Страница:
— Собственно говоря, камни мы тоже не коллекционируем.
— Это особый камень. На нем гравировка.
— А, так вы имеете в виду отдел материальной культуры Южной Америки. Это направо, на первом этаже.
Римо прошел мимо чучела медведя, искусственных джунглей, двух высушенных мускусных быков и чучела яка, поедающего пион, и попал в полутемный зал с коллекцией огромных камней. На всех был затейливый резной узор. Массивные головы с приплюснутыми носами и миндалевидными глазами. Змеи, обвивающие длинноногих птиц. Воспоминания в камне о людях, исчезнувших с лица земли в ходе наступления западной цивилизации. Но, как говаривал Чиун, народ нельзя уничтожить мечом — только лучшей жизнью: меч убивает, но не меняет людей.
Впрочем, Чиун никогда не высказывался по поводу южноамериканской культуры, как полагал Римо, лишь потому, что этот регион был отрезан от остального мира, пока сюда в 1500 году не пришли европейцы. А поскольку предки Чиуна, скорее всего, здесь никогда не служили, он и считал, что эта местность еще не открыта.
— Ты, наверное, имеешь в виду, что никогда не читал книг о культуре этих народов, — уточнил тогда Римо.
— Я имею в виду, что эта местность еще не открыта, — повторил Чиун. — Дикие края, населенные странными людьми, как и в вашей стране, пока я не прибыл сюда. Хотя на твоей родине мне было легче, потому что там много потомков европейцев и африканцев Но уж поскольку я ее открыл, будущие поколений Синанджу будут знать о вашей загадочной, непостижимой нации.
— А как же насчет Южной Америки?
— Она пока не открыта. Но если что-нибудь выяснится, дай мне знать.
И вот Римо находился в музее, пытаясь что-нибудь выяснить, хотя это ему плохо удавалось, Рисунки на камнях очень напоминали египетские, но египтяне использовали более мягкий камень. Эти же камни были очень твердые.
В дальнем конце зала, выходящем на север, была большая дверь без надписи; возле нее дежурили два охранника.
— Я ищу некий камень, — обратился к ним Римо. — На нем еще недавно кто-то оставил автограф.
— Туда входить запрещено, — ответил один из стражей.
— Значит, он там?
— Я этого не сказал. Чтобы войти внутрь, требуется разрешение отдела древностей.
— А где отдел древностей?
— Он сегодня закрыт. Там дежурит только референт.
— А где находится этот отдел?
— Не волнуйтесь, мистер, они все равно не разрешат вам войти. Туда больше не пускают обыкновенных посетителей. Только особых людей. Так что можете не стараться.
— Но я хочу постараться, — сказал Римо.
Ассистентка находилась в крохотной комнатушке, где стоял стол и куда было трудно втиснуться. Референт подняла глаза от какого-то документа, посмотрев на Римо поверх очков в голубой оправе. Рыжеватые волосы обрамляли ее утонченное лицо.
— Его нет, а я занята, — сказала она.
— Я желаю взглянуть на камень в зале, который закрыт.
— Но я же уже сказала: его нет, а я занята.
— Понятия не имею, о ком вы говорите, но я хочу видеть камень.
— Все, кто желает его видеть, проходят через директора, Джеймса Уиллингэма. А его, как я уже сказали, сейчас нет.
— Но я прохожу не через Джеймса Уиллингэма. Я, так сказать, прохожу через вас.
— Он будет завтра.
— А я хочу увидеть камень сегодня.
— Но в нем нет ничего особенного. Правда. Специалисты еще даже не определили, к культуре какого народа он принадлежит.
Тогда Римо наклонился и, глубоко заглянув ей в глаза, едва заметно улыбнулся. Она покраснела.
— Ну же, — прошептал он голосом, который словно окутал ее.
— Ладно, — согласилась она, — но только потому, что вы чертовски привлекательны. С научной точки зрения это сплошная бессмыслица.
Звали ее Валери Гарднер. Она получила степень магистра гуманитарных наук в университете штата Огайо и теперь работала над докторской диссертацией в Колумбийском университете. В ее жизни есть все, кроме настоящего мужчины, объяснила она по дороге в зал, посвященный Южной Америке. «В Нью-Йорке не осталось настоящих мужчин, добавила она».
— Мне всего-то и нужен человек, — говорила исследовательница, — который был бы сильным, но нежным, чувствительным к моим нуждам, который был бы рядом, когда я этого хочу, и исчезал бы, когда хочется побыть одной. Вы понимаете? Или, может, у меня завышенные требования?
— Да, — ответил Римо, начиная подозревать, что Валери Гарднер, даже если и повстречает мужчину, не сможет его заметить, потому что звуковые волны, непрерывно испускаемые ее ртом, затуманят ей зрение.
Валери сделала знак охранникам отойти от дверей и отперла зал ключиком, который висел у нее на шее.
— Директор просто рехнулся из-за этого камня — непонятно почему. Что он из себя представляет? Какая-то ерунда.
Эта ерунда оказалась с Римо величиной. Камень стоял на отполированном пьедестале розового мрамора, а мягкий свет хрустальных люстр окутывал его искусственным сиянием, как когда-то далеким утром. Возле камня тихо булькал небольшой фонтан, вырезанный, как оказалось, из единого куска нефрита размером в пять футов, — прозрачная вода сочилась из каменных губ, расположенных над чашей идеально круглой формы.
Сам камень напоминал кусок вулканической породы с совершенно бессмысленными на первый взгляд кружками и линиями, и, лишь получше вглядевшись, Римо различил птиц, змей и нечто, напоминающее человеческое лицо с убором из перьев на голове. Но это, без сомнения, был именно тот камень, который Римо искал.
Через весь камень по диагонали, от жирной змеи до нескладной птицы, шла роскошная светящаяся надпись: «Джой-172».
— Эта надпись здесь — единственное достойное произведение искусства, — сказала Валери.
— Полностью разделяю ваше мнение, — согласился Римо. Он уже увидел достаточно. Камень весьма походил на символ, обнаруженный на послании, которое полиция извлекла из-под тела миссис Делфин, и на одиннадцати известных языках послания называемый «Уктут».
— Видели бы вы лицо Уиллингэма, когда он обнаружил надпись! — болтала Валери. — Он просто лишился дара речи! А потом отправился к себе в кабинет и полдня висел на телефоне. Целых полдня. Звонил в другие города, на другие континенты, и все такое. За один день выбросил больше тысячи долларов на телефонные разговоры!
— Откуда вы знаете? — поинтересовался Римо.
