Мерцалов Игорь. Я, Чудо-юдо

   Де Фужер еще раз оглянулся на драккары и принял решение:
   – Спустить паруса!
   – Это ловушка. Это обман! – Возник рядом с ним один из подручных, жилистый и остроносый. – От викингов никто не уходит…
   Было тихо, отчетливо слышался скрип снастей и плеск волн о борта. Граф обернулся и окинул взором напряженных матросов. Они уже не верили в спасение, и даже в то, что смогут подороже продать жизни. Де Фужер махнул рукой, подзывая еще двоих подручных, и коротко велел им:
   – Спустить паруса. Погасить запалы. Выполняйте, – после чего крикнул викингам: – Мы согласны!
   – Они заманят нас и перебьют… – просипел остроносый.
   – Молчи, – грозно прошипел де Фужер и, не глядя, протянул ему ключ. – Отомкни арсенал, но упаси тебя бог, если викинги заметят!
   Два драккара так и держались на расстоянии в сотню шагов, а вот третий подошел практически вплотную. Теперь даже лунный свет позволял разглядеть викингов во всех подробностях. Рудя даже подумал, что Черномор специально подобрал экипаж этого драккара, чтобы выставлять его напоказ. За вычетом трех или четырех человек явно нескандинавской наружности, к числу которых принадлежал и капитан, то есть ярл, все остальные были молодцами как на подбор: здоровенные рыжие бородачи с топорами и даже в рогатых шлемах, что уже отдавало маскарадом, ибо все прекрасно понимали, что рогатые шлемы – ритуальные, а в бою от них толку мало.
   Однако от этого маскарада, от осознания того, что противник не считает тебя достойным чего-то более серьезного, становилось еще страшнее.
   – Следуйте за нами! – пригласил их худощавый ярл и велел своему кормщику взять курс на Красный.
   – На весла! – приказал де Фужер. – Следовать за драккаром!
   И тут громыхнуло.
   У остроносого не выдержали нервы. Вместо того чтобы передать канонирам распоряжение погасить огонь, он вырвал у ближайшего факел и поднес к запальному отверстию, вопя во все горло:
   – Поднять паруса!!!
   Бомбарда, подпрыгнув, оглушительно кашлянула и выплюнула каменное ядро, которое попортило драккару корму и перебило руль. Грохот, треск досок и людские крики заглушили голос капитана.
   – Полный вперед! Тара-а-ань!!! – перекрикивая все, орал остроносый, кидаясь ко второму орудию.
   А ведь предупреждал я их…
   То, что остроносый уцелел, иначе как счастливой случайностью не назовешь. То есть как уцелел – жив остался, но и этому впоследствии был рад.
   Ствол состоял из шести плотно подогнанных друг к другу дубовых брусьев. Лопнул нижний. Ядро, видимо, так и не покинуло ствола, но пороховые газы уже нашли выход, ударили в палубу, заставив вздрогнуть все судно, и бомбарда, подобно ракете, взмыла вверх. И, описав дымную дугу, рухнула на тот же драккар, произведя среди викингов немалое смятение.
   Остроносого отбросило к другому борту, где он затормозил, врезавшись в моряка. Остальные члены экипажа метались, не зная, что делать. На драккарах кричали на разных языках: «Предательство! Они напали! Бей их!»
   Де Фужер, крепко выругавшись, велел поднимать паруса. Оба полотнища взметнулись ввысь, точно крылья.
   – На веслах – быстрый ход! – крикнул граф. – Марк, неси ружья!.. О'Брайан, левее, на таран!..
   Рудя, глянув вперед, увидел, что драккар, дотоле державшийся слева и чуть позади, вырвался вперед и теперь намеревался преградить дорогу шнеке. Однако кормчий, со страху ругаясь на чем свет стоит, направил судно прямо на открывшийся борт неприятельского корабля. Ветер и весла придали шнеке большую скорость.
   Викинги налегли на весла и, совершив умопомрачительный разворот, ушли от столкновения.
