Мери В.. Рассказы

чердачное окно.
- Девушки, давайте сюда! - крикнул им лавочник.
- Мы боимся, у вас ружья! - ответили они и залились смехом.
- А мы их на то время отставим! - крикнул лавочник.
Командир и хозяин вышли во двор. Хозяин показал, где можно размещаться.
Девушки тут же исчезли из окна.
Все перебрались в ригу, стоявшую в березняке, метрах в ста от дома.
Кое-кто из молодых забрался в стог обмолоченной соломы, но оттуда пришлось
скоро выбираться - очень сквозило. В ригу натащили подстилки и устроились на
полу и на колосниках. Хотя дверь оставалась открытой, в риге стояла такая
темень, что не видно был даже стен. Лавочник пополз по колосникам и угодил
ногой в дыру, через которую зерно сыплется в мешки. Он тут же слез оттуда,
сел на пороге и принялся рассматривать ногу. Она была белая, толстая и
крепкая.
- Кто первый встанет на часы? - спросил командир.
- Я, - отозвался лавочник.
- Ну что ж, хорошо.
- Я пошутил. Я всегда шучу. Прошу отменить команду. Вызвался кто-то из
молодых.
Быстро темнело. Еще несколько минут назад можно было узнать стоящего в
дверях человека, а теперь уже скоро не разберешь - лицом он стоит или
спиной. Наверху рассказывали анекдоты, лавочник болтал не умолкая.
- Знаете, что случилось с той старой девой, которая пошла к доктору
узнать - какой в ней изъян?
- Что же с ней случилось?
- А ничего. А знаете, что случилось в парикмахерской с тем мужиком, у
которого все время дергался один глаз?
Сквозь березы виднелись огни большой избы. Окна напоминали окошечки в
будке киномеханика, через которое снопы света тянутся на экран. Когда
кто-нибудь в доме проходил перед лампой, все окно заполняла тень.
Внизу кто-то говорил о Маурице. Мауриц скончался - понял наконец
командир. Сначала он подумал, что Мауриц - водитель, с которым случилось
что-то смешное.
- Вот уж и Мауриц выпустил из рук баранку и отправился восвояси. Дом у
него остался в полной исправности. Поди знай, кто там теперь станет
хозяйничать. Так оно и получается, когда насос начинает шалить, тут, ребята,
уже не до скорости, жми не жми на тормоза - все одно, черт побери. Если всю
жизнь вкалывал, не покладая рук, так хоть та от этого польза, что отойдешь
легко. Не успеешь и оглядеться - в каком порядке тут твое хозяйство
останется.
- Вы это о ком? - спросил сверху лавочник.
- О Маурице.
- Маурицу пришел срочный вызов. Просто не верится. Я его в понедельник
в лавке видал. Мужик был - само здоровье, хоть на выставку вези.
- Не курите здесь, - предостерег командир. - Еще пожар устроите. Я
пообещал хозяину, что мы не спалим ему ригу.
- А как же этот Мауриц помер? - спросил лавочник.
- Пришел вечером с молотьбы, сел на лавку и вынул из кармана гребешок -
вычесать остья из головы. Поднял руку, провел гребешком по волосам и
свалился на пол.
- Да, ребята, человеческая жизнь - штука ненадежная, - пустился
рассуждать лавочник. - В Дании были такие кофейные чашки с надписями - вроде
как у нас пишут "Папина чашка", "Мамина чашка", "Зайкина чашка", так там
было: "Не тужи, жизнь такая потеха, из которой все равно живым не
выберешься".
В риге стало тихо, солдаты уснули. Когда они поворачивались с боку на
бок, солома шуршала. Многие, лежа на спине, храпели. Лавочник еще некоторое
время поговорил, убаюкивая себя:
- Мауриц, ребята, был хороший мужик. Всегда возвращал долги, да и делал
их неохотно. Мы всегда ладили. Я - честный человек, а когда покупатель тоже
честный - все идет хорошо. Я ему сколько раз говорил: бери в долг. Долг - не
грех. Вся коммерция на том стоит, что один другому доверяет. А то бы и
промышленность и торговля остановились. Когда люди друг другу доверяют,
значит - верят в то, что дела идут хорошо. Долг - это знак доверия...