— Я отвечаю за бюджет. Сначала я думала, что попечители нас просто убьют, но они почему-то это одобрили. И даже согласились финансировать двух охранников у дверей. Но вы только посмотрите на этот камень — он же не имеет никакой ценности!
— Почему вы так считаете?
— Да ему, на мой взгляд, не более тысячи лет, а посмотрите, какие убогие рисунки. Сравните это с творениями ацтеков и инков. Вот они действительно великолепны! Этот в сравнении с ними — просто детский лепет. А хотите узнать нечто совсем умопомрачительное?
— Конечно, — сказал Римо, отступив на шаг, потому что при слове «умопомрачительное» рука Валери прикоснулась к его ширинке.
— Этот камень осмотрело туристов больше, чем все остальные экспонаты. Они съезжались со всего мира. Это совершенно необъяснимо!
— Думаю, что какое-то объяснение этому все-таки есть. А почему не стерли надпись?
— Я предлагала, но Уиллингэм об этом и слышать не хочет.
— Вы можете с ним связаться сегодня?
— Он никогда не появляется здесь по выходным. У него поместье в Уэстчестере, и его оттуда не выманить.
— Скажите ему, что кто-то портит этот памятник культуры.
— Но я не могу этого сделать — меня уволят!
Согнув два пальца и сложив их вместе, Римо провел ногтями по кругу, украшенному резьбой, которую сделали каменными инструментами в столь далекие времена, что это событие не сохранилось в памяти племени актатль. Из-под его пальцев вышла крупная стружка розоватого цвета. Посередине резьбы легла длинная белая царапина толщиною с электрический шнур.
— Что вы натворили! — воскликнула Валери, прижимая руку ко рту. — Что вы натворили! Господи, это какой-то сумасшедший дом!
— Но теперь вы позвоните Уиллингэму, верно? — ласково произнес Римо.
— Верно. Убирайтесь отсюда! Вы и представить себе не можете, что наделали!
— Нет, кажется, могу.
— Послушайте, — Валери указала на царапину, — это и так плохо, но если вы останетесь здесь, то может произойти убийство.
Римо пожал плечами.
— Звоните.
— Прошу вас покинуть помещение!
— Ни за что.
— Ты слишком хорош собой, чтобы умереть.
— Я никуда не пойду.
Поскольку он был худощав, а она считалась лучшим защитником в команде по хоккею на траве, она уперлась плечом ему в спину и попыталась его толкнуть. Но спина не сдвинулась с места. Он весил никак не больше ста пятидесяти фунтов, поэтому она предприняла новую попытку, на этот раз кинувшись на него со всего разбега.
Когда она вот-вот должна была врезаться в него, спина неожиданно исчезла с ее пути, и она полетела прямо в стену, но тут вдруг, столь же неожиданно, чьи-то руки обхватили ее за талию. Нежно ставя ее на ноги, они словно ласкали ее.
— Наш девиз: любовь, а не война, — изрекла Валери.
— Позвоните Уиллингэму.
— Сделайте еще раз так же руками, — попросила она.
— Потом.
— Ну, хотя бы разочек.
— Позже я сделаю для вас все, что пожелаете.
— На свете больше нет такого мужчины.
Римо подмигнул. Валери опустила глаза на ширинку.
— Надеюсь, вы не из тех мужланов, которые только и умеют, что махать кулаками, а потом ничего не могут в постели?
— Пусть сначала сюда приедет Уиллингэм, а там увидите.
— Да от вас мокрого места не останется. Правда. — Пожав плечами, Валери направилась к стене, на которой висел зеленый металлический шкафчик. Там находился телефон. — Мало того, что этому камню понадобилась проточная вода, так у него еще и собственный телефон. Видели бы вы счета за переговоры, которые с него ведутся! Просто невероятно. Посетители как ни в чем не бывало звонят здесь за музейный счет, а Уиллингэму хоть бы хны.
Разговор Валери с Уиллингэмом быстро превратился в мольбы Валери, чтобы директор перестал орать. Ожидая его приезда, девушка выпила восемнадцать стаканов воды, выкурила четырнадцать сигарет, несколько раз закуривая сразу три, дважды ходила в туалет и повторяла: «Господи, что же мы наделали?» — каждые семь минут.
Уиллингэм появился через час. И моментально понял, что с камнем.
Он оказался грузным, неуклюжим человеком с большими веснушками, вылезшими после зимней спячки. На нем был желтовато-коричневый костюм и синий галстук с широкими концами.
— О! Нет! — сказал он. Темные карие глаза его закатились, и он покачнулся. Потом он потряс головой и тяжело вздохнул. — Нет, — твердо повторил он, поджав губы, — похоже, он уже пришел в себя. Глаза его сузились, и он направился к камню, не обращая внимания на Римо и Валери.
Там он встал на колени и три раза коснулся головой мраморного постамента. Затем он порывисто обернулся к Валери и спросил:
— Когда вы это обнаружили?
— В тот самый момент, когда я это сделал, — весело ответил за нее Римо.
— Так это сделали вы? Но зачем?
— Я решил, что это не представляет большой художественной ценности.
— Как вы могли сделать такое? — продолжал вопрошать Уиллингэм. — Как вы могли?
Тогда Римо вновь сложил вместе два пальца и тем же легким движением руки прочертил еще одну линию через круг, украшающий великий камень. Вместе две линии образовали букву "X".
— Вот так, — сказал он. — Это вовсе не так уж сложно. Секрет, как и любой секрет владения телом, в правильном дыхании и ритме. Дыхание и ритм. Кажется, что я проделал все быстро, но на самом деле главное — чтобы рука была медленнее, чем камень. Можно сказать, камень движется навстречу вашим пальцам.
Несколькими быстрыми движениями, при которых из-под пальцев разлеталась каменная пыль, он поверх надписи «Джой-172», поверх голенастой птицы и ползущей змеи аккуратно вырезал: «РИМО».
— Я могу сделать это и левой рукой.
— О-о-о! — простонала Валери, закрывая ладонями глаза.
Уиллингэм лишь молча кивнул. А затем вышел из зала и закрыл за собой дверь. Тут Римо услышал жужжание. С потолка спустилось огромное металлическое жалюзи и, лязгнув, упало на пол. Комната была заблокирована.
— Черт, — крикнула Валери и рванулась к телефону на стене. — Хочу вызвать полицию, — бросила она через плечо. — Этот зал сделан как сейф. Нам никогда отсюда не выбраться. После вашего безумного поступка Уиллингэм пойдет на все. Теперь мы будем гнить здесь. Зачем вы это сделали?
— Для самовыражения.
— Линия отключена, — произнесла Валери. — Мы в ловушке.
