Страница:
— Мы не можем позволить ему угрожать вымирающим видам. Особенно если учесть, какую выгоду они могут принести государству.
— Сомнительно...
— Подумайте сами, Сибу. Мы сможем еще шире развернуть индустрию туризма. Вы смотрели «Парк юрского периода»?
— Нет, сэр.
— Посмотрите. Настоятельно рекомендую. Уж если музеи извлекают прибыль, выставляя запылившиеся кости, представьте, каким увлекательным, современным предприятием окажется демонстрация живых существ.
Вообразить себе такое было невозможно, и Сибу пропустил слова начальника мимо ушей.
— Так точно, сэр, — сказал он.
— Надеюсь, вы уяснили задание? Не вздумайте паниковать. Включайте прибор только при чрезвычайных обстоятельствах. Если экспедиция найдет уран или гигантского ящера, вы немедленно дадите нам знать. Иначе...
— Я понимаю.
— Что ж, в таком случае вам нужно отдохнуть. Вас ждут небывалые приключения.
— Так точно, сэр.
Сибу сунул передатчик в карман и закрыл за собой дверь, мечтая лишь об одном — чтобы это задание передали кому-нибудь другому. Горожанин до мозга костей, он не испытывал ни малейшего желания бродить по джунглям, спать под противомоскитной сеткой и следить за каждым своим шагом, чтобы не напороться на ядовитую змею. Все остальное — динозавры, уран и геополитика — было слишком сложной материей, чтобы попусту ломать голову. Сибу должен был лишь ждать и наблюдать, готовясь нажать кнопку при появлении динозавра либо первых признаков двуличия американцев.
Если повезет, сказал он себе, то вся эта затея обратится пустопорожней тратой времени. Сибу полагал, что сумеет вытерпеть насмешки коллег, пока через неделю-другую они не найдут себе новой забавы.
В противном случае его ждало нечто страшное.
Сибу Бинтулу Сандакан опасался, что чащобы джунглей пополнятся еще одним вымирающим видом, и даже летучий эскадрон бравых вояк мало чем поможет ему, если прибудет с опозданием.
Пайк Чалмерс тосковал по золотым дням британской империи, хотя те времена миновали еще до того, как он родился. Пайку было восемь, когда погиб его отец, павший жертвой восстания мау-мау в Кении. Потом были годы нищеты в Манчестере, хотя вдова Чалмерса-старшего получала пенсию за погибшего мужа. Поэтому не было ничего удивительного в том, что в возрасте семнадцати лет Пайк завербовался в армию, но к этому времени великие войны уже закончились. Трижды побывав в Северной Ирландии, Чалмерс решил, что с него довольно. Некоторое время он служил наемником в Африке, но потом осознал, что куда проще и выгоднее стрелять в беззащитных животных, чем охотиться на людей, которые могли дать сдачи. Проводники сафари всегда были нарасхват, и даже когда сентиментальные «зеленые» начали поигрывать своими законодательными мускулами, добившись запрета большинства традиционных видов охоты, трусоватые туристы с фотоаппаратами по-прежнему нуждались в отважных мужчинах, которые сопровождали бы их в путешествии и возвращали домой в целости и сохранности.
Но Пайк жаждал настоящей крови. В старые добрые времена человек мог убить носорога или тигра ради удовольствия и получить шикарный трофей, знак доблести, от которого не отказался бы ни один настоящий мужчина. Белокожие охотники всегда славились храбростью, знанием дикой местности и количеством добытых черепов.
Мир изменился, и эти перемены пришлись Чалмерсу не по вкусу. Пронырливые общественные деятели, не ограничиваясь вопросами охоты, начинали совать свой нос повсюду, от взаимоотношений полов до курения. Соединенные Штаты выбрали президента, который в молодости уклонялся от военной службы, а теперь пообещал повысить налоги, дабы защитить американцев от самих себя. Британская королевская фамилия тем временем погрязла в скандалах и бесчестии.
Пайку Чалмерсу нередко казалось, что он родился слишком поздно, что его эпоха миновала задолго до того, как он появился на свет. Он с радостью обратил бы время вспять и, перескочив в прошлое лет на тридцать пять — сорок, по праву занял свое место среди людей, которые построили империю, раскинувшуюся по всей планете.
Впрочем, зачем стеснять свое воображение?
Будь Чалмерс способен на чудеса, он бы вернулся назад лет на сто, когда все только начиналось, когда была разрешена охота на зулусов, буров и афганцев. Тогда Британия правила морями, и никакому кафру даже в голову не пришло бы хныкать и канючить насчет своих «прав».
Разумеется, ни чудес, ни машин времени не бывает, но все же настоящему мужчине даже и теперь могла улыбнуться удача, как бы ни измывалась над ним злая судьба. Судя по тому, как складывалась в последнее время жизнь Чалмерса, ему вот-вот должно было повезти, и, хотя коллеги считали согласие Пайка отправиться на охоту за динозаврами чистым сумасбродством, он был уверен, что их устами глаголет черная зависть. Ревнивые дураки завидовали везунчику, который нашел непыльную работенку, в то время как они оставались прозябать не у дел.
Ну а если удача?...
Представьте себе, что где-то там, в джунглях, его ждет огромный динозавр. Размышляя о возможностях, которые сулил успех, Пайк не мог сдержать улыбки. Он мог бы удалиться на покой и жить на доходы от продажи прав на кинофильмы либо нанять за гроши борзописца, который сочинил бы за него книжку, и переехать в Ирландию, где литераторы освобождены от налогообложения. Он мог бы принимать участие в телевизионных шоу, словно какая-нибудь рок-звезда. Пускай американские профессора кропают справочники, набитые схемами, диаграммами и зубодробительной латынью, которую могут прочесть только такие же книжные черви, как они сами. Настоящая слава приходит с успехом у широкой публики.
Пайк Чалмерс подумал даже, не стоит ли нанять литагента, если деньги начнут притекать слишком быстро, чтобы управляться самому. Жизнь — суровая штука, но он сделает все, чтобы оседлать судьбу.
Ну а если ему не захочется делить славу с кем-то еще, что ж — Пайк Чалмерс сумеет найти способ оказаться единственным уцелевшим участником экспедиции. Сгинуть в малазийских джунглях проще простого, даже если там не найдется подходящего динозавра, который сожрал бы останки. Подопечные Чалмерса были сущими детьми, младенцами, затерявшимися в лесу. Он мог избавиться от них в два счета, даже не вспотев при этом. В отсутствие улик некому будет опровергать его версию, что бы он ни наплел. А уж он постарается придумать что-нибудь героическое, что привлекло бы к нему всеобщее внимание.