   – Прорвемся! Еще немного! – послышались крики среди матросов.
   Однако даже Рудя, сухопутная душа, отлично видел, что положение безнадежно. Два драккара, обстрелянный и чуть было не взятый на таран, только слегка поотстали, но наверстают упущенное меньше чем за четверть часа. А третий уверенно держался на хвосте, и над бортами его уже виднелся сплошной забор щитов, над которым маячил частокол рогатых шлемов, там тускло сверкала в свете луны сталь боевых топоров и разгорались факелы: вполне возможно, понял браве риттер, разозленные викинги просто подожгут шнеку. Что уж скрывать, по ее внешнему виду предположить богатую добычу сложновато…
   Рудя поднял руку с браслетом.
   Загодя приготовленный сюрприз представлял собой мощный грозовой фронт. Рудя начал собирать тучи, едва взойдя на палубу шнеки, причем все сделал так, как я учил в свое время, после столкновения с турками: исподволь, терпеливо, без резких движений. Даже если Черномор и ожидал чего-то подобного, ему трудно было бы уследить за столь осторожным магическим действием. А водоплавающий колдун, как оказалось, подвоха не ждал…
   Сильнейший порыв ветра взбил пену на верхушках волн. Тучи на глазах сгустились, клубясь и свиваясь в невообразимые фигуры. Ослепительная молния на несколько долгих мгновений затопила мир нереальным сиянием, а затем ударил сокрушительный гром, от которого, казалось, завибрировали кости. Полное смятение охватило людей на всех четырех кораблях. Весла беспорядочно заметались, застучали друг о друга. Паруса затрещали, готовые лопнуть под напором ветра.
   Рудя понял, что слегка переборщил, и изменил направление воздушных потоков. Чудовищный смерч закружил драккары, а шнеке достался буйный, но вполне терпимый фордевинд ^[19].
   Надолго сил у рыцаря не хватило. Чтобы управлять погодным браслетом, нужна тренировка, привычка к сосредоточению. Однако больше сверхнапряжения и не требовалось. Два драккара перевернулись, и когда смерч утих, последний остановился, чтобы подобрать барахтавшихся в воде викингов. Это было нелегко, потому что тучи по-прежнему плотно закрывали небо и над морем стояла непроглядная тьма.
   Матросы радостно кричали и хлопали друг друга по плечам, де Фужер обнимал остолбеневшего Франческо. Рудя, опять же, как я учил, сделал несколько глубоких вдохов и вновь обратился к силе браслета, создавая туман, подобный тому, который напустил Черномор, высылая драккары. Едва он успел это сделать, как на него обрушились полтораста фунтов радости в лице графа:
   – Ты сделал это? Невероятно, глазам своим не верю! Это просто чудо!
   – Я старался, – скромно потупил взор браве риттер.
 
   Рудя задержался на шнеке почти на сутки. Не по обязанности, а исключительно из рыцарской тяги к геройству, он полночи поддерживал попутный ветер и ставил туманные заслоны, пока не почувствовал, что буквально валится с ног от усталости. Шнека катилась по волнам как по маслу, к утру бургундцы прошли, наверное, миль полтораста – во всяком случае, к следующей ночи де Фужер уже рассчитывал войти в Дуврский пролив и взять курс на Па-де-Кале. Англичан за это время встретили – или, скажем так, заметили – только однажды, и то это были рыбацкие скорлупки, которые, завидев чужое судно, дали деру со всех весел.
   Только уверившись, что Черномор бургундцам больше не грозит, Рудя вернулся на остров. Посвежевший, улыбчивый, фонтанирующий яркими впечатлениями, периодически потирающий плечо, слегка распухшее от похлопываний графа и мага, ощутимо пахнущий ромом, но вполне способный уверенно двигаться по относительно прямой линии.
   Вовремя вернулся.
   Черномор успел нанести ответный удар.
   Совершенно неожиданный.