Утро подкрадывалось медленно и осторожно, как неприятель. Падавшие с
крыши похожие на стеклянные бусинки капли били по длинной луже, будто играли
на ксилофоне. Командир спал у двери, разинув рот, словно упал сверху.
Солдаты, выходя на улицу и возвращаясь, осторожно перешагивали через него.
Лавочник и кое-кто из хуторян позажиточней пошли с молодым хозяином в дом
выпить утреннего кофе. Сонные, с соломой в волосах, они сидели на скамье.
Руки у них отекли и с трудом удерживали чашки.
- Как это вы, лавочник, пожилой человек, не устаете бегать за
молодежью? - удивлялась старуха.
- Какой же я пожилой? - возразил лавочник. - Просто не слежу за собой.
Беседу прервала команда, донесшаяся с улицы. Командир начал строить
отряд. Завтракающие заторопились. Лавочник по ошибке захватил чашку с собой
и заметил это только в дверях. Спешка не позволяла ему принести чашку
обратно на стол, а приличия не давали унести ее с собой. Наконец он поставил
ее на пороге. Из-за этой возни он отстал от других и, бросившись в сени,
захлопнул за собой дверь. Чашка слетела и завертелась на полу.
Солдаты выстроились перед ригой в две шеренги. Они дрожали от холода.
- Господин начальник, - сказал лавочник. - У лавочника Косонена куда-то
запропастилось ружье.
- Ну идите поищите, - разрешил тот.
Лавочник пошел в ригу. Отряд ждал его возвращения. Через минуту он
вернулся с винтовкой в руках и встал в строй.
- Обстановка такая: противник в той стороне, откуда мы пришли, - сказал
командир. - Мы будем продвигаться по берегу реки, пока не столкнемся с
противником. Река - боковая граница. Наша задача - застать противника
врасплох. Поэтому нам до последней минуты надо скрывать наше передвижение и
нашу численность. Чтобы выяснить расположение противника и его намерения,
вышлем разведывательную группу. Она переправится через реку и пойдет по краю
поляны вон в ту сторону. Ей нельзя себя обнаружить. О результатах доложите
мне. Остальные останутся здесь, на опушке леса, в состоянии боевой
готовности и укрепят свои позиции со всех сторон. Вопросы есть? Кто
вызовется добровольно?
- Я! Я! - выскочил лавочник.
Отряд оживился. Все вызывались добровольцами. Командир выбрал в
разведывательную группу лавочника и двух пожилых хуторян.
- Вы будете командовать.
- Вот бы Элли теперь на меня поглядела, - сказал лавочник.
Мужики сообща снесли за излучину - метров за триста - четыреста вниз по
течению - хозяйскую лодку. Разведчики переправились через реку и спрятали
лодку в прибрежных камышах.
Отряд расположился на опушке леса.

На мосту, в километре от отряда, появился транспорт. Сначала проехал
грузовик. За ним шла легковая машина, потом пять человек на телегах.
Грузовик, задрав нос, поднялся с моста на поле. В центре кузова возвышалось
что-то белое, похожее на цинковый гроб, а по бокам стояли две елочки. Из
ложбины у моста выбрался и встал во весь рост какой-то человек. Казалось,
что у него четырехугольная голова. Через три метра от него из канавы вылез
другой человек и тоже встал у дороги. Потом поднялся третий... По мере того
как похоронная процессия двигалась через поле, там вырастал почетный караул.
Скоро вдоль дороги, от моста до самого леса, выстроилась целая цепочка.
Медленно, словно колеблясь, солдаты, прятавшиеся на опушке леса, последовали
примеру противника.
- Маурица хоронят, ребята! - сказал кто-то.
Через поле от дороги в сторону Койвуранта направился человек. Каждый
раз, перепрыгивая через канаву, он взмахивал руками. Командир пошел по полю
ему навстречу. Они встретились и, точно отражения, встали друг против друга.
Потом вместе дошли до опушки.
