Мери В.. Рассказы

В девять часов вечера, когда хозяин вернулся из бани, начался
рождественский ужин. Все чинно расселись: старик - во главе стола, Сиско
рядом с Мартти, напротив нее - сестра, рядом с ней - мать. Сестры - друг
против друга.
- Папа, может быть, лучше я сяду на ваше место, а вы рядом с мамой, как
полагается, - предложила сестра Сиско.
Приступили к праздничной трапезе. Начали, как всегда, с ветчины, потом
был рулет с картошкой, он оказался таким жидким, что еле держался на вилке и
время от времени стекал в тарелку. Все молчали, и было слышно, как он
стекал.
- Интересно, кому достанется миндалина? Миндалину на счастье положили?
- спросила сестра, когда очередь дошла до рисовой каши, и в упор посмотрела
на Сиско. Сиско смутилась.
- Ой, забыли! Совсем забыли, - расстроилась хозяйка. - Да у нас и нет
миндаля. Может быть, изюм заменит? Я сейчас.
- Нет, теперь уже поздно, - вздохнула сестра, она демонстративно
зачерпнула большой половник каши и вывалила все содержимое себе на тарелку.
После еды женщины все вместе убрали со стола и постелили чистую
скатерть. Мартти поручили зажечь свечи на елке и в канделябрах. Все снова
расселись вокруг стола и запели рождественские псалмы. Атмосфера царила
торжественная, словно в церкви. Не решались даже посмотреть друг на друга. И
когда хозяин встал, Мартти подумал, что он собирается прочесть проповедь, а
он только пошел за сигаретами. У хозяйки и у Сиско в глазах стояли слезы.
Глядя на них, Мартти сам невольно растрогался. Сестра от волнения мяла в
руках салфетку.
- Таким должно быть настоящее рождество! - вырвалось у Мартти.
- У нас все по-простому, - отозвалась Сиско.
- Неправда, - возразил Мартти.
- Рождество у каждого - свое. Каждый его устраивает себе сам, -
произнесла сестра Сиско. - Мы с детства привыкли к такому.
- Вот только раньше пол устилали соломой, - напомнила мать.
- Куда положить рождественские подарки? - шепотом спросил Мартти у
Сиско.
Они вместе поднялись в комнату на чердаке. Там они обнялись и так
постояли немного. Подарки лежали в плетеной корзине. Мартти присоединил к
ним свои. Потом они вместе отнесли корзину вниз. Сиско получила от Мартти
французские духи, хозяину достался альбом, а остальным - по книге. Мартти
подарили пару черных бумажных носков и большие вязаные перчатки с
треугольными пальцами и черным орнаментом на белом фоне или наоборот. Он тут
же надел перчатки и подвигал пальцами.
- Ну как, годятся? - спросила Сиско.
Она пошла с ним наверх - стелить постель. Потом они присели на нее,
держась за руки.
- Как тебе у нас нравится? - спросила Сиско.
- Все больше и больше. Не уходи!
- Пора спать. Ты ведь устал с дороги.
- Нет, я не устал. Ты устала.
- Поговорим лучше о чем-нибудь другом, - попыталась переменить тему
Сиско.
- Я ни о чем, кроме тебя, думать не могу, пойми. Когда ты приедешь в
Хельсинки? Теперь у меня есть квартирка. Один знакомый устроил. Она
обходится недорого - десять тысяч в месяц.
- Пока я не могу приехать. Вот Юсси вернется из армии.
- Но как же так?! Ты ведь оставила курс, это ужасно, забудешь все, что
учила!
- Такова жизнь! - вздохнула Сиско.
- А что обо мне подумали твои старики? Наверное, ничего хорошего.
- Не говори глупостей.
- Твоя сестра такая недоступная. Ей я совсем не понравился.
- Тебе показалось. Пиркко вообще такая. Она спокойная. Когда ты узнаешь
ее поближе, ты поймешь, какая она милая.
- Но она, наверное, не представит мне такого случая, - грустно сказал
Мартти.
Хлопнула наружная дверь.