Пайк уже начал размышлять о том, кто сыграет его роль в фильме, который рано или поздно появится на экранах, но вовремя остановился. Считать невылупившихся цыплят было серьезной ошибкой, особенно если речь шла о яйцах динозавра. Чалмерс не был ученым, но вполне отчетливо представлял себе, сколь ничтожны шансы на то, что в джунглях сохранились существа, вымершие бесчисленные миллиарды лет назад. Простая цепь логических рассуждений подсказывала, что экспедиция скорее всего окажется заурядной прогулкой за чужой счет.
Впрочем, это еще неизвестно.
Даже если они не найдут динозавра, Пайк намеревался получить в пути кое-что сверх обычного жалованья. Эта Одри Морленд — классная цыпочка, никаких сомнений. Правда, она уже отшила Пайка, как часто поступают такие бабенки, но это случилось в роскошном отеле, где Одри могла вызвать прислугу и потребовать бокал шампанского, как только пожелает.
Другое дело джунгли, где ты вынужден распрощаться с мягкими подушками, сухой одеждой и изысканной снедью. Единственной проточной водой в Тасик-Бера будут дожди и лесные ручьи, а соседями окажутся змеи, скорпионы да голодные тигры.
Не говоря уже о Пайке Чалмерсе, самом грозном из всех живых существ.
Еще до того, как закончится их маленькая прогулка, Одри Морленд придется познакомиться с его способностями, и не только на тропе, но и в спальном мешке. Поначалу она будет брыкаться, но кто сможет помешать настоящему мужчине, когда настанет решительный миг?
Эта мысль вернула Чалмерса к воспоминаниям о новом участнике группы, Рентоне Уорде. Странный парень этот Уорд. Судя по виду, он не сумел бы разорвать листок бумаги двумя руками, и тем не менее едва не сломал Пайку пальцы. Костяшки правой ладони Чалмерса до сих пор саднили, словно он хватил кулаком по бетонной стене. Видимо, Уорд пустил в ход какой-то хитрый прием, но в следующий раз Чалмерс будет настороже. Надо лишь не спускать с Уорда глаз и при первой возможности устроить несчастный случай.
Подумать только — Одри Морленд начала заигрывать с этим ничтожеством, едва их представили друг другу. Но это не имело значения. Пройдет два-три дня, и она поймет, что у нее нет выбора. Старикашка, с которым она приехала, не справился бы и с котенком, а этот местный чиновник... желтопузый он и есть желтопузый.
У Чалмерса не было и тени сомнения в том, что всякая женщина непременно захочет переспать с мужчиной, который сумеет показать ей, кто хозяин положения. Некоторых приходилось уламывать, но он ни разу не дал промашки — если не считать лесбиянок, разумеется. Но даже им Чалмерс порой умудрялся втолковать, какую возможность они упускают.
Настоящий мужчина имеет право — даже обязан — не щадить себя, когда речь заходит о женщинах. А Чалмерс был человеком долга.
Короче говоря, его чванливых спутников ждет немало сюрпризов. Наблюдать за тем, как они станут выкручиваться, будет истинным удовольствием.
Пайк почувствовал, что он не в силах ждать. Да и стоит ли?
Ночь только начиналась, а его уже охватило предчувствие удачи. Первым делом — купить сигарет, а потом можно будет отправляться на поиски приключений.
Глава 6
— Сомнительно...
— Подумайте сами, Сибу. Мы сможем еще шире развернуть индустрию туризма. Вы смотрели «Парк юрского периода»?
— Нет, сэр.
— Посмотрите. Настоятельно рекомендую. Уж если музеи извлекают прибыль, выставляя запылившиеся кости, представьте, каким увлекательным, современным предприятием окажется демонстрация живых существ.
Вообразить себе такое было невозможно, и Сибу пропустил слова начальника мимо ушей.
— Так точно, сэр, — сказал он.
— Надеюсь, вы уяснили задание? Не вздумайте паниковать. Включайте прибор только при чрезвычайных обстоятельствах. Если экспедиция найдет уран или гигантского ящера, вы немедленно дадите нам знать. Иначе...
— Я понимаю.
— Что ж, в таком случае вам нужно отдохнуть. Вас ждут небывалые приключения.
— Так точно, сэр.
Сибу сунул передатчик в карман и закрыл за собой дверь, мечтая лишь об одном — чтобы это задание передали кому-нибудь другому. Горожанин до мозга костей, он не испытывал ни малейшего желания бродить по джунглям, спать под противомоскитной сеткой и следить за каждым своим шагом, чтобы не напороться на ядовитую змею. Все остальное — динозавры, уран и геополитика — было слишком сложной материей, чтобы попусту ломать голову. Сибу должен был лишь ждать и наблюдать, готовясь нажать кнопку при появлении динозавра либо первых признаков двуличия американцев.
Если повезет, сказал он себе, то вся эта затея обратится пустопорожней тратой времени. Сибу полагал, что сумеет вытерпеть насмешки коллег, пока через неделю-другую они не найдут себе новой забавы.
В противном случае его ждало нечто страшное.
Сибу Бинтулу Сандакан опасался, что чащобы джунглей пополнятся еще одним вымирающим видом, и даже летучий эскадрон бравых вояк мало чем поможет ему, если прибудет с опозданием.
* * *
Пайк Чалмерс закурил последнюю сигарету, скомкал опустевшую пачку и швырнул ее на пол, не потрудившись отыскать пепельницу. По его мнению, малайцы жили словно грызуны, теснясь в своих крохотных клетушках щека к щеке, и даже лучшие из них слезли с деревьев от силы два поколения тому назад. Ее величество совершила ошибку, отказавшись от колоний — Индии, Ямайки, Кении и прочих, — но что толку проливать слезы над убежавшим молоком. Поезд ушел и уже не вернется.Пайк Чалмерс тосковал по золотым дням британской империи, хотя те времена миновали еще до того, как он родился. Пайку было восемь, когда погиб его отец, павший жертвой восстания мау-мау в Кении. Потом были годы нищеты в Манчестере, хотя вдова Чалмерса-старшего получала пенсию за погибшего мужа. Поэтому не было ничего удивительного в том, что в возрасте семнадцати лет Пайк завербовался в армию, но к этому времени великие войны уже закончились. Трижды побывав в Северной Ирландии, Чалмерс решил, что с него довольно. Некоторое время он служил наемником в Африке, но потом осознал, что куда проще и выгоднее стрелять в беззащитных животных, чем охотиться на людей, которые могли дать сдачи. Проводники сафари всегда были нарасхват, и даже когда сентиментальные «зеленые» начали поигрывать своими законодательными мускулами, добившись запрета большинства традиционных видов охоты, трусоватые туристы с фотоаппаратами по-прежнему нуждались в отважных мужчинах, которые сопровождали бы их в путешествии и возвращали домой в целости и сохранности.