- Из-за похорон все наше ученье пошло насмарку, да что поделаешь. На
этот раз придется прервать. До отпевания в церкви все равно уж не
разработать другой диспозиции. Надеюсь, в следующий раз больше повезет, -
говорил окружной начальник. Потом он пошел в Койвуранта и позвонил в
деревню, велел машинам, которые там находятся, забрать тех, кто остался на
берегу реки.
- Когда они прибудут, скажите им, чтобы расходились. Ученья окончены, -
наставлял командир молодого хозяина.
Тот зашагал к дому и приветствовал появившегося из-за угла окружного
начальника, лихо отдав ему честь.
Отряд потянулся через поле в сторону шоссе. Дождь прекратился. Когда
солдаты выбрались на дорогу, тучи рассеялись и выглянуло солнце. Кое-где
показалось синее небо.
- Воздух! - крикнул командир.

Разведывательная группа на другом берегу реки шла по узенькой лесной
дорожке, вдоль которой лежали кучки битого кирпича.
- Чья это дорога? - спросил лавочник.
- Суометси. Это его дорога к картофельной яме.
- Я, кажется, наболтал там лишнего, - сказал лавочник. - Трепался
больше, чем положено. Ну и ладно. Они ведь все знают, что я люблю языком
почесать. Лавочник остановился.
- Я, ребята, даже по-французски знаю: жи вотр эжет, бегуза кустик.
Сзади послышался грохот телеги. На ней ехал человек с серым лицом. Все
остановились поздороваться.
- Отвозил на станцию компанию Лийсы, - объяснил подъехавший.
- Послушай, Суомется, - сказал лавочник. - Напрасно ты весной не купил
сеялку. Теперь они подорожали, словно постройки Хильи, когда из окон не
стало видно ничего, кроме неба. Но я знаю, что делать. Давай пошлем заказ и
пометим его задним числом, тогда получим по старой цене. Я и раньше так
делал, всегда получалось.
- Видно, Маурица хоронят, - сказал Суомется.
- Что же не пошел на похороны? - заметил один из хуторян.
- Надо было пойти, но как-то так получилось...
- Быстро пришлось Маурицу собраться - не по приглашению, а по приказу,
- сказал лавочник.
- Да-а, история... Но пойдемте, ребята, кофе пить, - предложил
Суомется.
- Спасибо. Мы, правда, только что пили в Койвуранта, - ответил
лавочник.
- Ну и у нас можете выпить.
Лавочник и его спутники забрались на телегу. Они стояли в затылок друг
другу, каждый держался двумя руками за ремень впереди стоящего. Только
лавочник схватился за подол рубахи Суометси. Когда телега натыкалась на кучу
кирпича, ездоки так стремительно делали шаг вперед, что раздавался треск.
Когда колеса вылезали из рытвины, они делали шаг назад.
Хозяин пригласил их в комнату, а сам пошел в кухню и велел женщинам
приготовить кофе. Женщины что-то затараторили, возражая ему. Воскресный
день, время идти в церковь, а эти только чужие поля топчут. Хозяин закрыл
дверь и совсем скрылся на кухне.
Так как все гвозди на стенах были заняты, гости не могли повесить свои
винтовки и составили их пирамидой на полу. Там они и стояли, как положено по
уставу. Лавочник уселся в двухместную качалку. Поскольку Суомется
задерживался, один из хуторян растянулся на диване. Второму тоже захотелось
лечь, и он примостился рядом с приятелем. Суомется вернулся в комнату и сел
на стул.
- Что-то разморило меня, - сказал тот, что лежал с краю. Хозяйка внесла
кофе, и все сели к столу. Один из хуторян, свесив ногу на пол, прикорнул на
диване.
- Моя нога... Моя нога... - застонал он.
- Эк его, всегда он во сне кричит, - сказал другой хуторянин.
- Моя нога... Моя нога... - монотонно и жалобно кричал тот.
Лавочник встал, положил ногу спящего на диван и начал рассказывать,
какой сон приснился его жене:
- Она говорит: пришли к нам гости, Хелениус пришел. Она пошла варить
кофе. Потом налила чашки и вернулась на кухню. Она, вишь, заметила, что в
кофейнике лежит какая-то дрянь. Там оказались мои грязные носки. Она не
решилась наливать по второй чашке. Сказала, что никак не может, раз мои
носки в кофейнике. Я будто бы пришел на кухню - заставляю ее еще налить, а
она ни в какую, но и мне не решается сказать, что в кофейнике носки...