— Все люди в ловушке, — философски заметил Римо, припоминая давний разговор с Чиуном, когда тот высказался относительно тюремного заключения. «Разница, — сказал тогда Мастер Синанджу, — лишь в размерах ловушки».
— Я не нуждаюсь в вашей философии. Мне просто надо выбраться отсюда.
— Выберетесь. Но ваш страх работает против вас.
— Еще один религиозный фанатик вроде Уиллингэма с его скалой. Почему они всегда мне попадаются? — Валери опустилась на пьедестал, Римо сел рядом.
— Послушайте, вы же всю жизнь находились в ловушке. Как и каждый из нас.
Она покачала головой.
— Я не согласна.
— Если человек беден и не может позволить себе путешествовать, он, как в ловушке, заперт в родном городе. Если богат, то привязан к земле, если, конечно, он не космонавт. Но и их свобода ограничена запасом воздуха, который необходимо взять с собой. Они не могут снять костюмы или покинуть космический корабль. И кроме того, каждый человек ограничен в свободе собственной жизнью. С одной стороны нашу жизнь ограничивает рождение, с другой — смерть. Мы не можем уйти от себя, так что эти стены лишь немного ограничивают пространство нашей и без того несвободной жизни.
— Я хочу выбраться отсюда, а вы болтаете какую-то чушь.
— Я могу указать вам выход отовсюду, кроме вашей собственной ограниченности, — изрек Римо, и сам поразился, до чего он в этот момент был похож на Чиуна.
— Помогите мне выбраться отсюда!
— Хорошо, только сначала покончу с одним делом.
— Что вы хотите сказать?
— Я тот, кто поймал в западню Уиллингэма и его дружков!
— О, Боже! — воскликнула Валери. — Значит, не только мы в западне, но и Уиллингэм тоже?
— Именно так, — ответил Римо. — Он попал в западню из-за своей преданности этому уродскому камню. А я его поймал.
— Я бы предпочла быть на его месте, — вздохнула Валери и, уронив голову на руки, принялась причитать, что ей почему-то всегда попадаются вот такие. От парня из Патерсона, Нью-Джерси, которому, чтобы возбудиться, надо было прицепить к поясу средневековый меч пяти футов длиной, она перешла к мойщику посуды из Бруклина, который намыливал ее кремом для бритья, прежде чем трахнуть. И вот теперь случилось худшее: она оказалась взаперти вместе с парнем, который считает, будто внешний мир в западне, потому что с ними заперт еще и кусок скалы.
— Но почему мне всегда попадаются именно они? — вопила Валери, отлично зная, что ее крики не будут услышаны, потому что вся эта чертова комната забрана в свинец. Даже чудесные окна, выходящие на север, были закрыты ставнями. Уиллингэм говорил что-то о защите от северного ветра, будто этот уродский камень мог схватить насморк. — Господи, почему такое всегда происходит именно со мной? Ну, почему?
— А почему бы и не с вами? — вполне логично заметил Римо, но когда он попытался объятием успокоить ее, она отшатнулась, заявив, что лучше займется этим с заливным моржом, чем с ним.
Наконец ее гнев сменился усталостью. Она начала зевать и поинтересовалась у Римо, который час.
— Уже поздно, — ответил он. — Мы сидим здесь уже пять часов сорок три минуты. Сейчас восемь часов тридцать две минуты и четырнадцать секунд.
— Я не заметила, чтобы вы смотрели на часы, — сказала Валери.
— Я сам — лучшие часы в мире.
— Отлично, — произнесла Валери и заснула, свернувшись калачиком возле камня.
А еще через час металлическое жалюзи со скрежетом поднялось. Валери проснулась. Римо улыбнулся.
— Слава Богу, мистер Уиллингэм, это вы! — воскликнула Валери и тут же затрясла головой.
Мистер Уиллингэм был почти голым — в одной лишь набедренной повязке и ниспадающем одеянии из желтых перьев. В руках он держал каменный нож. За ним шли шестеро мужчин. Двое подбежали к Валери, повалили ее и прижали руки к полу. Остальные четверо бросились на Римо — двое схватили его за ноги, двое других потянулись к запястьям.
— Привет, ребята, — сказал Римо.
Он дал им себя поднять, и они водрузили его на самую вершину камня, по имени Уктут. Затем с высоко поднятым ножом к нему приблизился Уиллингэм. Он говорил на языке, который был Римо незнаком: речь его напоминала скрежет камня о камень и какое-то щелканье — язык этот оставался скрытым от людей многие столетия.
— Твое сердце не сможет служить достаточной компенсацией за твой грязный поступок — оно недостаточная плата за совершенное тобой осквернение святыни, — сказал Уиллингэм по-английски.
— А я думал, камень от этого стал только лучше.
— Нет, мистер Уиллингэм, прошу вас, нет! — орала Валери. Державшие ее двое мужчин сунули ей в рот вместо кляпа кусок своего желтого одеяния.
— Ты можешь избавить себя от боли, если скажешь правду, — заявил Уиллингэм.
— Я люблю боль, — отозвался Римо.
Человек, стоявший справа, сжимал его руку слишком сильно и поэтому скоро должен устать. Тот, что слева, напротив, держал слишком слабо, а двое в ногах были никак не защищены от удара, которым Римо мог бы вбить им ребра в кишки — если бы захотел. Но пока он этого не хотел.
— Если ты не дашь мне нужную информацию, мы убьем девчонку, — сказал Уиллингэм.
— Это даже лучше, чем причинять мне боль. Меня это нисколько не трогает.
— Она умрет страшной смертью, — пугал Уиллингэм.
— Чему быть, тому не миновать, — философски заметил Римо.
Он посмотрел на пол, где Валери тщетно пыталась освободиться. От страха, ярости и паники лицо ее стало пунцовым.
— Отпустите ее, — попросил тогда он. — Я все скажу.
— Для чего вы совершили этот ужасный поступок? — спросил Уиллингэм.
— И еще, где найти Джоя-172.
— Мы знаем, где найти Джоя-172. И знали это с того самого дня, когда он совершил надругательство над камнем. Но американцы сами должны возместить нам понесенный ущерб. Уктут желает справедливого возмездия, но не для того, чтобы жрецы его запачкали руки нечистой кровью, а чтобы народ, к которому принадлежит наш обидчик, сам выдал нам его. Чтобы принести жертву через нас, но не нашими руками.
— Что же вы сразу не сказали, — воскликнул Римо, изображая прозрение. — Через вас, но не вашими руками. Теперь все ясно, как ночь. Через, но не при помощи. И о чем мы еще говорим? Как это я раньше не понял. А я думал, это всего лишь обычная месть.
