меня конфисковали кассеты, как теперь влетел с несезонным товаром, да ещё и Заур этот...
Я закончил, седой смотрел на меня в упор, двое остальных явно скучали.
- Послушай, Крест, - тяжело проронил квадратный, - чего мы тут его байки слушаем? "Мочить" его пора. Он Заура поломал.
- Погоди! - остановил его Крест. - Я ещё не все сказал.
Он повернулся ко мне.
- А ну-ка, голубь, повтори нам по меховую столицу.
Я повторил все, что знал. Кореша Креста с удивлением на него поглядывали. Чего, мол, в этом интересного? Но не перебивали. Как видно, авторитет Креста был здесь непререкаем.
Он выслушал меня снова со скучающим видом, задал несколько вопросов по поводу того, как я попал в те края, довольно подробно, даже дотошно, выспросил о ценах. И наконец изрек, к удивлению всех сидевших за столом, и моему тоже:
- Ладно, голубь, вали отсюда. Тебя мои ребята домой отвезут, а завтра выходи торговать.
Заметив мое замешательство, сурово добавил:
- Выходи. Я скажу. Никто тебя не тронет. Мое слово - закон. Ты понял меня?
Я только и смог что головой кивнуть. Квадратный удивленно пожал плечами, но встал из-за стола, грузно переваливаясь на ногах-тумбах, направился к качкам, что-то проговорил им, они тоже явно удивились, но молча поднялись. Один подошел к нам, взял мою каталку, играючи поднял и понес к выходу. Я поплелся следом, сопровождаемый остальными качками. В дверях обернулся. Трое сидели, погрузившись в свои разговоры и даже не глядя мне вслед. Я пожал плечами и вышел за молчаливыми качками.
Они посадили меня в иномарку и доставили прямо к дому, даже каталку занесли в квартирку мою, однокомнатную. Я уже настолько устал и перенервничал, что воспринимал все так, будто это не со мной происходит.
Но утром о реальности вчерашних событий мне напомнили звонком в дверь. На пороге стояли двое из провожавших меня вчера до дому молодчиков. Они молча вошли, один взял каталку, так и стоявшую в передней, второй буркнул:
- Поехали. Одевайся.
- Куда? - спросил я совершенно ошарашенный.
- Торговать, - криво усмехнулся качок.
Я поехал. Меня, к моему удивлению, привели на мое место, согнав не в меру шустрого мужичка, который, прослышав, что здесь теперь свободно, пристроился с лотком сигарет.
Молодчики, молча, под удивленными взорами всего торгового люда, помогли мне разложить столик, пронаблюдали, как я раскладываю товар, и ушли.
Торговля шла из рук вон плохо. Тем более, что почти все шапки были испорчены. На меня глазели соседи, перешептывались, кто-то пытался подойти и выспросить, что произошло вчера, но что я мог рассказать им?
Дело шло к обеду. Я собрался пойти перекусить, когда ко мне снова подкатили двое молодчиков, которые утром доставили меня на рынок.
- Пойдем, Крест приглашает, - кивнул мне один из них. - Давай поживее, Леха за товаром твоим приглядит.
Я пошел. Мне стало все как-то безразлично. Провожатый привел меня в ту же кафешку, за столом сидели те же трое, что и вчера. Я замялся.
- Чего топчешься? - усмехнулся Крест. - Вчера ты вроде как посмелее был. Садись.
Он кивнул на стул и уставился на меня своим немигающим, пугающим пустотой взглядом.
- Значит, так, голубь. Будем считать, что ты меня заинтересовал своими крысами. Денег я тебе дам. Поедешь завтра. Дело это может быть интересным, у меня собственных коммерсантов нет. А ты мужик с башкой. И деньги тебе можно доверить, и груз. Постоять ты за себя умеешь. Теперь слушай внимательно: говорю я один раз. Возьмешь с собой напарника, кого сам считаешь нужным. Дорогу и все прочее мы оплатим. Дадим вам денег в долг. Скажем, на месяц с того дня, как вернетесь. Это нормально. Успеете обернуться. И привезете товар. И шапки, и шкуры. Посмотрим, что из этого получится. Будет дело - будешь при деньгах и при работе.
- Сделаем тебя поставщиком Его Величества Креста, - усмехнулся лысый, с перстнем на указательном пальце.
- А что, - задумчиво отозвался Крест. - Может, и так. Чего ж ему у лотка прыгать? Не мальчишка.
- Найдешь напарника до завтра? - спросил квадратный,.
- Найду, - почти уверенно сказал я. - Есть у меня несколько верных ребят на примете.
- Ты возьми того, кто в торговле маракует, в коммерции шустрый и за себя может постоять, ясное дело. Давай, голубь, - усмехнулся Крест. - Ты сразу домой поезжай, дозванивайся. Завтра утром увидимся...
- Да я сейчас, только товар заберу.