- Моя рука... Моя рука... - послышалось с дивана.
- У него рука затекла, - решил лавочник, встал и вытянул руки спящему.
- Мой живот... Мой живот...
Из радиоприемника на кухне доносились слова молитвы - передавали
богослужение.
- Неужели уже обедня идет? - удивился лавочник.
- Проясняется, - заметил один из хуторян.
- Где? - спросил лавочник.
- Да там, на улице.


^TЯщики с гвоздями^U

Перевод Т. Джафаровой

Справа лежал огромный серый и неподвижный, как труп, Финский залив.
Даже днем там был беспросветный мрак. Волн различить невозможно было,
сколько ни вглядывайся. Песчаный берег терялся в далекой дымке.
С нашей гряды хорошо просматривалась равнина, на которой рос негустой
лесок. Там, внизу, саперы вырубали деревья и сооружали проволочное
заграждение. Дальше высилась гряда, в точности такая же, как наша, темный
сосновый лес ее сливался с серым небом. Вдоль той, другой, и проходила
передовая.
Шел дождь, он шел уже так давно, что к этому привыкли. Время от времени
с деревьев срывались тяжелые капли и глухо ударялись о землю, как плевки. Мы
поднимались на нашу гряду рыть третью линию траншей: решили незаметно от
неприятеля перенести передовую на более выгодную позицию. Нам отметили белой
известковой линией ход новой траншеи. Почва была песчаной, в день каждый из
нас должен был продвинуться на пять метров. Боевой окоп делается узким: на
дне шестьдесят сантиметров, а наверху - метр. Глубина - полтора метра.
Копали мы вдвоем, так намного легче, тем более что напарником моим
оказался довольно крепкий парень, куда сильнее меня. Мы покончили с работой
за два часа и ушли. Решили подкрепиться у себя на артиллерийской позиции. И
вот спокойно сидели и болтали. Со стороны залива доносились бульканье и
посвистывание, будто в котелке мирно варилась картошка. Это был лишь слабый
отголосок канонады: немцы вели артобстрел Ленинграда.
- Не очень-то там сейчас весело, - заметил мой друг.
- Здесь, что ли, хорошо?
- Все лучше, чем там.
- Там город, а здесь насквозь промокший лес, не забывай этого.
...Казалось бы, совсем недавно я окончил лицей. Потом была офицерская
школа в Хамина, из которой меня, правда, исключили... Может быть, оно и к
лучшему?.. А тут еще я здорово опоздал из отпуска, загулял на собственной
свадьбе. Вот так-то! Судили, конечно, и военно-полевой суд отобрал у меня
одну нашивку. "Возьмите уж заодно и вторую, так вас и так", - не выдержал я.
Отобрали и вторую. Наплевать им, что я успел отличиться во многих боях.
...Мы сидели и трепались о том о сем, и тут подошел к нам полковой
интендант майор Метсякууси.
- Где у вас мусорная куча? - грозно спросил он, наступив на отбросы.
- Куча как раз под вами, господин майор, - отчеканил я.
Он тупо уставился на меня. Я, надо сказать, произвожу впечатление
интеллигентного человека, и в конце концов майор расценил это как дерзость.
- Смир-р-но! Руки по швам. Запрещается выбрасывать мусор на позиции! -
заорал Метсякууси и принялся изучать содержимое кучи. Сначала он разворошил
рукой картофельную шелуху (ну и дерьма же было внутри!), потом снял
перчатки, чтобы не запачкать, и начал усердно вытаскивать все по порядку:
заплесневевшую картофелину, проросшую, всю в шишках и наростах, и, наконец,
полугнилую. Тут майор обрадовался, поднес ее к заблестевшим глазам и слегка
ковырнул ногтем: - Ага, съедобная картошка! Вот что они вытворяют!
Предупреждаю, если будете такую выбрасывать, картошки больше не получите. И
зарубите это себе на носу.