— Мы восстановили обряд жертвоприношений и будем их продолжать, пока Америка не начнет себя правильно вести.
— Может, вы хотите, чтобы генеральный прокурор держал Джоя-172, а государственный секретарь вырвал бы у него сердце? Как вы поступили с конгрессменом и миссис Делфин?
— Они отвечали за состояние памятников культуры в этом музее. Это они отказали мне в просьбе поставить в этом зале охрану. И в результате произошло осквернение святыни. Это полностью их вина.
— Так кто же, по-вашему, должен, черт побери, понести ответственность за надпись на камне? ФБР? Или ЦРУ? Или, может, полицейское управление города Джерси?
— У вас существуют секретные агентства, так что святотатство можно было предотвратить. Нам это точно известно. Но теперь ваше правительство должно осознать, какой промах оно допустило, и возместить нам причиненный ущерб. Мы бы позволили вашему правительству сделать это без шума. Оно уже много раз так поступало, сохраняя при этом полную секретность. Но на этот раз не было предпринято никаких попыток отомстить за оскорбление, нанесенное Уктуту.
Римо заметил, что Уиллингэм держит нож как-то необычно: ногтем большого пальца он крепко прижимал рукоятку ножа к подушечкам остальных пальцев. Ни на Востоке, ни в Западной Европе такого захвата не было. Так не держали ни нож в Париже, ни стилет в Неаполе. Даже при всем разнообразии приемов владения рапирой на американском Западе, большой палец никогда не использовался там в подобном качестве. Хотя именно так и надо держать нож, что бы нанести хороший удар.
Римо увидел, кик нож начал свое движение вверх от дряблого уиллингэмовского живота; едва заметный рывок сказал ему, что в ударе участвует и спина. Уиллингэм хорошенько замахнулся и вдруг на мгновение остановился, словно собираясь с силами, что было вполне логично, если учесть, какая сила требуется, чтобы каменный нож пробил грудину.
— Итак, — произнес Уиллингэм, тело которого напряглось, как готовая распрямиться пружина, — кто тебя послал?
— Белоснежка и семь гномов. Или лучше — гномиков?
— Мы сейчас покалечим Валери.
— Неужели вы поступите так со своим референтом?
— Ради моего Уктута я готов на все!
— Почему вы называете его Уктут? Что означает это слово?
— Это не настоящее имя камня — так его называют обычные люди. Мы начинаем пытать Валери.
— Хорошо. Только начните, пожалуйста, со рта.
Каменный нож вздрогнул и начал медленно опускаться. Удар был точен, вот только жертва оказалась непослушной. Впервые с тех пор, как люди племени актатль начали служить великому камню, нож угодил в сам камень.
Римо рванул ноги на себя, увлекая за собой одетых в перья мужчин, а затем, нацелив каблуки им в грудь, с силой выпрямил колени. Из глоток фонтаном хлынула кровь, извергая наружу кусочки легких. Те, кто держали ему руки, вдруг перелетели через него, и Римо встал на ноги. Тогда-то нож племени актатль и совершил святотатство, ударив Уктут, камень, которому служил.
Тем временем Римо большими пальцами обеих рук ударил по мягким вискам жрецов, державших Валери. Те умерли мгновенно, не успев даже пошевелиться, — теперь они тупо смотрели перед собой, погружаясь в вечность; их мозг отключился прямо в процессе мышления — они не успели додумать даже свою последнюю мысль.
Те же, которые только что держали за руки Римо, все еще пребывали в полубессознательном состоянии, ползая по полу и пытаясь подняться на ноги. Римо сломал одному из них позвоночник, и тот, внезапно прекратив ползать, распластался на полу. Ноги перестали его слушаться, а скоро отказал и мозг.
Второго Римо уложил сильным щелчком в лоб. Сам щелчок не убивал — он был рассчитан на то, чтобы образовавшиеся в результате осколки черепа врезались в передние доли мозга. Так можно было убить человека, не запачкав рук.
Римо вытер ладони о накидки из золотистых перьев и вдруг заметил, что узелки, связывающие перья, весьма необычны. Он никогда прежде не встречал таких, хотя сам кое-что смыслил в узлах.
Валери тем временем пыталась выплюнуть перья изо рта. Потом закашлялась, начала отряхиваться, затем вновь принялась выплевывать перья.
— Ублюдки чертовы, — тихо выругалась она.
Римо подошел к Уиллингэму. Тот стоял, облокотившись о камень, словно с ним случился сердечный приступ. Щекой он прижимался к изображенной на рисунке птице, накидка из перьев была плотно запахнута на груди.
— Эй, — позвал его Римо. — Вот теперь мы можем поговорить.
— Я своей собственной рукой осквернил Уктут, — простонал Уиллингэм.
— Давайте начнем сначала, — сказал Римо. — Значит, этот камень и есть Уктут, так?
— В этом камне вся жизнь моего отца и многих поколений до него. Этот камень и есть мой народ. Мой народ разнолик, в нем — представители разных народов и рас, потому что вы не позволили нам сохранить наш исконный цвет кожи, наши волосы, наши глаза. Но наши души те же, и заключены они в необъятной силе нашего прекрасного бога, который бессмертен и вечно оберегает наш народ, усердно служащий ему.
— Вы говорите об этом куске скалы?
— Я говорю о нем, а он — это мы.
— Хорошо. Итак, этот камень священен, а вы — народ племени актатль, который ему поклоняется.
— Поклоняется? Вы говорите об этом так, словно речь идет о зажигании свечи или о плотском воздержании. Невозможно понять, что такое вера, пока не принесешь в жертву ей всю свою жизнь!
— Хорошо-хорошо. Но пойдем дальше. Итак, мы знаем, что вы убили конгрессмена и миссис Делфин. Мне только непонятно, почему вы мне раньше не попадались.
— Просто вы не знали о нашем существовании.
— Вот вы постоянно говорите о другом цвете кожи, о разных обличьях. Что вы имеете в виду?
— Вы не позволили нам сохранить наш цвет кожи. Если бы у меня была бронзовая кожа и высокие скулы, как когда-то у племени актатль, разве бы я стал директором этого музея? Разве Де Сан и Де Панола смогли бы достичь высоких генеральских званий в армиях Франции и Испании?
— Они что, тоже актатль?
— Да. — Уиллингэм посмотрел мимо Римо на тела, лежавшие на полу, и голос его зазвучал глухо, словно эхо: — Они тоже пришли со мной.
— Боюсь, теперь они утратили былые регалии, — заметил Римо, глядя на неподвижные тела, безжизненные, как недоеденная фасоль.