Я стал выбираться из-за стола, но меня остановил квадратный.
- Не надо товар забирать. Я так думаю, что его уже нет.
- Как это нет? - у меня даже пот выступил на лбу.
- А ты у него спроси, - показал куда-то мне за спину лысый, ехидно улыбаясь.
Я оглянулся и увидел стоявшего сзади Леху. Он помялся и пробурчал:
- У меня это... Товар украли.
- Ай-ай-ай, - деланно изумился квадратный. - Весь?
- Ага! - почти радостно вздохнул Леха. - Прям со столиком вместе и сперли.
- Ну народ! - восхитился лысый. - А ты говоришь, вас охранять не надо. Прут прямо из-под носа.
Пока я соображал, что за новую издевку придумали эти бандиты, Крест сказал Лехе:
- Ну и чего стоишь? Уперли у тебя товар - плати, раз ты за него в ответе был.
- Ага! - все так же радостно отозвался Леха, с готовностью залезая в карман, откуда вытащил две пачки денег и положил передо мной на столик.
- Вот. Пять "лимонов". Ага. Хватит?
Еще бы не хватило! Да все вместе и половины не стоило, тем более в том виде, в каком я это оставил.
- Ты чего, не слышишь? - дернул меня за руку квадратный. - Тебя спрашивают: хватит?
- Хватит, - с ледяным равнодушием произнес я, сгребая деньги со стола.
- Тогда вали, голубь, тебя ребятки на машине подкинут. Да не вздумай каких глупостей натворить. Ищи напарника. Готовь чемодан в дорогу. Завтра поедешь.
Я ушел, совсем ничего не понимая, сжимая в кармане деньги, ожидая какой-то пакости, которой все не происходило. И не произошло. Молчаливые Леха и второй качок отвезли меня домой, проводив до двери квартиры.
Я довольно бесцеремонно выпроводил их, достал из холодильника молоко, разогрел картошку, придвинул к себе сковородку и принялся с удовольствием наворачивать, запивая молоком. Одновременно я нажимал на кнопки телефона, обзванивая знакомых. Я закончил обедать и поволок телефон на длинном шнуре в комнату. Только я поставил его рядом с тахтой, как раздался звонок.
- Ну как, нашел напарника? - спросили меня.
- Вроде как нашел, - не очень уверенно ответил я.
- Тогда ищи двух. Крест сказал, что вдвоем не управитесь. Товар ещё придется вывозить. Ну да если не найдешь второго, мы дадим.
Я хотел что-то возразить, но трубку повесили, и в мембрану уже толкались частые гудки.
Легко сказать - ищи двух. Но - это оказалось немного легче, чем я думал сначала. Первым согласился Дима Громов, бывший десантник, с которым мы ездили несколько раз в археологические экспедиции, пока он не оброс семьей. Ушел он на постоянную работу на завод. Изредка мы перезванивались. Он явно тосковал по кочевой жизни, по палаткам, по той дрожи предчувствия тайны, с которой всегда начинаются любые раскопки.
Он часто приезжал ко мне, когда я возвращался из экспедиций. Сейчас он остался без работы, никуда не мог устроиться, возраст уже был не тот, когда охотно берут, хотя мужик он был поздоровее двух молодых, но это никого не интересовало. Куда-то вложили они с женой все деньги, которые берегли на черный день, и прогорели. Сейчас они перебивались случайными заработками, и, едва заслышав о возможности заработать, Димка охотно откликнулся, даже не спрашивая, куда и на сколько нужно ехать. А уж тем более - зачем. Вот жизнь довела!
Потом я уже почти ночью вызвонил Алика Мишина, по прозвищу Манхэттен. Его я знал с детства. Скорее с подросткового возраста. Он уже тогда проявлял незаурядные коммерческие способности, шныряя у гостиниц и выпрашивая жвачку, значки, мелкие сувениры, которые потом с большим успехом продавал в школе, наводняя наши карманы разными яркими предметами, столь непривычными и желанными в то время.
За эту жвачку он и вылетел из школы. Но даже будучи выпоротым безжалостно отцом, кстати, армейским политработником, не прекратил он своей бурной коммерческой деятельности в новой школе. Правда, стал более осторожным.
К окончанию школы он был уже на примете у бдительной московской милиции. Его знали все постовые в центре, несшие дежурство у отелей и гостиниц.
Потихоньку от простого выпрашивания он переходил к более серьезным сделкам, что принесло ему невероятный успех среди варящихся в этом же котле стиляг и фарцовщиков. Алик, к тому времени уже студент факультета журналистики МГУ, умудрялся торговать иконами, балалайками, лаптями, матрешками и прекрасно владел английским.
