Страница:
безбилетники начинают нервничать и озираться, а другие просто тупо смотрят в
пространство. Я тоже не решился встретить сверлящий взгляд кондуктора. Куда
интересней было следить, как качались занавески по ходу поезда: все вроде бы
в одинаковом ритме, ан нет, некоторые все же чуточку запаздывали. Любопытно,
отчего бы это? Может быть, они были длиннее? Или тяжелее? Да нет, вес тут ни
при чем.
Каждый школьник знает: ам-пли-ту-да не за-ви-сит... та-тата-та,
та-та-та-та - повторял я, как попугай, до тех пор, пока кондуктор не прошел.
Едва опасность миновала, я снова стал лихорадочно искать свой билет.
Искал вплоть до самого Тампере, но так и не нашел. Вот и этот молодой
человек наверняка будет искать свою расческу до самой последней минуты и все
равно не найдет.
Однажды, помню, на станции Хэмеенлинна в наш поезд неожиданно проник
продавец лотерейных билетов. Он шел как-то крадучись, на цыпочках, и все
жался к сиденьям. Вроде бы "я - не я, и лошадь не моя". Лотерейщик с трудом
удерживал пухлую кипу билетов, перехваченную тонкой красной резинкой. Вдруг
что-то хлопнуло, и резинка перелетела на спинку моего сиденья, как раз
вровень со щекой, да так и застряла в обивке. Помню, у меня у самого однажды
"выстрелила" в точности такая же резинка и села на кромке обоев под
потолком. Что ее там держало, интересно?.. Под утро она все же шлепнулась на
пол... Вот и лотерейные билеты, к ужасу продавца, тоже полетели на пол.
Причем нет чтобы врассыпную, а то образовали какие-то странные завихрения и
кружили себе и кружили... Вы бы видели, какую бешеную энергию развил при
этом продавец: он извивался и на лету выхватывал свои билеты из этих
"воронок", чтобы они - упаси боже! - не коснулись пола. И что за спешка,
спрашивается?! Сгорели бы они, что ли?! Тут меня и осенило: торговал-то он
ими незаконно. И помочь ему было нельзя - еще подумал бы, что я хочу
присвоить его дурацкие билеты.
Лотерейщик наконец сошел в Риихимяки, а мне предстояло трястись до
Хельсинок. Я откинулся на спинку и приготовился вздремнуть, да тут заметил,
что под скамьей напротив что-то белеет. Пригляделся, оказалось, лотерейный
билет. Я поднял его, надорвал и развернул - глухо. Потом увидел: между
витками батареи торчит еще один. Я нагнулся за ним, а под скамьей еще три, а
там еще и еще... На сей раз два из них выиграли по новому билету. Тут уж,
как говорится, нельзя было упускать случая. Я нырнул под скамью и пополз
собирать урожай... Я выполз в противоположном конце вагона на глазах у
изумленных пассажиров и, отряхиваясь, побежал в тамбур. Сгорая от
нетерпения, я вскрыл их и просмотрел: билетов было свыше тридцати, но ни
один из них не сделал меня, как пишут в газетах, счастливым обладателем
фотоаппарата, велосипеда шли радиоприемника. Мне, правда, выпало с десяток
новых билетов. Но кого это волновало?!
Урна, по форме смахивавшая на бутыль из-под виски, давно переполнилась
надорванными лотерейными билетами. До чего же они длинные - смотреть
противно! Каждый приходилось, разворачивать раз пять. У меня пропала охота
искать. Что за лотерея такая, хоть бы раз почувствовать вкус выигрыша! В
принципе-то я не против лотереи. Бывает, повезет. Взять хотя бы ту лотерею,
которую затеяли у нас на институтском вечере. Я тогда еще студентом был,
золотое времечко! Мы устроили ее для себя, всего на девяносто девять
человек, никого из посторонних не было. И что вы думаете? Выигрыш, как
нарочно, пал на нашего профессора. Да не просто выигрыш, а большущая бутылка
заморского вина с шикарной этикеткой. Я не успел разобрать названия, когда
ее демонстрировали залу, а жаль. Было как-то неловко отдавать бутылку
профессору - все знали, что он убежденный трезвенник. Кое-кто предложил
преподнести ему настольную лампу, что стоит в кабинете куратора. Но поздно,
все уже видели выигрыш. Профессор, кстати, очень обрадовался. Он даже прижал
бутылку к груди, студенты смеялись, сам профессор хохотал больше всех, даже
больше, чем требовало приличие. Его почему-то сразу потянуто домой, хотя
обычно он задерживался со своими питомцами до начала танцев. Но не успел
профессор выйти за дверь, как раздался грохот. Бутылка упала и разбилась
вдребезги, на мелкие осколки. Осколки разлетелись до самой парадной двери и
усеяли улицу перед входом. Они еще долгое время похрустывали у нас под
ногами. Небось и сейчас все еще хрустят. Вот люди - не догадались дать
профессору портфель, не стал бы он прятать бутылку за пазуху, как самый
обыкновенный пьянчужка.
Я не мог отвязаться от этих воспоминаний, потому что молодой человек
напротив беспрерывно искал свою расческу. Порой он все же садился на свое
место, как и подобает нормальному пассажиру, но сразу же вскакивал и снова
принимался за дело, точно убеждая себя, что до сих пор и не искал вовсе, а
настоящий поиск еще впереди. Трудно ведь примириться, что после стольких
невероятных усилий вещь так и не найдется. Да и кому охота искать, если
ясно, как дважды два, что все равно не найдешь.
В Тампере молодой человек наконец угомонился - пора было выходить. В
проходе он в последний раз нагнулся и заглянул под сиденья. Тут он встал ко
мне боком, и я вдруг увидел: хм, расческа-то выглядывала из правой манжеты
брюк. Ей-богу! Даже слегка виднелись темные кончики зубьев. Я не решился
сказать ему об этом. Зачем было ставить молодого человека в дурацкое
положение! И потом, с таким же успехом могла торчать совсем другая расческа,
которую он положил туда на всякий пожарный случай. А может, все это мне
показалось, может, просто светлые брюки были подшиты черными нитками. И
такое бывает!
Едва поезд тронулся, я пересел на его место, оттуда было удобнее
искать: в конце концов, мне нужно было выяснить, куда девалась расческа - в
поезде она или в штанине молодого человека. У меня с собой был длинный
карандаш. Я умудрился засунуть его во все дыры и уголки, но так и не нашел
расчески. Значит, она на самом деле застряла в манжете брюк. Смех смехом, а
именно в манжете собственных брюк я нашел как-то серьгу, в поисках которой
участвовала большая компания. Но не отважился вернуть ее хозяйке. Зачем? Она
бы мне все равно не поверила. Вы когда-нибудь встречали женщину, которая
поверила бы мужчине?! Вот и я не встречал. Она бы наверняка заподозрила, что
я хотел припрятать серьгу. В подобных случаях надо заранее предвидеть, что
дело может обернуться против тебя, - иди потом, оправдывайся. Попробуйте
сказать женщине, что она похорошела, неприятностей не оберешься. Она
наверняка решит, что прежде вы считали ее дурнушкой:
Кстати, о женщинах. Вспомнил еще один случай. Моя знакомая, магистр
математики, потеряла у себя дома кольцо. Причем не обычное кольцо, а кольцо
магистра {Кольцо магистра - знак окончания вуза в Финляндии.}. Всю неделю
она искала его, едва с ног не сбилась, и наконец закатила генеральную
уборку, после чего абсолютно уверилась, что вытряхнула кольцо с одеждой.