Но Пайк жаждал настоящей крови. В старые добрые времена человек мог убить носорога или тигра ради удовольствия и получить шикарный трофей, знак доблести, от которого не отказался бы ни один настоящий мужчина. Белокожие охотники всегда славились храбростью, знанием дикой местности и количеством добытых черепов.
Мир изменился, и эти перемены пришлись Чалмерсу не по вкусу. Пронырливые общественные деятели, не ограничиваясь вопросами охоты, начинали совать свой нос повсюду, от взаимоотношений полов до курения. Соединенные Штаты выбрали президента, который в молодости уклонялся от военной службы, а теперь пообещал повысить налоги, дабы защитить американцев от самих себя. Британская королевская фамилия тем временем погрязла в скандалах и бесчестии.
Пайку Чалмерсу нередко казалось, что он родился слишком поздно, что его эпоха миновала задолго до того, как он появился на свет. Он с радостью обратил бы время вспять и, перескочив в прошлое лет на тридцать пять — сорок, по праву занял свое место среди людей, которые построили империю, раскинувшуюся по всей планете.
Впрочем, зачем стеснять свое воображение?
Будь Чалмерс способен на чудеса, он бы вернулся назад лет на сто, когда все только начиналось, когда была разрешена охота на зулусов, буров и афганцев. Тогда Британия правила морями, и никакому кафру даже в голову не пришло бы хныкать и канючить насчет своих «прав».
Разумеется, ни чудес, ни машин времени не бывает, но все же настоящему мужчине даже и теперь могла улыбнуться удача, как бы ни измывалась над ним злая судьба. Судя по тому, как складывалась в последнее время жизнь Чалмерса, ему вот-вот должно было повезти, и, хотя коллеги считали согласие Пайка отправиться на охоту за динозаврами чистым сумасбродством, он был уверен, что их устами глаголет черная зависть. Ревнивые дураки завидовали везунчику, который нашел непыльную работенку, в то время как они оставались прозябать не у дел.
Ну а если удача?...
Представьте себе, что где-то там, в джунглях, его ждет огромный динозавр. Размышляя о возможностях, которые сулил успех, Пайк не мог сдержать улыбки. Он мог бы удалиться на покой и жить на доходы от продажи прав на кинофильмы либо нанять за гроши борзописца, который сочинил бы за него книжку, и переехать в Ирландию, где литераторы освобождены от налогообложения. Он мог бы принимать участие в телевизионных шоу, словно какая-нибудь рок-звезда. Пускай американские профессора кропают справочники, набитые схемами, диаграммами и зубодробительной латынью, которую могут прочесть только такие же книжные черви, как они сами. Настоящая слава приходит с успехом у широкой публики.
Пайк Чалмерс подумал даже, не стоит ли нанять литагента, если деньги начнут притекать слишком быстро, чтобы управляться самому. Жизнь — суровая штука, но он сделает все, чтобы оседлать судьбу.
Ну а если ему не захочется делить славу с кем-то еще, что ж — Пайк Чалмерс сумеет найти способ оказаться единственным уцелевшим участником экспедиции. Сгинуть в малазийских джунглях проще простого, даже если там не найдется подходящего динозавра, который сожрал бы останки. Подопечные Чалмерса были сущими детьми, младенцами, затерявшимися в лесу. Он мог избавиться от них в два счета, даже не вспотев при этом. В отсутствие улик некому будет опровергать его версию, что бы он ни наплел. А уж он постарается придумать что-нибудь героическое, что привлекло бы к нему всеобщее внимание.
Пайк уже начал размышлять о том, кто сыграет его роль в фильме, который рано или поздно появится на экранах, но вовремя остановился. Считать невылупившихся цыплят было серьезной ошибкой, особенно если речь шла о яйцах динозавра. Чалмерс не был ученым, но вполне отчетливо представлял себе, сколь ничтожны шансы на то, что в джунглях сохранились существа, вымершие бесчисленные миллиарды лет назад. Простая цепь логических рассуждений подсказывала, что экспедиция скорее всего окажется заурядной прогулкой за чужой счет.
Впрочем, это еще неизвестно.
Даже если они не найдут динозавра, Пайк намеревался получить в пути кое-что сверх обычного жалованья. Эта Одри Морленд — классная цыпочка, никаких сомнений. Правда, она уже отшила Пайка, как часто поступают такие бабенки, но это случилось в роскошном отеле, где Одри могла вызвать прислугу и потребовать бокал шампанского, как только пожелает.
Другое дело джунгли, где ты вынужден распрощаться с мягкими подушками, сухой одеждой и изысканной снедью. Единственной проточной водой в Тасик-Бера будут дожди и лесные ручьи, а соседями окажутся змеи, скорпионы да голодные тигры.
Не говоря уже о Пайке Чалмерсе, самом грозном из всех живых существ.
Еще до того, как закончится их маленькая прогулка, Одри Морленд придется познакомиться с его способностями, и не только на тропе, но и в спальном мешке. Поначалу она будет брыкаться, но кто сможет помешать настоящему мужчине, когда настанет решительный миг?
Эта мысль вернула Чалмерса к воспоминаниям о новом участнике группы, Рентоне Уорде. Странный парень этот Уорд. Судя по виду, он не сумел бы разорвать листок бумаги двумя руками, и тем не менее едва не сломал Пайку пальцы. Костяшки правой ладони Чалмерса до сих пор саднили, словно он хватил кулаком по бетонной стене. Видимо, Уорд пустил в ход какой-то хитрый прием, но в следующий раз Чалмерс будет настороже. Надо лишь не спускать с Уорда глаз и при первой возможности устроить несчастный случай.
Подумать только — Одри Морленд начала заигрывать с этим ничтожеством, едва их представили друг другу. Но это не имело значения. Пройдет два-три дня, и она поймет, что у нее нет выбора. Старикашка, с которым она приехала, не справился бы и с котенком, а этот местный чиновник... желтопузый он и есть желтопузый.
У Чалмерса не было и тени сомнения в том, что всякая женщина непременно захочет переспать с мужчиной, который сумеет показать ей, кто хозяин положения. Некоторых приходилось уламывать, но он ни разу не дал промашки — если не считать лесбиянок, разумеется. Но даже им Чалмерс порой умудрялся втолковать, какую возможность они упускают.