Вот тогда-то он и получил свою кличку Манхэттен, которая прочно приросла к нему. Он прочитал какую-то книжку про Дикий Запад, ковбоев, первопроходцев и прочее, которая оставила неизгладимый след в его душе. Особенно его поразила одна история, классическая для Америки, о том, как Манхэттен в свое время был куплен у диких индейцев каким-то пройдохой всего за двадцать долларов. Это настолько потрясло бедного Алика, что он тут же раздобыл двадцатидолларовую купюру и зашил её в трусы, заявив, что у него всегда будет с собой двадцать долларов, чтобы не упустить шанс и при случае приобрести свой Манхэттен.
В один прекрасный день Алика арестовали за противозаконные валютные операции. Время было суровое, и он залетел всерьез и надолго. Главным свидетельством против него оказалась найденная в его трусах сложенная в несколько раз двадцатидолларовая купюра.
Как он потом рассказывал, ему относительно повезло: попал он в лагерь, где было много диссидентов, и это сделало его существование там вполне сносным. Но отсидел он порядком.
Вышел Алик через десять лет, с виду все такой же пройдоха и неунывающий аферист. Сразу позвонил мне, отметили его освобождение, и потом он напросился в экспедицию. Ездил с нами два года, но работать ему было тяжело: отсидка не прошла бесследно для здоровья. После окончания второго сезона, когда уже готовились к отъезду, он со вздохом сказал мне, что ездить больше не сможет. Что-то не так с легкими. А в степи жара, пыль, ветер. И скучновато для его деятельной натуры.
Мы с ним сидели на закрытом как и положено после раскопок кургане, откуда было извлечено немало удивительных находок, что само по себе явление нечастое. А в этот раз вдобавок ко всему мы нашли золото.
Мы сидели, смотрели на потрясающий закат, степь дышала осенью, хотя было ещё по южному тепло.
- Знаешь, - сказал он мне, - впервые в жизни я держал в руках золото, которое мне не хотелось положить в карман.
"Купи себе Манхэттен..."
выходила под названием
"Бабки на бочку"
Глава 1
В моей жизни тысяча лет как ничего не происходит. Во всем мире происходит, по всей нашей необъятной - тоже. Даже на этом долбаном рынке каждый день много чего происходит.
Но только не со мной.
Со всеми что-нибудь случается. У азербайджанца, справа от меня, украли часы, которые он и снял-то на минутку: что-то с ремешком не заладилось. Парнишке, напротив меня, дали по морде, он с ценами намудрил, что ли.
Только мне никто даже по морде не дает. Куда о такой роскоши мечтать, когда у меня третий день ничего не покупают. Это ж надо было так лажануться с товаром! Шапками взялся торговать, а про сезон забыл. Погнался за дешевизной, идиот, и напоролся, как последний лох! И случилось все как-то вдруг. До этого я перебивался тем, что торговал видеокассетами. Не слишком прибыльно, но и не хило. Свое получал. Перезимовать хватало, а где-то к маю, я уже уматывал в экспедиции, и до осени.
Этой осенью возвращаюсь - а кассетки уже везде лицензионные. Фирмы, где я раньше добывал их по дешевке, чтобы толкнуть потом на рынке, накрылись одним местом. Товар везде стал до убогости одинаковым. Я было попробовал из-под прилавка распродать прошлогодние остатки, но Москва - она бьет с носка: конфисковали враз все мои залежи, а заодно и вновь приобретенный товар, и остался я почти на нулях.
Повертелся, покрутился, попробовал тем поторговать, этим, но как-то не заладилось. Торговля шла из рук вон, и тут я вспомнил, как во время одной экспедиции, лет восемь назад, нас занесло на раскопки в маленький городишко Лабинск, в Краснодарском крае. Раскопки мы вели, конечно, не в самом городе, но почти в его окрестностях.
В город ездили за продуктами, в баню, иногда в кино. Но это редко. Экспедиция тогда получилась довольно удачной, пошел ломовой фарт, и копали мы, как сумасшедшие. После про эти наши находки много писали, даже большая выставка была. А один предмет из найденных в ту экспедицию даже в учебники истории попал картинкой.
Но это все лирика. Я не о том. Так вот, вскоре выяснилось, что попали мы в меховую столицу Краснодарского края. Жители здесь специализировались на выращивании нутрий. Так называемый Северный рынок кишмя кишел хрюкающими и вопящими нутряками всех цветов и оттенков, равно как и всех размеров. Кто-то продавал мелюзгу на развод, кто-то - взрослых зверюг. Вокруг толкались со шкурками, все столики были завалены мехами. Во множестве были представлены на этом рынке и всевозможные шапки, из разного меха. Продавали даже колодки деревянные для пошива шапок всех форм и размеров, а также мясо нутряков. Мы как-то соблазнились, купили, дешевое оно, и на вкус достаточно съедобное, только варить долго пришлось, жесткое.