 
   Баюна я пошел искать утром. Ну как утром… когда проснулся, а проснулся к полудню, потому что свалился с лап перед рассветом, так и не дождавшись Руди. Платон был уже на ногах и лепил из глины цветочные горшки для Насти, про запас наверное, а может, чтобы развлеклась, когда проснется. Сама Настя еще не выходила.
   Завтракать я не стал – кус в горло не шел. Промаявшись дурными предчувствиями почти час, наконец-то заметил отсутствие кота. Похоже, и он не вернулся с ночи. Да что ж такое, куда все катится? Недолго думая я отправился к прудочку, о котором Платон говорил.
   Кот не услышал моих шагов, зато я его отчаянный голос издалека уловил. Прибавил шагу, перешел на бег, и уже готов был крикнуть: «Держись, я иду!» – но тут различил слова… И сразу стал подбираться осторожнее.
   – Клянусь… Виноват… Черномор… Сумасшедший, что ли?.. Да это она была, я видел… Черномор!
   Маленький пруд, опоясанный тростниковым кольцом, терялся в окружении широколиственных деревьев и кустарника. По единственной тропинке, проложенной нами же (в основном Платоном, который брал здесь глину), я бесшумно приблизился к пологому берегу и увидел кота.
   Баюн стоял над вырытой на песчаном пятачке ямкой, заполненной водой, и горячо с ней общался. Даже на беглый взгляд – не со своим отражением точно.
   Блин, не люблю подсматриваний и подслушиваний. Даже остроумные приколы, снятые скрытой камерой для ТВ, всегда считал пошлятиной. Но а ля гер – оно и в Африке ком а ля гер.
   – Черномор, я прошу, я тебя умоляю… Нет, не надо, Черномор, я все сделаю!.. Да нет же, нет ничего… Черномор! Чем хочешь клянусь – я не лгу, не лгу!.. А чем? Чем я могу теперь клясться? Прошу, не делай этого, я готов на все. Хочешь, я убью Чудо-юдо? Я убью, только дай мне… Нет, Черномор, нет! Где ты? Ответь! Я знаю, ты там, отвечай!
   Нам, чудам-юдам, вообще-то, свойственно обостренное чувство времени, но в тот раз я его утратил. Не помню, сколько бесился кот у заполненной водой лунки, пять минут или полчаса. Это было и жуткое, и жалкое зрелище. В конце концов, обессилев, он упал на песок, с минуту лежал, как труп, потом вдруг сорвался куда-то в траву. Кажется, мышь задушил, без нужды, просто от нервов. А когда вернулся к лунке, застал на берегу меня, сурового и мрачного, как утес после прощания с тучкой золотой.
   Кот смотрелся не лучше. Замер, широко расставив лапы.
   – Ну что, цэрэушник, получил добро на крайние меры? – спросил я наконец.
   Хвостатый филолог понял если не все, то главное. Глухо прошипел:
   – Убью. Всех убью.
   – И начнешь с меня, да?
   – Убью, – повторил он. – И тебя. И эту стерву которую ты Мальвиной называешь. И Черномора убью.
   – Отчего же такая немилость?
   Естественный в общем-то вопрос, вызвал у кота неожиданно бурную реакцию. Воздев хвост, как боевой штандарт, выгнув спину и вздыбив шерсть, так что стал казаться втрое толще привычного, он взял низкий старт и бросился… Нет, не на меня, хотя в какой-то миг я был убежден, что сейчас подвергнусь яростной атаке в стиле пьяного дракона и буду вынужден сражаться не на живот, а на смерть. Мимо меня, по тропе, прочь от пруда. Только прошуршал тростник, потревоженный порывом ветра, и я остался один.
   Надо отдать Баюну должное: он сумел меня развлечь, и о судьбе Руди, наверняка печальной, я уже не вспоминал. Кажется, в те минуты я вообще ни о чем не думал. Просто побродил по песку, потаращился на кое-как отрытую лунку (коты все же не очень ловкие копальщики), даже подровнял зачем-то края – наверное, надеялся втайне, что появится сейчас в мутноватой воде изображение Черномора… Оно не возникло – ну и ладно, все равно не знаю, что бы я мог ему сказать. То есть слов-то много было на душе, но составить их в толковые фразы не получалось.