- Это отец пошел в баню, погреться напоследок, - предупредила Сиско.
- А отец твой теперь точно решит, что я просто олух.
- Почему?
- Он попросил меня закрыть заслонку, а я позабыл.
- Подумаешь, любой может забыть. Я сама сколько раз забывала. И потом,
печь такая огромная, не скоро остывает. Было уже далеко за полночь, когда
дверь снова хлопнула.
- Мне пора. Это отец вернулся, - сказала Сиско.
- Где ты будешь спать? - спросил Мартти.
- В одной комнате с Пиркко.
Мартти подождал, пока Сиско спустилась вниз, разделся и лег. Он забыл
погасить свет, пришлось снова подняться. Поглядел в окно: вон стоят сосны,
за ними в темноте белеет земля, а вдали, высоко-высоко - опушка леса. Словно
в воздухе повисла. Это оттого, что земля такая же, как небо, - светлая. Не
слышно хода стенных часов. В ушах будто шумит ровный сильный ветер, и ничего
тут не поделаешь. Его не уймешь, когда-нибудь сам прекратится. Закашлял
хозяин, три раза кряду. "Как бы не простудился, - с тревогой подумал Мартти.
- Еще схватит воспаление легких".
Комнатка на чердаке была жарко натоплена. Он снова встал, чиркнул
спичкой и попытался разглядеть, закрыта ли печная заслонка, для верности
пощупал рукой, - кажется, все было в порядке.
Где-то внизу спала сейчас прекрасная темноволосая женщина.


^TКончина матери^U

Перевод Т. Джафаровой

1

К вечеру грянул гром и задрожала земля. Но мама не обратила на это
никакого внимания, хотя раньше она пугалась, выходила к нам из своей комнаты
и рассказывала всякие деревенские небылицы о грозе. Теперь ее и слышно не
было.
Тучи заполонили небо, и гром грохотал, точно скорый поезд. В небесах,
видно, шла война. Испокон веков у человечества сложилось впечатление о
войне, как о чем-то трескучем и оглушительном, подумал Юсси. Оттого, быть
может, оно и не пыталось сделать ее бесшумной. Юсси не стал высказывать эту
мысль Олави. Таковы уж крестьяне, они обычно рассуждают не вслух, а про
себя. Их пугает все необычное, далекое и непонятное. Например, город. Они
боятся таинств природы, но хорошо представляют себе, что происходит в их
собственном небольшом мирке. По их мнению, спорынья, которая заводится во
ржи, - это вовсе не спорынья, а маленький черный чертик.
В четыре утра небо прояснилось. Неяркая луна, похожая на крышку от
консервной банки, едва виднелась на бледном предрассветном небе. Впрочем,
нужно было оглядеть чуть не полнеба, прежде чем ее отыщешь.
С крыш капало, а под ногами, если идти по траве, хлюпала вода, она
плохо просачивалась сквозь глинистую почву. Деревянный серый сарай в
утренних сумерках казался почти черным. У соседей слышались шум и возня -
строители, закончившие работу, расселись по машинам и отправились в сторону
Лахти. Новые амбар и сушилка были сделаны из жести, которая отливала
серебром, будто вода. За рекой в Нокела серебрились в точности такие же
постройки.
- Дождь вымыл твою машину, - сказал Олави.
Машина Юсси стояла посреди двора. За нею громоздились старые сараи,
один из которых Олави разобрал на гараж. Олави ездил в село за покупками,
купил для матери коричневую сумку из искусственной кожи и кое-какое
бельишко. Ему, верно, пришлось снять деньги со счета в банке. Олави вернулся
из села в тот момент, когда закрутил ураган, поднимая столбы пыли, и
обрушился дождь. Впопыхах он и не заметил, как въехал на крышу погреба.
Теперь Олави задним ходом выводил машину во двор.
- Отец боялся, что однажды крыша рухнет под тяжестью лошади, когда сено
завозят, а ты по ней на машине разъезжаешь, - заметил Юсси.
- Так не рухнула ведь.