Какая-то польза от уборки, разумеется, была: моя знакомая прекратила поиски.
И тут к ней приходит ученик сдавать экзамен по математике. Она усадила его в
прихожей за маленький круглый столик, покрытый тяжелой льняной скатертью.
Скатерть эта была расшита всевозможными цветочками, лепесточками и птичками
колибри. Ученик облокотился о стол и вдруг почувствовал, что что-то мешает
ему писать. Это и было золотое кольцо магистра. Оно ловко улеглось на
скатерти и казалось деталью замысловатого узора.
Все прекрасно, одного я не могу понять: что же это была за уборка, да
еще генеральная, если магистр даже скатерть не вытряхнула как следует.
Впрочем, это, конечно, ее личное дело!
Пока я ковырялся карандашом в батарее, напротив успел усесться толстый
пожилой коммивояжер. Он отдувался и утирал пот со лба тряпочками, сшитыми в
крохотную тетрадку. Наверно, это были образцы тканей его фирмы.
- Что-нибудь потерялось? - с любопытством спросил новый пассажир.
- Да вот расческа где-то тут застряла. Поджав ноги и неуклюже
свесившись, он тоже заглянул под батарею.
- Ничего ценного. Обыкновенная расческа за полмарки, - сразу
предупредил я. - Ищу вот от нечего делать.
- Конечно, поискать всегда стоит. Если всякий раз, как потеряешь
расческу, покупать новую, никаких денег не хватит.
Так обычно думают все коммивояжеры. И не только думают, они еще
занудливо учат людей скупердяйству, будто бизнес на этом делают. И вовсе уж
бессовестно он пытался уверить меня, что у коммивояжеров никогда ничего не
теряется. Но вскоре и сам увлекся, забыл про свои нравоучения, отстегнул
ремень и начал манипулировать им, точно индийский маг. И все приговаривал
при этом:
- Не смотри, что ремень старый: гибкий, черт, в любую щель пролезет.
Цены ему нет.
Попутно коммивояжер похвастал, что с помощью такого, дескать, ремня он
лично смог бы открыть три из четырех захлопнувшихся дверей. Оказывается,
если вы захлопнете дверь, а ключ забудете дома, ничего страшного в этом нет.
Надо снять почтовый ящик и попросить какого-нибудь слоняющегося без дела
мальчишку просунуть в щель руку и открыть замок изнутри. Коммивояжер
утверждал, что это массовое явление. И готов был побиться со мной об заклад,
что, если осмотреть подряд четыре двери, три из них наверняка окажутся с
дырой. Однако пари не состоялось. В Хаапамяки я сошел с поезда, а
коммивояжер поехал дальше. Когда я проходил по перрону, головы его в окне
видно не было. Искал небось злополучную расческу, а может быть, в этот
момент он нагнулся и завязывал шнурки на ботинках. Один из них уже болтался,
когда коммивояжер вошел в вагон. У полных людей вечно шнурки развязываются!
Если бы только шнурки, а то помнится...
^TСестра невесты^U
Перевод Л. Виролайнен
Его однокомнатная квартирка по форме напоминала латинское V. За стеной
проходил мусоропровод, и в холодные осенние ночи слышались приглушенные
голоса трех бездомных бродяг, ночевавших в подвале. Впервые он увидел их в
рождественское утро - двух стариков и молодого парня. Парень был без пальто,
без шапки, в мятом черном костюме. Запрокинув голову, он жадно пил
простоквашу из бумажного пакета. Над низкой механической мастерской светило
зимнее солнце, отбрасывая тусклые тени. Старики с участием глядели на
молодого.
- Ну и жуткое у тебя похмелье, - сказал наконец один из них.
- Чего? - переспросил парень, отшвырнув пустой пакет на мостовую.
- Похмелье у тебя ужасное, говорю, - повторил старик.
- Что, я сам не знаю?!
- Ну будет, не сердись, - успокоил старик.
Мартти прошел мимо рынка Хаканиеми. Он был завален рождественскими
елками. Пахло, как в зимнем лесу, даже ветки у елок заиндевели. С улицы
Хяментие выехала машина, она отразилась по очереди во всех витринах
торгового зала, а потом объехала его с улицы. С моста Питкясилта Мартти
посмотрел на залив, он был покрыт прозрачной коркой льда. Снег еще не выпал.
Все гляделось настолько ясно и четко, будто находилось поблизости. Над
железной дорогой вились паровозные дымки, точно белые черви, и таяли в
прозрачном небе. Мартти купил билет и сел. Едва поезд тронулся, остров
Силтасаари стал быстро поворачивать вправо. "И в самом деле, будто разводной
мост", - подумал Мартти. Он полез в нагрудный карман проверить, на месте ли
билет.
Через проход от него сидела темноволосая женщина лет тридцати, в
красной юбке. Она походила на южанку. Мужчина средних лет напротив нее от
нечего делать вертел на пальце обручальное кольцо. "Невозможно определить,
женат он или помолвлен, таковы уж финские обычаи", - отметил про себя
Мартти.
- За Хювинкя уже снег лежит, - сказал кто-то из пассажиров.
"Значит, и в Лампи тоже снег", - обрадовался Мартти. На ногах у него
были черные полусапожки, такие новые, что даже неловко делалось.
Дорога проходила через леса и поля. Поезд мчался навстречу солнцу, и
пейзаж менялся как в калейдоскопе: мимо проносились луга, лесные поляны,
озера. Параллельно железной дороге тянулась лента шоссе, по ней наперегонки
с поездом ехал грузовик. Но вот и он стал отставать, сантиметр за
сантиметром. Мартти не удержался и победно помахал водителю рукой.
Дорога стала сворачивать под прямым углом, и он увидел страницы
учебника, который читала женщина. Там были сплошные молекулы, иные на
пол-листа. Она что-то подчеркивала в книге, пользуясь расческой, как
линейкой.
"Не стоит этого делать, - думал Мартти. - Я исчеркал десятки книг и
хоть бы что-нибудь в памяти осталось. Через год после окончания школы
домашние попросили меня начертить пятиконечную звезду. Они хотели вырезать
ее, покрасить и повесить на рождественскую елку. Так я не сумел даже этого
сделать, хотя окончил школу с математическим уклоном и был на хорошем счету
у педагогов. В шестом, кажется, классе нас учили делить круг на десять
равных частей. И что поразительно, мы, детвора, умели это делать. А теперь я
даже прямую на равные отрезки разделить не могу. Если бы сейчас мне пришлось
снова поступать в лицей, я бы точно провалился на вступительных экзаменах.