— Это особый камень. На нем гравировка.
— А, так вы имеете в виду отдел материальной культуры Южной Америки. Это направо, на первом этаже.
Римо прошел мимо чучела медведя, искусственных джунглей, двух высушенных мускусных быков и чучела яка, поедающего пион, и попал в полутемный зал с коллекцией огромных камней. На всех был затейливый резной узор. Массивные головы с приплюснутыми носами и миндалевидными глазами. Змеи, обвивающие длинноногих птиц. Воспоминания в камне о людях, исчезнувших с лица земли в ходе наступления западной цивилизации. Но, как говаривал Чиун, народ нельзя уничтожить мечом — только лучшей жизнью: меч убивает, но не меняет людей.
Впрочем, Чиун никогда не высказывался по поводу южноамериканской культуры, как полагал Римо, лишь потому, что этот регион был отрезан от остального мира, пока сюда в 1500 году не пришли европейцы. А поскольку предки Чиуна, скорее всего, здесь никогда не служили, он и считал, что эта местность еще не открыта.
— Ты, наверное, имеешь в виду, что никогда не читал книг о культуре этих народов, — уточнил тогда Римо.
— Я имею в виду, что эта местность еще не открыта, — повторил Чиун. — Дикие края, населенные странными людьми, как и в вашей стране, пока я не прибыл сюда. Хотя на твоей родине мне было легче, потому что там много потомков европейцев и африканцев Но уж поскольку я ее открыл, будущие поколений Синанджу будут знать о вашей загадочной, непостижимой нации.
— А как же насчет Южной Америки?
— Она пока не открыта. Но если что-нибудь выяснится, дай мне знать.
И вот Римо находился в музее, пытаясь что-нибудь выяснить, хотя это ему плохо удавалось, Рисунки на камнях очень напоминали египетские, но египтяне использовали более мягкий камень. Эти же камни были очень твердые.
В дальнем конце зала, выходящем на север, была большая дверь без надписи; возле нее дежурили два охранника.
— Я ищу некий камень, — обратился к ним Римо. — На нем еще недавно кто-то оставил автограф.
— Туда входить запрещено, — ответил один из стражей.
— Значит, он там?
— Я этого не сказал. Чтобы войти внутрь, требуется разрешение отдела древностей.
— А где отдел древностей?
— Он сегодня закрыт. Там дежурит только референт.
— А где находится этот отдел?
— Не волнуйтесь, мистер, они все равно не разрешат вам войти. Туда больше не пускают обыкновенных посетителей. Только особых людей. Так что можете не стараться.
— Но я хочу постараться, — сказал Римо.
Ассистентка находилась в крохотной комнатушке, где стоял стол и куда было трудно втиснуться. Референт подняла глаза от какого-то документа, посмотрев на Римо поверх очков в голубой оправе. Рыжеватые волосы обрамляли ее утонченное лицо.
— Его нет, а я занята, — сказала она.
— Я желаю взглянуть на камень в зале, который закрыт.
— Но я же уже сказала: его нет, а я занята.
— Понятия не имею, о ком вы говорите, но я хочу видеть камень.
— Все, кто желает его видеть, проходят через директора, Джеймса Уиллингэма. А его, как я уже сказали, сейчас нет.
— Но я прохожу не через Джеймса Уиллингэма. Я, так сказать, прохожу через вас.
— Он будет завтра.
— А я хочу увидеть камень сегодня.
— Но в нем нет ничего особенного. Правда. Специалисты еще даже не определили, к культуре какого народа он принадлежит.
Тогда Римо наклонился и, глубоко заглянув ей в глаза, едва заметно улыбнулся. Она покраснела.
— Ну же, — прошептал он голосом, который словно окутал ее.
— Ладно, — согласилась она, — но только потому, что вы чертовски привлекательны. С научной точки зрения это сплошная бессмыслица.
Звали ее Валери Гарднер. Она получила степень магистра гуманитарных наук в университете штата Огайо и теперь работала над докторской диссертацией в Колумбийском университете. В ее жизни есть все, кроме настоящего мужчины, объяснила она по дороге в зал, посвященный Южной Америке. «В Нью-Йорке не осталось настоящих мужчин, добавила она».
— Мне всего-то и нужен человек, — говорила исследовательница, — который был бы сильным, но нежным, чувствительным к моим нуждам, который был бы рядом, когда я этого хочу, и исчезал бы, когда хочется побыть одной. Вы понимаете? Или, может, у меня завышенные требования?
— Да, — ответил Римо, начиная подозревать, что Валери Гарднер, даже если и повстречает мужчину, не сможет его заметить, потому что звуковые волны, непрерывно испускаемые ее ртом, затуманят ей зрение.
Валери сделала знак охранникам отойти от дверей и отперла зал ключиком, который висел у нее на шее.
— Директор просто рехнулся из-за этого камня — непонятно почему. Что он из себя представляет? Какая-то ерунда.
Эта ерунда оказалась с Римо величиной. Камень стоял на отполированном пьедестале розового мрамора, а мягкий свет хрустальных люстр окутывал его искусственным сиянием, как когда-то далеким утром. Возле камня тихо булькал небольшой фонтан, вырезанный, как оказалось, из единого куска нефрита размером в пять футов, — прозрачная вода сочилась из каменных губ, расположенных над чашей идеально круглой формы.
Сам камень напоминал кусок вулканической породы с совершенно бессмысленными на первый взгляд кружками и линиями, и, лишь получше вглядевшись, Римо различил птиц, змей и нечто, напоминающее человеческое лицо с убором из перьев на голове. Но это, без сомнения, был именно тот камень, который Римо искал.
Через весь камень по диагонали, от жирной змеи до нескладной птицы, шла роскошная светящаяся надпись: «Джой-172».
— Эта надпись здесь — единственное достойное произведение искусства, — сказала Валери.
— Полностью разделяю ваше мнение, — согласился Римо. Он уже увидел достаточно. Камень весьма походил на символ, обнаруженный на послании, которое полиция извлекла из-под тела миссис Делфин, и на одиннадцати известных языках послания называемый «Уктут».
— Видели бы вы лицо Уиллингэма, когда он обнаружил надпись! — болтала Валери. — Он просто лишился дара речи! А потом отправился к себе в кабинет и полдня висел на телефоне. Целых полдня. Звонил в другие города, на другие континенты, и все такое. За один день выбросил больше тысячи долларов на телефонные разговоры!
— Откуда вы знаете? — поинтересовался Римо.