Ирма одевала мать в комнате стариков. Дед сидел в кресле-качалке с
трубкой в зубах и безучастно наблюдал эту сцену. В другой комнате - Олави и
Ирмы - галдели дети, их загнали в дом перед грозой. Они пытались соорудить
поезд и перетаскивали все стулья в одно место.
- Если бы дети хоть иногда вели себя тихо, - вздохнула Ирма.
Мать сильно похудела. Пиркко и Сиско спорили, что если бы они ходили
мыться в сауну вместе с матерью, то это резкое похудание стало бы заметно
намного раньше, а так оно обнаружилось лишь год назад. Сестры полагали, что
она отощала потому, что редко ездила в село за продуктами и плохо питалась.
С тех пор как два года назад старики вышли на пенсию, жизнь в доме резко
изменилась. Они отделили свое хозяйство от сыновнего и перетащили весь
нехитрый скарб в одну комнату, из которой когда-то, в дни их молодости, и
состояла вся изба.
Мама на старости лет стала ужасно стеснительной и щепетильной, впрочем,
она и всегда была такой. Ирма диву давалась, что из-за какой-то бумаги вся
их жизнь целиком переменилась, точно резкую разделительную черту провели не
только через дом и имущество. К счастью, дети этого еще не замечали, хотя,
впрочем, и они стали реже пробегать через комнату стариков, а в последнее
время и не очень много с ними разговаривали. Конечно, сестры не могли ходить
с мамой в сауну, они обзавелись семьями, появились дети, которых надо было
купать. Пиркко мылась в сауне вместе с мужем и детьми, а Сиско ходила с
ними. Ей очень хотелось излить душу, поделиться наболевшим. Она
рассказывала, отчего рассталась с Мартти, перестала вдруг испытывать к нему
нежные чувства, они вмиг рассеялись, словно дым. Однажды Мартти приезжал на
рождество и все крутился возле Пиркко, Сиско же это только позабавило. И тут
она поняла, что не любит своего друга, раз ей все безразлично, она даже его
не ревнует. Пиркко поддевала и подкалывала Мартти, хотя они и ездили потом
вместе в Хельсинки, но для окружающих это выглядело так, словно им было
просто по пути. Мартти пытался уверить Сиско, что надо расположить Пиркко к
себе чисто по-дружески, чтобы она отнеслась благосклонно к тому, что они с
Сиско встречаются, так как, по мнению Мартти, Пиркко его ни в грош не
ставила. Наезжая домой из города, Сиско могла часами рассказывать одно и то
же, смакуя каждую деталь, и потому она бы не заметила никаких перемен, даже
если бы мать переехала жить на крышу, - она была словно зашоренная. Ирма
пыталась выпроводить деда в специально натопленную сегодня сауну, пока из
нее не вышло тепло, но он противился.
Она хотела, чтобы дед ушел из комнаты, ей было неловко оттого, что мать
голая. Но мама застеснялась, лишь когда была уже совсем одета, тут-то и
стала сильно заметна ее худоба. Ирма надела чистую наволочку на большую
подушку, взяла лучшее одеяло и отнесла вещи в машину, а Юсси разложил для
матери постель на заднем сиденье.
- Я сяду рядом с тобой, - сказала она.
- Там тебе будет свободнее, мама, - ответил Юсси.
- Вы же можете пересесть потом, в дороге, - подсказал Олави.
Ирма была неспокойна, она то и дело поглядывала в сторону хлева, на
пастбище за ним паслись коровы. Одна из них отделилась и подошла вплотную к
сараю, из-за угла торчал ее блестящий коричневый бок. Корова била хвостом о
бревенчатый сруб, и всякий раз на нем оставался клок шерсти. Всем было не по
себе.
- Постараемся к вашему возвращению обмолотить рожь. Считайте, что у вас
двухнедельный отпуск, - на прощанье подбодрил Олави. - Не волнуйтесь и не
утруждайте себя ничем.
- Нам и так не дадут ничего делать, - заверил Юсси.