Девушки наши есть его наотрез отказались, узнав, что нутрии - не что иное, как речные крысы. И никакие уговоры на них не подействовали, даже личный наш пример не вдохновил. Скорее наоборот. Они дружно вскочили со своих мест у костра и ушли доедать бутерброды в степь, чтобы не видеть, как мы потребляем местное кушанье. И, хотя цены на мясо нутрий по всем меркам были бросовые, больше мы его не покупали. Женским населением нашего палаточного городка нам был предъявлен жесткий ультиматум.
Когда я понял, что с такой торговлей, как пошла у меня этой осенью, я долго не протяну и зиму не перезимую, я и вспомнил про цены в городе Лабинске. Какое-то время я ещё колебался, пробовал торговать то тем, то этим, но окончательно едва не сгорел с пресловутым "гербалайфом", за который чаще давали в морду, чем деньги. Распродал все, что оставалось, по закупочным ценам, а "гербалайф" - и того дешевле, и решился все же поехать навестить "меховую столицу".
Но когда я прикинул все расходы, то понял, что средств мне явно не хватает. Пробовал занять у одного, у другого, но ничего не получалось. Все, с кем я был знаком по экспедициям, были вроде меня самого, "со степным ветерком" в голове. Среди них, пожалуй, даже я выглядел деловым. Еще бы! У меня ведь была своя торговая точка, и зимой я хоть что-то стабильно зарабатывал. Другие рабочие экспедиций таскали в лучшем случае ящики для коммерческих ларьков.
Попробовал одолжиться на рынке, но все мои попытки заговорить о займе натыкались на глухую стену молчания и вежливые отказы. Конечно, я понимал торгашей. Кому охота связываться с постоянно исчезающим на полгода мужиком? Да к тому же и не очень удачливым торговцем.
Кое-как, с грехом пополам, наскреб я деньжат, заняв по чуть-чуть у всех, кого знал, съездил, накупил шапок. А зима-то и кончилась. И стоял я теперь, как дурак, под весенним пригревающим солнышком, без гроша, зато с кучей долгов близким людям, которые сами едва концы с концами сводили. А москвичи на эти надоевшие за холода меха даже глядеть не хотели.
Мрачнее тучи, я скучал над своим столиком, когда ко мне подошел Заур, здоровенный молодой чеченец, собиравший дань с лотков.
- Денги давай, - проронил он, скучающе зевнув и обнажив ослепительные зубы, которыми можно было перекусить пополам рельсу.
- Заур, ну чего ты ко мне пристаешь? - от скуки стал я его подначивать. - Я же еле торгую. Ты сам видишь. Ну пропустил бы меня один денечек для разнообразия.
- Э-э-э, - щелкнул он челюстью. - Зачем глупость говоришь? Я что, себе беру? Мое дело собрать и дальше отдать. Ты не знаешь, да? Торгуешь - плати.
- А если нечем?
- Слушай, Николай, ты старше меня. Я что тебе? Ты порядок знаешь. Нечем платить - уходи.
- А с чего это я должен уходить? - почему-то я незаметно для себя самого завелся, достали меня эти сопливые рэкетиры.
- Николай, я тебя добром прошу. Мы все справедливо делаем. Давай пять тысяч и торгуй. Ты должен мне отдать, я должен старшим отдать. Зачем глупости делать? Давай деньги.
- А почему я тебе должен? Я за место уже заплатил.
К нам с интересом прислушивались окружающие продавцы. Заур заметил это и нахмурился.
- Вот у соседа пять тыщ возьми, наторгуешь - отдашь ему. Я не могу тебя пропустить. У меня все точки подсчитаны. Ты не дашь - мне у кого-то придется больше взять. Это справедливо?
Вот тут я разозлился всерьез.
- А чужие деньги отбирать справедливо? Пошел вон, чучело нерусское! Не буду я вам больше ничего платить. Понял?
Надоело мне все это. Стоишь тут на морозе, одетый кое-как, нервничаешь, торговля не идет, налоговая полиция трясет, периодически проверки, налоги, лицензии, разрешение на торговлю, плата за место на рынке.
Заур стоял возле меня, медленно наливаясь кровью. До него дошел смысл сказанного. Вокруг уже гудели продавцы, обсуждая случившееся, подходили ближе другие торговцы, все тянули шеи.
Заур сделал было движение ко мне, но, оглянувшись, передумал, и просто ударил ногой по моему хлипкому столику. В снег, за день превращенный тысячами ног в грязное месиво, полетели мои несчастные шапки. У меня потемнело в глазах, и Заур тоже полетел сверху, сминая грузным своим, молодым и здоровым телом остатки моего товара и разбрызгивая грязь.
Он тут же вскочил на ноги - боец, ничего не скажешь - осмотрел свои новые джинсы и кожанку, которая лопнула на рукаве, хватанул себя за бритую голову, огляделся, увидел в самой грязной луже отлетевшую туда его красу и гордость, ондатровую шапку, заменявшую ему, по всей видимости, папаху, и лицо его исказилось от ярости. Он ощерился, словно собирался и вправду перекусить мне горло, подобрался и бросился на меня. В кулаке его сверкнул большой нож.