Настоящий мужчина имеет право — даже обязан — не щадить себя, когда речь заходит о женщинах. А Чалмерс был человеком долга.
Короче говоря, его чванливых спутников ждет немало сюрпризов. Наблюдать за тем, как они станут выкручиваться, будет истинным удовольствием.
Пайк почувствовал, что он не в силах ждать. Да и стоит ли?
Ночь только начиналась, а его уже охватило предчувствие удачи. Первым делом — купить сигарет, а потом можно будет отправляться на поиски приключений.
Глава 6
— Ты хочешь сказать, что ни один из твоих попутчиков не был испуган, увидев тебя живым и здоровым? — спросил Чиун.
— По-моему, нет. Я не заметил ничего особенного.
Мастер Синанджу издал звук, похожий на кудахтанье.
— Белые люди пренебрегают искусством наблюдательности, — заявил он.
— Я смотрел в оба, — ответил Римо. — Вероятно, кому-то из них удалось скрыть свои чувства.
— Значит, ты смотрел невнимательно, — изрек Чиун. — Всегда существуют признаки, изобличающие лжеца. Нарушение ритма дыхания. Испарина на лбу. Судорожное подергивание бровей.
— Ничего этого не было, — сказал Римо. — Их громила бросал на меня сердитые взгляды, но он не произвел на меня впечатления большого ума.
— Ты показал ему свое истинное лицо? — спросил Чиун.
— Ну... не совсем.
— Значит, все-таки показал.
— Так, легкое рукопожатие, только чтобы поставить его на место.
— Точнее говоря, чтобы возбудить его подозрения. Он белый?
— Да. Британец.
— Считай, что в этот раз тебе повезло. Белокожие люди в своем невежестве слепы перед сияющим величием Синанджу. Он, наверное, подумал, что ты тягаешь железо или занимаешься аэробикой вместе с круглоглазыми девицами, которых1 показывают по телевизору.
Римо уложил вещи, еще раз проверил ванную и шкаф, не забыл ли он чего, и наконец застегнул «молнию» вещмешка.
— Между прочим, — заметил он, — нельзя исключать, что меня преследует кто-нибудь не из членов группы.
Чиун пожал плечами под складками кимоно, скрывшими его движение.
— Все возможно, — сказал он. — Даже обезьяну можно научить петь. Но логично ли это?
— Ты прав.
— Еще бы.
Представить себе, что за Римо охотится кто-нибудь посторонний, было невозможно. Кроме КЮРЕ, о нем не знала ни одна душа, к тому же он находился под прикрытием тщательно разработанной легенды. Кто, кроме людей из академических кругов, мог знать о докторе Рентоне Уорде? Кому из них могло прийти в голову убить его, да не где-нибудь, а в малазийских джунглях? Даже если доктор задолжал самым безжалостным нью-орлеанским кровопийцам-ростовщикам, они наверняка расправились бы с ним дома, там, где ситуация находилась у них под контролем. И уж, конечно, прежде чем позаимствовать у доктора имя и личность, КЮРЕ досконально изучила его подноготную.
Как ни старался Римо, отделаться от мыслей о нападении ему не удавалось. Бандиты с рыночной площади явно нацеливались на него — или «Рентона Уорда», — потому что кто-то очень не хотел, чтобы он присоединился к экспедиции Стокуэлла. Мотив оставался неизвестен, и вывести его на основании данных, которыми располагал Римо, было невозможно.
«Что нам известно?» — спрашивал он себя. Рассчитывать на показания бандитов не приходилось. Вырвать у них имена работодателей мог разве что специалист по спиритизму и столоверчению. Таким образом, оставалось четверо, у каждого из которых могла быть собственная причина не желать появления в экспедиции нового человека. И более десятка возможных комбинаций, если двое (или более) противников выступали сообща. До сих пор у Римо не было ни малейшей зацепки или улики, позволявшей связать новых знакомых с попыткой убийства.
В конце концов Римо оставил попытки угадать, зачем кому-то, доселе незнакомому, потребовалось его убивать. Вероятным причинам не было числа — от зависти коллег до обычной алчности. Проверка, проведенная КЮРЕ, полностью исключала личное знакомство доктора Уорда с членами экспедиции.
А если речь шла о заочной вражде, то один взгляд на лицо новичка дал бы остальным понять, что в группу затесался лазутчик.
Это соображение вновь заставило Римо вернуться к размышлениям о том, каким образом кому-то — тем более ученому, протирающему штаны за столом, — удалось так быстро сорвать с него фальшивую личину.
— Куда ты идешь? — спросил Чиун.
Римо не смог сдержать улыбки. Он неподвижно стоял у кровати, рассматривая свой вещмешок, и тем не менее Чиун почувствовал, что его подопечный собрался уходить. Старый кореец безошибочно угадывал намерения ученика.
— Думаю прогуляться, — ответил Римо.
— Вот она, логика белых людей, — заметил мастер Синанджу. — Тебя ждет долгий путь сквозь джунгли, а ты собираешься бесцельно расхаживать по городу.
— Я гуляю, чтобы расслабиться. Ты же знаешь, мне не нужно много времени для сна.
— Тебе нужно побольше тренироваться, — заявил Чиун. — Ученик, постигший только первоначальные ступени Синанджу, обязан каждый час бодрствования отдавать занятиям.
— Займусь по возвращении с охоты на динозавра.
— Я вынужден уступить, поскольку этого потребовал Император Смит, — продолжал Чиун, — но ты совершенно не подготовлен.
— Жаль, что ты не сможешь к нам присоединиться, — сказал Римо.
— Ты хочешь, чтобы я бродил по джунглям, словно дикарь? — Сама мысль об этом, казалось, ввергла Чиуна в ужас.
— Что ж, ты в любом случае не прошел бы приемных испытаний, — сказал Римо. — У тебя нет ученой степени.
— Мудрый человек не нуждается в том, чтобы к его имени присовокупляли бессмысленные слова.
— Вот тут ты прав, — отозвался Римо.
— А ты сомневался?
— Я постараюсь не задерживаться и скоро вернусь домой.
— Твой дом находится в Синанджу. А эта комната — всего лишь помещение для отдыха и хранения одежды.
— Не засиживайся у телевизора допоздна. Это помешает тебе уснуть.
— Клевета. Кореец, дух которого озаряет свет Синанджу, обладает непоколебимым спокойствием.
Последнее слово всегда оставалось за Чиуном, даже если ему приходилось шептать по-корейски. Римо ничего не ответил и закрыл за собой дверь. Запирать замок не было необходимости. Вздумай какой-нибудь воришка забраться в номер, его ожидал бы неприятный сюрприз.