- Привет Пиркко, - вставила Ирма. - И, конечно, Синикке.
Дед стоял на крыльце и смотрел на происходящее словно издалека, а потом
ушел в избу еще до того, как они отъехали. Юсси поискал его глазами, чтобы
проститься, - у него с детства осталась эта привычка. Добрая, в общем,
привычка. Дети скоро устали махать, вот уж и рука Ирмы застыла, точно
повисла в воздухе. И только мать все махала и махала, высунувшись в боковое
окошко, и издалека казалась Олави совсем маленькой и сухонькой, не больше
ладошки. Чувство было такое, что все они спаяны воедино, будто вместе тащат
огромный тяжелый тюк, и, если он нечаянно упадет и коснется земли, случится
что-то непоправимое.
Юсси боковым зрением, развитым у водителей, следил за движением на
шоссе, по которому проехал грузовик с крытым кузовом. Он сел за руль,
захлопнул дверцу машины, проверил сцепление, завел мотор и взглянул в
зеркальце, нет ли сзади машин. Но увидел лишь затянутое тучами серое небо и
на фоне его крону могучей сосны. Дети не побежали за машиной, как обычно,
они, видно, заподозрили что-то неладное.
Дорога - дорога детства - шла через поле, ничто не изменилось с тех
пор, и даже высокая трава росла в тех же самых местах, а посредине зеленели
две ровные полосы газона. И если бы тот, прежний Юсси, мальчик из прошлого,
вдруг появился сейчас, он бы, верно, не узнал самого себя и, рассматривая
блестящими от волнения глазами красивую машину, решил бы, что этому
незнакомому парню здорово повезло в жизни, что он, верно, преуспевает. А
узнав, сделался бы несказанно горд и счастлив. Но вид матери сильно напугал
бы его, как видение из кошмарного сна: кончик носа у старушки почти сросся с
подбородком, а из ноздрей торчали длинные черные волосы. Юсси удивился, как
сестры не догадались состричь их, в этом нет ничего особенного. Надо будет
намекнуть Пиркко, хотя, впрочем, она и сама догадается. Проезжая желтое
пшеничное поле, Юсси заметил соседа, который копошился во дворе возле дома,
убирал строительный мусор. Сосед не обратил на них никакого внимания, за
день по шоссе проезжало слишком много машин, и не стоило отвлекаться от
работы.
Начало пути было знакомо Юсси с детства, до того знакомо, что он мог бы
с закрытыми глазами проехать на всех лесных поворотах.

2

- Конец будет, по всей вероятности, безболезненным, - констатировал
врач. - У семидесятилетних людей рак развивается не столь быстро.
- Неужели ничего нельзя сделать? - с отчаянием спросила Пиркко.
Они стояли на четвертом этаже клиники. Пиркко не решалась взглянуть на
врача. Она смотрела в окно. Из окна открывался вид на Теле {Район
Хельсинки.}. Врач скользнул взглядом по их рукам и заметил кольца магистров.
Он, безусловно, понимал, что разговаривает с интеллигентными людьми, да это
и так бросалось в глаза. Они вместе с врачом стояли как бы по одну сторону
черты, которая называлась жизнь, а по другую сторону были лишь кладбище и
умирающая мать. Все молчали, размышляя о бренности жизни.
- Он уже захватил печень, но дальше не пойдет, - заговорил врач. -
Смерть будет не очень мучительная. В этом смысле рак печени лучше других.
Больная будет лишь постепенно слабеть. После операции на какое-то время она
станет бодрой и жизнерадостной. Мы удалили все, что только можно было.
- Она знает об этом? - спросила Пиркко.
- Нет.
- Может быть, все-таки стоит сказать?
- Пожалуй, нет. Пациент не настаивает, да и в тех случаях, когда
настаивает, не обязательно говорить правду. Незнание избавляет хотя бы от
душевных мук.
- Сколько ей осталось жить? - срывающимся голосом спросила Пиркко и
стала теребить свою сумочку.
- Трудно сказать, возраст преклонный. В лучшем случае протянет еще
полгода, - промолвил врач.