Видал я таких. Молодой ишшо. И горяч больно. Я сделал шаг в сторону, дождавшись, пока нож почти уткнулся мне в живот, и рука его проскользнула мимо, он сам пошел по инерции следом, я подсек его ударом по ногам, отчего Заур взвился в воздух и тяжело грохнулся лицом вниз. Нож отлетел, и кто-то из любопытствующих отбросил его ногой подальше.
Здесь все молча болели за меня. Конечно, никто в открытую не стал бы выступать на моей стороне, но тут все платили, и всем это было противно и унизительно. Я тоже не был сторонником борьбы за справедливость - за свои почти пятьдесят лет всякого повидал и понимал всю бесперспективность подобных затей. Но сегодня меня просто достали. Я сообразил, что ввязался в скверную историю. Заура я не боялся. Видал я таких - пучок за пятачок. Но о предстоящих последствиях догадывался.
Рэкетиры могли поиграть в благородство и порассуждать о справедливости, но только до тех пор, пока это не касалось их интересов. Особенно если это были интересы финансового порядка. Я знал, что открытого неповиновения мне не простят.
Заур тем временем с трудом встал. Джинсы разодраны на колене, куртка безнадежно испорчена, лицо разбито в кровь. Он вытер грязные руки о штаны, выплюнул выбитый зуб, принял боевую стойку каратиста и пошел на меня, длинно выругавшись не по-русски.
Ну, это мы тоже видали. То, что он знал про каратэ, я уже давно забыл. В степи у меня были хорошие учителя. К тому же в юности я служил на границе, а это тоже неплохая школа, да и боксом малость баловался, а по боевому самбо даже на союзных соревнованиях выступал. Мышцы я наращивал не на комнатных тренажерах, а почти по году пропадая рабочим в археологических экспедициях. Да и уличных боев провел, наверное, поболее, чем этот спесивый абрек.
Он стоял передо мной, угрожающе покачивая кулаками, но слишком явно готовя прямой удар ногой. Он не просек, что вторично попался на тот же прием. В тот момент, когда он резко махнул ногой, я сделал шаг в сторону. С тактикой боя у него явно было плоховато. Я поймал его ногу, зафиксировал на мгновение, нанес ему сильный удар в промежность, одновременно выкрутив ногу и, проводив его падение, ударом локтя в лицо.
Уделал я его жестоко, ничего не скажешь. Как там с челюстью, не знаю, но что недели две будет ходить в раскорячку, это сто процентов. Заур тихо корчился в мокром черном снегу, все стали быстро расходиться, пряча глаза, а я кое-как собрал свои сокровища, безнадежно потерявшие товарный вид.
Затем поднял столик, протер его протянутой кем-то тряпочкой и принялся раскладывать измочаленные шапки.
- Шел бы ты домой, Николай, - подал голос парень напротив. - Не дадут тебе торговать. Да ещё и хуже будет.
Опасливо оглядываясь, его поддержали другие соседи. Но я уже закусил удила, к тому же при виде испорченного товара на глаза мне накатывались слезы, внутри закипала обида. Обида и злость на этих "хозяев жизни", которые могут растоптать чужое добро, отнять не ими заработанные деньги, жить за мой счет, когда я каждую копейку должен добывать потом и нервами. Мало того, что я - здоровый мужик - вынужден стоять на рынке, так меня ещё грабят и унижают, совершенно открыто, нагло, прилюдно.
Я понимал, что надо уйти, что будет хуже, что мне не простят такого публичного "выступления". Но я действительно закусил удила. Такое со мной бывает.
А сквозь торговые ряды уже протискивались двое в кожаных куртках и кепочках с большими козырьками и кокардами. Муниципальная милиция. Они остановились около Заура, о чем-то пошептались и, как появились, так и исчезли, бормоча на ходу по рации. И тут же подскочили братки. Их было шестеро. Здоровенные качки. Двое принялись поднимать Заура, трое остались в стороне, а один подошел ко мне.
- Ну, собирайся, - он заглянул мне в глаза.
Я прикинул, что если начну потасовку, то меня тут же завалят, церемониться не станут. Надо было сразу рвать отсюда, а теперь уже поздно. Меня подвел "лестничный" склад ума. Это когда нужные слова и поступки приходят в голову только тогда, когда уже попрощался и вышел на лестницу.
Стараясь сохранить лицо, я медленно собрался, уложил товар и столик на каталку, хотел было повезти её за собой, но меня остановил стоявший рядом качок.
- Оставь здесь. За твоим товаром присмотрят.
Я из какого-то нелепого упрямства молча вцепился в каталку. Это были остатки моей свободы хоть что-то сделать по-своему.
На братков мое поведение никакого впечатления не произвело. Они молча повернулись спинами и пошли, не оглядываясь. Заура уже впихнули в машину, какую-то иномарку.