Таблицу умножения и ту помню смутно, как в тумане. Прежде чем выдать
результат, прибавляю в уме столько раз, сколько надо умножить. Зато
рекламный текст сочинить - это я мастер. Попроси меня написать что-нибудь
другое - ни в жизнь не напишу. А рекламу - всегда пожалуйста. Хотя
неизвестно, кто ее придумал и кому она нужна. Ее читают просто так, для
общего развития, чтобы время скоротать.
Суровая штука - бизнес. Больше всего мужчин гибнет не на войне, а в
ресторанах Хельсинки и в сфере его большого бизнеса".
Темноволосая женщина взглянула на Мартти и вздрогнула. Скорее всего она
не видела его, была поглощена своими мыслями и смотрела куда-то в
пространство, мимо него, как обычно смотрят из окна на улицу. И задумчиво
грызла карандаш. Она напомнила Мартти какую-то другую женщину, которую бы он
должен хорошо знать и помнить. Но кого? А может быть, он где-то уже встречал
эту? Она, наверное, сразу его узнала.
"У финнов отличная память на лица", - говорил один еврей-книготорговец.
Во время войны он встретился с двумя лихими солдатами, они ошарашили его,
окликнув: "Здорово, Эфраим, что слышно?!" Оказывается, лет двадцать назад
они недели две отбывали вместе с ним воинскую повинность. Если какой-нибудь
незнакомец обращается к тебе на "ты", надо его спросить: "Тебя как зовут?"
Когда он ответит, например, "Вуоринен", можно сказать: "Это-то я знаю, я про
имя спрашиваю". Так хоть наполовину спасешь репутацию своей памяти. В голове
постоянно бродят всякие воспоминания и мысли - это поток сознания. Но на
бумагу его не переложишь. Все изменится. "Само размышление еще не рождает
мысли", - сказал Гете. Так что это такое - размышление? Эта женщина сейчас,
видно, о чем-то думает. Сказать бы ей, как в романах и в кино: "Пятьдесят
марок за вашу мысль", так ведь она ответит, что ни о чем не думает. Вот она
натянула немного юбку на колени. Когда он однажды катался с Сиско в фургоне
Лааксо и Сиско сидела впереди, а он рядом с ней, ноги Сиско отражались в
выпуклом щитке кабины. Сиско этого не замечала. Если бы заметила, то,
конечно, переменила бы позу.
Ляжки у нее длинные и плотные.
В Лахти лежал снег - сантиметров пять толщиной, не меньше. Мартти вышел
в город через здание вокзала. Спускаясь с горки, он прошел мимо того места,
где у него летом вырвалась накидка от дождя, которую Сиско дала ему. Он в
первый раз узнал, что значит держать такую накидку. При небольшом ветре она
поднимается и опускается, словно воздушный змей. И вот налетел порыв ветра и
вырвал ее у него из рук. Накидка полетела куда-то вдоль улицы, а метров
через тридцать опустилась на плечи двух мужчин. Сиско смеялась.
Возле банка он свернул налево, пошел вдоль Алексантеринкату, дальше
тянулась кривая улочка, в конце которой виднелась церковь, похожая на
сельскую. По улице шла та самая женщина, которую он разглядывал в поезде. Он
даже приподнял шапку, такой она показалась ему знакомой. Женщина шла впереди
него, словно по прямой линии, и швы на ее чулках вытянулись ровно, как
стрелки. У нее была царственная осанка, и люди невольно расступались, давая
ей дорогу.
В буфете автовокзала он выпил кофе. Через дверь в зале ожидания
виднелась большая пальма. Такая большая, что казалась высокой даже издалека.
В глубине ресторана стояла еще не наряженная елка, но электрические свечи на
ней горели.
Когда он вошел в автобус, он снова увидел ту красивую темноволосую
женщину - она сидела сразу за креслом водителя. Он опустился на первое
сиденье, размышляя о том, что хорошо бы время от времени справляться у
водителя, чтобы не прозевать своей остановки. Дверь была открыта, мороз
покусывал щиколотки. Водитель вскочил в автобус так, что машина качнулась.
Он обтер рот тыльной стороной руки, сел и, прежде чем они тронулись в путь,
поглядел в зеркальце на пассажиров.
На длинном прямом перегоне они нагнали трех гончих собак, которые
мчались посреди дороги. Метрах в ста впереди собак бежал заяц. Пассажиры
оживились, стали приподниматься со своих мест, спорить. На повороте собаки
понеслись по обочине, и водитель на полной скорости проехал мимо них.
Пассажиры услышали собачье повизгивание. Машина почти нагнала зайца, но тут
показался лес, заяц огромным прыжком махнул туда и скрылся. Собаки
продолжали мчаться вслед за автобусом. Только после того, как сошла молодая
пара с ребенком, собаки нагнали автобус и с лаем пролетели мимо. Когда
автобус снова тронулся, они уже возвращались, перебегая с одной стороны
дороги на другую.
Темноволосая женщина сошла на той же остановке, что и Мартти.
Предстояло пройти по шоссе два километра. Женщина снова шла впереди него.
Это было так же верно, как то, что следы ее каблучков отпечатывались на
твердом снегу. Уже стал виден дом Сиско, до него оставалось полкилометра.
Когда женщина вдруг свернула с дороги и вошла в тот же самый двор, Мартти
подумал, что он ошибся домом, но Сиско уже махала ему рукой с крыльца. Она
была в белом переднике, и щеки у нее были румяные, как у куклы. Сиско
повернулась и первая вошла в дом. Наверное, чтобы избежать его объятий. В
деревне это не принято.
Спутница Мартти была уже в прихожей. Она сняла пальто и сапожки и
расхаживала по дому на цыпочках. Сиско познакомила их. Это была ее сестра.
Она подошла к раскрытой в комнату двери и весело позвала:
- Хей!
- Пойдем и мы, - позвала Сиско.
Хозяйка, зажав миску между коленями, со строгим лицом месила тесто.
Прежде чем подать руку Мартти, она вытерла ее передником. Хозяин, в меховой
шапке и в очках, сидел в кресле. Высокий, еще темноволосый и суровый на вид
человек. Поздоровавшись, Мартти сел на ящик, обитый по углам железом. Сиско
ходила взад-вперед (из кухни в комнату и обратно), осторожно переступая
порог. Она накрывала на стол.
- Вы изучаете химию? - почтительно обратился Мартти к сестре Сиско,
вспомнив про молекулы в книге.
Она сидела за столом и обеими руками пыталась собрать роскошные темные
пряди волос, расческа была зажата во рту.
- Да, - прозвенел ее голос, а может быть, зубья расчески, Мартти не
смог различить.
Рождественская елка стояла еще не наряженная. На столе в открытой
коробке лежали украшения.