Пиркко вынула из сумки тоненький носовой платочек и сжала его в руке.
Замок сработал почти неслышно, будто раскрылись пересохшие губы. Пиркко
быстро попрощалась с врачом и выбежала на улицу. Она не могла там больше
оставаться, она боялась расплакаться. Только на стоянке машин Пиркко
опомнилась. Машин было так много, что паркинг напоминал скорее двор
современного автозавода. Пришлось проделать долгий путь, прежде чем она
отыскала машину Юсси, хотя та и выделялась среди множества других. Пиркко
казалось, она никогда не сможет дойти до нее. Юсси уже ждал Пиркко, он
открыл заднюю дверцу, и Пиркко робко, несмело внесла себя, точно это была не
обыкновенная машина, а церковь: овальное окошко напоминало арку,
крестообразный руль - распятие, а щиток с приборами - алтарь. Пиркко сразу
прислонилась лбом к спинке переднего сиденья и стала повторять про себя
слова молитвы, чтобы успокоиться. Сумочка соскользнула вниз, но такое часто
случалось и в церкви во время службы. Юсси замер.
- Так вот какова награда за все ее мучения, - наконец зло сказал он.
Пиркко разрыдалась.
- Вот она, правда, - более раздраженно произнес Юсси.
В Юсси было что-то сатанинское. Такие обычно говорят то, что думают,
режут в глаза правду-матку. Сатана поступает так же, но злая его правда
ничто по сравнению с добрыми делами создателя, так же как незаметен
спичечный коробок рядом с высоким домом.
- Как ты можешь?! Мама ведь думает совсем иначе, - оборвала его Пиркко.
Юсси резко завел машину, но с места не сдвинулся.
- Поехали? - примирительно сказала Пиркко. - Только не к нам, я не хочу
никого видеть.
Юсси медленно ехал по цементированной площадке с темными жирными
разводами, величиной и очертаниями напоминающими человеческие фигуры.
- Пусть мама поживет у нас, когда выпишется из больницы, - предложила
Пиркко. - Не увози ее сразу, пусть лучше побудет с нами.
- Она сама, наверное, захочет домой, в деревню.
- Только ты не напоминай ей, - попросила Пиркко.
- Она может и к нам поехать, - заметил Юсси.
- У нас все-таки места больше, чем у вас, - нашлась Пиркко. - И потом,
для меня это была бы большая радость. Я ведь никогда не ухаживала за мамой.
Всегда была в поле...
- Хорошо, пусть будет по-твоему, - согласился Юсси.
Он выехал на проселочную дорогу Вика, потом свернул в лес и наконец
миновал усадьбу, от которой до города было рукой подать. У картофельного
поля Юсси затормозил. Они вышли из машины, чтобы Пиркко успокоилась. По горе
Хертониеми плыло огромное белое облако, оно напоминало каменный дом среди
деревьев, но не совсем достроенный.
Облако, меняя очертания, постепенно поднималось все выше и выше и
становилось все короче и короче. Когда оно наконец отделилось от горы, то
оказалось совсем небольшим и круглым.
- Итак, мама оказалась первой, - вздохнул Юсси.
- Ты забыл о Тайсто, - напомнила Пиркко.
- Это другое дело. Тогда была война.
- Нам надо взять себя в руки к тому времени, как она выйдет из
больницы, - сказала Пиркко. - Кстати, у меня краска не потекла?
- Нет, - ответил Юсси.
Возле машины Пиркко привела себя в порядок. Она нагнулась, заглянула в
зеркальце и подкрасила губы.
- Как же мы не догадались маме цветы отправить, - с сожалением сказала
она. - Поехали в центр, купим там.
- Цветы продавались у входа в клинику.
- Я не могу сейчас туда вернуться, понимаешь, не могу. Давай лучше
найдем цветочный магазин с доставкой на дом.
- Главное, что в таких случаях, как мамин, трудно что-либо предсказать,
- начал Юсси, когда они проезжали мимо гаражей Коскела по дороге в центр.