   Наверное, не стоило бы писать об этих минутах, но против правды жизни не попрешь. Да, признаюсь, оставаясь у пруда, я – неосознанно, но от того не менее сильно – старался ни о чем не думать. Все мне вдруг разом обрыдло, как это часто бывает с нами, двуногими, как только проблемы подступят вплотную.
   Я не ныл и не плакался сам себе, я просто ни о чем не хотел думать – вполне типичная реакция хомо сапиенса. Не всякого, к счастью, но лично я частенько в жизни попадался именно на этом – нежелании думать.
   А ведь сейчас понимаю, что при всей запутанности ситуации я уже в тот момент о многом мог бы догадаться. Да что там, гораздо раньше следовало взяться за ум, а теперь уже едва ли можно было что-то изменить…
 
   Дома ждало новое потрясение: обессилевшего после приступа буйства Баюна Настя держала на коленях, гладила между ушами и приговаривала:
   – Ничего, все обойдется, мы тебя в обиду не дадим.
   – Все кончено, – вяло, как после наркоза, бормотал кот. – Я уже старый, надежды все меньше…
   Платон стоял чуть в сторонке, возможно, впервые в жизни не зная, что делать и куда девать не занятые работой руки.
   – Так что все это значит? – спросил я.
   – Чудо, что за тон? – громким шепотом укорила Настя. – У Баюна горе…
   – Может быть, а может, приступ помешательства – я еще ничего внятного не услышал. Кроме обещания убить меня.
   Баюн пересилил себя и спрыгнул с колен девушки на пол.
   – Да не бойся, – сказал он, – не буду я тебя убивать. Ты же не нарочно…
   – А я и не боюсь, – совершенно честно сказал я. – Ты мне только внятно объясни, что именно я сделал не нарочно?
   Он сверкнул янтарным глазом, будто давая понять, что на моем месте не был бы уверен в своей безопасности. Во всяком случае, так мне показалось, едва ли блеск в глазах мог объясняться чем-то еще, коты же вроде не плачут…
   – Не только ты, все постарались. Сгубили мое потомство. Детков моих, котятков…
   – Это в каком смысле?
   – А ты думаешь, я стал бы соглядатаем по своей воле? Да, подсыл я, вор ^[20]! Из-за котят… Ты вот спрашивал, чего я с Черномором не поделил, помнишь? Он, гад, жить не мешает, и кормит, и холит… И кошечек поставляет исправно. Да только котят топит! Говорит, мне такая орава болтливых котов ни к чему, одного хватает. Я и бежать пытался, и лапы на себя наложить, а все одним кончалось: объявит, мерзавец, что одного котенка пощадит – и все, веревки из меня вьет. А куда денешься? Даже если помет не в меня, если молчуны, все равно же котята… И служу. А в этот раз – все семь котят баюнами уродились. Слепенькие еще, пищат, а уже слышно, что слова сказать пытаются… Когда ты появился, Черномору с ходу не понравился. Он только посмотрел – и говорит: «Нет, с этим Хранителем каши не сваришь». Решил твое случайное убийство разыграть, чтобы Заллус кого-то нового приискал. Но не вышло. Тогда Черномор и велел мне следить за тобой. Я-то сперва на дыбы: я баюн, или кто? Баюны отродясь соглядатаями не были! А тут как раз моя наложница-то окотилась. Черномор и говорит: не сделаешь, всех перетоплю. До единого. Ты бы на моем месте как поступил?
   – Понятно. А теперь что стряслось?
   – А теперь эта дура Мальвина рассказала тебе, что Черномор бургундцев видеть желает! А ведь я знал про это, понимаешь, знал! И Черномор решил, что я переметнулся. Говорит, видел, как его любимая жена плескалась около кораблей, никуда не отлучалась…
   – Да, ундина вместо себя сестру оставила, – припомнил я.