- В этом доме когда-нибудь подадут кофе? - спросила сестра Сиско.
Хозяин опустил газету на колени и поглядел на гостя поверх очков.
Мартти тут же предложил ему сигареты, чиркнув спичкой.
- Меня вы, конечно, и не подумали угостить, - надулась сестра Сиско.
Мартти густо покраснел и мгновенно попытался исправить свою ошибку.
- Большое спасибо, но я не курю, - рассмеялась она.
Мартти словно холодом обдало, из красного лицо его сразу сделалось
белым, точно полотно. Он сел на свой спасительный ящик и попытался взять
себя в руки.
- В ваших краях, наверное, очень много зайцев, - наконец проговорил он,
обращаясь к хозяину. - Когда мы ехали в автобусе, перед нами всю дорогу
бежал заяц. За ним гнались три собаки. Заяц потом ускакал в лес, а собаки
еще долго бежали за автобусом.
- Потому что их сбил со следа запах бензина, - вставила сестра Сиско.
- Да, на гоне собаки обычно никакой опасности не замечают. Могли бы и
под автобус угодить, повезло еще, - насупившись, с важностью разъяснил
хозяин. - А где это произошло?
- На кудыкиной горе, по крайней мере, туда убежал ваш заяц, - лукаво
улыбнулась сестра Сиско. - Кстати, Юсси приедет в отпуск?
- Не дали ему на сей раз отпуска, - мрачно заявил хозяин. -
Набедокурил, наверное.
- Скорее всего, задание получил важное, - обиделась за брата сестра.
Вошла Сиско, в одной руке у нее был кофейник, а в другой на деревянной
подставке свежевыпеченная румяная булка. С одного конца она была нарезана на
куски толщиной в два сантиметра. Мартти как бы со стороны внимательно следил
за всеми движениями своей невесты. В деревне она заметно поправилась.
- Первый кусок полагается взять гостю, а потом уже всем остальным, -
вежливо сказал хозяин.
- Нет, нет, сначала вы, - смутился Мартти.
- Бери, пока теплая, - велела Сиско.
- Как рано стало темнеть, - заметил Мартти, поглядев в окно.
- Сиско, зажги свет! - велел отец.
Сиско послушно выполнила его просьбу. Резкий свет на мгновение как бы
ослепил всех: перед глазами поплыли темные и светлые блики.
- Ешьте булку, не зря ведь женщины пекли, старались, - угощал хозяин.
- Спасибо, я уже съел, - промямлил Мартти.
- Грех отказываться, когда угощают, - настаивал тот. Мартти потянулся
за вторым куском, но нарезанных больше не было. Он чуть было не взял себе
всю оставшуюся булку.
- Извините, - с ужасом сказал он и торопливо попятился к своему ящику.
- Угостишься тут, как же, если булка не нарезана, - обернувшись в
сторону кухни, громко сказал хозяин.
Сиско вошла с длинным ножом в руках и поспешно нарезала булку.
- Я пойду корову доить, а ты тут с гостем побеседуй, - сказала она
сестре.
- Берите, берите еще, - угощал хозяин.
- Спасибо, - поблагодарил Мартти и взял первый кусок, потолще,
отрезанный специально для него.
Сиско вернулась, на ней была старая юбка и большие резиновые сапоги.
- Ну, что слышно в Хельсинки? - завела светскую беседу хозяйка, которая
освободилась от домашних дел и теперь примостилась у входа на стуле.
- Спасибо, все хорошо, - ответил Мартти.
- А как у тебя со здоровьем? - снова спросила она. Мартти отметил про
себя, что она стала обращаться к нему на "ты":
- Спасибо, все в порядке.
И тут же вспыхнул, как кумач, потому что сестра невесты продолжила:
- Я болела ангиной. Собиралась приехать к вам на праздник всех святых,
да не смогла.
- Да, ты писала, - кивнула хозяйка. - Мартти, вы работаете в Хельсинки?
- Совершенно верно, в рекламном бюро, - пробормотал тот.
- Да сними ты наконец свою шапку, отец, - неожиданно обратилась она к
мужу.
Хозяин молча встал и вышел на улицу. Мартти немного посидел для
приличия, неудобно было выходить сразу за ним.
Окошко хлева было освещено. Мартти проник туда через кухню коровника.
Пахло навозом. В большой бидон сквозь цедилку лилось молоко. Сиско не видно
было, она словно спряталась под корову.
- Как у вас много коров! - удивился Мартти.
- Хватает, как видишь.
- А я все-таки приехал.
- Правильно сделал.
- Что они думают по этому поводу?
- Они тоже очень рады, что ты приехал. Тем более что Юсси не смог
приехать.
- Незаметно что-то, чтобы очень обрадовались, - вздохнул Мартти.Кстати,
как зовут корову?
- Эмма.
Сиско понесла молоко, и Мартти схватил ее за руку повыше локтя и
попытался задержать:
- Осень была такая тоскливая! Мне ужасно хотелось приехать к тебе.
- И мне. Тут скучища - мрак, дожди, коровы... Хорошо, что ты приехал.
- А у меня теперь в городе своя квартирка.
- Знаю, ты писал.
Хозяин принес дров в отведенную для гостя комнату на чердаке и зажег
там свет, а Мартти притащил туда свою сумку.
- Не желает ли гость пойти сейчас в баню, попариться? - степенно
спросил он.
- Спасибо, мне что-то не хочется. Я уже был вчера, - солгал Мартти,
подумав про себя: стоит ли с этим сейчас связываться, опять что приключится.
- Какой же это сочельник без бани?! - до крайности удивился хозяин. -
Надо пойти. Вчера не считается.
- Ну хорошо, я пойду, - со вздохом согласился Мартти.
- Можно хоть сейчас, - оживился хозяин. - Воздух там свежий, никакого
угара нет. Только после себя заслонку не забудьте закрыть. А женщины пойдут
позже. Самым последним обычно хожу я - можно посидеть в тишине и вволю
попариться. Баня у нас особая, не то что у других. Сердце заходится, до того
жарко натоплено.
В бане тускло светила керосиновая лампа. Мартти разделся и вошел в
парилку. И сразу же чуть не выскочил обратно, таким жаром его опалило. Тут
только он понял, что подразумевал хозяин под словами "сердце заходится".
"Посижу лучше внизу, наверх лезть не стоит", - решил Мартти. Но, сидя
на полке в полутьме и чувствуя, как тепло все сильнее проникает в продрогшее
тело, он решил, что это вовсе не так уж и дурно. Когда дело дошло до
березового веника, Мартти чуть было вовсе не размяк. Потом он наспех
вымылся, оделся и вышел.
Сестра Сиско, уже в вечернем платье, была в комнате одна. Она наряжала
елку.
- Боже! Как красиво! - сказал Мартти, не в силах скрыть восхищения.
- Неужели? - усмехнулась она.
"Да, с такой женщиной, мне, наверное, было бы совсем не просто, -
неожиданно для себя подумал Мартти и вдруг спохватился: - Заслонку забыл
закрыть".