Он вспомнил, как мать рассказывала о своем детстве: школа была в
четырех километрах от дома, нужно было бежать через лес по тропе, которую ей
однажды показал отец. В метель приходилось самой протаптывать дорогу, рано
утром, до того, как он проснется. Девочка во весь дух мчалась по лесу, боясь
опоздать, потому что учитель у них был огромный страшный мужик с черной
бородой. Ирония судьбы, но муж маме достался, похожий на учителя -
чернобородый и мрачный.
- Знаешь, в больнице у меня было такое чувство, будто она уже умерла, -
с усилием произнес Юсси. - Глупо, правда?
- От этого все равно никуда не денешься. Это неизбежно, - дрогнувшим
голосом сказала Пиркко.
- Ты случайно не была в этом старинном городке, который мы сейчас
проезжаем? - отвлек ее от грустных мыслей Юсси. - Мы с Сами часто бываем
здесь. Один раз даже посчастливилось увидеть, как его жители встречали
Паасикиви {Паасикиви - президент Финляндии. Впервые взял курс на мирные
отношения с СССР, который затем продолжил Кекконен.} и шведского короля. Их
сопровождал какой-то профессор-археолог. А шведский король, представь себе,
прекрасно знал археологию. Вот он и спрашивает у Паасикиви: "Скажите, где мы
сейчас находимся?" На скале была высечена карта местности, рельеф, кажется,
называется. Паасикиви ткнул тростью в какую-то точку и сказал: "Вот здесь".
Профессор вдруг отчаянно замахал руками, но, видя, что на него не обращают
внимания, дернул Паасикиви за рукав, чтобы указать ошибку. "Господин
президент, господин президент", - как заведенный твердил он. Паасикиви
недовольно отмахнулся от него.
Шведский король тем временем заметил, что тут что-то не так, и
спрашивает у президента, в чем дело. Паасикиви ответил, не теряя
достоинства: "Я уточнил у профессора, это действительно то самое место".
Президент, как сейчас помню, был в черном пальто...

- Послушай, Юсси, меня удивляет, почему в клинике все в тонких халатах.
Мама такая слабенькая, ее, наверное, постоянно знобит, - опять заволновалась
Пиркко.
Возле дома Бензова околачивались какие-то подозрительные личности:
винный отдел в магазине собирал пропойц со всего района. Юсси ехал очень
медленно, приходилось лавировать в толпе и отбиваться от попрошаек.
- Эй, дай денег, - прицепился к нему один из парней и даже умудрился
схватить его за плечо, просунув руку в раскрытое окно машины.
- Можно подумать, что мне кто-нибудь дает, - отмахнулся Юсси.
Пиркко и Юсси вышли из машины и направились к цветочному магазину. Они
купили дюжину прекрасных свежих гвоздик по две марки за штуку. За цветы
заплатили поровну. Деньги нужно было вытаскивать осторожно, потому что тот
тип мог подсматривать за ними через стекло и заметить, как Юсси протянул
продавщице две купюры по десять марок. У винных магазинов собирались
алкоголики, они выклянчивали деньги и покупали бутылку сразу же, как
накапливалась нужная сумма.
В магазине был земляной пол и кругом росли гвоздики. Будь помещение
побольше, создалась бы полнейшая иллюзия сада. Пиркко успела написать матери
открытку и подошла показать ее Юсси. "Желаем дорогой мамочке скорейшего
выздоровления и возвращения домой. Пиркко и Юсси".
- Она ведь скоро вернется, правда? - спросила сестра и снова заплакала.
Они вышли на улицу и направились к машине. Юсси шел прямо сквозь толпу,
а Пиркко держалась в сторонке, где было меньше народу. В конце бульвара
назревала драка. Какой-то парень в желтой рубашке поднял ногу и заехал
ботинком в лицо пожилому человеку. Тот дернулся, с него слетела спортивная
шапочка, но он, не обращая на это внимания, рванулся к противнику. Молодой
лягнул его еще раз. Старик упал. Видимо, нога у молодчика была
тренированная. Главное, он не производил впечатление пьяного: слишком точны
были удары. Никто из окружающих не вмешивался в драку, никто не хотел
принимать чью-либо сторону.