Идти пришлось недалеко. Мы вышли с территории рынка, перешли дорогу и возле метро открыли дверь какого-то не то ресторанчика, не то кафешки. При этом меня, к моей великой радости, едва не выперли обратно, как только я вволок в стеклянные двери свою грязную тележку с притороченными не менее грязными коробками и столиком. Путь мне преградил пожилой мужчина. Он замахал на меня руками, как на муху, влетевшую в окно, но его остановил короткий, резкий свист из угла. Там, возле уставленного бутылками и тарелками стола, переминались с ноги на ногу мои провожатые и что-то докладывали трем сидевшим, лица их были плохо видны. Один из сидевших разговаривал по сотовому телефону.
К нам с пожилым мужичком, преградившим мне дорогу, уже спешил один из качков. Он взял меня за руку и повел к столику, к большому неудовольствию пожилого, потому как я оставлял жуткие следы своей тележкой и тяжелыми ботинками. Я со злостью поглядел на пожилого через плечо, он ответил мне тем же. Постоял бы сам целый день в такой каше, как я. Но меня уже подтолкнули к столику. Сидевшие за ним с интересом меня разглядывали.
Я откашлялся и сел. Качки рванулись было ко мне, но один из сидевших остановил их:
- Пускай покуражится. Это хорошо, что с гонором, помирать легче будет.
Сказал он это так буднично, без тени нарочитой угрозы, что у меня впервые прошел мороз по коже. Я понял, что крепко влип. И что мужики эти за столиком серьезные, шутить не будут. Это явно были авторитеты. Один слегка махнул качкам, и те отошли, присели за соседний стол, поглядывая в нашу сторону, словно ожидая команды.
А мы с хозяевами разглядывали друг друга в упор.
- Как думаешь, почему мы тебя "не замочили" на месте? - спросил худой и лысый, с перстнем на указательном пальце, изображавшим череп.
- Это уж вам виднее, - стараясь держаться достойно, ответил я, но мой голос звучал натянуто. - Я лично не спешу.
- Ну твое мнение на этот счет здесь никого не интересует. Никто не спешит, - усмехнулся второй, почти без шеи, с квадратными плечами и подбородком.
- Ладно, - остановил нашу приятную беседу третий, который и начинал разговор. - Ты, Николай, мужик не робкий, но это нам по барабану. Мы и не таких жизни лишали. Ты вот скажи, ты что - вправду дурак? Ты не понимал, на что нарываешься? Или у тебя совсем страха нет? Ты что - "афганец", нарк, отмороженный?
В его мутном взгляде я не заметил того интереса, который он обозначил словами. Был он сед, лицо изрезано глубокими морщинами или шрамами. Нос перебит, кисти рук в наколках.
"Старший", - подумал я.
И почему-то рассказал ему все. Не им всем, а именно ему, глядя в его водянистые, бесцветные глаза, глаза человека, которому все и все давно были неинтересны. Рассказал, как собирал по крохам деньги на поездку за шкурками, как почти по году пахал в археологических экспедициях под палящим солнцем, как еле сводил концы с концами, как у меня конфисковали кассеты, как теперь влетел с несезонным товаром, да ещё и Заур этот...
Я закончил, седой смотрел на меня в упор, двое остальных явно скучали.
- Послушай, Крест, - тяжело проронил квадратный, - чего мы тут его байки слушаем? "Мочить" его пора. Он Заура поломал.
- Погоди! - остановил его Крест. - Я ещё не все сказал.
Он повернулся ко мне.
- А ну-ка, голубь, повтори нам по меховую столицу.
Я повторил все, что знал. Кореша Креста с удивлением на него поглядывали. Чего, мол, в этом интересного? Но не перебивали. Как видно, авторитет Креста был здесь непререкаем.
Он выслушал меня снова со скучающим видом, задал несколько вопросов по поводу того, как я попал в те края, довольно подробно, даже дотошно, выспросил о ценах. И наконец изрек, к удивлению всех сидевших за столом, и моему тоже:
- Ладно, голубь, вали отсюда. Тебя мои ребята домой отвезут, а завтра выходи торговать.
Заметив мое замешательство, сурово добавил:
- Выходи. Я скажу. Никто тебя не тронет. Мое слово - закон. Ты понял меня?
Я только и смог что головой кивнуть. Квадратный удивленно пожал плечами, но встал из-за стола, грузно переваливаясь на ногах-тумбах, направился к качкам, что-то проговорил им, они тоже явно удивились, но молча поднялись. Один подошел к нам, взял мою каталку, играючи поднял и понес к выходу. Я поплелся следом, сопровождаемый остальными качками. В дверях обернулся. Трое сидели, погрузившись в свои разговоры и даже не глядя мне вслед. Я пожал плечами и вышел за молчаливыми качками.