пространство. Я тоже не решился встретить сверлящий взгляд кондуктора. Куда
интересней было следить, как качались занавески по ходу поезда: все вроде бы
в одинаковом ритме, ан нет, некоторые все же чуточку запаздывали. Любопытно,
отчего бы это? Может быть, они были длиннее? Или тяжелее? Да нет, вес тут ни
при чем.
Каждый школьник знает: ам-пли-ту-да не за-ви-сит... та-тата-та,
та-та-та-та - повторял я, как попугай, до тех пор, пока кондуктор не прошел.
Едва опасность миновала, я снова стал лихорадочно искать свой билет.
Искал вплоть до самого Тампере, но так и не нашел. Вот и этот молодой
человек наверняка будет искать свою расческу до самой последней минуты и все
равно не найдет.
Однажды, помню, на станции Хэмеенлинна в наш поезд неожиданно проник
продавец лотерейных билетов. Он шел как-то крадучись, на цыпочках, и все
жался к сиденьям. Вроде бы "я - не я, и лошадь не моя". Лотерейщик с трудом
удерживал пухлую кипу билетов, перехваченную тонкой красной резинкой. Вдруг
что-то хлопнуло, и резинка перелетела на спинку моего сиденья, как раз
вровень со щекой, да так и застряла в обивке. Помню, у меня у самого однажды
"выстрелила" в точности такая же резинка и села на кромке обоев под
потолком. Что ее там держало, интересно?.. Под утро она все же шлепнулась на
пол... Вот и лотерейные билеты, к ужасу продавца, тоже полетели на пол.
Причем нет чтобы врассыпную, а то образовали какие-то странные завихрения и
кружили себе и кружили... Вы бы видели, какую бешеную энергию развил при
этом продавец: он извивался и на лету выхватывал свои билеты из этих
"воронок", чтобы они - упаси боже! - не коснулись пола. И что за спешка,
спрашивается?! Сгорели бы они, что ли?! Тут меня и осенило: торговал-то он
ими незаконно. И помочь ему было нельзя - еще подумал бы, что я хочу
присвоить его дурацкие билеты.
Лотерейщик наконец сошел в Риихимяки, а мне предстояло трястись до
Хельсинок. Я откинулся на спинку и приготовился вздремнуть, да тут заметил,
что под скамьей напротив что-то белеет. Пригляделся, оказалось, лотерейный
билет. Я поднял его, надорвал и развернул - глухо. Потом увидел: между
витками батареи торчит еще один. Я нагнулся за ним, а под скамьей еще три, а
там еще и еще... На сей раз два из них выиграли по новому билету. Тут уж,
как говорится, нельзя было упускать случая. Я нырнул под скамью и пополз
собирать урожай... Я выполз в противоположном конце вагона на глазах у
изумленных пассажиров и, отряхиваясь, побежал в тамбур. Сгорая от
нетерпения, я вскрыл их и просмотрел: билетов было свыше тридцати, но ни
один из них не сделал меня, как пишут в газетах, счастливым обладателем
фотоаппарата, велосипеда шли радиоприемника. Мне, правда, выпало с десяток
новых билетов. Но кого это волновало?!
Урна, по форме смахивавшая на бутыль из-под виски, давно переполнилась
надорванными лотерейными билетами. До чего же они длинные - смотреть
противно! Каждый приходилось, разворачивать раз пять. У меня пропала охота
искать. Что за лотерея такая, хоть бы раз почувствовать вкус выигрыша! В
принципе-то я не против лотереи. Бывает, повезет. Взять хотя бы ту лотерею,
которую затеяли у нас на институтском вечере. Я тогда еще студентом был,
золотое времечко! Мы устроили ее для себя, всего на девяносто девять
человек, никого из посторонних не было. И что вы думаете? Выигрыш, как
нарочно, пал на нашего профессора. Да не просто выигрыш, а большущая бутылка
заморского вина с шикарной этикеткой. Я не успел разобрать названия, когда
ее демонстрировали залу, а жаль. Было как-то неловко отдавать бутылку
профессору - все знали, что он убежденный трезвенник. Кое-кто предложил
преподнести ему настольную лампу, что стоит в кабинете куратора. Но поздно,
все уже видели выигрыш. Профессор, кстати, очень обрадовался. Он даже прижал
бутылку к груди, студенты смеялись, сам профессор хохотал больше всех, даже
больше, чем требовало приличие. Его почему-то сразу потянуто домой, хотя
обычно он задерживался со своими питомцами до начала танцев. Но не успел
профессор выйти за дверь, как раздался грохот. Бутылка упала и разбилась
вдребезги, на мелкие осколки. Осколки разлетелись до самой парадной двери и
усеяли улицу перед входом. Они еще долгое время похрустывали у нас под
ногами. Небось и сейчас все еще хрустят. Вот люди - не догадались дать
профессору портфель, не стал бы он прятать бутылку за пазуху, как самый
обыкновенный пьянчужка.
Я не мог отвязаться от этих воспоминаний, потому что молодой человек
напротив беспрерывно искал свою расческу. Порой он все же садился на свое
место, как и подобает нормальному пассажиру, но сразу же вскакивал и снова
принимался за дело, точно убеждая себя, что до сих пор и не искал вовсе, а
настоящий поиск еще впереди. Трудно ведь примириться, что после стольких
невероятных усилий вещь так и не найдется. Да и кому охота искать, если
ясно, как дважды два, что все равно не найдешь.
В Тампере молодой человек наконец угомонился - пора было выходить. В
проходе он в последний раз нагнулся и заглянул под сиденья. Тут он встал ко
мне боком, и я вдруг увидел: хм, расческа-то выглядывала из правой манжеты
брюк. Ей-богу! Даже слегка виднелись темные кончики зубьев. Я не решился
сказать ему об этом. Зачем было ставить молодого человека в дурацкое
положение! И потом, с таким же успехом могла торчать совсем другая расческа,
которую он положил туда на всякий пожарный случай. А может, все это мне
показалось, может, просто светлые брюки были подшиты черными нитками. И
такое бывает!
Едва поезд тронулся, я пересел на его место, оттуда было удобнее
искать: в конце концов, мне нужно было выяснить, куда девалась расческа - в
поезде она или в штанине молодого человека. У меня с собой был длинный
карандаш. Я умудрился засунуть его во все дыры и уголки, но так и не нашел
расчески. Значит, она на самом деле застряла в манжете брюк. Смех смехом, а
именно в манжете собственных брюк я нашел как-то серьгу, в поисках которой
участвовала большая компания. Но не отважился вернуть ее хозяйке. Зачем? Она
бы мне все равно не поверила. Вы когда-нибудь встречали женщину, которая
поверила бы мужчине?! Вот и я не встречал. Она бы наверняка заподозрила, что
я хотел припрятать серьгу. В подобных случаях надо заранее предвидеть, что
дело может обернуться против тебя, - иди потом, оправдывайся. Попробуйте
сказать женщине, что она похорошела, неприятностей не оберешься. Она
наверняка решит, что прежде вы считали ее дурнушкой:
Кстати, о женщинах. Вспомнил еще один случай. Моя знакомая, магистр
математики, потеряла у себя дома кольцо. Причем не обычное кольцо, а кольцо
магистра {Кольцо магистра - знак окончания вуза в Финляндии.}. Всю неделю
она искала его, едва с ног не сбилась, и наконец закатила генеральную
уборку, после чего абсолютно уверилась, что вытряхнула кольцо с одеждой.