- Так точно, зарубим, господин майор.
Я удивился, как он не слопал эту гниль. Поговаривали, будто майор на
глазах у солдат прямо-таки пожирает отбросы, чтобы продемонстрировать их
съедобность. Но сейчас, вероятно, зрителей было слишком мало, всего двое, он
не стал устраивать представления и ушел.
Только мы сели снова, как заявился командир батареи Вики Сунд, самый
толстый в мире артиллерийский капитан. Вечно голодный, Вики всюду неотступно
ходил за интендантом. Еще бы, одна ножища нашего капитана с мое туловище!
Уникальное зрелище, скажу я вам. Нас отправляли на фронт со станции Коувола,
так люди просто диву дались: "Боже праведный, а таких-то зачем берут на
войну? Кому понадобилось это пушечное мясо?!"
Вики только посмеивался. У него было большое имение, и каждые две
недели ему присылали из дома полтелячьей туши и деревянные ящики с хлебом и
картошкой. На ящиках было аккуратно выведено: "Зимнее обмундирование".
- Что вы тут прохлаждаетесь? Идите выполнять задание! - с брезгливой
миной приказал Вики.
- Уже выполнили, господин капитан! - ответил я.
Но Вики не поверил. Пришлось тащиться и показывать.
- Молодцы, и в самом деле вырыли. - Вики угостил нас сигаретой и ушел.
Мы спрыгнули в мокрый окоп и, сев на рукавицы, закурили. Если бы нам не
помешали, вероятно, мы так и проболтали бы здесь до самого вечера. Но вдруг
появился незнакомый капитан, остроносый, смахивающий на иностранца.
- Кончил дело - гуляй смело, верно, мальчики? - Он протянул сигареты.
- Да мы уже курим.
- А вы положите за ухо, выкурите потом, - посоветовал он и бодро
спросил: - Как тут у вас насчет боевого духа?
- Кончился бы наконец этот дождь и эта проклятая война, - вздохнул я.
- Артиллерист?
- Так точно, артиллерист.
- Зря жалуешься. На фронте не так уж плохо быть артиллеристом. Кстати,
кто у вас командир батареи?
- Капитан Сунд.
- Не знаю такого.
- Быть не может, этакая туша!
- Все равно не знаю. Так вот, мальчики, чем баклуши бить, лучше
помогите мне. Я тут недалеко ящики с гвоздями припрятал, они валялись на
дороге. Зачем добру зря пропадать! Ящички-то ничейные!
- Ну что ж, годится, - согласился я.
Капитан пошел первым, и тут только обнаружилось, что сзади на поясе у
него русский наган. Мы спустились по тропе вниз. Проволочное заграждение
было уже готово, но в одном месте зияла большая дыра.
- Осторожнее, идите за мной, здесь мины, - предупредил капитан.
- Что он сказал? - спросил мой друг.
- Он сказал, тут мины.
- Ну и черт с ним!
- Кто не верит, может пройтись, - добавил капитан.
- Я не говорил, что не верю.
- А то попадется такой, ни за что не поверит, пока на собственной шкуре
не испытает. Но в жизни-то не все можно испытать на себе, это точно.
Противоположный склон не был расчищен, мы повернули налево и пошли
вдоль него.
- Ишь ты, сколько колючей проволоки, целые километры, - удивлялся мой
друг. - Я думаю, не так-то просто ее сварганить.
- Почему? - поинтересовался капитан.
- Больно колючая!
- Не волнуйтесь! - усмехнулся капитан. - Проволоку делают машины.
- Еще бы, просто так, голыми руками, и не схватишь.
- Слушай, а ты у нас, оказывается, умник!
Мы все шли и шли, и лишь когда отмахали километров пять по верху гряды
и по равнине, капитан объявил перекур. Он дал нам по сигаретке. Присели на
корточки и закурили. Тихо было, кругом сплошь лес. И вдруг за спиной у нас
прогремели выстрелы.
- Вас как зовут? - невозмутимо спросил капитан.
- Хэмелайнен.
- Вы что, из Хэме?
- Да нет, из Хельсинки.
- Так обычно и бывает, а в самом Хэме и не встретишь Хэмелайнена...