Римо вышел на лестницу. Ему предстоял спуск по десяти пролетам, и он преодолел этот путь, шагая по перилам — для тренировки. Если бы Римо снял обувь, спускаться было бы проще, но он прекрасно справился и так. Задержавшись на пороге вестибюля, Римо проверил пульс и частоту дыхания.
Невзирая на затраченные усилия, то и другое было в норме.
Перед ним расстилался Куала-Лумпур, непроглядная тьма и яркие огни которого были напоены ароматами жасмина, карри, сате и запахами китайской кухни, к которым порой примешивалась вонь сточных канав. Римо двигался в сторону небольших окраинных улочек, незримо наблюдая за тем, что творится у него за спиной. Если его и преследовали, то слишком осторожно и умело, чтобы даже обостренные чувства Римо смогли уловить постороннее присутствие. Разумеется, исключать такую возможность было нельзя, и тем не менее...
Посвятив наблюдениям около четверти часа, Римо убедился в отсутствии слежки. Теперь, располагая относительной свободой, он получил возможность хорошенько подумать. Как ни говори, Чиун был прав, утверждая, что ему еще учиться и учиться. Римо размышлял, а ноги тем временем несли его вперед.
Пройдя около километра, он свернул на Маркет-стрит и слился с темнотой, будто призрак.
До общего сбора за завтраком оставалось восемь часов, а отъезд должен был состояться еще час-полтора спустя. Одри размышляла о джунглях и их тайнах, которые ждали ее у самой черты городских огней, затмевавших звезды, и ей хотелось, чтобы путешествие началось сейчас же, сию минуту.
Успокойся, Одри, всему свое время, говорила она себе. Если нервы разгуляются, и вовсе не уснешь.
Эта мысль напомнила ей о докторе Уорде.
Он показался ей симпатичным мужчиной, не то чтобы стандартным красавцем с экрана, но она нипочем не выгнала бы его из своей постели. Его окружала особая аура, которую Одри очень редко замечала в своих коллегах, — скрытая чувственность, выявить которую можно было, лишь приложив определенные усилия. Рентой Уорд излучал уверенность, далеко превосходившую апломб исследователя, сквозивший в его монографиях и учебниках. Доктор Уорд был не столько ученым мужем, сколько настоящим мужчиной.
Подумав о несчастном Саффорде, Одри улыбнулась. Она прекрасно знала о ходивших в Джорджтауне трогательных слухах, намекавших на пылкую страсть между ней и профессором Стокуэллом. Одри в меру своих сил поддерживала сплетни, исходя из личных соображений. Во-первых, они помогали ей держать на расстоянии прочих университетских воздыхателей и, похоже, льстили самолюбию ее мнимого покровителя, создавая иллюзию любовной интриги, которая освобождала Стокуэлла от необходимости решительных действий.
По странному совпадению, именно сегодня Стокуэлл впервые выказал признаки ревности. Вероятно, его язык развязала смена обстановки, восточная экзотика. Одри сознавала, что данное обстоятельство заслуживает самого пристального внимания. Завлекать Саффорда было бы глупо, поскольку это непременно вызвало бы непонимание и ссору, которая не сулила Одри ничего хорошего.
Как ни пыталась Одри сосредоточиться на главной цели путешествия, ее мысли упрямо возвращались к Рентону Уорду. Пайк Чалмерс его невзлюбил — это было очевидно, — но Чалмерс явно страдал манией величия, погрузившись в восхищенное самосозерцание и полагая, что любая женщина должна считать его подарком небес. Каждый раз, когда он смотрел на нее раздевающим взглядом, напоминавшим прикосновение липких рук, по телу Одри пробегали мурашки. Она безошибочно угадала желания Чалмерса уже в тот миг, когда их представили друг другу. За ним придется присматривать в пути, ведь, оказавшись в джунглях, типы вроде Чалмерса легко превращаются в первобытных людей, хотя Одри вовсе не была уверена, что прародители человеческого рода заслуживают такого сравнения. Вздумай Чалмерс удовлетворить свои прихоти и взять то, что ему хочется, он пойдет напролом, не спрашивая согласия Одри.
Ночной клуб выглядел точь-в-точь как всякий другой капкан, расставленный на туриста, посетившего Юго-Восточную Азию. Среди кричаще-ярких неоновых трубок сновали юркие гекконы, но Одри было все равно. Здесь она могла отвлечься от воспоминаний о гостиничном номере и забыть о назойливости вездесущих торговцев с их кустарными поделками, превратившими город в один огромный базар.
В продымленном помещении, залитом вспышками стробоскопической лампы, надрывался обшарпанный магнитофон. Барри Манилофф уведомлял всех, кто его слушал, что он пишет песни для того, чтобы их распевал весь мир. Навстречу Одри вышла улыбчивая официантка и, уяснив, что гостья явилась одна, усадила ее за столик у бара.
— Вы американка?
— Да. А что?
Официантка вновь улыбнулась.
— Tudak sisah, — сказала она. — Все в порядке.
Вскоре официантка вернулась, неся ром, кока-колу и крохотный американский флажок на зубочистке, воткнутой в пробку, и поставила его рядом с ароматизированной свечой, которая была единственным источником света, если не считать мерцания стробоскопа.
Ну да, конечно, подумала Одри, усмехнувшись. Американский флаг — что-то вроде ярлыка с надписью «турист», и принесли его затем, чтобы мужчины, засевшие в баре, не приняли посетительницу за проститутку, вышедшую на промысел. Где-нибудь в другой части мира такой флажок вызвал бы враждебную реакцию, даже, вероятно, оскорбление действием, но в Малайзии, по слухам, американцы не вызывали очень уж сильной ненависти. Если все будет хорошо, Одри могла выпить рюмочку-другую, немножко развеяться и вернуться в отель, чтобы ухватить часок-другой сна перед подъемом, назначенным на полпятого утра.
— Как я понимаю, вы тоже одна?
У Одри упало сердце. Она узнала этот голос еще до того, как увидела неясный силуэт Пайка Чалмерса, который высился у ее стола, словно медведь гризли. Какое невезение — выбрать тот самый бар, в котором он убивал время.
Что это — случайность? Не мог же Чалмерс следить за ней от самых дверей отеля.
— Вот так сюрприз, — отозвалась Одри, старательно скрывая испуг, вызванный таким совпадением.
— Вы не против, если я сяду за ваш столик?
— Честно говоря...
— Вот и славненько. — Чалмерс вытащил второе кресло, обошел стол и уселся рядом с женщиной по левую руку. — Вдвоем нам будет хорошо и уютно.
— Я не могу задерживаться долго, — предупредила Одри.