Какая-то польза от уборки, разумеется, была: моя знакомая прекратила поиски.
И тут к ней приходит ученик сдавать экзамен по математике. Она усадила его в
прихожей за маленький круглый столик, покрытый тяжелой льняной скатертью.
Скатерть эта была расшита всевозможными цветочками, лепесточками и птичками
колибри. Ученик облокотился о стол и вдруг почувствовал, что что-то мешает
ему писать. Это и было золотое кольцо магистра. Оно ловко улеглось на
скатерти и казалось деталью замысловатого узора.
Все прекрасно, одного я не могу понять: что же это была за уборка, да
еще генеральная, если магистр даже скатерть не вытряхнула как следует.
Впрочем, это, конечно, ее личное дело!
Пока я ковырялся карандашом в батарее, напротив успел усесться толстый
пожилой коммивояжер. Он отдувался и утирал пот со лба тряпочками, сшитыми в
крохотную тетрадку. Наверно, это были образцы тканей его фирмы.
- Что-нибудь потерялось? - с любопытством спросил новый пассажир.
- Да вот расческа где-то тут застряла. Поджав ноги и неуклюже
свесившись, он тоже заглянул под батарею.
- Ничего ценного. Обыкновенная расческа за полмарки, - сразу
предупредил я. - Ищу вот от нечего делать.
- Конечно, поискать всегда стоит. Если всякий раз, как потеряешь
расческу, покупать новую, никаких денег не хватит.
Так обычно думают все коммивояжеры. И не только думают, они еще
занудливо учат людей скупердяйству, будто бизнес на этом делают. И вовсе уж
бессовестно он пытался уверить меня, что у коммивояжеров никогда ничего не
теряется. Но вскоре и сам увлекся, забыл про свои нравоучения, отстегнул
ремень и начал манипулировать им, точно индийский маг. И все приговаривал
при этом:
- Не смотри, что ремень старый: гибкий, черт, в любую щель пролезет.
Цены ему нет.
Попутно коммивояжер похвастал, что с помощью такого, дескать, ремня он
лично смог бы открыть три из четырех захлопнувшихся дверей. Оказывается,
если вы захлопнете дверь, а ключ забудете дома, ничего страшного в этом нет.
Надо снять почтовый ящик и попросить какого-нибудь слоняющегося без дела
мальчишку просунуть в щель руку и открыть замок изнутри. Коммивояжер
утверждал, что это массовое явление. И готов был побиться со мной об заклад,
что, если осмотреть подряд четыре двери, три из них наверняка окажутся с
дырой. Однако пари не состоялось. В Хаапамяки я сошел с поезда, а
коммивояжер поехал дальше. Когда я проходил по перрону, головы его в окне
видно не было. Искал небось злополучную расческу, а может быть, в этот
момент он нагнулся и завязывал шнурки на ботинках. Один из них уже болтался,
когда коммивояжер вошел в вагон. У полных людей вечно шнурки развязываются!
Если бы только шнурки, а то помнится...
^TСестра невесты^U
Перевод Л. Виролайнен
Его однокомнатная квартирка по форме напоминала латинское V. За стеной
проходил мусоропровод, и в холодные осенние ночи слышались приглушенные
голоса трех бездомных бродяг, ночевавших в подвале. Впервые он увидел их в
рождественское утро - двух стариков и молодого парня. Парень был без пальто,
без шапки, в мятом черном костюме. Запрокинув голову, он жадно пил
простоквашу из бумажного пакета. Над низкой механической мастерской светило
зимнее солнце, отбрасывая тусклые тени. Старики с участием глядели на
молодого.
- Ну и жуткое у тебя похмелье, - сказал наконец один из них.
- Чего? - переспросил парень, отшвырнув пустой пакет на мостовую.
- Похмелье у тебя ужасное, говорю, - повторил старик.
- Что, я сам не знаю?!
- Ну будет, не сердись, - успокоил старик.
Мартти прошел мимо рынка Хаканиеми. Он был завален рождественскими
елками. Пахло, как в зимнем лесу, даже ветки у елок заиндевели. С улицы
Хяментие выехала машина, она отразилась по очереди во всех витринах
торгового зала, а потом объехала его с улицы. С моста Питкясилта Мартти
посмотрел на залив, он был покрыт прозрачной коркой льда. Снег еще не выпал.
Все гляделось настолько ясно и четко, будто находилось поблизости. Над
железной дорогой вились паровозные дымки, точно белые черви, и таяли в
прозрачном небе. Мартти купил билет и сел. Едва поезд тронулся, остров
Силтасаари стал быстро поворачивать вправо. "И в самом деле, будто разводной
мост", - подумал Мартти. Он полез в нагрудный карман проверить, на месте ли
билет.
Через проход от него сидела темноволосая женщина лет тридцати, в
красной юбке. Она походила на южанку. Мужчина средних лет напротив нее от
нечего делать вертел на пальце обручальное кольцо. "Невозможно определить,
женат он или помолвлен, таковы уж финские обычаи", - отметил про себя
Мартти.
- За Хювинкя уже снег лежит, - сказал кто-то из пассажиров.
"Значит, и в Лампи тоже снег", - обрадовался Мартти. На ногах у него
были черные полусапожки, такие новые, что даже неловко делалось.
Дорога проходила через леса и поля. Поезд мчался навстречу солнцу, и
пейзаж менялся как в калейдоскопе: мимо проносились луга, лесные поляны,
озера. Параллельно железной дороге тянулась лента шоссе, по ней наперегонки
с поездом ехал грузовик. Но вот и он стал отставать, сантиметр за
сантиметром. Мартти не удержался и победно помахал водителю рукой.
Дорога стала сворачивать под прямым углом, и он увидел страницы
учебника, который читала женщина. Там были сплошные молекулы, иные на
пол-листа. Она что-то подчеркивала в книге, пользуясь расческой, как
линейкой.
"Не стоит этого делать, - думал Мартти. - Я исчеркал десятки книг и
хоть бы что-нибудь в памяти осталось. Через год после окончания школы
домашние попросили меня начертить пятиконечную звезду. Они хотели вырезать
ее, покрасить и повесить на рождественскую елку. Так я не сумел даже этого
сделать, хотя окончил школу с математическим уклоном и был на хорошем счету
у педагогов. В шестом, кажется, классе нас учили делить круг на десять
равных частей. И что поразительно, мы, детвора, умели это делать. А теперь я
даже прямую на равные отрезки разделить не могу. Если бы сейчас мне пришлось
снова поступать в лицей, я бы точно провалился на вступительных экзаменах.