   – Вот именно. Теперь все, конец.
   – Он убил котят?
   – Нет еще. Пока живы – он мне в воде их образы явил. Подросли-то как… – Голос кота на миг сорвался. – Он что-то особенное придумать собрался. Говорит, не хочу, чтобы ты легко пережил это событие вдали. Ты у меня, говорит, все своими глазами увидишь…
   – Зверюга лютая, – всхлипнула Настя, утирая слезу. – Как же так можно?
   – А главное – зачем? – спросил я. – Ради чего все это вообще затеялось? Покушение, слежка… В чем цель?
   – Сердце острова, – ответил Баюн. – Все хотят до него добраться. И смертные колдуны, и Черномор, и Заллус…
   – Заллус? Ты не оговорился? Он же хозяин острова!
   – Ой, да не смеши, – раздраженно отмахнулся Баюн. – С чего ты это взял? Да он даже ступить на землю Радуги не может! Древние боги ушли, а их запрет действует до сих пор… Ты не понимаешь, но Радуга – это такое могущество… Да если бы Заллус был хозяином острова, он бы отсюда не вылезал. Он бы отсюда миром править мог!
   – Так выходит, потому и назначает Хранителей? Чтобы никто другой не покусился?
   – Отчасти. Вообще-то безопасность острова обеспечивает еще Черномор. Не знаю, насколько искренние они друзья, но думаю, не случайно Заллус разрушил планы Черномора захватить власть в Морском Царстве. Он же этого плотогона бородатого просто за глотку держит… Но суть в другом: они оба не имеют ни малейшего понятия, что такое Сердце острова. Заллус надеется, что кто-то из Хранителей сумеет раскрыть эту тайну. А все остальное: охрана, торговля, даже производство магии – это так, для отвода глаз. Чтобы Хранитель ничего не заподозрил. Понимаешь, они с самого начала морочили тебе голову: злой хозяин Заллус и добрый друг Черномор. Один угнетает, другой дает надежду, табак и кофе. Они со всеми так делают.
   – А насчет красных девиц – это правда? – спросила Настасья.
   Баюн поглядел на нее искоса.
   – А ты сама не можешь сказать? – спросил он. Не дождавшись ответа, продолжил: – Раньше Черномор верил, что красны девицы способны найти Сердце, но потом как-то разуверился. А после того, как один из плененных турок рассказал о битве, он потребовал от меня полный отчет. И, узнав про восстановление терема, велел следить за тобой, красна девица, неотступно.
   – И… что?
   – Говорю же: не знаю! – успокоившийся было кот опять сорвался на крик. – Ничего я не заметил, а Черномор мне не верит! А тут еще эти бургундцы так легко ушли от него… Теперь он убежден, что Сердце найдено, но я скрываю от него правду!
   – Не переживай, – попытался я утешить его. – Что-нибудь придумаем…
   – Ой-ой, придумывальщик нашелся, помилуйте боги! – взвился кот. – Ты ведь даже не сообразил еще, что теперь будет! – Не увидев на моем лице понимания, он, едва сдерживая истерический смешок, выдал: – Для особо сметливых поясняю: Черномор уверен, что Сердце найдено. Мол, только с его помощью ты мог провести бургундцев мимо викингов. Заллуса что-то не видно нигде, почти наверняка Черномор ему ничего не сообщил. Тебе это ни о чем не говорит, о могучий Хранитель? Тебе не приходит в голову, что Черномору явно наплевать, расскажу ли я тебе правду? Тебя не напрягает то, что все подручные Черномора сейчас собраны в одном месте неподалеку от Радуги? Ну-ка, придумай, что все это может означать?
   – Захват Радуги, что ли? – усмехнулся я.