— Я отвечаю за бюджет. Сначала я думала, что попечители нас просто убьют, но они почему-то это одобрили. И даже согласились финансировать двух охранников у дверей. Но вы только посмотрите на этот камень — он же не имеет никакой ценности!
— Почему вы так считаете?
— Да ему, на мой взгляд, не более тысячи лет, а посмотрите, какие убогие рисунки. Сравните это с творениями ацтеков и инков. Вот они действительно великолепны! Этот в сравнении с ними — просто детский лепет. А хотите узнать нечто совсем умопомрачительное?
— Конечно, — сказал Римо, отступив на шаг, потому что при слове «умопомрачительное» рука Валери прикоснулась к его ширинке.
— Этот камень осмотрело туристов больше, чем все остальные экспонаты. Они съезжались со всего мира. Это совершенно необъяснимо!
— Думаю, что какое-то объяснение этому все-таки есть. А почему не стерли надпись?
— Я предлагала, но Уиллингэм об этом и слышать не хочет.
— Вы можете с ним связаться сегодня?
— Он никогда не появляется здесь по выходным. У него поместье в Уэстчестере, и его оттуда не выманить.
— Скажите ему, что кто-то портит этот памятник культуры.
— Но я не могу этого сделать — меня уволят!
Согнув два пальца и сложив их вместе, Римо провел ногтями по кругу, украшенному резьбой, которую сделали каменными инструментами в столь далекие времена, что это событие не сохранилось в памяти племени актатль. Из-под его пальцев вышла крупная стружка розоватого цвета. Посередине резьбы легла длинная белая царапина толщиною с электрический шнур.
— Что вы натворили! — воскликнула Валери, прижимая руку ко рту. — Что вы натворили! Господи, это какой-то сумасшедший дом!
— Но теперь вы позвоните Уиллингэму, верно? — ласково произнес Римо.
— Верно. Убирайтесь отсюда! Вы и представить себе не можете, что наделали!
— Нет, кажется, могу.
— Послушайте, — Валери указала на царапину, — это и так плохо, но если вы останетесь здесь, то может произойти убийство.
Римо пожал плечами.
— Звоните.
— Прошу вас покинуть помещение!
— Ни за что.
— Ты слишком хорош собой, чтобы умереть.
— Я никуда не пойду.
Поскольку он был худощав, а она считалась лучшим защитником в команде по хоккею на траве, она уперлась плечом ему в спину и попыталась его толкнуть. Но спина не сдвинулась с места. Он весил никак не больше ста пятидесяти фунтов, поэтому она предприняла новую попытку, на этот раз кинувшись на него со всего разбега.
Когда она вот-вот должна была врезаться в него, спина неожиданно исчезла с ее пути, и она полетела прямо в стену, но тут вдруг, столь же неожиданно, чьи-то руки обхватили ее за талию. Нежно ставя ее на ноги, они словно ласкали ее.
— Наш девиз: любовь, а не война, — изрекла Валери.
— Позвоните Уиллингэму.
— Сделайте еще раз так же руками, — попросила она.
— Потом.
— Ну, хотя бы разочек.
— Позже я сделаю для вас все, что пожелаете.
— На свете больше нет такого мужчины.
Римо подмигнул. Валери опустила глаза на ширинку.
— Надеюсь, вы не из тех мужланов, которые только и умеют, что махать кулаками, а потом ничего не могут в постели?
— Пусть сначала сюда приедет Уиллингэм, а там увидите.
— Да от вас мокрого места не останется. Правда. — Пожав плечами, Валери направилась к стене, на которой висел зеленый металлический шкафчик. Там находился телефон. — Мало того, что этому камню понадобилась проточная вода, так у него еще и собственный телефон. Видели бы вы счета за переговоры, которые с него ведутся! Просто невероятно. Посетители как ни в чем не бывало звонят здесь за музейный счет, а Уиллингэму хоть бы хны.
Разговор Валери с Уиллингэмом быстро превратился в мольбы Валери, чтобы директор перестал орать. Ожидая его приезда, девушка выпила восемнадцать стаканов воды, выкурила четырнадцать сигарет, несколько раз закуривая сразу три, дважды ходила в туалет и повторяла: «Господи, что же мы наделали?» — каждые семь минут.
Уиллингэм появился через час. И моментально понял, что с камнем.
Он оказался грузным, неуклюжим человеком с большими веснушками, вылезшими после зимней спячки. На нем был желтовато-коричневый костюм и синий галстук с широкими концами.
— О! Нет! — сказал он. Темные карие глаза его закатились, и он покачнулся. Потом он потряс головой и тяжело вздохнул. — Нет, — твердо повторил он, поджав губы, — похоже, он уже пришел в себя. Глаза его сузились, и он направился к камню, не обращая внимания на Римо и Валери.
Там он встал на колени и три раза коснулся головой мраморного постамента. Затем он порывисто обернулся к Валери и спросил:
— Когда вы это обнаружили?
— В тот самый момент, когда я это сделал, — весело ответил за нее Римо.
— Так это сделали вы? Но зачем?
— Я решил, что это не представляет большой художественной ценности.
— Как вы могли сделать такое? — продолжал вопрошать Уиллингэм. — Как вы могли?
Тогда Римо вновь сложил вместе два пальца и тем же легким движением руки прочертил еще одну линию через круг, украшающий великий камень. Вместе две линии образовали букву "X".
— Вот так, — сказал он. — Это вовсе не так уж сложно. Секрет, как и любой секрет владения телом, в правильном дыхании и ритме. Дыхание и ритм. Кажется, что я проделал все быстро, но на самом деле главное — чтобы рука была медленнее, чем камень. Можно сказать, камень движется навстречу вашим пальцам.
Несколькими быстрыми движениями, при которых из-под пальцев разлеталась каменная пыль, он поверх надписи «Джой-172», поверх голенастой птицы и ползущей змеи аккуратно вырезал: «РИМО».
— Я могу сделать это и левой рукой.
— О-о-о! — простонала Валери, закрывая ладонями глаза.
Уиллингэм лишь молча кивнул. А затем вышел из зала и закрыл за собой дверь. Тут Римо услышал жужжание. С потолка спустилось огромное металлическое жалюзи и, лязгнув, упало на пол. Комната была заблокирована.
— Черт, — крикнула Валери и рванулась к телефону на стене. — Хочу вызвать полицию, — бросила она через плечо. — Этот зал сделан как сейф. Нам никогда отсюда не выбраться. После вашего безумного поступка Уиллингэм пойдет на все. Теперь мы будем гнить здесь. Зачем вы это сделали?
— Для самовыражения.
— Линия отключена, — произнесла Валери. — Мы в ловушке.