— Ничего страшного. — Чалмерс поймал проходившую мимо официантку и заказал двойной чистый виски. — Я и сам не могу уснуть, — продолжал он. — Такое, знаете ли, волнение, беспокойство...
— Полагаю, в этом путешествии вам вряд ли удастся увидеть что-нибудь, чего вы не видели раньше.
— Кто знает, — сказал Чалмерс, не спуская взгляда с ее груди.
Одри почувствовала, как сжались ее соски. Причиной тому было смущение и беспокойство, но Одри знала, что Чалмерс поймет это по-своему. Ну что ей стоило надеть куртку или хотя бы лифчик?
— Насколько мне известно, вы уже бывали в малайских джунглях.
— Дорогая, я бывал всюду — в Африке, на берегах Амазонки, в Новой Гвинее, в Индии. Джунгли везде одинаковы. Меняются лишь хищники, но управляться с ними — моя специальность.
— Мне так и сказали.
— Во всяком случае, одна из моих специальностей.
Увидев, как Чалмерс подмигивает ей, Одри едва удержалась от крика. Этот человек был похабником высшей пробы, живым воплощением мужского шовинизма. Одри внезапно обуяло желание сбить с него спесь.
— Я никогда не понимала того возбуждения, которое вызывает убийство беззащитных животных, — сказала она, заливаясь краской гнева, но продолжая улыбаться.
— Беззащитных? В джунглях бывает только одно беззащитное существо — неопытный человек. Вас могут прикончить муравьи и мухи, не говоря уж о кабанах, кошках и быках. Как-нибудь я покажу вам шрамы, которые ношу на своей шкуре, — пообещал Чалмерс, скаля желтые зубы. — Уж лучше вам прекратить сочувствовать зверью и обратить капельку внимания на меня.
— Нельзя же отрицать, что когда вы выходите на охоту с ружьем и капканами, любые действия животных, направленные против вас, диктуются стремлением к самозащите.
На лице Чалмерса появилась злобная улыбка.
— Самозащита, говорите? Посмотрим, что вы скажете в лесу, увидев голодного шакала или тигра, который обнюхивает застежки вашей палатки. В такое мгновение вы будете несказанно счастливы, если рядом с вами окажется настоящий мужчина.
— Надеюсь, до этого не дойдет, — отозвалась Одри. — А теперь прошу прощения...
Она поднялась из-за стола и собралась уходить, так и не притронувшись к выпивке, но Чалмерс одним глотком осушил свой бокал и вскочил на ноги.
— Ночью на улицах небезопасно, — заявил он, в упор разглядывая вырез блузки Одри. — Я провожу вас, милочка. Доставлю домой в целости и сохранности.
— Что ж, если вы настаиваете...
— Ага. Настаиваю.
Вдвоем они выглядели донельзя нелепо. Они остановились на тротуаре, словно подыскивая нужные слова, которые позволили бы им закончить безрадостное свидание. Бросив на Чалмерса пытливый взгляд, Римо тем не менее заметил, что тому хочется, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Что же до лица Одри, то на нем можно было прочесть все что угодно — от скуки до алкогольного оцепенения. Римо слишком недавно познакомился с Одри, чтобы судить наверняка, и у него сложилось лишь неясное впечатление, будто бы компания здоровяка англичанина ее тяготит.
— По-моему, нет. Я не заметил ничего особенного.
Мастер Синанджу издал звук, похожий на кудахтанье.
— Белые люди пренебрегают искусством наблюдательности, — заявил он.
— Я смотрел в оба, — ответил Римо. — Вероятно, кому-то из них удалось скрыть свои чувства.
— Значит, ты смотрел невнимательно, — изрек Чиун. — Всегда существуют признаки, изобличающие лжеца. Нарушение ритма дыхания. Испарина на лбу. Судорожное подергивание бровей.
— Ничего этого не было, — сказал Римо. — Их громила бросал на меня сердитые взгляды, но он не произвел на меня впечатления большого ума.
— Ты показал ему свое истинное лицо? — спросил Чиун.
— Ну... не совсем.
— Значит, все-таки показал.
— Так, легкое рукопожатие, только чтобы поставить его на место.
— Точнее говоря, чтобы возбудить его подозрения. Он белый?
— Да. Британец.
— Считай, что в этот раз тебе повезло. Белокожие люди в своем невежестве слепы перед сияющим величием Синанджу. Он, наверное, подумал, что ты тягаешь железо или занимаешься аэробикой вместе с круглоглазыми девицами, которых1 показывают по телевизору.
Римо уложил вещи, еще раз проверил ванную и шкаф, не забыл ли он чего, и наконец застегнул «молнию» вещмешка.
— Между прочим, — заметил он, — нельзя исключать, что меня преследует кто-нибудь не из членов группы.
Чиун пожал плечами под складками кимоно, скрывшими его движение.
— Все возможно, — сказал он. — Даже обезьяну можно научить петь. Но логично ли это?
— Ты прав.
— Еще бы.
Представить себе, что за Римо охотится кто-нибудь посторонний, было невозможно. Кроме КЮРЕ, о нем не знала ни одна душа, к тому же он находился под прикрытием тщательно разработанной легенды. Кто, кроме людей из академических кругов, мог знать о докторе Рентоне Уорде? Кому из них могло прийти в голову убить его, да не где-нибудь, а в малазийских джунглях? Даже если доктор задолжал самым безжалостным нью-орлеанским кровопийцам-ростовщикам, они наверняка расправились бы с ним дома, там, где ситуация находилась у них под контролем. И уж, конечно, прежде чем позаимствовать у доктора имя и личность, КЮРЕ досконально изучила его подноготную.
Как ни старался Римо, отделаться от мыслей о нападении ему не удавалось. Бандиты с рыночной площади явно нацеливались на него — или «Рентона Уорда», — потому что кто-то очень не хотел, чтобы он присоединился к экспедиции Стокуэлла. Мотив оставался неизвестен, и вывести его на основании данных, которыми располагал Римо, было невозможно.
«Что нам известно?» — спрашивал он себя. Рассчитывать на показания бандитов не приходилось. Вырвать у них имена работодателей мог разве что специалист по спиритизму и столоверчению. Таким образом, оставалось четверо, у каждого из которых могла быть собственная причина не желать появления в экспедиции нового человека. И более десятка возможных комбинаций, если двое (или более) противников выступали сообща. До сих пор у Римо не было ни малейшей зацепки или улики, позволявшей связать новых знакомых с попыткой убийства.