   Усмехнулся – и вдруг вспомнил, что погодный браслет, на который так привык рассчитывать, отдал Руде, а Рудя сейчас далеко, и, несмотря на утешительное сообщение о благополучно «проведенных» бургундцах, неизвестно почему и где задерживается. А больше для обороны на острове как будто нет ничего.
 
   Возможно, если бы я меньше кокетничал сам с собой, предаваясь бесплодным рассуждениям о мизерной литературной ценности своих наблюдений, если бы раньше начал вести эти записи и вел их подробнее, что-то могло бы измениться. Серьезно, когда события разделены неделями, детали смазываются, зато сейчас, перечитывая написанное, я обнаруживаю, что у меня было множество подсказок. И явная игра колдунов в злого и доброго, и их нежелание, оказавшееся неспособностью ступать на землю Радуги. И даже портретное сходство моего «работодателя» с изображением в капище…
   – Кто такой Заллус? – спросил я.
   – Пес его знает, – вяло ругнулся кот – на него вновь навалилась апатия. – Кто-то из древних.
   – Языческий бог? – Странно, до чего трудно было произнести эти два слова. Вроде пора уже привыкнуть к творящимся вокруг чудесам, но представить, что лицом к лицу разговаривал с настоящим богом, пусть даже языческим, может быть, дикарским…
   – Во всяком случае, из того же племени. Только теперь – какая разница? Древние ушли, и теперь никто из них не бог, особенно те, которые остались.
   – Значит, он тоже когда-то жил на Радуге? И не знает о Сердце?
   – Ну да. Тайну Сердца знали только мудрейшие. Заллус мудростью не отличался.
   – А чем отличался?
   – Мстительностью, злобой. Ему кое-где даже поклонялись как богу вражды.
   – А…
   – Слушай, дай помереть спокойно, – буркнул Баюн и отвернулся.
   Ну нет! Я решительно взял его под мышку и направился к выходу, сказав Насте и Платону:
   – Мы ненадолго.
   – Пусти! Поставь меня, слышишь! – Кот оживился, норовя доцарапаться до меня сквозь шерсть. Попытался даже укусить – только закашлялся. – Куда ты меня тащишь?
   – В капище Заллуса.
   – Какого пса? – воскликнул Баюн, второй раз за сегодня употребляя самое страшное кошачье ругательство.
   – Будем искать оружие.
   – Балбес! Мы же там были, никакого оружия нет.
   – Должно быть. Когда я писал Заллусу насчет запроса Садденли, он ответил, мол, никакого оружия англичанам не давать. Значит, где-то оно все же есть, иначе колдун вообще не стал бы писать мне.
   – О, у тебя прорезались способности к разумному мышлению!
   – Не умничай.
   – А то что? Убьешь? Так это пожалуйста, я с радостью. Что нужно сказать, чтобы ты меня за хвост – и о пальму?
   – Продолжай нюни распускать, тогда точно дождешься, – ответил я, продираясь через заросли и отводя ветви лапой. – По законам военного времени за пораженческие настроения.
   – А ты никак собрался воевать? – продолжал язвить кот, уже не дергаясь и свесив лапы.
   – Да уж не брюхо подставлять, как ты!
   – Не смеши. Ты не герой. Ты слишком миролюбивый. Ты – самое бестолковое и самое нестрашное чудовище на свете.
   – Все это в прошлом. Теперь я – лютая зверюга, Чудо-юдо беззаконное, беспредельное!
   – Все-то тебе игрушки…
   – Нет! – На минуту остановившись, я взял Баюна обеими лапами и поднял к морде. – Нет, хвостатый, не игрушки.
   – Ты, правда, собрался драться? – уже без тени насмешки спросил кот. – По-настоящему? Убивать будешь?
   Это он метко спросил. Умного разведчика Черномор себе завербовал. Ничего не скажешь, хорошо меня изучил желтоглазый. В какой-то миг я едва не растерял весь свой запал. Вспомнил историю с берсерком. Вспомнил, как во время стычек с незваными гостями всегда старался не смотретьна пострадавших.