— Все люди в ловушке, — философски заметил Римо, припоминая давний разговор с Чиуном, когда тот высказался относительно тюремного заключения. «Разница, — сказал тогда Мастер Синанджу, — лишь в размерах ловушки».
— Я не нуждаюсь в вашей философии. Мне просто надо выбраться отсюда.
— Выберетесь. Но ваш страх работает против вас.
— Еще один религиозный фанатик вроде Уиллингэма с его скалой. Почему они всегда мне попадаются? — Валери опустилась на пьедестал, Римо сел рядом.
— Послушайте, вы же всю жизнь находились в ловушке. Как и каждый из нас.
Она покачала головой.
— Я не согласна.
— Если человек беден и не может позволить себе путешествовать, он, как в ловушке, заперт в родном городе. Если богат, то привязан к земле, если, конечно, он не космонавт. Но и их свобода ограничена запасом воздуха, который необходимо взять с собой. Они не могут снять костюмы или покинуть космический корабль. И кроме того, каждый человек ограничен в свободе собственной жизнью. С одной стороны нашу жизнь ограничивает рождение, с другой — смерть. Мы не можем уйти от себя, так что эти стены лишь немного ограничивают пространство нашей и без того несвободной жизни.
— Я хочу выбраться отсюда, а вы болтаете какую-то чушь.
— Я могу указать вам выход отовсюду, кроме вашей собственной ограниченности, — изрек Римо, и сам поразился, до чего он в этот момент был похож на Чиуна.
— Помогите мне выбраться отсюда!
— Хорошо, только сначала покончу с одним делом.
— Что вы хотите сказать?
— Я тот, кто поймал в западню Уиллингэма и его дружков!
— О, Боже! — воскликнула Валери. — Значит, не только мы в западне, но и Уиллингэм тоже?
— Именно так, — ответил Римо. — Он попал в западню из-за своей преданности этому уродскому камню. А я его поймал.
— Я бы предпочла быть на его месте, — вздохнула Валери и, уронив голову на руки, принялась причитать, что ей почему-то всегда попадаются вот такие. От парня из Патерсона, Нью-Джерси, которому, чтобы возбудиться, надо было прицепить к поясу средневековый меч пяти футов длиной, она перешла к мойщику посуды из Бруклина, который намыливал ее кремом для бритья, прежде чем трахнуть. И вот теперь случилось худшее: она оказалась взаперти вместе с парнем, который считает, будто внешний мир в западне, потому что с ними заперт еще и кусок скалы.
— Но почему мне всегда попадаются именно они? — вопила Валери, отлично зная, что ее крики не будут услышаны, потому что вся эта чертова комната забрана в свинец. Даже чудесные окна, выходящие на север, были закрыты ставнями. Уиллингэм говорил что-то о защите от северного ветра, будто этот уродский камень мог схватить насморк. — Господи, почему такое всегда происходит именно со мной? Ну, почему?
— А почему бы и не с вами? — вполне логично заметил Римо, но когда он попытался объятием успокоить ее, она отшатнулась, заявив, что лучше займется этим с заливным моржом, чем с ним.
Наконец ее гнев сменился усталостью. Она начала зевать и поинтересовалась у Римо, который час.
— Уже поздно, — ответил он. — Мы сидим здесь уже пять часов сорок три минуты. Сейчас восемь часов тридцать две минуты и четырнадцать секунд.
— Я не заметила, чтобы вы смотрели на часы, — сказала Валери.
— Я сам — лучшие часы в мире.
— Отлично, — произнесла Валери и заснула, свернувшись калачиком возле камня.
А еще через час металлическое жалюзи со скрежетом поднялось. Валери проснулась. Римо улыбнулся.
— Слава Богу, мистер Уиллингэм, это вы! — воскликнула Валери и тут же затрясла головой.
Мистер Уиллингэм был почти голым — в одной лишь набедренной повязке и ниспадающем одеянии из желтых перьев. В руках он держал каменный нож. За ним шли шестеро мужчин. Двое подбежали к Валери, повалили ее и прижали руки к полу. Остальные четверо бросились на Римо — двое схватили его за ноги, двое других потянулись к запястьям.
— Привет, ребята, — сказал Римо.
Он дал им себя поднять, и они водрузили его на самую вершину камня, по имени Уктут. Затем с высоко поднятым ножом к нему приблизился Уиллингэм. Он говорил на языке, который был Римо незнаком: речь его напоминала скрежет камня о камень и какое-то щелканье — язык этот оставался скрытым от людей многие столетия.
— Твое сердце не сможет служить достаточной компенсацией за твой грязный поступок — оно недостаточная плата за совершенное тобой осквернение святыни, — сказал Уиллингэм по-английски.
— А я думал, камень от этого стал только лучше.
— Нет, мистер Уиллингэм, прошу вас, нет! — орала Валери. Державшие ее двое мужчин сунули ей в рот вместо кляпа кусок своего желтого одеяния.
— Ты можешь избавить себя от боли, если скажешь правду, — заявил Уиллингэм.
— Я люблю боль, — отозвался Римо.
Человек, стоявший справа, сжимал его руку слишком сильно и поэтому скоро должен устать. Тот, что слева, напротив, держал слишком слабо, а двое в ногах были никак не защищены от удара, которым Римо мог бы вбить им ребра в кишки — если бы захотел. Но пока он этого не хотел.
— Если ты не дашь мне нужную информацию, мы убьем девчонку, — сказал Уиллингэм.
— Это даже лучше, чем причинять мне боль. Меня это нисколько не трогает.
— Она умрет страшной смертью, — пугал Уиллингэм.
— Чему быть, тому не миновать, — философски заметил Римо.
Он посмотрел на пол, где Валери тщетно пыталась освободиться. От страха, ярости и паники лицо ее стало пунцовым.
— Отпустите ее, — попросил тогда он. — Я все скажу.
— Для чего вы совершили этот ужасный поступок? — спросил Уиллингэм.
— И еще, где найти Джоя-172.
— Мы знаем, где найти Джоя-172. И знали это с того самого дня, когда он совершил надругательство над камнем. Но американцы сами должны возместить нам понесенный ущерб. Уктут желает справедливого возмездия, но не для того, чтобы жрецы его запачкали руки нечистой кровью, а чтобы народ, к которому принадлежит наш обидчик, сам выдал нам его. Чтобы принести жертву через нас, но не нашими руками.
— Что же вы сразу не сказали, — воскликнул Римо, изображая прозрение. — Через вас, но не вашими руками. Теперь все ясно, как ночь. Через, но не при помощи. И о чем мы еще говорим? Как это я раньше не понял. А я думал, это всего лишь обычная месть.