Они посадили меня в иномарку и доставили прямо к дому, даже каталку занесли в квартирку мою, однокомнатную. Я уже настолько устал и перенервничал, что воспринимал все так, будто это не со мной происходит.
Но утром о реальности вчерашних событий мне напомнили звонком в дверь. На пороге стояли двое из провожавших меня вчера до дому молодчиков. Они молча вошли, один взял каталку, так и стоявшую в передней, второй буркнул:
- Поехали. Одевайся.
- Куда? - спросил я совершенно ошарашенный.
- Торговать, - криво усмехнулся качок.
Я поехал. Меня, к моему удивлению, привели на мое место, согнав не в меру шустрого мужичка, который, прослышав, что здесь теперь свободно, пристроился с лотком сигарет.
Молодчики, молча, под удивленными взорами всего торгового люда, помогли мне разложить столик, пронаблюдали, как я раскладываю товар, и ушли.
Торговля шла из рук вон плохо. Тем более, что почти все шапки были испорчены. На меня глазели соседи, перешептывались, кто-то пытался подойти и выспросить, что произошло вчера, но что я мог рассказать им?
Дело шло к обеду. Я собрался пойти перекусить, когда ко мне снова подкатили двое молодчиков, которые утром доставили меня на рынок.
- Пойдем, Крест приглашает, - кивнул мне один из них. - Давай поживее, Леха за товаром твоим приглядит.
Я пошел. Мне стало все как-то безразлично. Провожатый привел меня в ту же кафешку, за столом сидели те же трое, что и вчера. Я замялся.
- Чего топчешься? - усмехнулся Крест. - Вчера ты вроде как посмелее был. Садись.
Он кивнул на стул и уставился на меня своим немигающим, пугающим пустотой взглядом.
- Значит, так, голубь. Будем считать, что ты меня заинтересовал своими крысами. Денег я тебе дам. Поедешь завтра. Дело это может быть интересным, у меня собственных коммерсантов нет. А ты мужик с башкой. И деньги тебе можно доверить, и груз. Постоять ты за себя умеешь. Теперь слушай внимательно: говорю я один раз. Возьмешь с собой напарника, кого сам считаешь нужным. Дорогу и все прочее мы оплатим. Дадим вам денег в долг. Скажем, на месяц с того дня, как вернетесь. Это нормально. Успеете обернуться. И привезете товар. И шапки, и шкуры. Посмотрим, что из этого получится. Будет дело - будешь при деньгах и при работе.
- Сделаем тебя поставщиком Его Величества Креста, - усмехнулся лысый, с перстнем на указательном пальце.
- А что, - задумчиво отозвался Крест. - Может, и так. Чего ж ему у лотка прыгать? Не мальчишка.
- Найдешь напарника до завтра? - спросил квадратный,.
- Найду, - почти уверенно сказал я. - Есть у меня несколько верных ребят на примете.
- Ты возьми того, кто в торговле маракует, в коммерции шустрый и за себя может постоять, ясное дело. Давай, голубь, - усмехнулся Крест. - Ты сразу домой поезжай, дозванивайся. Завтра утром увидимся...
- Да я сейчас, только товар заберу.
Я стал выбираться из-за стола, но меня остановил квадратный.
- Не надо товар забирать. Я так думаю, что его уже нет.
- Как это нет? - у меня даже пот выступил на лбу.
- А ты у него спроси, - показал куда-то мне за спину лысый, ехидно улыбаясь.
Я оглянулся и увидел стоявшего сзади Леху. Он помялся и пробурчал:
- У меня это... Товар украли.
- Ай-ай-ай, - деланно изумился квадратный. - Весь?
- Ага! - почти радостно вздохнул Леха. - Прям со столиком вместе и сперли.
- Ну народ! - восхитился лысый. - А ты говоришь, вас охранять не надо. Прут прямо из-под носа.
Пока я соображал, что за новую издевку придумали эти бандиты, Крест сказал Лехе:
- Ну и чего стоишь? Уперли у тебя товар - плати, раз ты за него в ответе был.
- Ага! - все так же радостно отозвался Леха, с готовностью залезая в карман, откуда вытащил две пачки денег и положил передо мной на столик.
- Вот. Пять "лимонов". Ага. Хватит?
Еще бы не хватило! Да все вместе и половины не стоило, тем более в том виде, в каком я это оставил.
- Ты чего, не слышишь? - дернул меня за руку квадратный. - Тебя спрашивают: хватит?
- Хватит, - с ледяным равнодушием произнес я, сгребая деньги со стола.
- Тогда вали, голубь, тебя ребятки на машине подкинут. Да не вздумай каких глупостей натворить. Ищи напарника. Готовь чемодан в дорогу. Завтра поедешь.
Я ушел, совсем ничего не понимая, сжимая в кармане деньги, ожидая какой-то пакости, которой все не происходило. И не произошло. Молчаливые Леха и второй качок отвезли меня домой, проводив до двери квартиры.