- Ты видела, что там делается? - спросил Юсси у Пиркко, когда они
поравнялись.
- Не оборачивайся, они могут и к нам прицепиться, - предостерегла
Пиркко. - Не смотри на них.
У стоянки ждали трое. Один из парней пристал к Пиркко, одним прыжком
догнал ее. Парень был ниже ее ростом и ничем не выделялся, самый заурядный.
За ним подходил и второй. Юсси остановился.
- В чем дело? - резко спросил он.
- Который час, старик?
Парень вытянул вперед правую руку и стал лениво закатывать рукав
рубашки. На оголившемся запястье сверкнули позолотой часы с пластинчатым,
тоже позолоченным, браслетом. Юсси и парень пристально глядели друг другу в
глаза. Третий обошел их справа и, не оглядываясь, пошел своей дорогой.
Пиркко спряталась за машину и испуганно выглядывала оттуда. Дружки
зачинщика, главаря, держась за руки, цепочкой приближались к ним - они были
уже метрах в двадцати. События разворачивались рядом со Шведским
национальным театром, действие на сцене которого едва ли когда-нибудь
достигало такого накала и напряжения, как в этой уличной стычке.
- Так сколько же там настучало на твоих? - вызывающе повторил парень.
Юсси лихорадочно обдумывал ситуацию. Машина заперта, времени на то,
чтобы открыть ее, не хватит. Нужно немедленно предпринять что-то, пока не
подоспели те громилы. Центр города, вокруг масса народу, оживленное
движение, пешеходы послушно собирались у светофоров, которые будто пасли
человеческое стадо, - век цивилизации, но и сейчас может случиться все что
угодно. Юсси вспомнил, что такое же чувство страха он испытывал, пожалуй,
только в детстве на школьном дворе.
- Я же тебя спрашиваю, старик. Будешь отвечать или нет?
Какой-то восемнадцатилетний щенок терроризировал его, тридцатилетнего
магистра физики, и заставлял дрожать, точно он первоклашка из сельской
школы.
Юсси ничего не ответил, он вдруг повернулся и медленно, враскачку,
пошел к машине. Они, конечно, могли догнать его и избить, но он продолжал
молча идти вперед. Юсси ни разу не оглянулся, он не мог оглянуться. Вот уже
и машина. Он достал ключ, открыл ближайшую дверцу, сел и пододвинулся на
свое место за рулем. Пиркко впорхнула почти одновременно с ним.
- Нажми на кнопку, - приказал Юсси. Теперь он хорошо видел их в
зеркальце: парни молча стояли плечом к плечу, устремив равнодушный взгляд в
пространство.
- Почему полиция бездействует, это ведь продолжается из года в год, -
возмутилась Пиркко. - Как это понимать?
- Точно так же, как и все остальное. Сопляков следует проучить. Иначе
нельзя. Свинья всегда грязи найдет.
- Чего ты ждешь? Почему не едешь? - удивилась Пиркко.
- Хочу посмотреть, что они теперь станут делать. Может быть, перевернут
нас вместе с машиной, - мрачно пошутил Юсси.
Настроение было испорчено на весь день. Сердце отчаянно колотилось,
казалось, в груди у него клетка с бешено рвущимися наружу птицами. А тем -
хоть бы хны! Они могли, шутки ради, испортить день еще не одной сотне
прохожих. Почему они так себя ведут? А почему бы и нет?! Раз им все сходит с
рук!
- Наш лейтенант, он звание это еще в войну получил, - припомнил Юсси, -
рассказывал, как осенью тысяча девятьсот сорок четвертого его командир,
бывший капитан запаса, строитель, демобилизовался из Лапландии, с самого
севера. До дому ему нужно было поездом ехать двое суток. А лейтенант
сопровождал его. Так он рассказывал, что они всю дорогу простояли в тамбуре,
поскольку сесть было негде, даже на полу не было свободного места.