Таблицу умножения и ту помню смутно, как в тумане. Прежде чем выдать
результат, прибавляю в уме столько раз, сколько надо умножить. Зато
рекламный текст сочинить - это я мастер. Попроси меня написать что-нибудь
другое - ни в жизнь не напишу. А рекламу - всегда пожалуйста. Хотя
неизвестно, кто ее придумал и кому она нужна. Ее читают просто так, для
общего развития, чтобы время скоротать.
Суровая штука - бизнес. Больше всего мужчин гибнет не на войне, а в
ресторанах Хельсинки и в сфере его большого бизнеса".
Темноволосая женщина взглянула на Мартти и вздрогнула. Скорее всего она
не видела его, была поглощена своими мыслями и смотрела куда-то в
пространство, мимо него, как обычно смотрят из окна на улицу. И задумчиво
грызла карандаш. Она напомнила Мартти какую-то другую женщину, которую бы он
должен хорошо знать и помнить. Но кого? А может быть, он где-то уже встречал
эту? Она, наверное, сразу его узнала.
"У финнов отличная память на лица", - говорил один еврей-книготорговец.
Во время войны он встретился с двумя лихими солдатами, они ошарашили его,
окликнув: "Здорово, Эфраим, что слышно?!" Оказывается, лет двадцать назад
они недели две отбывали вместе с ним воинскую повинность. Если какой-нибудь
незнакомец обращается к тебе на "ты", надо его спросить: "Тебя как зовут?"
Когда он ответит, например, "Вуоринен", можно сказать: "Это-то я знаю, я про
имя спрашиваю". Так хоть наполовину спасешь репутацию своей памяти. В голове
постоянно бродят всякие воспоминания и мысли - это поток сознания. Но на
бумагу его не переложишь. Все изменится. "Само размышление еще не рождает
мысли", - сказал Гете. Так что это такое - размышление? Эта женщина сейчас,
видно, о чем-то думает. Сказать бы ей, как в романах и в кино: "Пятьдесят
марок за вашу мысль", так ведь она ответит, что ни о чем не думает. Вот она
натянула немного юбку на колени. Когда он однажды катался с Сиско в фургоне
Лааксо и Сиско сидела впереди, а он рядом с ней, ноги Сиско отражались в
выпуклом щитке кабины. Сиско этого не замечала. Если бы заметила, то,
конечно, переменила бы позу.
Ляжки у нее длинные и плотные.
В Лахти лежал снег - сантиметров пять толщиной, не меньше. Мартти вышел
в город через здание вокзала. Спускаясь с горки, он прошел мимо того места,
где у него летом вырвалась накидка от дождя, которую Сиско дала ему. Он в
первый раз узнал, что значит держать такую накидку. При небольшом ветре она
поднимается и опускается, словно воздушный змей. И вот налетел порыв ветра и
вырвал ее у него из рук. Накидка полетела куда-то вдоль улицы, а метров
через тридцать опустилась на плечи двух мужчин. Сиско смеялась.
Возле банка он свернул налево, пошел вдоль Алексантеринкату, дальше
тянулась кривая улочка, в конце которой виднелась церковь, похожая на
сельскую. По улице шла та самая женщина, которую он разглядывал в поезде. Он
даже приподнял шапку, такой она показалась ему знакомой. Женщина шла впереди
него, словно по прямой линии, и швы на ее чулках вытянулись ровно, как
стрелки. У нее была царственная осанка, и люди невольно расступались, давая
ей дорогу.
В буфете автовокзала он выпил кофе. Через дверь в зале ожидания
виднелась большая пальма. Такая большая, что казалась высокой даже издалека.
В глубине ресторана стояла еще не наряженная елка, но электрические свечи на
ней горели.
Когда он вошел в автобус, он снова увидел ту красивую темноволосую
женщину - она сидела сразу за креслом водителя. Он опустился на первое
сиденье, размышляя о том, что хорошо бы время от времени справляться у
водителя, чтобы не прозевать своей остановки. Дверь была открыта, мороз
покусывал щиколотки. Водитель вскочил в автобус так, что машина качнулась.
Он обтер рот тыльной стороной руки, сел и, прежде чем они тронулись в путь,
поглядел в зеркальце на пассажиров.
На длинном прямом перегоне они нагнали трех гончих собак, которые
мчались посреди дороги. Метрах в ста впереди собак бежал заяц. Пассажиры
оживились, стали приподниматься со своих мест, спорить. На повороте собаки
понеслись по обочине, и водитель на полной скорости проехал мимо них.
Пассажиры услышали собачье повизгивание. Машина почти нагнала зайца, но тут
показался лес, заяц огромным прыжком махнул туда и скрылся. Собаки
продолжали мчаться вслед за автобусом. Только после того, как сошла молодая
пара с ребенком, собаки нагнали автобус и с лаем пролетели мимо. Когда
автобус снова тронулся, они уже возвращались, перебегая с одной стороны
дороги на другую.
Темноволосая женщина сошла на той же остановке, что и Мартти.
Предстояло пройти по шоссе два километра. Женщина снова шла впереди него.
Это было так же верно, как то, что следы ее каблучков отпечатывались на
твердом снегу. Уже стал виден дом Сиско, до него оставалось полкилометра.
Когда женщина вдруг свернула с дороги и вошла в тот же самый двор, Мартти
подумал, что он ошибся домом, но Сиско уже махала ему рукой с крыльца. Она
была в белом переднике, и щеки у нее были румяные, как у куклы. Сиско
повернулась и первая вошла в дом. Наверное, чтобы избежать его объятий. В
деревне это не принято.
Спутница Мартти была уже в прихожей. Она сняла пальто и сапожки и
расхаживала по дому на цыпочках. Сиско познакомила их. Это была ее сестра.
Она подошла к раскрытой в комнату двери и весело позвала:
- Хей!
- Пойдем и мы, - позвала Сиско.
Хозяйка, зажав миску между коленями, со строгим лицом месила тесто.
Прежде чем подать руку Мартти, она вытерла ее передником. Хозяин, в меховой
шапке и в очках, сидел в кресле. Высокий, еще темноволосый и суровый на вид
человек. Поздоровавшись, Мартти сел на ящик, обитый по углам железом. Сиско
ходила взад-вперед (из кухни в комнату и обратно), осторожно переступая
порог. Она накрывала на стол.
- Вы изучаете химию? - почтительно обратился Мартти к сестре Сиско,
вспомнив про молекулы в книге.
Она сидела за столом и обеими руками пыталась собрать роскошные темные
пряди волос, расческа была зажата во рту.
- Да, - прозвенел ее голос, а может быть, зубья расчески, Мартти не
смог различить.
Рождественская елка стояла еще не наряженная. На столе в открытой
коробке лежали украшения.
- В этом доме когда-нибудь подадут кофе? - спросила сестра Сиско.