— Мы восстановили обряд жертвоприношений и будем их продолжать, пока Америка не начнет себя правильно вести.
— Может, вы хотите, чтобы генеральный прокурор держал Джоя-172, а государственный секретарь вырвал бы у него сердце? Как вы поступили с конгрессменом и миссис Делфин?
— Они отвечали за состояние памятников культуры в этом музее. Это они отказали мне в просьбе поставить в этом зале охрану. И в результате произошло осквернение святыни. Это полностью их вина.
— Так кто же, по-вашему, должен, черт побери, понести ответственность за надпись на камне? ФБР? Или ЦРУ? Или, может, полицейское управление города Джерси?
— У вас существуют секретные агентства, так что святотатство можно было предотвратить. Нам это точно известно. Но теперь ваше правительство должно осознать, какой промах оно допустило, и возместить нам причиненный ущерб. Мы бы позволили вашему правительству сделать это без шума. Оно уже много раз так поступало, сохраняя при этом полную секретность. Но на этот раз не было предпринято никаких попыток отомстить за оскорбление, нанесенное Уктуту.
Римо заметил, что Уиллингэм держит нож как-то необычно: ногтем большого пальца он крепко прижимал рукоятку ножа к подушечкам остальных пальцев. Ни на Востоке, ни в Западной Европе такого захвата не было. Так не держали ни нож в Париже, ни стилет в Неаполе. Даже при всем разнообразии приемов владения рапирой на американском Западе, большой палец никогда не использовался там в подобном качестве. Хотя именно так и надо держать нож, что бы нанести хороший удар.
Римо увидел, кик нож начал свое движение вверх от дряблого уиллингэмовского живота; едва заметный рывок сказал ему, что в ударе участвует и спина. Уиллингэм хорошенько замахнулся и вдруг на мгновение остановился, словно собираясь с силами, что было вполне логично, если учесть, какая сила требуется, чтобы каменный нож пробил грудину.
— Итак, — произнес Уиллингэм, тело которого напряглось, как готовая распрямиться пружина, — кто тебя послал?
— Белоснежка и семь гномов. Или лучше — гномиков?
— Мы сейчас покалечим Валери.
— Неужели вы поступите так со своим референтом?
— Ради моего Уктута я готов на все!
— Почему вы называете его Уктут? Что означает это слово?
— Это не настоящее имя камня — так его называют обычные люди. Мы начинаем пытать Валери.
— Хорошо. Только начните, пожалуйста, со рта.
Каменный нож вздрогнул и начал медленно опускаться. Удар был точен, вот только жертва оказалась непослушной. Впервые с тех пор, как люди племени актатль начали служить великому камню, нож угодил в сам камень.
Римо рванул ноги на себя, увлекая за собой одетых в перья мужчин, а затем, нацелив каблуки им в грудь, с силой выпрямил колени. Из глоток фонтаном хлынула кровь, извергая наружу кусочки легких. Те, кто держали ему руки, вдруг перелетели через него, и Римо встал на ноги. Тогда-то нож племени актатль и совершил святотатство, ударив Уктут, камень, которому служил.
Тем временем Римо большими пальцами обеих рук ударил по мягким вискам жрецов, державших Валери. Те умерли мгновенно, не успев даже пошевелиться, — теперь они тупо смотрели перед собой, погружаясь в вечность; их мозг отключился прямо в процессе мышления — они не успели додумать даже свою последнюю мысль.
Те же, которые только что держали за руки Римо, все еще пребывали в полубессознательном состоянии, ползая по полу и пытаясь подняться на ноги. Римо сломал одному из них позвоночник, и тот, внезапно прекратив ползать, распластался на полу. Ноги перестали его слушаться, а скоро отказал и мозг.
Второго Римо уложил сильным щелчком в лоб. Сам щелчок не убивал — он был рассчитан на то, чтобы образовавшиеся в результате осколки черепа врезались в передние доли мозга. Так можно было убить человека, не запачкав рук.
Римо вытер ладони о накидки из золотистых перьев и вдруг заметил, что узелки, связывающие перья, весьма необычны. Он никогда прежде не встречал таких, хотя сам кое-что смыслил в узлах.
Валери тем временем пыталась выплюнуть перья изо рта. Потом закашлялась, начала отряхиваться, затем вновь принялась выплевывать перья.
— Ублюдки чертовы, — тихо выругалась она.
Римо подошел к Уиллингэму. Тот стоял, облокотившись о камень, словно с ним случился сердечный приступ. Щекой он прижимался к изображенной на рисунке птице, накидка из перьев была плотно запахнута на груди.
— Эй, — позвал его Римо. — Вот теперь мы можем поговорить.
— Я своей собственной рукой осквернил Уктут, — простонал Уиллингэм.
— Давайте начнем сначала, — сказал Римо. — Значит, этот камень и есть Уктут, так?
— В этом камне вся жизнь моего отца и многих поколений до него. Этот камень и есть мой народ. Мой народ разнолик, в нем — представители разных народов и рас, потому что вы не позволили нам сохранить наш исконный цвет кожи, наши волосы, наши глаза. Но наши души те же, и заключены они в необъятной силе нашего прекрасного бога, который бессмертен и вечно оберегает наш народ, усердно служащий ему.
— Вы говорите об этом куске скалы?
— Я говорю о нем, а он — это мы.
— Хорошо. Итак, этот камень священен, а вы — народ племени актатль, который ему поклоняется.
— Поклоняется? Вы говорите об этом так, словно речь идет о зажигании свечи или о плотском воздержании. Невозможно понять, что такое вера, пока не принесешь в жертву ей всю свою жизнь!
— Хорошо-хорошо. Но пойдем дальше. Итак, мы знаем, что вы убили конгрессмена и миссис Делфин. Мне только непонятно, почему вы мне раньше не попадались.
— Просто вы не знали о нашем существовании.
— Вот вы постоянно говорите о другом цвете кожи, о разных обличьях. Что вы имеете в виду?
— Вы не позволили нам сохранить наш цвет кожи. Если бы у меня была бронзовая кожа и высокие скулы, как когда-то у племени актатль, разве бы я стал директором этого музея? Разве Де Сан и Де Панола смогли бы достичь высоких генеральских званий в армиях Франции и Испании?
— Они что, тоже актатль?
— Да. — Уиллингэм посмотрел мимо Римо на тела, лежавшие на полу, и голос его зазвучал глухо, словно эхо: — Они тоже пришли со мной.
— Боюсь, теперь они утратили былые регалии, — заметил Римо, глядя на неподвижные тела, безжизненные, как недоеденная фасоль.