   – Буду, хвостатый, буду, – тем не менее ответил я. И добавил, предупреждая следующий вопрос: – И сам помереть готов.
   – Не готов, – с проницательностью старца глядя мне в глаза, возразил кот.
   – Все равно. Если ты не соврал, Черномор приплывет меня убивать. Не спрашивая, насколько я миролюбивый. Ни о чем вообще не спрашивая. Ну так и я спрашивать не стану… Ну что, хвостатый, ты со мной?
   Он не ответил, о чем-то размышляя, и я двинулся дальше.
   – Посади меня на плечо, – попросил Баюн. – Тут неудобно. – Утвердившись на новом месте, он еще помедлил и сказал: – Ты, конечно, вправе мне не верить. Но дай до Черномора добраться, тогда увидишь, насколько я с тобой… хвостатый.
 
   На капище, притаившееся в скалах, я теперь смотрел другими глазами. Не просто строение – дом моего врага. Будто живой, он терпеливо ждал хозяина…
   Идею позвать Заллуса Баюн высмеял:
   – Смысл? Черномор не лыком шит, запросто убедит его, что это ты войну начал.
   – Все равно, Заллус может ощутить магию, придет…
   – Вот пусть сам и разбирается. Если я хоть что-то понимаю в колдунах, он в первую очередь подвох заподозрит.
   Войдя в капище, я первым делом забрал ларец и сгреб кольца – потом разберемся, которые из них действуют.
   – Теперь внимательно, Баюн: где ты чувствуешь самую сильную магию?
   – В алтаре, – без запинки ответил кот. – А все остальное – мелочь.
   – Ну алтарь нам едва ли сгодится. Давай осмотримся.
   «Мелочи» здесь было не очень много. Ритуальные одежды жрецов, а может, Заллусов личный гардеробчик в стиле ретро, колесо – наверное, от колесницы – на стене, как почетный диплом, в окружении растительных барельефов. Высокий вытянутый шлем с крыльями, из золота кажется, и почему-то совсем не волшебный. Куча побрякушек, подвесок всяких – в них Баюн учуял какую-то слабую иллюзорную магию. Имелась стопка самобранок с непривычным обильным узором по кайме. Кот заявил, что это разовые скатерти с ядовитыми блюдами. Еще тут нашлись уздечки и подковы, с которыми лошади делались исключительно послушными и невероятно выносливыми, правда, ровно на месяц, потом непременно падали. Сомнительное, в общем, новаторство.
   Кот подтвердил, что это был неудачный проект. Хранитель, создавший упряжки, так и не смог сделать их безопасными для скакунов. А Черномор сильно рассчитывал на его труд: он, оказывается, мечтал приспособить подобные упряжи для акул. Это у него такая идея-фикс была, акулью «конницу» организовать. Но неудачи преследовали колдуна одна за другой. То есть запрягать акул в лодчонки еще более-менее получалось, а вот управлять – ни в какую.
   Более удачные подковы (не избавленные от магического недостатка совершенно, они все-таки отдаляли кончину лошадей на три месяца) Черномора, по понятным причинам, не интересовали.
   – Опять это создание артефактов… Баюн, может, ты хоть что-нибудь знаешь, как другие Хранители делали это?
   – Чудо, да откуда мне знать? Ну не было у Черномора привычки откровенничать со мной. Только однажды сказал, через лужу, чтобы я за тобой особенно внимательно наблюдал, мол, после овладения такими предметами, как погодный браслет, все у Хранителя должно получаться. Еще помню, что лучшими создателями магии Черномор называл мага и твоего предшественника. Он вроде из одного с тобой мира был.
   – А что он создал?
   Кот неопределенно махнул хвостом, что соответствовало пожиманию плечами.
   – Кажется, почтовый ящик – тот самый, по которому ты с Заллусом переписывался. Больше не помню.
   – «Создал» – громко сказано. Это он просто факс воспроизвел в местных условиях, – усмехнулся я и спросил, указывая на сваленные в угол ступки с волосяными метелками: – А это что?