Хозяин опустил газету на колени и поглядел на гостя поверх очков.
Мартти тут же предложил ему сигареты, чиркнув спичкой.
- Меня вы, конечно, и не подумали угостить, - надулась сестра Сиско.
Мартти густо покраснел и мгновенно попытался исправить свою ошибку.
- Большое спасибо, но я не курю, - рассмеялась она.
Мартти словно холодом обдало, из красного лицо его сразу сделалось
белым, точно полотно. Он сел на свой спасительный ящик и попытался взять
себя в руки.
- В ваших краях, наверное, очень много зайцев, - наконец проговорил он,
обращаясь к хозяину. - Когда мы ехали в автобусе, перед нами всю дорогу
бежал заяц. За ним гнались три собаки. Заяц потом ускакал в лес, а собаки
еще долго бежали за автобусом.
- Потому что их сбил со следа запах бензина, - вставила сестра Сиско.
- Да, на гоне собаки обычно никакой опасности не замечают. Могли бы и
под автобус угодить, повезло еще, - насупившись, с важностью разъяснил
хозяин. - А где это произошло?
- На кудыкиной горе, по крайней мере, туда убежал ваш заяц, - лукаво
улыбнулась сестра Сиско. - Кстати, Юсси приедет в отпуск?
- Не дали ему на сей раз отпуска, - мрачно заявил хозяин. -
Набедокурил, наверное.
- Скорее всего, задание получил важное, - обиделась за брата сестра.
Вошла Сиско, в одной руке у нее был кофейник, а в другой на деревянной
подставке свежевыпеченная румяная булка. С одного конца она была нарезана на
куски толщиной в два сантиметра. Мартти как бы со стороны внимательно следил
за всеми движениями своей невесты. В деревне она заметно поправилась.
- Первый кусок полагается взять гостю, а потом уже всем остальным, -
вежливо сказал хозяин.
- Нет, нет, сначала вы, - смутился Мартти.
- Бери, пока теплая, - велела Сиско.
- Как рано стало темнеть, - заметил Мартти, поглядев в окно.
- Сиско, зажги свет! - велел отец.
Сиско послушно выполнила его просьбу. Резкий свет на мгновение как бы
ослепил всех: перед глазами поплыли темные и светлые блики.
- Ешьте булку, не зря ведь женщины пекли, старались, - угощал хозяин.
- Спасибо, я уже съел, - промямлил Мартти.
- Грех отказываться, когда угощают, - настаивал тот. Мартти потянулся
за вторым куском, но нарезанных больше не было. Он чуть было не взял себе
всю оставшуюся булку.
- Извините, - с ужасом сказал он и торопливо попятился к своему ящику.
- Угостишься тут, как же, если булка не нарезана, - обернувшись в
сторону кухни, громко сказал хозяин.
Сиско вошла с длинным ножом в руках и поспешно нарезала булку.
- Я пойду корову доить, а ты тут с гостем побеседуй, - сказала она
сестре.
- Берите, берите еще, - угощал хозяин.
- Спасибо, - поблагодарил Мартти и взял первый кусок, потолще,
отрезанный специально для него.
Сиско вернулась, на ней была старая юбка и большие резиновые сапоги.
- Ну, что слышно в Хельсинки? - завела светскую беседу хозяйка, которая
освободилась от домашних дел и теперь примостилась у входа на стуле.
- Спасибо, все хорошо, - ответил Мартти.
- А как у тебя со здоровьем? - снова спросила она. Мартти отметил про
себя, что она стала обращаться к нему на "ты":
- Спасибо, все в порядке.
И тут же вспыхнул, как кумач, потому что сестра невесты продолжила:
- Я болела ангиной. Собиралась приехать к вам на праздник всех святых,
да не смогла.
- Да, ты писала, - кивнула хозяйка. - Мартти, вы работаете в Хельсинки?
- Совершенно верно, в рекламном бюро, - пробормотал тот.
- Да сними ты наконец свою шапку, отец, - неожиданно обратилась она к
мужу.
Хозяин молча встал и вышел на улицу. Мартти немного посидел для
приличия, неудобно было выходить сразу за ним.
Окошко хлева было освещено. Мартти проник туда через кухню коровника.
Пахло навозом. В большой бидон сквозь цедилку лилось молоко. Сиско не видно
было, она словно спряталась под корову.
- Как у вас много коров! - удивился Мартти.
- Хватает, как видишь.
- А я все-таки приехал.
- Правильно сделал.
- Что они думают по этому поводу?
- Они тоже очень рады, что ты приехал. Тем более что Юсси не смог
приехать.
- Незаметно что-то, чтобы очень обрадовались, - вздохнул Мартти.Кстати,
как зовут корову?
- Эмма.
Сиско понесла молоко, и Мартти схватил ее за руку повыше локтя и
попытался задержать:
- Осень была такая тоскливая! Мне ужасно хотелось приехать к тебе.
- И мне. Тут скучища - мрак, дожди, коровы... Хорошо, что ты приехал.
- А у меня теперь в городе своя квартирка.
- Знаю, ты писал.
Хозяин принес дров в отведенную для гостя комнату на чердаке и зажег
там свет, а Мартти притащил туда свою сумку.
- Не желает ли гость пойти сейчас в баню, попариться? - степенно
спросил он.
- Спасибо, мне что-то не хочется. Я уже был вчера, - солгал Мартти,
подумав про себя: стоит ли с этим сейчас связываться, опять что приключится.
- Какой же это сочельник без бани?! - до крайности удивился хозяин. -
Надо пойти. Вчера не считается.
- Ну хорошо, я пойду, - со вздохом согласился Мартти.
- Можно хоть сейчас, - оживился хозяин. - Воздух там свежий, никакого
угара нет. Только после себя заслонку не забудьте закрыть. А женщины пойдут
позже. Самым последним обычно хожу я - можно посидеть в тишине и вволю
попариться. Баня у нас особая, не то что у других. Сердце заходится, до того
жарко натоплено.
В бане тускло светила керосиновая лампа. Мартти разделся и вошел в
парилку. И сразу же чуть не выскочил обратно, таким жаром его опалило. Тут
только он понял, что подразумевал хозяин под словами "сердце заходится".
"Посижу лучше внизу, наверх лезть не стоит", - решил Мартти. Но, сидя
на полке в полутьме и чувствуя, как тепло все сильнее проникает в продрогшее
тело, он решил, что это вовсе не так уж и дурно. Когда дело дошло до
березового веника, Мартти чуть было вовсе не размяк. Потом он наспех
вымылся, оделся и вышел.
Сестра Сиско, уже в вечернем платье, была в комнате одна. Она наряжала
елку.
- Боже! Как красиво! - сказал Мартти, не в силах скрыть восхищения.
- Неужели? - усмехнулась она.
"Да, с такой женщиной, мне, наверное, было бы совсем не просто, -
неожиданно для себя подумал Мартти и вдруг спохватился: - Заслонку забыл
закрыть".