Я довольно бесцеремонно выпроводил их, достал из холодильника молоко, разогрел картошку, придвинул к себе сковородку и принялся с удовольствием наворачивать, запивая молоком. Одновременно я нажимал на кнопки телефона, обзванивая знакомых. Я закончил обедать и поволок телефон на длинном шнуре в комнату. Только я поставил его рядом с тахтой, как раздался звонок.
- Ну как, нашел напарника? - спросили меня.
- Вроде как нашел, - не очень уверенно ответил я.
- Тогда ищи двух. Крест сказал, что вдвоем не управитесь. Товар ещё придется вывозить. Ну да если не найдешь второго, мы дадим.
Я хотел что-то возразить, но трубку повесили, и в мембрану уже толкались частые гудки.
Легко сказать - ищи двух. Но - это оказалось немного легче, чем я думал сначала. Первым согласился Дима Громов, бывший десантник, с которым мы ездили несколько раз в археологические экспедиции, пока он не оброс семьей. Ушел он на постоянную работу на завод. Изредка мы перезванивались. Он явно тосковал по кочевой жизни, по палаткам, по той дрожи предчувствия тайны, с которой всегда начинаются любые раскопки.
Он часто приезжал ко мне, когда я возвращался из экспедиций. Сейчас он остался без работы, никуда не мог устроиться, возраст уже был не тот, когда охотно берут, хотя мужик он был поздоровее двух молодых, но это никого не интересовало. Куда-то вложили они с женой все деньги, которые берегли на черный день, и прогорели. Сейчас они перебивались случайными заработками, и, едва заслышав о возможности заработать, Димка охотно откликнулся, даже не спрашивая, куда и на сколько нужно ехать. А уж тем более - зачем. Вот жизнь довела!
Потом я уже почти ночью вызвонил Алика Мишина, по прозвищу Манхэттен. Его я знал с детства. Скорее с подросткового возраста. Он уже тогда проявлял незаурядные коммерческие способности, шныряя у гостиниц и выпрашивая жвачку, значки, мелкие сувениры, которые потом с большим успехом продавал в школе, наводняя наши карманы разными яркими предметами, столь непривычными и желанными в то время.
За эту жвачку он и вылетел из школы. Но даже будучи выпоротым безжалостно отцом, кстати, армейским политработником, не прекратил он своей бурной коммерческой деятельности в новой школе. Правда, стал более осторожным.
К окончанию школы он был уже на примете у бдительной московской милиции. Его знали все постовые в центре, несшие дежурство у отелей и гостиниц.
Потихоньку от простого выпрашивания он переходил к более серьезным сделкам, что принесло ему невероятный успех среди варящихся в этом же котле стиляг и фарцовщиков. Алик, к тому времени уже студент факультета журналистики МГУ, умудрялся торговать иконами, балалайками, лаптями, матрешками и прекрасно владел английским.
Вот тогда-то он и получил свою кличку Манхэттен, которая прочно приросла к нему. Он прочитал какую-то книжку про Дикий Запад, ковбоев, первопроходцев и прочее, которая оставила неизгладимый след в его душе. Особенно его поразила одна история, классическая для Америки, о том, как Манхэттен в свое время был куплен у диких индейцев каким-то пройдохой всего за двадцать долларов. Это настолько потрясло бедного Алика, что он тут же раздобыл двадцатидолларовую купюру и зашил её в трусы, заявив, что у него всегда будет с собой двадцать долларов, чтобы не упустить шанс и при случае приобрести свой Манхэттен.
В один прекрасный день Алика арестовали за противозаконные валютные операции. Время было суровое, и он залетел всерьез и надолго. Главным свидетельством против него оказалась найденная в его трусах сложенная в несколько раз двадцатидолларовая купюра.
Как он потом рассказывал, ему относительно повезло: попал он в лагерь, где было много диссидентов, и это сделало его существование там вполне сносным. Но отсидел он порядком.
Вышел Алик через десять лет, с виду все такой же пройдоха и неунывающий аферист. Сразу позвонил мне, отметили его освобождение, и потом он напросился в экспедицию. Ездил с нами два года, но работать ему было тяжело: отсидка не прошла бесследно для здоровья. После окончания второго сезона, когда уже готовились к отъезду, он со вздохом сказал мне, что ездить больше не сможет. Что-то не так с легкими. А в степи жара, пыль, ветер. И скучновато для его деятельной натуры.
Мы с ним сидели на закрытом как и положено после раскопок кургане, откуда было извлечено немало удивительных находок, что само по себе явление нечастое. А в этот раз вдобавок ко всему мы нашли золото.
Мы сидели, смотрели на потрясающий закат, степь дышала осенью, хотя было ещё по южному тепло.
- Знаешь, - сказал он мне, - впервые в жизни я держал в руках золото, которое мне не хотелось положить в карман.