Стихло, по-моему. А ты что скажешь, умник?
- Ничего.
- Тогда пойдем дальше. Вроде бы где-то тут я прятал ящики.
- Послушай, - мой напарник пнул меня в бок. - Кто он такой, а?
- Откуда мне знать?
- И зачем только нас нелегкая понесла!
- Черт, как сквозь землю провалились! Должны же быть где-то рядышком, -
капитан почесал в затылке. - Неужто кто-то оказался хитрее нас?!
Мы прибавили шагу.
- Смотри, у него русский наган, - шепнул мой друг.
- Да вижу я.
- А у меня и винтовки-то нет.
- Тише ты, он услышит.
Тут явственно донесся шум и треск, будто где-то впереди валили лес. И
действительно, вскоре мы увидели человек двадцать, яростно работавших
топорами, причем совсем незнакомых.
- Лес рубят - щепки летят, - заметил капитан. - Вы устали?
- Нет.
- Эти люди, по-видимому, совсем из другого отряда. Выходит, мы
проскочили.
Повернули и пошли обратно.
- Вот увидишь, нет у него никаких ящиков.
- Тсс, помалкивай.
- В чем дело? - вмешался капитан. - Кажется, нашему умнику уже все
порядком надоело. Что ж, сядем покурим.
Мы плюхнулись на мокрую землю, как в кадушку с водой.
Три ящика с гвоздями вскоре нашлись в ближних кустах, они были
поставлены один на другой. Капитан вытащил средний и уселся на него.
- Что это умник такой мрачный? Неужто устал? Не верится, разве что
самую малость. Такого богатыря усталость не берет.
- Не устал, - мой напарник схватил сразу два ящика, а капитан только
сделал вид, что тоже собирается нести.
Мы поплелись в обратный путь. Спустились в долину и сразу же с головой
пропали в густом и высоком кустарнике. Целых полчаса мы продирались сквозь
него, как сквозь заросли камышей, - такая же пытка.
- Скоро уже наша дыра, - бодро сказал капитан.
Словно в ответ, со стороны проволочного заграждения застрочил автомат.
Он трещал, будто игрушечный. Мы бросились на землю.
- В чем дело? Почему в нас стреляют? - удивился капитан. - Эй вы, не
стреляйте!
- Кто там кричит? - спросили "кусты".
- Да Йокилехто.
Снова рвануло и шарахнуло.
- Это Йокилехто. Вы что, не слышите?
- Слышим, конечно. И откуда они только берутся?
- Что?! Да ты у меня сейчас схлопочешь за эти слова. Я капитан
Йокилехто.
- Видали мы таких...
- Ну и дела, - возмутился капитан, - придется переползать на другое
место.
Как только мы поползли, "кусты" угрожающе зашевелились: они умели
стрелять.
- Не стреляйте, не то я прикажу открыть огонь, - рассердился капитан.
- Ишь, гады, так залегли, что и не зацепишь, - переговаривались в
кустах.
- Ой, ящик выронил! - спохватился мой друг, отползая назад.
- Куда это он? - быстро спросил капитан.
- Он ящик выронил.
- Вот сумасшедший, ящик вздумал искать! Здесь же кругом мины. Только
помалкивай. Вскоре показался мой друг.
- Надо же, вернулся оттуда, живой.
- Я ящик уронил.
- Да знаю. Хэмелайнен мне уже доложил. Стемнело. Мы ползли и ползли.
- А вдруг здесь мины? - занервничал мой друг.
- Без паники! Спрашивается, кто и когда мог заминировать этот
кустарник?! Давайте лучше послушаем, почему-то моря совсем не слышно. А что
это такое сыпучее, интересно? Ха, да это же песок. А вот и вода! Ну что ж,
обыкновенная вода. Ничего страшного.
Я и не заметил, как уже стоял по грудь в ледяной воде. Волна
бесцеремонно съездила мне по физиономии.
- Кто-нибудь видит зарево? - не унимался капитан. - Вот темнотища, ни
зги не видно. Где же этот Ленинград, черт возьми, провалился он, что ли? Там
же должно все полыхать.
- Стой! Кто идет? - спросили глухо, будто из-под земли.