В конце концов Римо оставил попытки угадать, зачем кому-то, доселе незнакомому, потребовалось его убивать. Вероятным причинам не было числа — от зависти коллег до обычной алчности. Проверка, проведенная КЮРЕ, полностью исключала личное знакомство доктора Уорда с членами экспедиции.
А если речь шла о заочной вражде, то один взгляд на лицо новичка дал бы остальным понять, что в группу затесался лазутчик.
Это соображение вновь заставило Римо вернуться к размышлениям о том, каким образом кому-то — тем более ученому, протирающему штаны за столом, — удалось так быстро сорвать с него фальшивую личину.
— Куда ты идешь? — спросил Чиун.
Римо не смог сдержать улыбки. Он неподвижно стоял у кровати, рассматривая свой вещмешок, и тем не менее Чиун почувствовал, что его подопечный собрался уходить. Старый кореец безошибочно угадывал намерения ученика.
— Думаю прогуляться, — ответил Римо.
— Вот она, логика белых людей, — заметил мастер Синанджу. — Тебя ждет долгий путь сквозь джунгли, а ты собираешься бесцельно расхаживать по городу.
— Я гуляю, чтобы расслабиться. Ты же знаешь, мне не нужно много времени для сна.
— Тебе нужно побольше тренироваться, — заявил Чиун. — Ученик, постигший только первоначальные ступени Синанджу, обязан каждый час бодрствования отдавать занятиям.
— Займусь по возвращении с охоты на динозавра.
— Я вынужден уступить, поскольку этого потребовал Император Смит, — продолжал Чиун, — но ты совершенно не подготовлен.
— Жаль, что ты не сможешь к нам присоединиться, — сказал Римо.
— Ты хочешь, чтобы я бродил по джунглям, словно дикарь? — Сама мысль об этом, казалось, ввергла Чиуна в ужас.
— Что ж, ты в любом случае не прошел бы приемных испытаний, — сказал Римо. — У тебя нет ученой степени.
— Мудрый человек не нуждается в том, чтобы к его имени присовокупляли бессмысленные слова.
— Вот тут ты прав, — отозвался Римо.
— А ты сомневался?
— Я постараюсь не задерживаться и скоро вернусь домой.
— Твой дом находится в Синанджу. А эта комната — всего лишь помещение для отдыха и хранения одежды.
— Не засиживайся у телевизора допоздна. Это помешает тебе уснуть.
— Клевета. Кореец, дух которого озаряет свет Синанджу, обладает непоколебимым спокойствием.
Последнее слово всегда оставалось за Чиуном, даже если ему приходилось шептать по-корейски. Римо ничего не ответил и закрыл за собой дверь. Запирать замок не было необходимости. Вздумай какой-нибудь воришка забраться в номер, его ожидал бы неприятный сюрприз.
Римо вышел на лестницу. Ему предстоял спуск по десяти пролетам, и он преодолел этот путь, шагая по перилам — для тренировки. Если бы Римо снял обувь, спускаться было бы проще, но он прекрасно справился и так. Задержавшись на пороге вестибюля, Римо проверил пульс и частоту дыхания.
Невзирая на затраченные усилия, то и другое было в норме.
Перед ним расстилался Куала-Лумпур, непроглядная тьма и яркие огни которого были напоены ароматами жасмина, карри, сате и запахами китайской кухни, к которым порой примешивалась вонь сточных канав. Римо двигался в сторону небольших окраинных улочек, незримо наблюдая за тем, что творится у него за спиной. Если его и преследовали, то слишком осторожно и умело, чтобы даже обостренные чувства Римо смогли уловить постороннее присутствие. Разумеется, исключать такую возможность было нельзя, и тем не менее...
Посвятив наблюдениям около четверти часа, Римо убедился в отсутствии слежки. Теперь, располагая относительной свободой, он получил возможность хорошенько подумать. Как ни говори, Чиун был прав, утверждая, что ему еще учиться и учиться. Римо размышлял, а ноги тем временем несли его вперед.
Пройдя около километра, он свернул на Маркет-стрит и слился с темнотой, будто призрак.
* * *
Одри Морленд покинула отель «Шангри-ла», не имея никакой определенной цели. Вещи уже были упакованы, а спать не хотелось; наоборот — ей казалось, что она попусту потеряет время, если уляжется в постель и начнет считать овец или проделывать что-либо в этом роде. А бороться с возбуждением при помощи снотворного Одри не привыкла.До общего сбора за завтраком оставалось восемь часов, а отъезд должен был состояться еще час-полтора спустя. Одри размышляла о джунглях и их тайнах, которые ждали ее у самой черты городских огней, затмевавших звезды, и ей хотелось, чтобы путешествие началось сейчас же, сию минуту.
Успокойся, Одри, всему свое время, говорила она себе. Если нервы разгуляются, и вовсе не уснешь.
Эта мысль напомнила ей о докторе Уорде.
Он показался ей симпатичным мужчиной, не то чтобы стандартным красавцем с экрана, но она нипочем не выгнала бы его из своей постели. Его окружала особая аура, которую Одри очень редко замечала в своих коллегах, — скрытая чувственность, выявить которую можно было, лишь приложив определенные усилия. Рентой Уорд излучал уверенность, далеко превосходившую апломб исследователя, сквозивший в его монографиях и учебниках. Доктор Уорд был не столько ученым мужем, сколько настоящим мужчиной.
Подумав о несчастном Саффорде, Одри улыбнулась. Она прекрасно знала о ходивших в Джорджтауне трогательных слухах, намекавших на пылкую страсть между ней и профессором Стокуэллом. Одри в меру своих сил поддерживала сплетни, исходя из личных соображений. Во-первых, они помогали ей держать на расстоянии прочих университетских воздыхателей и, похоже, льстили самолюбию ее мнимого покровителя, создавая иллюзию любовной интриги, которая освобождала Стокуэлла от необходимости решительных действий.
По странному совпадению, именно сегодня Стокуэлл впервые выказал признаки ревности. Вероятно, его язык развязала смена обстановки, восточная экзотика. Одри сознавала, что данное обстоятельство заслуживает самого пристального внимания. Завлекать Саффорда было бы глупо, поскольку это непременно вызвало бы непонимание и ссору, которая не сулила Одри ничего хорошего.