- Это капитан Риббентроп! - крикнул остроносый. - Не узнаете?
- Ага, ну покажись, раз назвался, - пролаяли из подземелья. - Выходи,
выходи, что же ты?
В небо взметнулась ракета и осветила все вокруг. Мы почувствовали себя
словно раздетые и побежали со всех ног, пока, наконец, не ввалились в лес. Я
заметил, что на берегу не было заграждения, по-видимому, еще не успели
сделать, а может быть, просто проволоки не хватило.
- Да кто ж вы такой на самом деле? - не выдержал мой ДРУГ.
- Я же только что назвался, - отмахнулся капитан.
- А тот, кто спрашивал, Молотов, что ли?
- Как вы разговариваете с начальством! - вдруг рассвирепел капитан. -
Фамилия!
- Егерь Лохенполви.
- Что-что?
- Лохенполви, Вильо.
- Врет и не краснеет. Вот погоди, я выясню твое настоящее имя. Молись,
пока не поздно.
- Разрешите обратиться, куда поставить эти ящики? - спросил я в надежде
избавиться от капитана. На самом-то деле свой ящик я "обронил" еще на берегу
моря.
- Ящики? Вы все еще их несете? Да суньте их куда-нибудь, куда хотите,
хоть в задницу, этой войне не очень-то нужны ящики с гвоздями.
Тут мой друг не выдержал и грохнул ящики об землю.
- Ах, твою... А я, идиот несчастный, всю дорогу тащил их, - сказал он,
чуть не плача.
- Зачем так отчаиваться?! Главное, что я вас за это не ругаю.
- Ничего! Это в последний раз! Больше уж меня не проведешь. Распелся:
"Ящики, ящики, ящики..."
- Ну, наш умник что-то раскис. Пора, наверное, спать, ребята. Большое
вам спасибо за помощь.
- За "спасибо" курица яйцо снесла.
- Вы что это, смеетесь надо мной?
- И не думал, господин капитан.
- Смотрите у меня.
Тут я не на шутку рассердился.
- В конце концов, что это за издевательство, господин капитан? Во имя
чего, спрашивается, мы, рискуя жизнью, перли на себе эти ящики?
- Можете забрать их себе.
- А те, что в лесу деревья валили, были не наши. Думаешь, мы не поняли?
- не отставал мой друг.
- Разумеется, не наши. Наконец-то до вас дошло! Неужели трудно было
догадаться: за то время, пока мы с вами ящики искали, передвинули линию
фронта.
- Е-елки, так вот, оказывается, в чем дело! - поразился мой товарищ и
моментально успокоился.
- Вот умник наш и сообразил. Совсем другое дело... Закурить бы после
такой встряски, да сигареты намокли.
- А моя так и лежит за ухом, - обрадовался мой друг. Я стал искать
свою, чуть ухо не оторвал, дурак, но сигареты не было.
- Спокойной ночи, - сказал капитан. - Днем встретимся, посмеемся над
этой историей.
Но мы больше так и не встретились никогда, тем более днем.


^TРасческа^U
Внутренний монолог одного молчаливого финна

Перевод Т. Джафаровой

...Дело было в поезде. Молодой человек уронил расческу. Расческа эта
закатилась под батарею. Молодой человек нагнулся, пошарил по полу, поводил
рукой между витками батареи, но расчески и след простыл. Что потеряешь в
поезде, ни за что не найдешь. Что расческа, расческа - пустяки, я вот
однажды билет потерял. Он упал и тоже провалился за батарею. Я его,
разумеется, с тех пор больше не видел. Тут, как назло, появился кондуктор и
сурово так сказал:
- Прошу тех, кто вошел на станции Хювинка, предъявить билет.
Он двинулся к нашему ряду, а я сидел себе как ни в чем не бывало.
Им, кондукторам, говорят, даже положено различать новых пассажиров по
каким-то приметам. Новенький как-то бодрее и оживленнее, что ли. Зимой его
легко распознать по ботинкам - если они в снегу, сомнений и быть не может.
Кондуктор, ясное дело, глядит в глаза пассажиру. Пристально так. Некоторые