Как ни пыталась Одри сосредоточиться на главной цели путешествия, ее мысли упрямо возвращались к Рентону Уорду. Пайк Чалмерс его невзлюбил — это было очевидно, — но Чалмерс явно страдал манией величия, погрузившись в восхищенное самосозерцание и полагая, что любая женщина должна считать его подарком небес. Каждый раз, когда он смотрел на нее раздевающим взглядом, напоминавшим прикосновение липких рук, по телу Одри пробегали мурашки. Она безошибочно угадала желания Чалмерса уже в тот миг, когда их представили друг другу. За ним придется присматривать в пути, ведь, оказавшись в джунглях, типы вроде Чалмерса легко превращаются в первобытных людей, хотя Одри вовсе не была уверена, что прародители человеческого рода заслуживают такого сравнения. Вздумай Чалмерс удовлетворить свои прихоти и взять то, что ему хочется, он пойдет напролом, не спрашивая согласия Одри.
Ночной клуб выглядел точь-в-точь как всякий другой капкан, расставленный на туриста, посетившего Юго-Восточную Азию. Среди кричаще-ярких неоновых трубок сновали юркие гекконы, но Одри было все равно. Здесь она могла отвлечься от воспоминаний о гостиничном номере и забыть о назойливости вездесущих торговцев с их кустарными поделками, превратившими город в один огромный базар.
В продымленном помещении, залитом вспышками стробоскопической лампы, надрывался обшарпанный магнитофон. Барри Манилофф уведомлял всех, кто его слушал, что он пишет песни для того, чтобы их распевал весь мир. Навстречу Одри вышла улыбчивая официантка и, уяснив, что гостья явилась одна, усадила ее за столик у бара.
— Вы американка?
— Да. А что?
Официантка вновь улыбнулась.
— Tudak sisah, — сказала она. — Все в порядке.
Вскоре официантка вернулась, неся ром, кока-колу и крохотный американский флажок на зубочистке, воткнутой в пробку, и поставила его рядом с ароматизированной свечой, которая была единственным источником света, если не считать мерцания стробоскопа.
Ну да, конечно, подумала Одри, усмехнувшись. Американский флаг — что-то вроде ярлыка с надписью «турист», и принесли его затем, чтобы мужчины, засевшие в баре, не приняли посетительницу за проститутку, вышедшую на промысел. Где-нибудь в другой части мира такой флажок вызвал бы враждебную реакцию, даже, вероятно, оскорбление действием, но в Малайзии, по слухам, американцы не вызывали очень уж сильной ненависти. Если все будет хорошо, Одри могла выпить рюмочку-другую, немножко развеяться и вернуться в отель, чтобы ухватить часок-другой сна перед подъемом, назначенным на полпятого утра.
— Как я понимаю, вы тоже одна?
У Одри упало сердце. Она узнала этот голос еще до того, как увидела неясный силуэт Пайка Чалмерса, который высился у ее стола, словно медведь гризли. Какое невезение — выбрать тот самый бар, в котором он убивал время.
Что это — случайность? Не мог же Чалмерс следить за ней от самых дверей отеля.
— Вот так сюрприз, — отозвалась Одри, старательно скрывая испуг, вызванный таким совпадением.
— Вы не против, если я сяду за ваш столик?
— Честно говоря...
— Вот и славненько. — Чалмерс вытащил второе кресло, обошел стол и уселся рядом с женщиной по левую руку. — Вдвоем нам будет хорошо и уютно.
— Я не могу задерживаться долго, — предупредила Одри.
— Ничего страшного. — Чалмерс поймал проходившую мимо официантку и заказал двойной чистый виски. — Я и сам не могу уснуть, — продолжал он. — Такое, знаете ли, волнение, беспокойство...
— Полагаю, в этом путешествии вам вряд ли удастся увидеть что-нибудь, чего вы не видели раньше.
— Кто знает, — сказал Чалмерс, не спуская взгляда с ее груди.
Одри почувствовала, как сжались ее соски. Причиной тому было смущение и беспокойство, но Одри знала, что Чалмерс поймет это по-своему. Ну что ей стоило надеть куртку или хотя бы лифчик?
— Насколько мне известно, вы уже бывали в малайских джунглях.
— Дорогая, я бывал всюду — в Африке, на берегах Амазонки, в Новой Гвинее, в Индии. Джунгли везде одинаковы. Меняются лишь хищники, но управляться с ними — моя специальность.
— Мне так и сказали.
— Во всяком случае, одна из моих специальностей.
Увидев, как Чалмерс подмигивает ей, Одри едва удержалась от крика. Этот человек был похабником высшей пробы, живым воплощением мужского шовинизма. Одри внезапно обуяло желание сбить с него спесь.
— Я никогда не понимала того возбуждения, которое вызывает убийство беззащитных животных, — сказала она, заливаясь краской гнева, но продолжая улыбаться.
— Беззащитных? В джунглях бывает только одно беззащитное существо — неопытный человек. Вас могут прикончить муравьи и мухи, не говоря уж о кабанах, кошках и быках. Как-нибудь я покажу вам шрамы, которые ношу на своей шкуре, — пообещал Чалмерс, скаля желтые зубы. — Уж лучше вам прекратить сочувствовать зверью и обратить капельку внимания на меня.
— Нельзя же отрицать, что когда вы выходите на охоту с ружьем и капканами, любые действия животных, направленные против вас, диктуются стремлением к самозащите.
На лице Чалмерса появилась злобная улыбка.
— Самозащита, говорите? Посмотрим, что вы скажете в лесу, увидев голодного шакала или тигра, который обнюхивает застежки вашей палатки. В такое мгновение вы будете несказанно счастливы, если рядом с вами окажется настоящий мужчина.
— Надеюсь, до этого не дойдет, — отозвалась Одри. — А теперь прошу прощения...
Она поднялась из-за стола и собралась уходить, так и не притронувшись к выпивке, но Чалмерс одним глотком осушил свой бокал и вскочил на ноги.
— Ночью на улицах небезопасно, — заявил он, в упор разглядывая вырез блузки Одри. — Я провожу вас, милочка. Доставлю домой в целости и сохранности.
— Что ж, если вы настаиваете...
— Ага. Настаиваю.
* * *
Прокуренный, источавший алкогольную вонь кабачок на Маркет-стрит не понравился Римо с первого взгляда, и он прошел бы мимо, если бы в тот же миг на пороге не показалась Одри Морленд, сопровождаемая ревом магнитофона и Пайком Чалмерсом, едва не наступавшим ей на пятки.Вдвоем они выглядели донельзя нелепо. Они остановились на тротуаре, словно подыскивая нужные слова, которые позволили бы им закончить безрадостное свидание. Бросив на Чалмерса пытливый взгляд, Римо тем не менее заметил, что тому хочется, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Что же до лица Одри, то на нем можно было прочесть все что угодно — от скуки до алкогольного оцепенения. Римо слишком недавно познакомился с Одри, чтобы судить наверняка, и у него сложилось лишь неясное впечатление, будто бы компания здоровяка англичанина ее тяготит.